По обе стороны правды. Власовское движение и отечественная коллаборация

Глава 1. Социология коллаборации

История Русского освободительного движения (РОД), возникшего в годы Второй мировой войны, и его лидера генерал-лейтенанта Андрея Власова тесно связана с большим количеством мифологем.

Анализируя Русское освободительное движение, необходимо учитывать, что оно возникло до сдачи Власова в плен (12 июля 1942 года) и с самого начала приняло довольно широкий характер. Согласно официальным данным, потери личного состава Северо-Западного фронта пленными и пропавшими без вести в 1941 году составили 142 190 человек, то есть 52,64 % от числа общих безвозвратных потерь. Западный фронт потерял 798 465 (61,52 %), Юго-западный фронт – 607 860 (71,36 %), Южный фронт – 188 306 (60,3 %), Брянский фронт – 138 417 (69,79 %), Ленинградский фронт – 74 280 (22,54 %), Карельский фронт – 18 685 (24,02 %), Калининский фронт – 18 866 (15,92 %)[135]. Естественно, не все из попавших в плен сдались добровольно, а из пропавших без вести дезертировали. Часть погибла, но в ходе отступления не была учтена. Также часть штабной документации была уничтожена в ходе боев, что привело к определенным лакунам в статистике.

Всего же за годы войны, по разным подсчетам, в плен попали от 4,5 млн человек, из которых погибло свыше 1 млн, до почти 6 млн (4 млн погибших)[136].

Для сравнения: во время войны Судного дня (6–26 октября 1973 г.) египтяне и сирийцы пленили 365 военнослужащих Армии обороны Израиля. Большинство из них (около 300) было захвачено в боях за приграничные позиции (линия Суэцкого канала, Хермон) на второй-третий день боев ранеными, без боеприпасов, воды и связи. Никто из солдат не сдался без боя. Следственная комиссия после войны признала действия всех пленных легитимными и не противоречащими положениям АОИ (лишь один офицер был осужден за разглашение top secret неприятелю).

Зададимся вопросом, на каком основании подразделение – во главе с офицерами, с достаточным вооружением – может прекратить сопротивление и сдаться в плен? И не только сдаться, а перейти на сторону противника. Так 22 августа 1941 года поступил 436-й пехотный полк майора Ивана Кононова (по другой версии – часть полка)[137], включая часть политработников[138].

Правда, бывший офицер РККА, ставший в плену служащим Отдела пропаганды вермахта (OKW WPr), Владимир Валюженич (Берг, Валин, Волошин, Кержак)[139] относил начало массовой коллаборации к октябрю – ноябрю 1941 года, когда стало ясно, что объяснить поражения Красной армии «изменой» невозможно[140].

В принципе, события лета – осени 1941 года имели некоторые аналоги (массовая сдача в плен) с ситуацией второй половины 1917 года, а точнее – с разложением армии непрофессиональным руководством Временного правительства (печально знаменитый приказ № 1) и германо-большевистской пропагандой. Так, в частности, в ходе операции Albion (29 сентября – 20 октября 1917 года) по захвату Моонзундского архипелага немцы в ходе высадки десанта и установления контроля над островами, потеряв примерно 400 человек, взяли в плен около 20 тыс. военнослужащих[141].

Справедливости ради следует отметить, что в начале войны имели место и переходы военнослужащих противника на сторону Красной армии. Именно так в ночь с 21 на 22 июня поступил унтер-офицер вермахта Альфред Лискоф (Лисков). Он, в частности, сообщил о готовящемся нападении Германии. А 25 июня перелетел на киевский аэродром экипаж бомбардировщика Ю-88 (командир унтер-офицер Ганс Герман). На следующий день опустился еще один экипаж люфтваффе. Правда, подобные переходы, в отличие от сдачи в плен немцам, никогда не носили массового характера, в том числе и в конце войны. Тогда вермахт предпочитал капитуляцию перед союзниками.

К «довласовскому» периоду относятся и предложения пленных старших офицеров и генералитета предоставить свои услуги немцам. Так, например, 17 июля 1941 года командир 48-й стрелковой дивизии генерал-майор Павел Богданов сдался в плен. Спустя 2 месяца, 18 сентября, он заявил о готовности сформировать из военнопленных отряд для действий на Восточном фронте. 26 августа 1941 года перешел на сторону противника командир 102-й стрелковой дивизии комбриг Иван Бессонов. В апреле следующего года он выступил с предложением создания антипартизанского корпуса, а в сентябре, в рамках акции РСХА «Цеппелин» (Zeppelin) (проведение разведывательно-диверсионной деятельности с массовым использованием военнопленных) разрабатывал план десанта в районе концлагерей с целью нарушения тыловых коммуникаций в районах Транссибирской магистрали, Северной Двины, Печоры и Енисея[142].

Важно иметь в виду, что коллаборанты представляли в процентном отношении довольно точную копию советского общества. Рассмотрим социальное происхождение осужденных на московском процессе 30 июля – 1 августа 1946 года руководителей РОД: Андрей Власов (из крестьян), Иван Благовещенский (из семьи священника), Дмитрий Закутный (из крестьян), Василий Малышкин (из семьи потомственных почетных граждан), Федор Трухин (из дворян), Георгий Жиленков (из крестьян), Сергей Буняченко (из крестьян), Григорий Зверев (из рабочих), Виктор Мальцев (из крестьян), Михаил Меандров (из семьи священника), Владимир Корбуков (из крестьян), Николай Шатов (из крестьян). К ним можно добавить судившихся отдельно Михаила Богданова (из рабочих), Владимира Арцезо (Ассберг, Ассбергьянс) (из мещан), Андрея Севастьянова (из мещан), Александра Будыхо (из рабочих), Тимофея Доманова (из казаков), Героев Советского Союза капитана ВВС РОА Бронислава Антилевского и майора ВВС РОА Семена Бычкова (оба из крестьян), а также казненных чешскими партизанами Владимира Боярского (Баерского) (из рабочих) и Михаила Шаповалова (из крестьян). Интересно, что если посмотреть на командиров Русского охранного корпуса, состоявшего в основном из эмигрантов или их потомков, то нельзя не обратить внимание на ту же тенденцию к «демократичности»: Михаил Скородумов (из дворян), Борис Штейфон (из купцов, по другой версии из мещан) Анатолий Рогожин (из казаков)[143].

Парадоксально, но не остались в стороне и партийные функционеры. Один из ближайших сподвижников Власова, Милетий Зыков, не считал нужным скрывать свои марксистские убеждения. Михаил Китаев вспоминал, что «Зыков в области политической экономики, несмотря на свои антибольшевистские убеждения, был последовательным марксистом. Точно так же, в области философии, не вдаваясь как неспециалист в глубокие дискуссии, он говорил, что, может быть, диалектический материализм и можно опровергнуть и раскритиковать, но что все известные ему в этом направлении попытки кажутся ему крайне неубедительными». В свою очередь Владимир Кержак писал Борису Николаевскому 28 августа 1949 года: «Мое личное мнение о З<ыкове> – типичный большевик, оппозиционер-бухаринец (=“идеалист”). “Хоть с чертом, но против Сталина”. То же, что он был и остается марксистом, он никогда не скрывал»[144]. По некоторым сведениям оставался коммунистом и генерал-майор Дмитрий Закутный[145]. К числу политработников, вступивших в РОА, можно отнести бригадного комиссара РККА Георгия Жиленкова и батальонного комиссара Петра Каштанова (в эмиграции Михаила Шатова). Интересно, что и один из лидеров французского коллаборационизма, Жак Дорио, около пятнадцати лет являлся членом компартии. Он состоял членом исполкома Коминтерна и секретарем Французской федерации молодых коммунистов (аналога советского комсомола).

К 5 мая 1943 года, когда Власов, скорее номинально, чем реально, возглавлял коллаборационистские силы, они «в рамках вермахта насчитывали 90 русских батальонов, 140 боевых единиц, по численности равных полку, 90 полевых батальонов восточных легионов и не поддающееся исчислению количество более мелких военных подразделений, а в немецких частях находилось от 400 до 600 тысяч добровольцев (Hilfwillige – добровольные помощники, или hiwi. – А.М.)[146]. Под германским командованием состояло несколько довольно крупных “русских” формирований (1-я казачья дивизия, несколько самостоятельных казачьих полков, калмыкский кавалерийский корпус)»[147].

Общая численность антисоветских формирований в составе вермахта и ваффен СС сильно отличается в разных источниках. Согласно официальным российским данным, коллаборантов было свыше 800 тыс. человек[148]. В то же время, по мнению главы организационного отдела генштаба вермахта генерал-майора Буркхарта Мюллер-Гиллебранда, всего в войсках служило от 1 до 2 млн человек. Из них на ваффен СС приходится более 150 тыс.[149] Данные цифры довольно приблизительны и нуждаются в коррекции как в рамках общей статистики, так и рассматриваемой в настоящей книге проблематики. Она включает национальные формирования из числа бывших советских граждан, использовавших немецкое вторжение как повод к возобновлению или активизации освободительной борьбы[150], которые не рассматриваются в данной работе. Также следует учитывать русских эмигрантов, пытавшихся продолжить гражданскую войну при помощи немцев. Например, через Русский охранный корпус на Балканах (Russisches Schutzkorps Serbien) белого генерал-лейтенанта Бориса Штейфона прошло 17 090 (по другим сведениям, около 18 тыс.) человек[151], из них всего несколько сотен советских граждан. Так 300 бывших военнопленных, переданных немцами, были сведены в две особые роты, включенные в состав 3-го и 5-го полков[152]. Кроме того, из Румынии (в том числе и оккупированных Бухарестом территорий, в частности Одессы) помимо русских эмигрантов, не желавших служить в армии короля Михая I, прибыло некоторое количество жителей Бессарабии и Северной Буковины, включенной в состав СССР в июле 1940 года (вошли в состав 4-го и 5-го полков)[153].

Одновременно в национальные формирования входило, как правило, определенное число немецких военнослужащих, в основном офицеров. Так, на 4 ноября 1943 года 1-я казачья дивизия Гельмута фон Паннвица насчитывала 18 555 человек, в том числе 222 немецких офицера и 3827 унтер-офицеров[154]. В свою очередь восточные легионы (Ostlegionen), численность которых, как правило, равнялась пехотному батальону вермахта (800–1000 штыков), имел в своем составе до 40 немецких военнослужащих[155].

