Пляжное чтиво

Глава двенадцатая

Белая

Вернувшись в свою квартиру, чтобы зайти в туалет (во второй раз за час) около половины второго в субботу днем, я обнаружила мелькающий красный огонек на автоответчике. Моя первая мысль была о Шеле. Увидев указатель двух вызовов, я подумала о Джефри и его неожиданном бегстве накануне.

Однако мочевой пузырь не дал мне возможности выслушать сообщения, и я побежала в ванную, обмочив по дороге купальник. Инфекция мочеиспускательного канала. Или я выпила утром слишком много кофе? Я вспоминала симптомы, которые сама же перечислила в нескольких статьях: частота и невозможность терпеть — именно то, что я сейчас испытывала. И оставалось только ждать классического тика в конце. Ни тика, ни жжения. Слава Богу, почки в порядке… пока.

Сменив купальник, я решила сказать Джефри — я была уверена, что звонил именно он, несмотря на заявление Робин, — что не могу увидеться с ним вечером, так как занята с Шелом. Я также была уверена, что второе сообщение на моем автоответчике — новая мольба голодного сына, и совсем забыла, что сегодня — суббота и мать — последний человек на свете, с кем подросток захотел бы провести субботний вечер.

Оба сообщения оказались от Айры Пресмэна. Первое — о том, что в лаборатории не нашли во мне ничего страшного, и я должна позвонить в его офис в понедельник и записаться на прием. Второе — приглашение на ужин и обещание перезвонить в половине шестого. Он вспомнил в конце концов, где мы встречались раньше, и сказал, что чувствует себя скорее моим другом, чем врачом. "Это было в супермаркете, не так ли?" — спросил он. "Интересно, что еще он вспомнил?! "

Вернувшись на пляж в сухом купальнике, я с удовольствием увидела, что Элиот наконец прибыл. Робин раскладывала ленч, состоящий из огромных сэндвичей — целых батонов с мясом, сыром и помидорами, которые Элиот купил по дороге. Они не заметили меня.

— Рада видеть вас, незнакомец, — сказала я Элиоту, останавливаясь у розового зонтика.

Он улыбнулся и помахал рукой. Повернувшись на мой голос, Робин ухмыльнулась.

— Привет, Алисон! Элиоту удалось вырваться…

— Я вижу. Приятного аппетита, — сказала я и пошла к своему зонтику.

— Чудесный джемпер! — крикнула Робин мне вслед, имея в виду серый обтрепанный хлопчатобумажный джемпер Шела, который я выхватила из кучи белья и накинула на свой купальник.

Надев светофильтры, я наблюдала за Робин и Элиотом поверх журнала, пытаясь представить эту странную пару в интимном объятии. Но все, что приходило мне в голову, — огромный Элиот, потеющий над аккуратной маленькой фигуркой Марджори Эплбаум, как будто написанное мною было реальностью и как будто я была свидетелем его искушения, ее махинаций, их обмана. И мне стало жаль Робин, и я почти простила ее неблагоразумный поступок с Марти Стейнером, поступок из моего компьютера, который я считала реальным.

Постепенно стиралась тонкая линия между реальностью и вымыслом, и я чувствовала, как стираюсь сама в безмятежности знойного дня.

Непослушная прядь Айры Пресмэна поднялась на горизонте моего пляжного сна. Затем рядом с ней, как в зеркале, появился темный треугольник между моими бледными бедрами. Я почувствовала тепло губ Айры. Он поднял голову. Но это уже был не он, а Карл.

— Привет, миссис Даймонд, — сказал он. "Как странно, что мой муж называет меня миссис Даймонд", — подумала я. Затем снова:

— Миссис Даймонд…

—… Миссис Даймонд! Вы не спите?

Я открыла глаза и обнаружила лейтенанта Фиори. В одной руке у него была книжка, которой он прикрывал глаза от солнца, в другой — туфли с засунутыми в них носками. Я смутилась от того, что впустила его на очень частную территорию своего сна, хотя уже помнила его содержание очень смутно.

— Что привело вас сегодня на пляж? — с трудом выдавила я.

— Сообщение, которое вы вчера оставили. О записной книжке. Я перезвонил, и когда отозвался автоответчик, решил, что в такой прекрасный день вы на пляже. Надеюсь, вы не возражаете. И, кроме того, у меня был скрытый мотив.

Я снова покраснела, подумав, что это за скрытый мотив.

— Я считала, что только у подозреваемых бывают скрытые мотивы, — пошутила я, пытаясь перехватить инициативу.

— Ничто человеческое нам не чуждо! — рассмеялся он. — Но сначала главное. Расскажите мне о записной книжке, которую вы нашли.

— Особенно нечего рассказывать. Мой сын нашел ее в лифте через несколько дней после смерти Марджори. Он приходил обедать. Мальчики вырастают, но иногда еще нуждаются в своих мамочках, — тоскливо отклонилась я от темы, еще не совсем придя в себя после сна. — И дело не только в еде… Извините. Он скоро уезжает в колледж в Чикаго… Ну, в общем, записная книжка из красной кожи, размером с карманный телефонный справочник, и на первой странице стоит имя Марджори Эплбаум.

— Странно, что техники не заметили ее в уикэнд, как вы думаете?

— Я не думала об этом, — сказала я, размышляя… "Действительно странно… если Шел на самом деле нашел ее в лифте, как он сказал, а не в квартире Бренды, как я написала". — Подростки иногда ведут себя странно, не так ли, лейтенант?

— Вы не могли бы принести ее мне, миссис Даймонд? — вежливо спросил лейтенант Фиори, не замечая мои странные ассоциации.

