Плохой Ромео

Он одаривает меня полуулыбкой.

— Значит, поцелуев в меню сегодня нет, но знай, я также раздаю бесплатные объятия – чисто платонические – любой красивой женщине, которая их потребует.

Я смеюсь, и, получается, пожалуй, чересчур громко, потом подаюсь вперед и обнимаю его. Лицом он утыкается в мою шею, и я крепко сжимаю его едва наши тела соприкасаются.

— Боже, ты так потрясающе пахнешь, — шепчет он напротив моей кожи. — Ничто в этом мире не пахнет так приятно, как ты.

— Звучит не слишком-то платонически.

— Ш-ш-ш. Не разговаривай. Просто позволь мне вдыхать твой запах.

Я отстраняюсь и изгибаю бровь.

— Ладно, ладно, — говорит он, и закатывает глаза. — Больше не буду нюхать. Блин, обломала мне весь кайф.

Он снова обнимает меня, и я вздыхаю.

— Уже готова к поцелую? — спрашивает он, крепче обнимая.

— Еще нет.

Он проводит носом вдоль моей шеи и вдыхает.

— Просто хотел убедиться.

Шесть лет назад

Вестчестер, Нью-Йорк

Гроув

Дневник Кассандры Тейлор

Дорогой дневник,

Уже почти две недели, как мы с Холтом официально решили стать неофициальной парой, и за это время я испытала столько сексуальной неудовлетворенности, сколько, я уверена, не положено испытывать человеку.

Между нами случались редкие сеансы «поцелуев и тисканий», когда он провожал меня домой после занятий, но на этом все. Не лови я изредка, как он разглядывает меня, словно хочет приготовить из моих сисек обед из трех блюд, я бы никогда не подумала, что вообще нравлюсь ему.

Моя проблема в том, что только по одному моему виду понятно, что он по-настоящему нравится мне. Я слишком громко смеюсь над его шутками, и сажусь слишком близко к нему на занятиях. Его демоническое сексуальное притяжение достигло предела, и я просто не могу им насытиться.

Совсем не помогает и то, что недавно я видела чрезвычайно эротические сны о нем. Сны, в которых мне удалось увидеть то, что он прячет в своих штанах. Следовательно, время, отведенное мною на просмотр порно, достигло экстремальной отметки. Я посмотрела бесчисленное количество видеороликов о том, как доставить мужчине удовольствие, и пусть у меня большие сомнения относительно применения моих псевдознаний на практике, я правда хочу этого.

Он придет ко мне сегодня вечером, чтобы мы могли подготовиться к завтрашнему опросу по истории театра. Я хочу соблазнить его, но не совсем пониманию, что включает в себя соблазнение. Думаю, у меня есть два часа, чтобы выяснить это.

— Назови шесть самых известных древнегреческих драматургов, — говорит он сексуальным голосом, не сводя с меня своих изумительных глаз.

— Э-э… ладно. Древнегреческие драматурги. Хм… дай мне секунду.

Я постукиваю карандашом по тетради, пытаясь вспомнить ответ. Он наблюдает за мной, сидя скрестив ноги и прислонившись спиной к дивану. Его пах находится в зоне прямой видимости.

Нет ни единого шанса сосредоточиться, когда он практически щеголяет передо мной своим пенисом. О чем, черт побери, он думает?

Фыркаю и плотно зажмуриваю глаза.

— Э-э… древнегреческие драматурги… ах…

— Ну же, Тейлор, ты знаешь это.

— Знаю, но… — ты отвлекаешь меня своим предположительно красивым мужским половым органом, — мой мозг выдохся. Мы занимаемся уже два часа.

Открываю глаза. Он смотрит на меня, и знакомое тепло исходит от него.

— Когда мы закончим с древними греками, сделаем перерыв. Хорошо?

На его губах небольшой блеск влаги. Я не могу отвести взгляд.

— Во время перерыва, ты позволишь мне поцеловать тебя?

Он в нерешительности медлит и пытается не улыбнуться.

— Может быть.

— Пощупать тебя?

— Возможно.

— Посмотреть на твой пенис?

Его глаза выкатываются из орбит, и он давится собственной слюной.

— Какого черта, Кэсси?!

Ладно. Соблазнение не удалось. Переходим к плану Б.

— Пожалуйста? — Я упоминала, что план Б – это неприкрытое попрошайничество?

Он смеется и запускает руку в свои волосы.

— Скажу тебе одно, Тейлор: я никогда не знаю, что в следующую секунду может вылететь из твоего рта.

Меня так и подмывает отпустить шутку насчет того, что я хотела бы взять в свой рот, но решаю, что уже и так достаточно его спугнула.

— Ладно, тогда может сыграем? — Я сажусь, упираясь коленями в пол. Он недоуменно смотрит на меня. — За каждый правильный ответ о древних, я снимаю с тебя один предмет одежды.

Он снова смеется, но в этот раз смех звучит с легкой толикой истерии.

— А если ты ответишь на вопросы неправильно?

— Тогда ты снимешь с меня одежду.

Он косится на меня и опускает взгляд на пол.

— Я думал, мы договорились не спешить.

— Договорились, и не спешим, — говорю я, беря его за руку. — Холт, единственное, что движется медленнее нас двоих – это ледник в Новой Зеландии, и откровенно говоря, он догоняет. — Я смотрю на его пальцы и глажу их. — Я просто… хочу коснуться тебя. Что в этом плохого?

Он сжимает мои пальцы в своей руке.

— Ты ведь понимаешь, что обычно это парень давит на девушку, чтобы заставить ее раздеться? В смысле, ты сейчас посягаешь на мои мужские обязанности.

Мое сердцебиение учащается, когда я замечаю, как сильно расширились его зрачки.

— Тогда надави на меня.

Он смотрит на меня с выражением неверия.

— Ничто из этого не пугает тебя, да? — тихо спрашивает он.

Я с трудом сдерживаю смех.

— Конечно, пугает. Это вселяет в меня ужас. Ты вселяешь в меня ужас. Но не настолько, чтобы я подумала, что ты не стоишь того.

Его взгляд прожигает.

— Ты думаешь, я стою того?

Я киваю.

— У меня нет сомнений.

Он сглатывает.

— Это самое сексуальное, что мне приходилось слышать.

В следующую же секунду, я оказываюсь на своей спине. Он настойчиво целует меня, придавливая всем своим весом, и я раздвигаю для него ноги. Стоит нам соприкоснуться, как он зарывается руками в мои волосы и издает мой любимый гортанный звук.

— Если мы завтра завалим этот тест, — говорит он, задыхаясь между поцелуями в шею, — виновата будешь ты. Ты же знаешь это?

Я с жадностью целую его в ответ, потом отстраняю от себя, чтобы перевернуть его на спину. Сажусь на его бедра и хватаюсь за воротник рубашки.

— Да брось. Мы можем делать и то, и другое. Хм... шесть самых известных древнегреческих драматургов. — Я расстегиваю пуговицу на его рубашке. — Феспид.

— Эсхил. — Вторая пуговица.

Отодвигаю ткань в сторону, чтобы поцеловать его в грудь. Он хватает меня за бедра и сжимая их толкается в меня своей промежностью.

— Продолжай, — шепчет он, и мне непонятно, говорит ли он о моих губах или же о греках.

— Номер три это… Софокл. — Расстегиваю еще одну пуговицу и продолжаю целовать; его кожа безумно теплая и мягкая под моими губами. — Четыре это… хмм… Еврипид. — Расстегиваю последнюю пуговицу и распахиваю рубашку, потом спускаюсь поцелуями ниже к его животу. Он отпускает мои бедра и впивается пальцами в ковер. — И пять это… — Мышцы его живота напрягаются, когда я целую их. — Э-э… пять это… — Провожу языком по его прессу.

— Боже… Кэсси.

— Не-а. Не «Боже» и не «Кэсси». Кажется, начинается на «А».

Поцелуями я поднимаюсь обратно к его соскам. Понятия не имею, так же ли чувствительны мужские соски, как женские, но все же целую их. Он выгибает спину и чертыхается так громко, что соседи наверняка слышат его.

Хорошо. Заметка на будущее: ему нравится, когда целуют его соски.

— Пять это… Аристофан. — Перехожу на другую сторону. Я изумлена тем, какой он на вкус. Солоноватый и совершенный.

— Номер шесть это… ох… боже… — Он двигает бедрами так, что я больше не могу думать. Не могу перестать наслаждаться его вкусом, лаская руками его тело и боготворя бешеное биение сердца, вызванное моими действиями.

— Шесть… это… О, черт, понятия не имею.

Он приподнимается и целует меня, его язык такой сладкий и теплый, пока я высвобождаю его из рубашки.

— Менандр. — говорит он напряженным голосом. — Похоже, теперь ты должна снять что-то. Позволь мне помочь тебе.

Он отстраняется назад и сдергивает с меня футболку, тихо приговаривая: «Боже, благослови Менандра за то, что он так хреново запоминается». Потом берет мои груди в ладони и нежно сжимает их поверх лифчика.

О, боже. Руки Холта. На моих сиськах. Я сейчас потеряю сознание.

Он сдвигает мои груди вместе и прокладывает по ним дорожку поцелуев. Легкая небритость на его подбородке царапает меня наиприятнейшим образом.

— Я фантазировал о них неделями. Они такие идеальные. Мягкие. Теплые. Красивые.

Я прижимаю его лицо плотнее к себе и тихо постанываю, пока он продолжает ласкать и целовать. Моя кожа полыхает. Каждый участок кожи вспыхивает под его прикосновениями. Мне едва ли хватает воздуха, но я не хочу, чтобы он останавливался.

Я немного приподнимаюсь, чтобы прижаться к нему теснее, и стоит мне сделать это, как я ахаю. Твердость, что я чувствую, заставляет желать большего.

Он снова ложится на пол, и я сажусь на него, спускаясь поцелуями к его животу. Уже через несколько секунд мое лицо нависает прямо над поясом его джинсов. Я поглаживаю редкую дорожку волос чуть ниже его пупка, пока он наблюдает за мной взглядом налитым тяжестью.

— Я хочу увидеть тебя, — шепчу я.

Он выдыхает.

— Тейлор, ты самая развязная девственница, которую я когда-либо встречал. Большинство боятся того, что скрывается внутри мужских брюк.

— Ты встречал много девственниц? — спрашиваю я.

— До фига. Никто из них никогда не просил меня показать им мой член. Более того, они всегда просили держать его как можно дальше. И заметь, нам всем было по четырнадцать тогда.

Я улыбаюсь.

— Глупые девочки.

Целую участок кожи чуть выше его пояса и когда поднимаю на него взгляд, вижу, как он наблюдает за мной, опираясь на свои локти.

— Ты читал мой дневник, — говорю я, не нарушая зрительского контакта и целуя его в бедро. — Ты знаешь, как я увлечена тем, что скрывается внутри.

— Да, черт побери. — Он плотно сжимает веки и стонет. — Пожалуйста, не напоминай мне о том, что написано в твоем дневнике. После того, как я прочел эту чертову хрень, у меня была эрекция больше недели. Это было пыткой.

— Так, ты помнишь, что я написала? — спрашиваю я, проводя руками по его бедрам.

— Тейлор, — говорит он низким и глубоким голосом. — Мне чертовски стыдно признаться, но я помню каждое слово. Твой дневник – все равно что Виагра.

Он сжимает свою челюсть, пока я поглаживаю его бедра, с каждым разом мои пальцы поднимаются все выше и выше. Все ближе к выпуклости, которую мне так не терпится исследовать.

— Ты сказала, мой пенис может выиграть в конкурсе, — говорит он надтреснутым голосом. — Понятия не имею, почему мне показалось это таким сексуальным. Ох, черт…

Он охает, когда я нежно провожу пальцами по всей его длине, чувствуя напряженность стянутых мышц под тканью.

— Господи. — Его челюсть сжимается и разжимается. — Ты не представляешь, что делаешь со мной. Совсем не представляешь.

Когда я расстегиваю его ремень и принимаюсь за ширинку, он не останавливает меня, но тут внезапное откровение накрывает меня: для меня-то может это все и в новинку, но он точно уже делал это со множеством девушек.

Боюсь, мне далеко до них.

— Продолжай, — говорит он, когда я медлю, в его голосе звучит отчаянная нотка. — Сжалься, женщина. Неужели ты не понимаешь, как сильно мне нужно, чтобы ты прикоснулась ко мне?

Его слова вселяют в меня уверенность, и я продолжаю, пока он наблюдает за мной, а его грудь быстро вздымается и опускается. Тихие стоны сопровождают каждый выдох. Когда ширинка полностью расстегнута, я приоткрываю ее и смотрю вниз.

— Ох… ого.

Холт не носит нижнее белье.

Дыши, Кэсси.

Я поднимаю на него взгляд. Он подергивает плечами и легко улыбается.

— День стирки.

Я снова направляю внимание на его промежность.

Когда я спускаю джинсы ниже, его эрекция опускается на живот, предоставляя мне возможность впервые увидеть его по-настоящему.

Мои прогнозы относительно его внешнего вида, оказались точными. Это член достойный награды.

Мои порно исследования показали, что члены бывают всех форм и размеров, и я правда ценю красивые пенисы, независимо от размера. Но пенис Холта в состоянии эрекции такой же, как и все остальное в нем. Непередаваемо великолепный. Большой и завораживающий.

Я нежно касаюсь его, проводя пальцами по натянутой коже. Текстура невероятна: намного шелковистее, чем я себе представляла. Провожу кончиками вдоль всей длины, и с благоговением наблюдаю, как мириады эмоций играют на его лице.

— Тебе нравится? — спрашиваю я, касаясь его более решительно.

Он не отвечает, только кивает. Его одобрение подстегивает меня, поэтому набравшись смелости, я обхватываю его пальцами и сжимаю.

— Ох, ого, — говорю я. — Ощущения удивительные.

Он стонет.

— Можешь сказать это снова.

Я осторожно двигаю кистью верх-вниз, потрясенная ощущением кожи, скользящей поверх мышцы. Поочередно следя за своей рукой и его реакцией, я вскоре становлюсь более уверенной в своем напоре и ритме

— Ох… Кэсси…

Посмотрите на него. Посмотрите, какой он красивый.

Выражение его лица прекрасно. Рот приоткрыт, брови нахмурены. От каждого движения моих пальцев его дыхание сбивается, и он стонет, либо чертыхается.

У меня возникает желание поцеловать его, поэтому не прерывая движений, я нависаю над ним и завладеваю губами. Он страстно целует меня в ответ, затем смыкает свои пальцы поверх моих и сжимает.

— Жестче, — шепчет он, и одобрительно постанывает, когда я подчиняюсь.

