Плохой день в Черном блоке

Для некоторых беспорядки — место для сведения счетов. Номинально мы все в протестах против войн и помощи правительства банкротам, загрязнения и полицейского государства придерживаемся ненасилия. Порча имущества — это вообще совсем другое дело, но попробуй объясни это копам. Мы нанесли удар внезапно, без предупреждения, без социальных медиа, но в ОПД откуда-то уже знали. В тот вечер они пришли на вечеринку принаряженные — с удлиненными дубинками, флэш-гранатами, срабатывающими на уровне глаз, и даже воющим в отдалении АПДРД — либералы съеживались от шума, руки на ушах, колени на асфальте. Сладкий звон разбившейся новенькой витрины ар-деко винного бара приглушил ор автомобильных сигнализаций и прочий хаос, но и отвлек меня. А при росте под два метра и при том, что я единственная женщина в группе — сексизм! — меня оставили на шухере. И я проглядела фалангу мусоров, хлынувшую из-за угла, как они уже окружили нас и отбросили за барьер из велосипедов, и не оставалось ничего, кроме как принимать удары и надеяться, что чей-нибудь мобильный стримит все это в интернет.

Или бежать. «Бежим!» — закричал Робин, и побежал. Было не до консилиумов — мы все рванули за ним, чтобы не разделяться, и тут влетели в другую шеренгу полиции. Два копа прыгнули на Робина и занялись его суставами, пока других парней, которые пытались его вытащить, жестко избивали. Они были повсюду, мусора, их дубинки взлетали к небу, как внезапный молодой лесок. Я почувствовала легкое касание на затылке. Потом еще, более настойчивое — почти как похлопали по плечу. Я обернулась и увидела копа, женщину, почти на полметра ниже меня, двумя руками обхватившую дубинку. Глаза у нее были широкие, как пара белых яиц.

— Прикинься! — процедила она сквозь зубы. Потом снова замахнулась дубинкой, и стукнула так, что я едва ли почувствовала. Я пошатнулась и упала на колени. Я активист уже пару лет, но до недавнего времени по-настоящему не участвовала в акциях Черного блока. Что это за коп? Она была молодая, латиноамериканка с темными глазами и значком с надписью «Л. Перез». Я постаралась, как могла, «умереть», не спускать глаз с Л. Перез и не попасть под ноги, что было непросто, когда очередной прилив протестующих заставил копов серьезно поплясать. В квартале или чуть ближе хлопнула пара перечных бомб, и нос у меня защипало даже на таком расстоянии. Перез вертелась в толпе, пробивая дорогу дубинкой. Она точно действовала не по правилам, отбегая от полицейской шеренги и возвращаясь. Вспыхнул большой мусорный контейнер, кто-то из наших перевернул его и опрокинул горящий мусор на улицу, перевернули и ментовозку — пустую и без охраны, специально оставленную для полицейской пропаганды. Я не сразу поняла… Перез жалела только женщин. Мужиков она мочила. По ребрам, если не доставала по голове, с размаха. Парочка по лицу. А немногим девчонкам, что ей попадались — прикосновение, как волшебной палочкой, и они валились наземь, такие же убедительные, как третьеклассник в роли Авраама Линкольна в школьной постановке.

Я доползла до края тротуара, чтобы не потерять ее из виду, и меня чуть не затоптали два краст-панка, убегавшие от мусоров. Тогда я и увидела его — высокий и долговязый, в шмотках Черного блока, лицо скрыто за уже надоевшей маской Гая Фокса, он перескочил через меня и бросился к панками, пырнул одного чем-то и сбежал. Панк долгий миг стоял на месте, глядя, как его грязная футболка наливается черным от крови. Это был тощий пацан, и тоже высокий, так что прошла всего пара секунд. Он шагал, уставившись на живот, не видя вокруг бушующий бунт, к мятущимся прожекторам вертолетов. Почти все были в оттенках черного, а мусора в голубом, так что напавший растворился в толпе почти мгновенно. Пацан получил по колену, и его товарищ, испугавшись, сбежал.

— Медик! Уличный медик! — крикнула я, возвращаясь на ноги. Перез уже и след простыл. Если теперь на меня нападет коп с дубинкой, сюсюкать не будет. Пацан посмотрел на меня, или мимо меня, на полицию, что сомкнула ряды для новой атаки с метательным оружием. Секунду он казался полным энергии, потом обмяк. Я снова позвала медика, но это было как кричать в цунами.

