По поводу национализма. Национальная экономия и Фридрих Лист

IV

Космополитическая и политическая экономия.

Изложение «Теории» Лист начинает с определения предмета политической экономии. Основатели этой науки Кенэ, Смит и даже Сэй имели в виду все человечество, а не нацию. Они создали не политическую, а космополитическую экономию, исходящую из гипотезы, что нации всего земного шара составляют одно общество, живущее в постоянном мире, — а потому и предлагающую применять ко всем странам одну и ту же неизменную доктрину. Политическая же, или национальная, экономия должна принимать идею национальности за точку отправления и поучать, каким образом данная нация при настоящем положении всего света и при наличности особых условий, в которых она находится, может сохранять и улучшать свое экономическое положение.

Сколько раз говорилось, что свобода обмена должна составить высшее выражение прогресса человечества; но этот прогресс еще весьма отдален, между тем как экономисты-космополитики говорят о свободе обмена как о подлежащем немедленному приведению в исполнение. Свобода обмена возможна только при условии, если она всеобща, если все нации находятся в положении братства и равенства, — и именно протекционизм, развивающий национальные экономические силы и подвигающий умственное и общественное развитие, подготовляет такое положение вещей, при котором возможно осуществление свободы обмена, представляющее собой такое же отдаленное благо, как, например, всеобщий мир. Философы могут мечтать о всеобщей федерации; но имеет ли право экономист, при данных общественных условиях, пренебрегать национальной идеей для достижения гипотетических интересов человечества? Не обязан ли он, наоборот, при несомненном существовании национального соперничества и антагонизма, изучать и указывать средства для национального совершенствования вообще и в особенности для процветания своего отечества? Наше воображение, не стесняемое пределами времени, может предвидеть в отдаленном будущем свободу обмена, основанную на всеобщем мире; но наш здравый смысл, возвращая нас к реальным фактам, в ожидании такого золотого века, указывает нам на необходимость, чтобы наше отечество было снабжено всеми средствами для защиты против действительно существующей национальной борьбы, стирающей с лица земли те нации, которые не заботятся о своих национальных интересах.

Поэтому Лист, в теории, вполне разделяет энтузиазм сторонников свободы обмена. Делая апологию этой теории, он, между прочим, говорит: «Три соединенные державы, составляющие Великобританию, представляют разительный и решительный пример громадных результатов свободы торговли между ассоциацией народов. Пусть представят себе подобную ассоциацию между всеми нациями земного шара — и самое живое воображение не могло бы изобразить сумму благоденствия и могущества, которую она доставила бы человечеству».

Таким образом, «школа (классическая политическая экономия) основывается на правильной идее — идее, которую наука должна признавать и разрабатывать для того, чтобы выполнять свое назначение, заключающееся в просвещении практики, идеи, которую практика не может игнорировать без того, чтобы не впадать в заблуждение». Но дело в том, что школа совершенно пренебрегла национальностями, их интересами, их особыми условиями и забыла их согласить с идеей всеобщего единения и вечного мира.

«Школа принимает за реализированное такое положение вещей, которое может осуществиться только в будущем. Она предполагает существование всеобщей ассоциации и постоянного мира и отсюда выводит заключение о значительных выгодах свободы торговли. Она смешивает, таким образом, следствие с причиной».

«Постоянный мир существует между провинциями и странами, уже соединившимися, — и от этой ассоциации произошло их коммерческое единение. Они обязаны постоянному миру, в котором живут между собою, теми выгодами, которых от этого достигли. Все примеры, которые нам представляет история, показывают, что политическое единение предшествует коммерческому. При настоящем положении света свобода торговли вместо того, чтобы создать всеобщую республику, создала бы всеобщее подчинение народов верховенству страны, наиболее сильной в мануфактурах, торговле и мореплавании».

«Всеобщая республика, как ее понимали Генрих IV и аббат de Saint-Pierre, т. е. как ассоциацию, в которой все нации признавали бы легальное управление и отказались бы от расправы, осуществима настолько, насколько известное число наций достигло приблизительно одинаковой степени промышленности, цивилизации, политического воспитания и могущества. Свобода торговли не может распространяться иначе, как посредством постепенного расширения этой ассоциации; только посредством такого расширения она может доставлять народам значительные выгоды, пример которых нам показывают провинции и страны, уже соединившиеся.

Протекционная система представляет единственное средство для поднятия стран, отставших в цивилизации, до уровня опередившей нации, которая, конечно, не получила от природы вечной монополии мануфактурной промышленности, а только ушла вперед других; протекционная система является с этой точки зрения наиболее могущественным двигателем к достижению окончательной ассоциации народов, а следовательно, и истинной свободы торговли. И с той же точки зрения политическая (национальная) экономия является наукой, которая, принимая во внимание существующие интересы и особые условия нации, учит, каким образом каждая из них может достигнуть той степени экономического развития, при которой ее ассоциация с другими народами равной культуры, на основании свободы торговли, становится возможной и выгодной».

В то время как Лист писал приведенные строки, промышленное верховенство Англии было еще могущественнее, нежели теперь, и при таком положении вещей вот к каким результатам привело бы, по мнению Листа, применение свободы торговли:

«Английская нация, как нация независимая и изолированная, приняла бы меры, чтобы при помощи политики распространить свое могущественное влияние; упираясь на свои банки, законы, учреждения и обычаи, англичане употребили бы все силы и капиталы на развитие туземной промышленности; свобода торговли, открывая все страны света английским мануфактурам, поощряла бы их к тому; тогда им не легко приходила бы мысль основывать мануфактуры во Франции или в Германии, тогда весь излишек своего капитала они приложили бы к внешней торговле. Если бы англичане находились в положении необходимости, в котором иногда находятся ныне, эмигрировать или вложить свои капиталы за границей, они предпочли бы соседним континентальным державам отдаленные местности, в которых встречали бы свой язык, законы и учреждения. Англия обратилась бы в один громадный мануфактурный город. Азия, Африка и Австралия были бы ею цивилизованы, и из них она выкроила бы новые государства на образец, какой подсказала бы ей ее фантазия. Со временем основался бы, под президентством метрополии, целый мир английских стран, в котором континентальные европейские нации терялись бы как ничтожные и бесплодные расы. Франция вместе с Испанией и Португалией несли бы миссию снабжать английский мир лучшими винами и самим пить наихудшие. Германия не имела бы другого назначения, как доставлять английскому миру детские игрушки, деревянные часы, филологические трактаты, а иногда людей, обреченных ездить чахнуть в Азию и Африку, чтобы ощущать английское коммерческое и промышленное могущество и слушать английский язык. Не прошло бы много столетий, как в этом английском мире говорили бы о немцах и французах с таким же уважением, как мы ныне говорим об азиатских народах». Вот та перспектива, которая, по мнению Листа, открывается для европейской нации, отступающей от своих национальных начал во имя доктрины свободы торговли.

Теория ценностей и производительных сил. Политическая экономия занимается исследованием богатства. Богатством называют сумму необходимых, полезных и приятных вещей, имеющих меновую ценность. Очевидно, что способность создавать богатства гораздо важнее самого богатства, ибо без этой способности богатство не только не может возрастать, но оно непременно должно уничтожаться, т. е. пойти на удовлетворение людских потребностей. В чем же заключается способность создавать богатство, т. е. причина богатства? Почти все экономисты, начиная с представителей классического и кончая представителями крайне социалистического направления — с Адама Смита до Карла Маркса, — говорят, что причина богатства заключается в труде. Несомненно, что богатство не может создаваться иначе, как посредством работы тела или ума; но из этого не следует, что один труд способен сделать отдельного человека или нацию богатыми. Мы видим, что в жизни богатство людей большей частью не находится в соотношении с их трудом. История указывает на примеры разорения стран, несмотря на значительный труд и экономию их граждан. Таким образом, положение экономистов, что труд составляет причину богатства, а лень — бедности, положение, которое, как замечает Лист, было высказано еще царем Соломоном, не объясняет, почему одни нации богатеют, а другие впадают в бедность. Богатство нации зависит от массы разнообразных причин, и не только материального, но и духовного характера. Оно зависит от национального могущества, от географического положения, от политических и гражданских учреждений, законов, религии, нравственности и проч. Почти все экономисты трактуют о богатстве и его причинах с материалистической точки зрения. Основатель политической экономии Адам Смит под богатством понимал совокупность вещественных продуктов, а потому и причину богатства видел только в труде материальном.

Всякий умственный и художественный труд признавался им трудом непроизводительным. Нелепость такого положения, на которую Лист подробно указывает с особым сарказмом, настолько очевидна, что едва ли на ней стоит останавливаться. Уже его ближайший последователь Сэй заметил невозможность сохранения в науке такой нелепости, а потому включил в понятие о богатстве и невещественную деятельность человека, но только как эквивалент вещественным предметам, ею выражаемым. По его учению, причина богатства заключается как в материальном, так и в умственном труде, но только в той мере, в какой умственный труд способен творить ценности. Вообще, по учению Адама Смита и его ближайших последователей, политическая экономия является теорией ценности. Идея ценности служит основанием всей их доктрины. Лист, в противоположность теории ценности, выставляет теорию производительных сил. Разницу между этими двумя теориями он разъясняет следующим примером:

«Если два отца семейства — собственники — экономизируют в год по 1000 талеров и имеют каждый по пяти сыновей, причем один отец семейства кладет свои сбережения на проценты и занимает своих сыновей физической работой, тогда как другой употребляет свои сбережения на то, чтобы сделать двух из сыновей интеллигентными земледельцами, а остальных трех профессорами соответственно их способностям, то первый из них поступает по теории ценности, а второй — по теории производительных сил. В момент их смерти первый будет богаче в меновых ценностях, но по отношению производительных сил произойдет совершенно обратное.

Собственность одного будет разделена на две части, и каждая из них, эксплуатируемая с большим искусством, даст чистый доход, равный общему чистому доходу, ранее получавшемуся; в то же время остальные три сына в своих талантах будут иметь широкий источник для существования. Собственность же другого будет разделена на пять частей, и каждая из них будет так же худо управляема, как и была ранее вся собственность в совокупности. В одном семействе было возбуждено и развито значительное количество моральных сил, талантов, которые будут увеличиваться от поколения к поколению, и всякое новое поколение будет обладать большими источниками для приобретения богатства, чем предыдущее. В другом семействе, наоборот, тупость и бедность будут увеличиваться по мере того, как собственность будет все более раздробляться. Подобным образом плантатор увеличивает посредством рабов сумму своих меновых ценностей, но разоряет производительные силы будущих поколений».

Таким образом, всякий расход на образование, на правосудие и на войско (который, по мнению некоторых экономистов либерального направления, представляется расходом непроизводительным, потому что он не только не создает непосредственно ценностей, но, напротив того, их уничтожает), с точки зрения Листа, является производительным, ибо уничтожение ценностей производится в пользу усиления производительных сил.

Христианство, уничтожение рабства, единоженство, престолонаследие, изобретение печатания, прессы, почты, монетной системы, учреждение полиции, обеспечивающей безопасность граждан, и проч., и проч., — все это составляет источник производительных сил, а следовательно, и богатства. Сэй говорит — «законы не могут создавать богатства», и на это Лист ему отвечает — «конечно, они не могут их создавать, но они создают производительные силы, которые гораздо важнее богатства или обладания меновыми ценностями».

Сопоставляя теорию ценности с теорией производительных сил по отношению нации, Лист говорит: «Внешние сношения нации не должны оцениваться, как торговля купца, исключительно по теории ценности, т. е. единственно по соображению с чистой пользой, ею доставляемой в данное время; нация в то же время должна иметь в виду совокупность отношений, от которых зависят ее существование, ее будущность, ее могущество. Нация должна делать жертвы и переносить лишения в области материального богатства для приобретения умственных и социальных сил; она должна жертвовать выгодами в настоящем для того, чтобы обеспечить себе выгоды в будущем».