Не знаю, что я думала, когда представляла, каково это будет интимно прикасаться к Холту, но я точно не подозревала, что буду чувствовать такое… удовлетворение. Видеть его реакцию на мои прикосновения и слышать стоны, которые я вызываю – это без сомнения самое эротичное, что мне приходилось испытать. И когда он лихорадочно шепчет, что вот-вот кончит, меня обуревает чувство, словно я только что расщепила атом или изобрела колесо. Такая могущественная и умная.

Когда он достигает кульминации, меня завораживает.

Все его тело напрягается, и я мысленно заявляю права на его впечатляющий оргазм. Я всему виной. Я. Неопытная девственница заставила Итана Холта кончить – и весьма обильно, могу добавить – по всему животу.

Я – сексуальная богиня.

В конце Холт испускает протяжный громкий стон, и я целую его, пока он неподвижно лежит, пытаясь восстановить дыхание. Потом я приношу мокрое полотенце, чтобы помочь ему привести себя в порядок.

Когда мы заканчиваем, он натягивает на себя рубашку и застегивает джинсы, и в этот миг меня накрывает такой мощный всплеск эмоций, что я не знаю, что с этим делать. Должно быть, он замечает это на моем лице, потому что тут же притягивает к себе.

— Кэсси? Эй… — Он берет мое лицо в ладони, беспокойство окрашивает его голос. — Ты жалеешь, что сделала это? Я шутил, когда говорил о давлении на девушек. Я бы никогда не стал принуждать тебя делать то, чего ты не хочешь. Я не до такой степени мудак.

Я смеюсь и качаю головой.

— Нет, мне очень понравилось, просто… — Я глубоко вздыхаю и смотрю на него. — Я просто так рада, что заставила моего не-парня кончить. Это ненормально, что я горжусь собой?

Он смеется и поглаживает меня по щеке.

— Нет. Твой не-парень тоже гордится тобой. И это был твой первый раз? Черт, женщина. Страшно подумать, на что ты будешь способна после небольшой практики.

— Для тебя перестанут существовать другие женщины, — говорю я серьезно.

Он кивает.

— Уже перестали.

Он тяжело вздыхает, потом берет свою книгу и открывает на месте, где мы остановились.

— Не хочется это говорить, но нам действительно надо вернуться к учебе. Если, конечно, ты не хочешь, чтобы я… хм… ну знаешь, вернул должок.

Я улыбаюсь и качаю головой.

— Нет, я в порядке. Впрочем, у меня есть одна просьба, пока мы снова не углубились в учебный процесс.

— Просьба? — усмехается он. — Ладно. И какая?

— Поцелуй меня.

15

ЧУДОВИЩЕ С ЗЕЛЕНЫМИ ГЛАЗАМИ³¹

Две недели спустя

Вестчестер, Нью-Йорк

Гроув

Я смотрю на свои руки, чересчур нервная, чтобы посмотреть ему в глаза, но зная по ощущению жара на своей спине, что он в комнате.

— Тебе не следует быть здесь, — говорит он. — Я – убийца, если верить слухам. Животное, не достойное ни любви, ни человеческой доброты.

— Я знаю. До меня дошли сплетни. Они скорее вздернут тебя на виселице и станцуют на твоих похоронах, нежели хоть на секунду откроют разум и впустят чуточку здравого смысла. Они счастливы лишь тогда, когда их собственная ничтожность затмевается ошибками других, помогая им тем самым забыть то, что они ненавидят в себе самих.

— Но ты не такая?

— Нет. — Делаю глубокий вдох, чтобы унять свой бешеный пульс, и смотрю ему прямо в глаза. — Может, я и не самая умная девушка в этом городке, не самая красивая, и не самая богатая, но в людях я разбираюсь, как никто другой. И хоть о тебе болтают гнусности, я никогда этого не видела. Я видела лишь человека, который хочет получить второй шанс, но слишком горд, чтобы потребовать его.

Он сглатывает и нежно проводит тыльной стороной пальцев по моей щеке.

— Тебе нельзя говорить мне такие вещи, девочка. После этого невозможно не поцеловать тебя.

— Этого-то я и добиваюсь.

Затем он целует меня, медленно, прикосновение теплых губ и мягких рук. На мгновение я прихожу в замешательство, потому что его губы ощущаются иначе, и вкус странный, но я знаю, что это мысли Кэсси, а не Элли.

Когда мы отстраняемся друг от друга, раздается шквал аплодисментов и сцена заканчивается. Я моргаю и беру Коннора за руку, и мы поворачиваемся к зрителям.

Сегодня наша группа исполняет отрывки из сценариев, отобранные и поставленные третьекурсниками, и хоть мне было непривычно играть в паре с Коннором, а не с Итаном, я сделала все, что в моих силах, чтобы все прошло хорошо. Наш режиссер, Софи, сидит в первом ряду, хлопая и подпрыгивая, так что похоже она довольна нашим результатом.

Мы с Коннором отвешиваем поклоны и уходим со сцены. Он отрывисто обнимает меня, пока представляют следующую пару.

— Не хотелось бы хвастаться, — говорит он. — Но мы только что зажгли там.

Я киваю и улыбаюсь.

— Эти кричащие аплодисменты были отзвуками нашего великолепия.

Он смеется, и мы заходим в проем, ведущий за кулисы.

— Я только футболку возьму, а потом посмотрим на выступления остальных, хорошо?

— Конечно.

— Увидимся через пару минут.

Я только рада его отлучке, потому что есть кое-кто, кого мне очень хочется увидеть. Когда мои глаза привыкают к темноте, я различаю Холта недалеко от осветительной будки, расхаживающего из стороны в сторону и бормочущего себе под нос.

Этим вечером ему предстоит исполнить отрывок из «Гленгарри Глен Росс»³² вместе с Тройем и Лукасом, и поскольку всю неделю мы репетировали в отдельных группах, мне редко доводилось видеть его.

Я подхожу к нему и улыбаюсь. Он же едва ли удостаивает меня взглядом.

— Привет. — У меня получается весьма неплохо играть безразличие, учитывая, что мне только и хочется того, что затащить его в тень осветительной будки и всего зацеловать. — Как дела?

— Привет. — Он продолжает расхаживать и попутно делать глубокие вдохи.

— Ты в порядке?

— Да. Супер. А ты?

Он резок со мной. Избегает зрительного контакта. Я ждала более теплого приема, учитывая сколько времени мы провели врозь. Думаю, я знаю, в чем дело, но если я права, то он просто смешон.

— Холт…

— Слушай, Тейлор, мне надо разогреться, так что если ты не против…

Он отворачивается и разминает шею. Раздается громкий хруст.

Я решаю не настаивать. Ему скоро выходить на сцену и нужно сосредоточиться.

— Ты хочешь… — Я наклоняюсь так, чтобы нас никто не слышал, — ну знаешь, обнимашек? А еще я могу сделать тебе массаж стоп, если еще есть время.

Он вздыхает, но не поворачивается.

— Нет. Я в порядке. Увидимся позже, ладно?

Я осматриваюсь вокруг. Помимо Миранды, которая наблюдает за выступлением Айи и Джека, больше нет никого, кто мог бы нас увидеть, поэтому я обхватываю его тело руками и обнимаю со спины. Потом прислоняюсь щекой к его плечу и вдыхаю.

Он пахнет так чертовски хорошо, что из меня едва не вырывается стон.

Его тело напрягается, и он шепчет:

— Брось. Люди могут увидеть.

Я сжимаю его сильнее.

— Мне все равно. Я обнималась со всеми сегодня. Почему я не могу обнять единственного человека, которого мне действительно хочется? Я скучала по тебе.

Секунду он ничего не говорит, но потом его плечи опускаются, и он кладет свою руку поверх моей, переплетая наши пальцы.

— Черт, Тейлор… Я… — Он вздыхает. — Я тоже.

Он отступает назад, но взгляд, которым он смотрит на меня, ясно говорит, что истосковался он по мне ничуть не меньше моего.

Может даже больше.

Раздаются чьи-то шаги, и Коннор появляется рядом со мной. Фигура Холта тут же напрягается.

— Привет, Итан. Кэсси, готова идти?

— Да, конечно, — отвечаю я, хоть мне хотелось бы побыть с Холтом еще немного. — Ну, Итан, хм-м… ты… хорошо сыграй.

Я закатываю глаза над своей грандиозной ущербностью.

Холт одаривает меня вялой улыбкой, и мне ненавистно, что у него такой болезненный вид. Надеюсь причина в нервах, а не в нас с Коннором, но уверена, тут немного и того и другого.

— Удачи, приятель, — говорит Коннор и похлопывает Холта по плечу. — Увидимся после шоу.

Когда мы удаляемся, мне отчетливо слышно, как Холт бормочет:

— Нет, если ты попадешься мне раньше, мудак.

Несколько минут спустя объявляют выход его группы и стоит ему только ступить на сцену, как меня завораживает. Лукас и Трой вносят в сцену необходимое соперничество, подпитываемое мужественностью, но очевидно по энергетике, исходящей от Холта, что альфа-самец здесь он. Кроме того, он выглядит очень аппетитно в этом костюме и галстуке.

Их выступление заканчивается под бурные аплодисменты и после еще нескольких групповых выступлений, шоу подходит к концу. Эрика появляется на сцене и произносит речь, в которой поздравляет нас всех с великолепно проделанной совместной работой, и желает нам как следует отдохнуть за выходные.

Когда мы с Коннором идем за кулисы, чтобы переодеться, он по обыкновению обнимает меня. Я не должна находить это странным, потому что он всегда ласков со мной на физическом уровне, но принимая во внимание происходящее между мной и Холтом, я испытываю чувство вины. И без того плохо, что я всю неделю целовалась с Коннором в угоду сценке.

Не то чтобы мои чувства к Коннору выходили за рамки дружеских, но какой-то части меня интересно, каково это побывать на свидании с парнем, который не боится проявлять своих чувств на людях. Черт, мне интересно, каково это вообще ходить на свидания с парнем. То, чем мы занимаемся с Холтом, вряд ли можно назвать свиданиями. Мы в основном тусуемся у меня на квартире. А в редкие случаи, когда выбираемся на вечеринки с остальными одногруппниками, мы проводим весь вечер, избегая друг друга. Потом, когда он отвозит меня домой, мы лихорадочно лапаем друг друга, пока один из нас не кончает.

Он ни разу не пригласил меня на свидание. Он даже не приглашал меня в свою квартиру.

— Ну, увидимся на вечеринке, — говорит Коннор, когда мы расходимся в разные стороны. Я киваю и машу на прощанье рукой. Хотелось бы мне думать, что Холт возьмет меня с собой. Но если в нем и есть какое-то неизменное качество, так это непредсказуемость.

Когда я заканчиваю переодеваться, я беру свой рюкзак и иду к нему в гримерку. Я захожу внутрь и обнаруживаю его сидящим на диване и расшнуровывающим свою обувь. На нем все также надеты брюки, но рубашка, галстук и пиджак перекинуты через спинку стула, и выше пояса на нем нет ничего, кроме белой майки.

О, боже.

Я стою на месте в состоянии изнурительной похоти, наблюдая, как перекатываются его мышцы, когда он дергает за шнурки. Он поднимает взгляд и ловит меня.

Он хмурится, стягивая с себя туфли и носки.

— Ты в порядке?

— Нет. — Уверена, у меня отвисла челюсть, и я пускаю слюнки.

Он перестает возиться с обувью.

— В чем дело?

— В чем дело? — Я жестом указываю на его плечи и руки. — Вот в чем дело, мистер. Во всем этом! Я не видела тебя пять дней, и потом ты показываешься в такой одежде?!

Он упирается локтями в колени, и разглядывает себя.

— Тейлор, ты уже видела мои руки.

— Не в последнее время. И дело не только в твоих руках. Еще в плечах. В шее. И в тех редких волосах на твоей груди. И все это вместе, завернутое в этот… этот нелепый предмет одежды, который на тебе надет.

— Мою майку?

— Да! Это как завернуть само определение слова «сексуальный» в слой непреодолимой похоти. — Я досадно выдыхаю и шепчу: — Это странно влияет на меня, Итан. Это вызывает у меня желание делать с тобой странные вещи.

Мгновение он просто смотрит на меня, после чего скользит взглядом по моему телу сверху вниз, и потом снова вверх.

— Какие такие вещи?

— Ты не хочешь знать.

— Могу с уверенностью сказать, что мне очень, очень хочется знать. Вперед.

— Это слишком неловко. Ты осудишь меня.

— Тейлор, ты не прикасалась ко мне пять дней. Ты серьезно хочешь продолжать обсуждать это, или предпочтешь что-то сделать.

А он дело говорит.

— Агх. Ладно.

Я подхожу к нему и встаю на колени между его ног. Он с опаской следит за мной, когда я кладу руки на его бедра.

— Напряги бицепс, — тихо приказываю я. У него растерянный вид. — Просто сделай это.

Он качает головой, потом сжимает пальцы в кулак и выгибает свою руку, заставляя мышцы сокращаться и группироваться таким образом, что мне приходится прикусить язык, чтобы не издать неуместный и неподобающий звук.

Я наклоняюсь вперед и прижимаюсь губами к сгруппированным мышцам. Холт кажется смущенным.

Когда я провожу зубами поверх мягкой кожи и припадаю к внутренней твердости мускула, он хмурится. Я закрываю глаза и присасываюсь к тугой мышце. Он издает сдавленный стон, и когда я смотрю на него, то замечаю, что он тяжело дышит и зрачки его расширены.

Я еще раз присасываюсь к его бицепсу, прежде чем чувство унижения одерживает верх, побуждая меня отстраниться.

— Вот такого рода вещи мне хочется делать, — говорю я, садясь на корточки. — А теперь, ты не смущен тем, что тебе нравится кто-то с такими явными отклонениями?

Он опускает руку и моргает.

— Ты понятия не имеешь, да? Даже не догадываешься

— О чем?

— О том, как ты безумно сексуальна.

Он обнимает меня одной рукой и притягивает к себе, лаская пальцами мою щеку и целуя меня, резко и страстно. Его рот теплый и настойчивый. Я откликаюсь, издавая такие громкие стоны, какие вероятно было бы неразумно издавать, учитывая, что мне слышны передвижения наших одногруппников по другую сторону двери гримерной.

— Ш-ш-ш, — шепчет он, прижимая меня к себе.

Я чувствую головокружение и хватаюсь за его плечи, пока он спускается поцелуями вдоль моей челюсти вниз к шее.

— Ого, — говорю я, задыхаясь. — Если ты так реагируешь, когда я присасываюсь к твоему бицепсу, представь, как нам будет весело, когда я доберусь до остальных частей твоей анатомии.

Он тотчас же замирает.

Ну вот, опять. Он всегда так реагирует, стоит мне намекнуть, что я хотела бы сделать ему минет.