Он был чрезвычайно вежлив, этот очень молодой человек. И красив. Не загорелый и мускулистый, как спасатели и служители пляжа, но привлекателен и сексуален. "Интересно, сколько ему лет, если он действительно так молод, как выглядит, а выглядит он не больше, чем на двадцать пять. И он так вежлив потому, что я настолько старше его? Или у него скрытый мотив? Слышал ли он о женщинах Мамтрахбурга? "

— Сейчас? — спросила я, испугавшись, что он пойдет со мной в мою квартиру… будет со мной наедине… а я в купальнике… влажном после волнующего сна.

— Если не возражаете, я подожду здесь и немного пожарюсь на солнце. Видите ли, когда расследуешь убийство, не остается времени для пляжа.

Конфликт между облегчением и разочарованием от отсутствия у него намерений в отношении меня не дал мне осознать сразу его определение кончины Марджори: "убийство".

— Вы сказали "убийство"?

— Ну, именно так мы расследуем этот случай на данной стадии, миссис Даймонд. О самоубийстве не может быть и речи.

И тут я вспомнила, что читала в газете… запертая изнутри балконная дверь.

— Я схожу за книжкой, — сказала я, вставая, натягивая джемпер на купальник и подхватывая босоножки. — Я вернусь через минуту. Посидите… и угощайтесь виноградом… он в сумке.

— Спасибо. Я почитаю, — сказал он, показывая обложку книги "Рубец времени".

Пятьдесят с чем-то тысяч книг издаются ежегодно, а лейтенант Фиори читает мою! Двое моих знакомых читают на этой неделе "Рубец времени". "Какое странное совпадение", — подумала я, направляясь к дому. Я поднялась в свою квартиру, взяла книжку и пролистала ее в последний раз, записывая на клочке бумаги: желтый, розовый, зеленый, оранжевый, бирюзовый, сине-белый, темно-синий, желто-оранжевый — вместе с первой и последней датой на каждой странице. Затем я подошла к балконной двери и захлопнула ее, чтобы посмотреть, не может ли замок защелкнуться сам по себе. Он не защелкнулся. Я попробовала снова. Он не защелкнулся, но как будто чуть-чуть шевельнулся. Может, если защелка расшатана… и вдруг я снова почувствовала давление в мочевом пузыре. Я бросила исследования и пошла в ванную комнату, размышляя об инфекции, когда накапало не больше наперстка мочи. Однако снова ни тика, ни жжения, ни предательского розового пятна на туалетной бумаге, заметила я с облегчением.

Вернувшись на пляж, я нашла лейтенанта удобно устроившимся в моем шезлонге и жующим маленькую гроздь зеленого винограда. Читающим.

— Не думала, что у полицейских есть время читать романы, — сказала я, вручая ему красную книжечку. — Вернее, подобную литературу.

— Ничто человеческое нам не чуждо, — снова сказал он, вставая и улыбаясь.

"У него обаятельная улыбка", — подумала я.

— Мне кажется, это я уже где-то слышала. Между прочим, как вам нравится этот роман? — не удержалась я.

— Вы знаете, я читал все книги Слоан И. Даймонд и решил, что автор — женщина.

— Неужели?

— Вы читали книги Даймонд, не правда ли? О, конечно, читали… это популярное чтиво… особенно на пляже.

— Вообще-то я никогда не читаю книги на пляже, — солгала я, сказав первое, что пришло мне в голову, и немедленно испытав угрызения совести. Я солгала офицеру полиции… как преступница.

Он помолчал, улыбнулся и вдруг сказал:

— Вы не подпишете мне эту книгу?

— Что?

— Вашу книгу. Вы подпишете ее?

— Я не понимаю…

— Но ведь вы написали эту книгу. Все знают, что Слоан И. Даймонд — псевдоним.

Я в замешательстве таращила на него глаза.

— У этой книги медицинская тема, и произведения Даймонд отличаются сексуальностью и тайнами.

"Он знает!" — подумала я, со страхом вслушиваясь в его анализ.

— Миссис Даймонд, — продолжал он, подчеркивая мое имя, — вы — писатель, вы специализируетесь в медицине. И хотя вы кажетесь скромной, даже несколько чопорной… Но, возможно, в этом ваша тайна. Только Слоан И. — анаграмма Алисон, — нанес он последний удар с раздражающе самодовольным видом.

— Поймали, — сказала я, немедленно сдаваясь, устрашенная властью его полицейского значка. Или так я попробовала убедить себя. На самом деле я хотела, чтобы он знал. Его открытие возбудило меня. Нетрудно прятать что-то от тех, у кого нет причин искать, поняла я. Это прозрение могло бы объяснить много маленьких загадок жизни.

— Лейтенант, пожалуйста, пусть это останется между нами. Никто не знает, кроме моего литературного агента и издателя.

— Слово чести! — сказал Фиори.

И его бойскаутский салют и непокорный темный локон напомнили мне Айру Пресмэна, мой сон, и я снова покраснела.

— Не думал, что Слоан И. Даймонд так легко краснеет, — сказал Фиори, и его улыбка показалась мне плотоядной.

— Ну, если это все, лейтенант… — я отвернулась, садясь в шезлонг, чтобы у него не появились какие-нибудь ложные мысли.

— Еще только одна деталь — и я ухожу, миссис Даймонд.

Я замерла.

— Автограф, — произнес он, улыбаясь и вручая мне книжку и авторучку.

Я открыла книгу на титульной странице и написала: "Тайному почитателю… с наилучшими пожеланиями. Слоан И. Даймонд". "Мой первый автограф… и последний", — подумала я, чувствуя неловкость от того, что лейтенант смотрит на меня по-новому.

