Плохиш для хорошей девочки

Глава 1

Её звали Агата, и она терпеть не могла своё имя, искренне не понимая, откуда родители умудрились его выкопать. Никаких сходств с пресловутым агатом она не имела. Глаза у неё были ярко-голубые, волосы не тёмные и не светлые, а русые, близкие к песочному, а кожа… Кожа из-за хронической анемии была болезненно- бледной, как у вампира. На вопросы: «Почему именно Агата, а не София, Эмма или, на худой конец, Есения?» её мать обычно отмахивалась, повторяя односложное: «Просто понравилось», а отец хмурился и уходил в другую комнату, ссылаясь на большую занятость и усталость. Лишь любимая домработница Аля, повар и няня по совместительству, которую все остальные домашние величали Алевтиной Михайловной, как-то раз сказала, что имя «Агата» переводится как «добрая и хорошая». Она запомнила это и решила, что родилась для того, чтобы стать хорошей девочкой.

В тот год август выдался тёплым, Агате было четырнадцать. Она сидела в одной из самых больших классных комнат учебного центра, которым управляла её мать, и изо всех сил корпела над английским произношением. Ветер гонял по дороге пыль и первые опавшие, пока ещё ярко-зелёные листья, а она и в мыслях не могла представить, что в эту самую минуту администратор центра Зоя Альбертовна Лопухина ведёт к ней его.

О нём мать начала говорить ещё неделю назад. Сначала вскользь, потом всё более настойчиво и подробно. На первых порах, как о новом ученике центра, а позже, как о мальчике, который с сентября будет учиться вместе с ней. Агата плакала. Разговаривать, а уж тем более сходиться с новыми людьми ей было трудно. Она росла нелюдимой, молчаливой и обидчивой девочкой, грустила из-за отсутствия друзей, но проводить свободное время предпочитала в одиночестве. Определение «он нормальный – не такой, как Никита», на Агату действовало слабо. Знала она о своём новом однокласснике ничтожно мало. Разве только имя – Данил. И фамилию – Никифоров, а ещё то, что он приходился родным сыном самому Алексею Николаевичу. Вот его-то Агата знала давно. Алексей Николаевич Никифоров держал в городе самую известную офтальмологическую клинику, в которую она наведывалась для проверки зрения чуть ли не каждый год и причём всегда только к директору.

– А вот это твоя будущая одноклассница, – заявила Зоя Альбертовна и настежь открыла дверь.

Замешкавшись, Агата уронила карандаш, но голову поднять успела. На секунду ей показалось, что солнце за окном стало светить ярче и горячее. Данил был заметно ниже Никиты, её партнёра по бальным танцам, но плотнее и шире в плечах. Темноволосый, улыбчивый и загорелый. Глаза голубые, прямо как у неё, но более тёмные и глубокие. И, глядя снизу вверх, она бросилась в них очертя голову...

Глава 2

– Привет! – произнёс он, сделав шаг ближе.

– Привет, – выдавила она и бросилась записывать сложные английские глаголы в тетрадь по информатике. На щеках у Агаты тут же заалели маки, которые вспыхивали каждый раз, когда с ней случалось либо что-то очень приятное, либо чертовски неприятное. Какой из этих двух случаев пришёлся на сегодня, определить в данный момент она, увы, не могла.

– Ну, я пойду? – обратился он к Зое Альбертовне.

– Конечно, – та кивнула. – Расписание я тебе вышлю по вайберу вечером.

Ответ Агата не услышала. Она смотрела в тетрадь, но перед глазами у неё всё плыло, и когда дверь за Данилом закрылась, лучи солнца показались ей холоднее айсбергов Северного Ледовитого океана.

– Я не хочу учиться с ним, – прокричала она вечером матери, когда та вернулась домой. – Не хочу! Не хочу! И не буду…

Внезапно зародившиеся в груди чувства напугали Агату. Она не находила им объяснения, но знала наверняка и совершенно точно, что они не принесут ей ничего хорошего. «Любовь зла», – часто повторяла Аля, глядя на кого-нибудь из соседей. И Агата ей верила, хотя порой и мечтала проверить действительность этих слов на собственном примере.

Вот, кажется, и домечтала…

Мать устало скинула пальто и повесила в шкаф на плечики. Она до колик в печёнках устала убеждать дочь в том, что ей нужна какая-никакая компания, а центру – деньги, и что сын Алексея Николаевича может без труда решить обе эти проблемы, причём одновременно, а потому не стала пускаться в долгие дискуссии и просто ушла к себе. От такой «политики» Агата расстроилась ещё больше и, усевшись на танкетку в прихожей, взяла в руки телефон и кликнула по первой попавшейся на глаза социальной сети. Искать долго не пришлось. Профиль Данила был открытым, и величал он себя в нём никак иначе, как Даня Никифоров.

Агата это запомнила. Большинство тех, кого она считала друзьями или хотя бы приятелями, к шестнадцати уже вовсю пользовались полными именами, а Данил отчего-то напротив обращался к короткому.

«Общительный и компанейский», – подумала она, вглядываясь в число его друзей «ВКонтакте». Оно перевалило далеко за тысячу, а на многочисленных фотографиях Данил был всегда в окружении сверстников. Разных сверстников. С одними играл в футбол, с другими стучал по клавишам синтезатора, с третьими – гулял в лентах выпускников в парке. Впрочем, некоторые из его друзей появлялись на фотографиях чаще, чем другие. Особенно одна девушка. Рыжеволосая. Зеленоглазая. С длинными, стройными ногами, про которые Аля бы наверняка сказала: «От ушей». С ней он стоял в обнимку на аватарке. И она же без устали строчила комментарии на его «стене».

Кликнув на её фотографию, Агата внимательно изучила новый профиль, который, на счастье или на беду, тоже закрыт не был. Девушку звали Лера, а точнее, Валерия Андропова. Эффектная, яркая, судя по постам на «стене», заядлая фанатка уличных танцев.

«Ну вот, – раздражённо произнесла Агата и, выйдя из социальной сети, заставила телефон погаснуть. – У него ещё и девушка есть…»

Этот факт выбил её из колеи полностью, и, вконец расстроенная, она легла спать в десять вечера.

***

Проснувшись, Агата потянулась и посмотрела на улицу. За окном уже рассвело. День обещал быть тёплым и солнечным. Вздохнув, она выключила будильник и поднялась с кровати. События вчерашнего вечера ещё не выветрились из памяти, но сегодняшним утром уже не казались такими ужасными. Открыв шкаф, Агата задумалась: сегодня ей предстояло двухчасовое занятие по истории и обществознанию теперь уже в компании Данила.

Посещать обычную образовательную школу Агата перестала ещё три года назад. Училась она всегда хорошо, материал осваивала быстро, и в какой-то момент мать решила, что проходить программу пятого класса Агате совершенно ни к чему, а потому добилась, чтобы девочка сдала все экзамены экстерном, а осенью перешла учиться в шестой. Дело выгорело. Анна Георгиевна Наумова была женщина упорная и целеустремлённая и всегда добивалась того, чего хотела. Все экзамены Агата сдала на «хорошо» и «отлично», но счастливее от этого ни на грамм не стала.

Новые одноклассники её не приняли. Она была другой и на них не походила ни капли. Во-первых, молчаливая и необщительная, во-вторых, умная и не любящая давать списывать, а в-третьих, чересчур правильная и занудная. В перемены Агата сидела за партой одна и смотрела в окно на проезжающие мимо трамваи или листала страницы учебников. Списывать у неё хотели все, а вот брать с собой в игры – никто. Хватило Агату ровно на одну четверть, а потом она начала канючить и упрашивать мать забрать её из этого класса.

– Или забираешь меня оттуда, или я вообще больше в школу не пойду! – прокричала она в последний день осенних каникул и на полсуток закрылась у себя в комнате.

Если что-то было не по ней, Агата либо ударялась в слёзы, либо играла в «молчанку» и отворачивалась. Последнее являлось самым действенным её оружием.

Переводить дочь в другой класс Анна Георгиевна смысла не видела. «А» считался лучшим на параллели. Об остальных трёх ходили такие слухи, что уши сворачивались в трубочку. О возвращении к прежним одноклассником не было и речи. Тогда бы Анне Георгиевне пришлось признать, что её рискованный эксперимент с треском провалился, а позволить себе такое она не могла, поэтому и выбрала третий вариант, а именно забрала дочь из школы и отправила на семейное обучение. Благо, все условия для этого у неё были.

Так Агата и попала в учебный центр, но не на полтора-два часа, как это делали другие ученики, приходящие готовиться к экзаменам в выпускных классах, а практически на полдня. Учиться на семейном обучении Агате нравилось. Она высыпалась, потому что уроки начинались ближе к одиннадцати, а всё внимание учителя было приковано только к ней. Правда, одно «но» мешало по-прежнему. Друзей от такого «выхода» у неё не прибавилось. Новые не заводились, а со старыми из-за отсутствия общих интересов порвались все имевшиеся ранее ниточки. Ещё через год мать отдала её на бальные танцы. Клуб оказался хорошим. Там ей сразу подыскали толкового партнёра, и Агата на километр раскатала губу, как только увидела ораву тренирующихся мальчиков и девочек её возраста. Но и тут не срослось. Тем, кто приходил за результатом, чесать языком и бесцельно слоняться по улицам было некогда: они бегали между клубом и школой, часто не успевая ни поесть, ни сделать уроки. А те, кто приходил почесать языком, задерживались в клубе ненадолго.

Глава 3

Сентябрь две тысячи восемнадцатого выдался холодным, промозглым и ветреным, но Агату это, как ни странно, радовало. Гулять ей было не только не с кем, но ещё и некогда. Утром она делала уроки, днём училась, а вечером сломя голову бежала на тренировку. Данил в учёбе не блистал. Более или менее хорошо ему давались только два предмета: химия и геометрия. При этом с алгеброй и вычислениями он не дружил от слова совсем.

Во время коротких десятиминутных и длинных обеденных перерывов они часто болтали. Данил не был резким, как Никита, и Агате нравилось с ним разговаривать. Он часто смешил её, пародируя какого-нибудь известного музыканта, блогера или телеведущего, изменяя при этом голос и строя забавные речевые обороты. Со временем она начала понимать, почему в разговоре с её матерью, который она нечаянно подслушала, Алексей Николаевич называл Данила юмористом. «В любой школе, – утверждал он, – Даня только и делал, что гримасничал. Он везде и всегда был Петрушкой».

На уроках они редко ссорились, и Агату раздражал только один факт. Если у Данило появлялось время, он тут же утыкался в телефон и начинал строчить длинные сообщения, а после уроков постоянно кому-то звонил со словами: «Ну, всё я закончил. Ты где?»

Агата на подсознательном уровне чувствовала, что он говорил с Лерой, и от этого её настроение всегда портилось, а домой она приходила расстроенная и злая. Всё валилось из рук, и не помогали ни разговоры с Алей, ни вкусный кекс со смородиной. Ей хотелось, чтобы Лера куда-нибудь делась. Пропала из поля его зрения, испарилась, исчезла, уехала. Но этого не происходило. Лера по-прежнему жила в их городе и мысли Данила покидать не собиралась.

Как-то раз, набравшись смелости, Агата пришла в родительскую спальню и рассказала о своих чувствах матери. Та отложила многочисленные бумаги о бракоразводном процессе и, внимательно выслушав все недовольства Агаты жизнью, дала себе слово приглядеться к Данилу и «в этом смысле» тоже. Результат её не обрадовал. «Такой муж нам не нужен, – после недельных наблюдений пришла к выводу она. – Лентяй. Мягкотелый. Без царя в голове».

– И даже ничего не говори мне больше, – категорично заявила Анна Георгиевна, когда через несколько дней дочь пришла к ней снова. – Ты будешь вечно тащить его на себе. Мужик должен быть мужиком.

Напрасно Агата дни и ночи напролёт твердила, какой Данил красивый и как сильно ей нравится. В этом вопросе, как и в тысяче других, мать была неумолима. «Выкинь его из головы, – без конца твердила она, – и присмотрись к Никите».

Данил рос в полноценной любящей семье. Его родители сумели сохранить нежность чувств даже после тридцати лет брака. Кроме Данила, у них был ещё один сын, но тот давно закончил экономический ВУЗ и уже как три года жил в Канаде. Наверное, поэтому они и хотели, чтобы «младшенький» пошёл по стопам отца и впоследствии возглавил клинику.

У Никиты отца не было. Как-то раз его мать, маленькая невзрачная женщина с пучком тонких мышиных волос, призналась Анне Георгиевне, что Никитин отец бросил её ещё беременной, а потом и не думал хоть как-то проявиться в их жизни. Они всегда были только вдвоём. Мать и сын. Сын и мать. Никита пахал, как лошадь, чтобы добиться результатов, а его мать вкалывала на двух работах, чтобы достать деньги на бальные костюмы и билеты на поезд в соседний город, где проходили очередные соревнования.

Именно этим Никита и нравился Анне Георгиевне. Характером. Стержнем. Силой воли и непрогибаемостью перед трудностями. Именно такого человека она видела рядом со своей единственной дочерью. И именно эти качества отталкивали от него Агату.

– Сколько тебе лет? – в один из дней спросила у Данила Анна Георгиевна. Относительно нового одноклассника своей дочери она уже давно всё решила и просто искала подтверждение своим подозрениям.

– В конце декабря будет семнадцать. У меня день рождения двадцать восьмого. Как раз перед Новым годом.

– Ты стрелец?

– Козерог.

– Земля… – удивившись, подумала она. – Странно... Должен вроде крепко на ногах стоять, а вместо этого в воздухе витает. Нет… Ему бы скорее подошёл Водолей или, на крайний случай, Весы.

Последние лет пять Анна Георгиевна всерьёз увлекалась гороскопами. Читала их везде, где только могла увидеть, и даже собиралась заняться составлением натальных карт.

– Так значит у вас с Агатой разница больше двух лет. Ты по сравнению с ней прям дядя.

Агата покраснела и сильно обиделась на мать. Разницу в два года младшая Наумова считала более, чем нормальной.

– Два года? – удивился Данил, когда они остались с Агатой вдвоём и с аппетитом принялись уплетать борщ, приготовленный заботливыми руками Али. – А что ты тогда делаешь в десятом?

– Я закончила экстерном пятый и девятый классы, – объяснила она, от души радуясь тому, что он не заострил внимание на второй части фразы.

– Понятно… – скорее всего, Данил хотел сказать что-то ещё, но его телефон завибрировал. Имя звонившего Агата прочесть не успела, но, заметив, в какой счастливой улыбке растянулись его губы, подумала о Лере, отчего тут же «надулась» и в тот день больше с ним не разговаривала.

***

В начале октября Данил заболел, и Агата целых три дня сидела на уроках одна. Без него ей было невыносимо одиноко и скучно. Заниматься не хотелось, и она всё время думала о том, как бы побыстрее сбежать домой.

Учитель химии, Маргарита Тимофеевна Архангельская, дородная и высокая женщина с чёрными, как смоль, волосами давно догадалась об «особом» настроении ученицы, а потому не стала ходить вокруг да около и сразу перешла к делу.

– И давно тебе Данил нравится? – без обиняков спросила она полушёпотом, словно в классе, кроме них двоих, был кто-то ещё.

От такого вопроса Агата покраснела как помидор и ответила только спустя минуту. Точно так же. Полушёпотом:

– С первой встречи.

– Сильно?

– До умопомрачения.

«До умопомрачения» было любимым словосочетанием Али, и Агата последние год или два толкала его везде, где только можно.

Глава 4

Агата не разговаривала с Алей целую неделю. Мириться не помогали ни котлеты на пару, ни спагетти под сыром, ни так любимые девочкой эклеры с белковым кремом. Чувство вины Агату не мучило. Она считала себя человеком, чьи чувства бессовестно попрали, а секреты выболтали, потому и отчаянно «дулась» на Алевтину Михайловну. Мысли о том, что злополучный разговор могла начать Маргарита Тимофеевна, в голову Наумовой младшей не приходили. Аля напрасно разглаживала складки на её юбке и отпаривала воротники на шёлковых блузках. Агата своих позиций не сдавала и прощать просто так няню не собиралась.

