По Индии и Цейлону

В СТОЛИЦЕ

Подлетаем к Коломбо. Внизу расстилается гигантский ковер изумрудной зелени. С небольшой высоты хорошо видны невысокие горы, лилово-коричневые долины, серые, тонкие нити шоссе, красные крыши коттеджей.

Как ни странно, первое впечатление «невсамделишно-сти» создается от аэродрома. Среди немыслимого буйства природы тянется огромная полоса обнаженного асфальта. На голом поле выстроились самолеты многих стран мира.

Такси везет меня мимо неправдоподобно прекрасных парков и садов. Мимо магнолий в цвету, манго, высоких бананов, кустов декоративных растений, колоссальных клумб. Богатство красок, обилие оттенков, разнообразие форм и причудливость сочетаний просто ошеломляют.

В гостинице на Галле-роуд меня уже ждет представитель ВОЗ, доктор Эрнборг. Мы немедленно приступаем к изучению сводок с последними данными о вспышках малярии, намечаем пункты, которые нужно посетить, устанавливаем сроки. В деловой беседе я забывал обо всем, что не относилось непосредственно к цели моей поездки. Но стоило случайно взглянуть в окно, увидеть безбрежную синь океана, голубизну неба, пальмы — и я застывал на полуслове с открытым ртом.

Собеседник, видимо, отлично понимает мое состояние и терпеливо ждет, когда я снова смогу его слушать. Пришлось признаться, как не терпится мне посмотреть город и какой простодушно-детский восторг я испытываю при мысли, что нахожусь на Цейлоне.

С Эрнборгом мы подружились сразу. Образованный врач, веселый и приветливый человек, он, кроме того, отличался поразительной пунктуальностью и появлялся точно в назначенный час, без единой минуты опоздания. Работать с ним было истинным удовольствием. Каждое утро он заезжал за мной, и мы отправлялись по делам или просто бродить по городу. Лучшего гида, чем Эрнборг, представить трудно. Он знает массу вещей о жизни острова, его истории, природе и рассказывает мне об этой чудесной земле, на которой нас свел случай, подробно и проникновенно.

С веранды гостиницы открывается прекрасный вид на океан. Забиваюсь в закрытый плющом уголок и любуюсь закатом. По чуть темнеющей лазури неба плывут вереницы Зело-розовых облаков. Колоссальный огненный шар медленно перемещается к линии горизонта. Ярко-желтые и красные полосы постепенно заменяются лиловато-сиреневыми. Веера пальм, как черные аппликации, отчетливо выделяются на этом многоцветном фоне.

Неожиданно розоватый свет гаснет, океан чернеет, обла. ка закрывают место вечерней гибели солнца, затем багровеют, темнеют и вслед за ним погружаются в фиолетово-синюю мглу. Сейчас же на небе зажигаются звезды, крупные, искристые, похожие на драгоценные камни.

Вдоль берега громоздятся каменные глыбы. Они заменяют скамьи. Можно отыскать небольшую нишу и, забравшись в нее, остаться один на один с океаном. Но я не ищу Гединения, напротив, мне хочется видеть все — и океан, и золотой песок, и шумную улицу, и людей.

Ко мне подходит высокий бронзовый юноша, с веселыми ореховыми глазами, и, улыбаясь, предлагает показать, как на острове ловят рыбу.

— Всего одна рупия, сэр, — говорит он на ломаном английском языке, — и вы потом сможете рыбачить сами.

С ловкостью и быстротой фокусника он разматывает леску с крючками и грузилом, насаживает червей и забрасывает ее в полосу прибоя. Я внимательно слежу за манипуляциями цейлонца (действует он умело), но улова не жду. К моему удивлению, юноша довольно быстро извлекает из пенящихся волн серебристую, пучеглазую рыбу сантиметров семидесяти в длину. Получив рупию и дав мне возможность как следует налюбоваться рыбой, он снимает ее с крючка и неожиданно бросает обратно в океан. Я развожу руками.

— Зачем ты это сделал?

— Так ведь я обещал лишь показать, как ловят.

— Но ты смог бы продать ее кому-нибудь.

— Рыбу я ловил только для тебя.

Я невольно смеюсь. Странное, но справедливое представление о честности.

Подобно многим своим сверстникам, молодой человек зарабатывает на жизнь, демонстрируя самые различные «фокусы» туристам. Иногда они просты, иногда же связаны с риском для жизни.

— Давай искупаемся, — предлагаю я.

Он машет руками: в океане полно акул.

Травянистые растения бананы

достигают иногда 10 метров

Для купания имеется искусственный бассейн с проточной водой. Раздеваюсь и, прежде чем броситься в воду, по старой привычке усаживаюсь на мраморный край, чтобы немного остыть. Ко мне подсаживается цейлонец. Знакомимся. Спрашиваю, почему он, местный житель и, наверно, прекрасный, как все островитяне, пловец, предпочитает бассейн океану?

— Боимся акул. Здесь их несметное количество. А в водоеме спокойно, да и вода куда чище. В прибрежных заводях и заросших тростником заливах можно подхватить спарганоз. Как-то в жаркий день я искупался в озере, потом не мог найти места от нестерпимого зуда. Врач, лечивший меня, рассказал, что чайки, утки и другие птицы, населяющие это озеро, заражены глистами шистозомами. Взрослые паразиты выделяют в воду огромное число микроскопически малых яичек. Из них вылупляются личинки, которые попадают в тело моллюсков — прудовиков. Развившись в них, личинки превращаются в церкарий. Вот они-то и атакуют птиц и людей. Проникнув через неповрежденную кожу, церкарии раздражают нервные окончания и вызывают зуд, лишающий человека покоя и сна.

— Мне приходилось слышать об этом паразите в Мексике. «Зуд купальщиков» известен в Канаде, Соединенных Штатах Америки, Колумбии, Франции, Германии и на Малайском архипелаге.

— Вообще-то это заболевание не так уж страшно. Болезнь протекает всего три дня. Хуже, если заразишься парагонимозом, который я подхватил в Мадрасе.

— Вы, наверно, ели там краба? Это ведь в его клешнях прячутся опасные для человека личинки.

— Вот именно. В ресторане я съел полусырого краба и спустя месяц чуть не vMep. Кашель и кровяная мокрота совсем задушили меня. Спасибо, врач обнаружил в мокроте яички червя парагониума и начал вливание эметина. Только этим и вылечил.