— Благодарю вас, миссис Даймонд, — сказал Фиори. Забрав книжку и прочитав надпись, он снова отдал честь. — Это будет наша маленькая тайна.

Он был уже на полпути к променаду, когда я почувствовала неожиданную жажду тепла и выдвинула шезлонг на солнце. Закрыв глаза, я представила Фиори и услышала его слова: "Наша маленькая тайна".

Я ненавидела тайны. Не говорить, то есть молча отрицать правду, — это ложь, вывернутая наизнанку. Я выросла в семье, где все было тайной: от денег до болезни, от секса до смерти, где "не говорить" было паролем моего детства. Странно, что именно я создала самую большую тайну — тайное я.

Меня затопили воспоминания об Эви — в ее доме, в моем доме… как ее опускают в могилу. Ее самоубийство было тайной. Только из газет я узнала, что Эви погибла не в автокатастрофе, как мне сказали.

Несмотря на жару, меня охватила дрожь. "Почему, — удивлялась я, — почему я подумала сейчас об Эви? Может, потому, что недавно говорила о ней… или потому, что падение Марджори с балкона похоже на падение Эви с моста. Правда, Эви не упала, а прыгнула. Там не было никаких разговоров об убийстве. Там были свидетели".

Иногда мне казалось, что я тоже стала свидетелем самоубийства Эви, хотя и была в милях от моста, когда это случилось. Я ясно помню сильное чувство вины, когда узнала правду о ее смерти. Я где-то читала, что это обычная реакция на самоубийство.

И теперь я была единственным, пусть и несовершенным, свидетелем падения Марджори. И хотя едва знала ее, я должна признаться в интуитивном понимании ее смерти. Как еще объяснить удивительное совпадение между моей книгой и записной книжкой Марджори с цветными страницами. "Это должны быть зонтики, — подумала я. — Они все были там, как и в моей книге: зеленый, синий, желтый, розовый. И там были другие цвета".

Оглядевшись, я заметила оранжевый зонтик Марчи Кобрин (стройной матери двух детей, находящихся в данный момент в лагере, жены адвоката, человека, чьего имени я не могла вспомнить, похожего на образ "до" в рекламе лекарств для похудания); сине-белый полосатый зонтик Дебби Какой-то (блондинки, жены врача, матери троих детей: двоих в лагере, одного в Европе — женщины, которая каждый день занималась на пляже аэробикой и чье лицо так натянулось после недавней подтяжки, что казалось пришитой маской); темно-синий зонтик женщины по имени Синди или Минди, которая флиртовала в рабочие дни со спасателями, пока ее красивый муж Адам работал в городе.

Желто-оранжевого полосатого зонтика не было на пляже, но я знала, что он принадлежит Лилиан Слоткин, женщине примерно моего возраста, которую Робин называла Брильянтовой Лил из-за огромного количества дорогих украшений, в которых та выплывала на пляж, включая брильянтовый браслет, золотые с брильянтами часы, брильянтовое ожерелье, брильянтовые серьги, брильянтовое кольцо на левой руке и огромную жемчужину, усыпанную брильянтами, на пальце правой руки. Она была замужем за очень привлекательным седовласым мужчиной, чьего имени я тоже не знала, по-настоящему богатым, если верить тому, что я слышала. И ходили слухи, что она получала новый образец ювелирного искусства каждый раз, как он заводил интрижку. В этом году у нее были новые часы. "Не за Марджори ли", — подумала я.

И бирюзового зонтика не было сегодня на пляже. Его владелица была одной из молодых круглогодичных обитательниц Башни. Несмотря на обильный макияж, старивший ее, она была явно моложе меня. И она очень редко появлялась на пляже. Я не видела ее с самого начала своего отпуска, то есть уже неделю. Но если она появлялась, на ней обычно был простой черный купальник без бретелек, высоко вырезанный на бедрах. Ее черные волосы и густые черные брови драматично дополняли светло-голубые глаза, обведенные черным карандашом.

Поскольку эта молодая женщина была не замужем, ее появление в записной книжке могло бы удивить меня, если бы я не знала, что это Тиш Гордон, предполагаемая любовница Марти Стейнера (согласно Робин, которая слышала это от Элен Кац, у которой был нюх на подобные вещи), и ходили слухи о "любви втроем"… Нет, это я придумала в своей книге.

Надо не забыть рассказать лейтенанту Фиори о своей теории цветов.

Я увидела Бренду Форестер под красным зонтиком и вспомнила, что в книжке Марджори не было "красной" страницы. Странно. Бренда не замужем, и записную книжку нашли в ее квартире… Нет, это было в моей книге. Но эта деталь казалась тревожно реалистичной. И учитывая слухи о лесбиянских наклонностях Бренды… "Нет, это Робин сказала в моем сне. Но в сон это должно было прийти откуда-то, — подумала я. — Возможно, сплетня, которую я слушала вполуха, а потом забыла. В конце концов, я не из тех, кто обращает внимание на сплетни". В любом случае, учитывая остальные слухи о Бренде-мамтрахалке, можно предположить, что она способна на что угодно. Например, на лесбийскую связь с Марджори.

"Как… Боже избави! Как связь с Шелом, который вполне мог найти записную книжку Марджори в квартире Бренды… в пятницу, когда умерла Марджори… после того как Бренда заманила его к себе, чтобы успокоить боль от смерти своей любовницы… "

Но было слишком отвратительно думать об этом, так что я выбросила все эти мысли из головы и тут же услышала свое имя.