Близилось четырнадцатое октября. То самое четырнадцатое октября, о котором Ольга Викторовна трещала без умолку с самой первой августовской тренировки. Агату эта дата волновала мало. «Ну, соревнования. Ну, в Ижевске, – рассуждала она, пока делала «планку», – подумаешь… Первый раз что ли?»

Однако Никита, как обычно, её мнение не разделял. Из Ижевска он мечтал привезти золото, отчего и тренировался как умалишённый. За неделю до соревнований вообще будто с цепи сорвался и начал бессовестным образом прогуливать уроки, на что подбивал и Агату. Та, естественно, выла в голос. Разница в возрасте между ней и Никитой составляла ровно семнадцать дней, но её партнёр занимался в обычной школе и по обычной программе, а потому отставал на два класса. То есть учился в восьмом, да ещё и во вторую смену. Перед ним ни маячили ни сдача ЕГЭ, ни поступление в ВУЗ. Каждое утро у Никиты было совершенно свободным, и он посвящал его исключительно танцам.

Из-за дополнительных тренировок Агата не успевала ни делать уроки, ни приходить вовремя на занятия. Никиту её проблемы не беспокоили. Учёбой он не интересовался, а «тройку» считал подарком судьбы. Для Агаты отметка ниже «четвёрки» приравнивалась к смерти.

В Ижевск они уезжали двенадцатого днём. Агата стояла у окна и смотрела на проносящиеся мимо деревья. Связь вместе с интернетом пропала пятнадцать минут назад, и она бесцельно водила взглядом по стеклу и думала о Даниле.

На соревнования в другие города они всегда ездили втроём. Она, Никита и Анна Георгиевна. Мать Никиты не сопровождала их ни разу. То ли жалела денег, то ли времени, то ли того и другого вместе. С последней математики Агате пришлось отпроситься, и она переживала, что как следует не попрощалась с Данилом. После его болезни они мало разговаривали, но сегодня вместе с привычным «пока» он пожелал ей удачи. От удовольствия щёки у Агаты зарумянились, и, когда за ним закрылась дверь в класс, она приложила свои волосы к носу, чтобы ещё хотя бы на мгновение ощутить запах его одеколона.

Аромат Данилиного парфюма вызывал у неё мурашки по коже. Он был терпким, природным и содержал в себе едва уловимые нотки лаванды и кедра. От запаха духов Никиты Агату обычно подташнивало.

– Небось думаешь о своём красавчике? Прям так и замерла в предвкушении. Ждёшь не дождёшься, когда его увидишь, да? Смотри в обморок от счастья не грохнись, когда он мимо пройдёт.

Покраснев, Агата поморщилась и тряхнула волосами. Никита стоял за её спиной и продолжал язвить и издеваться. Голос у него был, как обычно, насмешливый и грубый. «И почему он не может быть, как Данил? – пронеслось в голове у Агаты. – Почему он всегда старался уколоть и при этом уколоть как можно сильнее?»

– Какого ещё красавчика ты там выдумал? – уже вслух проговорила она, старательно прикрывая ладонями пылающие щёки. – Иди проспись, а то у тебя уже галлюцинации на почве переутомления.

– Ой, да при мне-то хоть не притворяйся! Я о Кристиане говорю. Вот ведь дали родители имечко.

«Кристиане?» – сдвинув брови, Агата даже повернула голову и внимательно посмотрела на Никиту. Глаза у него были прищурены и пылали непонятно откуда взявшимся гневом.

С Кристианом и Лесей Агата и Никита познакомились на прошлых соревнованиях. Им обоим тогда было уже по шестнадцать. Улыбчивые, довольные жизнью и приветливые, они сразу понравились Агате. Особенно Кристиан. Высокий голубоглазый блондин с по-голливудски широкой улыбкой. Он тогда так часто и долго ей улыбался, что Никита потом ещё две недели твердил, что парень на неё «запал». Но Агата на такие провокации не поддавалась. Добавить её в друзья в социальных сетях Леся не захотела. Кристиана она тогда не нашла, а после знакомства с Данилом и вовсе думать о нём забыла. А вот Никита почему-то помнил.

– Ты как знаешь, – проговорила сквозь зубы Агата, – а я спать пойду. Тебе тоже, кстати, советую. Завтра – трудный день. Простоишь тут ещё часок, и тебе уже два красавчика померещатся, а после такого можно и танго с румбой перепутать. Представляешь, если завтра начнёшь танцевать нето. Вот смеху-то будет.

И, отчеканив последнее слово, Агата отодвинула дверь купе и вошла внутрь. Анна Георгиевна, плотно укутавшись в одеяло, посапывала на нижней полке лицом к стене. Ноги её были подогнуты, а на столе лежал телефон. Агата заняла место напротив и тоже закуталась в одеяло. В вагоне было прохладно, и пассажиры часто бегали к проводнице за горячим чаем.

Никита зашёл в купе ровно через десять минут и, забираясь на верхнюю полку над Агатой, словно специально встал босой ногой на стол. «Бескультурщина», – шикнула на него младшая Наумова. Он ответил ей крепким матерным выражением, и от злости она уткнулась в подушку.

Верхняя полка над матерью пустовала. Анна Георгиевна всегда выкупала полное купе, но четвёртое место в девяти случаях из десяти оказывалось свободным. Оно как будто ждало то ли Агатиного отца, то ли Никитину мать. Но ни тот, ни другая на это место никогда не претендовали.

Насчёт трудного завтрашнего дня Агата не преувеличивала ни на йоту. Отдыхать завтра действительно было некогда. В Ижевск они приезжали в начале двенадцатого ночи, прыгали в такси и мчались в сторону гостиницы «Жемчужина», спали там до семи, а потом снова прыгали в такси и мчались уже в сторону салоны красоты «Ева», где Агате должны были делать макияж и причёску. К счастью, с маникюром и педикюром вопрос решился ещё вчера, и Агата не без удовольствия рассматривала свои ногти, выкрашенные перламутровым лаком. Два бальных платья, одно изумрудно-зелёное, а другое кораллово-красное, висели на вешалке возле матери. Оба костюма Никиты лежали в его сумке, и Агата до потери пульса радовалась тому, что не увидит их до начала соревнований.

Глава 5

– Я больше не хочу с ним учиться! Не хочу! Не хочу! И не буду! – причитала Агата в кабинете у матери. Та с трудом оторвала взгляд от монитора и раздражённо посмотрела на девочку. Краем глаза Агата успела заметить открытый текстовый документ, заголовком к которому служило слово «ходатайство».

– Мы вроде в августе всё обсудили.

– С августа много чего изменилось. – Агата вздохнула и подняла глаза к потолку. – Давай я буду ходить на занятия вместе с теми, кто готовится к ЕГЭ.

– Этого ещё не хватало! Они закрепляют программу, а ты учишь её с нуля.

– Данил вообще ничего не делает! Ни-че-го-ше-нь-ки! Не учит, не записывает. Только дурака валяет целыми днями. Видеть его не могу!

– Он же тебе нравился.

– А теперь нет. Не выношу лентяев.

Анна Георгиевна усмехнулась и прикрыла глаза. Слова Агаты её успокоили. «Значит, первая симпатия прошла, а розовая пелена с глаз спала. Это хорошо, – подумала она, – очень хорошо», – и снова вернулась к документу под названием «ходатайство».

Анна Георгиевна и подумать не могла, что Агата лукавит. Или, проще говоря, бессовестно врёт. Её симпатия к Данилу и не думала уменьшаться. Напротив, с каждым днём она становилась всё больше и осознаннее. Розовая пелена действительно спала. Агата начала видеть недостатки Данила. Но они не раздражали её. Раздражало другое. Точнее, другая. Лера. Лера вносила в её сердце такую сумятицу, что, слушая разговоры Данила с ней, Агата с трудом сдерживала слёзы. Но вечером, как заведённая, снова и снова заходила на его профиль. Она сама не знала, что хочет там увидеть. Это было сродни какому-то наваждению, идее фикс, с которой самостоятельно справиться она уже не могла, а потому посчитала свой уход в другой коллектив единственно верным решением. «С глаз долой – из сердца вон», – рассудила она, но мать снова заставила её остаться. Учёбу с Данилом так же, как и танцы, Анна Георгиевна обсуждать не собиралась.

Ещё больше разозлившись, Агата вернулась в класс. Данил уже сидел на своём месте и, воткнув в уши наушники, слушал музыку. Не желая на него смотреть, она отсела за другую парту и уставилась в окно. Ноябрь в этом году выдался унылым, сырым и серым. Бесконечные дожди размыли дорогу, но столбик термометра не опускался ниже нуля даже ночью. Агата ждала снега, ждала как манны небесной и мечтала, что тот плотным покрывалом укроет эту бесконечную жидкую грязь. Но снег всё не падал и не падал. В последнее время по части исполнения желаний младшей Наумовой везло всё меньше и меньше.

***

Первый снег выпал только тридцатого ноября и сразу укутал все дороги, дома и деревья. Он шёл четыре дня, почти не останавливаясь. Сначала мелкий, едва заметный, потом всё более крупный и пушистый. Агата наблюдала за ним из окна. Никита заболел, и тренировки в выходные пришлось отменить. Из дома за два дня Наумова младшая вышла только один раз – за колой. Мать уехала на встречу с юристом, а Аля на всё воскресенье отпросилась, чтобы повидать сестру в другом городе.

Переделав все уроки, Агата снова схватилась за телефон. Читать она не любила и считала бесполезной тратой времени. Даже книги по программе изучала только в кратком пересказе. Аля часто ругалась с ней по этому поводу. Для Алевтины Михайловны посидеть в кресле с книгой было главным удовольствием в жизни. Она изо всех сил соблазняла воспитанницу «Томом Сойером» и серией романов о «Гарри Поттере», но, по-видимому, напрасно тратила время. Те стояли на полках в комнате мёртвым грузом и открывались только тогда, когда Аля затевала в доме генеральную уборку и смахивала с них пыль.

«Не читающая нынче молодёжь пошла», – часто вздыхала женщина, глядя на то, как Агата часами лежит на кровати с телефоном в руках. Тот был у неё большой, дорогой и современный, в ярком розовом чехле, усыпанном разноцветными стразами. И то, что она в нём смотрела, Але бы и во сне не привиделось.

Впрочем, ничего из ряда вон выходящего там не было. Если не считать «слежку за Данилом», то чаще всего Агата смотрела видео, связанные с танцами, либо обычные фильмы. Данил так же, как и она, к любителям чтения не относился, но был заядлым киноманом. Особенно ему нравились «Люди в чёрном» и «Пираты Карибского моря». Казалось, о Джонни Деппе он знал всё, и Агате очень не хотелось от него отставать.

Биография, награды, список кинофильмов. Она изучала факты о жизни Деппа с упорством спортсмена, попавшего на Олимпийские игры, и ждала, когда Данил заговорит о чём-то таком, что будет известно только ей.

Но такой случай почему-то никак не хотел представляться. Судьба как будто забыла об Агате и перестала ей улыбаться. В последнее время Данил стал молчаливым и серьёзным. Разговаривал по телефону отрывисто и быстро, но по-прежнему убегал сразу после занятий, задерживаясь только, если вызывал такси.

Впрочем, «ВКонтакте» ничего не менялось. Лера по-прежнему занимала половину фотографии на его аватарке и по-прежнему строчила львиную долю комментариев на его «стене». Благодаря этой самой «стене» Агата узнала, что Данил рисует. Причём рисует достаточно красиво и обстоятельно. Когда-то давно она тоже посещала художественную школу, но большого таланта к живописи в себе не обнаружила. У Данила же он явно присутствовал. Глаз у него был внимательным и подчас выхватывал такие вещи, которые Агата не разглядела бы даже с помощью микроскопа.

В ноябре они мало общались. Агата сама потворствовала этому, а потом злилась на саму себя, что утыкалась в телефон, когда он что-то у неё спрашивал.

***

С десятого декабря в школе начиналась аттестация. И Агате всё же пришлось сменить гнев на милость. Она прошлась с новым одноклассником по всем учителям, составила расписание экзаменов и договорилась об их формате.

Данил в такие моменты обычно в разговор с учителем не лез и молча стоял рядом. Иногда Агату это страшно злило, но доверить ему столь важную миссию она не могла, потому как в противном случае всё бы свелось к однотипным: «Приди завтра, послезавтра и так далее…»

Глава 6

Агата закрыла первое полугодие двумя «четвёрками» и десятью «пятёрками». Большей половиной отметок Данила были «тройки». Ему поставили только одну «пятёрку» – по физкультуре. Альберт Робертович Суханов не принял рефераты и заставил сдавать нормативы. Данил улыбнулся физруку от уха до уха и без лишних слов отправился в зал. Там, особо не напрягаясь, сначала отжался тридцать раз от пола, а потом столько же подтянулся на турнике. Агата в это время сидела на скамейке и не могла оторвать взгляд от его рельефных рук и идеально ровной спины. Несколько девочек из параллельного класса тоже решили понаблюдать за «сдачей предмета», и Агата с трудом сдержалась, чтобы на них не шикнуть.

Вернувшись в каморку физруков, Альберт Робертович поставил Данилу «пятёрку» немедля, но потом ещё минут пятнадцать разглагольствовал на тему о том, кому нужно учиться на дневном обучении, а кому – на семейном. Данил на это благоразумно помалкивал, Агата не спорила тем паче, потому что была слишком занята стоящим перед глазами видением, в котором Никифоров подтягивался на турнике специально для неё.

– Мы идём сдавать историю? – спросил он, как только распрощался с физруком, и Агате пришлось несколько раз моргнуть, чтобы прийти в нормальное состояние.

Кабинет истории и обществознания располагался на четвёртом этаже, слева от лестницы. Он по праву считался самым большим, самым светлым и самым холодным в школе. Шторы там были бежевые, стены – бледно-розовые. Три из них: – боковые и заднюю украшали портреты русских императоров, а на передней, прямо над доской, висела знаменитая цитата Джона Кеннеди: «У победы тысяча отцов, а поражение всегда сирота».

– Какую одежду чаще всего носил Сталин? – обратилась к Никифорову высокая худощавая «историчка», едва тот успел перешагнуть порог.

– Шубу.

Данил, как обычно, решил пошутить и тем самым разрядить обстановку. На уроках в центре он часто вытворял такие фокусы, отчего и Елена Павловна, и Агата – обе смеялись в голос.

– Какую ещё шубу?

«Историчка» нахмурила брови и пожевала губу. Ей было глубоко за шестьдесят, и шуток такого рода она не понимала. Ноздри её раздулись, по лбу и щекам поползли красные пятна. Одним не к месту сказанным словом Данил разозлил огнедышащего дракона. Того самого дракона, который мог сжечь его живьём и на месте.

«Историчка» встала и оперлась локтями на стол. В её впалых белёсых глазах крохотные бесенята уже вовсю поджигали хворост, но… Агата оказалась проворнее и тут же пришла на помощь однокласснику. В последнее время она часто защищала его от учителей, особенно, если считала, что те, несправедливо к нему придираются.

– Норковую, очевидно. Я и сама в кино такое видела.

«Историчка» посмотрела на девочку с опаской и сжала тонкие губы. За прошедшие три с половиной года она беседовала с Агатой больше двенадцати раз, и обычно та чушь не несла.

– Небось в каком-то современном, художественном?

Девочка кивнула и принялась судорожно перебирать в голове фильмы, в которых хотя бы отдалённо пытались воссоздать образ Иосифа Виссарионовича. «Московская сага», «Жена Сталина», «Звезда Эпохи»… Всё было не то. Не то, потому что в них шубы точно не было.

– Документальные смотрите, – наконец выдала «историчка». – Там больше правды. И в учебник заглядывайте. Хотя бы раз в неделю. Сталин носил военный костюм, военный плащ и фуражку.