— Знаешь, — говорю я, пытаясь ослабить хватку его рук, чтобы отстраниться и посмотреть на него, — большинство мужчин реагируют совершенно иначе, когда девушки предлагают удовлетворить их орально. Ты боишься, что я не смогу сделать это правильно, потому что у меня нет опыта? Могу заверить тебя, я посмотрела достаточно порно и знаю, как правильно управляться с пенисом. Правда, я не знаю, смогу ли вобрать его целиком, как это делаю девушки в порно, но, уверена, немного практики, и я смогу…

— Чтоб мне провалиться, Тейлор… — Он выпускает меня из рук и откидывается на спинку дивана. — Ты просто… нельзя просто ходить и говорить такие вещи.

— Почему нет?

— Потому что… — Он потирает глаза, потом смотрит на меня со смесью боли и волнения. — Я стараюсь не дать этой ситуации с тобой выйти из-под контроля, а если ты продолжишь говорить подобную чушь, это станет, черт побери, невозможным.

— Ладно. Я не буду говорить.

Задираю вверх его майку и целую в живот, потом спускаюсь к поясу его брюк. Долгий, мучительный стон исходит от него.

— Нам нельзя, — говорит он дрожащим голосом. — Сюда могут войти в любую секунду.

— И? — Расстегиваю пряжку его ремня. — Уверена, им будет не впервой застукать студентов театрального факультета, ублажающих друг друга за кулисами. А у нас вся группа сексуально озабоченная, или ты не заметил?

Я поглаживаю его сквозь брюки, и хоть сопровождающий это стон звучит, как протест, он не останавливает меня.

— Ты убиваешь меня, Тейлор. Но ты же и так знаешь, да? Каждое твое прикосновение все более и более убийственно.

Слышится топот ног по другую сторону двери, и Холт вскакивает с дивана, успевая застегнуть брюки прямо перед тем, как дверь широко распахивается и голый Джек Эйвери вбегает в комнату.

— Предпраздничный парад наготы! — Он делает быстрый круг по гримерной и выходит.

— Господи. Мне ни к чему было это видеть. — Холт направляется к открытой двери. — Почему у этих чертовых дверей нет замков? Прикрой свой срам, Эйвери.

Он захлопывает дверь и плюхается обратно на диван.

— Вообще-то, — говорю я, — голому Джеку нечего стыдиться. Кто бы мог подумать, что этот чудак упаковывает световой меч больше среднего размера в свои трусы со Звездными войнами.

Холт закатывает глаза, и я посмеиваясь сажусь рядом с ним и глажу его по затылку.

— Ты был на высоте сегодня, — говорю я, водя пальцами вдоль его уха.

Он вскидывает брови.

— Правда?

— Да. Мне нравится наблюдать за тобой на сцене. Ты такой… сексуальный. И талантливый. На самом деле, я думаю, ты сексуальный, потому что талантливый. В смысле, ты еще и невероятно красивый, и это нормально для актеров мыльных опер, но они не вызывают во мне никаких чувств, потому что как актеры они ужасны. Так что да, твой талант возбуждает. Это странно? Может, мне перестать говорить?

Он улыбается и подается вперед.

— Да.

Он берет мое лицо в свои руки и нежно целует. Я хватаюсь за него руками, чтобы унять лихорадочное биение сердца.

Он отстраняется и вздыхает.

— Ты тоже талантлива. Слишком талантлива и слишком во многом.

— Значит, — говорю я, беря его за руку и поглаживая пальцы. — Ты видел мою сцену с Коннором?

Он напрягается.

— Хм... да. Я смотрел из-за кулис.

Тень волнения расползается по его лицу, и мне почти слышно, как его мозг нашептывает вещи, которые не являются правдой.

— И что ты думаешь?

— Ты хорошо сыграла.

— Хм-м-м. А Коннор?

Он пожимает плечами и встает.

— Он был неплох. Он использовал несколько банальных приемов, но, думаю, они сработали.

Он снимает штаны, предоставляя мне прекрасный вид на его задницу в темно-серых боксерах, и потом натягивает на себя джинсы.

— Значит… ты не хочешь говорить ни о чем, что имеет отношение к этой сцене?

Он хватает свитер с V-образным вырезом и натягивает его через голову.

— Нет. — Подворачивает рукава и пропускает руку сквозь волосы.

— Тебя не волнует, что я целовалась с ним?

Он садится на стул напротив меня и достает обувь с носками из-под скамьи.

— Волнует. Я просто не хочу говорить об этом.

— Почему нет?

— Потому что, — отвечает он, надевая носок, — разговоры об этом… да просто мысли об этом вызывают во мне беспричинную злость.

Ого. Он что-то да признает. Это грандиозно.

— Холт, ты ведь знаешь, что у тебя нет причин для ревности?

Он вставляет ногу в ботинок и грубо тянет за шнурки.

— Нет причин? Казалось, ты наслаждалась поцелуем. И с самого первого дня понятно, что Коннор хочет залезть в твои трусики.

Я подхожу и останавливаюсь напротив него, пока он завязывает другой ботинок.

— Не думаю, что это так. Еще на той первой вечеринке, когда я прервала наш поцелуй, мне кажется, он уже знал, что… ну…

Он заканчивает со шнурками и поднимает взгляд на меня.

— Что он знал?

Я сосредотачиваюсь на крошечной морщинке между его бровями.

— Уже тогда ему стало ясно, что мне… нравишься ты.

Он откидывается на спинку стула и вздыхает.

— Да, но это не значит, что ты перестала нравиться ему. Он просто начал это лучше скрывать.

— Тогда у него здорово получается. За всю неделю репетиций, он не подал ни единого намека.

— Не считая того, что он обжимался с тобой, конечно же.

Я моргаю.

— Хм… да. Не считая этого.

Он поднимается на ноги и делает шаг ко мне.

— Он использовал язык?

— Немного.

— Насколько немного?

Беру его за затылок и наклоняю ближе к себе.

— Примерно так.

Я целую его медленно, потом зажимаю его верхнюю губу между своими губами и нежно посасываю, а затем то же самое проделываю с нижней.

Он издает стон и отстраняется, меряя меня гневным взглядом.

— Господи, Кэсси, он целовал тебя так?!

— Хм… вроде того.

— Вроде того?!

— Да, но… все было совсем по-другому, ведь это были наши герои… а не мы с тобой. Потому все казалось неправильным.

Он опускает голову. Моих объяснений недостаточно, но я не знаю, что еще сказать.

— Между ним и мной нет той химии, что есть у нас с тобой.

— По мне так, химии у вас в избытке.

— Это была просто игра. Ты видел любовную сцену между Мирандой и Джеком? Было очень горячо, но это не значит, что Миранда сменила ориентацию и хочет запрыгнуть на Джека. Это просто так выглядело.

Он обходит меня и снимает вешалку со стойки, потом вешает на нее костюм и укладывает в чехол для одежды.

— Итан, да ладно.

— Я верю тебе, — говорит он, вешая костюм на стойку. — По логике, я понимаю, что ты сделала все необходимое для роли. Но…

— Но что?

Он засовывает руки в карманы и тяжело вздыхает.

— Мне стало не по себе при виде того, как ты целуешь его. — Он смотрит на меня, и даже сейчас он выглядит неважно. — Это свело меня с ума, и я не преувеличиваю. Я был буквально ослеплен яростью. Мне хотелось выбить из него всю дурь за то, что он прикасался к тебе.

— Как ты сделал с Мэттом, когда узнал о нем и Ванессе? — спрашиваю я.

Он горько усмехается и качает головой.

— Господи, есть хоть что-то, что моя чертова сестра не рассказала тебе?

Я подхожу к нему и кладу руки на его грудь, потом глажу его сквозь свитер.

— Итан, я бы не стала изменять тебе с Коннором.

Он опускает взгляд выглядя таким ранимым, каким я не видела его уже долгое время.

— Я знаю.

— Я бы ни с кем тебе не изменила.

— Да, но формально, ты не можешь мне изменить, потому что я не твой парень.

Поначалу его слова подобны удару кулака, но мне не стоит забывать, с кем я разговариваю.

— Самое забавное, что ведешь ты себя точно, как мой парень. — Провожу рукой вверх по его шее. — Как мой очень сексуальный и ревнивый парень.

Я вынимаю его руки из карманов и обвиваю их вокруг своей талии. Характерная ему вспышка страха загорается в его глазах перед тем, как он качает головой и гладит меня по пояснице.

— Тейлор, у тебя отстойный вкус. Есть столько парней, которые подошли бы тебе больше. Бьюсь об заклад, Коннор был бы отличным ухажером. Он был бы одним из тех отвратительных идиотов, которые дарят цветы посреди кафетерия и нанимают струнный квартет на день рождения.

— Ты хочешь сказать, что мне следует встречаться с Коннором?

— Он тебе больше подходит.

— Ах, в таком случае, мне лучше пойти и найти его. — Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но не успеваю сделать и трех шагов, как он разворачивает меня к себе и, прижимая к двери, целует, приоткрывая мой рот и проникая мягким языком внутрь.

Мысли рассеиваются, и я уже не помню, о чем мы говорили всего каких-то тридцать секунд назад.

Когда он отстраняется, мы оба еле дышим.

— Не уверен, уловила ли ты мой тонкий подтекст, — говорит он, — но мне бы очень хотелось, чтобы ты держалась от Коннора подальше, ясно?

Мое сердце бьется как одержимое.

— Будь Коннор в курсе, что ты мой парень, он бы знал, что я несвободна. Не понимаю, почему мы просто не можем открыться людям.

Он прислоняется ко мне лбом.

— Кэсси, мои предыдущие отношения были довольно-таки открытыми. Когда что-то идет не так, становится гораздо сложнее справиться с ситуацией.

— Я понимаю, но ты исходишь из того, что между нами может пойти что-то не так. Может ничего и не произойдет. Может мы будем просто счастливы вместе без всяких ссор.

Он смеется.

— Ты это про нас? Мы ссоримся все время. — Он обхватывает меня крепче руками и теснее прижимает к себе. — Пусть это побудет только между нами еще какое-то время, ладно?

Я киваю.

— Просто… мне иногда кажется, будто ты стыдишься того, что люди узнают, что я нравлюсь тебе, или типа того.

— Я не стыжусь. — Он заключает мое лицо в ладони. — Ну, вообще-то, стыжусь своей постоянной эрекции, но это к делу не относится. Я просто не хочу, чтобы люди осуждали нас и сплетничали за глаза. Уж лучше держать это в тайне.

Вздыхаю и провожу пальцами по легкой щетине на его подбородке.

— Ладно. Будем хранить это в секрете еще какое-то время, но что мне ответить, если кто-то напрямую спросит меня о нас?

Раздается шум голосов в коридоре, и он незамедлительно отступает назад и засовывает руки в карманы.

— Ври.

— А если спросит Коннор?

Его веко подергивается.

— Скажи этому мудаку, что мы помолвлены.

Наши дни

Нью-Йорк

Фоей театра «Маджестик» битком набито актерами, режиссерами, спонсорами и заядлыми театралами, которые пришли сюда по случаю одной из крупнейших благотворительных акций, организованных Бродвеем. Каждый член аудитории вложил несколько сотен долларов, чтобы увидеть отрывки из лучших спектаклей, которые в настоящее время проходят на сценах Бродвея. Все вырученные средства будут переданы в «Благотворительный Фонд Эстрадных Исполнителей Америки».

Мы с Холтом исполнили короткий отрывок из нашего спектакля в качестве превью перед премьерой и, судя по реакции публики, наш спектакль ждет оглушительный успех. Даже сейчас, когда мы проталкиваемся через переполненное фойе, люди на каждом шагу останавливают нас, чтобы сказать с каким нетерпением ждут премьеры. Я замечаю сияющего Марко на другом конце зала. Приятно знать, что весь этот ажиотаж положительный. Так мне куда легче справляться с беспокойством относительно премьеры.

Придерживая рукой за талию, Холт ведет меня к нише в боковой части фойе, где размещается чрезвычайно безвкусная статуя человека из фальшивого мрамора с неестественно маленьким пенисом, но этот уголок хотя бы находится вдали от шума и давки остальной части зала.

— Извини, что я терся об тебя, — говорит он. — Это было неизбежно в такой толпе.

— Да, в первые три раза я так и подумала. Потом же на это не было причин.

Он выглядит потрясенным.

— Тейлор, ты намекаешь, что я терся об тебя нарочно? — Он подается вперед, и я прислоняюсь спиной к постаменту статуи. — Это просто оскорбительно. Я бы никогда не опустился так низко. Реши я сексуально домогаться тебя, то сделал бы это незаметнее. Вот так.

Он одаривает меня до нелепости сексуальным выражением лица и прижимает к стене, и хоть его выходки вызывают во мне смех, правда в том, что когда его тело прижато ко мне, я едва ли могу дышать.

Громкий смех неподалеку резко возвращает меня к реальности, и колючая нервозность пробегает по моей спине при осознании того, что нас могут увидеть.

— Ладно, сэр Совратитель, хорош. — Я толкаю его в грудь, и он отступает назад. — Тут вокруг снуют репортеры. А нам не нужно, чтобы у них сложилось ложное впечатление.

— О чем? О том, что мне нравится тереться об тебя? Так это не ложное впечатление. Это неоспоримый факт. Как ты этого еще не поняла?

— Я веду к тому, что они могут подумать, что мы… ну… ты знаешь…

Его улыбка немного меркнет.

— Нет. Почему бы тебе не сказать мне?

Я вздыхаю и пристально смотрю на него.

— Они могут подумать, что мы… вместе. А мы не вместе.

Отблеск разочарования мелькает на его лице, но он быстро скрывает это. Кладет руку на постамент позади меня и наклоняется.

— Знаешь, будь мы вместе – это было бы неплохой рекламой для нашего спектакля. Только представь себе: «Реальная пара играет влюбленных на сцене». Пресса проглотит это.

— Итан…

— Конечно же, мы должны будем поддерживать слухи. Мне придется водить тебя по первоклассным ресторанам и целовать на виду у папарацци… целовать в шею… просовывать руку между твоих ног под столом.

Я вся горю при мысли об этом.

Плотнее прислоняюсь к постаменту.

— Если ты правда хочешь, чтобы спектакль стал успешным, то дашь мне поцеловать себя, — говорит он, метая взгляд между моими глазами и губами. — Прямо сейчас. Перед всеми этими людьми.

Он внимательно смотрит на меня, а я могу только смотреть на его губы, пока внутри меня идет борьба между желанием и страхом.

— Просто скажи «да», Кэсси. Не обдумывая.

Его губы близко. Слишком уж близко, чтобы суметь отказать ему.

— Итан…

— Нет, не «Итан». «Да». Или еще лучше «Да, прошу, Боже, поцелуй меня пока мы оба не сошли с ума». Еще сойдет: «Да, черт побери!» в сопровождении вскинутого кулака в воздух.

Я не могу сдержать улыбки.

Боже, я люблю его.

Мое дыхание замирает.

Ого.

Я совсем не готова встретиться с такой реальностью.