Рассуждая с точки зрения теории ценностей и оценивая деятельность нации, как купца, очевидно, что она должна покупать нужные ей продукты там, где их можно достать дешевле; что безумно заниматься производством таких предметов, которые дешевле купить на стороне, и что, таким образом, ввозные пошлины представляют монополию в пользу промышленников в ущерб всей нации. Но необходимо прийти к другим заключениям, рассматривая вопрос с точки зрения производительных сил.

«Верно, что ввозные пошлины вначале удорожают фабричные произведения, но также верно и то, как признает и сама школа (фритредеры), что впоследствии у народа, способного к значительному развитию промышленности, эти произведения могут производиться дешевле той цены, по какой они могут ввозиться извне. Если, следовательно, ввозные пошлины требуют жертв в ценности, то жертвы эти уравновешиваются приобретением производительных сил, которые не только обеспечивают в будущем бесконечно большее количество материального богатства, но, кроме того, промышленную независимость на случай войны. Вследствие промышленной независимости нация получает возможность возвышать свою цивилизацию, улучшать свои учреждения внутри страны и укреплять свое могущество вне ее. Нация, которая имеет промышленное призвание, прибегая к протекционной системе, поступает точно так же, как собственник, который жертвует своими материальными ценностями для того, чтобы выучить своих детей какой-нибудь производительной промышленности». Далее Лист говорит о вывозных премиях. С точки зрения теории ценности, вывозные премии во всех случаях представляют не что иное, как подарки, которые делает страна тем государствам, в которые вывозятся премированные продукты. Но такими премиями одна страна может разорять другую, и, таким образом, подарок в ценности иногда наносит громадный убыток производительным силам.

Подарки эти, говорит Лист, похожи на те, «которые султан имеет обыкновение подносить своим пашам, когда он им посылает ценный шелковый шнур». «С тех пор, как троянцы были награждены греками деревянной лошадью, народу небезопасно принимать подарки от другого народа». «Если бы ныне Англия взяла на себя обязательство доставлять немцам бесплатно в течение нескольких лет все мануфактурные произведения, которые им необходимы, мы бы не посоветовали немцам принять этот подарок. Предположим, что англичане, вследствие новых изобретений, будут в состоянии фабриковать полотно на 40 процентов дешевле, нежели немцы старым способом, и что этими изобретениями они воспользуются в течение нескольких лет ранее, нежели ими воспользуются немцы; в таком случае одна из самых важных и старых промышленностей Германии без соответствующего покровительства будет разорена и немецкая нация очутится в положении человека, потерявшего часть своего тела; но кто может утешиться в потере одной руки потому только, что его рубашка стала на 40 процентов дешевле?»

Наконец, вследствие того, что основатели классической политической экономии не обратили должного внимания на теорию производительных сил, они не придали соответствующего значения мануфактурной промышленности и не делают различия между мануфактурным и земледельческим производством. «Школа не замечает, что мануфактурная промышленность, водворяемая в земледельческой стране, употребляет с пользой массу сил ума и тела, сил естественных и инструментальных, или капиталов, как их называет школа, которые ранее оставались в бездействии и которые без этой промышленности находились бы вечно во сне. Школа воображает, что введение мануфактурной промышленности отнимает силы у земледелия, перенося их на фабрики, между тем как она создает большей частью новые силы, которые не отнимаются от земледелия, а, напротив того, помогают его вящему развитию».

Национальное разделение труда и ассоциация производительных сил страны. Основатели классической политической экономии выяснили принцип разделения труда, составляющий экономическую основу настоящего общежития, но они не дали этому принципу того обширного значения, которое он имеет в действительности, ограничив его только применением к промышленности. Лист дает ему более широкое значение. Принцип разделения труда, говорит Лист, заключается «не только в подразделении между несколькими лицами различных операций какой-либо промышленности, но он представляет в то же время ассоциацию деятельностей, знаний и различных сил для достижения общего производства. Производительная сила этих операций не зависит только от разделения, но также существенно от ассоциации». Эта идея высказывается и у Адама Смита; но Лист ее осветил и обобщил. Известно, что Адам Смит уяснил закон разделения труда на примере производства иголок; он говорит о применении этого закона к данной промышленности, к индивидуальным усилиям. Лист обобщает этот закон. «Всякая фабрика, — говорит он, — какова бы она ни была, не может процветать иначе, как посредством комбинации своих производительных сил с силами всех остальных фабрик». И действительно, известно, что кризис в каком-либо производстве неизбежно отражается на остальных. Обыкновенно, например, при бумагопрядильном кризисе или при кризисе в каком-либо ином производстве смотрят на это бедствие как на беду бумагопрядилыциков и склонны смотреть на заботу правительства, иногда связанную с денежными жертвами, об устранении или смягчении кризиса как на личную помощь той или другой категории промышленников, ставя иногда на вид, что эта личная помощь делается на общегосударственные средства. Подобный взгляд происходит от непонимания теснейшей связи между всеми производительными силами страны. Кризис, не устраненный вовремя в бумагопрядильном или в каком-либо ином производстве, неизбежно должен отразиться на производствах, более близко с ними связанных, и, таким образом, удар, нанесенный какой-либо крупной промышленности, передается от одних производств к другим, подобно волнам, образующимся от падения камня на поверхность воды.

Далее Лист говорит: «Увеличение производительных сил как следствие разделения промышленных операций начинается с фабрики и распространяется до национальной ассоциации. Фабрика будет тем более процветать, чем более в ней подразделены занятия, чем более рабочие связаны между собой и чем содействие каждому из них наиболее обеспечено. Производительная сила каждой фабрики будет тем большая, чем более развита во всех ее отраслях мануфактурная промышленность страны и чем крепче она соединена с другими отраслями производства. Точно так же производительная сила земледелия будет тем большая, чем более земледелие соединено местными, коммерческими и политическими отношениями с мануфактурной промышленностью, усовершенствованной во всех ее разветвлениях. По мере развития мануфактурной промышленности в земледелии усиливаются разделение операций и комбинация производительных сил, и потому земледелие возвышается до предела совершенства. Та нация будет наилучше снабжена производительными силами, а потому и будет богаче, которая в пределах своей территории доведет промышленное производство до наибольшего совершенства и, следовательно, земледелие которой будет снабжать население фабрик большей частью съестных припасов и сырьем, в котором оно нуждается».

