По светлому следу

Предупреждение Хмелева

В дверях появился седой бородатый мужчина в брезентовом плаще. Высокий, слегка сутуловатый, он будто нес на плечах своих непосильную тяжесть. Широкое, с крупными чертами лицо его казалось усталым.

— Разрешите, товарищ Дружинин? — низким, чуть-чуть глуховатым голосом спросил он.

Секретарь райкома партии молча кивнул. Вошедший твердым шагом подошел к столу, попросил разрешения сесть.

— Да, пожалуйста, товарищ Хмелев, — с любопытством разглядывая его, ответил Дружинин.

— Я не оправдываться к вам пришел, Владимир Александрович, — взволнованно произнес Хмелев, — хотя и знаю, что мне теперь не очень-то доверяют.

Большим клетчатым платком вытер он пересеченный глубокими морщинами загорелый лоб, вздохнул и произнес, чуть понизив голос:

— Я к вам по очень важному делу…

Помолчав, будто собираясь с мыслями, добавил:

— Пришел предупредить вас.

— Предупредить? — Владимир Александрович резко поднял брови.

Хмелев спокойно выдержал пристальный, взгляд Дружинина и спросил:

— Я знаю, что вы только что из области вернулись. Надо полагать, директивы важные привезли?

— Какое, однако, это имеет отношение к вашему предупреждению? — насторожился Дружинин.

— Прямое. Я хочу сообщить вам, что один из краснорудских заводов заминирован. А ведь они, наверное, скоро будут восстанавливаться.

— То есть как это заминирован? — удивился Дружинин.

— Фашисты поставили на одном из заводов мину замедленного действия, — пояснил Хмелев.

— Откуда вам известно это?

— Это длинная история.

— Рассказывайте.

Дружинин достал папиросы, закурил, предложил Хмелеву. Тот вежливо отказался.

— По-прежнему некурящий, значит?

— По-прежнему, Владимир Александрович. А о замысле фашистов узнал я таким образом… Но тут мне придется рассказать вам, как я жил в те дни. В партизаны, как вы знаете, я не пошел, а остался в городе. Фашисты, видя, что человек я немолодой, беспартийный, к тому же собственный домик имею, решили меня привлечь на свою сторону. Предлагали частную мастерскую открыть или пойти работать в полицию. Хвалиться не буду — в морду за такие предложения я им не плевал, а отвечал очень спокойно, что человек я нейтральный и люблю тишину. На деле-то, впрочем, помогал я кое-чем местным партизанам… Разные сведения полезные им сообщал, выполнял кое-какие поручения. Были бы живы командир и комиссар партизанского отряда, они бы это засвидетельствовали…

Хмелев взглянул на Дружинина, невесело улыбнулся и продолжал:

— Вот видите: обещал не оправдываться, а не сдержался. Уж очень обидно мне, Владимир Александрович!.. Ну да ладно, не будем об этом… А фашисты между тем меня обхаживали. Особенно обер-лейтенант Гербст старался. Он на квартире у меня стоял. Добряка передо мной разыгрывал. Похлопал раз меня по плечу и говорит: “Папаша, советской власти капут. Надо привыкать к новым порядкам. Местечко тепленькое надо себе облюбовать, пока не поздно”. Вижу я — дело плохо. Надо или врагам служить, или в лес подаваться. Но тут Михаил Петрович, комиссар партизанского отряда, которому я обо всем докладывал, вдруг предложил: “Соглашайся на их предложение, Тихон Егорыч. Открывай частную лавочку, она будет нам хорошим прикрытием. Мы при ней явочную квартиру организуем…” Однако тут случилась беда. В тот же день в тяжелом бою комиссар погиб, не успев, видимо, сказать о своем замысле командиру отряда, — продолжал Хмелев, переведя дух. — Я, впрочем, о его смерти не знал ничего и удивлялся, почему никто из партизан ко мне не приходит. Только позже стало мне известно, что попал партизанский отряд в засаду и потерял многих своих бойцов. Я между тем дал обер-лейтенанту Гербсту согласие открыть частную кузнечную мастерскую. Гербст был инженерным офицером и имел от командования задание организовать механические мастерские. На восстановление заводов у них силенок не хватало…

Хмелев говорил все это задумчиво, низко опустив седую голову. Но вдруг он встрепенулся и тихо спросил Дружинина:

— Не длинно я говорю, Владимир Александрович?

— Нет, ничего, продолжайте.

— Ну так вот, прежде чем отпустить мне средства на предприятие, Гербст потребовал, чтобы я присягнул ему письменно. Писарь прочел мне гербовую бумагу, в которой говорилось о сотрудничестве с германским военным командованием, а обер-лейтенант протянул мне свою автоматическую ручку. Я не задумываясь отверг бы это требование Гербста, если бы не приказание комиссара соглашаться на все. И я подписал документ… Вскоре, однако, гитлеровцам стало не до частных предприятий. Дела у них на фронте с каждым днем ухудшались, а советская артиллерия гремела все ближе. И вот однажды утром узнали мы, что комендант на груженной награбленным добром машине выехал из города. Бежали вслед за ним и остальные фашисты. Только несколько небольших воинских частей да саперная рота Гербста остались в городе. Утром того же дня обер-лейтенант вызвал меня к себе.

“Хмелев, вы, кажется, работали мастером на одном из местных заводов?” — спросил он меня.

“Работал”, — ответил я.

“На каком?”

“На заводе имени Кагановича”.

“Это, кажется, один из самых крупных заводов в районе?”

“Да, самый крупный”.

“И его при случае русские будут в первую очередь восстанавливать?”

“Восстанавливать-то будут все заводы, конечно”, — сказал я, но Гербст свирепо посмотрел на меня и закричал:

“Отвечайте только на то, о чем спрашивают, черт бы вас побрал! В первую ли очередь будет восстанавливаться этот завод?”

