По моей могиле кто-то ходил

— Знаешь, мной двигало не только чувство патриотизма.

Какое-то время они еще продолжали держать друг друга в объятиях, как бы объявляя взаимное помилование, и это успокаивало их, как горячая ванна.

— Я люблю тебя, мой Франк, — прошептала Лиза.

— Ты сказала, что встретилась с Гесслером, чтобы нанять его для моей защиты. Что потом?

Чудовище. Взглянув на него, Лиза подумала: «Это — чудовище». Безжалостное существо, неспособное на чувства.

— Потом — ничего! — с ненавистью сказала она.

— Меня судили, приговорили, а ты продолжала с ним видеться?

— Он рассказывал мне новости о тебе. Как бы я узнавала их, ведь ты не писал мне?

— Когда ты обосновалась в Гамбурге, Лиза?

— Но…

— До или после процесса? — продолжал настаивать Франк.

— После, — выдохнула она.

— Ты часто виделась с Гесслером?

— Не так чтобы очень.

— Это не ответ. Как часто ты с ним виделась?

— Не знаю… Время от времени…

Рука Франка сжала предплечье Лизы. Ей стало очень больно.

— Как часто?

— Скажем, раз в неделю.

— А где ты с ним встречалась?

— Послушай меня, Франк, я…

— Где ты с ним встречалась?

— Да в его кабинете!

— И нигде больше?

— Да нет же!

— Никогда? Подумай! Подумай хорошенько и ответь мне честно, иначе я могу рассердиться. А я так не хочу сердиться, Лиза…

— Может быть, один или два раза мы встречались в пивной.

— Не чаще?

— Нет, Франк.

Он быстро и очень сильно ударил ее по лицу. На щеке Лизы расцвела пунцовая отметина. Ей стало очень больно.

— Не лги, — попросил Франк. — Умоляю тебя, мое солнышко, не лги, ложь только все усложняет.

Подошедший Баум, уперев руки в бедра, с вызовом уставился на Франка. Тот выпрямился, и какое-то время они пристально смотрели в глаза друг другу. Затем немец покорно отправился в другой конец помещения, путаясь в телефонных аппаратах, валявшихся на полу.

— Этот тип сошел с ума! — бросил он, подходя, Варнеру.

Тот пожал плечами и снова погрузился в свое чтение. У него была душа наемника: он должен выполнить свою работу, а остальное его не касается.

— Гесслер ухаживал за тобой? — продолжал настаивать Франк, поглаживая кончиком пальца щеку Лизы, хранившую отпечаток его ладони в форме звезды.

— Нет, Франк.

— Во всяком случае, — уверенно сказал Франк, — он самым странным образом влюблен в тебя. Надеюсь, ты не будешь оспаривать это?

Лиза на мгновение задумалась.

— Может быть, — признала она. — Ну и что? Ответь, Франк. Что это может изменить в наших отношениях?

Франк принялся мерить комнату широкими шагами, дошел до двери. В одном месте скрипела половица. Наступая на нее каблуком, он заставлял половицу стонать. Этот звук становился невыносимым.

— Прекрати! — взмолилась молодая женщина.

Перестав раскачиваться на половице, он вернулся к ней, бросив взгляд наружу.

В порту все было спокойно. Дождь бил по стеклам и бормотал в переполненной водосточной трубе.

— Гесслер — честный человек. Он известный адвокат, у него хорошая репутация. И вдруг он организует побег из тюрьмы!

— Он не организовал его, — поправила Лиза, — он всего лишь мне…

Франк жестом приказан ей замолчать.

— Как произошла эта метаморфоза? — спросил он. — А, Лиза? Как невозможное стало возможным для этого плотью и духом судейского крючка?

— Я не знаю.

— Должно быть, однажды ты произнесла в его присутствии слово «побег». От одного только этого слова с ним мог приключиться сердечный приступ, и все же он не умер на месте. Почему, Лиза? Почему?

Поскольку она не отвечала, он схватил ее за руку, поднял со стула и принялся расхаживать по комнате, время от времени встряхивая ее.

— Говорю тебе: я хочу все знать! Слышишь меня? Я хочу знать! Я хочу знать!

Из двери, выходящей на склад, показался Паоло.

— Франк! — заорал он. — Что ты с ней делаешь!

— Катись отсюда! — выкрикнул в ответ Франк, не отпуская Лизу.

Паоло не пошевелился.

— Я только хотел сказать… Только что по улице на полной скорости промчались два полицейских на мотоциклах.

— Мне плевать, катись!

— Но, Франк…

— Катись! — заорал Франк.

Паоло повернулся к двери. Прежде чем выйти, он прошептал:

— Сейчас десять минут восьмого, подумай о корабле!

Комиссар вышел из своего кабинета и теперь широкими шагами мерил главный зал комиссариата, жуя огрызок потухшей сигары. Спичка, которую он придерживал кончиком языка, давно разлохматилась. Иногда он останавливался и замирал перед зеркалом в золотой оправе, висевшим над камином. Комиссар восхищался тем, в каком порядке лежат его бесцветные, коротко подстриженные волосы, поправлял свой темный галстук и легкими щелчками сбрасывал пепел от сигары, попавший ему на лацканы. В зале остался только дежурный инспектор — высокий худой парень, с выдающейся нижней челюстью; нервный тик часто искажал его лицо. Всякий раз, когда комиссар бросал на него строгий взгляд, инспектор торопился что-то записать в формуляр, отпечатанный типографским способом.

В конце концов, комиссар нажал на кнопку внутреннего телефона.

— Слушаю! — раздался чей-то сухой голос.

— Мою машину!

— Слушаюсь, герр комиссар.

Его вещи остались висеть на вешалке в кабинете. Когда комиссар надел кожаное пальто, подбитое кошачьим мехом, показалось, что он вдвое увеличился в размерах. Затем дошла очередь до серо-жемчужной фетровой шляпы, украшенной широкой черной лентой, и меховых перчаток. Во всем его облике было нечто живописное и в то же время угрожающее.

Когда он вышел, перед крыльцом уже стоял его черный «мерседес». За рулем сидел полицейский, пристегнутый ремнем безопасности. Комиссар сел на переднее сиденье.

— Вперед, — только и сказал он.

С другой стороны туннеля, как муравьи, копошились его люди. Бауманн, старший инспектор, руководивший операцией, бросился к машине, как только она выехала из лифта.

— Ну что? — спросил комиссар.

— Фургон не выезжал с территории порта, — ответил старший инспектор, вставая по стойке «смирно».

У него был красный нос, глаза как будто плавали в желе, отчего его взгляд приобретал тошнотворный блеск.

— Откуда вам это известно?

— В порядке исключения таможенные патрули провели проверку во второй половине дня. Таможенники единодушно заявляют: не проезжал ни один тюремный фургон. Кроме того, у одного из моих людей есть свидетельство полупьяного голландского моряка. Тот утверждает, что видел, как фургон пересек верфь. Забавно, не правда ли?

— Значит, без всякого сомнения, речь идет о побеге, — заключил комиссар.

Это событие вовсе не разозлило его. Уже несколько недель в Гамбурге царила мертвая тишина, и полицейские службы, подчиненные ему, занимались самой рутинной бумажной работой.

— Пусть всюду распространят приметы этого человека, пусть проверят вокзалы и аэропорт, обследуют причалы. Нужно обыскать этот участок док за доком. Не могли же они расщепить автомобиль, как атом. Если фургон не покидал порта, то наверняка он находится в одном из складов.

— Конечно, герр комиссар, я уже отдал соответствующие инструкции. Наши люди обследуют все переулки, тупики, склады…

— Превосходно. Я требую самой тщательной работы. Попросите подкрепление в главном комиссариате. Перевести весь порт на осадное положение. Прежде всего я хочу разыскать этот фургон, чего бы это ни стоило.

— Слушаюсь, герр комиссар.

Комиссар вышел из машины, достал из кармана новую сигару, но, поскольку лило как из ведра, не зажег ее. Все же он засунул ее в свой тонкогубый рот и принялся с наслаждением покусывать.

Публике всегда нравились побеги из тюрем. Это — как настоящий спектакль! Да и журналисты не преминут примчаться сюда.

Комиссар вспомнил, что сегодня утром надел свежую белую рубашку, и мысленно похвалил себя за это. На фотографиях он будет хорошо смотреться.

Он спрятался от дождя в будку охранника. Тюремный фургон не иголка в стоге сена. Его так легко не спрячешь.

Баум вышел вслед за Паоло. Немец казался недовольным. В отличие от Варнера, не обращавшего внимания на своих «клиентов», Бауму не нравилось поведение Франка. Немец был человеком решительным и лишенным угрызений совести, но обладал определенным чувством логики. Поэтому он расценивал реакцию беглеца как неадекватную ситуации, и это беспокоило его.