— Ты лучше беги, — сказал мне пацан, голос его был высоким и надломился. Он был прав. Просить помощи у копов мы не собирались, да никто из них бы и не помог. Если пацан умрет у моих ног, убийство пришьют мне. Я стянула балаклаву, раскинула волосы, вывернула наизнанку толстовку, бледно-голубой подкладкой наружу, и стала пробираться через толпу домой. Мобильный пищал всю ночь — смс, требующие встретиться у полицейского участка во имя солидарности с арестованными, встревоженные звонки от мамы и пара парней из группы, которых не взяли, но я только курила сигареты и до рассвета следила за хэштегом #Oakland на Твиттере.

Пацана звали Коннер Кирнан. Кто-то сумел доставить его в больницу, где тот пережил почти всю ночь, в сознании и не так сильно мучаясь, даже попросил позвонить отцу перед смертью. На утро Коннер был во всех газетах. Копы и мэр развернули историю так: дикие анархисты не только разнесли центр — опять — но и без видимых причин принялись резать людей. Обратились против своих, как отчаявшиеся каннибалы. «Хуже бандитов, — сказал мэр Йошида. — У бандитов хотя бы есть экономические цели; они воюют за территорию или прибыль с наркотиков. А эти люди живут только ради хаоса, и умирают они тоже ради хаоса». Рана была не тяжелая — если бы не бунт, к Коннеру успела бы «скорая» и врачи бы спасли его, если не его селезенку. Если бы не бунт, Коннера бы не зарезали.

Робин был в ярости. «Вот это эскалация. Что дальше, боевые патроны?» Он задал мне этот вопрос до кофе раз пять. Скрючился над ноутбуком, просматривая видео на Ютубе и других, более надежных сайтах в поисках записи нападения, которое мог запечатлеть хотя бы один стример. Как и большинство из наших, он был уверен, что Коннер Кирнан стал жертвой полицейского убийцы. Я не сказала ему, что видела.

Взамен: «Почему он?» Вот что я сказала, в основном себе.

Робин бросил на меня взгляд, потом драматично объявил: «Пришла пора мне отправляться на старую добрую дневную работу!» Это был сигнал. Он закрыл ноутбук, затем достал мобильный из кармана и вынул батарею. Я лежала раскинувшись на диване, ноги свисали с дальнего конца, на животе стояла пепельница, потому что я рисковая девочка, так что я нашла свой мобильный и вынула батарею только через минуту. Теперь можно было поговорить. Робин всегда был настороже. В беспроводном мире мы плаваем в электромагнитных полях, которых даже не замечаем. Робин любил лишний раз об этом напомнить.

— Мэгги, — сказал он. — Я буду говорить приблизительно две минуты. Прошу, не унижай меня, закатывая глаза или перебивая. Я думаю — это МКУльтра. Предположу, что ты не знаешь, что это, так что извиняюсь заранее, если знаешь. Эксперименты ЦРУ по контролю над разумом. Химические, биологические и даже радиологические средства для промывки мозгов; они экспериментировали на американцах и даже канадцах еще в 1950-х, 1960-х и начале 1970-х. Эпицентром экспериментов была область залива. Они возобновились, и я думаю, вчера прошли полевые испытания. Правящему классу незачем беспокоиться из-за отребья, если он может буквально натравить нас друг на друга, и не просто социально через расизм, гомофобию, гетеронормативность и…

— Национальный шовинизм, — договорила я. Он нахмурился из-за того, что я перебила, но слишком часто жаловаться — это патриархально, так что Робин промолчал. Я обдумала его идею, дала сигарете прогореть еще на сантиметр. — Это объясняет атаку. Но не объясняет, почему именно этот пацан. Почему Коннер Кирнан. Почему он?

— А почему нет? — спросил Робин. — Может, его выбрали случайно. Команда могла быть «Убей первого белого с дредами, которого увидишь». Или даже «Убей пятого».

— Да, но твое объяснение не помогает ничего предсказать. У теории должна быть предсказательная сила, а не только объяснительная.

— А?

— В прошлом семестре у меня был курс по истории научной мысли, — сказала я. — Дам тебе потом книжку, которую нам надо было читать. Но по сути — да, ЦРУ промыли мозги Гаю Фоксу Номер 4397, чтобы убить случайного человека, и все сработало. Но разве это не объясняет вообще все? Почему копы применили слезоточивый газ в 11 вечера, а не в 11:30? ЦРУ! Почему либералы решили собраться на митинг со свечами вчера, а не сидеть дома и подписать онлайн-петицию? ЦРУ! Почему мы обратили внимание на витрину магазина Диснея и решили освободить ковбойшу из «Истории игрушек», все сразу? Стремно, да? Заговоры.

— Вообще-то лично я не хотел освобождать, — сказал Робин. Отпил кофе. — Ты предлагаешь рассмотреть возможность, что я единственный человек на Земле со свободной волей, а все остальные — только участники заговора ЦРУ, устроенного ради меня.

