По Ишиму и Тоболу

III Очеркъ культуры

Есть въ Самарской губерніи одинъ уголъ (въ Бузулуксковъ уѣздѣ), населенный сибиряками въ количествѣ нѣсколькихъ большихъ селъ, которыя расположились на протяженіи болѣе чѣмъ на пятьдесятъ верстъ въ діаметрѣ. Переселились они сюда изъ Челябинскаго уѣзда въ 20-хъ или 30-хъ годахъ нашего столѣтія по той причинѣ, что когда образовалась одна изъ казачьихъ линій въ Оренбургской губерніи, то имъ было предложено или выселиться, или перейти въ казаки; они выбрали первое и ушли огромною массой, въ нѣсколько тысячъ душъ, въ Самарскую губ, въ-то время еще пустую. Впослѣдствіи рядомъ съ ихъ деревнями стали основываться другіе поселенцы изъ внутреннихъ губерній, но сибиряки не сливались съ ними; складъ ихъ жизни былъ настолько отличный отъ обычаевъ русскихъ крестьянъ, что они продолжали жить особнякомъ, не допуская въ свою среду русскихъ крестьянъ; отношенія между ними были если не враждебныя, то во всякомъ случаѣ брезгливыя. Со стороны сибиряковъ считалось позоромъ вступать въ бракъ съ женщиной русскихъ крестьянъ; сибиряки презирали русскихъ за ихъ нечистоту, за ихъ костюмъ, за ихъ языкъ. Въ свою очередь, русскіе крестьяне, признавая безспорно превосходство сибиряковъ въ домашней жизни, злобно называли ихъ колдыками, (отъ слова «колды», вмѣсто «когда»), неумѣющими говорить настоящимъ русскимъ языкомъ. Это продолжалось до 70-хъ годовъ, когда пишущій эти строки потерялъ изъ виду этотъ уголъ, но несомнѣнно продолжается и до настоящаго времени.

Мы разсказали объ этомъ съ цѣлью констатировать несомнѣнно существующее различіе между «россійскими» и сибиряками. Да и странно было бы, если бы эти два класса крестьянъ, проживъ почти въ полномъ разъединеніи нѣсколько сотъ лѣтъ, сохранили одинаковый типъ. Находясь подъ вліяніемъ различныхъ условій, они въ своемъ развитіи пошли по различнымъ дорогамъ, образовавъ два различные типа людей.

Но отклонились отъ общаго типа не сибиряки, а русскіе, или, по крайней мѣрѣ, сибиряки менѣе, нежели русскіе, подверглись измѣненію. Поселившись въ Сибири, они долгое время жили отдѣленными отъ всего міра; ихъ сношенія съ русскимъ міромъ были случайны; они помнили все, что принесли съ собой изъ Руси, но ничего новаго не могли прибавлять. Тамъ, гдѣ масса инородцевъ была плотная, они много переняли отъ дикарей, но тамъ, гдѣ туземное населеніе не было многочисленно и не охватывало кольцомъ русское населеніе, послѣднее не подвергалось вліянію даже и со стороны дикарей.

Именно такъ дѣло стояло въ описываемой странѣ. Киргизы, съ которыми долго пришлось бороться крестьянамъ, не могли оказать замѣтнаго вліянія на нихъ; крестьяне перенимали отъ своихъ дикихъ враговъ нѣкоторыя вещи, напр., одежду, утварь и прочее, въ чемъ видѣли пользу, но не скрещивались съ ними, не ассимилировались.

Такимъ образомъ, сохранивъ въ неизмѣнной цѣлости русскій типъ, вынесенный ими изъ прежней родины, они въ то же время не подверглись вліянію и со стороны туземныхъ обитателей новой родины. И если бы кто вздумалъ искать чистый русскій типъ Московскаго періода нашей исторіи, то наиболѣе чистый онъ нашелъ бы, вѣроятно, въ южной половинѣ Тобольской губерніи, среди Ишимской степи.

Мы не имѣемъ права дальше распространяться здѣсь объ этомъ предметѣ и потому перейдемъ прямо къ занимающему насъ вопросу о культурѣ сибирскаго крестьянина изучаемой страны, Для удобства и во избѣжаніе недоразумѣній, опредѣлимъ «культуру» въ смыслѣ извѣстной степени матеріальнаго благосостоянія и умѣнья пользоваться этимъ благосостояніемъ для всесторонняго человѣческаго развитія.