Данил кивнул и пообещал запомнить. «Историчка» снова поджала губы. Следующий её вопрос касался Второй мировой и Великой Отечественной войн. Эти даты Агата нашёптывала ему как раз перед входом в кабинет. И когда Никифоров чётко развёл тысяча девятьсот тридцать девятый и тысяча девятьсот сорок первый да ещё и подробно рассказал о Курской и Берлинской битвах, она облегчённо выдохнула.

– Ну, вот, а ты боялась, – произнёс Данил, едва они покинули кабинет. Вид у него был довольный, как у кота, который только что нализался сметаны. – Даже «четыре» поставила. С фильмом ты, конечно, придумала здорово. Спасибо. А то бы она меня точно взглядом испепелила. – И в благодарность он принялся боксировать в воздухе так, словно отгонял невидимых врагов.

На бокс Данил записался три недели назад. Тот жутко ему нравился, потому что помогал:

а) снять напряжение;

б) выплеснуть негативные эмоции.

Пока Данил занимался только с грушей, но уже приходил на занятия с рассечёнными костяшками. И Агата расстраивалась всякий раз, когда думала о том дне, в котором ему придётся встретиться с настоящим соперником.

– К обществознанию хотя бы подготовься, – проговорила она, старательно пряча довольную улыбку в складках снуда и натягивая пуховик цвета морской волны. Тот ей купили всего неделю назад, и Агата страшно им гордилась, вешала исключительно на «плечики» и до смерти боялась испачкать. Белая шапка с помпоном, белоснежные кашемировые перчатки и белый-пребелый снуд дополняли её образ и делали похожей на Снегурочку. Мать и Аля в голос кричали каждое утро, что в этом всём она просто красавица, и, казалось, в целом свете только один Данил не замечал такой очевидной вещи.

***

Новый год они встречали втроём: Агата, её мать и Вадим. Аля обычно ночевала у них три-четыре раза в неделю, для этих целей была даже выделена отдельная маленькая комнатка, но на праздники всегда отпрашивалась. Агата никогда не задумывалась, с кем проводит рождественские каникулы её няня, но сегодня вдруг пообещала себе обязательно это выяснить. Наверное, так сказывалось одиночество, которое в последние дни девочка ощущала особенно остро.

С переездом в их дом Вадима Анна Георгиевна сильно изменилась. Похорошела и как будто помолодела. Стала спокойнее, сдержаннее и добрее. Перестала носить мешковатые, серые кофты и даже дошла до салона красоты и сделала маникюр и причёску.

В сентябре матери Агаты исполнилось сорок. Она была красивой, высокой женщиной с такими же ярко-голубыми глазами, как и у дочери. Жир лишь едва-едва начал касаться её боков и талии. На лбу и в уголках губ ещё не прорезались морщины, и виднелись только те, что располагались вдоль нижней линии ресниц и назывались «гусиными лапками».

Глава 7

Январь две тысячи девятнадцатого выдался аномально тёплым и слякотным. Температура днём колебалась от минус двух до плюс двух градусов. Ручьи бежали, как в марте, а пешеходы напополам с машинами месили на дорогах жидкую, кашеобразную грязь.

В жизни Агаты ничего не менялось. Она вышла на тренировки третьего января. Ольга Викторовна своим воспитанникам спуску не давала. Впереди маячили новые соревнования в другом городе, и она, как и Никита, мечтала привезти оттуда новое золото. Агата на мечты тренера и партнёра плевала с высокой колокольни. Именно в эти каникулы она впервые начала задумываться о том, нужны ли ей танцы вообще. Они забирали слишком много времени и не доставляли большого удовольствия. В их семье танцевать хотела Анна Георгиевна. Но её отрочество выпало на тяжёлые «девяностые». Тогда вальсировать было некогда, и Анна Георгиевна вовсю воплощала давнюю мечту сейчас. Правда, не в себе, а в дочери.

Все школьники вышли с каникул четырнадцатого января. Агата и Данил приступили к занятиям пятью днями раньше. В первый же день Данил клятвенно пообещал Анне Георгиевне взяться наконец за голову и выполнять все домашние задания честно и добросовестно. «Мне нужен хороший аттестат», – с чувством произнёс он. Анна Георгиевна чуть приподняла брови, усмехнулась, но вслух ничего говорить не стала. Она давно не верила словам и обращала внимание только на поступки, отчего, наверное, и сошлась с Вадимом.

Хватило Дани ровно на неделю. После семи безупречно прожитых дней он сдулся, как воздушный шарик, и опять принялся придумывать отговорки. То забыл тетрадь, то не записал нужные номера, то потерял выданную карточку. Агата хмурилась, учителя ругались. Бедный Алексей Николаевич приезжал поговорить об успеваемости сына чуть ли не каждую неделю. Больше всех напирала Инна Владимировна, и, когда Данил перепутал Лесковскую «Леди Макбет Мценского уезда» с «Леди Макбет» Шекспира, её терпение окончательно лопнуло. Инна Владимировна топала ногами и брызгала слюной. Данил молчал, устремив глаза в пол. Учителям он никогда не дерзил и вину свою признавать умел. Жаль только, делать с этим ничего не пробовал.

Агата с досадой смотрела в свою тетрадь. Литературу она считала мелочью. Намного больше её волновали русский язык, математика и физика. При абсолютно правильной разговорной речи Данил писал с такими ошибками, что даже Агате иной раз хотелось выколоть себе глаза. «Посиди и подумай», – часто шептала она ему во время каких-нибудь проверочных, но Данилу постоянно нужно было куда-то бежать. И всё же на «три» русский он знал. На «три»он не зналалгебру. В прошлом полугодии этот предмет ему пришлось пересдавать дважды, и Агата обливалась холодным потом всякий раз, когда думала о майской аттестации.

Рисовать он не бросил и с геометрией по-прежнему справлялся на «ура». Агата часами могла смотреть на его рисунки, тем более теперь, когда он рисовал при ней и иногда даже для неё. Правда, в основном это были картины, изображающие пейзаж за окном или какую-нибудь страну, о которой рассказывала учительница географии.

Желание поступать на архитектурный Данил не оставил, но с физикой не дружил точно так же, как и с алгеброй. Пока его мечты оставались только мечтами, и он не делал ничего для того, чтобы сделать их реальностью.

***

С январских соревнований в Екатеринбурге Агата и Никита привезли новое золото. От счастья Никита распушил хвост и целых две недели ходил по клубу с таким видом, будто теперь это его вотчина. Впрочем, радость его была недолгой. В начале февраля на соревнованиях в своём городе они не получили ничего, кроме трёх с половиной очков на двоих. Ольга Викторовна рвала и метала. Никита был мрачнее тучи. Агата не чувствовала ничего или почти ничего. Изнутри она словно выгорела, и это внутреннее выгорание постепенно захватывало и внешнюю её оболочку.

Время неслось вперёд, как очумелое. На пороге топталось четырнадцатое февраля, и Агата не знала куда деваться от этой даты. День всех Влюблённых вгонял её в острое чувство меланхолии. Про себя она называла его днём Одиночества. «Вот бы его взять и отменить, – злилась девочка, глядя на календарь. – И кто его только придумал? Курам на смех...»

О чувствах к Данилу Агата больше ни с кем не говорила. Ни с матерью, ни с Алей. «Всё без толку», – был её вердикт. К последним числам января она отчаялась окончательно и поняла, что её новогоднему желанию не сбыться никогда. «Надо было собаку попросить или новые кроссовки», – как-то раз промелькнула в её голове мысль. Мысль, которая привела к решению больше не заходить на страницу Данила. «Не по тебе», – проговорил внутренний голосок, и Агата впервые с ним согласилась. Данил, как и прежде, менял аватарки раз в месяц, но на них неизменно присутствовала Лера. Счастливая. Красивая. Уверенная в себе.

Четырнадцатого февраля, как назло, отменили тренировку. Ольга Викторовна словно издевалась. В выходные гоняла своих воспитанников как собак, а в день, когда, по мнению Агаты, надо было заниматься до потери пульса, отпустила всех по домам. Младшая Наумова лежала в гостиной на диване и смотрела на потолок. Натяжной. Идеально белый. Со встроенными светильниками. Рядом шуршала Аля. Именно сегодня ей почему-то захотелось перетряхнуть шкаф с книгами и расставить всё в алфавитном порядке.

Але, в отличие от Анны Георгиевны, Данил нравился. Она ценила воспитанных и добрых юношей и часто подчёркивала, что одноклассник у Агаты как раз такой. «В нём нет ни грамма заносчивости, – выдала она однажды Анне Георгиевне, – а это уже большой плюс. Родился с золотой ложкой во рту, но положением не кичится». Порой Агате и Данилу приходилось заниматься наверху, и Никифоров никогда не позволял себе смотреть на Алевтину Михайловну свысока, а порой даже что-нибудь ей рассказывал. Две недели назад он вызвался подрабатывать по выходным в клинике у отца: сортировал договоры по папкам, раскладывал карточки больных, ставил печати и выполнял мелкие поручения администратора. В этом отношении Алексей Николаевич держал сына строго и денег просто так не давал. «Хочешь тратить – сначала заработай», – говорил он, и Але такой подход нравился.

Глава 8

На следующее утро Данил опоздал на двадцать минут. Он пришёл на занятия не выспавшийся, мятый и злой. Не принёс половину учебников, забыл две тетради и впервые за пять с половиной месяцев учёбы надерзил учителю. Преподаватель физики Наталья Николаевна Шеина, не увидев третий раз подряд домашнего задания, высказала Данилу всё, что о нём думала. В итоге он тоже не сдержался и, сказав: «Не хотите меня учить – не учите», – без разрешения вышел из класса.

Остаток урока Наталья Николаевна работала только с Агатой, вопросы Данилу больше не задавала и только изредка бубнила себе под нос: «Хорошо хоть ЕГЭ по физике сдавать не будет». От этих слов Данил злился ещё больше, а за десять минут до перерыва вовсе бросил решать задачи и принялся рисовать деревья за окном.

Вместо привычного аромата парфюма с хвойными нотками Агата теперь чувствовала от одноклассника слабый запах алкоголя. Глаза у Данила были красными, на левой скуле виднелся едва заметный светло-лиловый след. «Подрался что ли?» – предположила она, но вслух спрашивать не стала так же, как и про свою тетрадь, которую он, естественно, тоже забыл.

На обед Аля принесла гречку с куриной поджаркой и сосиски в тесте, но Данил есть не стал. Накинул на голову капюшон и отвернулся к стене. Агата к своей порции тоже не притронулась и, просидев в молчании десять минут, не выдержала и заговорила первой:

– Ну зачем ты так? Ведь сегодня Наталья Николаевна справедливо ругалась, по крайней мере, до того, как про ЕГЭ говорить начала. – Поступление на архитектурный по-прежнему держалось в секрете, и ни Данил, ни Агата о нём сильно не распространялись. – Может быть, начнёшь уже учить хотя бы физику с математикой. Домашнее задание иногда делать. Тогда и учителя, и твои родители…

Данил не дал ей закончить. Повернулся и посмотрел таким взглядом, словно хотел убить на месте.

– Тебя не касается! – и, сказав это, снова вышел из класса.

В любой другой ситуации Агата бы разозлилась, обиделась и не разговаривала бы с ним как минимум месяц. Но сегодня обижаться ей не хотелось. «Похоже, действительно с Лерой расстался», – вынесла вердикт она, но на всякий случай всё же зашла на его профиль «ВКонтакте». Аля советовала не торопиться и разузнать всё как следует. «Вдруг просто ссора», – предположила она. Агата задумалась, а потому всеми мыслимыми и немыслимыми способами пыталась опровергнуть нянину гипотезу.

На аватарке по-прежнему стояла вчерашняя фотография, строчка о семейном положении отсутствовала, а от Андроповой не появилось ни одного нового комментария.

От радости сердце Агаты забилось чаще, но она тут же заставила его замолчать. Данилу было плохо. Очень плохо, только слепой бы этого не заметил, и девочка решила, что радоваться такому – последнее дело.

***

– Даня расстался со своей девушкой. – Агата произнесла это, как только сняла верхнюю одежду и обувь и зашла в гостиную. Привёз её, как обычно, Вадим. В последние два месяца с тренировок её забирал только он. В феврале занятия по танцам заканчивались около девяти вечера, а к этому времени всегда холодало. Анна Георгиевна лежала на диване и крутила новостную ленту. Уровень ГРИППА и сезонных ОРВИ опять превысил допустимый порог, и она боялась, что школы и учреждения дополнительного образования закроют на карантин.

– Даня расстался со своей девушкой, – повторила Агата и встала перед матерью. В квартире они были совершенно одни. Аля уехала домой, а Вадим возился с машиной на улице.

Анна Георгиевна нехотя подняла на дочь глаза. Сначала она даже не поняла, о чём идёт речь и что, собственно говоря, Агата от неё хочет. «Даня», «девушка» – эти слова после тяжёлого трудового дня попросту не укладывались в её голове, и, уловив рассеянность во взгляде матери, Агата предприняла третью попытку. Вчера о столь «радостном» событии она поведала только Але, но сегодня, удостоверившись в своей правоте, решила «осчастливить» и мать.

– Даня расстался со своей девушкой.

Разобравшись наконец в чём дело, Анна Георгиевна закрыла глаза рукой.

– Господи, неужели опять?! – на выдохе спросила она. – Ты же мне клялась, что всё прошло, и он тебе больше не нравится.

Агата поднялась на цыпочки и резко опустилась вниз. Получилось своеобразное качание.

– Даня расстался со своей девушкой, – как попугай, снова повторила она.

Из груди Анны Георгиевны вылетел вопль отчаяния.

– Если он расстался со своей девушкой, это не значит, что он воспылает любовью к тебе.

Её слова показались Агате жестокими. Жестокими и беспощадными. Но она выдержала их с честью, хотя и ждала от матери понимания, поддержки или хотя бы совета. Анна Георгиевна не оказала ни первого, ни второго, ни третьего. К немым просьбам дочери эта железная женщина оказалась совершенно глуха.

– Не смотри на меня так, Агата, – уже мягче произнесла она, – но я уже не раз говорила и повторю снова: Данил тебе не пара. Он со своими шуточками всё профукает, и отцовскую клинику, в том числе, если Алексей Николаевич всё-таки ему её оставит, а потом и вовсе без штанов останется.

Агата вдохнула и набрала побольше воздуха в лёгкие. Глаза медленно начинало щипать.

– У Данила в голове ветер. Он вообще ни о чём не думает.

– Ему всего семнадцать. И это неправда, что ни о чём. Он…

Анна Георгиевна подняла руку.

– Я этот бред даже слушать не хочу. Придёт в голову что-то дельное, тогда расскажешь, а сейчас я хочу поработать. Но ещё раз повторяю: Данил не тот человек, который тебе нужен. И я сильно сомневаюсь, что он завтра бросится за тобой ухаживать.

Последнее предложение Агата посчитала ударом ниже пояса, отчего тоже решила пнуть по больному:

– А Вадим долго будет жить с нами?

Лицо у Анны Георгиевны вытянулось. Агата подошла ближе. Два месяца назад, когда Наумова старшая привела в дом мужчину, она не разговаривала с дочерью, не подготавливала её заранее, не приводила аргументы. Мать поставила Агату перед фактом: Это Вадим, и он теперь будет жить с нами. В тот день она ждала от девочки истерики, ждала слёз, ждала криков, но Агата, как ни странно, молча удалилась в свою комнату и просто не вышла к ужину. Анна Георгиевна знала, более того, чувствовала, что дочь Вадима не принимает и принимать не собирается. Она никак его не звала, никак не обращалась и редко отвечала на его вопросы. Агата не спорила, не скандалила и не ставила ультиматумов. Анна Георгиевна и не подозревала, что её дочь просто ждала, ждала, когда их отношения с Вадимом сами собой сойдут на нет. Она видела, как мама Сони Архиповой, их соседки по площадке, заводила себе нового мужа каждые два месяца. Заводила, а потом выгоняла прочь.