— Так, вообще-то это ты вдруг решил бежать, и влетел прямо в объятия копов. Так что, скорее всего, это тоже все ЦРУ, и это я единственный человек на Земле со свободной волей, — это его заткнуло. Он даже встал и вылил кофе в раковину. Я определенно не могла признаться Робину, что видела на самом деле. Я знала не больше других. В больнице Коннер охотно сотрудничал: перед ним появился случайный тип из Черного блока в маске, заколол в живот, потом свалил. Он не знал, зачем это кому-то понадобилось, и можно позвонить отцу, который теперь живет в Кротоне-на-Гудзоне, в Нью-Йорке? Его отец рано вставал каждое утро, чтобы отправиться на Уолл-стрит, где он неплохо зарабатывал на уничтожении планеты. Родители у парня были в разводе. Коннер отдалился от обоих, но звонить попросил отцу, несмотря на то, что тот жил теперь на другом конце страны. Выходит, он был богатеньким мажором. — Я тебя только проверяла, Робин. Настоящий раб ЦРУ допил бы кофе и налил еще себе и мне.

Он не стал. Он распрощался, сославшись, что ему нужно забежать в помойку Whole Foods, пока молочные продукты не испортились на солнце — «Но ты же веган!» — крикнула я вслед, и только хлопнувшая дверь была мне ответом — и оставил меня одну. Я докурила сигарету, выкурила еще одну. Коннер Кирнан. В округе люди стояли на ушах. Спор уже перерос в политический. Правые брехуны обожают старое доброе кровопролитие, когда могут пришить его левым. Теории леваков согласовывались с робинскими, вкупе со здоровой дозой стереотипного недоверия копам. Смерть Кирнана — его убийство — посеет хаос в политике и в движении. Карт-бланш останавливать нас на улицах, входить в наши квартиры, проникать на наши встречи, и при наличии «достаточного основания» даже обычно либерально настроенные граждане Окленда зааплодируют, когда копы примутся выбивать наши двери.

Еще одна сигарета и я пришла к решению. Мне нужно чем-то заниматься по жизни, между протестами. Я найду убийцу.

Красти нечасто появляются в Окленде, с тех пор как был разрушен лагерь Оккупай. Их район скорее Телеграф Авеню в Беркли. Плюс — пацан, который сбежал, когда пырнули Коннера, направлялся на север. Я взяла пригоршню мелочи и запасную пачку сигарет и отправилась на его поиски. Может, я старею, но молодежь сегодня вся на одно лицо. Грязные блондины с непричесанными бородами и мятыми футболками, девчонки бунтуют против стандартов красоты обильным макияжем и прыщами, которые будто специально культивируют. Они сидят на бордюрах или прислоняются к витринам — магазины музыки, кафе, пустая парковка с рисунками пасифика — и играют со своими питбулями, криком просят у прохожих денег, которых, они знают, никто им не даст, и улыбаются, когда видят меня. Я родная душа — в худи с обязательными заплатками, ботинках, мешковатых черных джинсах. И у меня была мелочь и сигареты. Но стоило мне упомянуть Коннера, все разговоры со мной прекращались.

Наконец, рядом с «Печеньки правят миром», любопытной помойкой, где подавали бутерброды с мороженым, ко мне бочком подошла одна из девчонок. «Эй, — сказала она, — Дылда». Я глянула сверху вниз; она улыбнулась снизу вверх. У нее были тускло-карие глаза, на лице вытатуирована кривая линия. Или она собиралась совершенно выпасть из общества, или просто проснулась сегодня в сквоте последней.

— Слушай, у меня есть инфа. Я тебя тут видела. Знаю, что ты не мусор. Но слушай… — она стрельнула глазами к магазину. — Все думают, что я веган. Купи мне сэндвич. Шоколадная крошка и черничное мороженое, — как тут не рассмеяться? Я и рассмеялась. Она сказала, что встретится со мной на парковке за Happy High Herbs. Она поела; я покурила. Она облизала пальцы. Они были заляпаны. Мимо подул ветер.

— Итак, вы с Коннером были вместе, а? — спросила я. — И ты мне хочешь рассказать, что он — и ты — позеры? — она ничего не ответила, так что я объяснила: — Ты слишком хорошо пахнешь для человека, который живет на улицах. И тату твое…

— Иди к черту, — быстро сказала она.

— Ты сейчас послала меня к черту? Кто сейчас вообще так говорит?

— Ой, заткнись, — сказала она. — Коннер был трансом. Вот почему он жил на улицах. У него были деньги, которые от него не смогла спрятать мама, так что ему хватало на метро.

— Прости… — иногда я веду себя как засранка. И у меня было много вопросов, но она медленно слизывала мороженое и заставляла ждать. Фейковые веганы повсюду.