Мой собеседник с шумом вдыхает и выдыхает воздух, словно проверяя работу легких, затем жестом приглашает меня в воду. Через мгновение мы плаваем в теплой воде бассейна.

Галле-роуд тянется вдоль океана. В нее, словно в бурный поток, впадает бесчисленное множество улочек-притоков. Это даже не улица, а широкий, прекрасно асфальтированный проспект с широкими тротуарами по обеим сторонам проезжей части. Впрочем, люди идут по тротуарам и по шоссе рядом с машинами, автобусами велосипедами и… слонами. Слоны на улицах Коломбо, да и вообще на дорогах Цейлона — явление обычное. И водят их не напоказ. Здесь эти неутомимые работяги — переносчики тяжестей, своего рода живые подъемные краны, носильщики.

Прохожие одеты так же пестро, как в Индии, но несколько иначе, особенно мужчины. Чаще всего они голы до пояса, внизу на них длинные и узкие юбки-саронги с поперечными полосами. У многих модников сзади нашита широкая цветная, обычно голубая или сиреневая полоса; на некоторых просторные рубахи и юбки из легкой ткани, на голове тюрбан или повязка. Правда, сингалы голову, как правило, не покрывают. Женщины носят индийские сари.

Жители острова удивительно красивы. Стройные, гибкие, сильные, они легко и уверенно несут свое тело. У них блестящая кожа, белоснежные зубы, густые волосы и чудесные по форме руки и особенно ступни ног.

Разносчик бананов

По внешним признакам нетрудно отличить сингалов, основных жителей Цейлона, от тамилов, а тех и других от бирманцев, малайцев или мавров.

Коричневато-бронзовые сингалы великолепно сложены, ходят спокойно, не торопясь. Своеобразна прическа женщин и некоторых мужчин — растущие на темени и затылке волосы собраны в большой пучок и удерживаются гребнями и шпильками.

Тамилы тоже статны, но гораздо более стремительны. Они смуглее и худощавее.

Очень привлекательны тамилки — глубоко в глазницах сверкают черные глаза, зубы ослепительно белы, губы ярки.

Прямо на панели свалены кипы мануфактуры и готового платья для продажи. Никого не смущает, что это мешает пешеходам.

Вся улица засажена деревьями и цветущим кустарником. Изумрудная, салатно-зеленая и даже яично-желтая листва резко выделяется на фоне цветов огненной акации и крон манго. Меня уверили, что название столицы происходит от сингальских слов «колаамба», т. е. «манго-листья».

В районе форта в одном из скверов сохранился камень с выбитым на нем гербом португальского короля. Его поставили в 1505 г. первые колонизаторы, захватившие Цейлон. На вывесках я встречал португальские фамилии Перейра и де сильва.

Португальцев в XVII в. вытеснили голландцы. Район в центре города до сих пор сохранил название «Остров рабов»; там жили туземные рабочие голландской компании.

В XVIII в. на смену голландцам пришли англичане, безраздельно господствовавшие здесь на протяжении 150 лет. Они беспощадно грабили и разоряли Цейлон.

Еще совсем недавно остров был единственным местом на земле, где свободно произрастали коричные деревья. Корица считалась очень выгодным товаром. Сбор стоил гроши, а за границей спрос на нее был велик.

Теперь почти все коричные деревья уничтожены. Остались роскошные виллы, выстроенные колонизаторами на средства, добытые от торговли корицей. Как контрастируют с ними кварталы бедноты в старой части Коломбо — Паттах!

Здесь царствует нужда, жмутся друг к другу убогие лачуги. Тут же на улице сложены горы из сушеной рыбы, фруктов, кокосовых орехов, идет продажа цветной капусты, помидоров, лука, огурцов, красного перца и бананов.

В этих же кварталах — лавки кустарей и ювелиров.

В одну из них меня пригласил сам хозяин; видно, наскучило ждать покупателя. Усадив меня в кресло возле стола, покрытого черной бархатной скатертью, он стал вынимать из шкафа и сейфа деревянные лотки с множеством самоцветов. Все это делалось торжественно, не без театральности, лучи двух висящих на стене прожекторов скрещивались в самом центре стола. Хозяин неторопливо извлекал из лотков сапфиры, изумруды, рубины, циркон, альнамдик, жадбит, бриллианты, рядами укладывал их так, чтобы видна была игра граней, и энергично расхваливал свой товар.

Сверкание драгоценных камней — зрелище на редкость эффектное и красивое, но покупать их мне было ни к чему, да и не на что.

Не обнаружив с моей стороны энтузиазма, хозяин тяжело вздыхает и выкладывает более доступный товар — рубины, опалы и топазы. Когда очередь доходит до золотистого берилла, он пускает в ход все свое красноречие. Он убеждает, что без этого камня трудно жить на свете вообще, а покидать Цейлон — просто немыслимо.

— Что вы скажете своим друзьям? «Как! — воскликнут они. — Ты был на острове сверкающих бериллов и упустил случай приобрести один из них? Да это же значит добровольно лишить себя радости!»

Старик вкладывает камень в мою руку и выжидающе смотрит. Приходится расплачиваться за представление и науку. Он с поклонами провожает меня до двери, восхваляя мою щедрость и тонкий вкус.

Уличный торговец

Узнав, что у соседа состоялась «сделка», хозяева других лавок наперебой уговаривают посетить их. Однако теперь я проявляю осмотрительность.

Один продавец рассказал мне, что цейлонские мастера раскрыли секрет искусственного изменения цвета многих камней и могут превратить, например, дымчатые топазы в прозрачно-золотистые. Для этого камни запекают в хлеб и сажают в печь. От равномерного нагрева они светлеют. Агаты варят целыми неделями в меду и серной кислоте и получают черный камень с белыми прожилками. Лучи радия придают голубому сапфиру желтый цвет, топазу — оранжевый, а нежно-фиолетовому сподумену, или кунциту — ярко-зеленый. Необыкновенно красивы все эти камни, но большего восхищения заслуживают руки гранильщиков.

На самих цейлонцах я редко видел даже дешевые, полудрагоценные камни, они носят недорогие металлические браслеты либо ожерелья из ракушек, кораллов или перламутра, хотя настоящие украшения очень ценят. Но разве может простой цейлонец купить их!

В ПОРТУ

При первом знакомстве порт Коломбо выглядел безлюдным. Огромные волны, подгоняемые ветром, обрушивались на мол. На причале стояло около десятка кораблей. Стрелы подъемных кранов замерли в воздухе.