Наконец, Верховное командование вермахта (Oberkommando der Wehrmacht, OKW) жестко регламентировало количество национальных батальонов и hiwi (приказ № 215 от 13.01.42), что приводило к элементарному сокрытию истинного числа «наших иванов» (неофициальное название hiwi) на полковом или дивизионном уровне. Например, 134-я пехотная дивизия вермахта в конце 1942 года на 50 % состояла из hiwi, а 707-я дивизия весной 1943 – на 40 %[156]. По воспоминаниям сотрудника спецподразделения вермахта Зондерштаб Р белого генерал-майора Митрофана Моисеева, численный состав германской 641-й пехотной дивизии до 80 % был русским, включая и часть командного состава[157]. Последнее, правда, явно основано на непроверенной информации и представляется завышенным. Официально же штатное расписание пехотной дивизии вермахта на 2 октября 1943 года предусматривало наличие 2005 hiwi на 10 708 человек личного состава, то есть менее 20 %.

Впрочем, та же тенденция к сокрытию проявлялась и на батальонном уровне. Так, согласно штатному расписанию танкового батальона, в нем числилось 90 hiwi. Вместе с тем только лишь одна штабная рота штурмовых орудий «Фердинанд» K. St. N. 1155 на 31 марта 1943 года имела 43 добровольных помощника при общей численности примерно в 150 человек. Летом 1942 года в составе германской армии, согласно данным OKW, было 250 000, а к 1 мая 1945 года 700 000 «наших иванов»[158]. Hiwi служили не только в вермахте, люфтваффе и кригсмарине (части обслуживания, береговая и зенитная артиллерия), но и в ваффен СС. В таком случае нарукавная повязка добровольного помощника гласила не Im Dienst der Deutschen Wehrmacht («На службе вермахта»), а Im Dienst der Waffen-SS.

Нередко добровольческие части в составе немецких частей маскировались под именем «боевая группа» (Kampfgruppe), так как боевое расписание временных соединений, к которым относилась Kampfgruppe, документировалось в меньшем числе экземпляров[159].

Аналогичная тенденция была характерна и для собственно коллаборационистских формирований. Уже упоминавшиеся РННА в период реорганизации из бригады в полк в номенклатуре вермахта официально значилась 700-м восточным батальоном[160].

Кроме того, часть русских коллаборантов воевала в других национальных формированиях, испанской «Синей» дивизии (División Azul или 250. Einheit spanischer Freiwilliger, согласно номенклатуре вермахта), 8-й итальянской армии (Armata Italiana in Russia или 8. Italienische Armee)[161]. В составе 8-й итальянской армии был сформирован охранный батальон из советских перебежчиков[162]. Например, в боевом расписании на 23 марта 1944 года 3-го латышского полка пограничной стражи, входившего в ваффен СС, русские по численности занимали второе место: 2245 латышей, 410 русских, 20 поляков. Одновременно в 1942 году остатки 186-й эстонского охранного батальона были доукомплектованы русскими коллаборантами и на его основе сформирован 663-й остбатальон, позже вошедший в состав 1-й дивизии ВС КОНР[163].

Различное число коллаборантов указывается и в подсчетах историков. Антонио Муньос в монографии «Забытые легионы: Неизвестные боевые формирования ваффен СС» соглашается с официальными российскими данными. По его мнению, в войсках СС «на протяжении всей войны служило более 150 тысяч граждан СССР, что составляет примерно половину иностранного добровольческого контингента СС»[164]. Общее же число коллаборантов на 24 января 1945 года Муньос, основываясь на подсчетах Министерства Восточных территорий, оценивает в 748 тысяч человек[165].

В свою очередь Олег Романько более склонялся к статистике Мюллер-Гиллебранда: «в германских вооруженных силах прошли службу около 2 млн иностранных граждан – большинство добровольно, остальные же – в результате различной степени призывных кампаний. Из них:

– граждане государств Западной и Северо-Западной Европы – около 195 тыс. человек;

– граждане государств Восточной и Юго-Восточной Европы – около 300 тыс. человек;

– советские граждане – 1,3–1,5 млн человек;

– арабы и индийцы – около 8–10 тыс. человек»[166].

Касаясь участия граждан СССР в составе ваффен СС, Романько дал отличную от Муньоса статистику. Он считал, что из примерно 270 тыс. иностранных добровольцев советские граждане составляли не более 85 тыс., то есть не половину, а треть общего состава[167].

Сергей Дробязко, анализируя роль коллаборантов, справедливо отмечает, что «если говорить о масштабах данного процесса, то фактически и формально в ВС КОНР выделилось не более 10 процентов от общего числа советских граждан, служивших в вермахте, в то время как непосредственно подчиненные А.А. Власову формирования составляли лишь 5 процентов»[168]. Хотя общее число коллаборантов составляет, по мнению ученого, «до 1,2 млн человек (в т. ч. славян – до 700 тыс., представителей балтийских народов – до 300 тыс., представителей тюркских, кавказских и других малых народов – до 200 тыс.)… Максимальная единовременная численность всех категорий достигала 800–900 тыс. человек»[169]. Схожую цифру дали историки Михаил Семиряга, Александр Окороков и Карл Гейнц Пфеффер. Они оценили число советских коллаборантов в 1 млн человек, при этом единовременно, по мнению Окорокова, их количество, без учета полицейских соединений и hiwi, достигала 900 тыс. военнослужащих[170].

Рольф Дитер Мюллер считал, что из общего числа добровольцев и коллаборантов, сражавшихся на стороне Германии, которое он оценивает в 3962 тыс. человек, граждане Советского Союза составили 1557 тыс., исключая военнообязанных граждан немецкой национальности, мобилизованных из оккупированных территорий[171].

В свою очередь Кирилл Александров утверждал, что в 1941–1945 гг. на стороне неприятеля несли военную службу примерно 1,24 млн граждан СССР[172]. Это составило 6–8 % от суммарных людских ресурсов, использованных Германией в ходе войны. Одновременно коллаборанты восполнили 42 % всех безвозвратных потерь немцев на Восточном фронте или 29 % общего числа безвозвратных потерь, которое составили 2,87 и 4,13 млн человек соответственно. По мнению ученого, «примерно каждый 16-й или 17-й военнослужащий противника имел к 22 июня 1941 года советское гражданство»[173]. Согласно Окорокову коллаборанты составили 10–15 % от общей численности вермахта[174]. Косвенно слова ученых подтверждает утверждение Даллина, что к июлю 1943 года вермахт испытывал дефицит от 600 000 до 1,2 млн человек[175]. Данные выводы совпадают со словами Рольфа Дитера Мюллера, что «без помощи русских добровольцев в различных формированиях вермахт смог бы вести войну на востоке, пожалуй, не далее сталинградского перелома»[176].

Точное число солдат и офицеров Русской освободительной армии (РОА) генерала Власова назвать сложно. Формально последнему подчинялись все «восточные» батальоны. Но фактически они находились в оперативном ведении командующих дивизий, а в административном отношении в составе созданных 15 декабря 1942 года Восточных добровольческих войск вермахта (Osttruppen), переименованных с 1 января 1944 года в добровольческие соединения, которые возглавлял генерал-лейтенант Гейнц Гельмих, а затем генерал от кавалерии Эрнст Кестринг. Реальное переподчинение началось лишь после Пражского манифеста 14 ноября 1944 года и полностью так и не было завершено.

К концу войны общая численность РОА составила, по мнению Александрова, около 124 000 человек (из которых лишь 85 000 было вооружено)[177]. Муньос оценивает ВС КОНР в 300 000 бойцов (помимо них на стороне Германии также сражалось 10 000 русских добровольцев и 70 000 казаков)[178]. В свою очередь Дугас и Черон утверждали, что всего в подчинении генерала было 50–60 тысяч человек[179]. Из них Власов командовал 1-й дивизией (полностью сформированной), 2-й и 3-й дивизиями (в стадии формирования), запасной бригадой, частями ВВС и рядом других менее крупных соединений. Остальные подразделения (как, например, 15-й Казачий кавалерийский корпус или Русский охранный корпус на Балканах) не успели войти в его оперативное ведение.

Для сравнения: из 235 473 британских и американских военнослужащих, попавших в германский плен, в так называемый «Британский добровольческий корпус СС» (Britisches Freikorps) изъявило желание вступить по различным данным от 30 до 60 человек, как правило, представлявших из себя «опустившихся алкоголиков», включенных в итоге в 11-ю танково-гренадерскую дивизию СС «Нордланд»[180]. Кроме того, в вермахте и ваффен СС служило некоторое количество фольксдойче из США, например ветеран дивизии «Великая Германия» Рудольф Салвермосер (Зальвермозер), воевавший в составе Führerbegleitbataillon. Был четыре раза ранен, награжден Железным крестом II класса. После войны вернулся в США, служил в армии, а затем сделал успешную карьеру в области спутниковой навигации и системы наведения ракет. В отличие от Салвермосера, закончившего войну унтер-офицером, другой фольксдойче, Бой Рикмерс, вступивший в 1938 году в НСДАП, к 1945 году был обер-лейтенантом, кавалером Рыцарского креста Железного креста.

Не менее важны и конечные цели коллаборантов. Ганс Нейлен в работе «На немецкой стороне. Международные добровольческие легионы в вермахте и ваффен СС» типологизирует и сравнивает различные формы коллаборации, имевшие место в годы Второй мировой войны:

– антиимпериалистические и антиколониальные цели (палестинский великий муфтий, иракский премьер-министр Рашид Али аль-Гайлани, борец за свободу Субхас Чандра Бос);

– осуществление этнических целей в национальной борьбе против доминирующего в государстве народа (словаки, хорваты);

– антикоммунистически-реформаторские идеи, установления новых государственных порядков (генерал Власов и находившаяся под его командованием Русская освободительная армия, казаки и калмыки);

– антикоммунистические устремления к установлению независимости и самостоятельности (эстонцы, латыши, литовцы, украинцы, грузины, народы Кавказа и пр.);

– фашистские и национал-социалистические идеи осуществления нового государственного порядка и превращение континента в германский или европейский союз государств (норвежец Квислинг, голландец Антон Муссерт, валлон Дегрель, французы Деа и Дорио, серб Льотич);

– консервация авторитарно-антикоммунистического status quo с надеждой на улучшение ситуации после германской победы (режим Виши во Франции, серб Недич)[181].

К особенностям отечественной коллаборации, отличающей ее от аналогичных процессов в других странах, следует отнести и такой уникальный факт, отмеченный Семирягой, «что СССР на протяжении всей войны оставался единственной в Европе страной, в которой оккупированной оказалась только часть территории». Последнее, естественно, сдерживало намерение граждан к сотрудничеству с противником[182].