Подняв глаза, я увидела, что Робин машет мне, направляясь с Элиотом к променаду. "Наверное, идут домой заниматься любовью", — подумала я, помахав в ответ и вспомнив свой прерванный эротический сон с Айрой Пресмэном. Я закрыла глаза и постаралась снова войти в свою фантазию, рассчитывая на особую изоляцию, создаваемую шумом прибоя и убаюкивающим ветром. Но несмотря на все старания представить лицо Айры Пресмэна, под черным локоном снова появилось лицо Карла.

Когда я впервые встретила Айру, именно его локон привлек мое внимание, и я помнила его долго после того, как забыла лицо. Странно, что он напомнил мне Карла, ведь не его волосы, а рот заинтриговал меня. Его полные, прекрасно очерченные губы, губы, которые он часто облизывал во время разговора, тревожно чувственные, слишком чувственные для его чисто выбритого лица и удивительно соблазнительные. Думая о прошлом, вспомнила, что именно я спровоцировала не только наш первый поцелуй, но и большинство наших любовных ласк. За исключением первого раза.

Мне был почти двадцать один год, я училась на старшем курсе университета Темпл в Филадельфии, специализировалась в журналистике и встречалась с доктором Карлом Даймондом, акушером-гинекологом старше меня на тринадцать лет. Мы познакомились летом во время моей практики по социологии в университетской больнице, где он работал.

Я не очень много помню о первых месяцах знакомства с Карлом — только благоговение перед его почтенным возрастом и степенью. Он был мил и прекрасно развлекал меня: театры и изысканные рестораны. Он не пил и не курил и очень уважительно относился к моим родителям, чем завоевал одобрение моего отца, но мать не доверяла ему. "Он слишком стар для тебя", — говорила она, имея в виду, что ему нужен только секс. Но прошло несколько свиданий, пока мы поцеловались — непорочное событие, инициированное мной.

Затем каждый субботний вечер и иногда по пятницам мы куда-нибудь ходили, иногда с Филом Краузеном и его подружкой, и в эти вечера я несла свою юность в неловком одиночестве. В конце концов мы обычно сидели в гостиной моих родителей. Я слушала его тихие рассказы о его родителях и больнице и, не в состоянии подавить желание дотронуться до его губ, тянулась и целовала его. Он никогда не сопротивлялся. Его тело было теплым и хорошо пахло, и у меня появлялись чувства, которых я никогда не испытывала раньше. Хотя нельзя сказать, что я никогда раньше не целовала мужчин. Я целовала мужчин, но я все еще была девственницей. Может, так случалось потому, что Карл был старше, и я ожидала, что целуя старшего мужчину, должна чувствовать что-то другое. Или, может, потому, что он был другим. Более молодые приятели были требовательными, жадными, а Карл был пассивен и ласков, джентльмен… может, слишком джентльмен.

И вот как-то в пятницу вечером почти через шесть месяцев после нашего первого свидания, Карл повел меня посмотреть его новый кабинет. Он давно обещал, но все никак не мог собраться. Этот вечер я буду помнить всегда, хотя мои воспоминания, возможно, ближе к тому, что я написала позже, ближе к эмоциональным, а не истинным фактам. История началась…

«Присцилла Перкинс, ведущая кулинарной передачи местного телевидения, никогда впоследствии не могла вынуть блюдо из духовки, не испытывая приступа сексуального возбуждения, разрывающего ее тело. Каждый раз, когда ее взгляд падал на сине-белые клетчатые кухонные хваталки, она краснела, так как эти хваталки приобрели для Присциллы совершенно новое значение.

… Стэн гордо показывал ей маленькую лабораторию, где его лаборантка делала исследования мочи и крови, два кабинета, которые он делил со своими тремя коллегами. Образ доктора Стэнли Бенсона в белом халате за письменным столом под дипломами произвел на Присциллу огромное впечатление. Она испытала что-то вроде благоговения. А потом Стэн привел Присциллу в одну из четырех смотровых комнат с устрашающими столами. Стоя в дверях комнаты номер два, она представила себе доктора Стэнли Бенсона, сидящего на крутящемся стуле между стременами кресла… между ногами пациентки… женскими ногами. Ее сердце забилось сильнее.

— О чем ты думаешь? — спросил Стэн.

— Производит сильное впечатление.

— Наше оборудование — произведение искусства.

— Я вижу, — сказала Присцилла и захихикала, узнав сине-белые клетчатые кухонные хваталки-варежки на подставках для ног со смешно торчащими большими пальцами.

— Тебе нравятся наши чехольчики? — спросил Стэн, проследив направление ее взгляда.

— Такие же хваталки в моей телевизионной кухне, — сказала Присцилла, снимая одну варежку и натягивая ее на руку для дальнейшей инспекции.

— Их принесла жена моего партнера. Металл неприятно холодит голые ноги. Я думаю, вы это знаете.

— Вообще-то нет. Я никогда не была у гинеколога.

— Никогда?

— Да, — застенчиво сказала Присцилла, возвращая варежку на место и снова чувствуя себя очень молодой и неопытной.

— Ну тогда садитесь, я проведу демонстрацию.

— Нет, спасибо, — она сделала шаг назад.

— Не раздевайтесь… просто для знакомства.

Ей было неловко, но он явно возбудил ее любопытство вместе с другими чувствами, которые у нее не было времени определить, так что она осторожно села на край кресла, покрытого белой простынкой.

Стэн встал перед ней, положив ладони на ее колени.

— Расслабьтесь, Присцилла, — сказал он. — Позвольте мне положить ваши ноги…

— Нет, я думаю, в этом нет необходимости, — прервала она его, уже немного одумавшись.

— Ничего страшного, — настойчиво уговаривал он, расправляя ее длинную юбку.

— Я правда не думаю…

— Ну не волнуйтесь, я только покажу вам, — настаивал Стэн, нежно снимая ее босоножки и опуская ее голую левую ногу в объятия кухонной варежки.