На пустынном берегу неожиданно встречаю группу школьников. Имена их такие длинные, что кажутся невозможными ни для произношения, ни для запоминания. Девочку, например, зовут Асохайиндралатой, мальчика — Васантамайгульди. Наверно, и мое имя Федор звучит для них непривычно. Дети показывают мне клопа, пойманного в небольшой речушке. В длину он достигает 8 сантиметров, в ширину — 4. Это сильнейший вредитель, поедающий молодь рыб. Самец носит на своем животе прикрепленные, словно клеем, яйца. За то, что я рассказах им о клопе, школьники предложили поискать под корнями пальм черного скорпиона, который, вероятно, нужен русскому доктору. Я с радостью согласился.

Палками мы разрыли землю и изловили трех крупных скорпионов из рода паламнеус. Длина его головогруди вместе с брюшком достигала почти 15 сантиметров, а крючковидное жало было больше сантиметра.

Проходивший мимо цейлонец, заметив, чем мы занимаемся, покачал головой и посоветовал быть поосторожнее. Укол такого крупного паукообразного способен причинить тяжелые страдания и даже вызвать смерть. Кроме того, под корнями деревьев могут оказаться ядовитые змеи. Позже я узнал, что от их укусов здесь в течение года погибает около 300 человек.

ТЕМНЫЕ СТОРОНЫ РАЯ

Цейлонцы — большие патриоты. В день своего приезда я услышал от них, что остров — «пэредайс», т. е. рай.

Я согласен с ними. Внешне даже рай не может выглядеть привлекательней, ярче и экзотичней. Но на первой же прогулке, оглушенный и восхищенный всем, чем так щедро одарила этот уголок природа, я увидел то, с чем не только в раю, но и на нашей многогрешной земле пора бы давно покончить.

Среди здоровых, жизнерадостных цейлонцев медленно брели люди с безобразно раздутыми животами, отечными конечностями. Эти несчастные страдали вухерериозом.

В столичной больнице мне показали старика-сингала, который с большим трудом переставлял толстые, словно бревна, ноги. На руках у него образовались «бочонки» из-отекшей, складчатой, с множеством перетяжек, кожи.

Еще недавно вухерериоз считался неизлечимым. Теперь, как уже говорилось, болезнь можно оборвать, если захватить ее в самом начале, достаточно сделать лишь несколько вливаний антибиотика, но если она запущена, справиться с ней куда труднее, а в ряде случаев и вовсе невозможно.

Запущенный случай слоновой болезни

Потому так важна работа по профилактике среди населения и по уничтожению комаров — переносчиков вухерериоза, которая широким фронтом ведется здесь.

Цейлонские гельминтологи, паразитологи и клиницисты-терапевты не перестают бороться с незримыми «колонизаторами» — паразитическими червями и их переносчиками. А заболеваний, подобных вухерериозу, на острове немало.

Ни жаркое солнце, ни благодатный климат, ни обилие фруктов не спасли некоторых его жителей от туберкулеза. Эта социальная болезнь свила себе тут прочное гнездо. В противотуберкулезном институте, основанном еще в 1916 г., много тяжелых легочных больных, и число их, к сожалению, не уменьшается (в 1959 г. — 8161, в 1961 г. — 8411).

Несравнимо успешнее идет борьба с малярией. С местными маляриологами впервые я встретился в научно-исследовательской лаборатории, куда мы приехали с Эрнборгом. Цейлонские коллеги приняли нас исключительно тепло» радушно. Особенно внимателен ко мне был доктор Т. Висвалингам, с которым мы до сих пор обмениваемся научными статьями и книгами. Доктор Адан вызвался сопровождать меня в поездке по острову и с большой охотой показал все материалы, связанные с проблемой уничтожения малярии.

Это заболевание известно здесь с давних времен. Наиболее ранние сведения о нем были опубликованы голландцами еще в 1638 г. Распространению малярии способствовали благоприятные условия для выплода анофелес кулицифациес — оптимальная круглогодичная температура, влажность и сильная заболоченность острова.

В 1946 г. в стране насчитывалось 3 миллиона маляриков, спустя десять лет — 7739, в первой половине 1959 г. — только 114.

Результаты, конечно, ошеломляющие, и они быстро сказываются на рождаемости и на резком снижении смертности, особенно среди детей. В 1945 г. население Цейлона составляло около 6,5 миллиона человек, в 1957 г. — 9,1 миллиона, а в 1961 г. — 10,03 миллиона. В 1946 г. от малярии умерло 8539, в 1956 г. — 268, а за первые шесть месяцев 1959 г. — 8 человек.

Если раньше на острове ежегодно малярией заболевало более 41 процента населения, то теперь лишь 0,45 процента. В последние годы стали доступными для освоения и заселения многие места, прежде считавшиеся «гиблыми». Осушив болота и изгнав малярию, жители отвоевали у джунглей свыше 500 квадратных километров земли. В новых районах поселилось 90 тысяч бедняков, не смевших и мечтать о собственной земле.

Широко ведется на острове борьба с переносчиком малярии. Для его уничтожения в водоемы выпущены миллионы небольших рыбок лебистес ретикулатус, поедающих личинки и куколки комаров. Многие водоемы периодически заливаются смесью керосина и бензина, эмульсией ДДТ. Рабочие рисовых полей в период рисосеяния, а также все население в первые два месяца сезона дождей получают хинин. Его раздают школьники, привлекаемые учителями и работниками противомалярийных пунктов. Это обеспечивает массовость помощи.

Для постоянного надзора за особо опасными зонами ((районы Чилоу, Курунегала, Матале, Канди, Ратнапура, Хамбантоты) организовано 54 пункта. Сотрудники их ежемесячно проверяют водоемы и, если обнаруживают личинки комара, проводят обработку водоемов в течение шести дней. Опрыскиваются близлежащие дома и хозяйственные постройки.

В 1959 г. при проверке крови у 305 740 жителей Цейлона плазмодии были найдены у 1596 человек, в 1961 г. — из 768 309 —всего лишь у 110. Смертность от этого заболевания за последние три года снизилась с 0,15 до 0,01 на тысячу. За первые шесть месяцев 1962 г. было выявлено только 28 случаев малярии.

Эти успехи могли быть достигнуты благодаря тому, что за ликвидацию ее взялись правительство и народ освобожденной от колониальной зависимости страны. Со временем здесь справятся и с другими болезнями. Цейлонская республика еще молода. Множество сложных проблем стоит перед ней, и не все они могут быть решены сразу.