“Полагаю, что в первую”, — ответил я, не понимая, к чему он клонит.

Обер-лейтенант не стал меня больше ни о чем спрашивать. Он набросил на плечи плащ и вышел на улицу с одним из своих унтеров. Подождав немного, я направился следом за ними, держась на приличном расстоянии. Фашисты пришли на завод имени Кагановича. Я не рискнул последовать за ними и спрятался неподалеку, за развалинами дома. Минут через десять к заводу подъехала немецкая военная машина с солдатами. Среди них я увидел ефрейтора Шретера, часто приходившего к Гербсту, и догадался, что это были саперы обер-лейтенанта. Солдаты сгрузили с машины несколько ящиков, в которых обычно паковались немецкие стандартные заряды взрывчатки. Я сообразил, что фашисты затевают что-то недоброе, и хотел было пробраться к заводу поближе, но в это время чья-то цепкая рука схватила меня за плечо. Я обернулся и увидел Гербста.

“Что вы разгуливаете по городу в такую скверную погоду?” — недовольно процедил он сквозь зубы. Потом повернулся к одному из своих подчиненных и добавил: “Ефрейтор, проводите господина Хмелева на квартиру и заприте его там на ключ”. Я просидел взаперти до вечера.

Гербст вернулся домой усталый и злой. Мундир его был выпачкан глиной и известью. Вскоре за мной пришел денщик Ганс и повел меня в комнату Гербста.

“Хмелев, — строго сказал Гербст, — помните ту бумагу, которую я дал вам подписать?”

“Помню”, — ответил я.

“Ну, так вы теперь ею крепко связаны с нами. Мы собираемся оставить русским сюрприз — сотню — другую килограммов тола. Знайте же, что в один из ящиков с толом я положил подписанный вами документ с клятвенным обещанием служить немецкому командованию. Если кто-нибудь найдет нашу мину, он найдет и этот документ. По-моему, вам будет выгодней, если мина спокойно взорвется и уничтожит компрометирующую вас бумагу. Не так ли?”

“Да, конечно, — пришлось согласиться мне. — Но как же я буду оберегать мину, если не знаю, где она поставлена?”

“Ничего, — ответил Гербст, — вам и незачем это знать. Постарайтесь только отвлечь внимание от этой мины, если будут ее разыскивать. Это в наших общих интересах. Вам ведь не сдобровать, если найдут расписку”.

На этом наш разговор окончился. Гербст торопливо принялся писать что-то, и я подумал, что, может быть, это донесение коменданту города…

Недописанное донесение

Хмелев облизал пересохшие губы и попросил воды. Дружинин молча подал ему стакан. Хмелев отпил несколько глотков, вытер платком губы и продолжал:

— В городе между тем все чаще раздавались выстрелы. И вдруг где-то недалеко разорвалась граната.

В комнату Гербста с диким криком: “Русские автоматчики!” вбежал денщик. Обер-лейтенант выругался, скомкал бумагу, на которой писал, и сунул ее в карман. Надев шинель, он быстро вышел во двор. Денщик, схватив чемодан, поспешил за ним следом. Тут уж и я не стал больше медлить. У меня в сарае был запрятан немецкий парабеллум. Я вытащил его, проверил обойму и выбежал на улицу. В конце ее мелькали две темные фигуры. В одной из них, высокой и тощей, я узнал Гербста. За ним спешил Ганс с чемоданом. Они направлялись к зданию комендатуры, где их ожидала последняя немецкая машина, уходившая из города. Нагнав фашистов, я, почти не целясь, разрядил пистолет. Гербст упал на землю, а Ганс, бросив чемодан, скрылся за углом. Я не стал его преследовать: сумерки сгустились настолько, что трудно было ориентироваться…

— Ну, а Гербст?

— Гербст лежал без движения. Я нагнулся над ним и пощупал пульс. Пульс не бился. Торопливо обыскав карманы обер-лейтенанта, я вынул все, что там находилось. Среди документов Гербста я нашел его донесение коменданту города майору фон Циллиху…

Хмелев умолк и тяжело вздохнул.

— Что же было в донесении? — нетерпеливо спросил Дружинин.

— Все, кроме самого главного… В нем не было указано место минирования.

— Но что же там в таком случае было?

— Вес мины и время, когда она должна взорваться.

— Когда же?

— В нынешнем году.

Взволнованный Дружинин встал.

— Почему об этом вы сообщаете только сегодня? — настороженно спросил он. — О том, что один из заводов минирован, — спокойно ответил Хмелев, — я доложил, как только в город вошли наши войска. Я даже передал командиру части донесение Гербста, полагая, что оно пригодится ему.

Дружинин широкими шагами ходил по комнате, размышляя об услышанном.

— Разве воинская часть не предприняла поисков мины? — спросил он, почти вплотную подойдя к Хмелеву.

Хмелев выдержал его взгляд и спокойно ответил:

— Мину искали. Занимался этим капитан инженерных войск Овсянников. Высокий такой, красивый молодой человек. Обшарил он со своими саперами все три завода и нашел мину в канализационных трубах завода имени Кагановича. Ну, я после этого немного успокоился, решив, что опасность устранена. К тому же до сих пор мина, по сути дела, и не угрожала никому: заводов-то фактически не было. А вот сегодня, узнав, что вы вернулись из области и, возможно, привезли какую-нибудь директиву о восстановлении заводов — об этом ведь давно в городе поговаривают, — я снова встревожился и подумал, что фашисты могли, кроме канализационных труб, и еще где-нибудь мину поставить.

— А расписку-то вашу нашли саперы в трубе? — поинтересовался Дружинин.