Лист в своем сочинении неоднократно возвращается к положению, что земледелие находится в теснейшей связи с мануфактурной промышленностью и что потому оно не может достигнуть значительного совершенства при слабом развитии этой последней. Так, между прочим, он говорит: «Нация, преданная исключительно земледелию, подобна человеку, занимающемуся материальным производством и который лишен руки. Торговля представляет только посредника между земледелием и мануфактурной промышленностью и их отраслями. Нация, которая обменивает свои земледельческие продукты на заграничные мануфактурные изделия, представляет собою человека без руки, который опирается на чужую руку. Эта опора полезна, но она не заменяет собою недостающей руки уже потому, что ее деятельность зависит от чужой воли.

Имея мануфактурную промышленность, нация может производить столько съестных припасов и сырья, сколько их будет потреблять собственная мануфактура; находясь в зависимости от иностранной мануфактуры, она может производить только такой излишек, каковой не могут произвести иностранцы и который потому они должны купить извне». Итак, по учению Листа, неразрывная связь земледелия с мануфактурной промышленностью основывается не только на условиях производства, но и на условиях потребления. Вследствие принципа разделения занятий и ассоциации производительных сил совершенствование земледельческого производства зависит от совершенствования мануфактурного. И действительно, мы видим, что почти везде с развитием мануфактурной промышленности одновременно в данной местности совершенствуется и земледелие. Но развитие мануфактур оказывает еще другого рода влияние на развитие земледелия: оно увеличивает внутренний спрос на земледельческие продукты и, таким образом, уменьшает его колебания в зависимости от заграничных событий. Как с первого взгляда ни кажутся ясными эти положения, тем не менее их многие не сознавали и ныне еще не сознают. Сколько раз проповедовалось и теперь проповедуется, что Россия страна земледельческая, что нужно стараться совершенствовать именно эту отрасль народного хозяйства и что потому абсурдно искусственно создавать национальную мануфактуру. Очевидно, эти проповедники не понимают, что совершенствование земледелия немыслимо без равносильного развития мануфактур. Нужно иметь в виду, что вышеприведенные строки были написаны Листом еще тогда, когда не было помину о наводнении Европы заатлантическими земледельческими продуктами. Теперь высказанные им положения приобретают особое для нас значение. Не нужно быть пророком, чтобы предсказать, что вследствие развития заатлантической конкуренции наши земледельческие продукты со временем будут встречать все менее и менее выгодный сбыт за границею. При таком положении вещей поддержание нашего земледелия может быть основано главным образом на развитии внутренней мануфактуры. Все, что делается и будет делаться государством непосредственно для расширения отечественной мануфактуры, служит опорою для отечественного земледелия. Мы не можем изложить здесь все соображения Листа, высказываемые им по поводу принципа разделения занятий и ассоциации производительных сил, а потому в заключение приведем следующую выдержку, которая резюмирует эти соображения:

«Общественная экономия нации вообще должна быть рассматриваема с точки зрения принципа разделения обязанностей и комбинации производительных сил».

«Общее благоденствие в громадном обществе, называемом нацией, представляет собой ту же иголку в фабрике иголок. Высшее разделение занятий в нации составляет разделение интеллектуальных занятий и занятий материальных. Они тесно связаны друг с другом. Чем более интеллектуальные производители споспешествуют развитию нравственности, религиозного чувства, света, общественной свободы и прогресса, внутренней безопасности граждан и их имущества, внешнего могущества и независимости нации, тем обширнее будет ее материальное производство; чем более материальные производители будут производить ценностей, тем большего успеха будут достигать производители интеллектуальные». «Наисовершеннейшее разделение занятий, наилучшая комбинация производительных сил в материальном производстве заключается в земледелии, с одной стороны, и в мануфактурной промышленности — с другой».

Частная экономия и национальная экономия. Известно, что классическая политическая экономия проповедует полное невмешательство государства в экономическую жизнь граждан. Проповедь эта основана на следующем положении, провозглашенном Адамом Смитом: «То, что составляет благоразумие в поведении каждого семейства в частности, не может ни в какой мере представлять сумасшествия в поведении большого государства. Преследуя исключительно свои собственные интересы, всякий человек неизбежно работает в интересах общества». Из этого положения Адам Смит и его последователи выводят заключение, что всякое стеснение международной торговли с целью поощрения отечественной промышленности нелепо, что нация, точно так, как и отдельный человек, должна покупать предметы там, где их возможно дешевле достать, и что, таким образом, для достижения высшего общественного благосостояния необходимо следовать принципу laissez faire, laissez passer. Смит и Сэй уподобляют народ, желающий поощрять внутреннее производство посредством ввозных пошлин, портному, тратящему труд на шитье для себя сапог, и сапожнику, который пожелал бы увеличить свое производство установлением входной платы в свое помещение. «Как! — говорит Лист. — Разве благоразумие в частной экономии составляет также благоразумие в экономии общественной? Разве в природе человека заботиться о нуждах будущего в той мере, как это в природе нации и государства? Всякий, предоставленный самому себе, думал бы только о своих собственных нуждах и самое большое о своем ближайшем потомстве; люди же, собранные в общество, заботятся о нуждах и удобствах самых отдаленных поколений; с этой целью они подвергают живущее поколение лишениям и жертвам, которых ни один человек с рассудком не может ожидать от отдельных людей. Может ли отдельный человек при ведении своих частных дел иметь в виду защиту отечества, общественную безопасность и тысячу других целей, достижимых только обществом? И общество не налагает ли вследствие сего ограничения на свободу людей? Не требует ли оно жертвы, части их прибыли, их интеллектуального и морального труда и даже их жизни?»