Вместе с тем невозможно точно оценить соотношение между людьми, вступившими в ВС КОНР и другие антибольшевистские формирования по убеждению, и солдатами и офицерами, спасавшимися от голодной смерти в лагере.

Станислав Ауски на основе данных офицера связи вермахта при 1-й дивизии ВС КОНР майора Гельмута Швеннингера, «разделял дивизию по степени убежденности, приблизительно следующим образом: 20 % убежденных антисталинистов, 60 % оппортунистов и 20 % противников нацизма и потенциальных перебежчиков на советскую сторону»[183]. Схожие цифры по 1-й дивизии приводил и Сергей Дробязко, отмечавший, что к концу войны 80 % ее состава были готовы при первой возможности перейти на сторону Красной армии или сил Сопротивления[184]. Следует, впрочем, отметить и другие варианты статистики. Александр Окороков выделял, как наиболее активный блок 15–20 % людей так или иначе пострадавших от советской власти, примерно 15 % – убежденных антикоммунистов, 60 % – военнопленных, любой ценой решивших вырваться из лагерей, и около 15 % не имеющих убеждений, случайно или по мобилизации оказавшихся в числе коллаборантов[185]. Рядовой Красной армии Георгий Терешонков, попавший в плен осенью 1941 года под Лугой и вступивший в РОА зимой 1945 года с единственной целью попасть на фронт и перебежать к своим (что в итоге привело его из немецкого концлагеря в советский), давал следующие цифры: «Армия Власова состояла на 70 % из убежденных врагов коммунистического строя, которые сражались на Восточном фронте лучше немцев, на 25 % эта армия состояла из случайных людей, которые рассуждали так: “Не умереть бы сегодня с голоду, а завтра будь, что будет…” Процентов на пять армия состояла из людей, которые решили воспользоваться оружием и с оружием в руках бежать и перейти на советскую сторону»[186].

В числе разочаровавшихся в движении была и часть руководства КОНР. К ним относился и Дмитрий Закутный. Не разделяя программу движения, он, боясь репрессий со стороны немцев, оставался в нем до конца, с грустью говоря о своем будущем после поражения Германии: «у меня на шее веревка болтается»[187]. Отдельно нужно оценивать коллаборантов, руководствовавшихся личной местью. К ним, с большой долей вероятности, могут быть отнесены майор Августин Метль (сын казачьего офицера Петра Ретивова, расстрелянного большевиками в годы Гражданской войны, жил в СССР под вымышленной фамилией) и потерявший отца в результате коллективизации полковник Александр Таванцов[188]. В качестве другого примера можно привести бывшего полковника ВС КОНР Владимира Позднякова, который в 1937–1939 годах находился в заключении. На следствии подвергался пыткам, лишился практически всех зубов. Позже освобожден и восстановлен в звании («за отсутствием состава преступления»)[189]. Находились до начала войны под следствием и другие власовцы (генерал-майор Андрей Севастьянов, генерал-майор Виктор Мальцев, майор Николай Троицкий).

Повешенный вместе с Власовым подполковник ВС КОНР Николай Шатов 26 октября 1941 г. после доклада представителю ставки Верховного главнокомандования маршалу Григорию Кулику был избит последним в присутствии командующего Северо-кавказским военным округом генерал-лейтенанта Федора Ремизова. На допросе Шатов показал, что маршал, «приехавший наводить порядок в войсках», был не доволен его докладом об обеспечении вооружением двух вновь сформированных дивизий и о срочной эвакуации артиллерийских складов. Кулик обвинил подполковника во вредительстве, а в ответ на слова Шатова, что он действовал в соответствии с указаниями командующего округом и начальника артиллерии, маршал грубой бранью оборвал его и выхватил пистолет. Шатов успел только сказать: «Товарищ маршал!.. Я двадцать два года честно прослужил в армии, прошу пощадить!..», после чего Кулик несколько раз ударил его рукой по лицу.

Принял решение остаться на оккупированной территории. В ходе эвакуации Ростова 20–21 ноября остался в городе. Во время отхода из города немецких войск (28–29 ноября) ушел в Таганрог, где жил как частное лицо. Сдался немцам 12 января 1942 г.[190]

Также сложно выделить тех, кто действовал исходя из карьерных соображений, как генерал-майор Сергей Буняченко, говоривший духовнику штаба РОА отцу Александру Киселеву зимой 1945 года: «А что мне будет, если я возьму Киев?»[191]. В случае с Буняченко следует учитывать, что во время войны он был осужден военным трибуналом к высшей мере наказания, с заменой последней 10 годами исправительно-трудовых лагерей, с отбытием срока после войны. Незадолго до пленения (по другой версии, добровольного перехода на сторону противника) в отношении Буняченко было возбуждено еще одно дело[192].

Неизбежно присутствовал и материальный интерес. Правда, в различных коллаборационистских частях жалованье отличалось. Так, если, например, для hivi оно было равно по размеру плате рядового вермахта и индексировалось, то в национальных добровольческих формированиях оно варьировалось по размеру, а индексация проходила не всегда регулярно. Средняя оплата рядового состава была 240–250 рублей (300 руб. для женатых). Командир взвода получал 450 рублей, а командир роты – 690, что также соответствовало оплате данных должностей в вермахте[193]. Варьировалась в разных лагерях и зарплата пропагандистов. В школе пропагандистов РОА вне зависимости от чина все добровольцы получали 16 марок в месяц[194], что составляло примерно 160 рублей по официальному курсу. 31 августа 1942 года на основании директивы генштаба OKH (Oberbefehlshaber der Heeres – главного командования сухопутными силами) № 8000/42, принятой при участии тогда еще подполковника Клауса Шенка фон Штауффенберга, на добровольцев распространились немецкие нормы питания, система диспансерного лечения и система обеспечения семей[195].

Летом 1943 года генералы РОА, включая Власова, получали 70 рейхсмарок в месяц, а остальные офицеры – 30[196].

Хотя и убежденных антикоммунистов было среди коллаборантов немало. Некоторые из них, впрочем, сочетали неприятие большевизма с нацистской идеологией. Так, например, эмигрант первой волны, подполковник Ростислав Долинский (сын главы канцелярии великого князя Кирилла Владимировича генерал-майора Евгения Доливо-Долинского), служивший в штабе группы армий «Центр» дешифровальщиком в звании зондерфюрера Г (унтер-офицера), в своих воспоминаниях разделял многие положения нацистской мифологии, например, о восстании в Варшавском гетто 1943 года, как якобы инспирированном союзниками[197]. Именно антикоммунизмом можно объяснить тот факт, что в течение недели после публикации Пражского манифеста (18 ноября 1944 года) 60 тысяч человек направили заявления с просьбой принять их в РОА. Естественно, что большинство из них не надеялись на победу Германии, хотя некоторые считали, что сумеют «освободив наш народ от ига, хуже татарского, заключить выгодный для нас мир с Германией, уже ослабевшей и вынужденной искать выход из положения, в которое ее поставил Гитлер»[198]. У значительной части власовцев имела место «вера в то, что союзники, покончив с Гитлером, повернут теперь на Сталина»[199]. Даже, зная о Ялтинских соглашениях, они надеялись, что коллаборантов, как политических противников, в отличие от обычных военнопленных и гастарбайтеров, не будут насильственно депортировать на родину, а используют в будущей войне[200]. Или, в крайнем случае, после войны союзники сохранят влияние на Советский Союз, в том числе и на внутреннюю политику, что предотвратит репрессии в отношении военнопленных и коллаборантов[201].

Другим аспектом рассматриваемой темы является вопрос о морали. И это не проблема использования власовцами в качестве союзника в борьбе с советским тоталитарным режимом нацистского тоталитаризма. Политика не является синонимом этики. Ведь и союзники отнюдь не мучились угрызениями совести, сражаясь против наци совместно с «людожорским» (Александр Солженицын) режимом. Здесь играет роль проблема знания. Можно ли сражаться против медных рудников Джезказгана и ада Колымы, становясь невольным защитником Аушвица и «окончательного решения еврейского вопроса». Да, действительно, как писал автору рядовой ВС КОНР Сигизмунд Дичбалис, служивший под псевдонимом Александр Дубов, многие власовцы не знали о концлагерях («говорю о солдатах, а не о высших чинах Штаба») и даже мыслили союз с Германией «невольным терпением в надежде (получив оружие, боеприпасы и провиант) быть свободными в наших действиях»[202]. Правда, по мнению кадета Русского корпуса в Сербии, служившего в конце войны при штабе Власова (кадеты составляли часть личной охраны генерала) Юрия Мордвинкина, «о концлагерях в Германии мы если даже и знали (сейчас я не уверен в этом)», то «о ужасе в этих лагерях мы не знали»[203].

Важно учесть, что значительная часть коллаборантов рекрутировалась из числа лиц, прошедших лагеря военнопленных, а некоторые из них вступили в РОА прямиком из концлагерей, в частности из Бухенвальда, «где под осень 1943 года… появились вербовщики во власовскую армию. Их представители ходили по баракам и рассказывали пленным, кого они представляют и за что борется их армия. Большая ставка делалась на плохое питание и неважные условия содержания пленных»[204]. Вместе с тем представляется ошибочным утверждение бывшего военнопленного Георгия Терешонкова, что «немцы и власовские пропагандисты» за отказ вступить в РОА несогласных направляли в лагеря смерти[205]. Коллаборанты не имели для этого реальных инструментов. Они лишь могли транслировать угрозу со стороны администрации СС, которая в отличие от РОА действительно была способна осуществить свое обещание.

Глава 2. Мифы коллаборации

Главной мифологемой, созданной коллаборантами, выступает вопрос о неучастии последних в военных преступлениях. Подобная мифологема восходит к другой, более масштабной легенде о «чистом» вермахте. Немецкий историк Вольфрам Ветте не без иронии писал, что «германский вермахт, конечно, проиграл Вторую мировую войну, зато добился победы после 1945 года, а именно в борьбе за представление о себе в глазах общественности – немецкой и международной»[206]. Следует отметить, что некоторые немецкие историки-ревизионисты, как, например, Йоахим Хоффманн, в одинаковой степени поддерживали легенду как о «чистом» вермахте, так и о «чистой» коллаборации. Так, Георгий Герус противопоставлял вермахт и Русское освободительное движение партийным институтам Германии. Он утверждал, что «преступная гитлеровская “Остполитик” командующими фронтами и армиями не только не принималась, но и считалась нечеловеческой и преступной. Гитлер старался быстро выдвигать генералов, исполняющих его политику, но физически не мог изменить общего духа командного состава вермахта, мышление и дух которого не изменились до конца войны»[207]. Аналогично мыслили и коллаборанты. Генерал-майор вермахта Борис Хольмстон-Смысловский утверждал, что «в войне 1941–1945 гг. германская восточная политика связала руки немецкому Генеральному штабу и этим привела вермахт к разгрому в войне против СССР»[208]. В свою очередь, Михаил Китаев писал, будто «руководящие круги немецкого верховного командования раньше других отдали себе отчет в том, что успешная борьба с Советским Союзом возможна только на основе создания не фиктивного, но реального народного антибольшевистского движения. Они также отдавали себе отчет, что не может быть и речи о завоевании России и порабощении русского народа. Самое большое на что можно было рассчитывать, это на разгром и уничтожение большевистского режима и создание в России национального правительства, дружески настроенного по отношению к Германии. Подобная задача могла быть осуществлена только на основании честного союза с русскими. Однако, партийные круги и СС не были способны подняться до трезвой оценки действительности»[209].