— Не знаю… Овсянников ничего не говорил мне о ней. Не нашли, пожалуй…

Дружинин задумался, прошелся несколько раз по комнате и спросил:

— Больше ничего вы не можете мне сообщить?

— Это все, что я знаю, Владимир Александрович, — ответил Хмелев, вставая со своего кресла. — Если у вас не будет больше вопросов, я могу уйти?

— Да, конечно, можете идти. Вопросов пока больше нет.

Опасения Шубина

Секретарь Краснорудского райкома партии Владимир Александрович Дружинин давно уже с нетерпением ждал решения центра о восстановлении заводов своего района. Дождался наконец этого решения, и вот теперь вдруг такая неожиданная помеха!.. Едва сдерживая раздражение, он барабанил пальцами по настольному стеклу, не зная, что предпринять. Потом встал, открыл дверь р. приемную и сказал своему секретарю Варе Воеводиной, читавшей какие-то бумаги:

— Мне нужно с тобой посоветоваться. Зайди на минутку.

Он знал Варю еще девочкой, так как она была дочерью его друга, погибшего на фронте, и по-отечески называл ее на “ты”.

— Ты ведь была в городе после ухода фашистов? — спросил он, когда Варя вошла в кабинет.

— Была, Владимир Александрович.

— Не слыхала ли разговоров о том, что фашисты будто бы заводы заминировали?

— Нет, не слыхала. А что, разве есть такое опасение? — встревожилась Варя.

Дружинин кратко сообщил ей о своем разговоре с Хмелевым и тотчас же строго предупредил:

— Только ты об этом никому ни слова!

— Понимаю, Владимир Александрович, не маленькая.

Заметив, что Варя слегка побледнела, Владимир Александрович спросил:

— Чего же ты разволновалась так, Варя?

— Как же не волноваться, Владимир Александрович! — Воеводина подняла удивленные глаза на Дружинина: — Ведь дело идет о судьбе краснорудских заводов, значит и о нашей с вами судьбе. Что за жизнь в городе, да и во всем районе, без этих заводов? Дружинин успокоил ее:

— Не волнуйся, Варя, страшного тут ничего нет. Если мина и стоит где-нибудь, она не ускользнет от нас. Сегодня же мы начнем искать ее, и это не должно отразиться на восстановительных работах. Забот только у тебя теперь прибавится. Адреса всех бывших инженеров, техников и кадровых рабочих краснорудских заводов завтра должны быть у меня на столе. Справишься?

— Так точно, Владимир Александрович.

Дружинин улыбнулся:

— А ты у меня молодец, Варя! По-военному отвечаешь. Это хорошо. Мы ведь теперь солдаты восстановительной армии, и все у нас должно быть, как на войне, — быстро и четко. Договорились?

Варе нравился этот большой, беспокойный человек. Он был неутомим в работе и от других требовал того же, однако с ним легко и весело было делать любую, даже самую трудную работу.

— Получай тогда, — весело продолжал Дружинин, — еще одно задание: срочно пригласи ко мне капитана Шубина.

…Начальник районного отделения государственной безопасности капитан Шубин зашел к Дружинину спустя полчаса. Это был высокий, худощавый человек с резкими чертами лица. Поздоровавшись с Владимиром Александровичем, он пристально посмотрел на него.

— Чувствую, что вы неспроста меня пригласили, Владимир Александрович. Серьезное что-нибудь? — спросил он, закуривая папиросу.

Дружинин сообщил ему все, что узнал от Хмелева. Капитан слушал его внимательно, делая глубокие затяжки и нервно покусывая кончик папиросы. Сообщение Хмелева заинтересовало его. Когда Владимир Александрович кончил свой рассказ, Шубин спросил:

— Ну, а что вы сами об этом думаете? Как по-вашему: хитрит или не хитрит старик?

Дружинин ответил не сразу. Помолчав, произнес задумчиво:

— Может быть, и мало оснований доверять Хмелеву, но мне почему-то кажется, что он не обманывает. И в самом деле могло так случиться: старик помогал партизанам, был строго законспирирован, знал об этом всего один человек, и вот его не стало. Ведь комиссар местного партизанского отряда действительно погиб незадолго до освобождения города.

— Все это верно, — подтвердил Шубин. — Я допускаю такую возможность, но есть одно обстоятельство, которое заставляет меня насторожиться.

— Что именно?

— Все, что вам рассказал Хмелев, он сообщил и мне еще в прошлом году, однако почему-то умолчал о мине, и это мне кажется подозрительным.

— А мне нет, — возразил Дружинин. — Он не сказал вам о ней потому, что считал ее неопасной.

— А теперь?

— Теперь другое дело. Раньше почти не было риска, если бы она и взорвалась. Развалины от этого не очень пострадали бы. Я даже допускаю, что он, если так можно выразиться, надеялся на взрыв вхолостую: взрыв уничтожил бы неприятный для него документ. Ведь после смерти комиссара Хмелеву нелегко было бы оправдаться. Но когда до него дошел слух, что заводы хотят восстанавливать и взрыв будет угрожать уже не развалинам, а строительству, людям, занятым стройкой, в. нем сказался наш, советский человек. Выходит, он пренебрег личными интересами. — А может быть, он просто пошел на провокацию?

— На провокацию? — удивился Дружинин.

— Да, на провокацию, — повторил Шубин. — Хмелев мог просто пустить слух о мине, чтобы взвинтить наши нервы, посеять страх перед возможным взрывом, затормозить восстановление заводов.

Шубин задумался, скомкал окурок и добавил, чуть понизив голос:

— Ведь если к делу подойти с психологической точки зрения, то миной замедленного действия может оказаться сама выдумка Хмелева о нависшей над нами опасности.