Глава 9

– Агата сама виновата, – рассуждала Анна Георгиевна, намазывая на хлеб масло и укладывая сверху тоненький кусок сыра. Часы показывали девять утра. Алевтина Михайловна сидела напротив хозяйки и пила чёрный кофе без сахара. До двенадцати часов дня она обычно не ела, что, видимо, и способствовало её кукольной стройности. Агата, одетая в пижаму и тапочки, стояла за дверью. Подслушивать и подсматривать постепенно входило у неё в привычку.

– Я ей много раз говорила, – продолжила Анна Георгиевна, – позвони Веронике, они вместе в началке учились и неплохо дружили, пригласи погулять Женю из клуба, до Сони Архиповой, наконец, дойди. Она на нашей площадке живёт. Но Агате всё некогда. Сидит целыми днями в телефоне и только жалуется, как ей плохо.

– С Вероникой у них общих интересов нет. Та уж давно с мальчиками гуляет. Зачем ей Агата? Женя вечно занята. Она с сыном тренера танцует – на неё Ольга Викторовна давит ещё больше, чем на нашу Агату, а с Соней ей о чём разговаривать? Соне одиннадцать лет.

– Ну я тогда не знаю, – вздохнув, Анна Георгиевна развела руками.

– Вот поэтому я и против семейного обучения. Классно-урочную систему не ради забавы придумали. В школе дети общаются. А на «семейке» какое общение?

– У Агаты есть клуб.

На этот раз вздохнула Алевтина Михайловна.

– Много им в клубе общаться-то дают? Особенно во время прогона.

Анна Георгиевна с силой пододвинула к себе сахарницу.

– Агата с детства была такой. Замкнутой. Закрытой. Вы не помните, как она часами могла сидеть одна в песочнице, но, как только приходил кто-нибудь из детей, собирала все свои формочки, ведёрки с совочками и бежала домой? Она никогда к сверстникам не тянулась.

– Ну, это когда было? А сейчас у неё подростковый возраст. И она смотрит на других и видит, что её жизнь резко отличается.

Анна Георгиевна фыркнула и отвернулась. Алевтина Михайловна встала и, подойдя к кастрюле на плите, разбила туда два яйца и высыпала стакан сахара со щепоткой соли.

– Данил расстался с девушкой, – через некоторое время опять проговорила Анна Георгиевна, – но с чего Агата решила, что он сразу в неё влюбится?

– Они проводят вместе по пять-шесть часов в день. Один на один.

– Ему семнадцать, а ей даже пятнадцати нет. Вы не боитесь, что, если что-то у них выйдет, он её совратит?

– Не боюсь.

– А в сентябре, когда они стали заниматься у нас в квартире, Вы были другого мнения.

– В сентябре я его не знала.

– А сейчас узнали?

– Сейчас, да. И думаю, что, если он её полюбит, то подождёт.

Алевтина Михайловна влила в смесь молоко и, добавив муки и соды, достала блендер. Следующие две минуты кухню наполняло равномерное жужжание работающего прибора.

– Три года подождёт? – Анна Георгиевна издала смешок.

– Столько, сколько понадобится ей.

– Слишком уж Вы хорошего мнения о Даниле. Не надо его идеализировать. Он обычный представитель мужского пола, и однажды ему просто надоест ходить за ручку с малявкой, и он найдёт более податливую сверстницу.

Фраза про малявку стала последней каплей, и Агата, с шумом открыв дверь, вошла на кухню. На мать она нарочито не смотрела и, взяв с блюдца кусок ветчины, засунула целиком в рот.

– Шумелка, какао будешь? – спросила Аля, и Агата сухо кивнула.

Потерев переносицу, Анна Георгиевна постучала ногтями по столешнице. Она понимала, что в ссоре больше виноват тот, кто умнее. Быть виноватой Анне Георгиевне хотелось меньше всего.

– Агата, – начала она как можно мягче, – если Данил захочет проводить с тобой время, я не буду вставлять палки в колёса. Обещаю.

Вскочив со стула, Агата едва не опрокинула стол. Тот задрожал под её массой, и, если бы не Аля, ветчину, сыр и хлеб пришлось бы собирать по полу.

– Спасибо, мамочка! Спасибо. – Агата прижалась к материнской щеке и крепко обняла за шею. – Ты даже не представляешь, как я его люблю.

Чтобы не закатить глаза, Анна Георгиевна ущипнула себя за колено.

– Только не торопись, пожалуйста, ладно. Разрыв отношений – это очень непросто и очень болезненно. Данилу понадобится время. Не трогай его пока. Дай остыть и прийти в себя.

Агата энергично закивала и ещё крепче прижалась к матери. В тот момент она казалась ей самым добрым и понимающим в мире человеком.

– Вадим давно ушёл? – через некоторое время спросила Анна Георгиевна. Вчера вечером они мало разговаривали. Агата, встретившись глазами с отчимом, тут же убежала к себе, а он решил придерживаться позиции нейтралитета и в отношения матери и дочери не лез. Правда, встал сегодня с петухами и сбежал на работу, когда обе хозяйки дома ещё спали.

– Минут сорок назад, – отозвалась Алевтина Михайловна. – Но обещал вернуться к шести и отвезти Агату на тренировку.

– Хорошо… – Анна Георгиевна улыбнулась. После разговора с дочерью и ответа Али дышать ей стало намного легче.

***

В этот раз Данил пришёл на занятия вовремя. Аля всё утро жарила блинчики, и Агата собрала для одноклассника полный контейнер. Сама заботливо уложила блины слоями и сама обернула полотенцем, чтобы не остыли по дороге. Сегодня она позволила Але заплести ей волосы в косу и красиво закрепить на левом боку. Плетение было необычным, а волосы – густыми, поэтому коса получилась толстой, как у девушек из русских народных сказок. Агата всё утро крутилась перед зеркалом. В свои без двух недель пятнадцать она уже достигла роста в сто шестьдесят шесть сантиметров, но надеялась подрасти ещё чуть-чуть, хотя бы миллиметров на сорок, чтобы стать такой же высокой, как мама.

Шестнадцатое февраля выдалось морозным и пасмурным. Ветер пробирал до костей и норовил засунуть за воротник пару-тройку пригоршней снега. Агата не стала надевать шапку, уж слишком ей не хотелось портить красивую причёску, но наглухо застегнула пуховик, накинула на голову капюшон и хорошенько расправила у ботинок чёрные классические брюки со стрелкой.

Глава 10

Данилу на день рождения Агата подарков не делала. В конце декабря он сломя голову мчался к Лере, поэтому тогда она посчитала подарок лишним и неуместным и просто поздравила одноклассника на словах. Точнее, написала «ВКонтакте», потому что двадцать восьмого декабря они уже не учились.

Но в День защитника Отечества смысла таиться уже не было. Лера наконец-то ушла в закат, и Агата буквально сгорала от желания преподнести Данилу что-то особенное. Не купленное наспех в каком-нибудь ларьке, а оригинальное и памятное. Над этим «оригинальным и памятным» она ломала голову три дня, но, так и не придумав ничего дельного, пошла за советом к няне и матери.

Алевтина Михайловна мыслила, как среднестатическая умудрённая опытом женщина. Ей не приходило на ум ничего, кроме носков, шампуня и сертификата в какой-нибудь магазин. У Анны Георгиевны фантазия была явно богаче. Интуиция подсказала ей отталкиваться от интересов Данила, а именно от его любви к рисованию.

– Подари ему специальные ручки и карандаши для живописи.

Агата расплылась в улыбке. Это предложение она оценила и пожертвовала двумя тысячами рублей из копилки. «Шкурных» интереса в таком решении присутствовало как минимум два. «Садясь рисовать этими ручками и карандашами, Даня будет каждый раз вспоминать меня, – рассуждала девочка, – а во-вторых, совесть не позволит ему прийти без подарка на мой день рождения». Свой праздник Агата собиралась отмечать тоже в центре и уже продумывала детали «убойной мартовской вечеринки».

В день X, а точнее, двадцать второго февраля, Агата надела платье. Тёмно-синее, украшенное кружевом и пайетками по подолу и вороту. В повседневной жизни платья она обычно не носила. Те казались ей неудобными и напоминали о танцевальных соревнованиях. Думать о танцах лишний раз Агата не любила, но сегодня позволила себе сделать исключение.

Данил, как обычно, сидел за первой партой и набирал кому-то длиннющее сообщение. Аватарка на его профиле «ВКонтакте» изменений не претерпела, Агата проверила её сразу, как только проснулась. И, когда она вошла в аудиторию, его серо-голубые глаза-океаны вспыхнули и задержались на ней дольше обычных трёх секунд. Агата могла поклясться, что ровно на одно мгновение в них зажегся неподдельный интерес.

– Привет.

– Привет.

Руки её не дрожали, голос звучал ровно, и только на бледных щеках предательски вспыхнул ярко-розовый румянец.

– Это тебе, – произнесла она, отдавая ему бумажный пакет с подарком. – С праздником!

Он ответил ей фирменной улыбкой и тут же вытащил набор для живописи.

– Класс! Как раз в тему!

Агата смущённо опустилась на стул и перебросила копну тщательно расчёсанных волос на левый бок. Платье на ней было трикотажное и без рукавов, и вскоре она почувствовала лёгкий озноб на плечах из-за холодного воздуха, идущего от окна.

– Завтра выходной. Что планируешь делать?

– С пацанами в клуб пойду. Вован со вчерашнего вечера зовёт. Хорошо, что сегодня всего три урока.

О Воване Агата слышала впервые. Кто он такой, она понятия не имела и поставила себе цель постараться найти его на фотографиях Данила.

– А ты?

– А у меня, как всегда, танцы.

– А их нельзя прогулять хотя бы в праздник?

Агата пригладила складки на платье и посмотрела на свои чёрные балетки. В эту секунду она больше всего жалела, что у неё нет туфель-лодочек. А самое главное – нет «шпилек» и косметики.

– Нельзя. Лентяев и прогульщиков у нас не любят.

– Как хорошо, что родители не догадались отдать меня в танцы, а то я бы, наверное, вылетел в первый же день. Причём с ярлыком – мальчиш-плохиш.

Агата растянула губы в улыбке, но зубы в брекетах показать не посмела. Если Данил и носил когда-то скобки, то снять их он умудрился задолго до прихода в центр её матери. Зубы у него были белыми, ровными и удивительно красивыми. По мнению Агаты, красивым в нём было всё. И она бы скорее умерла, чем даже мысленно назвала его плохишом...

***

– Не знаю, что с ним делать, – произнёс Алексей Николаевич. – Ему ничего неинтересно. Вроде загорается идеей, а затем, бац, и через месяц бросает. Хотел ходить на бокс – записали. Вроде даже тренер хвалил. А потом он борьбу начал прогуливать. Бокс ему нравится, а борьба – нет. А они в комплекте идут. Ну вот как так…

– Спорт дисциплинирует, – взяла слово Анна Георгиевна. – Я знаю, что в спортзале Данил занимается регулярно.

– Ходит, да что там… И ладно бы спорил, ругался, так нет. Всё спокойно. Спокойно бросает и всё...

– Вчера Агата отпросилась с занятий. Тренировку поставили на час раньше. Он тоже не стал задерживаться. Сказал, что его помощь очень нужна в клинике.

Алексей Николаевич покачал головой.

– Нужна, но не до такой степени, чтобы с уроков уходить. Я сказал прийти, как освободится. В пять так в пять. В шесть так в шесть.

– Значит, просто не захотел заниматься один. Когда он один, с него спроса в два раза больше.

Агата стояла за дверью материного кабинета. Сегодня у неё не было тренировки, и мать попросила её спуститься вниз в девятом часу вечера. Со Дня защитника Отечества прошло всего три дня, но Анну Георгиевну это не останавило. Она решила устроить внеочередное родительское собрание, на которое зачем-то позвала и Агату.

– Агата, хватит топтаться за дверью, Заходи уже, – произнесла Наумова старшая, и её дочь, сделав глубокий вдох, вошла в помещение.

Кабинет Анны Георгиевны был отделан в чёрно-белых тонах. Много денег она в него не вкладывала. «Максимально дёшево и консервативно, – гласил её главный жизненный принцип, – но качественно». Качество для Анны Георгиевны всегда стояло на первом месте. Между качеством и красотой она, не раздумывая, выбирала первое и была согласна платить только за него.

Посередине стоял её рабочий стол с компьютером. В углу – стеллаж с многочисленными папками. А чуть дальше к окну ещё один стол, более длинный и окружённый шестью мягкими кожаными стульями для посетителей. У самой Анны Георгиевны стул стоял широкий, но деревянный, с ручками и высокой спинкой. Аля, шутя, иногда называла его королевским троном. Сама же Анна Георгиевна утверждала, что однажды заменит стул на кресло-качалку, заведёт кошку и начнёт вязать носки в день по кило́метру, но это «однажды» почему-то всё никак не наступало.

Глава 11

Агата сдержала обещание, данное Ларисе Сергеевне, и высылала домашнее задание для Данила пять раз в неделю. После очередного родительского собрания его успеваемость резко пошла в гору, но… Первого марта все школы города закрылись на карантин. Впрочем, центр работать продолжил. Тихонечко. Как утверждала, Анна Георгиевна: «Если тихонечко, то можно всё». Однако и там учились только индивидуалы и «семейники». Группы больше трёх человек она тоже распустила.

День рождения Агаты пришёлся на воскресенье. Она появилась на свет третьего марта две тысячи четвёртого года ровно в девять часов и девять минут утра. Две шестёрки и две девятки* в дате её рождения образовывали до крайности хорошее число, и Анна Георгиевна очень любила этим хвастаться. По её мнению, Агате должно было везти во всём и всегда. Вот только сама девочка большого везения в своей жизни не наблюдала.

Танцевальный клуб на карантин тоже не закрыли, но, к счастью, третьего марта тренировок не было, и своё пятнадцатилетие Агата провела в окружении матери, Али и Вадима. Анна Георгиевна купила ей новое платье. Нежно-голубое. Шёлковое, с вышитыми по лифу и манжетам синими васильками. Аля испекла любимый пирог и сделала курицу в кисло-сладком соусе. Вадим подарил белый кожаный клатч. С отчимом она по-прежнему разговаривала через раз, но за подарок поблагодарила, а клатч положила к остальным вещам в шкаф.

Отмечать было решено в понедельник в центре. Видеть на празднике Никиту Агата не хотела ни под каким видом, а потому приглашать не стала. «Хватит с него и конфет вечером», – отчеканила она, когда мать предложила послать за ним Вадима. Главным гостем, конечно же, должен был быть Данил и, возможно, пара-тройка учителей, особенно любимых Агатой.

На днях, ещё до родительского собрания, Данил обмолвился, что из всех тортов больше всего любит «Старую Прагу». Сама Агата предпочитала пироги Али, но сегодня поставила его вкусы выше своих, отчего и бегала всё утро по ближайшим магазинам в поисках свежей «Праги».

Волосы она чуть завила, а на губы нанесла гигиеническую помаду. Нежно-голубое платье пришлось точно по размеру. Оно красиво облегало её только-только начавшую округляться грудь и тонкую талию. Талия у Агаты действительно была что надо. Но, как оказалось, только в этом платье она оценила её в полной мере. Вторым подарком от Али стали белые туфли с пряжкой на аккуратном пятисантиметровом каблуке. Каблуков Агата не боялась. Она уже два года танцевала и прыгала на «шестёрке», а потому тут же натянула туфли, на ходу обняв няню за шею.

Посмотрев в зеркало, Агата впервые в жизни не почувствовала себя гусеницей, попавшей под дождь. Сегодня она была бабочкой. Яркой. Воздушной. И, на удивление, уверенной в себе. Общее впечатление портили только ненавистные очки да скобки на зубах. Агата ругала себя за то, что не озаботилась контактными линзами. Без очков она не видела ровным счётом ничего и снимала их только на соревнованиях, отчего и оказывалась полностью во власти Никиты.

Данил надел белую рубашку и джинсы. Чаще всего он был в линзах, но сегодня почему-то заменил их очками. Агата любила его очки. В Даниле Агата любила бы даже железный крюк и деревянную ногу.