— В конце концов, ты слишком несправедлив, Франк, — сказала Лиза. — В течение целых пяти лет я бродила, как зверь, вдоль стен, за которыми тебя держали, пытаясь найти способ вытащить тебя оттуда…

— Я знаю, — отрезал он.

И добавил непримиримо, как и прежде:

— Значит, ты сказала мне, что виделась с Гесслером раз в неделю, так?

— Я не считала.

— Но ты же сама сказала это!

Лиза чувствовала себя слишком усталой, чтобы протестовать. В конце концов, если уж ему так нравилось терзать самого себя…

— Я уже все сказала тебе.

— И ты виделась с ним только ради того, чтобы узнать новости обо мне?

— Только ради этого, Франк.

Скорчив ужасную гримасу и покачав указательным пальцем, он больно ткнул им в грудь Лизы.

— Да, но Гесслер приходил ко мне только раз в месяц… Не чаще! — в ярости выкрикнул молодой человек, снова встряхивая свою любовницу. — Слышишь, Лиза?

— Ну и что? — возразила молодая женщина. — Он единственный человек, которого я знала в этой стране. Единственный, кто мог что-то для меня сделать. Единственный, кто встречался с тобой! Это ведь так легко понять!

Франк, казалось, немного успокоился.

— Расскажи мне план побега.

— Он видел, что я пребываю в полной растерянности и в то же время совершенно решительно настроена вытащить тебя оттуда.

— Идея побега пришла ему в голову?

— О, нет! Мне.

— Хорошо. Объясни… Давай же, солнышко, сделай усилие. Ты же слышала, что сказал Паоло: уже десять минут восьмого.

Лиза вздрогнула: упоминание о времени испугало ее.

— Ну и что? — тоскливо спросила она.

— А то: время поджимает, рассказывай!

Инстинкт молодой женщины предупредил ее о неожиданной угрозе. Франк решился на страшный поступок: она прочла это в его голубых и чистых — как будто пустых — глазах.

— Франк, почему ты говоришь, что время поджимает?

Вместо ответа он улыбнулся.

— Ты спросила его, согласится ли он помочь тебе организовать мой побег?

Она кивнула.

— А что он ответил?

— Сначала он сказал, что это безумие, что побег невозможен.

— Но затем он согласился!

— Он сказал, что дело может удаться только в том случае, если мне помогут квалифицированные специалисты. И тогда он направил меня к Бергхаму. Ты слышал о нем?

Франк покачал головой:

— Ты же знаешь, что я никогда не посещаю своих коллег! — сыронизировал он. — Продолжай!

— Я встретилась с Бергхамом, и он назначил цену.

— Когда это было?

— Около года тому назад. Но он должен был ждать, когда представится удобный случай, поэтому дело так затянулось.

— А ты?

— Что — я?

— Ты по-прежнему продолжала видеться с Гесслером в течение этого времени?

— А почему бы мне было не видеться с ним?

— Ты спала с ним?

Этот вопрос мучил его с самого начала; все эти долгие подходы, вступления служили Франку только для того, чтобы задать именно этот вопрос. Лиза подумала, что, без сомнения, теперь дело пойдет на лад. Ей была знакома ревность Франка. Раньше, когда они ходили в ресторан или в театр, стоило какому-нибудь мужчине слишком пристально посмотреть на нее, как Франк устраивал скандал, награждал пощечинами этого смельчака или заставлял Лизу возвращаться домой. Она умела успокаивать его, доказывать ему всю глупость его подозрений; только для этого требовалось время, слова, клятвы…

— Эй, отвечай: ты спала с ним?

— Нет.

— Ты можешь поклясться?

— Ну да, Франк, я клянусь тебе! — с жаром воскликнула она в каком-то порыве. — Как ты мог даже подумать об этом? Гесслер и я… Нет, глупость какая-то.

— Ты клянешься нами обоими?

Лиза довольно медленно — чтобы показать ему, что отвечает после серьезных размышлений — кивнула. Этим жестом она хотела убедить его.

— Клянусь нами обоими, да, мой дорогой.

Он принялся тереть большим пальцем металлическую пуговицу на своей форме, чтобы она заблестела.

— Значит, он из голубых?

Что же за мерзкое желание заставляло его страдать самого и причинять муки другому?

— Этот тип, должно быть, чертовски влюблен в тебя, — продолжал Франк. — Знаешь, я это давно понял. Когда он произносил твое имя в комнате для свиданий, он сразу бледнел и умирал прямо на глазах. Впервые встречаю адвоката, не умеющего врать.

Где-то вдалеке завыла полицейская сирена, и Лиза бросилась к стеклянной двери. Варнер подошел к ней. Происходящее совсем не интересовало Франка. Он сидел согнувшись, сжав руки между коленями, глядя на разбросанные телефонные аппараты, похожие на загадочных животных. Их действительное назначение как бы исчезло. Франк почувствовал себя таким же ненужным, как и эти нелепые телефоны.

Звук сирены стал четче, громче, прозвучал прямо рядом со складом, затем унесся вдаль. Часто моргая толстыми веками, со слегка напряженным лицом, вновь появился Паоло.

— Эй, Франк! — позвал он. — Кажется, начинается шухер.

— Я слышал, — спокойно ответил беглец. — Не дергайся, они ищут фургон и пока не найдут его, мы будем сидеть тихонько, как мышки.

— Ты так считаешь?

Франк раздраженно взглянул на своего верного компаньона.

— Знаешь, Паоло, а ведь ты стареешь, — сказал он презрительно.

Паоло укусил себя за губу. Он не одобрял недостаточно почтительного отношения к собственной персоне.

— Приведи Гесслера! — приказал Франк.

Паоло покорно поплелся вниз.

— Как он ведет себя? — спросил Франк, прежде чем его приятель успел скрыться.

— Очень хорошо, — подтвердил человечек. — Он спокойно сидит на бочке с треской. Если бы ты видел его, то дал бы ему конфетку!

— Очень хорошо, приведи его.

— Что ты собираешься делать с ним? — спросила Лиза.

— Ты боишься за него?

Она прижалась пылающим лбом к стеклу.

— По нашей милости он уже стал соучастником тройного убийства: мне кажется, что это уже слишком.

Семеня мелкими шажками, с виноватым лицом обвиняемого, появился Гесслер в окружении Паоло и Фредди.

— Хо! Камарад, — позвал Фредди, подходя к Варнеру, — тебя зовет твой дружок.

Варнер бросил газету и вышел.

— Они должны подготовить кран для погрузки, — пояснил Фредди Франку.

Тот, казалось, не слыша его, спросил Лизу, не спуская глаз с Гесслера:

— Значит, твоя подружка Мадлен сказала тебе, что любить такого типа, как я, — безумие?

— Да, — решительно ответила молодая женщина, поворачиваясь в свою очередь в сторону адвоката.

— Я ведь с самого начала предупреждал тебя, помнишь?

— Да, Франк, ты прав, ты предупреждал меня.

Казалось, беглецу удалось вырваться из сладких чар своего мрачного наслаждения.

— Хорошо, спустись-ка на минуточку на склад, Лиза. А Паоло и Фредди составят тебе компанию.

— Ты знаешь, что легавые засуетились? — предупредил Паоло.

— Наверное, они сейчас разнюхивают в туннеле, — добавил Фредди.

— Да пусть разнюхивают! — нетерпеливо взорвался Франк. — Вы оставите нас в покое?

Лиза не пошевелилась. Жалобным голоском она попросила:

— Франк…

— Только на несколько минут, — ответил молодой человек, избегая ее взгляда.

Лиза быстро посмотрела на Гесслера, но адвокат не заметил этого. Когда Лиза и мужчины вышли, он взял стул, уселся на него, скрестил ноги и положил руки на колени.

— Пришла моя очередь? — спросил Гесслер.

— Почему вы так решили? — проворчал Франк.

— Потому что я разбираюсь в допросах. Всегда один и тот же механизм: подозреваемых вначале допрашивают раздельно, а затем их сводят вместе. Что вы хотите узнать?

Франк уселся за стол, оперся о него локтями и положил подбородок на руки.

— А вы тоже, Гесслер, считаете, что ошибка женщины любить такого мужчину, как я?

— Женщина никогда не ошибается, любя того, кого она любит, — серьезно и убежденно ответил адвокат.

— Вы считаете, что тип, вроде меня, может сделать счастливой такую женщину, как Лиза?

— Какое это имеет значение? — спросил Гесслер. — Что еще?