Если посмотреть на руководство и наиболее значимых лиц КОНР, то окажется, что многие на разных этапах своей коллаборации совершали военные преступления. Так, например, член президиума КОНР, начальник Главного управления пропаганды, один из авторов Пражского манифеста генерал-лейтенант Георгий Жиленков, заместитель начальника штаба ВС КОНР генерал-майор Владимир Баерский, начальник личной канцелярии Власова полковник Константин Кромиади, начальник разведшколы майор ВС КОНР Сергей Иванов в разное время возглавляли РННА[210]. Заместитель командующего РННА по строевой части полковник Игорь Сахаров командовал 4-м полком в 1-й дивизии ВС КОНР[211].

Предшественник Кромиади на посту главы личной канцелярии, первый заместитель начальника Управления безопасности подполковник ВС КОНР Михаил Калугин и заместитель начальника отдела пропаганды штаба ВС КОНР подполковник Михаил Егоров ранее служили в бригаде Гиль-Родионова «Дружина» с самого основания, когда она называлась Боевой союз русских националистов (БСРН).

Начальник офицерского резерва подполковник ВС КОНР Георгий Белай был заместителем командующего РОНА (29-й дивизии ваффен СС), оберштурмбаннфюререром СС.

Начальник 1-й Объединенной офицерской школы ВС КОНР, последний главнокомандующий власовской армии генерал-майор Михаил Меандров состоял в подчинении политической разведки (Amt VI) РСХА. И если на раннем этапе его деятельность была связана с проектами десантных операций в тыловых районах Советского Союза, то в дальнейшем (после отказа от десантов) он сформировал отряд для борьбы с партизанами в районе Острова (Псковская область)[212].

Впрочем, данная тенденция прослеживается и на младшем офицерском уровне: капитаны ВС КОНР Леонид Самутин и Сергей Фрелих[213] состояли в БСРН (Самутин также служил в «Дружине»).

Коллаборанты в составе вермахта предпочитали умалчивать о том, что не соблюдали обычаев войны. Так Кромиади, вспоминая свою службу в РННА, утверждал: «В оперативном отношении… ничего особенного не было. За лето пришлось четыре раза выделить по батальону в больших антипартизанских акциях, но все они кончились безобидно, за исключением одного случая, когда в одной деревне эсэсовцы расстреляли учительницу (за связь с партизанами) и сожгли деревню. В связи с этим майору Иванову еле удалось удержать своих людей от выступления против эсэсовцев»[214]. Последнее мало соответствует действительности – лишь за время только одной контрпартизанской операции «Орел» (Adler), проходившей с 20 июля по 7 августа 1942 года, в которой принимали участие и «народники», за помощь лесным солдатам было сожжено 30 деревень, расстреляны более 300 жителей[215]. Естественно, РННА также участвовала в этих преступных деяниях, и, судя по всему, германское командование осталось ею довольно. В одном из рапортов, в частности, подчеркивалось: «опыт показал, что русские соединения более пригодны для борьбы с партизанами, чем немецкие… использование русских формирований против партизан оказывает большое пропагандистское воздействие на население»[216].

Нередко военные преступления обуславливались не политической волей, а крайне низкой дисциплиной, что вынуждены были признать и сами власовцы. В ходе инспекционной поездки (5 мая – 16 июня 1943 г.) в обращении к военнослужащим восточных батальонов полковник РОА Владимир Баерский говорил: «Большевики с народом плохо обращались, немцы только в последнее время начали стараться сделать кое-что в этом отношении. Мы также не можем похвалиться, что ведем себя примерно. Все еще время от времени случается, что добровольцы, принадлежащие к РОА, обижают народ. Это должно прекратиться! Таких солдат надо не только исключать из наших рядов, а просто уничтожать. Для нас это может стать катастрофой»[217]. В свою очередь член КОНР, ветеран Гражданской войны генерал-лейтенант Федор Абрамов с сожалением писал по этому поводу 10 марта 1944 года главе Русского Общевоинского Союза генерал-лейтенанту Алексею Архангельскому, также симпатизировавшему власовскому движению. Он отмечал, что 5-й Донской полк 1-й Казачьей кавалерийской дивизии (в дальнейшем 15-го Казачьего кавалерийского корпуса) подполковника Ивана Кононова выделяется не только боевыми отличиями, но и грабежами в сочувствующих партизанам деревнях, «вызывая этим заслуженные кары со стороны начальника дивизии»[218]. В дневнике Вячеслава Науменко отмечено, что кононовцы «пока воюют хорошо, но стоят на первом месте по грабежам, насилиям над женщинами и дезертирствам». Последнее опровергает утверждение приводящего эти слова Кирилла Александрова о несостоятельности обвинений казаков в массовых изнасилованиях в Югославии[219].

Поэтому дисциплина в частях могла поддерживаться исключительно драконовскими методами[220]. Аналогичные проблемы были и в другом крупном соединении казаков – Казачьем стане. Участник Гражданской войны генерал-майор Иван Поляков, инспектировавший Стан, признавал, что «много способствовали отрицательному и даже враждебному отношению населения к казакам и сами последние, своим поведением и даже случаями воровства и грабежа», в том числе «исключительно из озорства»[221]. Не отличалась высокой дисциплиной и 2-я дивизия ВС КОНР[222].

А ведь коллаборанты служили не только в вермахте, но и в карательных частях, охране концлагерей. Например, через учебный лагерь «Травники» (SS-Ausbildungslager Trawniki) прошло с октября 1941 по май 1944 года примерно 5082 охранников, в основном граждан СССР. Учебный процесс был организован на основе программы подготовки, принятой в частях СС «Мертвая голова». «Травниковцы» в числе прочего служили в концлагерях Собибор, Треблинка, участвовали в подавлении восстания в Варшавском гетто 19 апреля – 16 мая 1943 года[223].

В подчинении СС на оккупированных территориях находилась созданная летом 1941 года вспомогательная полиция[224]. В состав ваффен СС входила 29-я дивизия бригадефюрера Бронислава Каминского, сформированная из граждан СССР.

Важно, что коллаборанты взаимно обвиняли друг друга в преступлениях. Так, поручик ВС КОНР В. Балтинш после войны выступил с жесткой критикой военнослужащих Латышского добровольческого легиона ваффен СС (Lettische SS-Freiwilligen-Legion). Он писал о безсудных расправах над мирным населением, в частности ликвидации рижского гетто («не стоит распространяться о зверствах, которые там творились») и массовых казнях русского населения. Мотивируя репрессии в отношении жителей деревни Морочково, легионеры заявляли: «мы убили их, чтобы уничтожить как можно больше русских»[225]. В свою очередь штандартеноберюнкер[226] 38-й дивизии СС «Нибелунген» (38.SS-Grenadier-Division «Nibelungen») Ян Мунк вспоминал, как в конце войны «на нашем пути, мы проходили мимо старой деревянной лачуги – когда из неё послышались женские крики. Когда мы попытались разобраться в чём дело, то обнаружили трех хиви, это значит русских, которые перебежали на сторону германской армии, и молодую раздетую девушку, с которой они хотели немного позабавиться. Ее собирались изнасиловать. Мы не насиловали женщин, а значит, и они не должны были изнасиловать эту. Мы их расстреляли»[227].

В контексте данной мифологемы следует также отметить стойкое стремление коллаборантов дистанцироваться от СС и других структур, названных на Нюрнбергском процессе преступными организациями. Так, например, в заметке «От издательства» к русскому реферату книги Торвальда «Wen Sie Verderben Wollen. Der Versuch einer Geschichte der deutschen Eroberungs und Besatzungspolitik in der Sowjetunion», утверждалось, что «дивизий СС, состоящих из русских, не было»[228].

Понятное с точки зрения изменившейся после войны политической конъюнктуры желание создало миф об отрицательном отношении к КОНРу представителей СС. В частности, уже упоминавшийся офицер связи Власова оберфюрер СС доктор Эрхард Крегер выступил в мемуарной литературе злым гением главы РОА. Так Штрик-Штрикфельдт считал, что Крегер стремился держать генерала в своих руках[229].

Вместе с тем подобные и другие оценки Штрик-Штрикфельдта парадоксальным образом сочетаются у него с воспоминаниями о том, что пропуск для свободного передвижения в прифронтовой полосе ему выдал именно Крегер. Оберфюрер знал, что документ Штрик-Штрикфельдту нужен для беспрепятственного перехода линии фронта для переговоров с союзниками, с целью спасения власовцев[230]. Именно Крегер сыграл важную роль в объединении под началом Власова казачьих частей. Не любивший оберфюрера гауптман СА Фрелих вспоминал, что в отношении Крегера «мог себе многое позволить, что было бы невозможно при других условиях»[231]. Вместе с тем, по мнению исследователей, именно Крегер наряду со штурмбаннфюрером СС Гюнтером д’Алькеном выступали главными глашатаями власовских идей в ведомстве Гиммлера[232].

Следует иметь в виду, что и руководство ВС КОНР получило звания СС, аналогичные имевшимся армейским и соответствующие жалованье. В частности, в платежной ведомости («коллективном чеке») отмечено, что SS-Grppf. Wlassoff Andreas получал 3618 рейхсмарок ежемесячно[233].

Также надо учитывать, что именно при кураторстве СС власовская акция достигла своих максимальных вершин. Был сформирован Комитет освобождения народов России, утверждена политическая программа («Пражский манифест»), у Власова появилась возможность реально командовать войсками. В частности, еще 2 октября 1944 г. в связи с «пактом Гиммлер – Власов» было принято решение «организовать русские части с подчинением их единому русскому командованию». Впрочем, условиях войны это получалось далеко не всегда[234]. Поэтому нельзя не согласиться с Джеральдом Рейтлингером, иронизировавшем по поводу «потрясающей слабости власовских покровителей» из вермахта[235].