— У него были враги? О какой сумме идет речь? — я думала, может, Коннера вальнули сами родители или даже, может, трансфоб из движения. Какой-нибудь мэнархист, например, или даже психованная радикальная феминистка с ненавистью к трансам. Не то чтобы тот Гай Фокс сильно отличался по внешнему виду от меня.

Она пожала плечами.

— У всех есть враги, да? Не знаю, просто… В смысле, тело в морге, да? У него не было операции. Вот я и удивилась, что СМИ об этом промолчали.

— Да…

Я повернулась уходить, и она крикнула вслед:

— Эй, Дылда!

— Мэгги, — сказала я через плечо.

— Что будешь делать, если найдешь парня, который это сделал?

— С чего ты взяла, что это парень? — развернулась я к ней.

— Женщины такого не делают, — ответила девчонка. У нее были усы из мороженого, как у ребенка. — Но что будешь делать?

Я пожала плечами. Если честно, я даже не знала. Все зависело от того, зачем это сделал Гай Фокс.

Ту ночь я провела онлайн, переключаясь между работой — я занималась вебом для HotQUILT.com; Горячие Геи Неопределившиеся Интерсекс Лесбийские Трансы точка ком — и разными видюшками и снимками демонстранции. Их СМИ и наши. Для озабоченных безопасностью анархисты чертовски много постят на Фейсбуке. Найти Гая Фокса в толпе было как искать определенную соломинку в стоге сена, но Коннера я нашла, как и его приятеля. Кто-то даже отметил его на одной из фоток. Джереми Сальц. И более того, он был френдом Робина (у Робина было где-то 2000 френдов на Фейсбуке). Я зашла на его страничку и обнаружила, что Джереми был достаточно туп, чтобы выложить на Фейсбуке свой телефон.

Я позвонила и он ответил. Но когда Джереми сказал «Алло», я испугалась, занервничала и выдала:

— Кто убил Коннера Кирнана? Наемник? Его родители? Ты знал, что он был трансом?

— Кто это, блин? — потребовал он. Голос его сорвался.

— Я ищу того, кто убил Коннера Кирнана.

— Это ты расспрашивала про меня, да? — сказал он. — Высокая чика. Блин-блин-блин, — на заднем фоне раздался шум. Уличный трафик, машины. Затем он снова заговорил: — Почему тебя это так волнует?

— А тебя почему нет? — спросила я. — Я не коп. Я… свидетель.

— Меня волнует. Я просто… как мне понять, что ты не, эээ… убийца?

— А убийца звонил Коннеру рань…

Он выпалил:

— Я этого не говорил.

— Так значит, да. — он утвердительно хрюкнул. Хорошо, что Джереми вчера не арестовали. Я не знала, сколько он знает о движении, о наших планах на грядущие демонстрации и другие акции, но в покер он играть не умел.

— Коннер волновался. Хз. Мы во всякое влезали, я… — потом он вспомнил, что все еще не знает, кто я, и заткнулся. Но трубку не повесил. Милый вежливый мальчик. Наверное, Джереми вообще нечасто звонили. — Слушай, мы во многом участвовали. Кое с чего прилетела ответка. Не звони больше, я выкину мобилу в залив. Я уезжаю из города. Может, из штата. Не ищи меня.

— В Портленд поедешь? — все любят Портленд.

— Да… ай, твою мать! — тут Джереми повесил.

Я мало узнала, но подтвердилось то, что я уже подозревала. Левым анархистам, несмотря на все великие прожекты, эксперименты в свободе и жажду раздолбать все — нам трындец, если участвуют такие как Джереми. Государству едва ли надо нас подавлять. Мы и так предадимся самоуничтожению или будем сдавать друг друга, и скорее рано, чем поздно.

Когда с ночной смены из копировального центра вернулся Робин, я спросила, что он знает про Джереми. «Твой френд с Фейсбука», — пришлось напомнить мне. Потом пришлось сузить круг: вонючий уличный пацан. Местный. Блондин, канадка. Ты с ним на трех фотках. И оба держите гигантскую куклу Митта Ромни из папье-маше, у которой изо рта льется кровь из папье-маше.

— А, он! — сказал Робин между ложками чечевицы. — Думаешь, это он? Он убил Коннера Кирнана? У нас сегодня бдения, кстати, если тебе это все так интересно.

— Нет, это не он, но он был рядом с Коннером, когда это случилось.

— То есть он может быть в этом замешан.

— Я, между прочим, тоже была рядом с Коннером!

Робин долго не отводил с меня взгляда.