Этот ответ не удовлетворил Франка. Ему не нравились ни спокойствие его собеседника, ни его презрительный тон. Молодой человек взял со стола один из телефонных аппаратов и изо всех сил запустил его в другой конец комнаты. Телефон разбился о железную опору. Гесслер не моргнул и глазом. Только улыбнулся еще более иронично.

— Почему вы вернулись сюда, утверждая, что полиция перегородила туннель?

— Чтобы избежать естественного искушения, — ответил Гесслер, — предупредить власти, что в данный момент три охранника умирают в затопленном фургоне.

— Это все?

— Мне также нужно было удостовериться, что все пройдет гладко до прихода вашего корабля.

— Все это — совершенный парадокс, — возразил Франк, желчно улыбаясь. — Просто-напросто вы вернулись из-за нее. Правда или нет?

— Правда, — признался Гесслер.

— Вы любите ее?

Адвокат не колебался ни секунды.

— Я люблю ее.

Простота, с которой было сделано это признание, разочаровала беглеца. Он замолчал, храня при этом полнейшее спокойствие.

— Уже давно? — с робостью спросил Франк.

— Не знаю.

Франк меланхолично кивнул.

— Мой отец был архитектором, — помолчав, сказал он. — Иногда по четвергам он брал меня на стройку и оставлял в машине, а я скучал. Тогда, чтобы убить время, я начинал считать. Я заключал сам с собой пари. Например, я думал: «Когда дойду до двухсот пятидесяти, он вернется». Однажды я досчитал до шестисот тридцати. Вы мне не верите?

Гесслер сделал уклончивый жест. Эта тирада, выпадавшая из общего контекста, заинтриговала его.

— А в другой раз, — продолжал Франк, — я заснул на трех тысячах. Папа умер от эмболии, споря со своими подрядчиками. Меня в суматохе забыли в машине. Видите ли, уважаемый мэтр, с тех пор я ненавижу цифры. Интересно, не правда ли?

Казалось, Франк пробудился после глубокого сна. Он бросил на адвоката растерянный взгляд внезапно разбуженного человека.

— Ну что же, — сказал он, — вы хотели подробностей о моем детстве и юности…

— Не то время, — возразил Гесслер.

— Как раз наоборот, потому что скоро мы расстанемся. Детские воспоминания, Гесслер, всегда ко времени. Человеческая жизнь длится всего лишь двадцать лет, а остальное… остальное — это воспоминания. Я хотел бы, чтобы вы знали: я не такой, каким вы меня видите, — плохо кончивший сын добропорядочных родителей. Я сам захотел сделать свою жизнь легкой и опасной. Да только, чтобы понять это… Чтобы понять это, нужно быть Лизой.

— Я всегда задавался вопросом, как вы познакомились, — прошептал Гесслер.

— А она вам не рассказывала? — удивился Франк. — О чем же вы тогда говорили?

Он облизнул пересохшие губы, ему хотелось пить. Почему никто не догадался принести попить?

— Однажды я пощипал одного биржевика, у которого она работала секретаршей. Все шло без сучка без задоринки. И вот две недели спустя я сталкиваюсь нос к носу с Лизой в одном ресторане: случай… Я сразу же понял, что она узнала меня. Вместо того чтобы исчезнуть, я объяснил ей, как организовал это дело, и, прежде чем уйти, назвал ей свое имя, дал свой адрес. Я спрашивал себя, что же она предпримет. Так вот! В один прекрасный день ко мне заявилась вовсе не полиция, а Лиза собственной персоной! Романтично, не правда ли?

— Очень, — согласился Гесслер.

— Да, немец способен понять это, особенно если он влюблен в Лизу. А у вас?

— Извините? — не понял Гесслер.

— А у вас как это произошло с Лизой?

Адвокат покачал головой.

— Что вы имеете в виду?

— Как она стала вашей любовницей?

— Лиза не моя любовница.

— Она сама сказала мне об этом, — солгал Франк, выдерживая взгляд своего собеседника.

— Она не могла сказать вам это!

— Вы хотите, чтобы я заставил ее повторить это в вашем присутствии?

— Было бы интересно.

Франк встал и решительным шагом направился к двери, ведущей на склад.

— Паоло! — позвал он.

Молчание. Франк испугался, подумав, что Лиза убежала. Он вышел, чтобы посмотреть, что творится внизу, и увидел на складе двух полицейских. Баум и Фредди с самым старательным видом таскали ящики. Оба полицейских подняли глаза и увидели его. Хладнокровие никогда не покидало Франка. Он с удовлетворением отметил, что пять лет заключения не расшатали его нервов. Вместо того чтобы отступить назад, он прислонился к перилам и посмотрел на полицейских. Те, потеряв всякий интерес к нему, не замедлили уйти. Паоло побрел вверх по лестнице, останавливаясь через каждые две ступеньки, чтобы отдышаться.

— Я чуть в штаны не наделал, — сказал он. — Представь себе, что господа тевтонские рыцари обследуют все доки в поисках фургона.

— Раз они его ищут, значит, они его не нашли, — заключил Франк. — А пока они не нашли его, мы можем не беспокоиться. Составь-ка Гесслеру компанию на минуточку, я должен переговорить с Лизой.

Паоло скорбно взглянул на него. Ему не нравилось поведение друга: оно было недостойно их, недостойно риска, на который они шли, недостойно преступлений, которые они совершили, чтобы вытащить Франка из тюрьмы. Вздохнув, человечек уселся за стол.

— Похоже, не очень-то ладится у вас с Франком? — спросил он у Гесслера.

Тот в ответ лишь улыбнулся.

— Глупо не ладить с собственным адвокатом, — горько пошутил Паоло. — Это все из-за Лизы, да? Он что-то учуял? Знаете, Франк — отличный парень!

— Я знаю.

— Да только у него один большой недостаток, — признал Паоло, — он слишком много думает.

— Да, — согласился Гесслер, — он слишком много думает.

— А в тюряге разные мысли лезут в голову. И потом он… Как бы это выразиться… Слишком чувствительный, вот!

— Сверхчувствительный! — предложил свой вариант адвокат.

Паоло в восхищении склонился перед ним в поклоне.

— Да уж, — произнес он, — явно, словарем Ларусса вы не орехи колете.

Вернулись Лиза и Франк. Хотя она и шла впереди, было видно, что он никак не принуждал ее. Они молча остановились перед Гесслером. Паоло в смущении направился к двери, насвистывая.

— Повтори, что ты сказала, Лиза, — прошептал Франк.

Прокашлявшись, Лиза сказал Гесслеру:

— Я сказала Франку, что была вашей любовницей, Адольф.

Гесслер посмотрел на нее, затем отвернулся. Франк нагнулся к адвокату и рявкнул:

— Есть какие-нибудь возражения, месье Гесслер?

— Если Лиза говорит так, значит, это правда, — ответил Гесслер.

— Нет, Франк! — закричала молодая женщина. — Нет, это неправда! Неправда!

Она бросилась на него, неловко стуча кулаком в грудь своего любовника. Он так грубо отшвырнул ее, что она упала на пол. Гесслер хотел помочь ей подняться, но Франк загородил ему дорогу.

— Оставьте ее!

Лиза и не пыталась встать. Лежа на полу, она кричала, негодуя:

— Я сказала так, потому что ты попросил меня об этом, чтобы провести опыт и доказать тебе, что… Я была совершенно уверена, что месье Гесслер… Адольф — взмолилась она. — Умоляю вас, скажите ему правду. Скажите ему, что между нами никогда ничего не было! Почему вы не отрицали?

Гесслер закрыл лицо руками.

— Прошу прощения, Лиза. Но это была такая сладкая ложь, что у меня не хватило духу отрицать!

— Да, да! — закричала Лиза, поднимаясь с пола. — Ты слышал, Франк? Это — ложь, которую ты сам выдумал.

От последовавшей за этими словами тишины всем присутствующим стало плохо.

— Паоло, — внезапно приказал беглец, — спустись с ней обратно!

Паоло чихнул. Казалось, на его лице остался только прыщавый нос.

— Послушай, Франк, даже если она и сделала это…

— Она сделала это, Паоло, — сказал Франк, — она сделала это.

Его лицо было ужасным.

— Да нет же, — запротестовала Лиза сквозь рыдания. — Нет, Франк, клянусь тебе…

— Ладно, пойдемте, — участливо сказал Паоло, обнимая женщину за плечи.

— Франк, — прошептала Лиза, — ты стал таким же жестоким и холодным, как и стены твоей тюрьмы.

Франк поднял кулак, готовый ударить ее.

— Эй, Франки! — заорал Паоло. — Это — твоя жена!

— Моя жена, — вздохнул Франк, опуская руку.