Переселившись въ новую страну, крестьяне нашли въ ней неизмѣримый просторъ и огромныя естественныя богатства, не тронутыя человѣческою рукой. Подъ руками у нихъ были обширные дремучіе лѣса, озера, полныя рыбой и дичью, земля, которую не бороздила соха. Когда они принялись работать среди этой дѣвственной природы, у нихъ скоро развелись огромныя стада скота, распаханы были широкія пространства тучной земли, накошены горы сѣна.

Ничего не было запретнаго для поселенца. Для постройки дома онъ вырубалъ лучшія деревья лѣса; въ пищу могъ употреблять отборный хлѣбъ и неограниченное количество мяса; для производства одежды обладалъ также неограниченнымъ количествомъ шерсти, льну, пеньки. Всего было въ волю.

Но зато произведенія заводской и фабричной промышленности были недоступны для крестьянъ; во всей странѣ не было даже попытокъ въ этомъ родѣ; города долгое время походили на деревни. Крестьяне поневолѣ должны были изворачиваться сами, удовлетворяя всѣ свои потребности собственными измышленіями. Когда надо было пріобрѣсти дугу, они искали въ лѣсу подходящей коряги, когда изнашивалась обувь, они шили себѣ бродни — сапоги, похожіе на мѣшки изъ кожи. Часто ни за какую цѣну нельзя было достать косы, а бороны нерѣдко дѣлались съ деревянными зубьями.

Изворачиваясь своимъ умомъ, крестьяне до послѣдняго времени всѣ нужды свои удовлетворяли сами: ткали изъ льва и шерсти одежду для себя, строили собственными руками свои дома, замѣняя стекла требушиной, сколачивали, какъ умѣли, телѣги, бороны, колеса, плуги и т. п.

Эта печать собственнаго измышленія лежитъ на всѣхъ вещахъ сибиряка. При этомъ мы не беремъ въ разсчетъ тѣхъ крестьянъ, которые разселились по большимъ трактамъ и которые высотой своего обезпеченія и развитія подали поводъ ко многимъ недоразумѣніямъ, но смѣшивать этихъ крестьянъ съ тѣми, которые живутъ въ глубинѣ лѣсовъ и степей, значитъ то же, что смѣшивать въ одну кучу мужиковъ, живущихъ около Петербурга, вообще съ мужиками. Имѣя это въ виду, мы воздержимся отъ описанія всего исключительнаго и несущественнаго и разскажемъ только то, что наиболѣе распространено, наиболѣе обще и наиболѣе типично.

Предоставленная исключительно самой себѣ, мысль крестьянина, тѣмъ не менѣе, все-таки изобрѣтала въ области матеріальныхъ улучшеній.

Это въ особенности относится къ пищѣ. Въ то время, какъ русская баба, не жившая нигдѣ въ городѣ, является положительно безпомощною сдѣлать сколько-нибудь человѣческій обѣдъ, сибирячка знаетъ множество поварскихъ секретовъ чисто-крестьянскаго произведенія. Обставленная большими средствами въ выборѣ сырыхъ матеріаловъ, служащихъ пищей, она выучилась лучше печь хлѣбъ, варить и жарить мясо и приготовлять молочные продукты. Затѣмъ явилась уже и прямая изобрѣтательность, какъ слѣдствіе обезпеченія первыхъ потребностей и большаго досуга. Въ сибирской деревнѣ умѣютъ сдѣлать множество видовъ печенья, хорошо обращаются съ соленьемъ и знаютъ, какъ нѣкоторыя вещи приготовлять въ прокъ. Правда, все это умѣнье можетъ возбудить въ городскомъ жителѣ брезгливость и иронію, но это умѣнье, поставленное рядомъ съ таковымъ же русскаго крестьянина, показываетъ несомнѣнное превосходство сибиряка: разнообразіе въ пищѣ, чистота приготовленія, питательность.

Иногда сибирскія кушанья поражаютъ невѣроятными комбинаціями; пироги съ рѣпой, рѣдька со сметаной, сладкое сусло съ хрѣномъ, чай съ лукомъ — вообще нѣчто невообразимое и непонятное. Но если мы не потеряемъ изъ виду сказанную выше отчужденность отъ всего міра сибирскаго крестьянина, то для насъ все объяснится. Несомнѣнно, что мысль женской половины здѣшняго населенія сильно работала въ этомъ направленіи, изобрѣтая невѣроятныя комбинаціи пищевыхъ средствъ, которыхъ въ сыромъ видѣ было много.

