По дороге во сне

Эта вселенная открылась на второй день работы фантазии, а на третей уже исчезла, впуская новый мир. Им оказалось место, заполненное водой.

Бесконечные просторы вмещали в себя толщи воды, на дне которой, раскинулись необъятные города, с жителями похожими на осьминогов. Они жили в рамках своего населенного пункта, никак не соприкасаясь с другими городами, стоящими по соседству. Существа эти занимались исключительно строительством, возводя новые здания, истинные цели которых, плавали на туманном берегу практичности. Они строили их сотнями, и большинством из них были здания, чей способ применения читался как открытая книга. Это были храмы, внутри которых восседало божество, вырезанное из камня и похожее на всех существ, заполняющих города под тоннами воды. У их главного объекта для поклонения была черная чешуйчатая кожа, крылья за спиной, красные глаза, свисающие щупальцы с подбородка непонятной головы, и ко всему прочему, вокруг него словно витало чувство страха, необузданного ужаса, сковывающего любого, кто на него посмотрит. Для местных жителей это было божество придающие им сил работать. Оно было идолом способным на всё, что возникало в головах существ, молящихся его могуществу. Помимо храмов, возникающих каждый день, также появлялись разные здания. Высокие и больше, маленькие и низкие, средние, прекрасные и ужасные, с легко читаемым применением и полностью закрытые от любых догадок, касающихся доступных функций. Города росли ежеминутно и это было главной задачей обитающих внутри существ.

Перенося детали этой вселенной на листы, Кейдан прочел в ней вдохновения, вызванное одним небезызвестным автором. Он видел в своем повествования явные отсылки к его творчеству, что заставило усомниться в ценности своих фантазий. Кейдан задумался о их качестве, видя внутри возможное подражание, а не искренней полет, берущий начало где-то глубоко в свободе, царившей в голове.

К четвертой возникшей вселенной, Кейдан отнесся с легким оттенком недоверия. Он всё также записывал детали, переносил все доступные элементы на бумагу, но воспринимал их уже не с таким ярым восторгом.

Все миры, возникающие позже, воспринимались точно также. Каждая деталь записывалась, но делалось это скорей из-за желания усомниться в собственных догадках. Кейдан думал, что ошибся, или точнее сказать хотел, чтобы ошибся. Ведь однажды, примерно на двадцатый день, в голове возник образ циклопического города, в глубинах которого, хранились недоступные абсолютно никому знания, включающие в себя хронологию возникновения и существования этого города. Все события, описанные в тех книгах, лежащих в огромных библиотеках, велись исключительно вокруг необъятного пласта информации, хранящегося в самой истории этого города. Она бесконечно накапливалась, начиная с момента возникновения города. Местные жители записывали абсолютно всё. Записывали результаты проделанных исследований, открытия, догадки, научные роботы, художественные труды, историю, биографию отдельных личностей, состояния населения, состояния природы и многое другое. И для Кейдана, живущего в аналоге этого мира, подобное открытия должно было выглядеть как неприметный аспект, но был момент, выделяющий тот мир от мира, где Кейдан жил по-настоящему. Вселенная, где находился город, хранящий внутри несметные богатства информации, был колыбелью цивилизации. Он продвинулся на много тысячелетий вперед, и вся его история была записана и спрятана, смиренно ожидая своего создателя. Он явится извне и получит информацию, с помощью которой увеличит свое могущество.

Был ли этот сюжет отражениям собственных желаний, Кейдан не мог определить. Он хотел видеть в этом то, о чем говорила Ирина во сне. Концепция необъятного кладезя информации выглядела для него сначала ориентиром, способным показать истинный маршрут, но по истечению нескольких часов раздумий, теряла свет и становилась темным уголком, отражающим собственные желания.

Последующие дни пролетали в заполнение чистых листов бумаги бесконечным описанием всевозможных деталей, из раза в раз, прочитывая которые, Кейдан убеждался в их дешевизне и видел лишь прозаический способ применения. Они не были маяком или атрибутом правильного пути. Просто пустое повествования, неспособное ничего проявить. За ними не крылось способа или намека, готового указать куда двигаться чтобы получить то, что сияло в голове.