Он посмотрел вслед удаляющимся Лизе и Паоло и ощутил глубокую тоску.

Сидя в помещении для охраны, комиссар изучал план порта под почтительным взглядом одного из инспекторов. Толстым, как сарделька, пальцем он водил по улицам на карте.

— В этом квадрате все проверено? — спросил он.

— Да, герр комиссар, все доки, все склады, все верфи. Фургона нигде нет.

Комиссар оторвался от плана, чтобы стряхнуть пепел с сигары. Затем он выпустил облачко восхитительного голубого цвета.

— Раз он не выехал с территории порта и его нет ни в одном из зданий, значит, он в воде! — вздохнул он.

— В воде! — подскочил инспектор.

— Вы видите другое решение?

Вытянув большой палец правой руки, он схватился за него большим и указательным пальцами левой.

— Первая гипотеза: фургон проехал, не замеченный таможенниками.

С той же деликатностью он взялся за второй палец правой руки.

— Вторая гипотеза: он находится в одном из складов, а наши люди не смогли его обнаружить. Третья гипотеза: он на дне Эльбы, и его следует разыскать. Отдайте соответствующие инструкции.

Марика Лост назначила свидание своего дружку Лютцу рядом со старым бункером. Лютц работал на верфи в судостроительной бригаде сварщиком. Обычно девушка ждала его после работы чуть в отдалении: в ожидании она строила планы на будущее. Затем появлялся ее друг, и они исчезали в спасительной тени бетонных блоков, подальше от нескромных глаз.

Этим вечером девушка чувствовала какое-то беспокойство. Повсюду в этом районе рыскали полицейские, и Марика не знала, чем объяснить эту суету.

Дождь то лил как из ведра, то утихал. Сильный порыв ветра заставил Марику спрятаться в хаотических руинах. Некоторые блоки, нагромождаясь друг на друга, образовывали искусственные гроты, служа убежищем для влюбленной парочки.

Присев на камень, Марика дожидалась Лютца, глядя, как дождевая вода смешивается с водой фарватера.

Покрывало света расстилалось по поверхности воды. Сначала девушка подумала, что это отражение. Но вдруг она вздрогнула, заметив, что в этом уголке порта абсолютно темно. Какое-то колдовство: свет, казалось, шел из глубины, а не падал в воду. Марика приблизилась к фарватеру с бьющимся сердцем, как будто ее ожидало приобщение к тайне. Она вскрикнула: двойной светящийся луч шел именно из глубины. Она нагнулась, но смогла разглядеть только этот сверхъестественный двойной пучок света. Марике стало страшно, и она убежала со всех ног.

— Вы ведь кажетесь самому себе интересной личностью? — спросил Гесслер.

Поскольку его мучитель не отвечал, он продолжал:

— Вы считаете, что вы фигура, а на самом деле вы маленький воришка, прочитавший Шекспира. У вас самомнение, как у настоящего вора, только удали настоящей нет. Я предпочитаю явных бандитов.

— Сядьте! — приказал Франк.

— Нет, спасибо.

Франк толкнул его. Гесслер сделал шаг назад, но наткнулся на скамейку и был вынужден присесть.

— Мы еще многое должны сказать друг другу! — проговорил беглец.

Гесслер поправил галстук, поддернул брюки и сказал:

— Все, что мы должны были сказать друг другу, мы сказали в вашей камере перед процессом.

— Я так не думаю. Маленький воришка, прочитавший Шекспира, сейчас расскажет, как все произошло между вами и ею.

Теперь Франк казался более собранным.

— Лиза приехала в Гамбург, как будто вошла в церковь, чтобы приблизиться к Богу. В церкви Бога не видно, но считается, что Он тут.

— Затем? — спросил Гесслер.

— Когда вы увидели ее, вам, как лицемерному святоше, пришла в голову одна идея: переспать с иностраночкой, пришедшей поплакаться в вашу жилетку. Лиза поняла, что это, возможно, поможет спасти меня, в этом мой шанс.

— И это вы называете «рассказать, как все произошло»? — улыбнулся адвокат. — Мне жалко вас. Правда, Лиза и я много говорили о любви. Да только это — совсем другое.

— Признайте все же, что она переспала с вами!

— Вы, действительно, так считаете?

— Да.

— Действительно?

— Да.

Гесслер расхохотался.

— Ну что же! Тем лучше! Пусть это станет — хотя бы в ваших мыслях — правдой!

Франк резко ударил его кулаком по скуле. По щеке Гесслера потекла кровь. Он слегка побледнел, но сдержался, даже не поднес руку к ране.

— Не время блеять о любви! — рявкнул Франк. — Пойдя на этот шаг, она всего лишь заплатила вам гонорар, сволочь вы этакая!

Он стукнул кулаком по столу.

— В течение целых пяти лет я считал дни, я, который ненавидит цифры. Я их считал просто так, без всякой цели, ведь я никогда не должен был выйти оттуда. Тысяча восемьсот двадцать два дня без нее, уважаемый мэтр. Поверьте мне, это — слишком много.

Взяв стул, Франк отправился на середину комнаты. Резким жестом он поставил его на пол, отсчитал от него три шага и обозначил границу телефонами. Затем отсчитал четыре шага в противоположном направлении и так же обозначил границу. Получилось замкнутое пространство, ограниченное стульями и бильярдами. Странное занятие. Закончив, Франк схватил Гесслера за руку и рывком втащил его в эту так называемую клетку.

— Вот моя камера, Гесслер! — заявил Франк. — Четыре шага на три, тысяча восемьсот двадцать два дня… И одна мысль, одна единственная, всего лишь одна: Лиза. В течение целых пяти лет! Мысль, которая не покидает тебя пять лет, вы понимаете, что это такое?

— Пытаюсь понять, — честно признал Гесслер. — Только не забудьте, что без Лизы эти дни могли бы еще больше затянуться.

Внезапно став очень жалким, Франк рухнул на скамейку.

— А, может быть, это меня бы больше устроило, — признал он. — Свобода, купленная такой ценой, мне не по карману. Вы часто виделись?

Адвокат не ответил.

— Об этом она сама мне говорила, — уточнил беглец.

— Каждый день, — ответил Гесслер.

Франк, как от удара, сложился вдвое и недоверчиво переспросил:

— Каждый день?

Гесслер понял, что его ответ не совпал с Лизиным, и пожалел, что так разговорился.

— Где вы встречались?

— У нее, — ответил адвокат.

Франк согнулся еще больше, вся его поза выражала жалость.

— То есть как у нее?

Вдруг Гесслер ощутил себя очень сильным: теперь ситуацией владел он.

— У нее была комната с окном, выходящим в парк, где растут крохотные деревья. Крохотные — потому что бомбардировки практически стерли Гамбург с лица земли!

— В какое время вы с ней встречались?

— Определенного времени не было… Как только я мог.

Он сделал шаг, чтобы выбраться из загородки, но Франк оттолкнул его кулаком назад.

— Нет, оставайтесь там!

— Что еще за глупые фантазии? — удивился адвокат.

— Делайте, что я вам говорю.

Из-за полуоткрытой двери показалось встревоженное лицо Фредди.

— Прощеньица просим, — решился он, — скоро закончится ваша встреча на высшем уровне?

— Катись! — приказал Франк.

Увидев загородку, Фредди не поторопился исполнять приказ, а, наоборот, приблизился на несколько шагов.

— Что это еще такое?

— Карцер, — объяснил Франк. — Камера! Дыра! Ты знаешь, что такое дыра, Фредди?

Фредди подумал, что его друг потерял рассудок, и пожалел, что ввязался в эту опасную авантюру.

— Знаю, — с гордостью ответил Фредди.

Франк подошел к нему и тихо спросил:

— У тебя пушка есть?

— Конечно!

— Дай сюда!

После секундного колебания Фредди протянул свой револьвер Франку. Он постарался сделать это незаметно, но Гесслер успел заметить их маневры и в сердцах отвернулся.

— Он заряжен, — предупредил Фредди.

— Надеюсь, что так; теперь оставь нас!

— Позволю себе заметить, что весь район кишит легавыми, они могут здесь нарисоваться быстрее, чем придет наша посудина!

Произнеся эту тираду, Фредди, ворча, удалился. Франк сунул револьвер за пояс и повернулся к Гесслеру.

— Она вас ждала?

— Простите, не понял? — вздрогнул адвокат.

— Раз вы бывали у нее в любое время, значит, она все время ждала вас. Что и требовалось доказать.

— Иногда я оказывался перед запертой дверью; тогда, например, когда она бродила вокруг тюрьмы.

— А когда она была у себя? — продолжал настаивать Франк, придавая себе равнодушный вид.