Не желая сопротивляться и казаться глупо недоверчивой, слишком осторожной… слишком юной… она расслабилась, откинувшись на высоком кресле, и позволила Стэну положить ее правую ногу в другое стремя. Ее колени встретились.

— Спасибо, я поняла, — сказала Присцилла, натягивая юбку на колени и хихикая от смущения.

Стэн подошел к ней сбоку.

— Вот так, — сказал он, откидывая спинку кресла и не обращая внимания на ее слабую мольбу об освобождении.

— Мне это не очень нравится, — сказала Присцилла, чувствуя себя смешной и уязвимой. Особенно уязвимой.

Но Стэн наклонился и поцеловал ее.

— Ну, мисс Перкинс, что привело вас сюда сегодня? — игриво спросил он.

Ее застенчивость исчезла под чарами его нежного поцелуя и интригующего приглашения в мир фантазии.

Забыв о своей неуклюжей позе, она включилась в игру.

— У меня какие-то странные боли, доктор, — сказала она.

— Где? — спросил он.

— Здесь, — ответила она, поднося пальцы к губам.

— Я думаю, мы можем с этим справиться, — сказал Стэн, снова целуя Присциллу, на этот раз более настойчиво. Его рука скользнула под ее блузку, коснулась в первый раз ее груди, вызвав целое море ощущений, привлекших ее внимание к своему телу.

— Я думаю, нам надо продолжить исследование, мисс Перкинс, — сказал он, вынимая руку из блузки, поднимая юбку и кладя ладонь между ее бедрами.

— Как тепло, мисс Перкинс. Может, у вас лихорадка? — сказал он и снова поцеловал ее.

Присцилла чувствовала, как его ладонь скользит под ее трусиками, убеждая ее поддаться нахлынувшему любопытству. Она приподнялась и спустила трусики на бедра.

— Я помогу, — сказал он, садясь на вращающийся стул между ее ног и удаляя изящный барьер. — Только разведите колени.

Лицо Присциллы вспыхнуло, руки похолодели и задрожали, когда Стэн нежно развел ее ноги, открыв прохладному воздуху укромные части ее тела; предвкушение его прикосновения усилилось, и когда она почувствовала его, оно было нежным и неотвратимым. И когда он прижался губами к ней, все ее существо сосредоточилось на единственной точке, на единственном желании. И затем вдруг она почувствовала, что ее тело одновременно выворачивается и наружу и внутрь, требуя освобождения от давления в тысячи раз сильнее всего, что она чувствовала до сих пор, в своей постели от своей руки. Как будто тысячи иголок впились в пальцы рук и ног, и все клеточки ее тела как будто обрушились в черную дыру страсти, увлекая за собой весь окружающий мир. Она услышала свой крик как будто из другого измерения и затем почувствовала его толчки в своем теле, как будто он доставал до самой ее сердцевины. Вся Вселенная сосредоточилась между ее ног… ног, закрепленных в стременах с клетчатыми сине-белыми кухонными варежками».

… Вернувшись домой, я облегчила душу, записав все необычные события этого вечера на больших листах желтой линованной бумаги мягким карандашом. Я перечитывала написанное снова и снова в течение нескольких следующих недель, страстно и тщетно желая дальнейших шагов Карла, пока задержка менструации не ввергла меня в пучину страха и вины. Вот тогда я и спрятала исписанные страницы в папку с университетскими работами. И только много лет спустя, найдя этот отрывок, я вплела его в свой первый рассказ, заглавную историю "Закусок".

Вспоминая об этом на пляже, я снова видела черный локон Карла между моими белыми бедрами и блаженствовала во власти вожделения и откровенных желаний. Я плыла по теплым волнам, накрывающим меня с головой, бегущим дальше… пока меня снова не разбудил мой мочевой пузырь.

По пути к Башне я встретила на променаде лейтенанта Фиори, надевающего носки и туфли.

— Миссис Даймонд! Я как раз возвращался к вам…

— Всего один последний вопрос? — спросила я, не в состоянии сопротивляться аналогии с детективом из телесериала.

— Представьте себе, да… — начал он.

— Ну, я рада, что вы еще здесь, лейтенант, потому что у меня есть теория, — сказала я, почувствовав неожиданное желание доставить ему удовольствие.

— Я весь к вашим услугам, миссис Даймонд. Мы посидим под вашим зонтиком, и вы мне все расскажете, — сказал он, беря меня под руку.

— Я хотела зайти домой на минутку. Вы подождете меня?

— Можно сделать еще лучше. Я пойду с вами. То есть если вы не возражаете…

Мой зудящий мочевой пузырь не дал мне возможности возразить. Правда, я и не была уверена, что хочу возражать.

— Идемте, лейтенант, — сказала я, натягивая босоножки, и он поспешно надел туфли на босые ноги…

«— Чудесная квартира, — сказал лейтенант Фиори, входя к Алисон.

— Спасибо. Я сейчас вернусь к вам, — сказала Алисон, направляясь к ванной комнате.

Лейтенант Фиори прошел на балкон, оперся о перила и глубоко вдохнул морской воздух.

— Прекрасный вид отсюда, — сказал он, когда Алисон присоединилась к нему.

— Да. Вот здесь я спала, когда упала Марджори.

— Я знаю. Вы говорили мне об этом в нашу первую встречу.

— Я просто снова расставляю декорации, потому что, как мне кажется, обнаружила нечто важное.

— Я к вашим услугам, миссис Даймонд.

— Посмотрите вниз, лейтенант. Что вы видите? — спросила Алисон, заставляя себя сконцентрироваться на деле и отвлечься от чувств, которые пробудил в ней взгляд лейтенанта.