Они встретились у входа в центр, и он открыл перед ней двери. С крыши капала крупная капель. Солнце светило тепло и ярко. День обещал быть погожим и безветренным. Агата задрала голову и посмотрела вверх. Лазурная синева радовала глаз. Ей с детства нравилось именно такое небо. Синее-синее и без единого облачка.

– Я заказала пиццу и суши. А чуть позже Аля принесёт торт, сладкие пирожки и большую коробку сока.

Английский отменился, и на «пирушку» у них было целых полтора часа. За столом сидели Зоя Альбертовна, Анна Георгиевна, Елена Павловна, Маргарита Тимофеевна и Аля. Инну Владимировну Агата звать не стала. Вадим, понимая щекотливость ситуации, не пришёл сам, за что именинница от всего сердца была ему благодарна.

Новыми подарками стали палантин, подвеска «Рыбы» на серебряной цепочке, большая шоколадка заграничной марки и спрей для волос от секущихся кончиков. Все смеялись и поздравляли Агату с пятнадцатилетием. Данил тоже произнёс тост, но сегодня он был немногословен и подарил свой подарок только, когда все взрослые разошлись по делам и оставили их одних.

Агата ещё утром видела, как он пристраивал на подоконнике огромный пакет, и чувствовала, что тот был куплен специально для неё.

– Это тебе, – наконец произнёс он и поставил на парту подарок. – Ещё раз с днём рождения!

Сердце Агаты забилось быстрее и громче, и, с трудом выдавив спасибо, она взялась за ручки пакета. Ярко-красного. С блёстками.

Если честно, она ждала от него цветов. Но, видимо, для этого было ещё слишком рано. Сегодня Данил решил ограничиться чем-то более материальным и совсем не романтичным.

Чем-то более материальным оказались коробка конфет молочного шоколада, бутылка фанты, пачка сухариков, жевательная резинка и чайная пара с изображением розового фламинго.

Взглянув на яркую птицу, Агата вдруг поняла, что фламинго – это её любимое животное, а пить чай она теперь будет только из этой чашки.

– Всё очень здорово, – произнесла она, заметив, как Данил впервые за то время, что она его знала, смутился и даже чуть покраснел. – Мне нравится. Очень нравится.

Агата не солгала ни на грам. Ей действительно очень нравилось. Еду в качестве подарка она не жаловала, но вдруг поняла смысл слов, которые часто произносила Аля: «Не важно что. Важно как».

И это самое «как» устраивало сегодня Агату на двести процентов.

________________________________

* третье марта две тысячи четвёртого года – это 3.03.2004. Если сложить числа, показывающие число и месяц, получается – 6 (3+3). То же самое с годом – 2+4=6

Глава 12

– Ну, внимательнее надо быть! Внимательнее! – громогласно повторяла Ольга Викторовна. – У Агаты руки как плети. Никита будто кол деревянный проглотил. Ноги вообще не гнутся. Три ошибки за танец! Три за две минуты! И как вас с такими результатами куда-то выпускать? Только опозорите меня и больше ничего!

Агата сжала зубы и, взяв с подоконника бутылку с водой, сделала большой глоток. Ни на тренера, ни на партнёра она принципиально не смотрела.

– Это она всё, – начал оправдываться Никита, – как муха сонная! То ли поесть с утра забыла, то ли не выспалась. Вообще меня не слышит!

– Да неужели? – Агата сверкнула глазами. – А кто мне все ноги пообступал? Не ты ли?!

Никита подошёл вплотную и грудью прижал её к стене. Лопаткам стало холодно и неприятно.

– Поругаться захотела? Ну, рискни!

– Всё! Хватит! – Ольга Викторовна тяжело поднялась со стула и подошла к воспитанникам. – Хватит, я сказала! Вы – команда. Так и ведите себя как команда. Помогайте и поддерживайте друг друга, а не грызитесь словно кошка с собакой. Становитесь быстро на танго и заканчивайте придуриваться.

Никита прищурился и потряс на груди сбившейся майкой. Агата театрально зажала нос рукой и чуть приподняла тонкие брови. Заботиться о его чувствах она больше не собиралась. Он принял вызов и сжал её руку так крепко, что к концу танца та побелела. Оставшаяся часть тренировки прошла в гробовом молчании, и, вконец разозлившись, Ольга Викторовна выгнала обоих на десять минут раньше положенного.

– Ещё раз так сделаешь, – зашипела Агата, догнав Никиту у мужской раздевалки и тряся онемевшей рукой, – и…

– И что?

– Мой парень ­– боксёр. Достанешь меня окончательно, и он от тебя живого места не оставит.

Никита хохотнул.

– Твой парень – боксёр?! Это с каких пор у тебя парень-то появился?

– С каких пор тебя не касается. – Агата вскинула подбородок, изо всех сил стараясь не моргать. Она врала. Причём откровенно и нагло. За три недели, прошедших со дня её рождения, их отношения с Данилом не сдвинулись ни на сантиметр. Они всё также сидели за одной партой. Всё также смотрели вместе какие-нибудь видео на YouTube и вместе над ними смеялись. Иногда Данил наблюдал за ней исподтишка, когда думал, что она не видит, но она, конечно, видела всё. Иногда открывал двери в класс и пропускал вперёд. Но на этом его «ухаживания» заканчивались. Международный женский день прошло тихо и без изысков. Седьмого марта Данил подарил Агате шоколадку, а Восьмого – прислал короткое поздравление. Впрочем, по поводу этого Агата губы не раскатывала. Никифоров тут же попросил у неё конспект по физике, поэтому она решила, что стихи, взятые из интернета, были скопированы исключительно из вежливости.

Но Никита об этом не знал, а ей до чёртиков хотелось его приструнить. Хотелось, чтобы он даже глаза на неё поднять боялся, чтобы наконец прекратил извить и обзывать и начал проявлять хоть какое-то уважение. Поэтому она отчаянно выдавала желаемое за действительное и не видела в сказанном ничего плохого. «Мысли материализуются», – сказала как-то раз Елена Павловна, и Агата решила довериться своему учителю истории и обществознания. А вдруг сработает? Чем чёрт не шутит? И благодаря этой маленькой лжи Данил и впрямь станет её парнем?

Лицо у Никиты вытянулось. Глаза забегали. Повернувшись к дверям, он больше не сказал Агате ни слова и всю следующую неделю матом при ней не ругался.

***

В середине апреля им предстояла поездка в Оренбург. За март Никита вытянулся ещё на два сантиметра, в результате чего окончательно вырос из обоих танцевальных костюмов. Ольга Викторовна раздражённо фыркала всякий раз, когда видела его брюки, едва доходящие до щиколоток.

– Бери костюмы, где хочешь, иначе не выпущу, – предупредила она. – Нечего в таком виде и меня, и себя позорить.

Мать Никиты тут же обратилась за помощью к Анне Георгиевне. У той была своя портниха, и многие платья Агаты шились на заказ. Однако находилось ателье далеко, и Анна Георгиевна не нашла ничего умнее, как собрать портниху и Никиту в учебном центре.

Сказать об этом Агате нужным не посчитали. В тот день она преспокойно сидела на уроке литературы и слушала про Раскольникова. Инна Владимировна любила свой предмет и, по всей вероятности, любила Достоевского. По крайней мере, о женских образах романа «Преступление и наказание» она говорила с большим воодушевлением:

– Согласившись выйти замуж за Лужина, Дуня собиралась принести себя в жертву. Ради чего? – спросила она и тут же ответила на поставленный вопрос сама: – Ради своей семьи. Матери и брата. Потому что Родион – обычный студент и живёт очень бедно. Кто ещё в романе принёс себя в жертву во имя семьи?

Инна Владимировна подводила диалог к Соне Мармеладовой, и Агата чувствовала это, а потому ответила сразу и без запинки. Сегодня они говорили о жертвенности и альтруизме, и Данилу в какой-то момент тоже захотелось высказаться:

– Понятно. Соня принесла в жертву себя, а Раскольников – бабулю.

Ровно на мгновение Агате показалась, что над их головами затрещал потолок. Настолько кислым сделалось выражение лица у Инны Владимировны.

– Ну, в смысле старуху-процентщицу, – тут же нашёлся Данил и сунулся поправлять занавеску над батареей, но сделал это настолько неудачно, что часть ткани слетела с гардины и повисла комом. Сидеть больше десяти минут на месте ему было трудно и, когда становилось совсем невмоготу, он принимался катать по столу ручку, а, если учитель выходил из кабинета, жонглировал первыми попавшимися под руку предметами.

Инна Владимировна закрыла глаза. Агате стало жаль её. Женщина старалась, действительно старалась, но ничем не могла пробудить интерес к литературе у Данила.

– Неужели ты в кратком пересказе не мог прочитать? – отчитывала его Агата несколькими минутами позже. Они стояли у кулера. Агата наливала обоим чай, а Данил, как обычно, размахивал кулаками в воздухе, изображая бой с невидимым противником.

Глава 13

Всю следующую неделю Агата не переставала чувствовать прикосновения Данилиных пальцев к своему плечу. Воспоминания о коротком объятии наполняли её маленькое, несозревшее сердце теплотой, надеждой и радостью. Данил не только не рассвирепел и не устроил ей справедливую взбучку. Данил помог. Данил не выдал и поддержал. «Да это даже лучше, чем, если бы он подошёл к Никите и лично его приструнил», – рассуждала Агата, улыбаясь собственным мыслям. – Наверняка он уже начал ко мне что-то испытывать. Осталось потерпеть совсем немного. Совсем чуть-чуть…»

Анна Георгиевна на такие высказывания не реагировала. В последнее время её стали беспокоить боли в желудке, и она отчаянно искала время, чтобы пройти обследование. Вадим работал и по-прежнему возил Агату на тренировки и забирал после них. Алевтина Михайловна готовила и убирала дом. О лжи, придуманной воспитанницей, она ничего не знала. Данил ходил на бокс, а по вечерам много и усердно рисовал. Лариса Сергеевна, как Цербер, контролировала выполнение домашних заданий сына. Все худо-бедно занимались привычными делами и свою жизнь менять не планировали. Из общей массы выбивался только Никита.

После знакомства с Данилом он будто воды в рот набрал, и, глядя в его пустые, ничего не выражающие глаза, Агата проклинала всё на свете. Никита больше не изводил её своими упрёками, не издевался и не грубил. Он просто молчал, и это молчание оказалось в разы хуже, чем все оскорбления, которые сыпались на Агату раньше.

Теперь он напоминал робота. Как обычно считал шаги, как обычно вёл Агату вперёд, но будто не чувствовал под ногами пола. Всё движения у него стали вялыми, как у умирающего котёнка.

– Не хочу я больше с ней танцевать, – заявил он в начале апреля, когда до соревнований в Оренбурге оставалась неделя. – Пусть теперь со своим боксёром выступает, а мне найдите другую партнёршу.

Сердце Агаты больно ударилось о рёбра. Лёгкие сдавило. Слова Никиты напугали её до дрожи. Больше, конечно, из-за Анны Георгиевны. Мать никогда не простит и не поймёт, если у неё заберут партнёра. А Никита – партнёр хороший. Умеет и любит работать. Агата не раз слышала, как несколько девочек из клуба её комплекции и роста обсуждали его в раздевалке. Любая бы согласилась встать с ним в пару.

– Вот здрастье, приехали! – Ольга Викторовна всплеснула руками. – Я тебя два года уговаривала партнёршу поменять, а ты даже слушать меня не хотел. Как баран упёрся и талдычил своё: только с Агатой или ни с кем! А когда у неё наконец получаться стало, когда вы станцевались и медали приносить начали, ты решил кого-то другого найти. Нет уж! Не пойдёт так! Будете танцевать вместе, как миленькие. Сейчас десять минут перерыв, а потом прогоняем весь стандарт.

Закончив очередную отповедь, Ольга Викторовна вышла и громко хлопнула дверью. По-видимому, настроение у неё сегодня тоже было паршивым. Агата отошла в сторону и покрепче затянула на затылке резинку. Несколько прядей во время последнего танца выбилось из «хвоста» и упало на мокрый лоб, и, если бы не фраза Никиты, она возилась бы с волосами весь перерыв, а может, и чуточку дольше.

«Вот значит как! – Скользнув рассеянным взглядом по майке партнёра, Агата топнула от злости ногой. – Ольга Викторовна подыскивала Никите другую партнёршу, а он сопротивлялся. С чего это вдруг? Неужели потенциал во мне заметил? Или понял, что любая другая на моём месте его мерзкий характер так долго бы терпеть не стала?»

Никита молчал и буравил взглядом противоположную стену. В его руках была зажата бутылка «Нарзана», но открывать её он почему-то не торопился.

– Никита. – Агата сделала шаг вперёд и коснулась кончиками пальцев его плеча. Он тут же сбросил её руку. Она сжала зубы и попробовала ещё раз. «Надо быть добрее», – прозвучал в её голове голос. Голос, который на удивление сильно напоминал Алин. – Никита, столько сил, денег и времени вложено, что расставаться сейчас, за неделю до соревнований, откровенно говоря, не классно.

Он не отреагировал. Наверное, уже прикидывал с кем бы встать в пару. Агата взбрыкнула. Ей хотелось сказать, что новая партнёрша ни за что не станет покупать ему билет в купе, но вовремя прикусила язык. В танцах Никита был на голову выше её и во время стрессовых ситуаций умел не только взять в руки себя, но и помочь справиться с эмоциями ей.

– Сколько ты встречаешься со своим боксёром? Месяц? Два? Или больше?

Он не соизволил оглянуться. Агата промолчала. Врать больше, чем есть, ей не хотелось.

– Если ты не будешь меня оскорблять и подставлять перед Ольгой Викторовной, Данил тебя не тронет. Обещаю.

– Я не это спрашивал. Я спросил: как давно вы встречаетесь?

Агата приподнялась на цыпочки и резко опустилась на пятки. Это качание явно придавало ей уверенности в себе.

– Давай так. Мы не враги и не друзья. Просто партнёры по танцам. Личная жизнь друг друга нас не касается. Подарки друг другу мы не дарим, на дни рождения не ходим. Мы просто вместе танцуем.

Резко повернув голову, он одарил её хорошо знакомым прищуром глаз.

– Смотри не подзалети от своего боксёра. А то с животом будет танцевать трудно.

– Не бойся – не подзалечу.

Глава 14

Соревнования в Оренбурге прошли более-менее успешно и мирно. На этот раз Никиту и Агату наградили серебряными медалями за стандарт и целыми двумя очками каждому. Агата наконец-то перешла в класс «D». Никита ещё больше укрепил свои позиции. От счастья Анна Георгиевна била чечётку, а Ольга Викторовна сияла, как только что начищенный медный таз.

Домой они возвращались самолётом. Агату сильно укачало, и во всей сложившейся ситуации больше всего её радовали длинные майские праздники. Ей хотелось на дачу, в беседку, на шашлыки, и чтобы папа нанизывал на шампуры мясо, а мама громко смеялась над тем, как он забавно тушит пламя и переворачивает головёшки. Но папа не звонил. Скорее всего, если он и жарил теперь шашлыки, то только для своей новой жены и маленького сына, а мама так много работала, что мысли о жареном мясе уже давно перестали приходить ей в голову. Сейчас её мучили другие мысли. Мысли, в которых Агата оканчивала школу с золотой медалью и получала звание мастера спорта по бальным танцам.

Праздники пролетели быстро. Не было ни шашлыков, ни беседки, ни громкого смеха над углями. Были роллы, домашний торт, а ещё тренировки. Агата тренировалась третьего, четвёртого и пятого мая, а шестого вышла на учёбу. Первым уроком стоял английский, и они с Данилом вовсю повторяли Present Continuous. Точнее, Агата повторяла, а Данил учил заново. София Аркадьевна Мелехова считалась самым молодым и самым добрым преподавателем центра. Она окончила педагогический университет всего три года назад и ещё не избавилась от юношеской мечты научить английскому всех и вся. Младшие школьники её обожали. На занятиях она часто использовала игровую деятельность, никогда не повышала голос и по понятным причинам двоек не ставила.