У двери послышался какой-то шум. Паоло старался задержать пытавшуюся войти в комнату Лизу. Одним рывком ей удалось вырваться, и, подойдя к обоим мужчинам, она сказала:

— Когда он был у меня!

Затем она повернулась и громко позвала:

— Паоло, Фредди! Раз уж ты затеял судебный процесс, Франк, тебе понадобятся присяжные, не правда ли?

Паоло согнул в локте левую руку, чтобы посмотреть на часы.

— Уже четверть восьмого, а улица кишит легавыми!

Запыхавшийся оттого, что бежал сломя голову по крутой лестнице, появился Фредди.

— Что еще здесь происходит? — заворчал он.

— Я хочу, чтобы ты и Паоло внимательно выслушали то, что я сейчас скажу! — спокойно ответила Лиза.

— Скажите, — жалобно завел Паоло, — а не могли бы вы попозже начать полоскать ваше грязное белье? Ведь у вас столько времени впереди!

— Но тогда рядом с нами не будет мэтра Гесслера, — вмешался Франк. — Давай, Лиза, мы слушаем тебя.

Лиза оглядела хилую загородку и вошла за нее, несмотря на то, что Франк инстинктивно попытался помешать ей.

— Когда он приходил ко мне, — начала она, — обычно это выглядело следующим образом.

Она улыбнулась Гесслеру.

— Вы готовы восстановить события, мэтр?

Поскольку адвокат хранил молчание, она продолжила:

— Ну же, Адольф! — настойчиво произнесла молодая женщина. — Разве вы не хотите пережить это в последний раз?

— Да, Лиза! Да! — решился Гесслер.

Он встал, щелкнул каблуками, как немецкий офицер, и сказал, склоняясь перед ней:

— Здравствуйте, Лиза, как вы поживаете?

— Спасибо, хорошо.

Повернувшись к Франку, она объяснила:

— Вежливые слова на французском языке всегда очень забавляли Адольфа.

Лиза продолжала игру, указывая на стул:

— Присаживайтесь!

— Спасибо! — ответил Гесслер с самым серьезным видом и уселся.

— Не хотите ли вы снять пальто?

— Я забежал всего лишь на минутку, Лиза.

— Как всегда. Думаю, что именно эти… эти ваши «забеги» придают какой-то смысл моей тусклой жизни.

Франк по-кавалерийски уселся на стул, скрестил руки на спинке и положил подбородок на сжатые кулаки. В какой-то смутной улыбке приподнялась его верхняя губа.

— Продолжайте, — сказал он, — это — завораживающее зрелище.

Гесслер продолжал:

— Счастлив слышать это, Лиза. Вы выходили сегодня утром?

— Да.

— Тем же маршрутом?

— Да, — ответила Лиза. — Я долго вглядываюсь в каждое тюремное окно, по крайней мере, в те, которые видны с улицы. Мне кажется, что за одним из них я увижу его. В конце концов, я начинаю казаться подозрительной. Вчера ко мне подошел полицейский и принялся задавать мне вопросы, но я сделала вид, что не понимаю его.

— Кстати, — прервал ее Гесслер, — вы работали над словарем?

— Я пыталась.

— Сейчас проверим…

Он собрался и, закрыв глаза, спросил:

— Дует сильный ветер?

— Der Wind weht heftig, — перевела Лиза.

— Извините, что беспокою вас?

— Entschuldigung dass ich Sie storen.

Фредди прищелкнул пальцами и проворчал:

— Ни черта не понимаю!

— Заткнись, — ответил Паоло, — мне понятно!

— Продолжать? — спросила Лиза Франка.

— Пожалуйста, — попросил он.

— Das Schiff? — покорно произнес Гесслер.

— Корабль, — ответила Лиза.

— Die See.

— Море.

— Auf Wiedersehen.

— Прощайте.

Адвокат глубоко вздохнул.

— Jch liebe Sie!

Лиза отвернулась. Гесслер повторил еще тише, бесконечно нежно:

— Jch liebe Sie!

Лиза продолжала молчать, ее плотно сжатые губы побелели.

— Jch Hebe Sie! Jch Hebe Sie! — закричал Гесслер.

Он замолчал, казалось, смутившись внезапной вспышки страсти, и промокнул лоб носовым платком.

— Эту фразу она никогда не хотела повторять, ни по-немецки, ни по-французски.

Лиза подошла к Франку.

— Jch Hebe Sie, Франк! — нежно произнесла она.

— А что это означает? — спросил Паоло.

— Это означает: я люблю вас, — перевел Гесслер.

Словно какие-то смутные чувства накатили на всех присутствующих, и они склонили головы.

— Эй! Эй! Парни! — вдруг процедил Фредди.

За стеклянной дверью, выходившей на порт, маячил силуэт полицейского.

— Ни одного слова по-французски! — добавил Гесслер. Он повернулся к двери в тот момент, когда в нее постучал полицейский. — Войдите!

Полицейский открыл дверь и козырнул. Он был скорее хилым, с землистым цветом лица и оттопыренными ушами.

— В чем дело? — сухо спросил у него адвокат.

Его властный вид, казалось, смутил пришедшего.

— Вы давно здесь находитесь? — спросил он, оглядывая помещение.

На мгновение его внимание привлекли распакованные бильярды. Наверное, эти большие игрушки успокоили полицейского, потому что его лоб разгладился от морщин.

— Мы пришли сюда сразу после полудня. А что?

— Вы случайно не видели черный фургон?

— Какой фургон?

— Тюремный.

— Что за странная мысль! Нет. А что?

— А они тоже не видели? — продолжал настаивать полицейский, указывая на остальных.

— Найн, — быстро ответила Лиза.

Полицейский скрестил руки за спиной, как будто собирался провести смотр своему невеликому войску. Затем он подошел к Фредди и встал перед ним.

— Найн, — сказал Фредди.

Паоло счел для себя более благоразумным просто отрицательно покачать головой. Хотя он не понял вопроса, заданного полицейским, смысл его он легко угадал.

Франк с агрессивным видом принялся насвистывать какую-то песенку. Полицейский подошел к нему. Присутствующие поняли, что у беглеца зародилось опасное желание. Они мысленно застонали, особенно Фредди, вспомнивший о своем револьвере.

— Вы тоже ничего не видели? — спросил полицейский.

И, поскольку Франк продолжал насвистывать, глядя на него, он заорал:

— Эй! Я к вам обращаюсь!

Присутствующие обливались холодным потом. Франк, перестав свистеть, покачал головой.

В комнату вошел Баум. Он еще не снял с себя форменного кителя, который был на нем во время нападения на фургон. Гесслер бросил на него испепеляющий взгляд, и Баум, не растерявшись, с завидной быстротой бросился за гору коробок.

— Превосходно, спасибо! — бросил полицейский, удаляясь.

— Собака, — проскрипел Фредди. — Так напугать нас — это нечестно!

— Как ты думаешь, он узнал тебя? — встревожилась Лиза.

Франк покачал головой.

— Я не настолько знаменит, а у них не было времени опубликовать мою фотографию. Он говорил о фургоне?

— Да, — ответил Фредди. — Мы правильно сделали, что не оставили его на складе, иначе погорели бы.

Гесслер подошел к стеклянной двери и принялся разглядывать Эльбу и корабли, стоявшие на якоре между громадными кранами.

— Черт! — неожиданно бросил он. — Полицейские катера патрулируют у всех причалов.

— Если предположить, что они обнаружат фургон, то сначала они подумают, что произошел несчастный случай. По крайней мере, до тех пор, пока не вытащат его и не откроют!

— Да непохоже это на несчастный случай! — проворчал Фредди. — Чтобы добраться до воды, нужно сто метров трястись по развалинам!

Баум обратился с тирадой к Гесслеру. Тот, покачав головой, повернулся к французам.

— Баум предлагает, чтобы вы прямо сейчас устроились в ящике на тот случай, если полицейские вернутся на склад до прихода корабля.

— Который час, Паоло? — спросил Франк.

— Почти двадцать минут!

— Значит, еще слишком рано забираться в этот ящик. — Ты прав, — согласился Паоло, — если какому-нибудь легавому, у кого мозгов побольше, чем у других, придет в голову заглянуть туда, ему даже не придется трудиться, чтобы зацапать нас.

Лизе была по душе окружающая их тревожная обстановка: лучше уж надвигающаяся опасность, чем зловещий допрос ее воздыхателя.

— Ну что, они идут? — нетерпеливо спросил Баум.

— Не сейчас, позже, — лаконично ответил Гесслер.

Лицо Баума стало злым. Ему заплатили за выполнение опасной работы, и он был вынужден повиноваться.

— Иногда «позже» означает «никогда», — бросил он.