Поствоенная конъюнктура заставляла коллаборантов делать заявления, будто «казаки во Вторую мировую войну не сражались с англичанами, французами и американцами… и немцев они тоже не считали своими друзьями»[236]. На самом деле на Западном фронте действовали в числе прочих 5-й казачий полк, 750-й казачий полк особого назначения, 570-й казачий батальон[237].

Также в послевоенных биографиях факт службы в вооруженных силах на стороне Германии опускался. И не только в эмигрантской периодике, как это было в заметке, посвященной 85-летию генерал-майора Вячеслава Науменко, или в некрологе Борису Коверде[238]. Так, в книге Николая Рутыча (Рутченко)[239] «Биографический справочник высших чинов Добровольческой армии и Вооруженных Сил Юга России (Материалы к истории Белого движения)» в статье о полковнике генерального штаба Сергее Ряснянском ничего не сказано о его службе в 1-й Русской национальной армии Хольмстона-Смысловского в должности начальника штаба, в статье о генерал-лейтенанте Иване Кириенко о его службе в Русском корпусе (командир 1-го полка, затем 1-й бригады), а в статье о генерале от кавалерии Абраме Драгомирове о сотрудничестве последнего с Власовым (состоял в резерве ВС КОНР)[240]. В случае с Драгомировым информация о его коллаборации имела место в периодике Русского зарубежья[241]. Подобный факт умолчания в данном случае нельзя объяснить желанием скрыть кем-либо из них своего участия в сотрудничестве с немцами, из-за совершенных преступлений или же во избежание проблем с въездом в США.

К моменту публикации юбилейной заметки в «Часовом» Науменко уже напечатал часть материалов, посвященных насильственной депортации союзниками казаков. А работа Рутыча вышла уже после смерти лиц, упомянутых в справочнике.

Дистанцируясь от военных преступлений и СС, коллаборанты, а затем и часть исследователей, естественно, стремились отождествить власовское движение с немецким движением Сопротивления (заговор Штауффенберга), что создало мифологему.

Так, Сергей Фрелих писал: «Власов не был нацистом. Его движение поддерживалось выдающимися борцами немецкого Сопротивления против диктатуры», которые считали, что перелом в восточной политике способен предотвратить крах Германии[242]. В свою очередь, Кирилл Александров акцентировал внимание на поддержке коллаборантов со стороны «христианско-консервативной оппозиции» в лице генерал-майора Хеннинга фон Трескова, полковника Клауса фон Штауффенберга, подполковника Алексиса фон Ренне и других. Согласно историку, «цель заговорщиков заключалась в ликвидации национал-социалистического режима в Германии и установлении строя, в основе которого лежала бы традиционная для немецкой истории консервативная модель с элементами доктрины католической церкви»[243].

Следует учесть изначальную неоднородность заговорщиков. В их число входили и военные преступники. Так, установивший еще до войны связь с немецким Сопротивлением группенфюрер СС Артур Небе командовал в 1941 году Айнзатцгруппой В[244], а другой участник заговора, генерал-полковник Эрих Гепнер, в период командования 4-й танковой группой координировал свои действия с Айнзатцгруппой А. Согласно «Сводному отчету Айнзатцгруппы А за время с июня до 15 октября 1941 года», отношение с танковой группой было «очень тесным, и можно даже сказать, носило сердечный характер»[245]. Сам Штауффенберг на раннем этапе войны в целом разделял идеологию национал-социализма. В одном из писем жене из Польши он говорил: «Население невероятный сброд. Очень много евреев и очень много полукровок. Этим людям хорошо под кнутом. Тысячи военнопленных пригодятся для нашего сельского хозяйства. В Германии они непременно пригодятся в индустрии, так как трудолюбивы и бережливы»[246].

Важно и то, что политические взгляды заговорщиков сильно различались. Вокруг Штауффенберга объединились два кружка: Крейсау (возглавлял Гельмут Джеймс граф фон Мольтке)[247] и Берлинский (доктор Карл Фридрих Гердерлер). И если кружок Крейсау исповедовал либеральные ценности, то берлинский был ближе к национализму. Различались кружки и во взглядах на будущее Германии. Так, склоняясь к парламентской форме правления (с достаточно широкими полномочиями канцлера), многие заговорщики (главным образом из окружения Герделера) видели страну без политических партий. Кроме того, часть оппозиционеров считала, что Германия после окончания Второй мировой войны должна существовать в границах 1914 года[248].

Отличался и взгляд заговорщиков на отношения с Россией. Некоторые из них действительно готовы были на равных (по крайней мере на уровне намерений) сотрудничать с освобожденной от большевиков Россией. Так, главный редактор журнала «Часовой» капитан Василий Орехов вспоминал вскоре после войны, как «в мае 1944 года в Брюссель приехал из Берлина очень хорошо известный мне русский эмигрант. Помимо моего личного знакомства с ним, я получил через него адресованное мне личное письмо одного русского генерала, в котором тот горячо рекомендовал мне отнестись с полным доверием к передатчику письма и к “лицу, его сопровождающему, истинному офицеру и другу России”.

В тот же день произошло наше свидание втроем. Третьим собеседником был германский офицер из балтийской семьи, бывший российский подданный, прекрасно владевший русским языком.

Мои собеседники сообщили мне, что “в ближайшее время наступит полная перемена в политике Германии в отношении России, будет создана Российская Освободительная Армия, германское правительство торжественно гарантирует неприкосновенность российской территории и будет создано Российское Временное Правительство, которое будет обладать полной мощью и независимостью… Наша группа связывает судьбы Германии и России воедино. Большевизм никогда не погибнет без участия в борьбе против него Германии, с другой стороны, Германия погибнет без поражения большевизма. Мы предвидели все, и заверяю Вас словом, что война на западном фронте будет скоро кончена и англо-американцы соединятся с нами для общей борьбы против нашего общего врага”… В разговоре о “разных вещах” было упомянуто имя графа Штауффенберга, о котором мне было сказано, что это “блестящий знаток России, друг русских антибольшевиков и человек, понимающий, что теперешняя политика Германии ведет ее и весь мир к страшной катастрофе”»[249].

Вместе с тем часть заговорщиков отрицательно воспринимала возможный союз с Россией. И если дипломат Ульрих фон Хассель допускал, что «в игре, заключающейся в поддержании хороших отношений с обеими сторонами, я предпочитаю западную ориентацию, но, если понадобится, также рассмотрю возможность соглашения с Россией», то заместитель президента полиции Берлина Фриц фон дер Шуленбург[250] (кружок Крейсау) даже послал в Швейцарию другого дипломата и разведчика, Адама фон Тротт зу Зольца, с тем чтобы предупредить главу бернской резидентуры США Аллена Даллеса о появившемся стремлении договориться с Россией, а не с западными союзниками[251]. Миссия Зольца дала основание Даллесу утверждать, что, в случае непризнания союзниками правительства Штауффенберга, последнее готово было объединится со Сталиным[252].

Важно иметь в виду и отношение к заговорщикам со стороны руководства власовского движения. Полковник ВС КОНР Константин Кромиади вспоминал: «Вечером, когда все разошлись по своим комнатам, и мы с Андреем Андреевичем остались одни, я спросил у генерала, что произошло бы с нами, если бы покушение достигло своей цели, и Власов спокойно сказал, что нас выдали бы Сталину, и, как бы углубляясь в свои мысли, сказал далее: “Раз оппозиция пошла на такой риск, значит, она потеряла надежду на какой-нибудь другой выход из создавшегося положения, и чтобы спасти Германию от неизбежного разгрома, решила повторить пример Гитлера, но без Гитлера, то есть просить у союзников мира”»[253]. Правда, на определенном этапе (конец 1943 – начало 1944 г.) Власова интересовали заговорщики как возможная сила, которая в отличие от Гитлера, не допустит, чтобы «освободительное движение… пошло ко дну» вместе с Германией[254].

Ранее уже отмечалось, что политика КОНР была чужда национал-социализму. Последнее признавали и сами немцы (доктор Тауберт). В конце мая – начале июня 1944 года сотрудник СД фон Шульц требовал арестовать «генерала Власова, генерала Трухина, капитана Зыкова, старшего лейтенанта Ножина[255]», всего 49 человек (в основном из школы пропагандистов в Дабендорфе), обвиненных в «заговоре»[256]. Впрочем, обвинения в заговоре нередко принимали отчасти анекдотические формы, отчасти свидетельствовали о тех формах абсурда, до которых доходили спецслужбы тоталитарного государства, о чем свидетельствует рапорт подполковника абвера Германа Бауна от 10 января 1945 года[257]. Вместе с тем отрицание нацизма и коммунизма не делало власовское движение ни консервативным, ни демократическим, равно как не исключало в себе наличие тоталитарного элемента.

Другой мифологемой, призванной противопоставить коллаборантов политике нацистской Германии, было отрицание власовцами антисемитизма и их неучастие в антисемитской пропаганде Третьего рейха.

Сергей Фрелих утверждал, что во власовской периодике не было антисемитских статей, «исходивших от редакции». Газеты ограничивались переводами с немецкого[258]. В свою очередь Михаил Китаев писал, что первые 33 номера «Зари» «газета была практически свободна от немецкой цензуры, имела возможность проводить свою политическую линию и делала это»[259]. Свен Стеенберг уточнял, что «первые 33 номера газет “Заря” и “Доброволец” вышли фактически без всякой цензуры»[260]. То есть газеты до апреля 1943 года печатались свободно. Однако и в доцензурных, и постцензурных номерах достаточно тоталитарной и антисемитской терминологии. Например, в «Заре» писалось, что «русский народ ждет вождя», «я верю своему учителю», а в «Добровольце», что «множатся наши ряды», а «единственно верный путь – непримиримой борьбы с большевизмом»[261]. Имели место рассуждения о «еврейском засилье», «воинствующем жидовстве», «проклятье иудеобольшевикам», борьбе против «всеподчиняющего, всех гнетущего господства сынов Израиля»[262]. В «Добровольце» прямо объяснялось, что «наш враг – жидовство – пытавшееся отнять у нас наши лучшие чувства – товарищество, взаимоуважение и взаимопомощь и насадить в наших душах взаимное ненавистничество, чтобы нас поработить, грабить нас и жить всласть нашими трудами»[263].