— Ну, он демократ, — когда он сказал «демократ», скривил губу. — Оба. Они были активистами-пропагандонами, говорили уличным ребятам регистрироваться для голосования, — мы ненавидели декократов. Они были просто запасной командой капитализма. Нет ничего хуже приодетых некоммерческих типов с кофе, что появляются и собирают имена для петиций, которые не попадают никуда, кроме АНБ, раздают стикеры на бамперы и памфлеты, впадают в краснолицый гнев от имени «Народа», а в итоге убирают нас с улиц ждать дня выборов и Мессии, который никогда не придет. Одна из главных стратегических причин, по которой мы блоком разносили витрины — чтобы демократы держались подальше. Мы не хотели быть в обычной политике. Демократы ненавидели наши проявления ненасилия. Это им слишком напоминало телерепортажи об их собственных зарубежных войнах и оккупациях.

— Р он был демократом, значит, мог быть и кротом копов, — сказал Робин.

— И кто-то убил его, чтобы заткнуть? Это анархист? Или копы?

Робин пожал плечами, уклончиво. Его устраивала любая теория. Я потеряла аппетит и взяла сигареты и ноутбук на крышу. Отсюда Окленд казался мирным. Бунты быстро подчищали, тем более здесь и так столько фанеры на окнах заброшенных домов и выгоревших витринах, что еще парочка ничего не меняла. Снова к компьютеру. Снова к видеозаписям. Всюду бегают парни в комиксовых масках Гая Фокса. Революция по заказу Warner Bros.! Для людей, которые ненавидят гегемонию корпораций, мы слишком хорошо знаем, как помочь подзаработать производителям худи и ботинок. И тут я вспомнила кое-что об убийце — ботинки не те. Еще в 2007, в Канаде, кучка провокаторов от квебекской полиции оделась как Черный блок и дала себя «арестовать» за бросание камнями. Подставу выдали ботинки.

Но мой Гай Фокс не носил ни грязные Док Мартены, ни поношенные «гады», ни обувь полицейских. Он — нет, она! — носила кое-что другое. И вообще весь ее прикид был тот еще. Недешевая ветровка вместо худи. Модные сабо. По дороге к Коннеру она переступила прямо через меня. Было темно, не считая мерцания пламени и широких всполохов красного и белого от сирен, но я все видела четко. Бренд среднего класса, может, Patagonia или Billabong. Мне следует знать. Я ведь тоже средний класс. Родилась и выросла в округе Оранж. Колледж в Смите. Вернулась в Калифорнию, потому что ненавидела холодную погоду и соскучилась по настоящим апельсинам. И только потом политика. Бесплатные апельсины для всех.

Итак, почему женщина? Вот и пролетела та девчонка со своим «Женщины такого не делают». Радфем? — не те ботинки. Брошенная бывшая, может, разочарованная, что он оказался трансом? Женщина-коп? Тут я вспомнила Перез. Гай Фокс был достаточно высоким, чтобы показаться парнем — но так и я высокая. И даже в хаосе потасовки трудно плыть против течения. Гай Фокс направлялся к заграждению полиции. Перез наверняка притворилась, что бьет ее, а потом пропустила заниматься своим делом. В моей теории все еще были дырки — движение конкретного красти-панка в бунте отследить сложнее, чем разглядеть конкретную каплю в ливне. Итак, Перез…

У Оклендского Копвотча почти наверняка было досье на Л. Перез, но когда я покликала по странице, ничего не вышло. Вай-фай отключился. Но Копвотча не понадобилось. Когда я повернулась спуститься вниз, в нижней половине двери стоял ее силуэт. Она назвала меня «Маргарет Уилкинс» и печально взглянула. За ней на лестнице шнырял еще один коп. За ним стоял Робин с пораженческим видом. Я, как могла, изобразила, что случайно уронила ноутбук, чтобы запороть жесткий диск.

У меня было много вопросов к Перез, у нее — ко мне, но я знала, что сейчас от меня требуется только одно слово: адвокат. Что они сперва проигнорировали. Это было так странно — меня арестовывали одну, без товарищей рядом, без успокаивающего знания, что снаружи участка состоится протест, потом скорое слушание в шесть, снятие обвинений и вечеринка для вернувшихся героев. Меня прогнали через систему жестко — пришлось раздвигать ягодицы и даже вагину, сдать гребаный тест на беременность на случай, если им захочется меня потом избить, а потом меня посадили в камеру с обычной кучкой рабочих женщин и неудачливых подружек предпринимателей из люмпенпрола. Тридцать часов моим прозвищем было Белая, а не Дылда. Я срала на маленьком общем стульчаке, пока все смотрели, и не плакала.