– А к восьмому мая подготовьте, пожалуйста, рассказ о своих прабабушках и прадедушках, участвовавших в Великой Отечественной войне, на английском языке.

– Эх. – Данил с чувством провёл пятернёй по отросшим волосам. Он всё утро сокрушался о том, что не успел зайти в парикмахерскую, и надеялся удрать с уроков пораньше, чтобы не попасться в таком виде на глаза Анне Георгиевне. – Как же много домашки…

София Аркадьевна и Агата громко прыснули в унисон. В последнее время Никифоров часто жаловался на обилие домашних заданий, которые даже под чутким контролем матери всё равно умудрялся выполнять через раз.

– Но, с другой стороны, это правильно, – задрав к верху указательный палец, учительским тоном произнёс он, – а то, что нам все праздники делать? По улицам слоняться либо в телефонах сидеть. А так проведём время с пользой.

Агата и в этот раз не смогла удержаться от улыбки. Над шутками Данила она обычно смеялась до колик в левом боку. Он был единственным, кто мог поднять ей настроение даже в самый тоскливый день.

С урока их отпустили на пять минут раньше. Софии Аркадьевне нужно было в больницу, а Данил отпросился в туалет. Агата тщательно расчесала волосы и вышла в приёмную. В центре стояла гнетущая тишина. Большинство учеников разъехалось, и Зоя Альбертовна лихорадочно перестраивала расписание на завтра и послезавтра, а Анна Георгиевна, по-видимому, ей помогала.

– Пашу и Антона забрали. Плохо, конечно… Жасмин, получается, одна осталась. Агаты тоже не будет, поэтому Данила предлагаю подсадить к Жасмин. Девятиклассники повторяют дробно-рациональные уравнения, и ему не помешает подтянуть эту тему. Да, и родители Жасмин вроде как нынче не против заплатить за пару, а не за группу.

Скрестив руки на груди, Агата подошла ближе. Новости, озвученные матерью, ей не понравились. Почему это её не будет?!

– Мама… – позвала она, но Анна Георгиевна отмахнулась.

– Подожди, Агата. Мне некогда.

– Почему меня завтра не будет?

– Завтра в школе концерт для ветеранов по случаю Дня Победы, а им хип-хоп не покажешь. Ветераны любят вальс. Вот ваша классная и попросила помочь. Была одна пара из девятого класса, но там кто-то заболел.

Округлив глаза, Агата открыла рот.

– Не волнуйся. С Никитой я уже поговорила. Он не против.

– А со мной почему не поговорила?

– А что, у тебя планы были? Ну, подумаешь, уйдёшь с двух уроков.

– Ты же знаешь, что я не люблю выступать на публике.

– А на соревнованиях ты, интересно, как выступаешь?

– На соревнованиях другое.

На соревнованиях действительно было другое. Там были все «свои». Танцоры, жюри и провожающие, каждый из которых чаще всего наблюдал только за своей парой. А вот здесь на них будут смотреть человек двести: учителя, школьники да ещё и ветераны в первом ряду. Агата помнила, как в третьем классе её первая учительница Валентина Петровна долго и упорно разучивала со своими учениками песню, а затем привела на концерт, посвящённый дню Матери. Агата тогда стояла по центру и тряслась как осиновый лист. Ни одной строчки из песни она тогда так и не вспомнила. И вот теперь её снова хотят пропустить через этот ужас.

Сжав челюсти, девочка зло посмотрела на мать. Та уже наклонила голову и вернулась к разговору с Зоей Альбертовной.

– Ставьте-ставьте Жасмин с Данилом. Нормально будет.

Последняя фраза доконала Агату окончательно. Ещё и Жасмин с Данилом.

Жасмин Казбиева была не то черкешенкой, не то татаркой, не то чеченкой. В фамилиях Агата не очень-то разбиралась, но слышала, что родители Казбиевой приехали прямиком с Кавказа. Прежнее местожительство Жасмин Агату не волновало. Волновало её другое, а именно блестящие густые волосы до колен и огромные чёрные глазищи, которыми Казбиева «стреляла» так, как не умела даже Анна Георгиевна.

Полтора часа наедине с Данилом. В одном кабинете… Нет. Такое Агата допустить не могла, а потому резко окликнула мать.

– Давай потом. Говорю же: мне некогда.

– Сейчас. Иначе, я не буду танцевать на завтрашнем концерте.

Анна Георгиевна сверкнула глазами и со словами: «Как же ты меня достала» вышла с дочерью в коридор. Почему-то упоминание о танцах всегда действовал на неё безоговорочно.

Глава 15

– Ещё немного, и меня стошнит.

В актовом зале было тесно, торжественно и душно. Впереди сидели ветераны в медалях, позади – самые высокие школьники. К стенам кто-то любовно прикрепил шарики, а к занавесу из жёлтого тюля – искусственные гвоздики, Георгиевскую ленту и надпись: «9 мая 1945 года. 74 года Великой Победе».

Они стояли в двух шагах от лестницы, ведущей к сцене. На самой сцене украшений не было, а по центру с микрофоном в руках стояла девочка. Агата не видела её лица. Три минуты назад мать забрала очки, и теперь все предметы на расстоянии вытянутой руки казались ей огромными размытыми пятнами. Девочка читала стихи. Громко. Отчётливо. Выразительно. И с чувством.

– Как хорошо, что кружится планета. Как хорошо, что в мире нет войны!

Агате не нравилось. Красоту рифмы портил голос. Чересчур высокий и какой-то надтреснутый. Как стеклянная ваза в момент разбития. Казалось, что ещё пара строк, и девочка бросится петь что-нибудь из «Кармен» или «Аиды», а то и вовсе заплачет. Агату такая манера декламирования стихов раздражала, и она мысленно сравнивала её с визгом недорезанного поросёнка.

– Наш выход. – Никита сжал её руку и бросил короткий взгляд на зрителей. Агата вскинула подбородок и набрала полные лёгкие воздуха. Так она надеялась заглушить поднимающуюся по пищеводу горечь.

На сцену вышли двое. На этот раз ведущие. Для Агаты два абсолютно одинаковых чёрно-белых пятна, которые на самом деле были мальчиком и девочкой. Ненамного старше той, что читала стихи, но, судя по манере говорить, заметно умнее и артистичнее. Мальчик чуть-чуть картавил и торопился. А вот девочка рассуждала складно, толково и обоснованно. Речь у неё была спокойная и правильная. Лилась, словно реченька. А рассказывала она о том, что даже на войне находилось место музыке и… танцам. И Агата заслушалась. Влюбилась в голос и стояла будто громом поражённая. Девочке хотелось верить беспрекословно и, когда Никита повёл её на сцену, на мгновение Агата даже не поняла, что случилось. Только первые звуки тихой мелодии из плохо работающей колонки вернули ей способность ориентироваться в пространстве и времени.

– Почему в школах всегда включают «Ласкового и нежного зверя»? У них что, другой музыки нет?

Водрузив левую руку на плечо партнёра, Агата чуть отклонила корпус назад.

– В зале ветераны. Им хип-хоп не поставишь.

Никита скривился и сделал шаг вперёд. Агата отступила назад. И… «Ласковый зверь» вдруг обрёл слова. Слова, которые напевала та самая девочка-ведущая:

Я с тобой, пусть мы врозь.

Пусть те дни ветер унёс,

Как листву жёлтых берёз…

Я наяву прошлым живу…

Ты – мой единственный нежный!

– Они смотрят, да? – Взмахнув рукой, Агата развернулась лицом к залу и снова прильнула к партнёру.

– Нет, языками пришли почесать. Естественно, они смотрят.

– Тогда сейчас меня точно стошнит.

Гул, поднявшийся в её голове ещё в минуту одевания, усилился. Ладони вспотели. Лёгкие сдавило, а желудок забарахтался где-то прямо под горлом.

Ты со мной лишь во сне.

Мы вдвоём наедине…

Я зову! Ты нужен мне!

На последней строчке Никита заставил её прогнуться и откинуть голову назад.

Вновь наяву прошлым живу…

Ты – мой единственный нежный!

– Даже думать об этом не смей! Дыши глубже! Глубже и ровнее, слышишь? И носом. Не хватало, чтобы ты меня сейчас на всю школу опозорила, да ещё и перед своим боксёром.

– Боксёром?

На мгновение Агате показалось, что она ослышалась. Музыка стала быстрее, и их движения тоже ускорились. Агата едва не запнулась, и Никита вовремя подхватил её, маскируя ошибку.

Ты и я– нас разделить нельзя.

Без тебя нет для меня ни дня.

Пусть любовь далека и близка, как весна,

Но навсегда в нашу жизнь я влюблена!

– Ты уверен, это Даня? Он правда тут?

– Даня он или Ваня, мне фиолетово. Нафига ты его вообще позвала, если прямо на сцене блевать собираешься?

Агата задышала глубже и спокойнее. Горечь в горле исчезла, а желудок будто по мановению волшебной палочки вернулся на положенное ему место.

– И он смотрит на нас?

– Ещё как смотрит. Вылупился так, будто в первый раз увидел. Ты вообще ему говорила, что танцуешь?

– Говорила, но…

Мы с тобой в блеске свеч.

Нас любовь смогла сберечь.

Я живу для новых встреч. С тобой…

Я наяву счастьем живу!

Ты – мой единственный нежный!

Музыка вновь сменилась, став более медленной и плавной. Агата повернула голову, вытянула кисть и сделала оборот вокруг партнёра. Она отчаянно мечтала увидеть или хотя бы почувствовать Данила, но не знала, куда смотреть. Дыхание уже успело восстановиться, но сердце продолжало биться о рёбра с неистовством птицы, угодившей в клетку. Капля пота образовалась где-то на шее и также плавно под музыку заскользила к низу живота. Сегодня мать одела Агату в белое пышное платье с длинными прозрачными рукавами. Его готовили на закрытие танцевального сезона и закончили шить всего неделю назад. Никита надеялся, что в конце июня Ольга Викторовна выпустит их на соревнования в Москву или Санкт-Петербург, и Анна Георгиевна по этому случаю решила превратить дочь в принцессу из диснеевской сказки. Модель платья попалась ей на глаза случайно. Она увидела его в каком-то журнале, а потом целый месяц бегала по магазинам в поисках нужной ткани, декора и ниток.

В результате готовое платье превзошло все ожидания и смотрелось даже лучше того, что осталось на странице глянцевого издания. Длинное, доходящее почти до щиколотки, с круглым воротом и украшенное по подолу нежно-розовой лентой. Лиф был расшит люрексом, который переливался на свету так, словно в ткань запрятали миллионы крошечных бриллиантов. Многослойную юбку и рукава соединяла тонкая вуаль. Для завершения образа Анна Георгиевна пожертвовала собственным ожерельем из жемчуга и свадебной диадемой.

Глава 16

– Сейчас мы выступаем в возрастной группе «юниоры», но, как только Никите исполнится шестнадцать, сразу перейдём в «молодёжь».

– И когда ему исполнится шестнадцать?

– Нескоро. Он всего на семнадцать дней старше меня. Родился четырнадцатого февраля. В день всех Влюблённых, представляешь?

– Представляю. Всё-таки февраль – поганый месяц.

– Ага, мама также говорит. Но она, конечно, больше знак зодиака в виду имеет. Водолеи – противные. Хуже их только Весы. Одним словом – воздух. Правда, Никите эта стихия не подходит. Он обеими ногами на земле стоит и твёрдо знает, чего хочет.

– И чего же он хочет?

– Танцевать! У него во время танца так глаза горят, что мне иногда страшно становится. Ты разве не заметил?

– Я на него не смотрел.

– Понятно. – Агата встала и, одёрнув футболку, поправила на джинсах ремень. Тот был широкий, ярко-оранжевый и хорошо сочетался с её кроссовками. Смерив одноклассницу внимательным взглядом, Данил принялся перешнуровывать свои кеды. Он уже второй день смотрел на неё как-то странно. Так, словно прикидывал в уме решение какой-то особенно сложной задачи. И это взгляд уже порядком беспокоил Агату.

«А уж не собирается ли он переходить в другую школу на следующий год?» – мысленно спросила себя она и, боясь поддаться панике, начала теребить пряжку на пресловутом ремне.

– Ну, а ты разве не знаешь, чего хочешь?

– Знаю. Быть врачом. Только мама постоянно вставляет мне палки в колёса.

Последнюю фразу Агата озвучивать не стала. Жалобами на жизнь при Даниле она старалась не злоупотреблять.

– Зачем тогда тратишь столько времени на танцы?

– Благодаря им осанка исправляется, и походка лучше становится. И вообще, получив класс «А», можно заниматься судейством. А это дополнительная профессия и, следовательно, заработок на тот случай, если с медициной не сложится.

Аргументы, касающиеся судейства и денег, Агата, к своему стыду, повторяла за матерью. Своего собственного мнения у неё на этот счёт не было.

– И какой сейчас класс у тебя?

– «D».

– А всего их сколько?

– Всего восемь: «H» или нулевой, «E», «D», «C», «B», «A», «S» и «M». «M» – это мастер спорта, а «S» –кандидат в мастера спорта. У Никита вот уже «C», и он считается начинающим профессионалом. Классность пары определяется по классу партнёра, поэтому наш класс тоже «C», из-за этого мы и танцуем десять танцев, а не восемь, как положено по моей категории.

– И какие танцы у вас?

– Вальс, венский вальс, танго, фокстрот и квикстеп – это стандартная программа, её ещё называют европейской. А самба, ча-ча-ча, румба, пасодобль и джайв – латиноамериканская. Чем выше класс, тем сложнее танцевальные композиции. Когда Никита получит класс «B», можно будет делать поддержки и нам снимут ограничения по фигурам.

Зевнув, Данил потряс головой и закинул за спину руки. Сегодня он весь день расспрашивал Агату о танцах, и та, раздуваясь от счастья, точно индюк, рассказывала всё, что знала хотя бы поверхностно.

– Не думаю, что он сможет тебя поднять.

Уперев руки в бока, младшая Наумова изогнула левую бровь. Данил примирительно выставил перед собой открытые ладони.

– Не в том смысле, что ты толстая. А в том, что он хилый.

Ещё раз поправив футболку и оставив, наконец, в покое ремень, Агата уселась на прежнее место. Она разделяла мнение Данила насчёт Никиты: уж слишком тот был тощий, но мысли свои решила держать при себе, тем более, что в голове у неё крутилось нечто другое: «А вот ты бы меня, наверное, легко поднял…»

Открывшаяся в аудиторию дверь вернула её с небес на землю без лишних предисловий. Обеденный перерыв закончился семь минут назад, и запыхавшаяся Наталья Николаевна вбежала в класс, на ходу расстёгивая плащ и скидывая с шеи платок. На улице было ветрено, и в час по чайной ложке моросил дождь.

– Сегодня повторяем электродинамику. Даня, назови-ка закон Ома для участка цепи.

Он не ответил, а спустя пять минут признался, что забыл презентацию по формулам дома. Ту самую презентацию, которую делал вместе с Агатой ещё до праздников. В результате попало всем. Наталья Николаевна сухо выдала задачи для самостоятельного решения и упёрлась взглядом в пустой стол. Никаких обещанных на прошлом уроке опытов она проводить не стала. От обиды Агата жевала губу и зло косилась на одноклассника. Физика, как и алгебра, давалась ей на раз-два, но она терпеть не могла, когда её ругают. Особенно «за компанию».

Наталья Николаевна остановила пытку задачами только минут через пятьдесят, а ещё через десять из аудитории их выгнала большая толпа малышей, пришедших на дополнительный английский. И тогда Агата не выдержала и принялась отсчитывать Данила прямо в коридоре. Громко. С чувством. И раздувая от раздражения ноздри. Несправедливая обида рвалась наружу, и девочка больше не собиралась её сдерживать. Никифоров снова посмотрел на неё долгим, пронзительным взглядом и, сделав шаг ближе, вдруг прижал к стене. Навалился сверху всем телом и, упёршись ладонями в штукатурку по обе стороны от её головы, резко придвинулся и… поцеловал. Живым, чувственным и по-настоящему взрослым поцелуем.