ПО ОСТРОВУ

Маршрут поездки был окончательно разработан при содействии Эрнборга, Адана и руководителей местных противомалярийных станции. В одно прекрасное утро возле гостиницы остановилась машина с красным крестом. Путь наш лежал через небольшой городок Кегалла в Курунегала.

Между цепями низких холмов много долин и котловин, на дне которых разбросаны рисовые поля. Тут круглый год влажно и жарко.

Курунегала — древний город, ему 664 года. Крутые утесы, на которых он выстроен, служили когда-то естественной защитой. Его старое название Хатхигирипур означает «город слонового утеса». Сейчас это крупный промышленный и сельскохозяйственный центр, связанный шоссейной и железной дорогами с Коломбо. Здесь я познакомился с местными врачами. Стены их лабораторий украшены цветными таблицами, иллюстрирующими ход борьбы с малярией на острове и в данном районе.

После Курунегала мы побывали в районе центрального нагорья, в цветущей Перадении. Самым северным пунктом нашего маршрута был город Сигирия, восточным — Полоннарува.

Дороги на Цейлоне прекрасны, и машина с большой скоростью мчится по асфальту. В пальмовых рощах, довольно часто встречающихся на нашем пути, отдыхаем от жары. Здесь в тени от густых крон прохладно.

В селении, расположенном прямо среди кустов с яркими цветами, деревьев какао, банановых зарослей, сделаны стойки, на которых разложены крупные, только что сорванные ананасы.

Они необыкновенно ароматны. Чтобы узнать настоящий вкус плода, надо его хоть однажды попробовать прямо с ветки. Я часто ел ананасы и бананы у нас в Союзе и в Америке, но только в Индии и на Цейлоне ощутил их настоящий вкус.

Запиваем фрукты соком кокосового ореха, чуть кисловатым, но очень приятным. Он действительно прекрасно утоляет жажду, в этом я убедился еще в Индии.

У домика стоит двуколка с впряженными в нее короткорогими быками. Она снабжена оригинальным тормозом, устроенным так, что при подъеме в гору под колеса попадает палка. Сзади он привязан проволокой и на ровной дороге тащится за возом. Эта древняя конструкция, вероятно, очень хороша для гористых мест, где велика опасность скатиться вниз. Единственный в своем роде случай, когда «палка в колесах» помогает.

На следующий день продолжаем поездку. Машина медленно продвигается по проселочным дорогам среди такой буйной растительности, какой я не видел даже здесь.

Очень красивы рощи из каучуковых деревьев. Их выращивают в горах, на высоте не более 600 метров над уровнем моря. В прямых серых стволах таятся неистощимые запасы драгоценного каучука. На коре заметны белые спирали желобков, по которым стекает тягучий сок. К стволу приставлены банки и ведра. С гектара можно получить до 500 килограммов каучука. В содружестве с каучуковыми живут низкорослые деревья какао. Подобный симбиоз спасает их от прямых жгучих лучей солнца и ветра. Попадаются также кофейные деревья и кардамон.

В лесу тьма бабочек, необычных по величине (некоторые в две ладони взрослого человека) и поразительных по окраске. Крылья одних ярко-василькового цвета с белыми пятнами, других — бархатно-черные верхние и лимонно-желтые нижние, третьих — черно-синие или зеленые с желтыми, красными и синими полосами. Сочетаний цветов великое множество, и комбинации подчас совершенно неожиданны. Недаром цейлонские бабочки считаются красивейшими в мире и уступают лишь бразильским.

Для ловли их пришлось бы углубиться в джунгли, но в мае это опасно. После ливней в сырой траве — мириады крошечных пиявок. Они с невероятной быстротой забираются под одежду и досыта напиваются кровью; ранки, оставленные ими, долго кровоточат.

В селении Хингуракгода жители встретили нас приветливо. Осмотр дал утешительные результаты: плазмодии не найдены, селезенка в норме. Зато в соседнем селе, не вызывавшем беспокойства, мы столкнулись со свежим случаем малярии. Вооружившись фонарями и пробирками, направляемся в жилища.

Дома цейлонцев, как правило, представляют собой деревянный каркас с глинобитными стенами и крышей из пальмовых листьев или рисовой соломы. В жилой части две комнаты (одна — спальня, другая — кухня и кладовая) и крытая веранда, где семья проводит большую часть дня.

Окон нередко совсем нет, а там, где они есть, их плотно занавешивают, защищаясь от солнца, скорпионов, пауков и ядовитых насекомых. Вдоль стен расставлены полки с глиняной и алюминиевой посудой, горшками, корзинами.

Комаров мы не нашли, но наткнулись на лохматого, темно-бурого ядовитого паука из семейства птицеедов. Под лучом фонаря хорошо просматриваются два черных, загнутых книзу коготка — жвал, более сантиметра каждый; при укусе паук через них вводит под кожу яд. Быстрым движением хватаю его пинцетом, выношу на свет. Он бьется, пытаясь вырваться, и упирается всеми своими восьмью лапами. Погрузить его в стеклянную банку оказалось делом не простым. Лишь вата, смоченная в эфире, успокоила его навсегда.

Кое-где около домов помяты кусты и сломаны деревья. Поймав мой недоуменный взгляд, хозяин одного из них объяснил:

— Дикие слоны. Уже не первую ночь они приходят сюда. Чего мы только не делали, чтобы прогнать «налетчиков», — колотили палками в тазы, жгли факелы, кричали. Ушли. Теперь прячутся в соседнем лесу.

Он показал несколько мест, где можно встретить диких слонов, когда они ранним утром направляются на водопой. Увидев человека, они довольно проворно сворачивают с шоссе и скрываются в лесу.

На Цейлоне слоны исчезают. Варварская охота любителей экзотики сократила число их с нескольких тысяч до одной. Сюда входят и ручные слоны, трудом которых пользуется население.

Наш пациент, с португальской фамилией Перейра, рассказал нам, что заболел после того, как просидел три ночи в засаде: леопард повадился ходить к нему и таскать из хлева поросят. Чтобы покончить с вором, хозяин привязал к дереву, возле хлева теленка, а сам засел с ружьем на чердаке. Но осторожный хищник, вероятно, заподозрил что-то и больше не появлялся.

К дому иногда подходят маленькие, не больше зайца, козочки — мышиные оленята, на удивительно тонких ножках. Водятся здесь, по словам хозяина, и крокодилы-гавиалы. Он не раз видел их в траве недалеко от речки.