— Неумолимые волны лижут раскаленный берег, — сказал лейтенант, придвигаясь к Алисон и впиваясь в нее взглядом.

— А на берегу, лейтенант? — продолжала Алисон дрожащим голосом.

— Люди становятся все беспокойнее под палящим солнцем, — сказал лейтенант, не глядя на пляж и как будто лаская ее словами.

— А еще что?

— Мне казалось, что я детектив…

— Мы все исполняем много ролей, лейтенант. В данный момент детектив — я.

— А я кто?

— И это мы тоже выясним.

— Я готов.

— Не сомневаюсь.

С минуту они помолчали, раздумывая, оценивая друг друга, пока не поняли, что играют в одну и ту же игру, но еще не зная, в одной ли команде. Затем улыбнулись.

— Так что же еще вы видите, лейтенант? — спросила Алисон, нарушая молчание, но не настроение.

— Красивую женщину, — ответил он.

— На пляже, лейтенант, — настойчиво сказала Алисон.

— Зонтики, — сказал он.

— Да.

— Да?

— Зонтики, — эхом откликнулась Алисон.

— Я что-то упускаю?

— Я не думаю, что вы когда-либо что-то упускаете, лейтенант.

Лейтенант Фиори покраснел.

— Никогда бы не подумала, что лейтенант полиции так легко краснеет, — сказала Алисон.

Лейтенант наклонил голову и улыбнулся, не разжимая губ, отчего явственно показалась ямочка на его правой щеке. Его темные карие глаза заискрились. Он ничего не сказал, но медленно, понимающе кивнул.

— Я бы хотела, чтобы вы заглянули в записную книжку Марджори, лейтенант, — сказала Алисон.

Фиори покорно вытащил маленькую книжечку из кармана рубашки и пролистнул страницы.

— А теперь снова взгляните на пляж. Что вы видите?

— Зонтики, — сказал Фиори. — Цветные зонтики…

— Они совпадают с цветами в книжке, лейтенант.

— Да!

— У меня есть теория…

— И у меня, — сказал лейтенант, притягивая ее к себе. — Вы гений!

— К вашим услугам, — сказала Алисон, подчиняясь его объятию.

— Мне кажется, я где-то уже слышал эти слова, — сказал лейтенант, целуя ее на балконе, над пляжем, забыв о служебных обязанностях.

Она не представляла, как он силен, и удивилась его физической мощи. И когда он прижал ее воспламенившееся тело к своему, сообщая ей о своих намерениях, она взяла его руку и повела в спальню. Там она медленно стянула через голову джемпер и выскользнула из купальника. Лейтенант жадно обнял ее груди и спрятал в них лицо. Алисон обвила его руками и притянула к себе, падая спиной на свою кровать. Лейтенант упал на колени, прижавшись к ней губами, и его ловкость удивила ее.

— Миссис Даймонд, — позвал он откуда-то между ее белых бедер. Алисон улыбнулась на его официальное обращение, но ведь, в конце концов, она гораздо старше».

… Миссис Даймонд! — услышала я голос лейтенанта Фиори, когда лифт остановился на моем этаже. — Вы в порядке? Вы немного дрожите.

— Да? Должно быть, от лифта. У меня проблемы с вестибулярным аппаратом в последнее время, — ответила я, шатаясь от своих фантазий.

— Позвольте помочь вам, — сказал он, беря меня за локоть и ведя из лифта к квартире.

Я с волнением заметила, как он силен.

Извинившись, я прошла в ванную и, вернувшись через несколько минут, нашла лейтенанта Фиори на балконе наблюдающим за пляжем.

— Вы в порядке? — спросил он, поворачиваясь ко мне.

— Вполне, — сказала я, хотя легкое головокружение усиливалось впечатлением "уже виденного".

— Вы что-то говорили о теории?

— Да. Она имеет отношение к красной книжке.

— Расскажите, — сказал он, придвигаясь ко мне ближе.

— Ну, я думаю, это что-то вроде шифра, связанного с цветными зонтиками пляжа, — я искала на лице Фиори признаки понимания, но он просто смотрел на меня и улыбался. — Я думаю, что Марджори Эплбаум систематически совращала мужчин… Вы знаете, что муж Марджори ушел из дома, когда она узнала о его связи с Тиффани Кауфман, одной из обитательниц Башни. И желтый — первый цвет в ее книжке. У Кауфманов — желтый зонтик, это вряд ли простое совпадение.

— Вы рассуждаете как детектив, — сказал лейтенант Фиори.

— Просто как писатель. Это только теория. Возможно, я все это выдумала, — ответила я, краснея и не понимая, флиртует ли он со мной.

— Продолжайте и посмотрим, куда это нас приведет.

Мне только показалось или он придвинулся ближе?!

— Смотрите: первая дата на "желтой" страничке — как раз перед бегством Тиффани от Джефри. А что если Марджори обнаружила связь своего мужа с Тиффани Кауфман и в отместку соблазнила Джефри Кауфмана? — продолжала я, не чувствуя предательства в своих словах, не замечая, что обвиняю Джефри в самом отвратительном преступлении, не очень отдавая себе отчет в том, говорю ли я о реальном факте или о том, что написала.

Лейтенант задумчиво кивал головой. Я продолжала с энтузиазмом, как разыгравшийся щенок, а не как сексуально искушенная ищейка.

— А что если Марджори после ухода мужа стала мстить всем женщинам на пляже, совращая и шантажируя их мужей?

— Это действительно интересная теория, — наконец сказал Фиори, не переставая улыбаться.

— У вас такой снисходительный вид, — сказала я, неожиданно чувствуя себя моложе его.