— Что он там лопочет? — забеспокоился Паоло.

Фредди перевел ему:

— Он говорит, что «позже» — иногда это слишком поздно. Так, мэтр?

— Абсолютно верно, — похвалил его Гесслер.

— Мы спустимся за пять минут до прихода корабля, — решил Франк. — Объясни ему, Фредди.

Баум посмотрел на часы, постучал себя пальцем по лбу, выражая тем самым свое неудовольствие, и пошел вниз к Варнеру.

Достав револьвер Фредди, Франк принялся подбрасывать его. От страха Лиза вскрикнула.

— Осторожно! — бросил Фредди, — у этой игрушки нет предохранителя: он может сам выпулить!

— В общем, — агрессивно заговорил Франк, — если верить той комедии, которую вы только что разыграли, Гесслер являлся к тебе каждый день только для того, чтобы дать тебе урок немецкого языка?

— Франк! — выкрикнула в отчаянии молодая женщина. — Сейчас не время возвращаться к этому вопросу!

— Да нет же, Лиза: только это время у нас и осталось.

Засунув револьвер обратно в брюки, Франк ощутил прикосновение холодного ствола к своей коже. Это прикосновение придавало ему уверенности.

— Господа присяжные заседатели, ваше мнение? — обратился он к своим сообщникам.

— Лиза права: не время болтать обо всем этом! — решительно сказал Паоло, не пытаясь скрыть своего раздражения.

— Ах, вот как ты считаешь?

— Да, я так считаю!

Франк дружелюбно хлопнул его по затылку.

— До чего же приятно и просто разделять твою философию, Паоло!

— Что ты еще там напридумывал! — возразил человечек, пожимая плечами. — У меня нет никакой философии.

И, повернувшись к Фредди, он прибавил:

— Иначе — я бы знал об этом!

На берегу фарватера суетились тени в полицейской форме. К ним медленно направлялся катер. Когда он вошел в устье канала, человек, стоявший на мостике, включил прожектор. Громадный белый луч погрузился в серую воду. Перегнувшись через поручни, комиссар и инспекторы вглядывались в открывшуюся перед ними фантасмагорическую картину. В нескольких метрах под ними, на куче мусора, слегка покосившись набок, покоился тюремный фургон. Его затухающие фары были похожи на гигантские тусклые сонные глаза.

— Это — именно он, — сказал комиссар. — Господа, пусть только внутри не окажется охранников.

Он дал команду пристать и выскочил на захламленный берег. Дождь поливал спорящих о чем-то двух полицейских в форме и молодую блондинку.

— Предупредите портовых пожарных! — приказал комиссар. — Немедля ни минуты нужно вытащить этот фургон…

Полицейские на мгновение осветили электрическими фонариками старый бункер.

— Нет ни малейшего сомнения, — сказал комиссар, — мы можем быть уверены, что речь идет о побеге.

— Должно быть, беглец уже далеко, — вздохнул один из инспекторов.

— Да, — согласился комиссар. — Мне кажется, побег был серьезно подготовлен.

И он грустно взглянул на затопленный автомобиль. Зрелище было зловещим. Марику сотрясали конвульсивные рыдания.

— А когда она выучила немецкий язык, что еще вы там вдвоем варганили в этой чертовой комнате с окном, выходящим в парк? — крикнул Франк, встряхивая Гесслера за лацканы пиджака.

Взяв его за запястье, адвокат резким движением высвободился.

— Я продолжал говорить ей о любви, а она рассказывала мне о вас, — признался он, — но вы никогда не поверите нам… Хотя, может быть, чему-то и поверите, если вам нужно будет поверить! Сейчас вашей тюрьмой стало сомнение, и никто больше ничего не может сделать для вас. Пока вы любите Лизу, это мучение никогда не кончится, оно будет сверлить вас, как бормашина.

— Заткнись! — крикнул Франк, бросившись на него.

Он схватил Гесслера за горло, не обращая внимания на крики Лизы и попытки Паоло разнять их. Когда он отпустил его, адвокат был пунцового цвета и задыхался. И все же немцу удалось улыбнуться.

— Как этой женщине удалось сделать из меня преступника? Своим телом или своей душой? И что было бы предпочтительнее для вас: что я занимался с ней любовью или что я учил ее немецкому языку? — задыхаясь, выговорил адвокат. — Подумайте хорошенько, потому что проблема заключается именно в этом, именно в этом лежит великая тайна!

Его лицо приняло нормальный цвет. Погладив себя по шее — он еще чувствовал боль — Гесслер с ненавистью смерил Франка взглядом и продолжал:

— Да, милейший, я люблю Лизу. Все, что я сделал, я сделал ради нее. Однажды днем, вы припоминаете, Лиза, мы прогуливались с вами по берегу Ауссен-Альстера. Дело было зимой, и все здания в Гамбурге были как из мрамора. Озеро уже замерзало, в его лед вмерзла барка. Вы сказали мне: «Я похожа на нее — я раздавлена отсутствием Франка. Если он вскорости не выйдет из тюрьмы, я потеряю все человеческое». Не так ли, Лиза? Это — ваши собственные слова.

Она закрыла глаза рукой.

— Мы гуляли там около часа, — продолжила Лиза. — Я как сейчас вижу белые от изморози лужайки, пустые скамейки…

Тоскливое состояние любовницы угнетало Франка.

— Боже мой, Лиза, — сказал он, — мне кажется, что я начинаю понимать. Ты больше не была влюблена в меня, ты была влюблена в мое отсутствие. Влюблена в свою тоску, в свое одиночество. Влюблена в Гамбург и, может быть, в конце концов, влюблена в Гесслера.

— Ты все разрушаешь собственными руками, Франк, — ответила она.

— Вы вместе гуляли… на берегу озера… зимой!

Снаружи до них донесся шум полицейских сирен, рев моторов, свистки. Подбежав к стеклянной двери, Фредди рискнул выглянуть на улицу.

— Если бы ты видел всю эту суматоху! — вырвалось у него. — От военной формы в глазах темно. Как в мае сорокового!

Паоло скорчил свою знаменитую гримасу.

— Признайтесь, что было бы глупо попасться за несколько минут до прихода корабля.

С яростным видом, как обвинитель, он ткнул указательным пальцем во Франка:

— Мы сидим на бочке с порохом, а ты тут выпендриваешься с Лизой. Надеюсь, что завтра, когда ты уже будешь в Дании, то, наконец, усвоишь, что ты свободен, а жизнь прекрасна!

Лиза почувствовала надежду, заключенную в этих словах, поэтому она бросилась к Франку, пытаясь защитить его, неизвестно от какой напасти.

— Он прав, Франк, ты сам увидишь…

Франк на мгновение прижал ее к своей груди.

— Все правильно, — согласился он, — Дания… Ты мне поможешь?

— Я помогу тебе, — с жаром пообещала Лиза.

— Ты думаешь, мне когда-нибудь удастся забыть эти пять лет?

— Да, Франк.

— Я говорю не о своих пяти годах, — поправил беглец, приподнимая подбородок Лизы, — а о твоих.

— Я знаю.

— Когда-нибудь я снова начну верить тебе?

Она покачала головой.

— В глубине души ты уже веришь мне, Франк!

— Ты скажешь мне: «Я никогда не спала с Гесслером», и это прозвучит так очевидно, да?

— Я никогда не спала с Гесслером, Франк!

— И ты не испытываешь никаких чувств к нему?

Она медленно, с опаской посмотрела на адвоката. Выпрямившись на стуле, сложив руки на коленях, Гесслер, казалось, ничего не слышал.

— Ничего, Франк, только глубокую признательность!

— Это также, — сказал он, — нужно будет забыть. Ну, это совсем просто.

— Я забуду!

— А немецкий? — внезапно спросил он.

— Что немецкий?

— Ты и язык забудешь?

— Как будто никогда и не знала его, любимый.

— Ты мне клянешься?

— Клянусь тебе!

— Ты больше никогда не вспомнишь об Ауссан-Альстере, покрытом льдом?

— Никогда, — пообещала она.

Лиза как будто перешла в другое измерение. Все вернулось на круги своя, их окружал совершенно благостный мир. Несмотря на внешнюю опасность, они ощущали полнейшую безмятежность.

— И ты забудешь, каким выглядит парк зимой, с изморозью и деревьями из мрамора?

— Навсегда забуду!

Он грубо оттолкнул ее. Лицо его исказилось.

— И ты надеешься, что я поверю тебе, Лиза?

— Франк!

— Лгунья! Грязная лгунья! Шлюха и лгунья!

Зажав уши руками, она качала головой.

— О! Нет! Перестань! Я схожу с ума!

— До недавнего времени ты лгала мне. Неужели ты хочешь, чтобы сейчас я поверил тебе?