Шубин налил в стакан воды из графина, но, так и не выпив ее, снова заговорил возбужденно:

— Все это, может быть, очень тонко задумано, так как уличить его в обмане почти невозможно. Он ведь ничего не говорит наверняка, ничего не утверждает. Он только высказывает предположение, но вы уже сомневаетесь, уже не можете быть спокойным. А как будут работать на строительстве инженеры и рабочие, все время чувствуя себя на пороховой бочке, которая вот-вот взорвется?..

— Но для чего же тогда понадобилось ему рассказывать историю о компрометирующем его документе? — спросил Дружинин.

— Для убедительности. Это ведь тоже чисто психологический прием.

Владимир Александрович задумчиво прошелся по. комнате, заложив руки за спину.

— Нет, — заявил он, остановившись перед Шубиным, — не убедили меня ваши доводы. И дело тут вовсе не в моей романтичности, а в простой логике. Кто такой был Тихон Хмелев до войны? Старый, потомственный рабочий, один из лучших кузнечных мастеров на заводе..

Был, значит, честным советским человеком. И вот он оказался в городе, оккупированном фашистами… Вы человек осторожный, недоверчивый, и вам кажется, что Хмелев поддался уговорам врага и стал предателем, а по-моему, он не мог пойти на это.

Шубин закурил новую папиросу и, посмотрев на Дружинина, сказал:

— А вы думаете, Владимир Александрович, меня самого не огорчает мысль, что он, может быть, провокатор? Однако я должен предусмотреть и эту возможность, тем более что знаю некоторые черты характера Хмелева.

— Что-нибудь порочащее его? — спросил Дружинин.

— Нет, всего лишь болезненное самолюбие. Но в условиях оккупации фашисты могли сыграть и на этом.

— Не думаю, чтобы это было так, — сомнительно покачал головой Владимир Александрович. — Я знал его как одного из лучших кадровых рабочих завода. Мы ведь не раз премировали его…

— Да-да, все это так, — перебил Дружинина Шубин. — Он на самом деле хорошо и добросовестно работал и других учил своему мастерству. Это я по собственному опыту знаю. Я ведь до того, как меня в органы НКВД откомандировали, кузнецом был и мастерству кузнечному у Хмелева учился. Мастер он был первоклассный. Это я сразу увидел, но увидел также и кое-что другое. Был он человек старого закала, делал все больше по старинке, новые приемы осваивал туго. Его ведь многие молодые стахановцы с гораздо меньшим производственным опытом часто позади оставляли. И это крепко задевало Хмелева…

Шубин вспомнил наконец о воде, налитой в стакан, и жадно выпил ее.

— Чем дальше, тем больше обиды скоплялось в сердце старика, — продолжал он после небольшой паузы. — Помню, кто-то из руководителей завода посочувствовал Хмелеву: не трудно ли, мол, работать кузнецом в такие годы? Не пора ли на пенсию? А он понял это так, что им вроде пренебрегают, что он уже не нужен на заводе, и оскорбился, стал мрачен, замкнут. Ну, а тут оккупация… Всякие похвалы и посулы со стороны фашистов. Это, пожалуй, могло его подкупить. “Вот когда оценили меня по достоинству!” мог подумать старик и попасться на удочку. Я рад был бы ошибиться в таком предположении, но бдительность вынуждает меня взять под сомнение его слова.

Дружинин долго ходил по комнате, наконец заметил:

— Вы правы, конечно. Хладнокровие и беспристрастность тут необходимы. Хмелевым нужно заняться. Однако мину все-таки начнем искать, и немедленно, сегодня же. Есть ведь у нас в городе саперные части.

— Всего один саперный взвод во главе с полковым инженером. Я знаком с ним. Синицын — его фамилия. Совсем еще молодой человек. Боюсь, что невелик у него военно-инженерный опыт, а ведь мины замедленного действия чертовски замысловатые штуки.

— Конечно, тут опытный человек нужен, — согласился Дружинин. — Но что поделаешь! Пока запросишь специалиста, много времени потеряешь. Придется пока поручить это дело Синицыну.

Поиски начались

После переговоров с командиром полка в распоряжение Дружинина было послано три отделения саперов во главе со старшим лейтенантом Синицыным. Синицын в самом деле был очень молод и почти не имел боевого опыта, так как попал на фронт из военно-инженерного училища незадолго до окончания войны.

Владимир Александрович объяснил ему задачу и отпустил лишь после того, как убедился, что он понял серьезность создавшейся обстановки.

Мину начали искать одновременно на всех заводах. И лейтенант и его солдаты работали с большим рвением, однако вечером Синицын доложил Дружинину, что обнаружить пока ничего не удалось.

Владимир Александрович был очень озабочен этим обстоятельством и решил посоветоваться с председателем райисполкома о дальнейших действиях. Он уже взялся за телефонную трубку, но тут в его кабинет вошла Варя Воеводина.

— Владимир Александрович, — сказала она, — могу я сегодня уйти пораньше?

— Случилось что-нибудь? — спросил Дружинин. — Вид у тебя какой-то странный.

Варя засмеялась:

— Не странный, Владимир Александрович, а счастливый! Телеграмму мне только что принесли. Алеша с девятичасовым поездом приезжает.

— Алеша? — задумчиво произнес Владимир Александрович. — Это кто же такой — Алеша?

— А вот вспомните-ка, Владимир Александрович! Дружинин наморщил лоб.

— Алеша… — повторил он. — Позволь, это не муж ли твой?

— Он самый, Владимир Александрович, — счастливо засмеялась Варя. — Алексей Воеводин, мой муж.

— Рад за тебя, Варя! — весело отозвался Дружинин. — Поздравляю. Надеюсь, ты познакомишь нас? Я ведь Воеводина только по твоим рассказам знаю. Ну, спеши на вокзал, до прихода поезда полчаса осталось.

Когда Варя была у дверей, Дружинин вдруг окликнул ее:

— Постой-ка, Варя! Воеводин-то твой, кажется, сапер? Капитан инженерных войск?