— Итак, две ночи назад ты участвовала в беспорядках, — спросила меня Перез в допросной комнате. Это был совсем не «Закон и порядок». Освещение лучше. Она была не в униформе — в мужском пиджаке. Я заценила ее туфли. Пролетарские. Не модные.

— Адвоката.

— Весело было на беспорядках, Белая? Как это радикально, ребят, — начинать буянить в кварталах яппи, а потом, как появятся копы, бежать в черные районы.

— Адвоката.

— А ты, случаем, буйствовала не с Коннером Кирнаном? Он тоже белый.

— Адвоката.

— При рождении Констанс Кирнан, кстати, — сказала она. — Забавно, ее родители прислали старую фотографию. И не захотели прийти в морг на опознание. Она была красивой девочкой. А умерла уродливым мальчиком. — Перез облизала губы. — Какая жалость.

Я ничего не сказала.

— Знаешь, почему мы устроили досмотр полостей тела? Я придумала какую-то хрень про наркотики. Сказала судье, что у тебя, возможно, соли для ванны в пелотке. Он купился. Мне просто хотелось проверить, что ты не красивый мальчик, который перешел в уродливую девочку.

Перешел. Для трансфоба Перез неплохо знала жаргон. Она пыталась что-то до меня донести? Думала, что я Гай Фокс, или кто-то повыше ее хотел меня подставить? Так или иначе, а это похоже на работу для моего…

— Адвоката.

У меня даже не было своего адвоката, и дело было не политическое, так что, чтобы выйти, понадобился еще день. Порно всех полов и любого веса должно продолжаться, так что моя начальница позвонила своему адвокату, чьи клерки и интерны прочесали все визуальные медиа, связанные с демонстрацией, и нашли десятую долю секунды видео, где я ползу по тротуару, пока Гай Фокс перескакивает через меня и выходит из кадра убивать Коннера Кирнана. Ни слушаний, ни жюри присяжных — судья и партнер моего адвоката, имен которых я так и не запомнила, оказались членами одного кулинарного клуба в Принстоне. И, конечно, моя начальница, ее адвокат и ее юристы — все были выпускниками Смита, как и я. Любая доля классовой привилегии не бывает лишней.

Я вернулась домой, нашла свой мобильный в тайнике, который Робин приготовил на случай арестов, и тут же позвонила Джереми. Естественно, он ответил.

— Буль-буль, это другая рыбка на дне Залива?

— Да блин, — сказал он. Узнал.

— Очевидно, только демократ побежит стучать копам, — объяснила я.

— Вы, придурки, постоянно друг друга продаете. Половина из вас копы. И своими трюками вы только на руку копам играете.

— Вообще-то, — сказала я, — все мы пешки Индустриального Союза Стекольщиков. Не думал об этом? Кому выгодны разбитые витрины, как не фабрикам по замене витрин… И даже Найк скупил всех местных. — Джереми так и не отключился. — Ну, и почему не отключился сейчас?

— Слушай, это она нашла меня. Заставила рассказать о тебе. Она…

— Кто она? Перез? Или та, кто убила Коннера?

Джереми был искренне удивлен.

— Это была телка? Реально? Но откуда офицер Перез знает… — он назвал ее офицер Перез. Господи боже, да почему он сразу не пошел в интерны в CALPIRG и не назвал это политической карьерой?

Откуда Перез знает? Либо она участвовала в заговоре по убийству Коннера, либо покрывала кого-то, кого нашла после преступления. Я удачно раздолбала ноутбук на крыше, но смартфон еще работал. Сайт Копвотч выдал забавную детальку — где Лола Перез любила выпить. Иногда она доставала служебный револьвер и раскручивала его на барной стойке.

К счастью для меня, Перез предпочитала бар «White Horse», лесбийское заведение в Темескале. Всего в полквартала от Беркли. Если начнутся проблемы, можно всего лишь перебежать границу, где ей не получится пристрелить меня и уйти безнаказанной. БПД не любили, когда офицеры ОПД убивали людей за невидимой чертой, разделявшей города. По крайней мере, так я говорила себе. И Пабсту за два бакса. А еще, может, встречу хорошую девушку. Так я и ходила туда каждый вечер, три раза кряду, уходя только тогда, когда начиналось караоке — фу! — или шоу дрэг-кингов — вау! но я здесь за рыбкой покрупнее. Перез появилась в четверг, с некоторой девушкой на пару.

— Приветики, офицер, — сказала я. — А знаете, она не настоящий веган. Хотя я не знала, что она любит бекон, — я удивилась, что из них двоих побелела Перез. Девчонка только улыбнулась, ее тату на лице напоминало примитивную карту автобусных маршрутов.

— Свобода, — сказала она, — зови меня Свобода. — она отпила свой коктейль и сказала: — А ты смелая, что пришла сюда.

Я пожала плечами.