Выберемъ среднюю крестьянскую семью средней зажиточности, притомъ въ деревнѣ, удаленной отъ постороннихъ, не-сибирскихъ вліяній, и посмотримъ, какъ она питается.

Знакомое гамъ семейство состоитъ изъ мужа и жены, сына-работника и двухъ подростковъ-дѣвочекъ. Обрабатываетъ она отъ шести до десяти десятинъ земли въ годъ.

Имѣетъ 4 лошади, три коровы, съ десятокъ овецъ, пару свиней и птицу — куръ и гусей.

Утромъ она завтракаетъ молокомъ, сыромъ, сметаной съ хлѣбомъ, запивая все кто кирпичнымъ чаемъ безъ сахару. Чай пьется въ неограниченномъ количествѣ, но сахаръ подается только гостямъ или въ праздники. Такой завтракъ совершается два раза въ день, утромъ рано и часовъ въ десять.

На обѣдъ подается супъ изъ мяса съ мукой или мясныя щи. Второе блюдо состоитъ изъ жаренаго въ маслѣ картофеля.

Вечеромъ закусываютъ чаемъ съ хлѣбомъ.

На ужинъ остатки обѣда и опять молоко, сыръ, сметана съ хлѣбомъ, — все это опять запивается чаемъ.

Иногда того или другого вида изъ перечисленной пищи недостаетъ, но общій видъ питанія остается одинъ и тотъ же. Главное содержаніе этой пищи — чай, мясо, молоко, творогъ, сметана, хлѣбъ, картофель; это круглый годъ, изо дня въ день, готовится. Чай вошелъ въ такое употребленіе, что самый бѣдный крестьянинъ пьетъ его цѣлый годъ, даже тогда, когда у него больше ничего нѣтъ. Мясо составляетъ всеобщую потребность. Зимой крестьяне нерѣдко покупаютъ его въ городѣ, но самое распространенное мясо — это сушеное или вяленое, приготовляемое самими крестьянами; оно держится у нихъ круглый годъ, такъ что все лѣто они его употребляютъ. У моего семейства потребляется его до 15 пуд. въ годъ, кромѣ того, еще двѣ три свиныя туши, нѣсколько десятковъ птицы и сушеная рыба. Послѣдняя также сильно распространена между крестьянами и употребляется ими въ посты.

Въ посты семейство ѣстъ грибы сушеные и соленые, капусту, картофель, рыбу.

Въ праздники готовятся тѣ изобрѣтенія кухонной мысли, которыми славятся сибиряки. Въ общемъ питаніе крестьянъ обильно по количеству, разнообразно и хорошо по качеству. оставивъ далеко позади себя питаніе русскаго мужика.

Что касается водки, то о ней мы должны сказать, можетъ быть, къ огорченію тѣхъ людей, которые увѣрены въ природной склонности русскаго мужика къ безшабашному пьянству, что потребленіе ея здѣсь больше, и все-таки пьянства нѣтъ между крестьянами. Зажиточные крестьяне держатъ водку въ домѣ круглый годъ для себя, для гостей и для всякаго другого случая; передъ страдой даже недостаточные покупаютъ водку цѣлыми боченками въ два-три ведра — это для угощенія помочи. Къ праздникамъ Пасхи и Рождества всѣ поголовно запасаются водкой. И все-таки пьянства по деревнямъ здѣсь нѣтъ.

Крестьянинъ здѣшнихъ мѣстъ не пропьетъ шапку, не сниметъ ради водки панталонъ и не стащитъ у жены сарафана; водку онъ покупаетъ тогда, когда ему есть на что купить, и пьетъ столько, сколько можетъ, но хозяйство его не терпитъ отъ этого никакого убытка. Потому что у нихъ нѣтъ болѣзни пьянства. Даже прогулявъ нѣсколько дней, онъ встаетъ здоровымъ, работящимъ, умнымъ. Пьетъ онъ не затѣмъ, чтобы загасить болѣзненную страсть, а ради удовольствія и всегда остается душевно трезвымъ и умѣреннымъ.