Он распознает выражение паники на моем лице и опускает голову в знак поражения.

— Ладно, никаких поцелуев, но знай: это упущенная возможность. Принести выпить?

— Да, пожалуйста.

— О, как только дело касается выпивки, так сразу: «Да, пожалуйста», но не когда это относится ко мне? Отлично. Тейлор, если наше шоу не соберет кассу, знай, это потому что ты не согласилась на мою рекламную кампанию под названием «Целоваться с Итаном как можно чаще». Надеюсь, ты сможешь жить с этим решением.

Я смеюсь и ударяю его по руке.

— Коктейль с водкой, пожалуйста.

— Да все, что угодно. — Деланно дуясь, он пробирается через толпу к бару, и стоит ему только отойти, как мне тут же его недостает.

Я выхожу из ниши и делаю глубокий вдох.

Каким бы красивым, терпеливым и забавным он ни был, внутри меня все еще есть осколок чего-то, что извивается и пылает без каких-либо причин или предупреждений, и это пугает меня, ибо такое чувство словно призрак нашего прошлого всегда будет висеть над нами, заставляя меня отталкивать его, даже когда меня будет тянуть к нему.

Я чувствую скольжение руки по своей талии и вздрагиваю от неожиданности, когда поворачиваюсь и вижу знакомое лицо.

— Коннор!

О, боже, Коннор.

— Привет, Кэсси, — говорит он и наклоняется, чтобы поцеловать меня. — Ну как ты?

— Очень хорошо. А ты?

Что он здесь делает? Уйди. Пожалуйста, уйди сейчас же.

— Отлично. Со дня на день состоится премьера новой постановки «Аркадии» в театре имени Этель Бэрримор³³.

— Я слышала! Это круто. Мне не терпится сходить на него.

— Тогда дай знать, когда захочешь прийти, и я забронирую тебе места в первом ряду.

— Было бы здорово.

Я никогда не пойду на этот спектакль. И он знает это. Я разрушила нашу дружбу.

Я – ужасный человек.

Мы погружаемся в тишину и несколько секунд просто смотрим друг на друга, пока неловкость селится между нами.

— Ты красивая, — говорит он, и я тут же опускаю взгляд, потому что больше не могу смотреть ему в глаза. — Как всегда.

— Коннор…

— Как дела с пьесой? — спрашивает он, меняя тему разговора. — Должно быть, странно снова работать с Итаном?

Я перевожу взгляд и вижу Итана рядом с барной стойкой, стоящего в ожидании своего заказа.

— Да уж. — Я заправляю прядь волос за ухо и подавляю подступающую панику. — Странно – не то слово. Он знает, что ты здесь?

Он качает головой.

— Нет. Я хотел сначала увидеться с тобой. Поздороваться. Я… я не был уверен насчет того, как много ты рассказала ему о нас. Не хотел причинять неудобства.

Вздыхаю. Неудобство, именно там я и живу последние дни. Прямо за углом Проспекта Паники.

— Я ему ничего не рассказывала, — говорю я, желая, чтобы Коннор ушел до возвращения Холта, — и буду очень благодарна, если ты не станешь поднимать эту тему. У нас премьера через неделю, и мне не хочется провоцировать драму.

— Только не говори, что вы снова вместе? — спрашивает он, и его лицо мрачнеет.

— Нет. Мы не вместе. Мы просто… мы пытаемся быть друзьями.

Когда я перевожу взгляд, вижу, что Холт уже идет к нам, и у меня возникает ощущение, что в любой момент меня может хватить удар, так быстро бьется мое сердце.

Коннор следует за моим взглядом, и ироничная улыбка появляется на его лице.

— Смотрю, некоторые вещи никогда не меняются. Не могу поверить, что после того, как он поступил с тобой, ты все также по уши влюблена в него.

Я резко вскидываю голову.

— Это неправда.

— О, да ладно, Кэсси. Даже когда ты утверждала, что ненавидишь его, ты была так зациклена на нем, что не видела других вариантов, которые были прямо у тебя перед носом.

— Коннор…

— Я бы никогда не сделал тебе больно так, как он. Но полагаю, теперь это уже просто история.

Он безразлично подергивает плечами, но я-то знаю, сколько вреда причинила и от этого осознания чувствую себя полной дрянью

— Я лишь надеюсь, что ты знаешь, какого черта делаешь, потому что если он снова причинит тебе боль… — Он качает головой. — Ты заслуживаешь счастья, Кэсси. Это все, что я пытаюсь сказать.

Я киваю. Все могло бы быть совсем иначе, сложись у меня отношения с Коннором. Но я не смогла. Пыталась. Мы оба знаем, что я правда пыталась.

— Привет, Коннор! — Холт протягивает мне напиток и потом пожимает руку Коннору. Надо отдать ему должное, с виду он искренне рад его видеть. Я же напротив, словно нахожусь на грани двух столкнувшихся миров и того гляди упаду в обморок. — Я слышал, ты играешь в «Аркадии». Поздравляю. Подбор актеров кажется удачным.

Коннор приклеивает на лицо улыбку.

— Привет, Итан. Да, все идет путем. Билеты разлетаются, поэтому мы надеемся на хороший и продолжительный период работы.

Холт улыбается и делает жест в сторону бара.

— Угостить тебя выпивкой? У них есть приличное импортное пиво. Или если ты предпочитаешь что-то покрепче, я могу принести тебе один из этих жутких розовых напитков, которые пьет Тейлор, хотя я уверен, их делают только из водки и сахара.

Коннор смотрит на меня и улыбается, но в его глазах грусть.

— Да, ну… у нее всегда был сомнительный вкус.

В воздухе что-то меняется, и когда я смотрю на Холта, вижу, как его улыбка увядает. Вот теперь Коннору действительно необходимо уйти.

Словно почувствовав нарастающее напряжение, Коннор говорит:

— Что ж, рад был повидаться, ребята, но я должен вернуться к остальным членам команды. Надеюсь, вам удастся выкрасть вечерок и прийти на спектакль. — Он смотрит на нас обоих, произнося это, но я знаю, что обращается он только ко мне.

— До скорого, Итан, — говорит он уже менее дружелюбным тоном. Потом он целует меня в щеку и шепчет: — Береги себя, Кэсси. Пожалуйста.

Он удаляется и хоть зал и полон людской болтовни и смеха, я могу сосредоточиться сейчас только на абсолютной тишине, окружающей Холта. Он отпивает несколько солидных глотков пива и делает вид, что смотрит на что-то на другом конце зала, но мне все же видно, что его взгляд туманен и рассеян. Он не видит перед собой ничего, так сильно пытается не смотреть на меня. Я вся сжимаюсь внутри, потому что точно знаю, что он сейчас скажет.

— Ты спала с ним, да? — тихо спрашивает он. В его голосе нет ни злости, ни даже боли. Лишь… смирение.

Когда я не отвечаю, он смотрит на меня, и я вижу, с каким трудом он пытается сдержать переполняющие его чувства. Его губы плотно сжаты вместе, а мое сердце бьется так громко, что звук отдается в ушах.

— Итан…

— Просто скажи мне, Кэсси. Я не собираюсь закатывать сцену. Мне просто нужно знать.

— Ты уже знаешь.

Он досадно фыркает.

— Мне нужно услышать это от тебя.

Я делаю глубокий вдох и подавляю прилив тошноты.

— Да. Спала.

Он моргает, но взгляда не отводит.

— Когда?

— Ты знаешь когда.

— После выпускного?

— Да.

— Сразу после моего отъезда?

— Да.

— Как долго?

— Три месяца.

— Три месяца?! — Он смеется, но смех отдает горечью. — Три гребаных… — Он кивает и делает еще один глоток пива, выражение его лица напряженное. — Так вы двое… что? Были в отношениях? Встречались?

— Нет. То есть… отчасти. Он хотел этого, но я просто… не могла. У меня не было к нему таких чувств. Это был просто секс.

Он снова смеется и устремляет взгляд куда угодно, только не на меня.

— Итан… я была зла и задета. Он был там. Ты – нет.

Он отпивает еще больше пива, его челюсть сжимается и разжимается.

— Ты не можешь злиться из-за того, что случилось после твоего ухода. Это нечестно.

— Я знаю, — говорит он низким голосом. — Знаю, что не должен хотеть набить морду Коннору, но… боже, Кэсси, три месяца?!

Он делает глубокий вдох, медленно выдыхает и затем смотрит на меня.

— Я знал, что ты была с другими мужчинами, после моего ухода, — говорит он. — Я подслушал ваш разговор с Тристаном в тот вечер, когда был у тебя в квартире. И как бы сильно эти слова ни убивали меня, я справился, убеждая себя, что это были безымянные, безликие парни. Случайные связи на одну ночь, которые утолили некую сексуальную потребность в тебе. Что они ничего не значили…

— Они ничего не значили. Никто из них ничего не значил.

— Коннор значил что-то.

— Нет.

— Кэсси, ты не можешь говорить, что у тебя был с ним секс целых три месяца и это ничего не значило. Одно дело – трахаться с кем-то, кого ты подцепила в баре и больше никогда не увидишь. И совсем другое – заниматься сексом с кем-то, кто тебе дорог. По меньшей мере, он был твоим другом, так что у тебя должны были быть к нему какие-то чувства.

— Очевидно, что бы я к нему ни чувствовала, этого было мало. Мне всего было мало после тебя.

Когда он смотрит на меня, я вижу его гнев. Но под гневом – боль, такая глубокая и неприкрытая, что я не могу смотреть ему в глаза, так его боль отзывается внутри меня.

— Думаешь, я не знаю, что это моя вина? — спрашивает он, наклоняясь вперед. — Я знаю это, ладно? И меня, черт побери, это убивает. И еще хуже то, что я мог отдать тебя кому-то вроде Коннора. Кому-то, кто никогда бы не обращался с тобой так, как я.

Я бросаю мимолетный взгляд на другой конец зала, где стоит Коннор. Он с беспокойством наблюдает за нами с Холтом. Наша ссора для него очевидна.

Холт переминается с ноги на ногу, стараясь держать себя в руках.

Я не знаю, что сказать ему. Его ревность беспочвенна. Так всегда было. У него никогда не было веских причин для ревности.

— Почему у тебя не сложилось с ним? — спрашивает он, ставя бутылку пива на скамью рядом с нами и опуская взгляд на пол. — Ты сказала, он хотел большего. Почему же ты не хотела?

— Я задавала себе этот вопрос так много раз, что сбилась со счета.

— И каков ответ?

Делаю вдох.

— Не знаю. Коннор думает, что я так и не дала ему шанса, потому что все еще была влюблена в тебя.

Он внимательно всматривается в мое лицо, потом облизывает губы и спрашивает:

— И что же ты думаешь?

Стараясь, чтобы мой голос не дрожал, я отвечаю:

— Думаю, он, скорее всего, прав.

Он долго смотрит на меня, пока шестеренки его мозга обрабатывают мои слова, отмечая, что я сказала «была» влюблена. Не признав своих нынешних чувств.

Я молю, чтобы он не стал меня спрашивать, потому что сказать я этого не смогу. Не сейчас. Это все равно, что вскрыть мою грудную клетку и снова отдать ему сердце, а я и близко к этому не готова.

— Ну и к чему нас все это приводит? — спрашивает он, хмуря брови. — Судя по тому, как Коннор смотрит на тебя, одно твое слово, и он уйдет с тобой отсюда прямо сейчас.

— И ты позволишь ему?

Он не сводит с меня глаз несколько долгих секунд, и потом отвечает:

— Если это то, чего ты хочешь. Если ты думаешь, что он сделает тебя счастливее, чем могу сделать я.

Делаю неровный вдох и кладу руку на его грудь, первый добровольный контакт с моей стороны за многие дни. Он удивленно моргает.

— Так, если я скажу, что не хочу тебя и не люблю, а хочу видеть в своей жизни Коннора, то ты просто… перестанешь бороться за меня? Просто… отпустишь?

Он стискивает зубы и кладет свою руку поверх моей руки, прижимая ее к груди.

— Нет.

— Почему нет?

— Потому что это будет ложью.

Я испускаю прерывистый вздох.

— Да, будет.

Вдруг его руки оказываются на моем лице, и не успеваю я вымолвить хоть слово о том, что мы в помещении полном людей, как он уже целует меня. Мое дыхание сбивается, когда его губы начинают нежно двигаться поверх моих, а ощущения так захватывают меня, что мне уже больше нет дела ни до Коннора, ни до Марко, ни до членов бродвейского пресс-клуба, которые окружают нас.

Мой желудок проделывает сальто, когда он наклоняет мою голову и целует глубже. Его дыхание шумное и поверхностное между стонами и вздохами, которые он испускает мне в рот. Придерживая меня руками за лицо и шею, он притягивается меня ближе и гладит таким образом, что я теряюсь во времени и пространстве, и просто растворяюсь в нем словно мы два легковоспламеняющихся химических соединения, которые загораются при вступлении в контакт.

Одна из причин, почему я так и не забыла Холта в том, что только он вызывает во мне такую реакцию. Остальные мужчины были подобны спичке, зажигавшей тусклую страсть, кратковременную и несущественную. Итан же, как вулкан. Бесконечный цикл упоительных извержений, пробирающих до костей.

Он прижимает меня к постаменту, его руки ласкают мое лицо, и в этот момент чувства переполняют меня. Он слишком важен, а мои чувства к нему – слишком велики для моего израненного сердца. Я отталкиваю его и, испытывая головокружение и неустойчивость, хватаюсь за его рубашку.

— Прости, — говорит он, задыхаясь. — Но… боже, Кэсси, ты не можешь просто сказать, что хочешь меня и ждать, что я не потеряю голову. Знаю, ты не можешь сейчас всецело отдаться мне, но я нуждался хоть в какой-нибудь частичке тебя. Частичке, где нет Коннора и других мужчин, с которыми ты была. И, надеюсь, Коннор, и все остальные мужчины в этой комнате видели этот потрясающий поцелуй, потому что любой, кто стал свидетелем этого, не сможет отрицать, что мы созданы друг для друга, и уж точно не сможешь отрицать ты сама.

Я отступаю назад и прислоняюсь к постаменту, еле переводя дух и стараясь успокоиться.

Он прав. Этот поцелуй рассеял все мои сомнения о том, хочу ли я снова видеть его в своей жизни, но это не значит, что я готова целоваться с ним в помещении полном наших коллег.

Я до того нахожусь под влиянием момента, что даже не замечаю, сколько камер телефонов люди направили на нас.

16

ОТРИЦАНИЕ

Шесть лет назад

Вестчестер, Нью-Йорк

Гроув

— Тейлор, просто засунь его в рот.

— Не торопи меня. Я никогда не делала этого прежде.

— Да, и лучший способ научиться – просто сделать это.

— Я не знаю, какого черта делаю!

— Перестань находить отговорки. Просто обхвати его губами и затянись. Не нужно быть гением, чтобы сделать это.