— Это свободная страна, Свобода. — я положила шесть баксов и взяла три Пабста. — Если не будете, я выпью все три. Свободно, Свобода! За Коннера Кирнана! — Свобода только буравила меня взглядом. Перез же нашла весьма интересным выбор алкоголя на стене за стойкой.

— Но серьезно, это и все дело? Кто-то перешел, и бдительная лесбиянка завалила его за это? Это убийство, и по реакционным причинам. К черту копов — сообщество снесет это местечко и присыпет солью.

— Дура ты, — сказала Свобода. — Я-то думала, ты умнее.

— Ага. Студенточка. Великая Белая Надежда, что разносит центр Окленда, как будто тут живет. — огрызнулась Перез. — Ты хоть раз говорила с каким-нибудь цветным до того, как раздолбать его район и привести туда копов? Хоть раз говорила с копом о том, на что вы нас толкаете?

— Мы с тобой разговаривали дважды, — заметила я. — Если так меня ненавидишь, замочила бы, когда был шанс.

— Ты не единственная, кого мне надо замочить, — сказала Перез в стакан. Она пила буравчик. Свобода почти добила нелепый на вид космополитан.

— Итак, Гай Фокс — женщина. Ты знаешь, что это не я. Но знаешь, кто это. Кого же ты защищаешь? — Свобода бросила на меня взгляд. — Ага, вы обе знаете, кто это, — сказала я им. — Так докажите мне, что это не то, что я думаю.

Перез фыркнула.

— Ты параноичка. «Бдительные лесбиянки». Этому тебя учили в колледже Смит?

Зацепила. На секунду мои мысли забегали. На меня есть досье? Данные на Фейсбуке плохо скрыты? Или копы…

— Я тоже училась в Смите, — сказала Свобода. Вот и кончился мой покер-фейс, а всё два пива за вечер. — Видела твое имя в журнале о выпускницах, когда опубликовали статью про Hotquilt.com.

— Эй, я люблю Hotquilt.com, — вдруг встряла бармен, с ухмылкой оперевшись на стойку.

— Еще космо, пожалуйста, — сказала Свобода. Бармен оскалилась, но отправилась работать на другой конец стойки. — Иногда детективная работа куда проще, чем кажется, — сказала Свобода.

— А иногда сложнее, потому что не в ответах, мать их, дело, — сказала Перез. Она что, чуть не плакала?

Перез знала Гая Фокса, но не могла ее арестовать. Значит, либо та была очень могущественной женщиной, либо Перез при аресте каким-то образом подставилась бы. Или и то, и другое. Коннер Кирнан — он был из мажорной семьи. Гай Фокс была женщиной. В ту ночь…

— Ладно, — сказала я. Открыла третий Пабст. — Простите, вы правы. Мне еще над собой работать и работать. Подсознательные женоненавистничество и сапфофобия. Сапфофобия. Есть вообще такое слово? — я прикрыла рот и слегка отрыгнула. — Простите, напилась. Теперь вот что я думаю, что произошло.

Офицер Перез… — я удивилась, услышав от себя слово офицер. И еще больше удивилась, когда подняла и согнула пальцы, обозначая кавычки — еще одно, что я ненавижу. — Ты «хороший коп». А иначе с чего лесбиянке-латиноамериканке мириться с херней ОПД? Даже помогаешь девушкам в беспорядках, только притворяясь, что избиваешь их, чтобы они сбежали, или перегрупировались, или хотя бы провели ночь в тюрьме без крови на руках и не умоляя вызвать врача.

Но не все такие хорошие, как ты, а? Ты провернула свой миротворческий фокус не с тем человеком. Женщиной, высокой, как я. Но она пришла не бунто… протестовать. Она пришла убить Коннера Кирнана.

Коннер был трансом. И мажором. И жил на улице. Брошенный родителями, отрезанный от основных денег, не считая какого-нибудь трастового фонда. А может, кто-то из родителей слал ему немного на жизнь. Тот, кто жил далеко и даже не знал, что он переходил. Верно, Свобода?

Мы все подождали секунду, пока вернулась бармен с космо Свободы. Та отпила и сказала:

— Да, я тебе это и рассказала.

— А зачем приходить на демонстрацию в маске? Чтобы было сложнее узнать. Но, очевидно, если бы наш славный достойный офицер встретила просто Гая Фокса, она бы размозжила ему башку. Так что когда ты ее впервые увидела, она была без маски. Потому что хотела кого-то найти. Так что ты ее отпустила, перешла ко мне, затем к другим девчонкам, которых заметила, а она как раз нашла свою цель — Коннера Кирнана — и нацепила маску Гая Фокса. Не потому, что боялась, что ее опознают копы. Черт, да она практически зависела от того, что все ее посчитают законопослушным гражданином среднего класса, чтобы беспрепятственно пробраться через протест. Нет, она не хотела, чтобы ее узнал Коннер.