Объ одеждѣ можно сказать немного. Мы намекнули выше, что здѣшній крестьянинъ перенялъ кое-что отъ киргизовъ. Это всего болѣе относится къ одеждѣ. Поставленные въ необходимость прясть и ткать самолично, они часто не имѣли ни времени, ни умѣнья сдѣлать себѣ одежду, а подъ руками были дешевые киргизскіе халаты изъ верблюжьей ткани, по-моему красивые, легкіе, необыкновенно прочные и непромокаемые, и русскіе усвоили эту одежду. Когда стали распространяться издѣлія московской хлопчато-бумажной промышленности, крестьяне стали дѣлать одежду изъ нихъ, но не бросили и азіятскихъ халатовъ, какъ не бросили ткать и свое домашнее сукно. Вмѣстѣ съ ситцами, коленкорами и шерстяными матеріями, сбытъ которыхъ въ Сибири составляетъ одинъ изъ крупныхъ разсчетовъ русскихъ фабрикантовъ, продолжаютъ носиться и матеріи туземныя.

Если лѣтомъ здѣшній крестьянинъ одѣвается хорошо, то зимой тепло; здѣсь трудно встрѣтить крестьянина-оборванца, подобно русскому мужику, незащищенному отъ дождя и холода. Теплые кафтаны и шубы у всякаго есть. Въ холодные зимніе дни крестьяне носятъ двѣ шубы — одну короткую внизу, другую на верху; послѣдняя въ формѣ дохи, т.-е. выворочена мѣхомъ вверхъ. Такая же шапка, такія же рукавицы шерстью вверхъ и точно также иногда надѣваются сапоги мохнатые. Правда, это одѣяніе дѣлаетъ здѣшняго мужика похожимъ на какого-то невиданнаго звѣря, но зато тепло. Обычай этотъ — выворачивать одежду шерстью вверхъ — заимствованъ, вѣроятно, отъ сѣверныхъ инородцевъ и привился потому, что въ самомъ дѣлѣ такая одежда хорошо защищаетъ отъ сильныхъ морозовъ, для которыхъ обыкновенный тулупъ просто шутка. Сибирскія пимы (валенки) не менѣе распространены; ихъ носитъ старый и малый, мужчины и женщины, деревенскій и городской житель.

Трудно сказать, есть-ли какая-нибудь вещь изъ одежды, которая впервые здѣсь произведена была; за исключеніемъ развѣ половиковъ изъ коровьей шерсти, да, можетъ бытъ, нѣсколькихъ мелочей, нѣтъ ничего, что явилось бы непосредственнымъ крестьянскимъ творчествомъ.

Перейдемъ къ постройкамъ.

Странное впечатлѣніе производитъ внѣшній видъ здѣшней деревни. Столько было говорено про эти сибирскія хоромы изъ толстыхъ бревенъ, веселыя, чистыя, прочныя, сейчасъ же рисующія довольство ихъ хозяевъ, что наблюдателемъ, увидавшимъ дѣйствительно сибирскую деревню, а не трактовую, овладѣваетъ сильное разочарованіе. Сначала, въ первое время, деревня кажется даже просто жалкою. Кривые, неправильно построенные домишки, множество запутанныхъ переулковъ, безалаберность всѣхъ построекъ, — отъ всего этого дѣлается просто тяжело. Одна улица дѣлаетъ такіе зигзаги что кажется ущельемъ; другая улица въ десять саженей длины и когда въѣдешь въ нее, то кажется, что изъ вся нѣтъ выхода. Одинъ домъ выглядываетъ окнами на улицу, а стоящій рядомъ съ нимъ обратилъ окна куда-то въ поле; у одного на улицу выдвинулась стѣна, а другой домохозяинъ построилъ чуть не на серединѣ улицы огородъ; надѣясь попасть въ ворота двора, попадешь на скотскій загонъ.

И долго это впечатлѣніе не изглаживается. Разсматривая каждый домъ въ отдѣльности, сейчасъ видишь, что онъ построенъ собственными руками хозяина, при помощи столь же неумѣлыхъ односельчанъ. Бревна хорошія, крыша изъ сосновой драни, но все это такъ неправильно придѣлано другъ къ другу. что домъ кажется нежилымъ помѣщеніемъ. Неискусная рука криво, параллелограмомъ вырубила косяки, криво вдвинула въ нихъ дверь, забывъ въ то же время, что окна должны стоять на одинаковой высотѣ; видно, что хозяину-плотнику было не до симметріи. Точно также, ставя свой дворъ, онъ рѣшительно не обращалъ вниманія, въ какую сторону онъ будетъ обращенъ — на улицу или въ поле, или на сосѣдній домъ, наслаждаясь, можетъ быть, неиспытанною дотолѣ свободой дѣлать, что угодно.