— О, боже мой, Кэсси, — говорит Зои, закатывая глаза. — Либо уже сделай это, либо передай по кругу. Другие тоже ждут своей очереди, знаешь ли.

Она с укоризной смотрит на меня, пока я разглядываю зажженный косяк в руке. Меня так и подмывает передать его другим, но я не хочу выставить себя наивной девочкой, какой, впрочем, и являюсь, поэтому зажимаю косяк между губами и глубоко затягиваюсь. В итоге, я вдыхаю едкий дым обжигающий легкие.

Все начинают смеяться, а я захожусь в приступе сильного кашля.

Холт легко похлопывает меня по спине.

— Держи губы немного приоткрытыми, когда вдыхаешь, — говорит он, сдерживая смех. — Так ты вместе с дымом вдохнешь немного воздуха, и жечь будет меньше.

— Ты не мог сказать мне этого раньше? — хриплю я, когда он протягивает мне бутылку воды.

Он пожимает плечами и улыбается.

— Ну, так же не весело.

Я ударяю его по руке и принимаюсь пить воду.

— Попробуй снова, — говорит Лукас, махая рукой в мою сторону. — Сделай так, как сказал Итан и втяни больше воздуха, потом удерживай его в легких как можно дольше. Это лучший способ словить кайф.

Я делаю, как он говорит. Дым по-прежнему обжигает, но мне удается удержать его внутри добрых десять секунд, прежде чем выдохнуть.

— Неплохо, — комментирует Лукас и все тихо мне аплодируют.

Джек берет косяк.

— Мы сделаем из тебя профессионального торчка в кратчайшие сроки.

— Зашибись, — слабо проговариваю я, снова прикладываясь к бутылке Холта.

— Я никак не могу поверить, что это твой первый раз, — презрительно говорит Зои. — Какой уважающий себя американский подросток достигает девятнадцати лет не словив кайф хотя бы раз?

Пожимаю плечами.

— Дочь Самого Строгого в Мире Папочки?

Лицо Зои искажает гримаса.

— Кэсси, это не оправдание. Ты что не смотрела «Свободных»?³⁴ Дочь проповедника делала все, разве что только проституцией не занималась после церковных служб. Наличие чрезмерно строгого папочки должно было сделать тебя более сумасбродной, а не менее. Ну и ну!

По какой-то причине, Джек и Лукас находят ее комментарий забавным и тут же покатываются со смеху. Я невольно улыбаюсь. Зои замечает это, и ее лицо проделывает очень странный танец между раздражением и радостью. Радость, в конце концов, побеждает, и она улыбается мне, а Джек тем временем передает ей косяк.

Ух ты! Марихуана обладает волшебными качествами и способна делать из смертельных врагов друзей? Напомните-ка, почему ее употребление незаконно?

Холт берет косяк у Зои и, щурясь, вдыхает. Его длинные пальцы изящно оттопырены, пока он делает затяжку, поджав губы.

Рядом со мной стонет Зои.

— Чтоб меня, Итан, у тебя самые красивые губы.

Он улыбается ей, не размыкая губ, и одновременно удерживая в себе дым, и я чуть было не задыхаюсь от сдерживаемого смеха при виде выражения вожделения на ее лице.

Она просто без ума от него.

Мне знакомы ее чувства.

— Черт, Холт, — ноет Джек. — Обязательно прибирать к рукам всех девчонок? Как насчет того, чтобы оставить кого-то нам?

Холт передает ему косяк и пожимает плечами. Затем он наклоняется и берет мою голову в руки. Сначала я шокирована, потому что такое ощущение, будто он собирается поцеловать меня – что странно, ведь последние несколько недель мы были крайне осторожны и не выказывали никаких чувств на глазах наших однокурсников. Но в последнюю секунду, его рот нависает прямо над моим, и он выдыхает, и мне становится ясно, что он хочет, чтобы я вдохнула дым.

Я вдыхаю, и каждая клеточка моего тела покалывает, а он, улыбаясь, размеренно поглаживает большим пальцем мою щеку.

Ух ты! Фейерверк у меня под кожей. Теплые покалывания.

Теперь я определенно чувствую воздействие марихуаны. Все вокруг как будто замедляется, приобретая более четкие очертания, и долгое время я вижу перед собой лишь лицо Холта. Он медленно моргает и мне слышен шелест его ресниц, когда те ударяются о нижние веки. Потом, точно в замедленном действии, он облизывает губы своим розовым языком. Глухие аккорды песни Барри Уайта³⁵ начинают звучать в моей голове.

— Поцелуй ее! — выкрикивает Джек, после чего издает противные чмокающие звуки.

Холт моргает, но к тому времени, когда он отводит взгляд, мое лицо яростно пылает, а другие части моего тела, что чуть ниже, горят еще больше.

— Так что же происходит между вами двумя? — спрашивает Джек, делая затяжку, отчего его голос звучит натянуто. — Вы правда трахайтесь?

Холт стреляет в него испепеляющим взглядом, затем вырывает косяк и протягивает мне.

— Ты такой бестактный, Эйвери. Нет, мы не трахаемся.

— Тогда чем вы занимаетесь? Поделитесь пикантными подробностями.

— Мы ничем не занимаемся, — говорит Холт. — Смени тему.

— Мне тоже интересно, — встревает Зои. — После «Ромео и Джульетты», мы все думали, что вы трахайтесь, но теперь, когда с постановкой покончено, вы едва ли касаетесь друг друга. Рассейте слухи. Расскажите нам, что происходит.

Холт вздыхает и качает головой.

— Ничего не происходит. Мы с Тейлор просто друзья. Не более.

Хоть я и знаю, что он врет, мне все же становится не по себе.

— Чушь собачья! Друзья они просто! — говорит Джек, забирая у меня косяк. — Я смутно припоминаю, как вы двое целовались на моей кровати в вечер премьеры. По крайней мере, я думаю, что это были вы.

Холт смеется, потому прислоняется к большому дереву и скрещивает руки на груди.

— Эйвери, ты был пьян и накачан дурью в тот вечер. Около часа ты разговаривал со всеми только на языке смурфиков. Это осмурфительно раздражало. Тебе померещилось.

— Ты – пустозвон, Холт, — парирует Джек. — Кэсси? Не могла бы ты подтвердить или опровергнуть, смурфишься ли ты с Холтом до потери пульса?

Мой румянец усиливается.

— Джек, могу сказать со всей честностью, что я определенно не смурфлюсь с Холтом. Подожди, «смурфиться» значит «заниматься сексом», верно?

Как, черт побери, смурфики понимают, о чем говорят большую часть времени? Что означает этот глагол? Или это существительное? Я в таком замешательстве.

— Да, Тейлор, мы говорим о сексе.

— Ну, тогда нет. Мы определенно этим не занимаемся.

К сожалению. Смурфись все к черту.

Испускаю вздох и мельком смотрю на Холта. Одна его рука в кармане, а другой он поглаживает кору дерева. Я зачарована движениями кончиков его пальцев по шершавой древесине. Никогда в жизни я так не завидовала дереву.

— Но тебе бы хотелось, да? — спрашивает Джек с понимающей ухмылкой. — Тебе бы хотелось хорошенько его отсмурфить, да? Смурфить долго и медленно? Или может быть, жестко и быстро?

Холт вперивается в Джека взглядом, и тот тут же затихает.

— Вот я бы с удовольствием, — бормочет Зои. — Я бы отсмурфила его так, что у него взорвалась бы голова. — Она поднимает взгляд, очевидно потрясенная тем, что сказала это вслух. — Ох, дерьмо. Ребята, вы все слышали, да?

— Я не слышал, — говорит Холт с наигранным неведением.

— Ну что ж, я сказала, что хочу трахнуть тебя, — поясняет Зои, накрывая лицо руками. — Вот дерьмо! Теперь нет никаких шансов, что ты меня не слышал, да?

Холт улыбается и качает головой.

— Боюсь, что нет.

— Зои, можешь оседлать меня, — предлагает Джек, жестом указывая на свои колени. — Залезай. Член приличного размера, доступ вне очереди.

Зои вскидывает брови.

— Насколько приличного?

— Девятнадцать сантиметров, — с гордостью говорит Джек.

Зои кивает.

— Приемлемый размер. Вот что Джек: когда в следующий раз я буду пьяна вдрызг, приходи ко мне. Я стану с тобой трахаться только, если не вспомню этого на следующий день.

— Ха-ха, — отзывается Джек. — Твоя потеря. Я мог бы подарить тебе лучшие две с половиной минуты твоей жизни, леди.

Мы все разражаемся смехом.

Наш смех отзывается громким эхом в тишине леса. Я кидаю взгляд на Холта. Он улыбается, но от взгляда, которым он на меня смотрит, сквозь мое тело прокатывается поток жара. Мой смех стихает, и я свожу колени вместе, стараясь ослабить ноющую боль между ног.

Знай я, что от травки возбужусь больше обычного, то не стала бы курить.

— Ребята, я умираю с голоду, — говорит Джек рядом со мной.

— Я тоже, — сообщаю я промежности Холта.

— Если мы пойдем сейчас, то по дороге на урок успеем заглянуть в кафетерий, — говорит Лукас.

Мы все встаем и, выйдя из-за деревьев с западной стороны школы, направляемся к Центральному корпусу. Трое парней идут впереди меня и Зои. Когда я замечаю, как она разглядывает задницу Холта, то даже не ревную. Его задница невероятна хороша. Она заслуживает похотливых взглядов.

— Так ты правда никогда не трахала его? — шепчет она, продолжая пялиться на его задницу.

— Не-а.

Мне хочется укусить его задницу. Не сильно. Просто слегка покусать эти упругие щечки. Не понимаю, это марихуана так на меня влияет или я страдаю странной формой фетишизма и у меня склонность кусать человеческое тело. Может быть, и то и другое.

— Бьюсь об заклад, он великолепен в постели, — шепчет Зои. — Только представь, как он дает волю накалу и страсти, которые демонстрирует в игре. Он был бы сексуальным жеребцом.

Господи, Зои, не могла бы ты заткнуться? Мне и без того трудно сдерживаться и не наброситься на него. Не заставляй меня хотеть его еще больше!

Я насильно отвожу взгляд от его задницы, и вместо этого смотрю себе под ноги.

Ого! Только взгляните на траву! Так много травинок! Такие красивые! Такие зеленые! Интересно, какой будет зелень на вкус?

— Ну и? — Зои подталкивает меня локтем. — Кто был твоим лучшим партнером по сексу?

Ну, на данный момент? Бедро Холта. И пальчики.

— Э-э-э…

— Кто-нибудь из Вашингтона?

Нет, если не считать мой старый велосипед, который терся об меня странным, но не таким уж и неприятным образом.

— Ну…

— Просто я слышала, что парни из маленьких городков бывают еще теми извращенцами.

Парень из старшей школы снял на видео, как он занимается сексом с арбузом. И огурцом. Одновременно.

— Ну, да…

— Так кто же это был?

Я снова смотрю на задницу Холта в попытке придумать ответ, поскольку уверена, что если буду смотреть на нее достаточно усердно, то все тайны вселенной откроются мне.

Рассказать ей и рискнуть быть высмеянной? Сейчас-то она ко мне добра, но что будет, когда кайф пройдет?

— Ну же, Кэсси, — подбивает меня она. — Если ты расскажешь мне про своего, я расскажу тебе про моего.

— Ну, э-э-э… — Нет, никто не должен знать. Просто придумай имя. Любое имя. — Его звали…

Боб, Сэм, Клетус, Зак, Джейк, Джоан! Любое имя подойдет! Стоп, нет… не Джоан. И не Клетус.

Зои хватает меня за руку и резко останавливается.

— О, мой бог…

— Зои…

— Только не говори, что ты…

— Нет, не произноси этого…

Она наклоняется и шепчет:

— У тебя никогда не было секса, да? — говорит она с такой долей сочувствия, словно только что обнаружила, что я умираю от рака.

Заливаясь краской, я выдергиваю руку и продолжаю идти.

— Ладно тебе, Кэсси, не злись, — кричит она мне вслед. — Я не собираюсь никому рассказывать, что ты девственница!

Ребята останавливаются напротив нас и оборачиваются. Джек и Лукас изумленно смотрят на меня. Холт же нервно косится в мою сторону, затем засовывает руки в карманы и вперяет взгляд в землю.

— Вот дерьмо, — бормочет Зои позади меня. — Извини. Я нечаянно.

— Тейлор, — говорит Джек, по его лицу растягивается широкая улыбка, — скажи, что это неправда. Никто еще не воздвигнул флаг на твоей девственной территории? Это просто неправильно.

Лукас шокировано смотрит на меня.

— Это невозможно. Как такое случилось? Ты встречалась со слепыми парнями?

Я упираюсь руками в бока.

— Может, перестанете относиться ко мне так, будто у меня редкая и неизлечимая болезнь? Я же не прокаженная, ради всего святого!

— Нет, конечно, нет, — сочувственно говорит Джек, потом подходит и поглаживает меня по плечам. — Но, Тейлор, серьезно… чего, черт побери, ты ждешь? Ты одна из тех цыпочек, которые хранят себя до свадьбы? Так позволь сказать тебе: моя мама сделала это, и это было плохое решение. Видимо, мой папа паршив в постели. Потому-то я и единственный ребенок в семье. Уверен, они занимались этим только один раз.

Я краснею.

— Я не храню себя, понятно?

— Тогда почему ты до сих пор девственница? — спрашивает Зои.

— Потому что... — я не хочу смотреть на Холта, но не могу удержаться. — Думаю, я просто не нашла еще того парня, который хотел бы со мной переспать.

При этих словах, он теряет всякий интерес к своей обуви и смотрит прямо на меня, хмуро и пронзительно.

— А вот это уже полная чушь! — смеется Джек. — Мне достоверно известно, что в Гроув есть как минимум полдюжины парней, которые отдали бы свое правое яйцо, чтобы трахнуть тебя, включая меня.

Молниеносным движением Холт ударяет его в руку.

— Ау, чувак! — Джек потирает руку и хмуро глядит на Холта. — Какого хрена это было?

— Проявляй уважение!

— Успокойся. Я уважаю ее. Это был комплимент. Кроме того, я хочу, чтобы она знала, что у нее есть варианты.

У Холта такой вид, будто его голова сейчас взорвется.

— Трахаться с тобой – не вариант, ты гребаный неандерталец. Это было бы жестокое и изощренное наказание.

Джек всплескивает руками.

— Какого хрена все без конца принижают мою сексуальную доблесть? Порой я бываю очень чутким и внимательным любовником. — Он снова смотрит на меня и шепчет: — Ну как я себя разрекламировал? Если хочешь в обед прогулять журналистику, то я с радостью мог бы избавить тебя от твоего девственного бремени. Просто к сведению…

Все смеются за исключением Холта, который цедит себе что-то под нос и выглядит так, будто сейчас снова ударит Джека.