Далее Лист представляет целый ряд неотразимых доводов, отвергающих вышеприведенное положение классической политической экономии, отождествляющее идею частной экономии с идеей экономии национальной. Мы не станем останавливаться на этих доводах, так как ошибочность положения, против которого они направлены, ныне уже признается большинством экономистов и сознается общественным мнением.

Так как всякая крайность вызывает противоположную крайность, то и принцип государственного невмешательства во имя свободы людей вызвал принцип государственного порабощения, также не согласный с учением Листа, принцип, ныне проповедуемый школою государственного социализма во имя права людей на известное материальное благосостояние. Обе эти крайности должны умеряться правильным пониманием отечественной действительности, достигаемым проникновением общественного познания национальными идеями и интересами.

Что касается таможенных пошлин, то они также представляют меру, которая не достижима индивидуальной деятельностью людей. Государство, устанавливая пошлины, не делает ничего такого, что отдельные лица умеют или могут сделать лучше, но делает то, чего частные лица не могут сделать, несмотря ни на их знания и способности, ни на их энергию. Таможенные пошлины, не представляя собой непосредственного вмешательства в экономическую частную деятельность, составляют охрану, обеспечивающую и развивающую эту деятельность. «Уверение школы, — говорит Лист, — что протекционная система влечет за собой незаконное и антиэкономическое вмешательство правительства в употребление капиталов и промышленную деятельность частных лиц, падает само собой, если иметь в виду, что причина такого вмешательства заключается в коммерческих порядках, устанавливаемых иностранцами, и что только посредством протекционной системы возможно отстранить гибельные последствия, проистекающие от чужеземной политики. Когда англичане (говоря о России, следовало бы сказать — немцы) устраняют зерновые продукты из своих рынков, то разве они не воспрещают нашим земледельцам сеять хлеб, который при свободном ввозе они отправили бы в Англию? Когда они устанавливают на нашу шерсть, наши вина, наше строительное дерево столь высокие пошлины, что отправка этих продуктов в Англию почти прекращается от мероприятий британского правительства, то разве некоторые из отраслей наших промышленностей не сокращаются от мероприятий сего правительства? Следовательно, очевидно, что в подобных случаях иностранные законоположения дают нашим капиталам и производительным силам такое направление, которого они сами по себе не приняли бы. Из этого ясно, что, если мы не будем давать отечественной промышленности, посредством нашего законодательства, направления, согласного с собственными национальными интересами, то этим мы не помешаем чужим странам направлять нашу промышленность в их интересах и останавливать развитие наших производительных сил. Но что благоразумнее и выгоднее для наших граждан: предоставить направлять нашу промышленность иностранному законодательству или же направлять ее самим сообразно нашим выгодам?»

«Когда школа, — продолжает Лист, — проповедует, что покровительственные пошлины предоставляют туземным фабрикантам монополию в ущерб потребителям, то она занимается дурным ябедничеством; ибо всякий человек в стране свободен эксплуатировать внутренние рынки, обеспеченные национальной промышленностью, значит — не может быть речи о частной монополии; покровительственные пошлины устанавливают только привилегию для всех наших соотечественников сравнительно с иноземцами, привилегию тем более законную, что подобными же привилегиями пользуются иноземцы у себя дома, следовательно, покровительственные пошлины только ставят наших соотечественников на одинаковую с ними доску. Покровительственные пошлины не устанавливают абсолютной привилегии ни в пользу производителей, ни в ущерб потребителей; ибо если производители запрашивают вначале преувеличенные цены, то это происходит потому, что они должны уравновешивать значительный риск, потери и громадные жертвы, всегда имеющие место при организации производства. Но против несоответствующего преувеличения барышей и их продолжительности потребители находят гарантию во внутренней конкуренции, которая затем проявляется и которая обыкновенно роняет цены значительно ниже тех размеров, которые имели бы место только при заграничной конкуренции. Если земледельцы, которые составляют главных потребителей мануфактур, платят за фабричные изделия дороже, то они за это неудобство широко вознаграждаются усилением спроса на земледельческие продукты и увеличением их стоимости».

Но если даже согласиться с положением, выставленным классической политической экономией, что собственный интерес заставляет людей производить ценности лучше, чем всякие меры правительства, и что потому свободной деятельностью наилучшим образом достигается увеличение богатства страны, которое представляет собой только сумму богатства частных лиц, то все-таки из этого нельзя вывести заключения о том, что покровительственные пошлины не только всегда излишни, но и вредны, ибо богатство страны зависит не только от количества ценностей, но и от производительных сил страны. Если же ценности, которыми обладает страна, составляют сумму ценностей ее населения, то производительные силы страны не состоят из суммы производительных сил населения. Производительные силы страны, как это было указано ранее, зависят вообще от политического и социального положения нации и, в частности, от степени развития в ней разделения труда и ассоциации этих сил.

Таким образом, по мнению Листа, ошибка классической политической экономии в ее воззрениях вообще на государственное вмешательство и в частности на покровительственные пошлины заключается также в том, что она рассматривает интересы нации с точки зрения арифметической суммы интересов лиц, ее составляющих. Очевидно, что таким образом классическая политическая экономия не устанавливает «системы национальной экономии», но «систему частной экономии народа или человечества». Поэтому-то она и не делает различия между народами, достигшими различной степени экономического совершенства, прилагая к ним всегда одни и те же мерки.

«Действительно, — говорит Лист, — в царствующей теории политическая экономия так похожа на частную экономию, что Ж. Б. Сэй, когда в виде исключения дозволяет государству покровительствовать национальной промышленности, то ставит условие, что покровительство это дозволительно только тогда, если можно предполагать, что через несколько лет эта промышленность будет иметь возможность жить собственными силами; таким образом, он ее рассматривает как ученика сапожника, которому для изучения сапожного ремесла дают только несколько лет, дабы он мог затем обходиться без помощи своих родных».