Но когда ближе ознакомишься съ этимъ домомъ, грубо сдѣланнымъ, и съ этимъ дворомъ, безалаберно расположеннымъ, мало-по-малу замѣчаешь и убѣждаешься въ ихъ удобствахъ. Изба всегда просторная, теплая, прочная. Дворовыя постройки мизерны, но ихъ такъ много, что онѣ способны удовлетворить всѣ нужды хозяйства, исполняя каждая свое собственное назначеніе. Амбары, кладовыя, погреба, хлѣвы, холодные и теплые, открытые и закрытые, баня, подполье, курятникъ, — все это есть налицо. Свинью не зачѣмъ держать вмѣстѣ съ курами; коровы не будутъ поставлены въ одномъ навѣсѣ съ лошадью; телятъ не привяжутъ къ ножкѣ стола, за которымъ обѣдаютъ хозяева, а куры не станутъ зимовать подъ лавкой въ домѣ; каждая вещь и каждое животное въ здѣшней деревнѣ имѣютъ свое мѣсто. И грязь съ вонью въ домѣ, сдѣлавшіяся синонимами русской избы, необязательны для сибирскаго дома.

И поэтому внутренность этого дома не имѣетъ ничего общаго съ избой русскаго мужика. Обыкновенно домъ дѣлится на двѣ половины — горницу и кухню. Въ горницѣ чистота постоянная. Стѣны выбѣлены бѣлою глиной, известью или мѣломъ, не рѣдки шпалеры. По стѣнамъ лубочныя картинки, зеркальце. Вмѣсто лавокъ, стулья, столы, табуреты, застланные половиками сундуки. Печка голландская. У кого одна только маленькая избушка, но поддерживается она съ упорною чистотой. Въ бѣдномъ и богатомъ домѣ множество самодѣльщины, и эта самодѣльщина грубая, неостроумная, но зато всегда опрятная.

Говорятъ, что сибирская деревня производитъ впечатлѣніе зажиточности или даже богатства. На насъ она произвела впечатлѣніе какъ разъ обратное, впечатлѣніе бѣдности, гордой каждою вещью, которою она обладаетъ. Въ сибирской деревнѣ все грубо, неостроумно, мизерно, плохо, но все опрятно и полезно. Крестьянская мысль, предоставленная самой себѣ въ степяхъ и лѣсахъ, не произвела ничего большаго и новаго въ матеріальной обстановкѣ, вовсе понемногу улучшила, вычистила, приспособила. Сибирскіе крестьяне ничего не прибавили къ тому, что они вынесли изъ Россіи, но все вынесенное сохранили въ лучшемъ видѣ.

Если такой выводъ относится къ одеждѣ, домашней обстановкѣ и отчасти къ пищѣ здѣшняго крестьянина, то онъ въ особенности приложимъ къ пріемамъ по обработкѣ земли, къ земледѣлію и къ земледѣльческимъ орудіямъ.

Небольшіе огороды взрываютъ желѣзнымъ заступомъ. Пахота производится паровознымъ плугомъ, который есть только дальнѣйшая степень улучшенія сохи: онъ состоитъ изъ большого лемеха, горизонтально лежащаго къ поверхности земли, и обрѣза, наклоненнаго въ лемеху подъ тупымъ угломъ. Деревянныя части этого плуга обыкновенно грубо сдѣланы, иногда тяжелы безъ всякой пользы и неудобны; ось и колеса подъ плугомъ ставятся такія, которыя буквально уже никуда не годятся, — они взяты отъ разломанной телѣги.

Но, несмотря на свою грубость, онъ достаточно хорошо удовлетворяетъ своему назначенію, Въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ земля почему-либо не подъ силу парѣ лошадей, запрягаются три и даже четыре.

Еще не такъ давно бороны повсемѣстно были деревянныя, но теперь никто уже ихъ не употребляетъ, имѣя возможность поставить желѣзныя зубья.

Жнутъ серпами, косятъ «литовкой». Овсы по большей части идутъ подъ косу.

Молотятъ хлѣбъ цѣпами и лошадями.