— Я не лгала тебе, Франк!

— Ты говорила мне, что встречалась с Гесслером раз в неделю, а надо было сознаться, что вы виделись каждый день. Ты говорила мне, что приходила в его кабинет, хотя на самом деле он являлся в твою комнату!

Внезапно его голос прервался рыданием.

— В твою комнату! — подавленно повторил Франк. — А я никогда и не видел твоей комнаты, Лиза! Никогда! Хотя ты и рассказывала мне об обоях, об обстановке, о картинах на стенах…

— Это — как с твоей камерой, — возразила Лиза. — Я ведь тоже никогда не видела ее. И все же камеру легко представить себе! Даже слишком легко: я так и не смогла сделать этого!

Она продолжала с нарастающим пылом:

— Именно в этой камере ты не отвечал на мои письма! Ты молчал, сидя у себя в камере, а я сходила с ума от этого молчания. Ты мучаешься вопросом, не изменила ли я тебе. А я спрашиваю себя, не забыл ли ты меня.

— Забыл? — переспросил он.

Вышло похожим на стон. Когда Франку становилось плохо, Лиза все прощала своего любовнику. Он был хрупким ребенком, ребенком, потерявшимся в этом мире. Одинокий ребенок.

— Ни на мгновение я не забывал тебя, — продолжал он. — Лиза! Ни на долю секунды!

— Ты сам сказал это, — заметила молодая женщина. — Видишь ли, Франк, чтобы убедить друг друга, у нас остались только слова. Этого могло бы хватить. Я бы хотела, чтобы их хватило, но именно ты решил, что одних слов недостаточно!

Подошедший Паоло положил им руки на плечи.

— Ты должен поверить ей, Франк!

Фредди не хотел оставаться в стороне.

— Превосходно, — одобрил он. — Раз уж ты сказал, что мы присяжные заседатели, вот наш вердикт: вы должны поверить друг другу!

Паоло счел нужным продолжить.

— Ты забываешь, что в течение этих пяти лет мы тоже видели Лизу. Конечно, не каждый день. Раз в пять или шесть месяцев. Когда видишься с кем-то каждый день, то не замечаешь изменений, происшедших в этом человеке. Но если раз в пять или шесть месяцев, то это бросается в глаза, Франки. Ты согласен?

— Куда ты клонишь? — спросил Франк.

— А вот куда: Лиза не менялась. Правда, Фредди?

Фредди ласково посмотрел на Лизу. Он всегда испытывал некоторую нежность к подружке Франка.

— Точно, — поспешил ответить он, — всегда такая же молодая!

— Ну что за м…к! — протестующе выкрикнул Паоло. — Я толкую о ее внутреннем настроении. Понял, дубина? Ее отношение к тебе, Франк, совершенно не менялось. Чувствовалось, что годы нисколько не изменили ее чувств к тебе. Нисколько! Я должен был сказать тебе это… Наверное, я должен был раньше сделать это, но такая мысль не пришла мне в голову.

С улицы донесся резкий звук сирены. Выглянувший наружу Фредди выругался.

— Пожарные с автокраном! — объяснил он. — Спорим, что они уже нашли фургон?

— Им понадобится не меньше двадцати минут, чтобы вытащить его из воды. Пока же они не знают, внутри фургона Франк или нет!

И Паоло посмотрел на свои часы. Это были старые никелированные часы в серых пятнах, с пожелтевшим циферблатом. Его первые в жизни часы. Паоло приобрел их на заработанные гроши еще в ту пору, когда честно трудился.

— Через какие-то четверть часика мы сможем спеть песенку «Прощай, мой миленький дружок, нас ждет уже кораблик».

Подавленное состояние Гесслера смущало Франка. Молчание и неподвижная поза адвоката угнетали его. Он казался Франку отвесной скалой, которую он тщетно пытается разбить.

— Ну так что же, господин преподаватель немецкого языка, — обратился он к Гесслеру, — почему вы ничего не говорите?

— Мне больше нечего сказать!

— А попрощаться с Лизой?

— Уже.

Вызывающая улыбка слетела с лица Франка, как маска, у которой оторвали резинку.

— Когда? — спросил он.

— Уже!

Франк яростно стукнул ногой по груде телефонов, валявшихся на полу. Ему хотелось все уничтожить, превратить в прах это грустное помещение, доки, сам город…

— Ты видишь, Лиза! Вот это мне и не нравится — эти подводные течения в ваших отношениях, эти вечные недомолвки. То он рассказывает тебе о филодендронах, то он утверждает, что уже попрощался с тобой, то он… С меня довольно! Все меня слышали? С меня довольно! А вообще-то, если бы у тебя хватило смелости сказать мне: «Да, я была его любовницей, я переспала с ним, чтобы заставить его мне помочь», такой честный разговор был бы мне больше по вкусу. Какое-то время я бы страдал, но затем вылечился бы.

Лиза отошла от Франка, походка ее была странной, какой-то семенящей, приниженной, трусливой…

— Что ты творишь, Франк, бедняга? Неужели тебе так нравится мучить себя?

Гесслер встал и принялся застегивать свое пальто. На этот раз он действительно собрался уйти. Франк понял это, но какая-то смутная вялость помешала ему вмешаться.

— Видите ли, — сказал Гесслер, — я считаю, что вы созданы для тюрьмы. Там, по крайней мере, вам не нужно принимать решений. Вы можете упиваться собственным разочарованием.

— Разве я просил вас вытаскивать меня оттуда? — отозвался он.

— Замолчи, — приказала Лиза, — есть границы, которые не следует переходить. Я согласна выдерживать твою бессмысленную ревность. Да, мне помогает в этом моя любовь к тебе. Пускай ты осыпаешь меня своими отвратительными шутками, унижаешь мое человеческое достоинство. Ты можешь оскорблять меня, избить меня. Но я не позволю тебе упрекать нас за то, что мы спасли тебя.

Франк сорвал очки с носа и принялся протирать их тельняшкой. При этом он лукаво посматривал на присутствующих, как шутник, готовящий веселую выходку.

— А почему вы считаете, что спасли меня? — спросил он.

Усевшись за стол, Лиза принялась играть с замками чемодана, затем, повернувшись к своему любовнику, прошептала:

— Если ты скучаешь по тюремным решеткам, еще не все потеряно, Франк.

Она указала на грязное стекло двери, за которым дождевые струи были похожи на серые перья.

— Тебе достаточно только спуститься по лестнице, подойти к первому попавшемуся полицейскому и сказать ему: «Это я». Даже если ты и произнесешь это по-французски, он поймет тебя. Иди же, Франк! Иди!

Паоло снова хотел было вмешаться, но раздумал: он знал, что Лиза права.

— Это вызов? — спросил Франк.

— Не для того я устраивала твой побег, чтобы провоцировать тебя, — ответила она.

После секундного замешательства Франк направился к двери. Все затаили дыхание. Открыв дверь, Франк увидел море людей в полицейской форме. Внезапно он почувствовал себя трусом.

Франк с такой силой захлопнул дверь, что задрожали стекла.

— Не надо было ждать меня, Лиза, — вздохнул Франк. — За эти пять лет я старался покончить с нашей историей. А ты хотела, чтобы она продолжалась, носилась с ней, как с писаной торбой. И теперь ты являешь ее на свет Божий и хочешь, чтобы я сразу пошел за тобой и за этой историей, забыв о том куске пути, который был пройден без меня!

— Сволочь! — закричал Паоло. — Ты перегибаешь палку! Мы тратим наши бабки, ломаем себе голову, рискуем шкурой, играем в Форт-Аламос со всей легавой сворой Гамбурга, а месье выдает нам в качестве благодарности: «Вы могли оставить меня там, где я был!»

После этого порыва он успокоился.

— Нужно реагировать, Франк! — заключил он.

— Реагировать! — повторил Франк, как будто впервые услышал это слово.

Он посмотрел по очереди на своих друзей, удивляясь, что они не понимают его. Почему он разучился говорить на том же языке, что и они?

— Я хотел бы, чтобы вы поняли меня, — умоляюще произнес Франк. — Ведь вы устроили не побег, а эксгумацию. Побег устраивают изнутри: копают яму, из ложки вытачивают нож, режут простыни на полосы, а главное — думают! Это — самое главное! Сбежать — это особый глагол. Нельзя сбежать кого-то: сам должен сбежать. Ведь никто даже не предупредил меня. Я был зажат своими стенами, как покойник досками гроба. Я даже не знал, что кто-то ходил по моей могиле! А вы вдруг хотите оживить меня, причем так же быстро, как умирают от закупорки сосудов! Невозможно! Я ведь целые годы подыхал там!