Национальность и национальная экономия. Итак, классическая политическая экономия, или, как ее называет Лист, школа, представляет следующие существенные недостатки: «Во-первых, химерический космополитизм, который не понимает национальности и потому не занимается национальными интересами; во-вторых, безжизненный материализм, который видит всюду только меновые ценности, не принимая во внимание ни нравственных, ни политических интересов настоящего и будущего, ни производительных сил нации; в-третьих, партикуляризм, разрушительный индивидуализм, который, не ведая природы социального труда и действия ассоциации производительных сил в ее наиболее возвышенных проявлениях, в сущности рассматривает лишь частную промышленность в том виде, в каком она развивалась бы при свободе отношений во всем человечестве, если бы оно не было расчленено на различные нации».

Она упускает из виду, что между отдельным человеком и человечеством существует еще особая экономическая единица — нация. Эта единица представляет собой нечто органически целое, связанное верой, отдельностью территории, кровью, языком, литературой и народным творчеством, нравами и обычаями, государственными началами и учреждениями, инстинктом самосохранения, стремлением к независимости и прогрессу и проч. Единицы эти не выдуманы людской фантазией или капризом, а сложены исторически, самой природой и законами общежития. Они составляют необходимое условие общечеловеческого развития. «Цивилизация человечества, — говорит Лист, — недостижима иначе, как посредством цивилизации и развития наций, точно так, как отдельный человек главным образом посредством нации и в ее лоне достигает умственного развития, производительной силы, безопасности и благоденствия».

Между нациями существуют громадные различия. Между ними встречаются великаны и карлики, могущественные и разлагающиеся, достигшие совершенства в нравственном и материальном отношении и находящиеся в варварском состоянии. Но тем не менее все нации, так же как и отдельные люди, обладают инстинктом самосохранения, а потому ради сохранения независимости готовы на чрезвычайные жертвы. «Миссия политической экономии, — говорит Лист, — заключается в экономическом воспитании наций с целью приготовления их ко вступлению в будущем во всеобщую международную ассоциацию».

Что же нужно нации для того, чтобы признавать ее положение нормальным? Она должна прежде всего занимать достаточное пространство, снабженное разнообразными материальными источниками богатства и соответствующим сему пространству населением. В этом заключаются основные условия морального и материального развития нации и ее политического могущества. Нация с недостаточной территорией и населением, в особенности, если население это имеет неодинаковый язык, не может рассчитывать на значительное и прочное развитие литературы, наук и искусств. При малом протяжении она не может развить все области труда и дать надлежащий рост разделению занятий и ассоциации производительных сил. Она должна иметь свободный доступ в океаны; в противном случае нация не может обладать национальным флотом и иметь всесветное политическое значение — влиять на народы отставшей культуры и иметь средство для прочной и независимой международной торговли. Ее территория должна быть более или менее очерчена морями, реками и горами. Но экономическое значение нации еще не обусловливается этими элементами; оно зависит также от религии народа, его нравственных начал, его государственных идей и всех его индивидуальных особенностей. При экономическом развитии нации последовательно переживают следующие состояния: дикое, пастушеское, земледельческое, земледельческое и мануфактурное и, наконец, одновременно — земледельческое, мануфактурное и торговое.

История указывает, что последовательный переход наций до последней из указанных стадий их развития совершается лучше всего посредством свободной торговли с нациями более культурными, но установление в стране более или менее совершенной мануфактурной промышленности, создание значительного национального флота и развитие обширной всесветной торговли нигде не достигалось и не может быть достигнуто иначе, как посредством государственного содействия. Это содействие и выражается установлением протекционной системы, заключающейся в таможенных пошлинах, различных премиях и т. п. Без протекционной системы еще ни одна страна не переходила из земледельческого состояния в состояние значительного развития мануфактурной промышленности, национального флота и всесветной торговли.

Когда, наконец, страна достигнет высшей стадии своего экономического развития, ее национальные мануфактуры и флот настолько окрепнут, что будут находиться вне опасности от иностранной конкуренции, то в ее интересе постепенно возвращаться к полной свободе торговли. Фритредеры утверждают, что для нации решительно все равно, обменивает ли она свои мануфактуры на иностранные земледельческие продукты или свои земледельческие продукты на иностранную мануфактуру, и это им также служит одним из оснований отрицать необходимость пошлины для развития отечественной мануфактуры. В этом мнении, замечает Лист, заключается полное непонимание природы экономических международных отношений. По его мнению, «нация чисто земледельческая не может развить до высокой степени свою внутреннюю и внешнюю торговлю, свои пути сообщения и свой торговый флот; она не может совершить значительных успехов в умственном, социальном и политическом развитии; она не может приобрести соответствующего ее природному положению политического значения; она не в состоянии влиять на цивилизацию и прогресс отсталых народов и основывать колонии». Страна чисто земледельческая стоит бесконечно ниже страны земледельческой и вместе с тем мануфактурной. Первая в экономическом и политическом отношениях всегда, в большей или меньшей степени, зависит от иноземцев, которые получают от нее земледельческие продукты в обмен на свои фабричные изделия. Она не может сама определить объем своего производства; она должна ожидать спроса заграничных покупателей. Покупатели же эти, т. е. мануфактурные и вместе с тем земледельческие нации, сами производят громадные массы сырья и съестных припасов, а потому и требуют от земледельческих народов только такое количество, которое необходимо для покрытия их дефицита. Следовательно, чисто земледельческие страны зависят, относительно сбыта их производства, от большего или меньшего урожая в странах земледельческих и вместе с тем мануфактурных; они, кроме того, имеют конкурентов в прочих земледельческих странах; таким образом, и без того ненадежные рынки сбыта вследствие этой конкуренции делаются еще менее надежными.