— Майор инженерных войск, — с гордостью поправила Варя.

— Тот самый майор Воеводин, о котором в газетах писали, как он разминировал Ольшанские шахты?

— Тот самый, Владимир Александрович. — И он надолго к тебе?

— Нет, наверное, не надолго. На месяц, не больше, — ответила Варя, вдруг сообразив, почему Дружинин спрашивает об этом. И улыбка невольно сбежала с ее счастливого лица. — Не везет мне, Владимир Александрович, — печально добавила она. — Только-только замуж вышла — война началась. И вот с тех пор, как Алексей ушел на фронт, так и не виделись ни разу…

— Ну-ну, — дружески похлопал ее по плечу Владимир Александрович, — не огорчайся, насмотришься еще на своего Алешу. Я на него посягать не собираюсь, хотя, по правде тебе сказать, такой человек сейчас мне очень пригодился бы. Ну, торопись! Времени до поезда в обрез. Машину мою можешь взять, она мне пока не нужна.

Майор Воеводин

На следующий день утром, как только Дружинин вошел в кабинет, Варя спросила его:

— Владимир Александрович, когда вы Алексея принять сможете?

— Какого Алексея? — не понял Дружинин. — Твоего, что ли?

— Моего.

— А почему ты таким официальным тоном спрашиваешь? В любое время приму. Вот в выходной день хотя бы, у себя дома.

— Да нет, Владимир Александрович, я о деле говорю. По делу когда вы его принять сможете?

— Ах, по делу! — воскликнул Дружинин. — Выходит, не выдержала, рассказала ему обо всем?

— Рассказала, Владимир Александрович.

— И решили, значит, вы… — начал было Дружинин, но Варя не дала ему договорить:

— Решили приняться за дело. Иначе и быть не могло. Лучшего специалиста по минам вам ведь и в военном округе не сыскать.

— А ты, значит, Алешу своего опять целыми днями видеть не будешь? Или ему отпуск большой дали?

— Да где там! — вздохнула Варя. — Всего две недели. Меньше, чем думала. Но что поделаешь!.. Если не возражаете, Алексей сейчас к вам явится.

— Как, уже сейчас? — удивился Дружинин.

— Ну да, он в приемной ждет.

Дружинин хлопнул ладонью по столу:

— Молодец ты у меня! Приглашай своего Алексея!

Вошел высокий и, как показалось Дружинину, немного неуклюжий офицер, с большими руками и добродушной улыбкой.

— Разрешите представиться? Гвардии майор Воеводин.

Владимир Александрович приветливо протянул ему руку.

— Будем знакомы. Дружинин, — весело сказал он и добавил, усмехаясь: — Подполковник запаса. Присаживайтесь, пожалуйста.

Воеводин сел. Дружинин посмотрел на его добродушное, с крупными чертами лицо и спросил:

— Где воевали?

— Под Сталинградом, Белгородом, Невелем. Последние годы в Прибалтике. — Знакомые края, — заметил Дружинин, — тоже довелось там побывать. В каком соединении служили?

— У генерала Черкасова.

— Давно в армии?

— Можно сказать, со школьной скамьи. Прямо из семилетки — в военно-инженерное училище. Войну начал командиром взвода. Теперь вот саперный батальон получил.

— Извините, что так экзаменую, — улыбнулся Владимир Александрович. — Серьезная работа предстоит, вот и интересуюсь, с кем придется работать. Знаете, надеюсь, в чем дело?

— Так точно. Варя рассказала мне.

Длинными узловатыми пальцами майор взял папиросу, закурил и добавил:

— Я навел уже кое-какие справки. Познакомился с полковым инженером, старшим лейтенантом Синицыным. Не с того конца, по-моему, принялся он за дело. Приборами такую мину трудно обнаружить. Фашисты, несомненно, поставили химический взрыватель замедленного действия. А такие взрыватели обычно из пластмассы изготовляются, так что миноискатели против них бессильны.

— Чем же тогда разыскивать их? Ведь не щупами же?

— Собаками-миноискателями, — ответил Воеводин. — Они себя великолепно в этом отношении зарекомендовали. В полку, к счастью, есть несколько таких собак. Если заряд состоит из тола или мелинита и зарыт неглубоко, собаки должны почувствовать его. Но, может быть, фашисты применили вещество повышенной мощности, например тетрил, не имеющий запаха, или гексоген, не имеющий ни запаха, ни вкуса.

Откинув голову на спинку кресла, Воеводин глубоко втянул в себя папиросный дым. Дружинин внимательно присмотрелся к посетителю. Какое-то противоречивое впечатление производил на него этот майор. Когда он улыбался или отвечал на обычные вопросы, то казался простоватым, не совсем ловким и даже несколько стеснительным человеком. Когда же речь заходила о вещах, видимо очень хорошо знакомых ему, как, например, о подрывной технике, все в нем преображалось вдруг: лицо становилось сосредоточенным, серьезным, менялась даже интонация голоса; движения больших и по виду не очень ловких рук обретали, казалось, не свойственную им точность, жесты делались выразительными.

Владимир Александрович, всегда немного спешивший делать заключения о людях по первому впечатлению, на этот раз благоразумно воздержался от преждевременных выводов.

— Позвольте задать вам вопрос? — обратился к нему Воеводин: — Когда вы намерены приступить к восстановлению заводов?

— Немедленно, — ответил Дружинин. — Но вы, конечно, сами понимаете всю сложность положения. Ведь если один из заводов в самом деле заминирован, то взрыва можно ожидать каждый день, каждый час, а я не могу рисковать людьми. Какое ваше мнение о сроке замедления мины?