— Вовсе нет. Это очень интересная теория… умная, красочная. Но есть ли у вас какие-то доказательства связи всех тех мужчин с жертвой, или их жен с ее мужем? — спросил он, листая красную книжку Марджори и свою собственную коричневую записную книжку.

— Как я сказала, лейтенант, это просто теория. Но, принимая во внимание то, что муж Марджори был самым сексапильным объектом на пляже, что до брака он не отказывал себе ни в чем, что его связь с Тиффани Кауфман продолжалась и после того, как он ушел от Марджори — или Марджори выгнала его, это зависит от выбранной точки зрения, — вполне логично предположить, что он встречался и с другими женщинами. Тем более что в летние месяцы он жил на побережье один.

— Здесь есть над чем подумать, миссис Даймонд.

— Ну если я смогла подумать, почему это не могло прийти в голову Марджори? Я хочу сказать, что концы с концами сходятся, не правда ли?

— Похоже. Но я часто обнаруживал, что существует множество толкований одних и тех же фактов.

Он вопросительно улыбнулся. Я ответила ему улыбкой. "Возможно, и его улыбку можно толковать по-разному", — подумала я, видя, как он наблюдает за мной, и размышляя, как он толкует мою улыбку.

Именно он нарушил странное молчание и растущее напряжение.

— Между прочим, миссис Даймонд, квартира погибшей находится прямо над вашей, квартира миссис Форестер — над квартирой погибшей… так? — спросил он.

— Правильно.

— А над квартирой миссис Форестер — пентхаус, принадлежащий мистеру и миссис Стейнер?

— Правильно, — повторила я, размышляя, не совпадают ли мысли лейтенанта с моими, то есть что Марджори могла упасть и не со своего балкона.

— Какого цвета зонтик миссис Форестер?

— У Бренды Форестер красный зонтик, но в книжке нет "красной" страницы, лейтенант.

— А у Стейнеров?

— Зеленый.

Лейтенант Фиори пролистал книжку и остановился на "зеленой" странице. Затем он взглянул в календарь своей записной книжки. Медленно кивая, лейтенант удивленно приподнял брови, свои очень красиво выгнутые брови.

— Что вы нашли?

— Минуточку, — сказал он, садясь на подножку шезлонга, сравнивая страницы книжки Марджори с календарем и продолжая кивать.

— Пятницы и субботы, — наконец сказал он почти неслышно.

— "Пятницы и субботы"?

— Все даты на "зеленой" странице — или пятницы, или субботы, тогда как на других страницах дни от понедельников до четвергов… кроме "бирюзовой". Даты на "бирюзовой" странице совпадают с датами на "зеленой". Это что-нибудь вам говорит? У кого бирюзовый зонтик? — спросил он, вставая.

— Тиш Гордон, седьмой этаж.

— Она не замужем, не так ли?

— Да.

— Это интересно.

— Еще интереснее то, что, по слухам, Тиш Гордон — любовница Марти Стейнера.

— Ммм.

— Может быть, "любовь втроем", лейтенант, — предположила я, опираясь на капризный поворот сюжета своей книги.

Фиори рассмеялся.

— Ну, для такого предположения необходимо особенное восприятие, — сказал он, определенно придвигаясь ко мне.

— Какое восприятие? — с напускной скромностью спросила я, прекрасно понимая, что он хочет сказать, и чувствуя себя немного испорченной, как одна из моих вымышленных героинь.

— Вы знаете. Воображение. Воображение писателя, мисс Даймонд, — ответил он, подчеркивая "мисс" моего псевдонима.

— Вполне вероятно, что в действительности гораздо больше причуд, чем в вымысле, — сказала я, пытаясь соответствовать его представлению о писателе.

Отвернувшись от него и глядя на море, я улыбалась, пытаясь вспомнить, говорила ли я эти слова раньше или писала их в книге.

— Раз уж мы занялись теорией, кто, по вашему мнению, убил Марджори Эплбаум-Смит? — вдруг спросил лейтенант.

Глядя вниз, я молча следила за волнами горячего воздуха, колышущимися над раскаленным песком, утыканным разноцветными зонтиками. Верзила, подгоняемый жадностью, как предположила Робин? Или охваченный страхом и угрызениями совести Элиот Кристэл? Марти или его любовница? Или Марти и его любовница? Неужели "любовь втроем" слишком эксцентрична для того, чтобы допустить ее вероятность? И такая связь вполне могла выйти из-под контроля. Или Бренда Форестер, способная на все, соблазнила бедную Марджори и вовлекла ее в новые особые отношения… на своем балконе… глубокой ночью, а потом… что? Марджори пригрозила Бренде разоблачением?.. И Бренда в ярости… в панике…

— А как насчет доктора Кауфмана? — прервал Фиори бег моих мыслей. — Мы точно знаем, что у его жены была связь с мужем жертвы…

— Нет-нет. Я не могу представить… — начала я, поворачиваясь к лейтенанту. "Но ведь несчастная связь Джефри с Марджори не была вымыслом. Джефри сам рассказал мне", — подумала я, глотая конец фразы и удивляясь, почему не включила его в свой мысленный список подозреваемых.

— Хотя зачем доктору Кауфману убивать Марджори, а не ее мужа? Это нелогично, — заполнил Фиори мою паузу. — Если только в слухах о их связи есть доля истины, если они были не просто знакомыми, как он утверждает…

Нет, я не могла предать доверие Джефри и рассказать о Марджори! И я вспомнила о своем секрете, который доверила ему, только ему. "Хотя нечестно и не рассказать, — думала я, сражаясь с правилами хранения секретов. — А вдруг Джефри виновен?" Я вспомнила Джефри, одетого в цветастые шорты Шела. "Нет, это невозможно представить, я не имею права… Джефри не способен ни на какое насилие".