Паоло утер крупную слезу со своих морщинистых щек.

— Вот видите, Лиза, — прошептал человечек. — Мы все предусмотрели, все, кроме его реакции.

Пожарным удалось завести якоря под фургон. Пронзительно завизжали лебедки, цепи напряглись, и из тины показалась темная туша автомобиля.

Комиссар следил за операцией, сунув руки в карманы, из перекошенного рта торчала вечная сигара.

Подошедший к нему полицейский в форме щелкнул каблуками.

— Должен сообщить вам кое-что, герр комиссар, — сказал он.

Комиссар с интересом посмотрел на него.

— В чем дело?

— В помещении склада находится группа мужчин и одна женщина.

— Ну и что? — заинтересованно спросил комиссар.

— Я задал им те же вопросы, что и остальным людям в этом районе…

— Ну и что?

— Все они утверждали, что ничего не видели, и я ушел, подумав, что все нормально. Только одна деталь зацепилась в моей памяти. Сначала я мысленно зафиксировал ее, не придав значения…

— Что за деталь?

— На одном из мужчин были форменные брюки.

— Морская форма?

— Нет, герр комиссар. Полицейская форма!

— Вы уверены?

— Более или менее, герр комиссар!

Комиссар посмотрел на поднимающийся из воды фургон.

— Немедленно оцепить этот склад, — приказал он. — Никого не выпускайте, но не входите туда, пока мы не осмотрим фургон.

Где-то на башне пробило половину восьмого. Полицейский посмотрел на часы.

— Колокол прозвонил на пять минут раньше, — сказал он.

В комнату ворвался Варнер.

— Есть! Корабль пристает к берегу.

— Не так уж плохо! — вздохнул Фредди, пьянея от облегчения.

— Что он сказал? — спросил Паоло.

— Пришла наша посудина!

Варнер пустился в длинную тираду. Когда он закончил, Франк повернулся к Гесслеру.

— Что это значит?

— Он говорит, что поставил мешки на причал и вы должны спрятаться за ними, чтобы вас не заметили, пока не доставят ящик. Полицейских полным-полно.

— Пора двигаться, — решила Лиза, надевая плащ. — Пойдем, Франк!

Франк кивнул.

— Паоло и Фредди, идите первыми, мы пойдем за вами.

— Главное — не канительтесь! Идет? — обеспокоенно отозвался Паоло.

И он поднес два пальца к уху, как бы отдавая честь, но вышло похожим на пируэт.

— Я лично говорю вам «спасибо», Гесслер, — сказал он. — Хотя ваша физиономия мне не очень-то нравится, но все равно я благодарю вас.

И оба мужчины вышли через склад.

— Ну что, расстаемся, мэтр? — спросил беглец.

Гесслер кивнул.

— Расстаемся.

— Неприятный момент для вас, не так ли?

— Я сам готовил этот момент, — возразил Гесслер по-прежнему спокойно.

— Устраивая мне побег, вы знали, что потеряете Лизу…

— Знал.

Лиза испугалась, что на ее друга опять накатит приступ.

— Давай скорее! — взмолилась она.

— Подожди-ка, — бросил Франк, раздраженно отмахиваясь от нее.

— Корабль не будет вас ждать, — сказал Гесслер.

— Вы любили ее и тем не менее согласны потерять ее? — сыронизировал Франк. — Какое величие души!

— Кто вам сказал, что я теряю ее? — возразил Гесслер.

— Давай быстрее, Франк! — настойчиво сказала молодая женщина. — Корабль.

— Иду, — пообещал беглец. — Уже иду…

Он фамильярно взял Гесслера под руку.

— Только что я построил нечто вроде камеры, посадил вас в нее и сказал сам себе: «Если он сделает хоть один шаг, чтобы выйти, я убью его». Вы вышли, а я не выстрелил…

Он достал из кармана револьвер Фредди.

— Трудно убить человека, который любит ту же женщину, что и ты! Гораздо труднее, чем можно подумать.

Баум открыл ногой дверь, но не вошел. Стоя в дверях, руки в боки, он предупредил:

— Спускайтесь немедленно, остальные уже на борту, корабль сейчас отплывает.

Лиза вцепилась в руку Франка.

— Ты ведь не понял, что он сказал! Нужно торопиться! Скорее! Корабль…

Баум исчез, воздев руки к небесам, как бы показывая, что он отказывается что-либо понимать.

Франк навел револьвер на Гесслера.

— Я совершенно искренне считаю, что ваша смерть успокоит меня, Гесслер. Но мне не хватает мужества убить вас.

— Это — ваше дело, — сказал адвокат с полнейшим равнодушием.

Франк схватил Лизу за дрожащую от страха руку, разжал ей пальцы и вложил в ладонь рукоять револьвера.

— Этим займется Лиза, — пообещал он. — Не так ли, Лиза?

Та смотрела на оружие в полной растерянности.

— Но, Франк, — жалобно произнесла она, — что это значит?

— Я прошу тебя попрощаться с твоим преподавателем немецкого языка, Лиза. Тебе представляется уникальная возможность навсегда забыть эти кошмарные пять лет.

Наконец, она поняла и бросила револьвер, как будто он жег ей руки.

Франк не торопясь поднял его и снова вложил ей в ладонь.

— Ты убьешь Гесслера, и сразу улетучатся тысяча восемьсот двадцать два дня. Тысяча восемьсот двадцать два дня, вычеркнутые из нашей жизни. Мы начнем все сначала, Лиза, все! Завтра в Дании для нас начнется совершенно новая жизнь!

— Да нет же, Франк, — вздохнул Гесслер, — вы снова заблуждаетесь: нельзя спрятать зерно, положив его в землю.

— Корабль отходит через десять секунд, — рявкнул Франк, — быстро стреляй!

— Никогда! — ответила Лиза.

— Если ты выстрелишь, — с жаром продолжал Франк, — то я поверю, что ты никогда не была его любовницей. Я поверю, что ты никогда не испытывала никаких чувств к нему. Но если ты не выстрелишь, я уйду без тебя! Решай: пришло время сказать «прощай» одному из нас.

Гесслер вытащил платок, чтобы вытереть выступивший на лбу пот.

— Вы можете выстрелить, Лиза, — сказал адвокат. — Я так слабо цепляюсь за жизнь…

Она покачала головой.

— Прощай, Лиза! — бросил Франк, направляясь к двери.

— Франк! — позвала она. — Франк, не делай этого.

Резко обернувшись, он изо всех сил выкрикнул:

— Но, Боже мой, Лиза, разве ты не хочешь убить эти жалкие пять лет?

— Хочу, — еле слышно прошептала Лиза. — Да, хочу!

И она навела пистолет на Франка. Тот все понял, но не пошевелился. После нескольких секунд нечеловеческого напряжения, спокойно, почти что тщательно, Лиза выпустила четыре пули.

При каждом выстреле тело Франка сотрясалось. Его взгляд затуманился. Сквозь голубоватую дымку он увидел, как исчезает милое лицо Лизы. Тогда он вцепился обеими руками в грудь и, прислонившись к стене, стал медленно сползать по ней, стараясь не потерять сознание.

Лиза не отворачивалась.

— Дания ничего бы не решила, — глухо сказала она. — Да и смерть Гесслера тоже ничего бы не решила. Если бы я была уверена, что ты успокоишься, я бы убила его, Франк, клянусь тебе, я бы убила его.

— Да, — так же глухо отозвался адвокат, — да, Лиза, вы бы убили меня.

Франк рухнул на пол, как-то странно сжавшись. Он стал похож на заснувшего ребенка. Лиза опустилась на колени.

— Клянусь тебе, что все было бы бесполезно, Франк. Ты ведь знаешь это, ответь, любовь моя! Ты ведь знаешь?

Франку удалось слегка кивнуть. Его губы вздрогнули, но в этот момент раздалась сирена отплывающего корабля. Когда сирена смолкла, Франк был мертв. Он лежал, положив щеку на согнутую руку.

С пристани раздался страшный шум. Громкоговоритель что-то прогнусавил — Лиза ничего не поняла. Затем из громкоговорителя раздалось на ужасном французском:

— Внимание! Внимание! Вы окружены. Выходите по одному, руки за голову. Внимание! Внимание! Ахтунг! Ахтунг!

Гесслер дотронулся до плеча молодой женщины.

— Пойдемте, Лиза, — приказал он. — Наш путь еще не пройден!

Женщина посмотрела на него, ничего не понимая, но адвокат помог ей подняться, и она дала довести себя до двери.

Когда их фигуры показались за стеклом, внизу внезапно воцарилась тишина.

Гесслер скрестил руки на затылке и пошел вниз по железной лестнице.