Не был чужд антисемитизма и один из идеологов власовского движения Мелетий Зыков. В числе прочих он обличал «Лейбу Мехлиса с генеральскими лампасами, в генеральском мундире, да еще с золотым погоном на кривых плечах!»[264]

В антисемитской пропаганде принимали участие и некоторые писатели, в дальнейшем составившие вторую волну русской эмиграции. В частности, Николай Нароков (Марченко). В фельетоне «Между строк», подписанном НВТ[265], он рассуждал о том, что «подсоветские люди привыкли к своим газетам. Они умеют читать между строк и угадывать истину там, где она скрыта пеной жидовской лжи»[266].

Следует отметить, что в одном из первых номеров «Зари» писавший под псевдонимом «Афанасий Чайкин» Китаев сам рассуждал о том, что «образ жида-героя… остается раскрашенной картинкой, а жиды – трусами»[267]. Правда, в последующих номерах число нацистских и антисемитских материалов действительно заметно увеличилось.

Появление подобных публикаций, представляется, было обусловлено не столько самоцензурой или адаптацией к гитлеровскому тоталитаризму, в котором выходила коллаборационистская периодика, сколько к невольному самовоспроизводству антисемитов и сторонников национал-социализма, которые формировались во власовских пропагандистских школах. Несмотря на то что, по некоторым сведениям, de facto программа корректировалась в сторону сокращения часов, посвященных нацизму и Германии, преподавание этих дисциплин сохранялось[268].

Важно, что во власовском движении были лица, разделявшие национал-социалистические взгляды. При том что как минимум часть руководства движения к антисемитизму относилась отрицательно. Ни в Смоленском воззвании 1942 года, ни в Пражском манифесте 1944 года не было заявлений, направленных против еврейства.

Антисемитская идеология сохранилась у части власовцев и после войны. Полковник Алдан вспоминал, что 18 мая 1945 года в деревню Кладен, где размещалась часть сдавшейся в плен американцам Южной группы войск КОНР, прибыли представители Красной армии. В ответ на предложение вернуться на родину советским офицерам заявили: «Почему Каганович правит Россией? Довольно!»[269].

Отдельной сложной мифологемой является вопрос о насильственной депортации бывших граждан СССР на основании подписанных между союзниками 11 февраля 1945 года на Крымской (Ялтинской) конференции соглашений. Несмотря на кажущуюся нейтральность (см. Приложение 1), Ялтинские соглашения имели два условия, не обнародованные в официальных документах. Во-первых, обязательному возвращению на родину подлежали все советские граждане, вне зависимости от их желания. Во-вторых, гражданами СССР считались все жители страны на 1 сентября 1939 года. Всего союзниками было депортировано в Советский Союз, согласно документам, от 2272 тысяч человек до 2603. Так или иначе избежали насильственной репатриации, по разным подсчетам, от 250 до 500 тысяч[270]. Впрочем, в мифологии русского зарубежья число выданных в дальнейшем выросло до 3 млн[271].

Первые публикации о жертвах «яда Ялты» относятся к концу 40-х годов[272]. Однако серьезные исследования появились позднее в конце 50-х – начале 60-х гг. Избежавший экстрадиции генерал-майор Вячеслав Науменко собрал множество свидетельств, материалов и документов по выдаче. В сборнике «Великое предательство» (1962–1970) он довольно экспрессивно описывает в основном судьбу Казачьего стана в Лиенце, лишь косвенно касаясь других репатриаций. Науменко считал, что в Лиенце было выдано Советам примерно 21 500 человек, многие из которых, будучи эмигрантами, не подпадали под действия Ялтинских соглашений. Последнее подтверждается современными исследованиями. Согласно подсчетам Юрия Цурганова, 68 % офицерского корпуса Стана не подлежало депортации[273]. Также в результате применения насилия, паники, самоубийств, неудачных побегов «погибло людей Казачьего стана при насильственной репатриации 1 июня 1945 года и в последующие дни… до 100 человек»[274].

Не менее эмоциональны и исследования английского историка Николаса Толстого «Жертвы Ялты», «Министр и расправа». В «Жертвах Ялты» описаны не только масштабные депортации коллаборантов, организованные Великобританией и США, но и операции в других (Франция, Бельгия, Финляндия), в том числе нейтральных странах, в которых интернировалась часть перемещенных лиц (Швейцария, Швеция). Основным аргументом Толстого является мысль, что «выдавая русских в немецкой форме советским властям, английское правительство прекрасно знало, что сознательно нарушает и свои обязательства по международному праву, и соглашения с немецким правительством. Такое сознательное нарушение закона трудно назвать иначе как военным преступлением»[275]. При этом никакой оценки (кроме этической) депортации перемещенных лиц, не являвшихся членами вермахта или ваффен СС, в монографии не содержится. Автор проигнорировал, как якобы неубедительные, опасения высшего руководства союзников, возможности использования Москвой освобожденных английских и американских военнопленных как заложников, то есть в качестве инструмента шантажа[276].

Вторая книга, посвященная роли в вопросе депортации экс-премьера Гарольда Макмиллана, вызвала в Великобритании многолетний судебный процесс по обвинению автора в диффамации. Подобный подход отчасти присутствовал и в соответствующей главе солженицынского «Архипелага ГУЛАГ» («Та весна»). Такая точка зрения, по справедливому замечанию другого английского историка, лорда Николаса Бетелла, обуславливается тем, что главным источником информации выступают жертвы принудительной репатриации[277].

Более взвешенный и объективный анализ дал сам Бетелл в книге «Последняя тайна». Бетелл, как и Толстой, реконструировал архитектуру насильственных репатриаций. Он писал об основных операциях в Лиенце (Казачий стан Доманова и перемещенные лица), Кемптене, Дахау, Платтлинге (власовцы, «хиви» и другие коллаборанты, а также перемещенные лица) и ряде других.

Причины насильственной выдачи были обусловлены «необходимостью обеспечить безопасность английских и американских военнопленных, находившихся в советских руках; опасением вызвать подозрения советского правительства и тем повредить ведению войны; страх перед трудностями, которые вызвала бы необходимость устройства и расселения на Западе большого числа советских граждан»[278].

Бетелл подходил к проблеме дифференцировано. Он не считал ее решение правильным. Депортация, безусловно, «обернулась жестокой несправедливостью к тем советским гражданам, которые никоим образом не сотрудничали с нацистской Германией». Вместе с тем ученый был уверен, что советские граждане, «которые помогали нацистской Германии… по советским законам, как и по законам любой другой страны… были виновны в измене родине»[279]. Правда, оговаривался Бетелл, следует учитывать, что довоенные репрессии советского правительства, которые несли столь масштабный характер, обернулись неизбежным сокращением собственной легитимности со стороны социума. Также и последующее после депортации суровое наказание, как правило, не соответствовало степени вины.

Исследователь не считал правильной стратегию поведения/ожидания как коллаборантов, так и союзников. Коллаборанты в своих ожиданиях и требованиях политического убежища «недооценивали той недоброжелательности, которую вызвали к себе, сражаясь на стороне Гитлера. Они считали, что это несущественно, что их простят сразу же, как только они объяснят свою искреннюю готовность верно служить Западу в грядущем конфликте с Советским Союзом». В свою очередь союзники не смогли выработать механизмы защиты тех перемещенных лиц, которые не желали возвращаться. Также, выдавая ди-пи[280], они ошибочно «предполагали, что отношения с Советским Союзом будут оставаться хорошими»[281].

Исследование Бориса Кузнецова «В угоду Сталину» описывает события в Кемптене, Дахау, Платтлинге, Бад-Айблинге, а также в Форте Дикс и, в меньшей степени, о выдачах, происходивших на территориях Италии, Франции и Швеции. Подробно рассмотрены события, непосредственно предшествовавшие интернированию и период пребывания коллаборантов у союзников. Ученый широко использовал мемуарные свидетельства и периодику того времени.

Воспоминания и исследования, посвященные депортациям, пестрят примерами жестокостей насильственных выдач, удавшимися и неудавшимися попытками самоубийств. Было выслано много старых эмигрантов (в частности, героев Гражданской войны генералов Петра Краснова и Андрея Шкуро), жителей прибалтийских республик и граждан Западной Украины и Белоруссии, которые не подпадали под статьи о насильственной депортации Ялтинских соглашений. Трагизм ситуации усугублялся пониманием союзным командованием, что для множества депортируемых, например восточных рабочих, наказание будет не соответствовать степени вины. В свете подобного знания, названия некоторых операций, как, например, Operation Keelhaul[282], в ходе которых перемещенные лица передавались представителям советских властей, звучат цинично.

Следствием подобной политики, по мнению союзника и одновременно оппонента Власова Хольмстона-Смысловского, стало то, что в случае начала Третьей мировой войны история со сдачей в плен миллионов красноармейцев больше не повторится. «Англосаксонцы выдачей Власова и десятков тысяч его офицеров и солдат, а потом принудительной высылкой остарбайтеров… не рассеяли недоверие русских к западу», а потому «драться будут не только привилегированные войска, но и рядовые красноармейские дивизионы»[283].

Представляется, что в истории депортации имеет место мифологема, которая базировалась на реально имевшей место жестокости и отчасти несправедливости (в случае с лицами, не подлежащими выдаче), а потому обрела достаточную устойчивость.

Вместе с тем миф о «предательстве» союзниками не учитывает ряд объективных причин и фактов, объясняющих действия Великобритании и США.

Во-первых, в руках Красной армии оказалось множество союзнических солдат и офицеров, освобожденных из немецкого плена. При невыдаче казаков и власовцев они могли стать заложниками. Подобный способ был применен по отношению к гражданам Швейцарии, оказавшимся на территориях, контролируемых Красной армией, когда на их родине возникли проблемы с интернированными советскими военнопленными и перемещенными лицами. Задержка с репатриацией швейцарцев продолжалась с середины июня по конец сентября 1945 года[284].

Борис Кузнецов приводил слова полковника ВС КОНР Андрея Архипова (Гордеева), касающиеся конфликта с американцами по поводу не желавшей репатриироваться группы ди-пи, находившейся в Форте Дикс: «маршал Жуков заявил генералу Эйзенхауэру, что если не будут выданы эти 154 человека, то 60 000 американцев, бывших германских пленных, находящихся в советской зоне, не будут отпущены домой»[285]. Об опасности подобного развития событий свидетельствует и тот факт, что западные военнопленные, бежавшие через польскую границу в СССР (до 22 июня 1941 года), автоматически оказывались в советских концлагерях (Особлаг в устье Северной Двины). Только побег английского рядового Джеймса Аллена, которому удалось добраться до посольства Великобритании в Москве, привел к передаче заключенных представителям западных дипломатических миссий[286].