Я невольно поежился. Хороши соседи! Дикие слоны, леопарды, гавиалы.

Жена Перейры не соглашается отпустить нас, не накормив, и приглашает к столу. В помещении так темно, что я едва различаю, что стоит на нем. Нас угощают рисом, к которому подается мясо, тертый кокосовый орех, мякоть манго, томаты и красный перец, затем папайей и крепким чаем с цейлонским лимоном. По размеру он значительно уступает нашему (чуть больше грецкого ореха), но много ароматнее.

Хотя у хозяина и португальская фамилия, он происходит из семьи потомков самых древних обитателей острова — веддов. С нами обедает его тесть — сингал. Черные брови и усы не вяжутся с традиционной прической старика — большим пучком седых волос на затылке, удерживаемых полукруглым гребнем, — и юбкой. Разговорчивый и приветливый, он извлекает из сумки больше десятка вырезанных из дерева предметов. Тут были черные слоны величиной с кулак, кобра, обвившая ногу слона, из розового дерева, коровы из сандалового дерева. В шелковом мешочке старик хранит особо ценный товар — набор сапфиров, обычных темно-синих, а также белых и желтых, несколько лунных камней и поделок из них.

Старший сын Перейры, заметив мой интерес к растениям, повел меня в небольшой садик, отвоеванный у джунглей.

У крыльца зеленеет поросль мимозы. Я провожу по ветке рукой, и перистые листочки тотчас же, словно по команде, опускаются книзу. Рядом растут какие-то сучковатые деревца. Решаю сорвать листок, чтобы рассмотреть его поближе, и вдруг вижу, что одна из веток шевелится. Оказывается, это палочник — насекомое с прямым телом (примерно 18 сантиметров) и длинными, как будто сучковатыми, ножками. В застывшем положении оно становится совершенно незаметным даже для «бывалых» насекомоядных птиц.

На деревьях — птицы-носороги с продолговатым туловищем и длинной шеей. Их огромные желтые загибающиеся книзу клювы с рогом резко выделяются на фоне темной зелени. На ветках, словно воробьи или вороны, восседают древесные утки.

Крошечные птички нектарницы похожи на живые драгоценные камни! Зеленовато-бронзовые с красной шейкой, сине-желтые, они порхают возле цветов. Трепеща крылышками, подолгу застывают на одном месте, а потом засовывают длинный клюв внутрь, чтобы собрать нектар или насекомых. Они очень напоминают наших ночных бабочек бражников, появляющихся в садах после заката солнца.

— Однажды, — рассказал мне юноша, — на нектарницу напала какая-то большая птица. Что тут началось! Все нектарницы бросились на выручку, клевали дерзкого хищника в глаза, били крылышками и в конце концов заставили улететь ни с чем. Здесь много змей, но в сад они заползают редко, у нас живет мангуста, которая разделывается с ними сразу.

Я захожу в дом и прощаюсь с радушными хозяевами.

По дороге в далекое селение мы увидели слонов, грузивших огромные бревна. Почти голый цейлонец надевал на бревно цепь и вкладывал ее в рот слону. Тот хоботом брал цепь, легко поднимал бревно и заталкивал его в кузов грузовика. Поражала понятливость слона и исключительно аккуратная работа.

Его «собрат», должно быть, уже выполнивший дневную норму, купался в речке. Лежа на боку, он набирал хоботом воду и окатывал себя, как из шланга.

Я отыскал в видоискателе купальщика и щелкнул затвором фотоаппарата. Хозяин слона немедленно подскочил ко мне и, улыбаясь, протянул руку.

— Две рупии, — сказал он кратко.

— Но ведь фотографировал я не вас, — попробовал было возразить я.

— Все равно, слон мой, — он указал на металлический стерженек погонщика, — значит, и деньги мне.

Пришлось заплатить.

Духота и жара страшная, и мы решаем сделать остановку под густой тенью баньяна. Благословенное дерево! Располагаемся на ковриках и извлекаем из мешков кокосовые орехи. Одна за другой откуда-то появляются обезьяны. У самых крупных из них черные мордочки, окаймленные белыми «бакенбардами» и бородой. Над глазными впадинами — густые, ершиком, брови. Любопытство заставляет их приблизиться к нам почти вплотную. Очень интересно смотреть на то, как они поправляют пятерней волосы, чешут пальцами подбородок или сидят подбоченясь.

К самцу, поглощенному наблюдениями за нами, подошли две самки. Они что-то бормочут, трогают его за руку, явно требуя внимания. Рассерженный тем, что его отвлекают, он грозно прикрикнул на них и оскалил зубы. Но стоило мне взяться за фотоаппарат, как вся компания не» медленно разбежалась и с акробатической ловкостью взобралась на самую вершину баньяна. Видимо, любой предмет в руках человека ассоциируется у них с представлением об опасности.

На дальние водоемы пролетели белоснежные пеликаны. Выскочила и тут же скрылась ящерица игуана — живой музейный экспонат (этот вид пресмыкающихся сохранился с третичной эры). Здесь эта рептилия с роговым гребнем от головы до конца хвоста ни у кого не вызывает удивления. Цейлонцев поражает острота моей реакции на каждое новое тропическое животное или растение. Вероятно, обезьяны, нектарницы и игуана им кажутся такими же обычными, как нам зайцы, голуби или ужи.

— Ребятишки у нас тут играют с игуанами повсюду. Безобидная зверюшка. Кое-где их даже едят. Мясо по вкусу напоминает курятину, — заметил один из них.

На ночлег останавливаемся в маленьком пансионате, возле озера, и я ближе знакомлюсь со своими коллегами.

Доктора Лоулес и Адан уже равно работают на острове. Грек Лоулес отчаянно тоскует по далекой родине. Он считает, что природа там куда интереснее здешней. Узнав, что меня зовут Федор, он приходит в восторг от того, что я ношу греческое имя, и с еще большим пылом принимается рассказывать о прекрасной Греции.

От него не отстает филиппинец Адан. После его воспоминаний мне начинает казаться, что я, ни разу не бывавший в Маниле, смогу пройти по ней с закрытыми глазами.