Я незаметно встаю между ними.

— Спасибо за предложение, но я пас.

Джек пожимает плечами.

— Ну, тогда ладно, но я всегда готов, если понадоблюсь. Круглосуточные услуги дефлорации по предварительному запросу. Презервативы предоставляются бесплатно.

Я украдкой смотрю на Холта и, судя по выражению его лица, он представляет себе все возможные способы убийства Джека и сокрытия улик.

— Вообще-то, — говорю я. — Я вроде как встречаюсь кое с кем, и надеюсь, он будет тем, кто сделает это.

Ого! Это не совсем то, что я хотела сказать.

Или то?

Ладно, то, что я сейчас делаю либо абсолютно гениально, либо неизмеримо глупо. Боже, пожалуйста, пусть это будет гениально.

Холт наблюдает за мной с настороженным выражением.

— Минуточку, что? — восклицает Зои. — Ты встречаешься с кем-то? С кем? Как долго? Как он выглядит? Холт, ты знал об этом?

На секунду глаза Холта наполняются паникой, но потом в них застывает стальной блеск.

— Да, кажется, она упоминала что-то о парне. По мне, так он придурок, но ей, видимо, нравится. Я удивлен, что она рассказывает вам о нем. Думал, она будет держать его в секрете.

— Ну, — начинаю я, — не вижу причин, чтобы не говорить о нем. Я имею в виду: он нравится мне. И я не считаю его придурком. Он просто… сложный.

Холт моргает несколько раз, и выражение его лица смягчается.

— Ему повезло, если ты так думаешь.

— Ну, тогда выкладывай, — говорит Лукас. — Расскажи нам, кто этот счастливчик?

Зои делает шаг вперед, ее глаза загораются любопытством.

— Да, мы знаем его?

Ладно, мозг, я знаю, ты под кайфом, но помоги мне с этим. Придумай что-нибудь правдоподобное.

— Я познакомилась с ним, когда мы ставили «Ромео и Джульетту».

А что, неплохо. Не совсем ложь, но достаточно расплывчато, чтобы они отвязались. Отличная работа, обкуренный мозг.

Все обмениваются взглядами, и Зои говорит:

— А, поклонник, да? Он увидел тебя на сцене и не смог устоять?

Я киваю.

— Хм… да… что-то вроде того.

— Тогда расскажи нам больше, — говорит Холт, и скрещивает руки на груди. — На днях ты говорила мне, что он сексуальный. Насколько сексуальный? Поконкретнее.

Густой румянец покрывает мое лицо, ведь он-то не понаслышке знает, каким сексуальным я его считаю.

— Ну и дела, Тейлор, только глянь на свое лицо! — смеется Джек. — Этот таинственный парень, должно быть, знает, как тебя завести. Ты красная, как задница бабуина. И все же, он не хочет заниматься с тобой сексом?

Делаю вдох и качаю головой.

Джек презрительно усмехается.

— Вот же чертов идиот.

— Может у него есть причины, — тихо говорит Холт.

— Ты издеваешься? — недоумевает Джек. — Ты целовался с Тейлор, чувак. Ты знаешь, как она горяча. Каким кретином надо быть, чтобы отказаться от этого? — Он поворачивается ко мне и шепчет: — Погоди-ка. Он… ну знаешь… инвалид? Или один из тех жутких религиозных фанатиков? О-о-о, или он страдает нарушением эрекции? У него не встает?

— У него нет никаких гребаных проблем с эрекцией! — вскипает Холт. — И он не инвалид, черт тебя дери!

Все смотрят на него.

Он пожимает плечами.

— Думаю, Тейлор не стала бы встречаться с кем-то, у кого неисправен, я прав?

— Ну, не знаю, — отвечаю я. — Должно быть, с ним действительно что-то не так. Как сказал Джек, какой кретин откажется от этого?

Я двигаю бедрами и изображаю сексуальное лицо, и все смеются за исключением Холта. Он просто не моргая смотрит на меня, и я не могу понять, зол ли он или же возбужден.

Это даже немного пугает, насколько эти два выражения схожи на его лице.

— Я как-то встречалась с парнем, который не хотел трахать меня, — говорит Зои, когда мы снова принимаемся идти. — Он говорил, что не хочет, чтобы я думала, что ему нужен от меня только секс; что он считает меня особенной. Что у нас действительно могло бы что-то получиться.

Я улыбаюсь ей.

— Он кажется милым. Что случилось?

Она пожимает плечами.

— Я бросила его. У меня ведь есть потребности, верно? Если он не станет удовлетворять меня, то я найду это на стороне.

Холт издает неодобрительный звук, но ничего не говорит.

— Самое странное, — продолжает Зои, когда мы заходим в кафетерий. — Из всех парней, с которыми я встречалась, он наверно единственный, кому было на меня не все равно. Может он был одним из тех редких парней, которые не хотят заниматься сексом без любви.

У меня внутри все обрывается.

В этом проблема Холта? Он не любит меня и потому не хочет спать со мной? В этом есть смысл. Может его чувства ко мне ограничиваются чисто животной похотью?

Мысль проскальзывает в мой мозг и закручивается спиралью; жар приливает к моему лицу от смущения и гнева.

— Я бросила попытки понять мужчин, — говорит Зои, рассматривая витрину с шоколадными батончиками. — Они странные.

Аминь, сестра.

Она выбирает три шоколадных батончика и идет на кассу. Лукас и Джек берут в охапки чипсы и шоколад, а я выбираю мягкое мороженое, чтобы остудить свое покрасневшее лицо.

Выхожу на улицу и сажусь за один столик с остальными, и когда к нам присоединяется Холт, я избегаю его взгляда. Сосредоточившись на мороженом, провожу языком по краю рожка, ловя капли, пока те не успели упасть. Закрываю глаза и мне почти видно, как холод скользит по моему горлу, разливаясь сверкающе синим покалыванием по моему животу, и выходя наружу сквозь поры кожи.

Я чувствую легкое прикосновение к своей ноге, и когда поднимаю взгляд, вижу, что Холт пристально смотрит на меня, наблюдая за моим ртом. Он смотрит мне прямо в глаза и мерцающему синему в моем теле немедленно на смену приходит сверкающе оранжевое тепло, тлеющее и пылающее во всех местах, где я хочу, чтобы он меня коснулся. Но только я начинаю ерзать и чувствовать неприятное тепло, как меня осеняет, что возможно только это у нас и есть – сексуальный напалм, который не требует ни дружбы, ни интимной близости.

Он снова касается моей ноги, водя носком обуви вдоль моей лодыжки и икры, и это просто нелепо, что я чувствую это прикосновение каждой клеточкой своего тела.

Ну вот, я сейчас вся сгорю. Он стремится испепелить меня изнутри.

— Мне нужно идти, — бормочу я, вставая и выбрасывая остатки мороженого в урну. — Увидимся на уроке, ребята.

— Тейлор?

Перекидываю сумку через плечо и, не оборачиваясь, пересекаю двор по направлению к театральному корпусу.

Десять минут спустя, когда я выхожу из уборной на первом этаже, Холт стоит неподалеку, прислонившись к стене с хмурым видом.

— Хей. — Он оглядывается вокруг, и лишь потом подается вперед и касается моего лица. — Ты в порядке? Иногда, когда куришь травку первый раз, начинает мутить.

С тревогой на лице он отбрасывает пряди моих волос назад, но стоит ему только заслышать чьи-то шаги, спускающиеся по лестнице, как он отступает назад и прислоняется к стене, задрав одну ногу – идеальный образ безразличия.

Я смотрю на то, как он смущенно переминается на месте в ожидании, когда студент пройдет мимо, и задаюсь вопросом: а не почудилась ли мне тревога на его лице? Может в этих не существующих отношениях, я являюсь той, кто давит на него и подталкивает к поступкам, которые он на самом деле делать не хочет? Или же хочет, но не так сильно.

— Тейлор? — Он снова делает шаг вперед. — Ты не ответила мне. Ты в порядке?

Я моргаю и качаю головой.

— В порядке.

Мы направляемся к лекционному залу, где проходит наше занятие по журналистике. Между нами висит напряжением, но я сопротивляюсь стремлению его разрядить. Я всегда была той девушкой, которая видит ошибки и пытается исправить их.

Не думаю, что я могу исправить это.

— Джек приглашает сегодня на посиделки с пиццей, — говорит Холт, когда мы начинаем подниматься по лестнице. — Хочешь пойти?

Чтобы притворяться весь вечер, что ты просто мой друг?

— Нет, спасибо.

Боже тебя упаси пригласить меня на настоящее свидание, где люди могли бы видеть, как мы касаемся друг друга.

Холт досадно выдыхает и хватает меня за руку.

— Так все, хватит! Ты слишком тихая и не такая самоуверенная. Что случилось?

Пожимаю плечами.

— Мне нечего сказать.

— Это невозможно.

— У нас занятие.

— Так значит, ты в порядке?

— Если нет, это что-то изменит?

Он хмурится, но мы вновь устремляемся вперед. Я знаю, что веду себя пассивно-агрессивно, но у него был почти месяц, чтобы доказать, хочет ли он видеть меня в своей жизни больше, чем просто сексуальное отвлечение, однако он все так же эмоционально отстранен, как и всегда. Мне это надоело.

Когда мы занимаем наши места, я обессилено опускаюсь на стул и закрываю глаза. Внутри меня режущая пустота, и пусть я не замечала ее прежде, думаю, это чувство сидит во мне уже какое-то время. Это та часть меня, которая нуждается в ком-то особенном; в ком-то, кто будет хотеть меня достаточно сильно, что не будет бояться быть храбрым. В ком-то, кто будет обнимать меня так, что станет непонятно, где кончается он и начинаюсь я.

В ком-то, кем я думала может быть Холт, но сейчас я в этом уже не уверена.

Остальная часть лекции проходит как в тумане, и хотя я периодически чувствую на себе взгляды Холта, я игнорирую его.

Не знаю, почему осознание того, что я больше не могу довольствоваться лишь малой его частью, настигло меня только сегодня. Возможно, марихуана поспособствовала очистке моего разума от похоти, которой тот был затуманен с тех пор, как у меня появились чувства к нему. Он говорил мне, что все так и будет, и что я хочу больше, чем он готов мне дать, но по какой-то причине я наивно верила, что смогу изменить его.

Очевидно, нет.

Когда лекция заканчивается, я торопливо прощаюсь с ним и направляюсь во двор, больше всего желая принять горячую ванну. Ясная погода, которая стояла в обед уступила место проливному дождю, и я стараюсь держаться козырьков крыш как можно дольше, прежде чем выйти под ливень.

— Эй, Тейлор, постой!

Несколькими шагами он преодолевает расстояние между нами, держа рюкзак над головой, но дождь начинает бушевать только сильнее.

— Ты не хочешь потусоваться сегодня?

— Не очень.

— Почему нет?

— Я просто не хочу. Это преступление хотеть побыть наедине с собой?

Вспышка боли пересекает его лицо.

— Нет, не преступление, просто… ну обычно мы проводим среды вместе, и судя по тому, как ты сегодня смотрела на меня, я подумал…

— Ты подумал что?

— Ну, создалось впечатление, что ты хотела опрокинуть меня и поцеловать. Я подумал, что может ты хочешь пошалить или заняться еще чем-то.

В этом-то и проблема, Итан. Ты думаешь, мы просто шалим.

— Нет, я пас. Хотя, спасибо за предложение.

Я прибавляю шаг, и моя обувь наполняется водой. Неприятные хлюпающие ощущения только сильнее натягивают во мне нервы.

Идя в ногу со мной, он перекидывает рюкзак через плечо, бросая попытки спрятаться от грозы.

— Кэсси, что происходит? Ты злишься на меня за что-то?

Я досадно выдыхаю.

— Нет. Я злюсь на саму себя. Не парься. Уходи из-под дождя.

Он хватает меня за руку и разворачивает лицом к себе.

— Я никуда не уйду, пока ты не скажешь мне, что происходит.

Я не хочу вести этот разговор сейчас, и в особенности, под промозглым дождем, но он не оставляет мне выбора.

— Итан, я просто устала от этого танца, который мы исполняем. Это всегда один шаг вперед и два назад, и пусть ты говорил, что так все и будет, по какой-то причине я решила не верить тебе. Меня достало принуждать тебя к поступкам, которые ты делать не хочешь. Так что… да… вот что происходит. До завтра.

Я поворачиваюсь и иду прочь, пытаясь ускользнуть от дождя, что бессмысленно; и пытаясь опередить его, что невозможно.

— Стой! Кэсси, поговори со мной.

Он снова разворачивает меня к себе, и волосы липнут к его голове, а капельки воды стекают по его носу.

— Не о чем говорить. Ты – это ты, а я – это я, и ты был прав, когда говорил, что нам не стоит что-либо начинать. Мы хотим совершенно разного и, думаю, я наконец-то поняла, что меня это не устраивает.

— Какого черта? Это из-за того, что сказали Зои и Джек?

Я досадно ворчу и сопротивляюсь рвению надавать тумаков по его невежественной груди.

— Нет, это не касается ни Джека, ни Зои, ни кого-то еще! Это касается нас! Это из-за того, что я жду от тебя поступков, которые ждать не стоит. Из-за того, что я хочу романтики, свиданий, и близости, которые предполагают больше чем просто обжимания и оргазмы. И из-за того, что я хочу рассказать нашим друзьям, что таинственный парень, с которым я встречаюсь, и который может завести меня одним лишь взглядом или прикосновением – ты. И, прежде всего, это из-за того, что я зла на саму себя, потому что влюбилась в парня, который сказал мне прямо – не влюбляться в него! Вот в чем дело! И теперь уже слишком поздно, и я чувствую себя самой последней идиоткой на Земле, потому что ты никогда не дашь мне того, в чем я нуждаюсь и мне следовало быть умнее, и не ждать от тебя этого.

Он, моргая, смотрит на меня мгновенье, вода ручьем стекает по его ресницам.

— Я думал, ты хочешь дать нам шанс. Именно это я и делаю. Чего ты еще хочешь?

Я смахиваю воду с лица, не вынося ощущение стекающего по щекам дождя.

— Боже, каким же бестолковым идиотом ты бываешь иногда! Я хочу большего. Чего угодно. Всего. Да хоть чего-нибудь, ради всего святого! Вот чего я хочу от тебя. Ты способен мне это дать?

Он смотрит на меня, желваки ходят по его челюсти. Он не отвечает.

— Так я и думала.

Я пытаюсь уйти, но он держит меня за руку. Его лицо омрачается, как грозовое небо.

— И что теперь? На этом все? Либо все, либо ничего? Если я не подарю тебе свои яйца в бархатной коробочке, то мы не сможем быть вместе? Откуда, черт возьми, это взялось? Я думал, тебе хорошо, когда мы вместе. Что ты довольна тем, как все обстоит.