Фритредеры считают протекционную систему выдумкой взбалмошных умов. Но история свидетельствует, что система эта представляет собой средство к национальной независимости и могуществу. «Идея независимости и могущества, — говорит Лист, — родится вместе с идеей нации. Школа не обратила на это внимания, потому что она избрала предметом своих исследований не экономию различных наций, но экономию вообще, иначе говоря, всего человечества». Если представить себе, что все нации уничтожатся, т. е. сольются во всемирную конфедерацию, то только тогда протекционная система будет действительно взбалмошной выдумкой. Но покуда существует национальный антагонизм, проявляющийся в различных ограничениях и почти непрерывных войнах, проповедь свободы торговли является полнейшим непониманием действительности. «Война, — говорит Лист, — производит разрушительное действие в международных сношениях. Ею земледелец одной страны совершенно отделяется от мануфактуриста, живущего в другой. В то время как мануфактурист, в особенности если он принадлежит к нации торговой и с значительным флотом, еще находит возможность свободно снабжаться от туземных земледельцев, а равно из тех стран, которые ему остаются доступными, — земледелец терпит вдвойне от нарушения взаимных сношений. Он ощущает недостаток в рынках сбыта для своих произведений, а вместе с тем недостаток в нужных ему мануфактурах; он одновременно ощущает стеснение в производстве и потреблении». По мнению Листа, войны для земледельческих стран имеют ту хорошую сторону, что они ускоряют введение в них мануфактур. Перерыв или стеснение международных сношений, производимые войнами, вынуждают земледельческие страны основывать мануфактуры, которые, если, конечно, страна управляется лицами, понимающими ее интересы, затем уже должны по необходимости поддерживаться надлежащей протекционной системой.

Большая нация должна базировать свою экономическую жизнь на внутреннем производстве и потреблении, для чего ей необходимо пройти период действия протекционизма. «Школа, — говорит Лист, — не может отрицать, что внутренняя торговля народа в десять раз больше внешней даже в тех случаях, когда последняя достигает высшей степени своего развития; но она отсюда не сочла нужным вывести следующее простое заключение: что в десять раз полезнее эксплуатировать внутренние рынки, сохранив их за собою, нежели искать богатства вне, и что внешняя торговля может достигнуть серьезного значения только там, где национальная промышленность дошла до степени высшего развития».

Когда Лист писал свое сочинение, Германия находилась в такой же экономической зависимости от Англии, в какой мы находимся ныне от Германии, и потому в заключение рассматриваемого отдела его книги он дает следующий совет своим соотечественникам, который они привели в исполнение и который нам не мешает принять к сведению:

«То, что Англия значительно ушла вперед в мануфактурах, мореплавании и торговле, не должно отклонять народы, призванные условиями своей территории, своим могуществом и способностями к развитию мануфактур, вступить в соперничество со страной, держащей скипетр мануфактур. Мануфактуры, торговля и торговое мореплавание имеют будущность, которая превзойдет настоящее настолько, насколько настоящее превосходит прошедшее. Достаточно иметь мужество верить в обширную национальную будущность и выступить в путь с этой надеждой. Но прежде всего необходимо обладать национальным разумом для того, чтобы теперь посадить и поддерживать дерево, которое даст громадные плоды только будущим поколениям. Нужно прежде всего, чтобы отечество завоевало для себя свои отечественные рынки».

Инструментальные силы, или материальный капитал, страны. Лист обращает внимание на то, что Адам Смит и его ближайшие последователи придавали понятию о капитале различное значение по объему. Обыкновенно под словом «капитал» они разумеют не только материальные, но и интеллектуальные, а равно и социальные средства воспроизводства. Но иногда под этим словом они подразумевают лишь материальные средства воспроизводства, т. е. то, что Лист называет инструментальными силами. На этой неопределенности понятия о капитале Адам Смит построил против протекционизма следующее возражение, которое в той или другой форме повторяется и доныне всеми его последователями:

«В действительности может случиться, что при помощи протекционизма страна приобретет ту или другую отрасль мануфактуры скорее, нежели бы она ее приобрела без протекционных мер, и что после некоторого времени эта отрасль будет производиться в стране так же дешево, и даже дешевле, чем за границей. Но хотя это и может случиться, тем не менее из сего отнюдь не следует, чтобы общая сумма промышленности или доходов общества могла когда-либо от сказанных мер увеличиться.

Промышленность общества может увеличиваться лишь в мере увеличения его капитала, а этот капитал может увеличиваться только в пропорции сбережений общества. А так как протекционные меры имеют ближайшим последствием уменьшение общественных сбережений, то несомненно, что то, что уменьшает сбережения общества, не может увеличить его капитала скорее того, как бы он увеличился сам по себе, если бы оставили капитал и промышленность искать их естественное назначение».

Лист указывает, что приведенное рассуждение Адама Смита, на котором базируются все его последователи, совершенно неправильно, так как оно основано на целом ряде погрешностей.

Прежде всего очевидно, что в нем Адам Смит придает капиталу узкое, так сказать, меркантильное значение, подразумевая под этим словом меновые ценности. Затем неправильно указание на то, что доходы нации зависят исключительно от материальных ценностей. Эти доходы зависят преимущественно от массы интеллектуальных и физических сил народа, от его социального и политического прогресса и главным образом от более совершенного разделения труда и производительных сил страны.

Увеличение материальных капиталов страны происходит преимущественно от преобразования непроизводительных сил природы в ценные предметы. В рассуждении Адама Смита совершенно упускается из виду влияние на увеличение богатства цивилизации, могущества страны, ее большей или меньшей независимости. Оно не принимает во внимание, что протекционизм привлекает в страну иностранные капиталы. Оно совершенно бездоказательно утверждает, будто бы мануфактуры могут водворяться в стране сами по себе естественным путем, ибо история показывает, что всюду мануфактура создавалась посредством протекционизма. Оно вообще уподобляет нацию рантьеру. Но теория сбережений, годная для купца, привела бы нацию к нищете, к бессилию, варварству, к разложению. Там, где всякий сберегает и лишает себя всего того, чего может лишить, нет никакого стимула к производству. Там, где всякий бы думал только о сбережениях меновых ценностей, уничтожились бы интеллектуальные силы, без которых невозможно производство. Нация, составленная из таких скупердяев, отказалась бы от самозащиты, и тогда, когда все ее сбережения сделались бы достоянием иностранцев, она поняла бы, что богатство страны достигается иными путями, нежели богатство рантьера. Даже благоразумный рантьер не мог бы придерживаться теории сбережений. Он во всяком случае должен предпочесть, и именно для увеличения меновых ценностей, дать надлежащее образование своим детям — в ущерб своим сбережениям.