Майор бросил окурок в пепельницу и сказал:

— У всех известных нам типов мин замедленного действия наибольший срок замедления не превышает двенадцати месяцев. Вообще же замедление можно продлить и на несколько лет. Фашисты ушли из Краснорудска в 1943 году; следовательно, мина находится под замедлением почти три года. Срок, конечно, критический.

Дружинин одобрительно кивнул. “Майор, кажется, неплохо разбирается в тонкостях подрывной механики”, подумал он и, поднявшись с места, протянул Воеводину руку:

— Не буду вас больше задерживать, Алексей Сергеевич. Я позвоню сейчас начальнику местного гарнизона и попрошу его временно подчинить вам саперный взвод. Ставьте меня в известность о всех ваших мероприятиях. Желаю успеха!

Предложение Воеводина

Вечером Алексей зашел к Дружинину доложить, как идут дела.

— Очень кстати! — оживленно произнес Владимир Александрович, направляясь навстречу Воеводину. — Давно вас ожидаю.

— Зайти раньше не имел возможности: весь день работал с собаками на заводах.

— А миноискатели или другие приборы совсем, значит, непригодны?

— Если бы был установлен взрыватель с часовым механизмом, могли бы пригодиться пьезостетоскопы или даже миноискатели. Но, мне думается, нам могут помочь только собаки, если, конечно, заряд находится неглубоко. Они ведь очень чувствительны к запаху тола.

— А может случиться, что и собаки не помогут?

— Может.

— Что же тогда?

— Останется предположить, что заряд или зарыт слишком глубоко, или его нет вовсе.

Дружинин сделал энергичный жест рукой и поднялся с кресла:

— Для меня нет этого “или-или”. Все, в конце концов, зависит от точки зрения. Наша точка зрения такова: нужно исходить из худшего, то есть предположить, что минирование произведено.

— Ну, а если предположить, — заметил Воеводин, — что просто пущен слух, будто где-то что-то заминировано и должно взорваться?..

Спокойным тоном Дружинин ответил:

— Мы сделали и это предположение, но худшее все-таки взрыв. Есть у вас запасный ход на тот случай, если собаки ничего не найдут?

— Да, есть. Мы прибегнем тогда к детонации.

— Объясните.

Воеводин взял со стола лист бумаги и быстро набросал схему:

— Мы заложим несколько небольших зарядов, расположим их вот таким образом в разных местах фундамента и произведем взрыв. От этого должна детонировать, то есть взорваться от сотрясения, вызванного взрывной волной, и сама мина, если только она окажется неподалеку.

Дружинин внимательно слушал майора. Предложение Воеводина показалось ему заслуживающим внимания, хотя и не было пока необходимости им воспользоваться.

— Это избавляет нас, — продолжал майор, — от дамоклова меча — постоянной угрозы взрыва, препятствующей восстановительным работам.

— А эти детонирующие взрывы придется производить на всех трех заводах? — спросил Владимир Александрович.

— Может быть, и на всех трех.

Дружинин задумался. Помолчав, заметил:

— Не спорю, возможно это и неплохое средство, однако сначала необходимо обследовать внимательно завод имени Кагановича.

— Но ведь я же докладывал вам, Владимир Александрович, что мы уже обследовали завод и ничего там не нашли, — удивился Воеводин.

— Где же вы искали мину?

— В подвалах и вообще на всей территории завода.

— А в канализационных трубах?

— В канализационных трубах не искали, но вы подали хорошую мысль. Завтра же займемся этим.

Странный читатель

В это утро читальный зал районной библиотеки был почти пуст. За одним из столиков у окна сидел широкоплечий седой старик, перед которым лежала стопка книг. Неподалеку от него молодой человек, видимо студент, просматривал комплект газет, то и дело с любопытством поглядывая на старика, поведение которого казалось ему очень странным. Старик брал по очереди каждую из книг, лежавших перед ним, торопливо перелистывал ее, откладывал в сторону и что-то отмечал на листке бумаги. Когда вся стопка оказывалась просмотренной, он относил книги дежурному библиотекарю, заменяя их новыми. Затем повторялось то же самое — книги перелистывались и возвращались.

Старик прекратил свое непонятное занятие только в два часа дня. Попрощавшись с библиотекарем, он ушел, предупредив его, что зайдет после обеда. Поднялся и молодой человек, читавший газеты.

— Странный читатель, — кивнул он в сторону только что ушедшего старика.

— Очень странный, — согласился библиотекарь. — Просит Короленко. Даю ему новенький экземпляр, а он… не берет, требует старое издание. И вообще, чем потрепанней книга, тем больше она ему нравится.

— Да ведь он и не читает их вовсе, а лишь перелистывает, — сказал молодой человек.

— Я тоже это заметил. Вообще непонятный какой-то старик. Не совсем нормальный, по-моему.

Взяв газеты, молодой человек вышел из библиотеки, походил немного по улицам города и направился в районное управление государственной безопасности. Подойдя к кабинету Шубина, он постучал в дверь.

— Войдите! — раздался голос капитана.

Молодой человек вошел в кабинет и вытянулся по-военному:

— Разрешите доложить, товарищ начальник?

— Докладывайте, товарищ лейтенант.

— Старик был сегодня в районной библиотеке. Так же как и в городской, он брал книги, перелистывал их и возвращал.

— Делал он при этом какие-нибудь выписки?

— Нет. Только всякий раз, прежде чем взять новую партию книг, сверялся с какой-то запиской.

— Какими же книгами он интересовался?

— Художественной литературой старых изданий.

— Дореволюционными или довоенными?

— И теми и другими.

— Любопытно, — задумчиво произнес Шубин. — Ну, а какой же вы делаете вывод из этого? — обратился он к лейтенанту.

— По-моему, он ищет что-то.

— Это совершенно бесспорно, — согласился капитан. — Сможете вы достать список тех книг, которые он уже просмотрел?