— Ну что ж, я не довольна! Мне ненавистно прятаться то тут, то там, словно я преступница и то, что мы делаем – неправильно. Я не стыжусь того, что ты нравишься мне, Итан, но похоже ты не можешь сказать того же. Единственная причина, почему я согласилась держать наши отношения в секрете в том, что я думала, что тебе просто нужно время, чтобы осознать, что ты хочешь большего, но видно я была неправа. Ты даешь мне так мало себя, насколько это только возможно, одновременно сводя с ума тем, как сильно я хочу тебя.

— Думаешь, я не хочу тебя так же сильно? Господи, Тейлор ты, черт возьми, издеваешься надо мной?

— Я думаю, ты хочешь меня, но недостаточно, чтобы кому-то в этом признаться!

— Какого хрена другие имеют значение? Ты знаешь, что я хочу тебя! Я не могу скрывать то, что ты делаешь со мной.

— Я не говорю о сексуальном влечении, Итан! Я говорю о желании быть со мной. Я понятия не имею, что для тебя значу. Не знаю, есть ли у тебя ко мне настоящие чувства или я просто доступное тело. Удобное, но не столь необходимое.

— Ты думаешь, с тобой удобно?! — Он смотрит на меня несколько долгих секунд в таком гневе, что не может сформулировать слова. — С тобой, черт побери, не так-то и удобно! Будь с тобой удобно, я бы не сходил с ума! Будь с тобой удобно, я был бы способен сосредоточиться на учебе, попасть на которую у меня ушло три гребаных года, и не отвлекался бы постоянно на то, как сильно хочу тебя! Какой бы ты там ни была, Тейлор, нельзя сказать, что с тобой удобно!

— Тогда кто я для тебя? Скажи мне! Просто открой уже свой рот и объясни, что ты ко мне чувствуешь! Думаю, я была довольно откровенна касательно того, чего я хочу, но все, что я получаю взамен – то, чего ты не хочешь.

— Хочешь знать, чего я хочу? — говорит он, бросая рюкзак на землю. — Прекрасно. Я хочу этого.

Он обхватывает мое лицо руками и притягивает к себе. Меня застает врасплох, когда он заключает меня в объятия и целует так, словно он тонет, а я его кислород. В этом поцелуе нет ничего осторожного, ничего отдаленно двусмысленного и нечестного. Это чувственно и потрясающе; его жгучее отчаяние распаляет меня, несмотря на холод и дождь. Долгие минуты он целует меня с такой настойчивостью, что мир переворачивается, потом выравнивается, и проделывает новый оборот вокруг своей оси.

Он целует меня вдоль шеи, его голос груб и напряжен:

— Вот чего я хочу, Кэсси. Я не смогу выразиться еще яснее. Даже не пытайся отрицать и говорить, что не хочешь этого. Зачем ты все так усложняешь?

Он целует меня снова и все превращается в смешение рук, языков и губ. Это несправедливо, что он так объясняется, потому что спорить с этим я не могу. Ощущения слишком велики, чтобы их описать; и слишком сильны, чтобы отрицать, и хоть это никак не улучшает положение, мне хочется забыть обо всем плохом.

Но именно это я и делала все это время. Закрывала глаза и уступала. Была ослеплена желанием, и игнорировала свои чувства. Я не могу продолжать это делать.

Он тихо стонет, когда я вырываюсь и по взгляду его глаз ясно, что он понимает, что то, что он предлагает – недостаточно.

Отступаю назад, и мы смотрим друг на друга, оба запыхавшиеся и промокшие насквозь.

— Я не могу больше притворяться, что мне этого достаточно, — тихо говорю я. — Я никого не обманываю. Ни тебя, ни наших друзей, ни особенно саму себя. Если когда-нибудь будешь готов стать настоящим, дай мне знать.

— Кэсси…

— Увидимся на занятиях, Итан.

Я ухожу, каждый мой шаг тяжел как свинец, в желудке разливается желчь. Поворачивая на дорожку, ведущую к моему дому, тайком оглядываюсь.

Он все также стоит на том же месте, где я его оставила; руки сцеплены на затылке, голова опущена. Во мне возникает нездоровый порыв рвануть назад и заставить его забыть обо всем, что я только что наговорила. Что я приму от него все, что он готов мне дать.

Но я не могу этого сделать. Это было бы очередной ложью.

Вместо этого, ежась от холода, я иду к своей квартире и отпираю дверь дрожащими руками. Только я оказываюсь внутри, как сбрасываю с себя одежду и направляюсь в ванную, преисполненная решимости простоять под горячим душем до тех пор, пока порыв вернуться к нему, не пройдет.

К сожалению, когда спустя вечность горячая вода сменяется холодной, я все еще жду.

Наши дни

Нью-Йорк

Я стою у прилавка кафетерия через дорогу от театра, когда чувствую прикосновение теплой руки к своему бедру. Я поворачиваюсь, ожидая увидеть Холта, но вместо него, вижу Марко, который улыбается мне с многозначительным взглядом.

— Мисс Тейлор.

— Мистер Фиори.

— Хорошо отдохнули на вчерашней благотворительной акции?

Его тон и приподнятая бровь намекают на то, что он видел, как мы с Холтом целовались.

Проклятье.

— Да, прекрасно.

— Не сомневаюсь.

— Пожалуйста, не поднимайте из-за этого шумиху.

— Что? Два моих главных актера зажимаются в углу, как парочка подростков? Даже не мечтай.

— Это ничего не значило.

— Дорогая моя, я видел вещи, которые ничего значат, и позволь тебя заверить: то, что вы делали вчера с мистером Холтом, определенно не из этого числа. Я думал то, как вы целуетесь на репетициях горячо, но, очевидно, это меркнет в сравнении с реальной вещью.

— Марко…

— Все в порядке. Я не расстроен. Напротив, в восторге. Можешь представить, как пресса выкрутит это?

Из меня вырывается стон, когда бариста протягивает мне кофе.

— Серьезно? Думаете, они видели?

— Я уверен в этом. Наш публицист хочет встретиться с нами до начала репетиции. Полагаю, внимание каждого бродвейского сайта и бульварной газеты обращено на это. Вы двое у всех на устах.

— О, боже.

Он смеется и ободрительно похлопывает меня по плечу, ведя меня к выходу из кафетерия и помогая перейти улицу. Когда мы заходим в репетиционную студию, я сбрасываю с себя сумку и иду в дамскую комнату, пытаясь унять прилив тошноты.

После того, как мы с Холтом покинули мероприятие, он проводил меня домой.

Когда мы дошли до моей квартиры, он поцеловал меня на ночь.

Ну, по правде говоря, это было больше чем просто поцелуй. Это больше походило на петтинг всего тела в вертикальном положении напротив двери моей квартиры. В действительности, если бы Мистер Липман, который живет через площадку, не чихнул, пока подглядывал за нами в глазок, как извращенец, мы бы наверно загремели в тюрьму за абсолютно незаконный акт в общественном коридоре.

Когда же я наконец-то смогла оторваться от него, то была в растерянности равносильной растерянности гетеросексуала на трансгендерном конкурсе красоты. Я дала себе слово, что не буду спешить с Итаном. Я намеревалась не спешить, и все же всего за один вечер, я как-то умудрилась дважды поцеловаться с ним, дойти до чрезвычайно насыщенной второй базы и завладеть его бейсбольной битой прямо через перед его брюк.

Ни в одном сценарии пьесы, это не считается медленным.

Когда я возвращаюсь в репетиционный зал, Холт уже там. Его лицо озаряется при виде меня.

Стоит мне только остановиться перед ним, как он сразу обвивает меня руками и привлекает в свои объятия. Он не пытается придать этому жесту интимность, но получается именно так.

Его дыхание обдает теплом мое ухо, когда он шепчет:

— Доброе утро. Я соскучился. — Его голос пропитан событиями вчерашнего вчера – страстный с малой долей самоуверенности.

— Привет. — Мой же голос целенаправленно ничего не выражает. И не обнадеживает.

Он отстраняется. Его улыбка исчезает, и свет уходит из глаз.

— Кэсси?

Помещение наполняется людьми. Наш публицист, Мэри, влетает в зал точно крошечное волосатое торнадо с охапкой бумаг и айпэдов.

— Смотрю, у вас двоих был интересный вечер. У меня была организована целая рекламная кампания, чтобы заставить весь город говорить об этом спектакле, но вы умудрились создать вирусные видео всего одним публичным сеансом поцелуя. Отлично сработано!

Она выкладывает все свои материалы на стол. Среди них фотографии, на которых наши губы с Итаном не на шутку плотно сомкнуты вместе. На каждом айпэде проигрываются разные видеоролики с нашим поцелуем.

Черт побери, как много людей засняло нас?

— Это еще цветочки, — говорит Мэри, кликая накрашенным ногтем по одному из дисплеев. — Вот у этого очень художественный угол обзора, который позволяет нам увидеть проблески языка. Гляньте!

Все смеются. Меня тошнит.

— Итак, — продолжает Мэри. — Этим утром мне уже поступило десятки запросов на интервью, так что нам нужно разработать стратегию. Естественно, я за «Воссоединение бывших влюбленных в новой пьесе», поскольку это сметет все билеты. Люди любят, когда страсть на сцене подлинна. Если все согласны, я набросаю несколько пресс-релизов и опубликую их к обеду.

Она метает взгляд между Марко, Итаном и мной.

Как и следовало ожидать, Марко и Итан ждут моей реакции.

Так же, как и следовало ожидать, что мой ответ будет:

— Черта с два!

Мэри начинает бушевать. У меня нет желания ее слушать.

— Мне нужно покурить. Вернусь через минуту.

Хватаю сигареты и зажигалку. Когда Итан дотрагивается кончиками пальцев до моей руки, я не останавливаюсь.

Только я оказываюсь в переулке, как сразу пытаюсь поджечь сигарету, но моя верная зажигалка Zippo именно сейчас решает предать мое доверие. Я щелкаю роликом снова и снова, но кремень отказывается зажигаться.

— К черту все!

Прислоняюсь к стене и закрываю глаза. Когда до меня доносится звук открывающейся двери, я, даже не глядя, знаю, что это он.

— Кэсси?

Я держу глаза закрытыми. Легче не видеть его.

— Пожалуйста, посмотри на меня.

Я не могу. Я хочу быть сильной, а один лишь взгляд на него делает меня самой слабой женщиной на всей планете.

— Посмотри на меня или я поцелую тебя.

Это срабатывает.

Открываю глаза и вижу, что он хмуро смотрит на меня, его руки скрещены на груди.

— Не хочешь мне сказать, какого черта происходит?

Я вскидываю руки.

— Это повсюду. Фотки. Видео. Блог посты.

Он непонимающе смотрит на меня.

— И?

— И… люди болтают, что мы якобы вместе.

— Ну и хорошо. Как сказала Мэри, это отличный рекламный ход.

Его спокойствие раздражает.

Я напрягаюсь и пытаюсь уйти, но он хватает меня за плечи и не дает сдвинуться с места.

— Кэсси, стой. Почему тебя это так пугает? Без обид, но ты не особо волновалась прошлым вечером, когда мы чуть не осквернили твою лестничную площадку.

— Для начала, то, что мы делали на площадке, было только между мной и тобой…

— И мистером Липманом.

— …и не должно красоваться в каждой бульварной газетенке города!

Я толкаю его в грудь, и он отступает назад, давая мне личное пространство, необходимое для дыхания. Его выражение лица по-прежнему преисполнено раздражительного спокойствия, и меня бесит, что он не разделяет мое негодование.

— С каких пор тебя волнует, что думают люди? — говорит он. — Нашу химию на сцене никак не скрыть. Кому какое дело, что мы делаем еще и за сценой? Ибо все и так думают, что я по-настоящему трахаю тебя во время постельных сцен.

Он не понимает меня, а все оттого, что я выражаюсь недостаточно ясно. Объяснения ранят его. И все же какой-то части меня абсолютно все равно.

— Итан, в глазах всех, кто знает нас… кто знает нашу историю… я буду выглядеть самой последней идиоткой в мире, если приму тебя обратно. И загвоздка в том, что они, скорее всего, правы. Они знают, как я была опустошена, когда ты ушел, и теперь я целуюсь с тобой, как ни в чем не бывало? Какая я, должно быть, дура!

При этих словах он застывает на месте. Мышцы его челюсти напрягаются.

— Кэсси, я проделал над собой большую работу, чтобы быть в состоянии хотя бы думать о том, чтобы наладить с тобой отношения. Промелькни у меня хоть на секунду мысль, что я могу снова причинить тебе боль, то меня бы здесь не было. Ты не можешь просто довериться мне?

Качаю головой.

— Нет. Именно в этом и проблема. Я не доверяю тебе, и не знаю, смогу ли когда-нибудь довериться снова. Где-то в глубине моего подсознания, я всегда буду ждать очередного подвоха. Бояться, что в твоих глазах снова появится тот безжизненный, отстраненный взгляд. Как мы можем снова быть вместе, зная это?

Его взгляд становится холодным.

— Зная, что мы чувствуем друг к другу… что мы всегда чувствовали друг к другу… как мы можем не быть вместе? Даже не пытайся говорить мне, что когда-нибудь сможешь полюбить кого-то так же сильно, как меня, потому что как бы самоуверенно это ни звучало, это полная чушь. И я чувствую то же самое по отношению к тебе. Любой другой будет лишь дешевой заменой для нас. Как ты этого не понимаешь?

Делаю глубокий вдох. Сердце стучит, как отбойный молоток.

На полном ходу мы несемся вперед, словно в гоночной машине, и я понятия не имею, окажемся ли мы в раю или же врежемся в дерево.

Судя по прошлому опыту, врежемся в дерево.

— Может нам стоит просто… сделать шаг назад, — предлагаю я. — Посмотрим, как пройдет премьера, а потом… не знаю. Переосмыслим все.

Он издает короткий смешок и фыркает.

— Переосмыслим. Ну, еще бы. — Он проводит рукой по волосам.

— Итан, журналисты вольны намекать на что угодно, но, когда они спросят, вместе мы или нет, я скажу, что нет, и это будет правдой.

Я вижу мимолетную боль в его глазах, но он по-прежнему спокоен. Мне хочется кричать от досады, ведь при этих словах он должен был устремиться прочь в приступе ярости. Вместо этого, он пристально смотрит на меня с такой проницательностью, что пальцы моих ног поджимаются. Он подается ко мне и кладет руку на стену рядом с моей головой, потом наклоняется так близко, что наши носы почти соприкасаются.

— Кэсси, делать шаг назад и отталкивать меня – абсолютно разные вещи, а ты именно отталкиваешь меня. Позволь сэкономить уйму твоих сил и сказать, что ты так просто не избавишься от меня. Я не могу жить без тебя, и что еще важнее – не хочу. Так что вперед: паникуй сколько хочешь. Я все также буду здесь, когда ты закончишь. Понятно?