Всего лишь за лето 1945 года на родину было отправлено 732 378 граждан европейских стран и Соединенных Штатов[287].

Во-вторых, и власовцы, и казаки сражались с оружием в руках и в форме немецкой армии не только против Сталина, но и против союзников во Франции и антигитлеровского Сопротивления в Европе. Так, например, Сергей Буняченко за оборонительные бои в районе Сен-Ло, во Франции, во главе сводного полка власовцев 26 июня – 7 июля 1944 года был награжден Железным крестом 2-го класса (потеряв при этом до 70 % личного состава)[288].

Казаки Краснова и Шкуро входили в состав войск СС – организации, объявленной на Нюрнбергском процессе преступной. В данном контексте слух, который ходил среди коллаборантов, о том, что генерал Дуайт Эйзенхауэр якобы прочитал Пражский манифест и сказал, что «это демократическая программа», а «армия Власова – одна из самых демократических армий, какие я знаю», был абсолютно беспочвенен[289].

В-третьих, никого не удивляет, что немецкие генералы и партийные руководители выдавались в страны, обвинявшие их в военных преступлениях, для суда и последующего наказания (обер-президент Восточной Пруссии Эрих Кох был осужден в Польше, обергруппенфюрер СС Карл Оберг – во Франции, фельдмаршал Фердинанд Шернер – в СССР, а фельдмаршал Альберт Кессельринг – в Италии). Почему же это не могло распространяться на эмигрантов, совершивших преступления на оккупированных территориях? Глава Главного управления казачьих войск генерал Петр Краснов отвечал за деяния всех казаков-коллаборантов.

Следует отметить, что другой участник Гражданской войны, полковник Кучук Улагай, депортации не подвергся (его спасла супруга Людмила Петровна, вовремя предъявив английским военнослужащим албанский паспорт своего мужа), а генерал-майор Султан Келеч Гирей поехал добровольно, считая бесчестным бросить подчиненных. Также свыше 70 человек из 15-го казачьего кавалерийского корпуса, которым удалось доказать свою принадлежность к «белой» эмиграции, избежали выдачи и были доставлены англичанами в расположение Русского корпуса[290].

С другой стороны, нельзя не отметить двойные стандарты, имевшие место при депортации. Как уже отмечалось, подлежали выдаче граждане СССР в границах 1 сентября 1939 года, а не 22 июня 1941-го. Последнее, впрочем, никого не защищало от ошибок. Так, латыш Арнольдс Менцис, сражавшийся в национальном подразделении люфтваффе, сдался в плен американцам и был депортирован в СССР[291].

Продолжая разбор мифов, следует указать на еще один устоявшийся в сознании стереотип. Это обвинение в трусости. Историки Михаил Геллер и Александр Некрич утверждали, что коллаборанты в вооруженных формированиях «рассчитывали “отсидеться”, пока не закончится война»[292]. Интересно, что аналогичная мысль присутствует и в монографии благожелательно относящегося к власовцам Джорджа Фишера, писавшего, что они подобным образом «надеялись спасти свою жизнь»[293].

Трус не будет просить оружие и стремиться на передовую. Значительная часть офицерского корпуса власовской армии была взята в плен в бою, как полковник Владимир Поздняков, майор Алексей Москвичев или гвардии лейтенант Евгений Делаковский. Многих захватили ранеными, как полковника Александра Ванюшина, батальонного комиссара Петра Каштанова или военного инженера III ранга Валентина Цонева[294]. Также некоторые из власовцев до пленения успели получить правительственные награды. В составе ВС КОНР сражалось два Героя Советского Союза (капитан Семен Бычков и старший лейтенант Бронислав Антилевский). По некоторым сведениям, Героем Советского Союза был и майор Иван Тенников[295]. Подполковник Матвей Мелешкевич дважды награждался орденом Красной Звезды, а также имел медаль «ХХ лет РККА», гвардии майор РККА Вячеслав Артемьев был кавалером ордена Красного Знамени, а лейтенант Алексей Бабницкий имел медаль «За отвагу»[296].

Часть власовцев были награждены за Русско-японскую, Первую мировую и Гражданскую войну. Генерал-майор Генерального штаба Борис Штейфон в разное время удостаивался светло-бронзовой медали в память войны с Японией 1904–1905 годов, орденов Св. Анны IV ст. с надписью «За храбрость», Св. Станислава III ст. с мечами и бантом, Св. Владимира IV ст. с мечами и бантом, Св. Станислава II ст. с мечами, Св. Анны III ст. с мечами и бантом, Св. Анны II ст. с мечами и Военным крестом (Великобритания). Другой генерал-майор Генерального штаба, Сысой Бородин, был кавалером следующих орденов: Св. Анны III ст. с мечами и бантом, Св. Станислава II ст. с мечами, Св. Анны II ст. с мечами, Св. Анны IV ст. с надписью «За храбрость», Св. Владимира IV ст. с мечами и бантом, имел мечи и бант к ордену Св. Станислава III ст. и Знак в память пребывания Русской армии в военных лагерях на чужбине, а капитан Русской армии генерал-лейтенанта Петра Врангеля Леонид Байдак был награжден орденом Св. Николая Чудотворца[297].

Были отмечены коллаборанты наградами в вермахте и ваффен СС. Кавалер ордена Красной Звезды генерал-майор ВС КОНР Иван Кононов имел Железный крест I и II класса, Штурмовой знак и знак «За борьбу с партизанами», медаль «За зимнюю кампанию на Восточном фронте 1941–1942 годов», три Знака отличия для восточных народов «За храбрость» II класса «в бронзе» и по одному «в золоте» и «в серебре», а также орден Короны короля Звонимира I класса (Хорватия). Сотник Русской императорской армии, полковник вермахта Анатолий Рогожин, за Первую мировую и Гражданскую войну получил ордена Св. Станислава III ст. с мечами и бантом, Св. Анны IV ст. с надписью «За храбрость», Св. Анны III ст. с мечами и бантом, Св. Станислава II ст. с мечами, Св. Владимира IV ст. с мечами и бантом и Знак в память пребывания Русской армии в военных лагерях на чужбине, а за Вторую мировую Железный крест I и II класса. Майор Алексей Бочаров награждался Железным крестом II класса, Крестом за военные заслуги II класса с мечами, Штурмовым знаком и тремя Знаками отличия для восточных народов[298].

Хотя, конечно, нельзя исключить, что часть из них была простыми комбатантами, далекими от какой-либо идеологии.

Приложение 1

На Крымской конференции имели место переговоры между британской, американской и советской делегациями для заключения исчерпывающего соглашения относительно мероприятий для защиты, содержания и репатриации военнопленных и гражданских лиц Великобритании, Советского Союза и Соединенных Штатов, освобожденных союзными вооруженными силами, вступающими сейчас в Германию. Тексты подписанных 11 февраля Соглашений между СССР и Великобританией и между СССР и Соединенными Штатами Америки тождественны. Соглашение между Советским Союзом и Великобританией было подписано В.М. Молотовым и г-ном Иденом, Соглашение между Советским Союзом и Соединенными Штатами Америки подписали генерал-лейтенант Грызлов и генерал Дин.

В соответствии с этими Соглашениями, до тех пор, пока не будут выделены транспортные средства для репатриации граждан союзников, каждый союзник будет предоставлять питание, одежду, медицинское обслуживание и удовлетворять другие нужды граждан других союзников. Советские офицеры будут помогать британским и американским властям в их задаче обслуживания советских граждан, освобожденных британскими и американскими вооруженными силами, в течение периода времени, когда они будут находиться на континенте Европы или в Соединенном Королевстве, ожидая транспорта для перевозки их домой.

В обслуживании британских подданных и американских граждан Советскому Правительству будут помогать британские и американские офицеры.

Поскольку теперь достигнуто соглашение, три Правительства обязуются оказывать всяческую помощь, совместимую с требованиями ведения военных операций, в целях обеспечения быстрой репатриации всех этих военнопленных и гражданских лиц.

Правительство Союза Советских Социалистических Республик, с одной стороны, и Правительства Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии, Канады, Австралии, Новой Зеландии, Южно-Африканского Союза и Индии, с другой стороны, желая договориться об обращении с советскими гражданами, освобожденными войсками, находящимися под Британским Командованием, и об их репатриации, а также об обращении с британскими подданными, освобожденными войсками, находящимися под Советским Командованием, и об их репатриации, условились о нижеследующем:

Статья 1

Все советские граждане, освобожденные войсками, действующими под Британским Командованием, и все британские подданные, освобожденные войсками, действующими под Советским Командованием, будут, незамедлительно после их освобождения, отделяться от вражеских военнопленных и содержаться отдельно от них в лагерях или сборных пунктах до момента передачи их соответственно советским или британским властям в пунктах, согласованных между этими властями.

Британские и советские военные власти примут необходимые меры для защиты лагерей и сборных пунктов от вражеских бомбардировок, артиллерийских обстрелов и т. п.

Статья 2

Договаривающиеся Стороны обеспечат, чтобы их военные власти незамедлительно сообщали компетентным властям другой Стороны об обнаруженных ими гражданах или подданных другой Договаривающейся Стороны, принимая одновременно меры для выполнения условий настоящего Соглашения. Советские и британские уполномоченные по репатриации будут немедленно допускаться в сборные лагери и пункты размещения граждан или подданных своей страны, и они будут иметь право назначать там внутреннюю администрацию и устанавливать внутренний распорядок и управление в соответствии с воинскими порядками и законодательством их страны.

Будет предоставлена возможность для отправки или перевода офицеров соответствующей национальности в те лагери или сборные пункты, в которых содержатся освобожденные военнослужащие соответствующих войск и где будет недоставать офицеров. Наружная охрана и охрана доступа в лагери и сборные пункты и выхода из них будет установлена в соответствии с инструкциями военного начальника, в зоне которого расположены эти лагери или сборные пункты, и этот военный начальник будет также назначать коменданта, который будет нести ответственность за общую администрацию и дисциплину в соответствующем лагере или сборном пункте.

Перемещение лагерей, равно как и перевод из одного лагеря в другой освобожденных граждан или подданных, будет производиться по договоренности между компетентными советскими и британскими властями. Перемещение лагерей и перевод освобожденных граждан или подданных может, в исключительных случаях, производиться и без предварительной договоренности, однако с немедленным уведомлением компетентных властей о таком перемещении с изложением мотивов. Враждебная пропаганда, направленная против Договаривающихся Сторон или против любой из Объединенных Наций, не будет разрешаться.