Рѣдко у кого нѣтъ овина. Крестьяне позволяютъ себѣ пускать въ обращеніе только овесъ сыромолотный. Большая часть другихъ хлѣбовъ сушится передъ молотьбой. Да и климатъ не дозволяетъ обходиться безъ овина; исключительна та осень, когда въ деревняхъ еще до снѣга успѣютъ убраться съ молотьбою; часто же приходится жать въ снѣгу. Ронятно, что если не высушить такой хлѣбъ, то онъ сгніетъ, оставленный до весны, и не поддастся никакому способу молотьбы.

Другія хозяйственныя принадлежности — телѣги, коробки, сбруя и пр. могутъ только лишній разъ засвидѣтельствовать вѣрность нашего вывода: ничего крупнаго и новаго, но все удобно и прочно, лучше, чѣмъ у русскаго мужика. Здѣсь невозможно встрѣтить хомутъ безъ шлеи и телѣгу, которая реветъ отъ недостатка дегтя. У большинства крестьянъ штукъ пять телѣгъ, столько же всякой сбруи, столько же саней. Точно также у большинства имѣются, такъ сказать, показныя, праздничныя телѣги и сани; на этотъ случай держатся и росписная дуга, и колокольчики.

Единственный рабочій скотъ — это лошадь. Выше мы уже назвали среднее число лошадей на каждую семью. Неистощимымъ конскимъ заводомъ для здѣшнихъ жителей служатъ табуны киргизовъ, пригоняемые изъ глубины степей на здѣшнія многочисленныя ярмарки.

Но крестьяне въ большинствѣ случаевъ употребляютъ помѣсь киргизской лошади съ русской, какъ болѣе пригодную. Въ самомъ дѣлѣ, лошадь, получившаяся отъ этого скрещиванія, крайне вынослива, неутомима, хотя и лишена уже дикости и скакового бѣга чистой киргизской лошади; возъ въ тридцать пудовъ эта лошадь легко везетъ по шестидесяти верстъ въ сутки и не утомляется, дѣлая на легкѣ по сту слишкомъ верстъ въ сутки.

Другой скотъ ничѣмъ не выдается. Коровы русской породы; свиньи тоже; только овцы мѣстнаго происхожденія; вѣроятно, здѣшнія овцы помѣсь русской породы съ киргизской.

Небольшое отличіе можетъ представить и та совокупность работъ, которая составляетъ земледѣліе. Искусственнаго удобренія, какъ сказано выше, не можетъ быть. Только огороды и капустники передъ посадкой огурцовъ и капусты требуютъ значительныхъ приготовленій. Въ земляхъ, поросшихъ кустарниками, приходится вырубать и корчевать кусты, но чаще всего это дѣлается помощью огня, пусканіемъ «паловъ». Палы пускаютъ и въ степяхъ, и на жнивахъ, если это не грозитъ опасностью пожара. Во все продолженіе осени, если благопріятствуетъ погода, кругомъ видно зарево степного пожара; въ одномъ мѣстѣ видно, какъ огонь змѣйкой пробирается по полямъ высохшей травы, то почти потухая, то вспыхивая; въ другомъ вдругъ цѣлый снопъ искръ и клубы дыма поднимаются вверхъ — это огонь встрѣтилъ забытую копну сѣна или кучу валежника.

«Палы» — это все, что можетъ быть названо искусственнымъ подготовленіемъ почвы для будущей жатвы и сѣнокоса.

Но зато самая пахота земли производится съ рѣдкою тщательностью. Одинъ знающій сельскій хозяинъ говорилъ намъ, что онъ нигдѣ въ Россіи, въ степныхъ полосахъ, не встрѣчалъ такой превосходной обработки земли подъ пашню, какую онъ увидѣлъ здѣсь. Правда, въ нѣкоторыхъ мѣстахъ, напр., Курганскаго округа, гдѣ почва — смѣсь чернозема и песку, по своей рыхлости, требуетъ только одинъ разъ вспахать и одинъ разъ взборонить ее, обработка не требуетъ ни особенныхъ усилій, ни тщательности. Но въ прочихъ частяхъ страны пахота отнимаетъ много времени, требуя страшнаго напряженія силъ.

Пары приготовляются слѣдующимъ образомъ. Весной, послѣ посѣва, земля вспахивается въ первый разъ. Затѣмъ послѣ сѣнокоса пашется во второй разъ, причемъ поперекъ, и въ первый разъ боронуется; въ концѣ сентября земля иногда снова перепахивается и боронуется, наконецъ, весной передъ посѣвомъ она еще разъ тщательно разрыхляется бороной, послѣ этого засѣвается и въ послѣдній разъ заборанивается. Вообще, два раза вспахать и три раза заборонить считается для всѣхъ обязательнымъ правиломъ. Хозяева, особенно старательные, пашутъ три раза и боронятъ четыре раза.