Орудия обращения. Опыт многократно доказал (в Америке, России), что если земледельческая страна с неокрепшей мануфактурой держится свободного обмена, то часто случается, что ввоз в нее иностранных мануфактур значительно превышает вывоз сырья, и тогда золото, находящееся у нее в обращении, уходит за границу, что влечет за собою страшные экономические потрясения, в особенности тогда, когда денежное обращение в стране основывается преимущественно на бумажных орудиях обращения. Последователи Адама Смита утверждают, что драгоценные металлы приобретаются так же, как всякие другие товары; что количество драгоценных металлов, находящееся в обращении, безразлично, ибо с уменьшением их количества равномерно удешевляются все предметы и продукты, на них приобретаемые; что при таком удешевлении является премия на вывоз товаров и, следовательно, ввоз денег в страну и что таким образом естественным путем восстанавливается равновесие.

Лист опровергает возможность восстановления сказанного равновесия в денежном обращении «естественным путем». Он признает, что эта теория совершенно справедлива по отношению внутренней экономической жизни, по отношению соединившихся между собою стран (например, Англия, Ирландия и Шотландия, Австрия и Венгрия), но она ошибочна по отношению отдельных стран. Экспорт и импорт независимых стран в настоящее время не регулируются естественным путем; они преимущественно зависят от коммерческой политики страны, от ее могущества, от ее мирового значения, от ее иностранного влияния, от ее колониальных владений, от ее кредита и, наконец, от мира или войны. «Здесь, следовательно, — говорит Лист, — существуют совершенно иные отношения, нежели между обществами, соединенными между собой политическими, административными и законодательными связями и потому находящимися в постоянном мире и совершенном единении интересов». Затем из подробного исторического рассмотрения коммерческих отношений между Англией и Соединенными Американскими Штатами Лист выводит следующие заключения:

1) Страна значительно более бедная капиталами и мануфактурами сравнительно с другим государством не может предоставить широкий ввоз к себе его фабричных продуктов без того, чтобы не сделаться его постоянным дебитором, не поставить себя в зависимость от его кредитных учреждений и чтобы не впасть в постоянные коммерческие, мануфактурные и земледельческие кризисы.

2) Государство, обладающее сильными кредитными учреждениями, может для пользы своих фабрик и в ущерб фабричного производства более слабой страны понижать цены своих мануфактур на ее рынках.

3) Посредством такой операции более слабая страна может потреблять ценности в форме ввозных продуктов в размере большем ценности вывозимых продуктов и недостачу вывоза пополнять деньгами.

4) Рыночные колебания денег, от того происходящие, всегда производят самые губительные последствия на экономическую жизнь нации, и в особенности там, где бумажное денежное обращение обеспечивается ограниченным количеством драгоценных металлов.

5) Эти колебания и кризисы, от того происходящие, обыкновенно не могут быть предвидимы, и потому солидная кредитная система не может существовать без равновесия вывоза и ввоза.

И 6) Сказанное равновесие устанавливается тем труднее, чем свободнее допускается конкуренция иностранных мануфактур с туземными и чем больше стеснен вывоз сырых продуктов иностранными таможенными тарифами, и чем менее страна будет зависеть от заграницы в смысле необходимости покупки иностранных изделий и продажи сырья, тем менее равновесие это будет подвергаться колебаниям.

Далее Лист обращает внимание на то, что классическая политическая экономия в области международной торговли не сделала должного различия между обладанием драгоценными металлами и способностью обладать таковыми. Между тем это отличие делается даже в частном общежитии. Ни один благоразумный человек не желает хранить деньги — всякий старается отделаться от денег, но всякий заботится о том, чтобы иметь возможность обладать во всякое время нужной ему суммой. И чем человек богаче, тем он менее стремится к хранению денег; он себя обеспечивает только тем, чтобы в каждый момент иметь возможность воспользоваться деньгами, хранимыми в чужих кассах. Напротив, чем человек беднее, чем он обладает меньшей возможностью доставать деньги, находящиеся в чужих руках, тем с большей осмотрительностью он должен заботиться о том, чтобы иметь в непосредственном обладании достаточный денежный резерв. То же имеет место и по отношению наций.

Англия очень мало заботится о том, сколько от нее вывозится золота и серебра; она отлично знает, что усиленный экспорт драгоценных металлов будет иметь последствием возвышение у нее цены этих металлов и дисконта, а следовательно, понижение цен фабричных изделий, вследствие такого понижения этих цен усиливается экспорт сказанных изделий, и золото и серебро в нужном для нее количестве к ней вернутся. Англия — это богатый банкир, который, не имея ни одного золотого в кармане, может во всякое время достать нужную ему сумму. Но положение страны бедной, преимущественно земледельческой, далеко не столь благоприятное. При усиленном вывозе из нее денег усиленный вывоз малоценных товаров может и не привлечь обратно вывезенных денег. Она походит на бедного человека, который в случае нужды не может достать нужное ему количество денег, а потому должен иметь таковые в резерве.

«Хотя, — говорит Лист, — школа очень пренебрежительно относилась к торговому балансу, тем не менее, по нашему мнению, между большими независимыми нациями существует нечто вроде коммерческого баланса, и для таких наций опасно находиться долго в неблагоприятном положении по отношению баланса, так как вывоз денег, от того происходящий, производит сильные революции в системе кредита и в ценах».