Статья 3

Компетентные британские и советские власти будут снабжать освобожденных граждан или подданных соответствующим питанием, одеждой, жилищем и медицинским обслуживанием как в лагерях или сборных пунктах, так и в пути следования, а также транспортом до момента передачи их соответственно советским или британским властям в пунктах, установленных по договоренности между этими властями. Такое обеспечение питанием, одеждой, жилищем и медицинским обслуживанием должно быть, с учетом положений статьи 8, установлено по нормам для рядовых, младшего командного состава и офицеров. Нормы обеспечения гражданских лиц должны быть, насколько это возможно, такими же, как и нормы для солдат.

Договаривающиеся Стороны не будут требовать компенсации за эти или другие аналогичные услуги, которые их власти могут предоставить освобожденным гражданам или подданным другой Договаривающейся Стороны.

Статья 4

Каждая из Договаривающихся Сторон будет иметь право использовать, по согласованию с другой Стороной, такие из ее собственных средств транспорта, которые окажутся доступными для репатриации своих граждан или подданных, содержащихся у другой Договаривающейся Стороны. Точно так же каждая из Договаривающихся Сторон будет иметь право использовать, по согласованию с другой Стороной, свои собственные средства для доставки снабжения своим гражданам или подданным, содержащимся у другой Договаривающейся Стороны.

Статья 5

Советские и британские военные власти будут выдавать от имени их соответствующих Правительств освобожденным гражданам или подданным другой Договаривающейся Стороны такие ссуды, о которых компетентные советские и британские власти предварительно договорятся.

Ссуды, выданные в валюте какой-либо вражеской территории или в валюте советских или британских оккупационных властей, не будут подлежать возмещению.

В случае выдачи ссуд в валюте освобожденной невражеской территории, Советское и Британское Правительства произведут, каждое по ссудам, выданным его гражданам или подданным, необходимое урегулирование с правительствами соответственных территорий, которые будут информированы о количестве их валюты, выданной для этой цели.

Статья 6

Бывшие военнопленные и гражданские лица каждой из Договаривающихся Сторон могут, до их репатриации, быть использованы для управления и поддержания в порядке лагерей или сборных пунктов, в которых они находятся. Они также могут быть использованы на добровольных началах, в целях содействия объединенным военным усилиям, на таких работах вблизи их лагерей, о которых договорятся между собой компетентные советские и британские власти. Вопросы оплаты и другие условия труда должны определяться по соглашению между этими властями. Понимается, что использование освобожденных членов соответствующих вооруженных сил будет осуществляться в соответствии с военными порядками и под наблюдением своих офицеров.

Статья 7

Договаривающиеся Стороны каждый раз, когда это будет необходимо, используют все возможные средства для того, чтобы обеспечить эвакуацию в тыл этих освобожденных граждан и подданных. Они также обязуются использовать все доступные средства для перевозки освобожденных граждан и подданных в установленные по согласованию пункты, где они могут быть переданы соответственно советским или британским властям. Передача этих освобожденных граждан или подданных никоим образом не может быть задержана или отложена вследствие требований их временного использования.

Статья 8

Договаривающиеся Стороны будут применять возможно более эффективно вышеизложенные положения настоящего Соглашения, допуская при этом ограничения временного порядка и лишь в отношении деталей, которые, время от времени, будут вызываться оперативной обстановкой или условиями снабжения и транспорта на различных театрах операций.

Статья 9

Настоящее Соглашение вступает в силу немедленно по подписании. Составлено в Крыму в двух экземплярах, каждый на русском и английском языках. Оба текста являются аутентичными.

11 февраля 1945 года.

По уполномочию Правительства СССР

В. Молотов

По уполномочию Правительства Соединенного Королевства

Антони Иден

По уполномочию Правительства Канады

Антони Иден

По уполномочию Правительства Австралии

Антони Иден

По уполномочию Правительства Новой Зеландии

Антони Иден

По уполномочию Правительства Южно-Африканского Союза

Антони Иден

По уполномочию Правительства Индии

Антони Иден

Правительство Союза Советских Социалистических Республик и Правительство Соединенного Королевства, желая определить положение советских граждан, освобождаемых союзными войсками и пребывающих в Соединенном Королевстве в течение периода до их репатриации, решили заключить настоящее Соглашение, в силу которого все эти лица как свободные граждане союзной державы могли бы быть организованы в советские соединения и группы. В соответствии с этим уполномоченные Правительства Союза ССР и Правительства Соединенного Королевства согласились о нижеследующем:

Статья 1

Все советские граждане, освобожденные союзными войсками, будут незамедлительно после их освобождения отделяться от немецких военнопленных и содержаться отдельно от них. В случае их прибытия в Соединенное Королевство, о чем компетентные советские власти в Соединенном Королевстве будут, насколько это возможно, заблаговременно ставиться в известность соответствующими британскими властями, эти советские граждане будут собраны в определенных местах и лагерях, куда советские представители по репатриации будут немедленно допускаться.

Британские и советские военные власти соответственно примут необходимые меры для защиты лагерей и сборных пунктов от вражеских бомбардировок, артиллерийских обстрелов и т. п.

Статья 2

Для целей внутреннего управления и дисциплины эти советские граждане будут организованы в соединения и группы, которые будут подчинены советским законам. Внутреннее управление и поддержание дисциплины в советских соединениях, местах и лагерях, о которых говорится в статье 1, будут осуществляться советскими офицерами, согласно условиям Приложения 1 к этому Соглашению.

Перемещение лагерей, равно как и перевод из одного лагеря в другой освобожденных советских граждан, будет производиться по договоренности с компетентными советскими властями. В исключительных случаях возможно перемещение и без предварительного согласования, однако с немедленным уведомлением компетентных советских властей о таком перемещении с изложением мотивов. Не будет допускаться проведение среди освобожденных советских граждан враждебной пропаганды, направленной против Договаривающихся Сторон или против Объединенных Наций.

Статья 3

Освобожденные советские граждане до их возвращения в Советский Союз могут быть использованы на работах по управлению и поддержанию лагерей или сборных пунктов, в которых они находятся. Они также могут быть использованы на добровольных началах, в целях содействия объединенным военным усилиям, на таких работах вблизи их лагерей, о которых договорятся между собой компетентные советские и британские власти. Вопросы оплаты и другие условия труда будут определяться по соглашению между этими властями. Понимается, что использование освобожденных советских граждан будет осуществляться в соответствии с советскими военными порядками и под наблюдением советских офицеров.

Статья 4

Компетентные британские власти будут снабжать всех этих советских граждан, без каких бы то ни было исключений, пищей, одеждой, жилищем и медицинским обслуживанием по нормам, установленным соответственно для солдат, младшего командного состава и офицеров. Финансовые положения, регулирующие обеспечение этого снабжения, определяются в статье 2-й Приложения второго к этому Соглашению.

Статья 5

Правительство Соединенного Королевства будет выдавать такие ссуды этим советским гражданам от имени Советского Правительства, о которых договорятся между собой компетентные британские и советские власти. Финансовое положение, регулирующее эти ссуды, определяется в статье 1 Приложения второго к этому Соглашению.

Статья 6

Компетентные британские власти будут сотрудничать с соответствующими советскими властями в Соединенном Королевстве в деле установления личности освобожденных советских граждан, которые могут прибыть в Соединенное Королевство. Они будут обеспечивать таких освобожденных советских граждан транспортом до момента передачи их советским властям в пунктах, установленных по договоренности между компетентными советскими и британскими властями. Компетентные британские власти будут оказывать практически возможную помощь, принимая во внимание наличные ресурсы, в предоставлении средств транспорта для скорейшей перевозки этих советских граждан в Советский Союз. Компетентные советские власти в Соединенном Королевстве во всякое время будут оказывать компетентным британским властям такую помощь, о которой последние попросят при выполнении условий этой статьи.

Статья 7

Настоящее Соглашение вступает в силу немедленно по подписании.

Составлено в Крыму в двух экземплярах, каждый на русском и английском языках.

Оба текста являются аутентичными.

11 февраля 1945 года.

По уполномочию Правительства СССР

В. Молотов

По уполномочию Соединенного Королевства

Антони Иден

Статья 1

Поскольку это не противоречит условиям статьи 2 настоящего Приложения, юрисдикция в вопросах дисциплины и внутреннего управления над членами советских соединений и групп в Соединенном Королевстве будет осуществляться в соответствии с советским законом, и проступки дисциплинарные будут рассматриваться и наказываться соответствующим образом советскими судами и властями.

Статья 2

Дела о мелких нарушениях, которые не влекут за собой по британским законам судебного разбирательства, будут передаваться на рассмотрение соответствующих советских властей. Дела о преступлениях, которые по британским законам требуют судебного разбирательства, будут рассматриваться общегражданскими судами Соединенного Королевства.

Статья 3

В случае какого-либо преступления, которое, согласно вышеозначенной статье 2, подлежит рассмотрению судов Соединенного Королевства, факты о нем должны быть незамедлительно сообщены в соответствии с договоренностью, которая должна быть достигнута между компетентными британскими и советскими властями, старшим офицером советского соединения или группы заинтересованным властям Соединенного Королевства, если правонарушитель еще не задержан гражданскими властями.

Статья 4

Когда член советского соединения или группы должен быть судим судом Соединенного Королевства, ответственные власти соответствующего советского соединения или группы окажут соответствующим гражданским властям Соединенного Королевства такое содействие, которое может оказаться необходимым для проведения судебного разбирательства.

Статья 1

Ссуды, выданные в стерлингах Правительством Соединенного Королевства этим советским гражданам как членам советских соединений в соответствии со статьей 5 этого Соглашения, будут возмещены в стерлингах Правительством СССР по представлении требования компетентными британскими властями. В случае, если выдача ссуды Правительством Соединенного Королевства произведена в валюте освобожденной невражеской территории, то Правительство СССР произведет необходимое урегулирование с правительством соответствующей территории, которое будет уведомлено о количестве ее валюты, выданной для этой цели. Не подлежат возмещению ссуды, выданные Правительством Соединенного Королевства в валюте какой-либо вражеской территории.

Всякая выдача ссуды в валюте британских военных властей, которая может быть использована на освобожденной невражеской территории или на вражеской территории, будет рассматриваться с целью урегулирования согласно этой статье, как если бы это была выдача ссуды, сделанная в местной валюте соответствующей территории.

Статья 2

Правительство Соединенного Королевства не будет требовать возмещения стоимости питания, одежды, помещения и медицинского обслуживания, предоставляемых компетентными британскими властями этим советским гражданам, в соответствии с данным Соглашением.

Источник: Толстой Н. Жертвы Ялты. С. 516–525.