— Но ведь общепризнано, что Цейлон — самое красивое место на земле, — возражает цейлонец Банопати. — Взгляните хотя бы на эту пальмиру. Как прям ее ствол, как роскошна крона. Еще чудесней талипоговая пальма. Каждый ее лист, широкий, словно веер, достигает пяти метров длины. В древности на них писали, как на папирусе. А бананы, манго, ананасы! Посмотрите на этих бабочек, птиц, цветы…

— Дорогие друзья, — перебиваю я их. — Для каждого из нас нет ничего дороже и прекраснее родины. Ваш остров, слов нет, великолепен, но побывайте зимой в Подмосковье! Полюбуйтель на лес, обсыпанный снегом, на березу весной! Погоняйтесь на лыжах за зайцами под Минусинском!

Спор сразу прекращается.

Ночь не приносит прохлады, жарко даже у самого озера.

Мы долго молчим, прислушиваясь к звукам ночи, и изучаем звезды, которые здесь необычайно ярки. Отчетливей, чем у нас, виден расплывчатый пояс Млечного пути. Далее, над горизонтом, — созвездие Южного Креста. В зените сверкает Орион, чуть южнее от него — звезды Аргуса. На широчайшем, словно темно-синем ковре, выткана «наша» Большая Медведица, но только ковш ее перевернут. Хорошо видна Конопус, пожалуй, она горит ярче, чем у нас Сириус; созвездия южного неба — Центавра, Райской птицы, Летучей рыбы, Южного треугольника — по блеску уступают ему. По небосклону проносятся метеориты, сегодня их особенно много.

Мы расходимся, условившись встретиться за утренним кофе. Окна в номере гостиницы открыты, иначе из-за духоты не уснешь. Единственное спасение от двукрылых кровососов — полог. Он полностью закрывает кровать, особенно если бахрому подоткнуть под матрац. И все-таки откинутая во сне рука оказалась за пределами убежища и немедленно была атакована. Наутро на ней выскочило более десятка зудящих волдырей.

— Будь осторожнее в дальнейшем! — предупреждает Адан. — Хотя кулекс малярию не передает, зато может заразить филяриозом. А ведь вы-то знаете, какая это неприятная штука.

Он улыбается и добродушно похлопывает меня по плечу.

— Впрочем, все не так уж страшно. В Канди, например, у 20 процентов студентов в крови обнаружены филярии, но филяриозом они тем не менее не заболевают. Очевидно, для этого необходимо более значительное и длительное насыщение крови возбудителями. Ну, а вы у нас недолгий гость и заболеть не успеете.

Сидя за столом, я наблюдаю пробуждение дня. Дует прохладный ветерок, солнце еще не греет. Слышится пенье и щебетанье птиц. На железной крыше гостиницы копошится семья обезьян. По двору разгуливают индюки, куры и петухи.

— К этим курам, — заметил подававший кофе офици ант, — нередко приходит в гости дикий петух из джунглей. Домашний вызывает его на бой и прогоняет. Конечно, гость (сильнее, однако он всегда уступает, вероятно, из чувства справедливости.

Над озером висит легкая пелена тумана. Вдали громко хлопают крыльями пеликаны. Возле них, словно лодчонки около баркасов, снуют дикие гуси. Змеиная птица, черная е длинной подвижной головой, похожая на нашего баклана, ничуть не смущаясь присутствием людей, уселась рядом с нами на ветки затонувшего дерева. Она начисто обглодала несколько сучьев и усердно занялась рыболовством.

Мы снова в машине. Едем в одно селение осмотреть больного, а потом в Полоннаруву, город-музей, бывшую столицу Цейлона.

Больной, оказавшийся продавцом бетеля, встречает нас у порога и начинает с извинений за беспокойство. Его действительно лихорадило, поднялась температура, но сегодня он здоров, и малярии, по-видимому, у него нет.

Узнав, что его гость — москвич, хозяин высоко поднимает брови.

— Вот уж никогда не думал увидеть у себя в доме русского.

Он роется на полке и приносит несколько номеров журнала «Советский Союз», издаваемого на английском языке Дели.

— Знаю, все знаю о вас и о вашей земле.

Он угощает нас рисом в масле, с зеленью и фруктами, показывает, как готовится для продажи бетель. Берутся наструганные ножом пластинки орехов арековой пальмы, листья бетельного перца и жженая известь, полученная из раковин и превращенная в порошок. На листик бетельного перца накладываются ломтики арека, посыпанные известью, затем его завертывают и кладут в рот. Слюна становится киноварно-красной, зубы от частого употребления чернеют. Продавец утверждает, что жвачка приятна и ароматна.

— Правда ли, что у людей, жующих бетель, губа оттопыривается и лицо становится некрасивым? — спрашиваю я доктора Адана.

— Пожалуй, да. При частом употреблении он вообще вреден, хотя действует возбуждающе и способствует поднятию тонуса. У тех, кто жует бетель с известью, нередко бывает рак губы или языка.

— В первый раз об этом слышу! — искренне удивляется продавец. — Если бы знал раньше, переменил профессию! — Он смотрит на кучу раковин и с досадой машет рукой.

Дорога в Полоннаруву идет среди джунглей. Торопливо перебегают шоссе дикие кабаны, по виду совсем не отличающиеся от наших. То и дело попадаются зайцы. На деревьях — много белок.

— Совсем как у нас в тайге или на Кавказе, — удивляюсь я.

— А эти тоже водятся там? — показывает на попугаев Адан.

Я развожу руками.

Столицей Цейлона Полоннарува был еще в X–XIII вв. Тогда здесь возводились дворцы, храмы и дагобы; город сиял золотом и серебром, как когда-то Анурадхапур — тоже столица сингальского царства, но еще в V в. до н. э. Теперь это по-своему интересный, но совершенно провинциальный городок.

В каменной кладке полуразвалившихся стен Полоннарувы сохранились изображения слонов и обезьян. Наиболее примечателен дворцовый храм Ватадаге с двумя круглыми террасами. На боковых стенах четырех входов — фигуры людей, каких-то странных зверей, гирлянды цветов. Рядом с храмом находится каменная книга, посвященная жизни раджи Ниссанка Малла, — девятиметровый камень, покрытый лишайником. К XII в. относится ступенчатая башня Сат Махал Прасад.

Особенно запомнилась мне колоссальная фигура лежащего Будды в глубине скального храма и у изголовья — статуя одного из его учеников, Ананда. Обе скульптуры созданы в XII в. Метрах в пятидесяти от них на пригорке среди леса, словно гигантский гриб, возвышается каменная ступа — дагоба.