Когда всё закончилось, в глазах у Агаты помутнело. Щёки её горели, а сердце билось так часто, что казалось: вдохни она чуть глубже, и оно тут же выпрыгнет из груди. Губы Данила находились в паре сантиметров от её собственных, и она уже не помнила ни про опыты, ни про забытую флешку с презентацией.

– Ты очень мне нравишься. Слышишь, Агата?

– Ты мне тоже, – выдавила она, глядя на свои кроссовки, – и притом давно. Практически со дня нашего знакомства.

– А почему тогда так долго молчала?

Глава 17

Утром Агата долго не разрешала себе встать с постели. Всё, произошедшее вчера, казалось ей каким-то дивным сном, который привиделся не то из-за чтения «Войны и мира», не то от просмотра «Великолепного века» по телеканалу «Домашний». Утренняя мгла за окном давно рассеялась. Солнце пригревало тепло и мягко, а Агата всё лежала и лежала, временами то взбивая подушку, то утыкаясь носом в жёлтую хлопковую наволочку. Ей было нечеловечески страшно. И страшил её новый день, который без всякого зазрения совести уже вовсю топтался у неё на пороге.

«Не было никакого похода в кино. Не было поцелуев. Не было признания, – рассуждала она, посильнее закутываясь в одеяло. – Мне всё привиделось, и на уроках он будет относиться ко мне как обычно. Как к девочке, с которой вынужден учиться в одном классе. Только так и ничего больше…»

Где-то на тумбочке завибрировал телефон. Приподнявшись на подушке, Агата приняла его за будильник и уже собиралась выключить, но… заметила имя «Данил» и вчерашнюю бесцветную иконку. Ей звонил он! Звонил в восемь часов утра! От переполнявшего грудь счастья Агата запуталась в пододеяльнике и чудом удержалась на кровати.

– Проснулась? – Данил, видимо, решил опустить привычные слова приветствия и сразу перешёл к делу. Агата улыбнулась. Значит, вчерашнее всё-таки было правдой.

– Проснулась.

– Пойдём сегодня в школу? А перед уроками погуляем.

– Сегодня восьмое мая. Думаешь, учителя нам обрадуются?

– Кого-нибудь мы всё равно да встретим. Не все же они разъехались, поэтому одевайся и выходи.

– Ладно. – Кое-как справившись с пододеяльником, она села на кровати и засунула ступни в тапки. – Давай встретимся через полтора часа у моего подъезда.

– Замётано. – Первым в этот раз отключился он, поэтому слово «целую» Агата промурлыкала коротким гудкам в телефоне.

– И кого это ты целуешь и с кем встречаешься через полтора часа у подъезда?

Аля смотрела строго. Её седоватые волосы по обыкновению были уложены в пучок и закреплены на затылке невидимками. Белая отглаженная блузка с круглым воротничком и чёрная прямая юбка ниже колена говорили о том, что женщина то ли откуда-то пришла, то ли куда-то идти собирается. Возможно, в больницу, возможно, снова в центр заменять Зою Альбертовну. Ответа на этот вопрос Агата не знала и отчаянно водила глазами по люстре, надеясь отыскать там способ взвиться к потолку и уйти от разговора с няней.

Алевтина Михайловна выдвинула стул и внимательно посмотрела на девочку. Та стушевалась и опустила плечи. «Хорошо, что не мама, – пришло на ум ей. – С мамой было бы хуже. Аля хотя бы Даню любит».

– Ты обещала, что утром расскажешь.

– Я расскажу… – Подняв глаза, Агата с вызовом посмотрела на женщину, которая когда-то пела ей колыбельные и укладывала по вечерам спать. – Я была с Данилом. У нас теперь любовь.

Ни один мускул на лице Али не дрогнул. Она, словно как раз и ждала именно такого ответа.

– От тебя вчера пахло его одеколоном.

Агата покраснела и, чтобы скрыть смущение, принялась заправлять за уши упавшие на лицо волосы. Память услужливо напомнила ей о вчерашнем. Перед тем, как отпустить её домой, Данил сделал точно так же.

– Ты огорчена?

– Только из-за того, что ты не призналась сразу.

– Думаешь, мама рассердится?

– Это лучше спросить у неё.

Поднявшись со стула, Аля похлопала воспитанницу по руке.

– Сегодня я не буду тебя задерживать, раз уж вы назначили встречу через полтора часа. Но вечером нам надо будет серьёзно поговорить. И, пожалуйста, расскажи всё маме. Сама. Будет хуже, если она узнает от кого-то другого.

Агата кивнула и тут же бросилась к шкафу с одеждой. Чтобы поскорее отделаться от няни, она была готова пообещать сделать даже генеральную уборку в своей комнате.

В этот раз она подбирала наряд долго и основательно. Перемерила кучу футболок и брюк, но надеть решила светлую блузу с цветами сакуры и воздушную бежевую юбку. На ноги натянула туфли с пряжкой, которые на последний день рождения подарила Аля. Волосы тщательно расчесала и расправила по плечам, а потом, хорошенько протерев, нацепила на нос ненавистные очки с толстыми линзами.

Данил ждал её на лавочке возле дверей в подъезд и тыкал по экрану телефона. Ей захотелось подойти сзади и, по-киношному закрыв ему глаза ладонью, спросить: «Угадай кто?». Но она не успела. Он оказался проворнее и сжал её в тисках медвежьих объятий. С ним она становилась раскованнее и смелее. Даже щёки от сегодняшних поцелуев уже не краснели, и Агата мысленно пожалела, что не пощипала их перед выходом, как это всегда делала мама.

– С каждым разом у тебя получается всё лучше, – произнёс он, наконец, оторвавшись от её губ.

– А что вчера было совсем плохо?

Он улыбнулся и щёлкнул её по носу.

– Нет, но признайся, что вчера в коридоре ты целовалась впервые.

Агата не проронила ни слова, не кивнула и не покачала головой. Её ответом стали вновь побагровевшие щёки, которые она постаралась спрятать, обхватив руками лицо.

– Ладно. – Он усадил её на скамейку и прижал к себе. – Мне приятно, что я первый. Очень приятно.

Агата чуть приподняла брови. Воспользовавшись её заминкой, он стянул с неё очки и покрутил на ладони.

– Ты совсем меня не видишь?

– Вижу, но не тебя, а большое расплывчатое пятно. – Тяжело вздохнув, она пожала плечами. – Коррекция зрения только с восемнадцати лет. Мама предлагает купить линзы, но их так неудобно вытаскивать из глаз…

Он вернул ей очки и легонько коснулся губ большим пальцем.

– Не переживай. Это ничуть тебя не портит.

В школу они шли, всё так же обнявшись. Молча приложили карты к турникету и молча прошли мимо охранника. Как ни странно, но Агата больше не краснела. Её переполняла самая настоящая женская гордость. Вдоль длинного коридора она шла рядом с парнем. Со своим красивым, подкаченным парнем и кожей чувствовала, как завидуют ей одноклассницы. Особенно те, что ещё не перешли в девятый класс. Одна смотрела так, словно намеревалась сжечь их живьём. Данил не повёл даже бровью. Агата послала несостоявшейся сопернице самую ласковую из улыбок и покрепче прижалась к возлюбленному. Теперь она могла позволить себе и не такое.

Глава 18

– Агате не семнадцать. И даже не шестнадцать. Ей пятнадцать. Всего пятнадцать.

– Я это помню.

– Очень хорошо, что ты это помнишь, но ещё и не забывай это учитывать. – Анна Георгиевна встала со стула и, приблизившись спиной к окну, скрестила на груди руки. – Потому что, насколько помню я, тебе в конце декабря исполняется восемнадцать. И, если ты что-нибудь с ней сделаешь, хоть что-нибудь, я собственными руками отрежу тебе всё, что выпирает.

Вытянув губы в тонкую линию, Анна Георгиевна угрюмо посмотрела в сторону Данила. В её ярко-голубых глазах читалась угроза, но Данил, как ни странно, этот взгляд выдержал. Не улыбнулся, не сострил и даже не стал разглядывать пол под ногами. Только кивнул и сказал короткое: «Я понял». Заметив это, вжавшаяся в стену Агата, которая до этого ни под каким предлогом не захотела сесть, гордо вскинула подбородок. Данил не стушевался перед её матерью, а это уже кое-что значило.

– Ладно. – Анна Георгиевна тоже кивнула и молча прошла к выходу. Как только дверь за ней плавно вошла в проём, Агата кинулась к Данилу и уткнулась ему плечо. Его рука мягко коснулась её лопаток и погладила позвоночник.

– Видишь, всё хорошо. Нас даже не расстреляли.

Агата изобразила кислую улыбку.

– Я так боялась, что ты откажешься от меня, – едва не произнесла она, но вовремя прикусила язык. Самое страшное было впереди. Самое страшное ждало её вечером при разговоре с матерью один на один.

Данил снова погладил её по спине. Агата прижалась к нему сильнее и обхватила руками за шею. Кто бы мог подумать, что весь сыр-бор начнётся как раз из-за такого поглаживания.

В огромном пакете отца лежали подарки. Коробка её любимых конфет с орехами и, кажется, новый телефон с беспроводными наушниками. Он говорил ей о том, как сильно скучал всё это время и что хотел, но никак не мог прийти раньше, потому что был сильно занят, но зато теперь освободился и собирается её куда-нибудь сводить. В кино или в театр, или просто в парк покататься на колесе обозрения и поесть вместе мороженного.

Агата не смогла дослушать его до конца. Она столько месяцев ждала от него хотя бы звонка, хотя бы короткого сообщения и вздрагивала всякий раз, когда звонили с незнакомого номера. Отец не вспоминал о ней почти три года, и вот теперь, когда он ни с того ни с сего вдруг заявился в центр, у неё не получилось выдавить даже скупое «Привет».

Отец не не мог прийти. Отец не захотел приходить. Агата давно уяснила для себя одну простую, но очень важную истину. Если человек чего-то по-настоящему хочет, он обязательно найдёт возможность сделать это, а если не хочет, то отыщет отговорку. Вот и её отец на ходу придумывал отговорки. Работа, проблемы со здоровьем, отсутствие денег… Всё перечисленное казалось Агате пустым и никчёмным.

Дёрнув дверь, она сиганула в центр и, отыскав первую попавшуюся свободную аудиторию, упала на самый близкий к выходу стул. Данил прибежал следом, заставил её встать и прижал к себе. Потом был водопад слёз и много-много несвязных слов от Агаты. Она сама не знала, почему плакала. Просто плакала и всё. От обиды, от разочарования, от злости, а ещё от неумения понимать и прощать. Данил гладил её по спине и шептал на ухо что-то ободряющее и ласковое. Что именно Агата не слышала, но была рада тому, что он стоял рядом. А потом… Потом в аудиторию вошла Анна Георгиевна и перевернула всё с ног на голову.

Агата не знала, кто донёс на неё матери. Может, она сама заметила их через приоткрытую дверь и свела концы с концами, а может, ей позвонил отец, который уже второй раз видел Агату с Данилом. Разбираться смысла не было. Анна Георгиевна, конечно, не кричала и оскорблениями не сыпала, но разговаривала с Данилом и Агатой так, словно они кого-то убили и скормили труп бродячим собакам. Вадим насилу вывел её из кабинета, в результате чего Андрей Максимович начал урок на двадцать минут позже положенного.

После геометрии, правда, воспитательная беседа продолжилась и коснулась уже возраста Агаты и обрезания всех выпирающих мест Данила, однако градус общения всё же заметно снизился. По крайней мере, слюной Анна Георгиевна больше не брызгала.

Ещё раз прокрутив в голове произошедшее, Агата бросила быстрый взгляд на вибрирующий на столешнице телефон. На экране высветилось три новых сообщения от матери.

«На тренировку сегодня тебя отвезёт Вадим».

«Заберёт тоже он».

«И нечего торчать на площадке. После уроков сразу иди домой».

Закатив глаза, Агата показала прочитанное Данилу. Тот, как обычно, отреагировал спокойно и, сев рядом, опустил её голову к себе на плечо.

– Если не будешь спорить и ругаться, это быстро закончится. Вот увидишь: твоя мама скоро успокоится.

Агата вздохнула и открыла тетрадь по английскому. Где-то в глубине души она понимала, что, для того чтобы их разлучить, её матери придётся запретить Данилу посещать занятия в центре. Но пойти на такое она никогда не решится: потому что Данил приносит центру деньги. И деньги при этом приносит немалые.

***

Вадим пришёл за падчерицей, едва София Аркадьевна заполнила журнал и покинула класс. Агата наскоро попрощалась с Данилом и, стремглав, бросилась домой. Еда уже дымилась на столе, а её сумка стояла собранная у порога. Анна Георгиевна сидела на одном из кухонных стульев и сверлила дочь взглядом. Аля молча натирала плиту до блеска. Меж её бровей залегла новая складка. Женщина была явно чем-то раздражена, хотя и старалась этого не показывать.

– Ты обещала не мешать, – произнесла Агата как можно спокойнее. Она дала себе слово не ругаться с матерью и честно пыталась сдерживаться.

– Я и не мешаю. Я проверяю.

Сжав от обиды челюсти, Агата с досады рванула стул так, что дёрнула скатерть. Посуда задрожала, и солонка, оказавшись на самом краю, рухнула на пол и со звоном разлетелась на мелкие осколки.

Глава 19

На предложение Агаты Данил ответил согласием, однако в клуб она всё равно не попала. День Победы они решили провести за поеданием бургеров, клубничного мороженного и пирожков с вишней в кафе около Камы. Набережная в четыре часа по полудню была наполовину пустой. Большинство жителей города отдыхали либо в парках, либо около сцены перед Домом Правительства. У реки же прогуливались только мамочки с колясками да аниматоры в костюмах лисят-танкистов. Данил выискал где-то киоск с велосипедами напрокат и позвал Агату кататься. Торговцы на их пути встречались чуть ли не через каждый метр. Агате хотелось остановиться возле каждого. Столько ярких и абсолютно ненужных вещей она видела так близко впервые. Погода испортилась резко. Сильный ветер пригнал грозовые облака, и проливной дождь с громом застал их прямо посередине маршрута. Железная крыша какого-то старого магазина прикрывала плохо, и они оба вымокли до нитки в течение трёх минут. Данилу повезло больше. То ли звёзды так сошлись, то ли ежедневный контрастный душ сработал, но парень не простудился ни на грамм, а вот Агата начала чихать ещё в автобусе по пути домой, а к вечеру и вовсе слегла с температурой.

Анна Георгиевна недовольно поджимала губы и цокала на всю гостиную. Аля же полночи грела Агату то в горячей ванне, то над картошкой и отпаивала клюквенным морсом. Порошки от гриппа она принципиально не признавала и называла их происками лукавого, хотя и являлась законченной атеисткой.

На учёбу Агата вышла только двенадцатого мая. Данил звонил ей ежедневно. Утром и вечером. Точнее, перед сном и сразу после сна. И он же отправлял ей многочисленные домашние задания. Агата до того обленилась, что перестала заводить по вечерам будильник. Просыпаться от звонка Данила стало теперь ей самой любимой традицией. Впрочем, ложилась она тоже не раньше его вечернего пожелания спокойной ночи.

– Звонок, полученный утром, означает не просто «с добрым утром», – говорила Аля, глядя на счастливую Агату. Сопли у той текли потоком, горло было краснущим, голос хрипел, но глаза сверкали, как звёзды. – Это значит, что ты – первая, о ком он думает, когда просыпается.

– И последняя, – мысленно продолжала Агата, – о ком он думает, когда засыпает.

Часто они общались по видеосвязи, и порой Данил отправлял ей смешные картинки спящих котят в корзинке с клубками. Увидев мирно посапывающего зверька, Агата обычно визжала от восторга. На кошачьи шерсть и слюну у неё была аллергия, и ей оставалось довольствоваться только просмотром забавных гифок.

Никита тоже что-то писал ей. По крайней мере, раз в день. Но на его сообщения она отвечала редко. Тратить на них время Агате было попросту жалко.