— Попытаюсь.

— Узнайте также, откуда эти книги поступили. Местные библиотеки были ведь разграблены фашистами и комплектовались заново совсем недавно. — Слушаюсь, товарищ начальник, все будет выполнено, — ответил лейтенант…

В тот же день Шубин встретился с Владимиром Александровичем Дружининым.

— Удалось вам узнать что-нибудь новое о Хмелеве? — спросил Владимир Александрович.

— Пока нет, — ответил Шубин. — Роль Хмелева а дни оккупации все еще неясна нам. Формально, правда, как будто не к чему придраться, однако многое в поведении Хмелева вызывает подозрение. Ну вот, к примеру, хотя бы его заявление о том, что он сообщил воинским частям, освободившим город, о минировании заводов. Части эти, по свидетельству краснорудцев, в самом деле производили разминирование, но они в основном снимали мины-сюрпризы на перекрестках дорог и в городских зданиях. О поисках же мин замедленного действия никому в городе не известно.

— Я согласен с вами, — заметил на это Дружинин. — Обстановка замысловатая. Но ведь не бывает такого положения, которое нельзя было бы распутать, если смотреть на дело трезво. Хмелев говорил мне, что саперы нашли мину в канализационных трубах завода имени Кагановича. Завтра проверим, так ли это. Следы разминирования, если оно действительно было произведено, должны ведь остаться.

В канализационной трубе

На следующий день утром помощнику Воеводина удалось раздобыть в городском коммунальном отделе схему давно уже бездействующей канализационной системы завода, и саперы тотчас же приступили к раскопке труб. Когда работа была в полном разгаре, один из сержантов доложил Воеводину, что его хочет видеть какой-то старик. Майор хотя и удивился этому, но приказал пропустить его. Старик был рослый, бородатый, держался непринужденно.

— Думается мне, что вы канализационную трубу разыскиваете, в которой немецкая мина была поставлена? — спросил он Воеводина.

— А вам-то какое до этого дело? — нахмурясь, спросил майор.

— Я, видите ли, Хмелев, — спокойно заявил старик, — и вы обо мне, должно быть, уже слышали. Позвольте мне указать вам канализационную трубу, в которой когда-то нашли мину. Ход в нее, прорытый нашими саперами, обрушился во время весенней распутицы, так что найти его теперь нелегко.

— А откуда вы знаете, что мы ищем именно эту трубу? — подозрительно покосился майор на Хмелева.

— Потому знаю о ней, товарищ майор, — ответил Хмелев, — что о трубе этой я же и сообщил товарищу Дружинину. А что вы теперь именно ею интересуетесь, нетрудно было сообразить. Я ведь живу недалеко отсюда и видел, как в сторону завода имени Кагановича проехала машина с вашими саперами. Ну, так как же, позволите мне трубу вам показать?

— Ну хорошо, показывайте, — согласился Воеводин и последовал за Хмелевым мимо разрушенных стен.

Старик шел уверенно: видимо, местность была ему хорошо знакома. Возле неглубокой воронки, поросшей сорной травой, он наконец остановился и произнес:

— Вот, товарищ майор, тут был когда-то ход к центральной трубе заводской канализации.

— Спасибо, — поблагодарил его Воеводин. — Можете теперь быть свободны, дальше мы сами разберемся.

— Счастливо оставаться! — Хмелев по-военному козырнул майору и не спеша стал выбираться из развалин.

Солдаты Воеводина между тем расширили воронку, указанную Хмелевым, и вскоре добрались до канализационной трубы, в которой имелось небольшое отверстие, ведущее внутрь. Майор зажег электрический фонарь, приказал двум самым опытным саперам взять миноискатели и щупы и полез в трубу.

Центральная труба была довольно широка, однако не настолько, чтобы в ней можно, было свободно двигаться. Приходилось сгибаться почти пополам, с трудом преодолевая каждый метр. Видимость тоже была неважная: серая поверхность трубы поглощала свет, и луч фонаря не мог пробить густую мглу. Он освещал лишь ближайшие два — три метра и терялся в темнота. Саперы тщательно прослушивали и ощупывали каждую пядь пути.

Во многих местах верхняя часть трубы была повреждена, и в образовавшиеся отверстия просыпалась земля. Она лежала кучками на дороге, мешая движению. Длинные полосы теней возникали на пути луча за каждой такой кучкой.

Сержант Полунин был ростом меньше других. Ему не приходилась так сгибаться, как остальным, поэтому и идти было легче.

— Впереди что-то виднеется, — вдруг взволнованно сказал он.

Майор поднял фонарь выше и увидел квадратные предметы. Когда подошли ближе, на дне трубы нашли стандартные ящики из-под толовых шашек. Воеводин тщательно осмотрел их, определил размеры и приказал вынести все наружу, а сам начал измерять длину, диаметр и глубину залегания трубы под фундаментом завода. Потом, сделав какие-то расчеты в своем блокноте, ушел в райком партии.

Следы минирования

Капитан Шубин сидел в кабинете секретаря райкома и нетерпеливо посматривал на часы.

— Вы, значит, надеетесь, что это даст нам что-нибудь? — с сомнением спрашивал он Владимира Александровича.

— Надеюсь, что даст, — отвечал тот. — Если в трубе обнаружат следы минирования — значит, фашисты в самом деле собирались ее минировать и в словах Хмелева есть, стало быть, доля правды.

Они сидели некоторое время молча, но каждый из них думал об одном: удалось ли майору Воеводину узнать что-нибудь новое?