Лежащий Будда

Интересно, что в 1962 г. П. Н. Кожемяк обнаружил в Чуйской долине (Киргизской ССР), близ поселка Краснореченского, остатки буддийского храма с уникальной скульптурой лежащего Будды. Здесь, как и на Цейлоне, он повернут на правый бок, нога чуть выставлена вперед. Складки одежды облегают тело. Скульптура разрушена, но даже оставшаяся часть поражает своими размерами — 12–13 метров.

Мы колесим по центральной части острова. В горных районах малярия почти исчезла. Зато в поймах рек, заболоченных полях, сырых низинах она все еще дает о себе знать.

Трудно поверить, что под жгучими лучами солнца может оставаться хоть какая-нибудь влага, но на Цейлоне ее более чем нужно.

По крутой, очень живописной дороге мы спускаемся к океану. На побережье между пальмами и бананами разбросаны все те же крытые соломой полутемные жилища с верандами.

В лавочке на полке разложены соль, спички, мыло, чай. в корзинах — рыба, фрукты и овощи, на столиках расставлены бутылки с напитками желтого, зеленого и оранжевого цвета, на лотках — кренделя.

Волны океана приносят кожуру от бананов и ананасов. Шумит прибой, на приколе качаются легкие рыбачьи лодки, прямо на песке растянуты сети для просушки.

Рыбаки перекладывают из лодки в корзины рыбу, похожую на карпа, и двухметрового махасира с крупной чешуей. Здесь, по словам рыбаков, купаться нельзя из-за акул. Впрочем, подошедший к нам старик сингал уверяет, что здешние акулы не опасны и что лишь возле Коломбо как будто появляется изредка рыба-меч, акула-молот и рыба-пила, да и то не у самого берега.

К голове одной из рыб присосалась небольшая ремора. С трудом оторвав ее, мы рассматриваем мощную присоску. Ремора плотно прикрепляется к телу рыбы и плавает вместе с ней, пользуясь не только бесплатным транспортом, но и остатками пищи. Нашелся в лодке и экспонат для моего музея — четырехзубка. Еще живая, она раздувает покрытое колючками тело и становится абсолютно круглой, затем выпускает воздух и принимает вновь плоскую форму. Ее сильные зубы позволяют «лузгать» раковины моллюсков, как семечки, и лакомиться их содержимым. Колючки спасают от хищников. Если же случайно она оказывается у кого-нибудь в желудке, то действует весьма решительно: пускает в ход зубы, прогрызает сначала стенку желудка, а потом мышцы неосторожного хищника и выходит на волю.

В прибрежных зонах Индийского океана в ряде мест на севере и западе Цейлона еще ведется ловля жемчуга. Добывается он так же, как и в давние времена: на ловцах нет ни скафандров, ни аквалангов, ни даже масок — ничего, кроме узкой набедренной повязки да веревки с тяжелым камнем для быстрого погружения. Лишь у некоторых я заметил костяные рогульки-зажимы на носу и восковые шарики в ушах.

Поэтому так же, как в древности, это ремесло трудно и опасно. Каждый искатель ныряет по 40–50 раз в день на глубину от 6 до 15 метров, оставаясь под водой полторы-две минуты. В среднем они выносят от тысячи до 2 тысяч раковин, но далеко не во всех есть драгоценная жемчужина. Раковины вскрывают прямо на берегу, и тут же происходит первоначальная сортировка зерен.

КАНДИ

Когда-то грозная крепость, Канди со временем превратилась в небольшой городок. Он считается, причем совершенно справедливо, одним из самых красивых городов на острове. Богатейшая растительность делает его похожим на ботанический сад. Туристы нередко называют Канди «азиатской Швейцарией». В самом его центре расположено озеро, кишащее рыбой и черепахами. На берегу высится знаменитый буддийский храм Далада Малигава. Монахи утверждают, что здесь хранится зуб Будды.

В дни праздников город наводняют паломники-буддисты. Улицы украшаются фонариками, цветами и флагами. На реке Махавели и на озере устраивается катанье на лодках. Множество туристов стекается сюда, чтобы посмотреть на шествие слонов.

Нам повезло: мы неожиданно увидели это зрелище в будний день. Кинооператоры снимали праздничный карнавал. Спины слонов покрыты коврами, красными шелковыми накидками с крупными белыми аппликациями. Круглые прорези для глаз, напоминающие очки, обшиты белой тесьмой. На подпиленные и слегка укороченные бивни насажены серебряные резные наконечники. Ногти слонов намазаны желтой краской. Из ажурного ожерелья-хомута торчат в стороны разноцветные палки с пышными султанами из конских хвостов. Особой изысканностью отличается наряд слона-вожака. Инкрустированные золотом и камнями подпруги удерживают на спине его нечто вроде беседки. На пышных шелковых подушках восседает «раджа» в ярком кафтане. Возле слонов идут поводыри в обычных костюмах из белой материн. Статисты изображают толпу.

Меня удивила покорность животных, безропотно выполнявших любое приказание; они поворачивались, шли, останавливались по первому знаку. Это не вязалось с тем, что я слышал об их буйном нраве (здесь в Канди мне показали слонов, только что попавших в неволю. Они выглядели скучными и послушными и с видом полной умиротворенности посматривали на всех умными глазами).

На тротуаре пристроился факир — укротитель змей, худощавый мужчина средних лет с бритым лицом. Вид его отнюдь не романтичен: на нем черная шапочка, рубашка с короткими рукавами европейского образца и узкая, короткая клетчатая юбочка. Ноги босы.

Стоило нам чуть задержаться возле него, как он торопливо заиграл на флейте и открыл крышку плоской корзины. Оттуда поднялась довольно крупная кобра. На непомерно широкой, особенно со спины, шее чешуя кажется оливково-серой. Окраска и другие малозаметные признаки отличают цейлонскую кобру от индийской. Укротитель извлекает из инструмента унылые, протяжные звуки, а кобра чуть покачивается, высовывая раздвоенный язычок. Она не протестует, когда хозяин бесцеремонно берет ее за середину туловища и надевает себе на шею.

Укротители змей

В этот момент к нам подходит какой-то старик и, встав между укротителем и нами, быстрым движением руки раскрывает складывающуюся на шарнирах коробку. В ней оказались наколотые цейлонские бабочки поразительной красоты.

— Купите, сэр, — обращается он ко мне.

Впечатление от коллекции настолько сильно, что я, не торгуясь, приобретаю ее, не позабыв, конечно, расплатиться и с укротителем, представление которого было так бесцеремонно прервано.