—… А как насчет мотива? Ваша теория о соблазнении и шантаже была бы хорошим решением загадки, не правда ли, миссис Даймонд?

— Но, как вы сами сказали, лейтенант, существует не единственное решение, — возразила я, защищая друга, доверие друга, моего доверенного.

Фиори кивнул, улыбаясь.

— Вы внимательны, миссис Даймонд. Мне это нравится. Вы знаете, вам следует описать этот случай в книге. Вы могли бы найти решение раньше нас.

Его упоминание о возможной книге, книге, на самом деле уже создающейся, заставило меня покраснеть. Я представила, как на будущий год лейтенант Фиори покупает мой роман, читает его, доходит до главы, где героиня заводит интрижку с сексапильным лейтенантом полиции (а я знала, что моя фантазия в лифте найдет дорогу в память моего компьютера еще до захода солнца), и ужаснулась, что он подумает обо мне… подумает, что я мечтала о нем таким особенным образом…

— Вы покраснели, миссис Даймонд. Надеюсь, я не смутил вас, — сказал лейтенант. — Вы же писатель и очень наблюдательный аналитик, к тому же очень умная женщина с необыкновенным воображением. Вы наверняка найдете то, что мы упустили.

— Лейтенант, я уверена, что ваши эксперты…

— О да. У нас множество экспертов, но у вас свежее образное восприятие. Я не пытаюсь льстить вам, миссис Даймонд, хотя должен признать, что я — ваш почитатель, но я не уверен в том, что мы когда-либо сможем до конца разгадать теорию с зонтиками.

Я снова покраснела.

— Ого. Я снова смутил вас. Извините. Но факты остаются фактами.

— Но ведь теория с зонтиками не факт, лейтенант, — сказала я, снова глядя на пляжные зонтики.

— Нет, но она интересна, миссис Даймонд. Очень интересна. И надеюсь, что вы не рассердитесь, миссис Даймонд, я и вас нахожу очень интересной.

— Вы тоже интересны, лейтенант, — сказала я, не оставаясь в долгу и возвращая комплимент, в основном из вежливости.

Но, окрыленный моим необдуманным замечанием или ветром, раздувающим мои темные кудри, или моим плечом, с которого соскользнул слишком большой джемпер Шела, лейтенант подошел ко мне сзади и обнял.

— Если честно, когда мы встретились на променаде, я собирался пригласить вас поужинать, — сказал он мне на ухо.

Я закрыла глаза, и светящиеся зонтики закружились в темноте в предвкушении его поцелуя, поцелуя в плечо, в котором я была так же уверена, как будто написала о нем.

И тем не менее прикосновение его губ к моей коже удивило меня, и не только удивило, но и вызвало в памяти маленькую красную коробочку, которую я так давно засунула в ящик своего туалетного столика… просто на всякий случай. Распаленная, трепещущая, я повернулась в его объятиях, открыла глаза… и оказалась лицом к лицу с незнакомцем… незнакомцем, который выглядел так молодо, что мог бы быть моим сыном.

— Извините, лейтенант Фиори, — сказала я, необыкновенно быстро приходя в себя. — Мне кажется, я внушила вам ложные мысли.

Его руки упали, а лицо вспыхнуло румянцем.

— Вероятно, в другое время, в другом месте мы были бы любовниками, но здесь, сейчас мы чужие, — услышала я свой голос, отворачиваясь к морю, оглушенная собственной способностью найти такое загадочное заявление в литературных хранилищах своей памяти.

— Благодарю вас, — сказал лейтенант, достаточно юный, чтобы принять мое притворство за мудрость.

Я чувствовала себя как мамтрахалка.

Усевшись в шезлонг после его ухода, я закинула ноги на перила балкона и с недоверчивой улыбкой задумалась о своем почти случившемся приключении. Я пыталась восстановить ауру нереальности — или надреальности? — окружавшей меня и Фиори на моем балконе. Я подумала о волшебном саде с разбегающимися дорожками, где все возможно, где все может случиться в разных ареалах бытия — в зависимости от выбранного поворота. Может, вымысел — окно в другие сферы жизни писателя?! Я вскочила и принесла из гостиной компьютер.

Под моими пальцами ожила моя придуманная связь, мои другие отношения с Тони Фиори, — любовная связь, случившаяся на другой тропинке моего волшебного сада, где Тони и я были любовниками. Может, некоторым эта связь покажется слишком эфемерной, но в мире сифилиса и спида она гораздо безопаснее. Стерильная связь, обжигающая лишь кончики моих пальцев.

В половине шестого телефонный звонок, вырвал меня из объятий Тони Фиори. Я, конечно, могла не поднимать трубку, но решила, что нельзя пренебрегать реальностью, тогда как воображаемый мир может подождать. Короче, это мог звонить Шел.

Но это был Айра Пресмэн.

— Извините, но я не могу сегодня, — ответила я на его приглашение на ужин после короткого разговора о пустяках, перед тем как поблагодарила его за этот звонок, за предыдущий звонок, за то, что он сообщил мне о результатах моего исследования. Я пообещала принять его приглашение в следующий раз и попрощалась.

Дезориентированная во времени и пространстве, я стояла у телефона и тупо смотрела через балконную дверь на свой портативный компьютер. В тот момент события на балконе казались большей реальностью, чем я, стоящая в комнате у телефона. Я чувствовала себя оторванной от земли. А ведь Шел еще даже не уехал. Мне было больно представлять, что когда сын уедет, он, возможно, будет чувствовать себя таким же заброшенным, как я сейчас.