Анна Георгиевна дважды созванивалась с Ольгой Викторовной, поэтому Никита был более или менее осведомлён о самочувствии Агаты, а рассказывать ему мелкие подробности она нужным не считала.

Двенадцатого мая Данил встретил Агату у подъезда. Они так жарко отмечали воссоединение после долгой разлуки, что едва не опоздали на биологию. Однако от Яны Владимировны им не попало, а уже на следующий день в их жизни начались суматоха и суета по случаю окончания учебного года. Школьные контрольные сыпались одна за другой, и Агата едва успевала совмещать их с ненавистными занятиями танцами.

Второе полугодие Данил закончил лучше, чем первое. В его ведомости прибавилось на целых две «четвёрки». В этот раз обошлось без пересдач, и Инна Владимировна, прочитав его украдкой сфотографированное сочинение, похвалила аргументацию и грамотность.

– В проблему ты попал и структуру не нарушил, – произнесла она и показала большой палец.

В ведомости Агаты тоже стало на две «четвёрки» больше. Они с Данилом как будто дополняли друг друга. То, что получалось у одного, совершенно не давалось другому. Её слабым местом была его любимая геометрия. Начисто лишённая пространственного мышления Агата могла часами вертеть чертёж, но всё равно не увидеть в нём ничего путного. То же касалось и органической химии. Всё эти алканы, алкины и спирты казались младшей Наумовой тёмным, непроходимым лесом.

Ужин у Никифоровых из-за болезни Агаты и последующих тренировок тоже пришлось перенести. Данил привёл её к родителям только в начале июня, когда все экзамены были сданы, а оценки получены.

Лариса Сергеевна встретила их на пороге в ярком летнем платье из тонкого трикотажа. Глядя на цветочный принт и на её чуть завитые волосы, Агата думала о том, что если бы весна могла принимать человеческое обличье, то наверняка бы превратилась именно в мать Данила. Настолько у той был приятный голос и искренняя улыбка.

Квартира Никифоровых была такой же большой, как и у Наумовых. Правда, Агате она показалась светлее и просторнее. Скорее всего, такая иллюзия возникла из-за цветовой гаммы интерьера. Лариса Сергеевна, в отличие от Анны Георгиевны, в отделке квартиры использовала пастельные тона. Вся мебель у неё была белая, а яркие пятна создавались с помощью удачно подобранного декора: светильников, картин и статуэток.

Чай они пили за большим стеклянным столом на кухне. В центре стоял домашний брусничный пирог и заварные пирожные с кремом. Говорила Лариса Сергеевна мало, предпочитая по большей части слушать и кивать. Тем не менее, расспросами о семье Агату тоже сильно не донимали. Алексей Николаевич знал Анну Георгиевну больше десяти лет и, скорее всего, уже давно сложил мнение о девушке младшего сына.

В противовес почти больничной чистоте гостиной и кухни в комнате Данила царил полнейший хаос. Грязные вещи были свалены в кучу и лежали на полу возле окна. Мебели там, как и во всей квартире, стояло немного. Наспех заправленная кровать, стол с компьютером, вращающееся кресло и шкаф-купе с наполовину не задвигающейся дверцей. Стены украшали постеры. В глаза Агате сразу бросился Джонни Депп в образе Джека Воробья. Улыбающийся, харизматичный и с компасом в руках. Остальных не то актёров, не то музыкантов она не узнала.

– У нас минут десять, в лучшем случае пятнадцать, – проговорил Данил, прижимая её к одной из стен, – а потом папе обязательно что-нибудь от меня понадобится. У моих родителей чёткая инструкция не оставлять нас одних надолго.

Глава 20

Весь полёт на самолёте и дорогу от аэропорта до деревни Н*** Агата думала о Даниле и доме матери Вадима, в котором ей предстояло жить ближайшие два с половиной месяца. Он виделся ей то белоснежным дворцом, построенным в колониальном стиле, с мощными колоннами, круговыми балконами и башенками на крыше, то ветхой лачугой, трещавшей по швам от слабого дуновения ветерка. Ничего среднего между этими двумя зданиями в голову Агаты не приходило.

За пятнадцать лет своей жизни она успела побывать в Турции, Тунисе и Египте и имела весьма хорошее представление об особенностях заграничного сервиса. Агата до зубного скрежета любила нежиться в мягких креслах, валяться с утра до вечера у бассейна и потягивать через тонкую трубочку детские коктейли с кусочками апельсина и лайма. Из всех водоёмов, куда успели свозить её родители, Агате больше всего нравилось Средиземное море. Красное отталкивало девочку излишней солёностью, Азовское – мелководьем, а Чёрное – холодными водами и слишком частыми штормами. По мнению Агаты, волны там появлялись даже от излишне громкого чиха какого-нибудь неосторожного туриста.

Всю жизнь Агата прожила на Урале и не видела ни землетрясений, ни наводнений, ни смерчей. На её долю выпадали мелкие моросящие дожди, идущие неделями, сорокоградусные морозы, ураганы и даже июньский снег. Лето, в которое ушёл отец, и вовсе было настолько холодным, что она два месяца проходила в куртке. Температура в июне и июле тогда редко поднималась выше пятнадцати градусов, а Аля всё время жаловалась, что на даче какой-то её очень близкой подруги совершенно ничего не растёт. Однако свидетелем громадных воронок, крутящихся на воде, и крыш, сорванных с домов, Агата не была никогда и сейчас слегка завидовала Вадиму, который с воодушевлением рассказывал ей и Анне Георгиевне о климате Крыма в дни своей молодости.

Дом встретил их теплом и уютом. Внешне он походил на один из коттеджей среднего класса, мимо которых Агата проезжала по дороге в ненавистный танцевальный клуб. Особенно её привлекли окна. Большие, чистые и овальные. По ним она насчитала восемь спален: шесть гостевых и две хозяйские. Точнее, одну хозяйскую – для взрослых. Второй же была детская и располагалась она в мансарде. В ней когда-то и жил Вадим вместе со старшим братом. Правда, об этом старшем брате уже как лет пять никто ничего не слышал.

К приезду Наумовых и Вадима верхний этаж был уже полностью отремонтирован и убран. На нижнем же по-прежнему велись отделочные работы. Шестеро крепких мужчин, выносивших пыльные мешки с мусором, едва не сбили Агату с ног, когда она, поражённая увиденным, с азартом гостиничного критика рассматривала фасад здания.

– Даша будет помогать с уборкой, – шепнула Агате мать, показывая на высокую женщину с карими глазами навыкате, что, стоя на коленях, отмывала пол после поклейки обоев. У Даши был до безобразия большой рот, толстые губы и очень маленькие руки с короткими пальцами, отчего Агата тут же окрестила её жабой, но вслух говорить этого не стала и, чтобы не засмеяться, сконфуженно пожала плечами. Анна Георгиевна, естественно, истолковала этот жест по-своему и по привычке списала безынициативность дочери на маниакальную подростковую влюблённость.

Обедать Агата не захотела и уже к полудню облюбовала узорчатую деревянную беседку, спрятанную в тени черешни и персикового дерева. Солнце пекло нещадно, и с Вадима, решившего присоединиться к рабочим и одетого лишь в чёрную хлопковую майку да короткие шорты, пот лил градом. Анна Георгиевна разбирала в мансарде сумки, а Агата, рискуя целостностью своих ног, старательно искала уголок, где телефон показывал бы хотя бы два деления.

В доме связи практически не было, интернет отсутствовал начисто, и, младшая Наумова с опаской поглядывая на без причины смеющегося отчима, не представляя, как мать собирается находить клиентов для снятия комнат. «Если только с помощью баннеров или старым добрым способом, который использовали ещё до распада Советского Союза, – рассуждала она, – приездом к вокзалу с табличками: «Внимание! Недорогое жильё. Пятьдесят метров до моря».

При мыслях о табличках Агату передёргивало. По меньшей мере, до того момента, пока она не обнаружила на нижнем этаже стационарный телефон. После этой находки всё встало на свои места. Агата решила довериться предпринимательскому чутью матери и не ошиблась. Буквально через четыре дня в гостевой дом «Дикая чайка» заехала первая группа туристов.

***

Анна Георгиевна сама встречала, регистрировала и провожала гостей по комнатам. Даша занималась уборкой. Вадим готовил. Агата ещё в апреле слышала, как он обсуждал с Алей рецепты блюд, названий которых она ни разу в жизни не слышала, но значения этому разговору тогда не придала и даже мысленно обозвала отчима кулинарным треплом, хотя сейчас сильно об этом жалела. Похоже, мать Вадима по долгу службы многому когда-то научила.

К Агате с просьбами помочь по дому сильно не приставали. Иногда от скуки она сама вызывалась застелить постели в свежих номерах либо вытирала пыль, но чаще сидела в беседке и шелестела потёртыми страницами книг, которые надавала ей в дорогу Аля. Она самолично связалась с Инной Владимировной и, выпросив список литературы на лето, сунула в чемодан Агаты «Тихий Дон», «Мастера и Маргариту», «Живи и помни» Распутина и пьесу Горького «На дне». От последнего Агата плевалась, но всё равно читала и даже делала кое-какие заметки по прочитанному для Данила.

Вечерне-утренний ритуал их звонков никуда не делся. Правда, звонила теперь Агата. Из места, где шёл хороший сигнал, и не слышали мать с Вадимом. Данил всегда старался рассказывать ей что-то забавное, и в те минуты, когда её телефон лежал на столе без движения, она считала дни до их встречи. Под спальню мать отдала ей мансарду, и по вечерам девочка часто сидела у широкого окна, смотрела на сад или море или просто гипнотизировала стрелки часов на стене, чтобы те бежали быстрее.

– Как твои клубы и бары? – спросила она через две недели после приезда в Симферополь. Тон у неё был наигранный и шутливый. Агата специально весь день репетировала эту фразу у зеркала, чтобы произнести её легко и равнодушно, так, словно она задала вопрос из вежливости, а не от жгучего любопытства, продиктованного ревностью.

Глава 21

– Тебя дрозофила цапнула или цеце?

Все сидели за столом. Анна Георгиевна и Данил громко и часто смеялись в унисон. Лариса Сергеевна в красках рассказывала о своих злоключениях на железнодорожном вокзале, а Агата, скрестив на груди руки, водила невидящим взглядом по стене. Сегодня вечером её раздражало всё. Особенно веселье Данила. И, когда Алексей Николаевич повёл жену в комнату, Агата, не сказав никому ни слова, выскочила из-за стола и побежала наверх, как ошпаренная. Данил поймал её на пятой ступеньке лестницы и резко заставил развернуться.

– Что?

– Ты не пожелала мне спокойной ночи, и я спросил: какая муха тебя укусила?

Агата посмотрела на большую красную блямбу на своём локте и смачно её почесала. От такого почёсывания блямба стала выглядеть ещё краснее, заметнее и неэстетичнее.

– Это комар. Или овод. Я за насекомыми не слежу.

– Ты что, из-за приезда мамы разозлилась?

Агата по-никитински прищурила глаза и с шумом втянула в нос воздух.

– Где твой телефон?

Данил ударил себя по карманам. Сначала по нагрудному на футболке, затем по боковым в шортах.

– Не знаю. Наверное, в столовой оставил.

Агата с чувством вытянула из брюк его гаджет. На экране по-прежнему горела фотография Леры.

– Ты его в беседке забыл. На. Больше не теряй. – И, не глядя на парня, она снова заторопилась по лестнице.

Он опять схватил её за руку.

– А ты, я смотрю, в нём рылась.

– Мне и рыться не пришлось. Только экран включила, а она тут как тут.

Данил почесал за ухом. Глаза у него забегали. Точно у преступника в кабинете у следователя.

– Это моя бывшая одноклассница. В новостях появилась, вот я и зашёл посмотреть.

– Не ври мне!

– Я не вру!

Агата задумалась: «Может, и правда, Лера была его одноклассницей. Всё-таки он в трёх школах успел поучиться». Однако без боя сдаваться не стала.

– Я знаю, кто она. Лера. Твоя бывшая Лера.

Данил сжал губы и зашмыгал носом так, будто боролся с тяжёлым аллергическим насморком.

– И давно ты знаешь?

– Давно. Должна же я была изучить человека, с которым мать отправила меня учиться.

– В ВК или в Инсте?

– Везде

Данил изобразил шумно сдувшийся шарик.

– Мне вот шпионить за тобой в социальных сетях в голову не приходило.

– А ты был в сентябре занят очень. Тебе не до меня было.

И Агата в третий раз предприняла попытку уйти, но Данил снова не позволил. Не стал удерживать за руку, а схватил в охапку и прижал к стене.

– Больше никакой Леры, слышишь? Только ты! Только Агата.

Попытавшись оттолкнуть, она с силой ударила его в плечо. Но куда там… Данил был крепкий, как медведь.

– Больше никакой Леры, – выдохнул он ей прямо в губы и, воспользовавшись секундным замешательством, жарко поцеловал. – Только ты.

После поцелуя она сникла. Ругаться и драться хотелось уже намного меньше, но осадок в груди всё ещё присутствовал.

– Запомни: я не вру. Никогда. Если накосячил, говорю сразу: накосячил – исправлюсь. Она действительно моя бывшая одноклассница. Мы учились вместе в девятом классе в моей последней школе. И я зашёл посмотреть, как у неё дела.

– А что, беспокоишься? Или надеешься, что без тебя ей плохо?

Он рассмеялся и обвёл большим пальцем контур её губ.

– Всё-таки ты ревнуешь. Но я тебе уже два раза сказал и повторю в третий: никакой Леры нет. Только ты.

– Ладно, – она вскинула подбородок и снова прищурилась. – Хорошо. Сегодня я так и быть тебе поверю, но, если застукаю с поличным ещё раз – не прощу. И да, сегодня ты накосячил по полной, поэтому никаких тебе больше баров и клубов. По крайней мере, до тех пор, пока я не вернусь в город.

Он засмеялся и посмотрел на неё так, как обычно старики смотрят на трёхлетних детей. С умилением и знанием жизни.

– То есть я наказан?

– Наказан. За одним и проверим, как ты не врешь.

Он снова поцеловал её в губы.

– Ну, давай проверим.

***

– А давай писать друг другу письма.

Было около восьми вечера, но стемнеть ещё не успело. Солнце медленно погружалось в воду, разбрасывая по небу свои длинные бордово-красные щупальца. Агата хотела назвать сегодняшний закат алым, но Данил сказал, что «Алый» – слишком тусклый цвет для описания заката. Скорее, гранатовый, – добавил он, – со свекольной ноткой».

Они стояли по щиколотку в песке и кидали в море мелкие камушки. В это время уже никто не купался, и только две или три влюблённые парочки прогуливались вдоль берега, взявшись за руки. На Агате было короткое яркое платье из хлопка. Аля сунула его ей в чемодан перед самым выходом из подъезда. Агате оно жутко не нравилось из-за пёстрого рисунка, но, надев всего один раз, она не вылезала из него неделю. Это был какой-то материал из Индии. Лёгкий, супердышащий и невесомый, как пёрышко.

Данил стоял без футболки. От природы его кожа была куда более смуглой, чем у Агаты, а от того и загар получался не красным, а бронзово-золотистым. На солнце он не сгорал от слова совсем и, похоже, сегодня решил взять от Н*** всё. Вечерний воздух был уже не жарким, а душным, но это не смущало его ни капли. Отпуск Алексея Николаевича подходил к концу, и в последний день на юге Данил будто хотел нагреться на год вперёд.

При каждом бросании камушка Агата загадывала желание. Единственное и самое заветное. Такое, о котором не рассказала бы даже Але. Она мечтала быть для Данила всем.

Камни, ударяясь о воду, образовывали круги на воде. Круги расплывались по поверхности и долго не могли затихнуть, и, глядя на них, Агата пришла к удивительно философской мысли. Море такое громадное и глубокое, а всё равно реагирует на камушек. Камушек, в котором всего-то несколько граммов. Прямо, как человек, что огорчается из-за какого-нибудь слова, сказанного другим человеком.