Шествие меж тем приближается, и мы попадаем в самую гущу статистов, сопровождающих животных. Операторы крутят ручки аппаратов и что-то кричат в рупоры.

В 1960 г. в Канди произошел трагический случай: во время торжественного ночного шествия, в котором участвовало около ста тысяч человек и пятидесяти слонов, одно из животных нечаянно наступило на кем-то оброненный горящий факел. Обезумев от боли, оно бросилось в толпу. Поднялась страшная паника. Люди, покидав факелы, побежали. Волнение передалось и другим слонам, что еще больше усилило замешательство. В страшной давке погибло 14 человек и около тысячи человек было ранено, причем 125 — тяжело. Спокойствие восстановилось только после того, как полиции удалось застрелить слона — зачинщика давки.

Недалеко от Канди, в окрестностях города Перадении, находится Цейлонский университет. Площадь, занимаемая им, достигает тысячи гектаров. На этой территории расположены учебные корпуса, дома для профессорско-преподавательского состава и обслуживающего персонала, общежития студентов. Мужские отделены от женских довольно значительным расстоянием.

На медицинском, инженерном, гуманитарном, научном, востоковедном и сельскохозяйственно-ветеринарном факультетах обучается примерно 2500 человек, в том числе 650 женщин. Обучение платное.

Меня, конечно, больше всего интересует медицинский факультет. Я посещаю клиники, аудитории и кафедры. Переходя из одного здания в другое, мы встречаем марширующую колонну студентов. Лица их вымазаны фиолетовой краской, головы посыпаны пеплом, на плечи накинуты одеяла.

— Что за маскарад? — спрашиваю у профессора.

— Это первокурсники. Ежегодно первого июня они в соответствии с традицией устраивают шествие под лозунгом «прощай, свободная жизнь».

Действительно, многим из них предстоит нелегкая жизнь: надо учиться и работать, чтобы платить за лекции, практические занятия, общежитие, книги, питание. Некоторые после двух-трех курсов бросают учебу.

В хирургическом отделении больницы в Канди мне показали больного. Юноша работал на самом южном побережье острова, возле города Хамбантота. Там находится заросший камышом пруд, на песчаных отмелях которого водятся крокодилы. Самый крупный из них гребнистый крокодилус порозус — ближайший родственник нильского — в длину достигает 8 метров. Заметив на отмели дерущихся животных, юноша попытался пристрелить их, чтобы снять кожу и продать ее. Однако крокодилы опередили его и сильно поранили ему руки.

Врач-сингал не раз бывал на берегу этого пруда и видел сражения между крокодилами-самцами, происходящие в период спаривания. Противники дерутся ожесточенно и наносят друг другу тяжелые увечья. Среди убитых охотниками животных нередко попадаются экземпляры с оторванными пальцами, поврежденными нижними челюстями, следами разрывов на коже.

Рассказ врача позволил мне понять необычное поведение черепах, которое я имел случай наблюдать незадолго до приезда в Канди на дороге. Спи как бы играли в «куча мала», стукались панцирями, толкались, пытались перевернуть противника на спину. Вероятно, то были самцы.

От Канди до Коломбо 90 километров. Это расстояние мы покрываем за два часа.

Перед тем как покинуть Цейлон, я осматриваю богатейшие коллекции зоологического музея в столице. Директор его доктор П. Е. Деранийагала показывает мне ядовитых змей, пойманных им на острове, бабочек, птиц, рыб, чучела животных.

Попрощавшись с директором, мы с Эрнборгом возвращаемся в гостиницу.

Только что светило солнце, но вот уже небо заволокли тучи и полило. На аэродром мы едем сквозь пелену оплошного дождя. В двух шагах ничего не различишь, движение на шоссе останавливается. К счастью, ливень скоро прекращается. Мы мчимся по пригороду, преодолевая потоки воды, и прибываем на аэродром в последнюю минуту.

Салон воздушного лайнера перед вылетом подвергается тщательной обработке — его стены, сиденья, полки орошаются распыленной эмульсией ДДТ. Подобная операция производится для того, чтобы не захватить с собой насекомых, зараженных возбудителями паразитарных болезней-Комары, москиты и прочие окрыленные «зайцы» способны экспортировать инфекцию в другое государство и передать его жителям желтую лихорадку, малярию, висцеральный, лейшманиоз.

Стрелки на циферблате показывают час дня, когда я покидаю гостеприимный Коломбо. Мой путь: через Бомбей, Каир, Женеву — в Москву.

У полуострова Джафна, самой северной точки Цейлона, отчетливо обозначаются «границы» между кубово-синими-водами Бенгальского залива и зеленоватыми водами Аравийского моря. Сказочный остров тает в сиреневой дымке. Вскоре показывается мыс Коморин. Словно на географической карте, рельефно выделяются крутые склоны шоколадных гор, тянущихся вдоль всего юго-западного побережья Индии.

Справа по борту неожиданно возникает множество разноцветных огней, постепенно проступают очертания города, подковообразной набережной. Самолет идет на посадку. На фасаде ярко освещенного аэровокзала крупно! Бомбей.

В зале ожидания оживленно. Много паломников с рыжими, выкрашенными хной бородами и в зеленых тюрбанах. Торопливо проходят носильщики. На жестяных бляхах, приколотых к груди, выбито «1 ана» (1/16 рупии) — стоимость оплаты за перенос каждого места багажа.

Ко мне за столик подсаживается индиец средних лет в европейском костюме. Чем-то неуловимо он похож на Четти, и я невольно проникаюсь к нему симпатией. В зале невероятно душно, и мы буквально обливаемся потом.

— Ну и жарища! — восклицаю я и вспоминаю тотчас же традиционное начало разговора отца с Бехтеревым.

— Да, действительно жарко, — отзывается сосед по-столу.

Знакомимся. Мой собеседник оказывается учителем бомбейской школы, собравшимся за время каникул поездить по стране. Я одобряю его планы и выражаю сожаление, что сам смог побывать только на юге. С восторгом рассказываю ему о восхитительной природе штатов Майсур и Мадрас, о замечательных людях, с которыми свела меня судьба, и о совместной работе с ними.

По радио голос диктора называет номер моего рейса. Учитель провожает меня к трапу и говорит по-русски:

— До свидания. Счастливого пути!

Я низко кланяюсь ему и быстро иду к самолету.

Последние шаги по индийской земле. Самолет поднимается в воздух…