— Тебе твой голос нравится куда больше, чем мне, — сказала Перез. — Давай к сути.

— Ладно-ладно, — сказала я. — Так кого бы Коннер узнал, и удивился при встрече на демонстрации? И какая женщина такая высокая, чтобы напоминать меня… если только кто-то того же роста, что и Коннер. Он тоже был примерно моего роста. У них было кое-что общее. О, и ее туфли. Дорогие. Значит, высокая женщина, на беспорядках не по политическим причинам, хочет скрыть личность от Коннера, чтобы его убить.

И Свобода, и Перез уставились на меня.

— Гай Фокс — мама Коннера, да? — спросила я. — Она его убила. Может, даже с какой-нибудь долбанутой психологической теорией типа «Коннер убил мою дочь. Я убью его».

— Не знаю про психологию, — сказала Перез. — Все, что я знаю — если я возбужу дело, ей остается только сказать своему адвокату из Лиги Плюща, что я ее тогда отпустила, что только притворилась, как бью дубинкой, и потому она нашла сына и убила его. Черт, я практически соучастница. Я с ней заодно.

— «Ты со мной заодно». Это она написала на обороте фотографии Коннера, которую прислала в ОПД, — объяснила Свобода. — Когда я узнала, что ты интересуешься Коннером… Решила, может, у тебя получится что-то сделать, не вмешивая нас. — она пожала плечами. — Ну знаешь, что-нибудь анархистское.

— Или что из меня получится отличный козел отпущения, — сказала я.

— Не вини ее. — сказала Перез. Она снова смотрела за стойку, на свое отражение в дюжине бутылок алкоголя — искаженные осколки, которые не складывались в целое. — Это была моя идея. Или у меня оказался бы преступник, или я бы тебя запугала.

— Да уж, спасибо за фальшивый арест. Невероятный опыт. И хорошая работа — по защите убийцы трансвестита.

— Так или иначе, а я сохраню свою работу, свою жизнь, — сказала Перез. Свобода взглянула на нее искоса, но промолчала. Потом посмотрела на меня и снова пожала плечами. Ненавижу тех, кто пожимает плечами.

— Я могу все это записать, — сказала я. — Могу рассказать всему свету. Назвать имена. Имена всех.

— Вперед, — сказала Свобода. — Кто поверит тебе, а не маме Коннера? В худшем случае — она уйдет безнаказанной, потому что она богатая, и белая, и привлекательная, а Коннер был уличным трансом, и через пять лет все это покажут по каналу Lifetime Movie.

— Ей еще и в Голливуде заплатят. В общем, нет преступления — нет наказания, — сказала Перез.

— В лучшем случае — посадят тебя, — сказала мне Свобода. — Не то что бы ты никогда не нарушала закон, да?

В общем, вот и все. Это сделала мать Коннера. Может, из трансфобской ненависти. Может, из-за денежных проблем с отцом Коннера. Черт, может, ей просто так нравился ее дорогущий особняк в Беркли Хиллс, что она с радостью пожертвовала собственным ребенком, лишь бы ввергнуть движение в смятение и бесславие. Убийство Коннера все еще было на всех передовицах и обжевывалось в Твиттере и неделю спустя. А ведь еще даже не сообщили о его половых предпочтениях. В Фокс Ньюс, наверное, решили, что так он будет менее симпатичен их аудитории. Она была неприкасаема. Офицер Перез не могла поделать ничего, только работать на нее каждым взмахом своей дубинки, хоть при этом и была почти на нашей стороне. Колеса внутри колес, вот как работает мир.

Я допила третье пиво, проглотила отрыжку.

— Вы правы. Но однажды…

— Что однажды? — спросила Перез.

— Однажды все изменится. — и я соскользнула со стула и вышла из White Horse на улицу, на границу двух городов. Светофор на углу переключился с красного на зеленый, хотя на улице не было машин. Система поддерживает себя без человеческого вмешательства. Я вошла в Беркли и вывернула худи наизнанку, со светло-голубого — в угольно-черный. Из кармана выпала зажигалка, но я поймала ее налету. Пригодится. Нашла на земле кусок бетона и взвесила в другой руке. Лег как влитой. Воздух был полон озона — я как будто чувствовала электричество, разлитое по воздуху, от мобильных, спутников, пятидесятитриллионных финансовых транзакций в секунду, каждую секунду, обвивающих мир. Или как перед бурей с молниями, какие никогда не доходят до Ист-Бэй. И я двинула в Беркли Хиллс, наверх, к особнякам.