Он не сводит с меня пристального взгляда, пока я не киваю в знак того, что услышала его слова. После, его взгляд задерживается на мне еще на одну секунду, отчего у меня чуть ли не подгибаются ноги.

— Вот и отлично.

На этом он разворачивается и исчезает внутри театра.

В конце дня, мы даем серию интервью для прессы, в которых оба отрицаем, что нас связывают романтические отношения. Судя по реакции интервьюеров, ясно, что никто нам не верит.

17

БОЛЬНОЙ И УТОМЛЕННЫЙ

Шесть лет назад

Вестчестер, Нью-Йорк

Гроув

Я вздыхаю и переворачиваюсь на другой бок. Снова.

И снова.

И снова.

Смотрю на часы: 1:52 ночи.

Проклятье!

Беру телефон с прикроватного столика и проверяю его.

Полностью заряжен. Нет пропущенных вызовов. Нет сообщений.

Не знаю, почему я так удивлена. Я серьезно думала, что моя маленькая речь под дождем положит конец его комплексам? Я же не столь наивна!

Но все же вот она я: лежу в два часа ночи, задетая отсутствием его звонков и сообщений.

Кидаю телефон обратно на столик, потом отворачиваюсь и закрываю глаза.

Просто перестань о нем думать. Если он захочет прийти, то придет. А если нет…

Что ж, если он не придет…

Я подтягиваю ноги к груди, пытаясь подавить расцветающую внутри боль.

Если он не придет… жизнь продолжится. Я буду в порядке.

Я буду в порядке.

Лежу в темноте и повторяю одну и ту же фразу снова и снова, и даже когда сон наконец завладевает мной, мне все еще не верится в это.

— Ого, дерьмово выглядишь, — замечает Руби, когда я, волоча ноги, захожу в кухню.

— Спасибо.

— Он не звонил?

— Нет.

— Идиот.

— Да уж.

Я сажусь за кухонный стол, Руби же ставит передо мной тарелку с серой яичницей.

Я с сомнением кошусь на нее.

— Не начинай, — предупреждает она. — Даже такие как я могу готовить яйца.

— Серьезно?

— Не знаю. Раньше никогда не пробовала. И все же, уверена, получилось вкусно.

Я закидываю немного в рот, в то время как она открывает холодильник. Меня едва не выворачивает. Не знаю, как возможно так сильно испортить яйца, но Руби это как-то удалось.

— Вкусно? — оглядываясь, спрашивает она.

— Объедение, — отвечаю я с набитым ртом. — Тебе стоит попробовать. — А то с чего бы мне страдать в одиночку?

— Ты собираешься звонить ему? — спрашивает она, наливая мне сока.

— Нет.

— Хорошая девочка. Ты сделала все, что могла. Пусть теперь побегает за тобой.

Я с трудом проглатываю яйца и заодно свою паранойю.

— А если нет? В смысле, что если он не станет бегать за мной?

— Он станет.

— Но что, если нет?

— Он точно станет.

— Руби, блин, но что если нет?

Она прекращает возиться с едой и смотрит на меня.

— Кэсси, этот парень просто без ума от тебя. Ему может потребоваться какое-то время, чтобы понять, что он жить без тебя не может, но он поймет. Поверь мне.

Вздыхаю и начинаю водить яйцами по тарелке.

— И что же мне делать, когда я увижу его сегодня?

— Веди себя равнодушно.

— Я не знаю, как это делать.

Она ставит свою тарелку на стол и садится рядом со мной.

— Просто… будь вежливой. Дружелюбной, но не слишком. Если он затронет тему ваших отношений, тогда и говори об этом. Если же нет, придерживайся нейтральных тем: погода, политика, спортивные команды, как сильно ты хочешь оседлать его пульсирующий твердый член. Ой, подожди. — Она хмурится и поднимает палец кверху. — Вычеркни последнее. Он уже знает об этом.

Я смеюсь и стараюсь не морщиться от отвращения, доедая остатки ужасной яичницы.

— Он уступит, Кэсси. — говорит Руби, поднося вилку ко рту. — Поверь мне. Он наверно заснул вчера весь в слезах, и теперь не может дождаться встречи с тобой, чтобы признаться в своей вечной любви. Может он даже сделает предложение.

Я закатываю глаза, она же кладет немного яичницы в рот и тут же давится.

— О, черт! Какая гадость! Почему ты не предупредила меня?

Я отпиваю сок с самым невинным выражением лица.

Должна признать, я уделяю себе чуть больше внимания, когда собираюсь на занятия. Крашусь немного ярче обычного и выпрямляю волосы. Надеваю облегающий топ и обтягивающую юбку.

Никогда не думала, что стану одной из тех девушек, которые пользуются своей внешностью, чтобы показать мужчине, какую красоту он упускает, но, как видно, я одна из них. А ведь одна из причин нашей ссоры в том, что я хочу, чтобы он хотел меня не только физически.

Лицемерка, вот кто ты, Кэсси!

К тому времени когда я занимаю место в аудитории, где проходит занятие по истории театра, я уже сплошной клубок нервов.

Но оказывается, что мое беспокойство неоправданно. Холт не появляется. В начале, мне кажется, что он просто опаздывает, но к обеду приходится признать, что этот день он прогулял.

Не могу поверить в это.

Я думала, к этому времени он обдумает наше положение и захочет поговорить, но не тут-то было, он снова выбирает легкий путь и уклоняется от проблемы.

Мысленно обозвать его подонком никак не поможет приглушить чувство разочарования, но я все же делаю это.

Он не звонит весь четверг – ни днем, ни вечером, и не объявляется на занятиях в пятницу. К субботе, Руби уже вне себя оттого, что я то и дело проверяю телефон и бормочу под нос непристойности, когда не вижу на экране новых уведомлений.

— Кэсс, может уже угомонишься? Дай парню немного времени. У него больше проблем, чем печатают в журнале People. Нельзя ожидать, что он изменится волшебным образом только потому, что ты этого хочешь.

— Я знаю, Руби. Знаю, что мои ожидания нереалистичны и неразумны, но почему он не звонит?! — Откидываюсь на спинку дивана и обхватываю голову руками. — Нет, серьезно, я сойду с ума, если не поговорю с ним. Как он может просто оборвать все связи? Не понимаю.

— Мальчики странные.

— Как будто я ничего для него не значу.

— Рискну и предположу, что это не так.

Сажусь прямо.

— Я позвоню ему.

Руби вырывает телефон из моих рук.

— Нет, не позвонишь. Ты пойдешь со мной в спа-салон, чтобы на пару часов прекратить убиваться по нему. Я не доверяю тебе. Стоит мне оставить тебя одну, как ты позвонишь ему.

— Я скучаю по нему.

— Знаю.

— Мне хочется знать, скучает ли он по мне тоже.

Она садится рядом и обнимает меня за плечи.

— Кэсси, он скучает по тебе. Я уверена.

Мне все больше и больше кажется, что она не права.

В воскресенье, я чувствую онемение.

Ну, онемение большей части моего тела. Моя вагина адски болит, а все потому, что вчера Руби убедила меня, что процедура бразильской эпиляции поможет мне выкинуть из головы Холта.

И она не ошиблась.

На протяжении получаса, что заняло удаление лобковых волос с корнем, я напрочь забыла о Холте и сосредоточилась на составлении способов, которыми смогу поранить Руби и не угодить за это в тюрьму. В итоге, я составила двадцать три способа.

Теперь она делает мне педикюр, чтобы загладить свою вину, но она все еще в моем черном списке.

Звонит мой телефон, мы обмениваемся взглядами и одновременно тянемся за устройством. Он взлетает в воздух, и мы бросаемся за ним, как кошки, потом Руби ловит его и протягивает мне. Смотрю на номер абонента и быстро нажимаю «ответить».

— Привет, Элисса.

— Кэсси! Слава богу, ты ответила! Итан с тобой?

Я смотрю на Руби.

— Хм… нет. А что?

Руби хмуриться и наклоняется ближе, чтобы подслушать.

— Я не могу дозвониться до него, а когда я разговаривала с ним в четверг, его голос звучал ужасно. Сейчас же он не отвечает на звонки. Боюсь, он совсем нездоров и не в состоянии сходить к врачу.

— Тебя не было дома на выходных? — спрашиваю я.

— Нет. До вторника я буду в Нью-Йорке с мамой и папой. Так ты не видела его?

Провожу рукой по волосам.

— Нет. Мы как бы… поссорились в среду. С тех пор я не видела его и не разговаривала с ним. Я думала, он просто избегает меня.

Элисса выдерживает паузу.

— Такое возможно. Это на него похоже. Но он обычно отвечает, когда я звоню, а сейчас – нет. Могу я попросить тебя о большом одолжении?

У меня сводит желудок.

— Ты хочешь, чтобы я сходила и проверила как он?

— Да, пожалуйста, Кэсси.

Руби яростно мотает головой и шепчет: «Черта с два!», размахивая руками, как безумная.

Я со стоном хватаюсь рукой за голову.

— Элисса, я не знаю. То, что было после ссоры… не думаю, что он хочет видеть меня сейчас.

— Кэсси, я бы не стала тебя просить, если бы это мог сделать кто-то другой. Ты его единственный друг.

— А как же Джек и Лукас?

— Ты шутишь? Сейчас девять утра воскресенья. Скорее всего, они валяются полупьяные в какой-то клумбе. Кроме того, ты всерьез думаешь, что если Итан нездоров, Джек и Лукас смогут ему помочь?

Веский аргумент. Я хмурюсь и делаю глубокий вдох.

— Так и быть. Я проверю как он. Но если я умру от передозировки унижения, ты оплатишь мои похороны.

— Спасибо! Ты удивительная! Позвони мне, когда доберешься туда, чтобы дать знать, как он.

— Подожди, Элисса! Мне нужен твой адрес.

— У тебя его нет?

Вздыхаю.

— Нет. Я никогда не была в вашей квартире.

Мне буквально слышно ее неверие.

— Ты, черт побери, издеваешься надо мной? За все время, что вы тусовались вместе, он ни разу не привел тебя туда?

— Нет.

— Дай-ка угадаю: это одна из причин, почему вы поссорились?

— Можно и так сказать.

— Мой брат – придурок.

Да, но я хочу, чтобы он был моим придурком.

— Ну, — говорит Элисса, — Руби знает, где мы живем. Думаешь, она сможет тебя отвезти?

Руби драматично закатывает глаза, и поднимает руки в знак поражения.

— Да, думаю, я смогу убедить ее.

— Хорошо. Спасибо, Кэсси. Я у тебя в долгу.

— Не то слово.

Двадцать минут спустя Руби останавливается перед уютным жилым домом. Всю дорогу я провела моля Бога, чтобы Холт был при смерти, потому что это единственное объяснение его молчанию, которое не вызывает боль у меня в груди.

— Их квартира – номер четыре, — говорит Руби, указывая на второй этаж. — Я подожду здесь на случай, если он вовсе не болен, и ты решишь расправиться с ним. Не могу же я загреметь в тюрьму, как соучастница. Я слишком красивая.

Выхожу из машины и иду к дому. Здание не суперсовременное, но чистое и стильное. Полная противоположность моему месту жительства.

Поднимаюсь на нужный этаж и нахожу четвертую квартиру, потом делаю глубокий вдох и решительно стучусь три раза.

Внутри тишина.

Стучусь снова, громче и более настойчиво. Вновь ничего, и маленькая крупица обиды, которую я носила в себе с момента нашей ссоры, расцветает и обращается в бутон боли.

Его нет.

Возможно, он с другой девушкой.

Возможно, испытывает оргазмы без обязательств, что были у него со мной.

Подавляю боль.

Я уже собираюсь было уйти, как до меня доносится шум по другую сторону двери. Слышится приглушенное шарканье, затем грохот, за которым следует тихое: «Вот черт!».

Когда я поворачиваюсь обратно, дверь приотворяется на крошечную щелочку, открывая моему взору заспанного и растрепанного Холта, который прищурившись в недоумении смотрит на меня.

— Тейлор? — Его голос такой хриплый и низкий, что звучит как Барри Уайт на стероидах. — Что ты здесь делаешь?

Огромная волна облегчения накрывает меня.

— О, боже, Холт, так ты действительно болен! Отвратительный видок!

Он хмурится и дрожа прислоняется к дверному косяку.

— Ты проделала такой путь, чтобы позлорадствовать? Без обиняков, но это просто низко.

— Нет, прости, — говорю я, пытаясь совладать с собой и окидывая взглядом его сальные волосы и взмокшее лицо. — Элисса попросила меня прийти и проверить тебя. Ты не отвечал на звонки, и она волнуется.

Он громко кашляет, вызывая ужасные хрипы в бронхах.

— Это просто простуда, — хрипит он, сильнее приваливаясь к стене. — Я буду в порядке.

Прикладываю ладонь к его лбу. Он весь горит, а темные круги под глазами свидетельствуют о том, что он не спал несколько дней.

— Ты не в порядке. У тебя грипп. Ты что-нибудь принял?

— Тайленол закончился, — говорит он, потом снова кашляет. — Думаю, мне просто нужно поспать.

Он закрывает глаза и слегка отшатывается в сторону, и я тотчас спешу поддержать его. Из одежды на нем только тонкая футболка и хлопковые боксеры, и пусть он весь липкий и горячий, он все равно дрожит.

— Пойдем, — говорю я, заводя его внутрь и усаживая на диван. — Посиди минутку. — На спинке дивана лежит одеяло, я хватаю его и накидываю ему на плечи. Он плотно укутывается в него, затем ложится и закрывает глаза. Его зубы постукивают от холода.

— Итан?

— Хм-м-м? — Он уже почти спит.

— Я вернусь через минуту, ладно? Нам нужны лекарства.

Он что-то невнятно бормочет, а я в свою очередь наспех осматриваю содержимое кухни и ванной, после чего несусь вниз к ждущей в машине Руби. Даю ей список медикаментов, которые нужно купить в аптеке и прошу поторопиться. Когда я возвращаюсь обратно, Итан все также лежит на месте, тихо бормоча и постанывая.

Его сильно лихорадит. Пока Руби не вернулась с тайленолом, я должна постараться сбить температуру. Один раз я выхаживала своего папу, когда у него случилось воспаление легких, мама тогда уехала на йога-курорт. Так что с процедурами я знакома довольно хорошо.

— Итан, ты можешь сесть?

Он кашляет и пытается принять сидячее положение. Меня настораживает звук, исходящий из бронхов.

— По-моему, у тебя бронхит. Тебе нужно показаться врачу.

— Нет, — говорит он осипшим голосом. — Осадок в моем горле зеленый. Это бактерии. Врач просто пропишет антибиотики, а у меня есть немного в ванной, в шкафчике за зеркалом.

— Антибиотики вот так просто хранятся у тебя дома?

— Папа – фармацевт.