Надо, впрочемъ, замѣтить, что этого требуетъ здѣшняя почва, лишенная примѣси песку, — такъ какъ кварцу и полевому шпату здѣсь и взяться не откуда, — составленная изъ одного перегноя и глины; она вязкая и липкая, какъ тѣсто; во время засухи твердѣетъ подобно кирпичу, а въ дождливое время размокаетъ на большую глубину, превращаясь въ болото.

Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ Курганскаго округа вводится обычай на новыхъ земляхъ и залежахъ сначала сѣять картофель, а потомъ уже хлѣбъ. Дѣлается это потому, что поле, засаженное картофелемъ, естественнымъ и необходимымъ образомъ разрыхляется, во-первыхъ, самыми клубнями и, во-вторыхъ, копаніемъ при снятіи урожая. Кромѣ того, почва отъ картофеля удобряется ея травой. Но это нововведеніе входитъ туго и совершается безъ всякой системы.

Въ общихъ чертахъ мы показали теперь все, что характеризуетъ степень культуры. Дѣлая послѣдній выводъ, мы должны сказать, что жизнь сибирскаго крестьянина здѣшнихъ мѣстъ не оправдываетъ надеждъ и ожиданій, которыя естественно являются при первомъ же вопросѣ: куда дѣвались неизмѣримыя степи и безконечные лѣса? Какое употребленіе сдѣлано изъ окружавшихъ его естественныхъ богатствъ?

Прошли вѣка съ начала переселенія сюда русскаго крестьянина. Онъ пользовался на новомъ мѣстѣ сравнительною свободой; подъ его руками имѣлось все, что необходимо для удовлетворенія человѣческихъ потребностей, и мы видѣли, какъ онъ воспользовался такимъ положеніемъ: свято сохранивъ обычаи, пріемы и преданія, онъ ничего не прибавилъ новаго, только количественно и качественно улучшивъ вынесенное изъ старой Руси. Типъ его культурнаго развитія неизмѣнно остался тотъ же самый, но только степенью выше. Достоинства и недостатки, вынесенные изъ старой родины, — все онъ сохранилъ и все поднялъ на одну ступень выше.

На старой родинѣ было поголовное невѣжество — и крестьянинъ принесъ его на мѣсто родины, сохранивъ его здѣсь до послѣднихъ дней, въ продолженіе нѣсколькихъ вѣковъ. Мы должны констатировать абсолютное отсутствіе грамотности въ странѣ. Существующія при волостяхъ школы только роняютъ достоинство школы. Большинство деревень имѣетъ только одного грамотнаго человѣка — сельскаго писаря. Можно то и дѣло наткнуться на слѣдующую потрясающую до глубины души картину.

Во весь опоръ скачетъ куда-то мужикъ верхомъ на лошади, безъ шапки и босикомъ, и, очевидно, крайне взволнованный. Это деревенскій староста. Ему пришла изъ города черезъ волость бумага, и онъ бросился къ своему писарю, но тотъ куда-то уѣхалъ. Староста поскакалъ въ другую деревню, но тамошній писарь лежитъ безъ сознанія, и его никакъ не могутъ три дня вытрезвить. Волненіе старосты доходитъ до послѣднихъ предѣловъ, и онъ мечется въ большомъ страхѣ. А и вся бумага-то, можетъ быть, состоитъ изъ записки засѣдателя: «Приказываю тебѣ ко дню Благовѣщенія купить и привести мнѣ щуки въ три четверти каждая».

Но мало того, что здѣшній крестьянинъ сохранилъ всю умственную безпомощность Московскаго періода, но онъ еще на одну степень увеличилъ ее. Тамъ, гдѣ крестьяне живутъ плотною массой, невѣжество приняло только болѣе яркую окраску, но тамъ, гдѣ были часты сношенія съ инородцами, умственный уровень ихъ совершенно понизился.

А, между тѣмъ, жизнь все-таки измѣняется. Явились новыя нужды, новыя задачи, требующія своего разрѣшенія, но крестьянинъ только чувствуетъ ихъ тяжесть, не умѣя взяться за нихъ, и приписываетъ всѣ свои тяжести природѣ и тѣснотѣ, но это составитъ предметъ слѣдующей главы.