Подходило заветное число требующие нового эпизода обычного сна. Весь прошедший месяц протекал умерено. Все занятия, наполняющие бытие Кейдана, соблюдались в устоявшимся порядке, за исключением прибавившегося создания разных вселенных, утративших свою ценность. Это занятия не было новым, ибо уже возникали эпизоды усиленной работы фантазии. Они просто дополняли расписанный день, занимая место, отведенное чтению.

Так пролетел месяц, и лишь однажды удалось умножить происходящие на долю риска. Хватило ли этого эпизода для того, чтобы стереть охраняющую границу, Кейдан не мог определить. Всё, о чем он мог сейчас думать, это о воспылавшем желание вновь окунуться в те миры и отправиться в собственное путешествия, ища свой неведомый Кадат. Чувство авантюризма разожгло небывалые эмоции внутри, и их результатом стали мысли, неожиданно натолкнувшие его на истинное применение риска. Он вдруг прозрел и осознал, где именно надломил границу и что подразумевала проекция Ирины, прося прибавить больше риска. То осознанное сновидения, случившееся после месяца приема ЛОС-17, стало побочным эффектом или небывалой возможностью, вызванной отсутствием обычного сна. Первый эксперимент надломил границу и позволил сознанию Кейдана проникнуть на просторы сновидения. То был результат месяца без сна. А что, если прибавить ко всему этому риска, и увеличить число дней без сна на два месяца? Кейдан увидел в своем размышление то единственное, о чем неустанно думал последний месяц.

Вооружившись идей небывалого безрассудства, неприемлемого для ученного, Кейдан поведал своей ассистентки план на ближайший месяц. Его уста излагали слова, наполненные нотками безумия, упрятанными в обёртку яркого любопытства. Он наскоро придумал объяснение своего решения, желая прикрыть истинные мотивы легкой ложью. Ирина внимала всему услышанному, не осмелившись вставить ни единого слова. Она воспринимала всё с восторгом, хоть внешне и оставалась неизменна. Так же осталось неизменной её роль на ближайший месяц.

Рассказывая Ирине неполную картину, внутри Кейдана затаилась маленькая деталь его прошлого отношения. Глубоко под коркой затмевающих желаний, сплетался клубок, и как снежный ком вбирал всё больше и больше сомнений, в результате становясь навязчивой мыслью, способной стоять на одном уровне с желаниями. Господство притягательной идеи пошатнулось под грузом сомнений, берущих свое начало в маленькой лжи, унёсшей истинные причины изменения хода исследования. Он посмотрел на себя со стороны, слушал свои слова и не узнавал человека, чей голос отражался в его собственном мозгу. Опьянённое создание, вот что предстало перед Кейданом. Оно жалобно цеплялось за любую возможность вновь увидеть несуществующие вселенные. То создание, объясняло самому себе, что истинные мотивы такого влечение сокрыты сугубо в научных интересах. Кейдан смотрел на него, смотрел на самого себя, смотрел в глубины собственных желаний, и видя лишь туманное представления, погрузился внутрь его, ища ответ на яркость своего влечения. Там ему предстало оказаться в потоке искрящийся тяги, жалобно молившей о новой возможности вновь оказаться на задворках собственного сознания. Стремясь по этому потоку, углубляясь всё глубже и глубже, он оказался в потаённых уголках, где всё говорило голосом правды, там нет места лжи, ибо только глупец врет самому себе. Кейдан не был глупцом, он был лишь свидетелем собственных миров, он стал пленником чарующей красоты возможностей, сокрытых в его сознание. Ком сомнений понемногу растворялся перед будоражащим светом истинных желаний.

Кейдан, погрузившись в поток, словно оказался в недрах яркого пламени, под гнетом которого, любые возведенные глыбы растворялись, позволяя постепенно отбрасывать недоумение и после слиться воедино с опьянённым созданием. Он думал и не замечал, как сплетается с человеком, чей образ мышления еще несколько минут назад выглядел отталкивающе и неестественно. Смертью старого Кейдана, стала искренность нужды, воспылавшая по мере продвижения внутри потока, ощутив которую, отпали все сомнения, и предстоящий риск без остатка воспринялся как благое дело, не требующее пояснения. Образ недостойного человека со странными желаниями исчез, впуская в свое восприятия человека, думающего о своих желаниях с оттенком сомнения. Кейдан изменился, видя всё могущество, царившее внутри потока истинных желаний, заключающихся в создание возможности вновь оказаться в мирах, сотворенных в собственном сознание.