— Вы, конечно, понимаете, товарищ Шубин, как для нас это важно, — произнес наконец Дружинин. — Из обкома я получил разрешение отозвать к себе инженеров, техников и квалифицированных рабочих, работавших раньше на краснорудских предприятиях, если они, конечно, будут согласны. Во время войны многие из них перебрались в другие города, но я уже списался с некоторыми, чьи адреса удалось раздобыть. И вот теперь представьте себе положение: инженеры, техники и мастера увольняются с работы и едут ко мне, а я вдруг заявляю им: “Извините, товарищи, вам придется отдохнуть некоторое время — заводы наши, к сожалению, нельзя еще восстанавливать…”

— Будем надеяться, что этого не случится, — заметил Шубин. — Воеводин производит впечатление опытного специалиста. Если ему не удастся найти следов мины — значит, ее не было вовсе и Хмелев просто провоцировал нас.

— Я все еще не думаю этого, — ответил Дружинин. — Однако поживем — увидим.

— Вы, конечно, поставили обком в известность об этой мине? — немного помолчав, спросил Шубин.

— А как же иначе? — удивился Дружинин. — Доложил в тот же день, как только самому стало кое-что известно.

— Ну, а какое это там произвело впечатление?

— Спросили о наших планах. Предлагали помощь, но я заявил, что справимся собственными силами…

В это время отворилась дверь, и Варя доложила:

— Воеводин.

— Наконец-то! — воскликнул Дружинин и пошел навстречу майору.

Воеводин не сразу начал свой рассказ. Он молча сел в кресло против Дружинина и достал из планшетки блокнот. Владимир Александрович и Шубин внимательно следили за его неторопливыми движениями и терпеливо ждали.

— Канализационную трубу завода имени Кагановича действительно кто-то минировал, — произнес наконец Воеводин.

— Ну, я так и думал! — с облегчением проговорил Дружинин.

— Я нашел в ней шесть пустых ящиков из-под шашек, — продолжал Воеводин. — Ящики стандартные. Вмещается в них по сто сорок четыре германских подрывных шашки, весом в двести граммов каждая, или по двести сорок буровых шашек, весом по сто граммов каждая. Всего, стало быть, либо сто семьдесят три килограмма, либо сто сорок четыре. Вот и судите: можно ли таким количеством взорвать завод?

— А что, разве этого мало? — поинтересовался Шубин.

— Мало, — ответил Воеводин. — Взрывчатки потребовалось бы для этого гораздо больше. — Но, может быть, там были еще ящики? — предположил Дружинин. — Часть их могли ведь вынести при разминировании.

— Едва ли, — усомнился майор. — Их очень неудобно вытаскивать через то отверстие в трубе, которое проделали саперы, снимавшие мину. Фашисты же внесли их туда каким-то другим ходом.

— Какой же вывод из этого? — спросил Дружинин.

— Вывод таков: либо фашисты начали минировать трубу, да передумали, найдя другой, более удобный объект; либо произвели это ложное минирование для отвода глаз, чтобы отвлечь внимание от главного объекта.

— Значит, и в том и в ином случае мину нужно искать в другом месте? — снова задал вопрос Дружинин.

— Да, — твердо ответил Воеводин.

Наступило короткое гнетущее молчание; слышен был только скрип сапог Владимира Александровича, ходившего по кабинету. Воеводин задумчиво курил папиросу, Шубин машинально вертел в руке карандаш.

— А что, если это все же трюк Хмелева? — произнес вдруг капитан. — Может быть, для большей убедительности своего рассказа, он сам втащил в трубу пустые ящики из-под взрывчатки?

Дружинин задумался. До войны он хорошо знал Хмелева, и ему казалось — он имеет основание судить о нем. Не верилось, что старый кузнечный мастер обманывает его. Не убедил Дружинина в этом даже “психологический анализ”, сделанный Шубиным несколько дней назад. Дистанция между уязвленным самолюбием и предательством была огромной. Владимир Александрович не стал, однако, высказывать своих сомнений, он лишь спросил Воеводина:

— А вам, Алексей Сергеевич, не кажется, что это лишь трюк Хмелева? Мог он один проделать все это?

— Дело нехитрое, — сказал майор. — Мог и он начинить трубу пустыми ящиками, но я не думаю, чтобы это было так.

— Почему же?

На вопрос Дружинина майор ответил вопросом:

— По словам Хмелева, минирование производил, кажется, обер-лейтенант Гербст?

— Совершенно верно.

— Мне довелось уже познакомиться с каким-то Гербстом, вернее с его работой, в Ольшанских шахтах. Там место установки мин тоже было ложными следами запутано. Так что маневр с фиктивным минированием вполне в его стиле.

— Значит, по-вашему, поиски мины нужно продолжать? — спросил Шубин.

— Непременно.

— Как же вы намерены искать ее теперь?

— До сих пор мы искали в местах, наиболее вероятных для минирования, — ответил майор. — Теперь начнем сплошное обследование.

— А это надолго?

— Да, дело нескорое. Территория заводов очень захламлена, работать на ней нелегко. Боюсь, что времени на это понадобится много.

— А нам дорога каждая минута! — возбужденно воскликнул Дружинин. — Завтра начнут прибывать строительные рабочие. Уже сегодня приедет бывший главный инженер одного из наших заводов. Вскоре ожидается и начальник восстановительных работ, назначенный министерством. Мне бы, очень не хотелось охлаждать их пыл. Нельзя ли как-нибудь ускорить поиски этой проклятой мины?

— Тогда позвольте осуществить мой проект с детонирующими взрывами, — предложил Воеводин. — Я полагаю, что теперь это дело решенное, — подумав немного, заявил Владимир Александрович. — Ваш проект осложнит восстановление и вызовет дополнительные расходы, но ждать больше невозможно. Действуйте, Алексей Сергеевич!

Еще одна неудача

У окна в приемной райкома за небольшим письменным столом сидела Варя и разбирала какие-то документы. Вошедший в приемную майор Воеводин с удовольствием смотрел на ее золотившиеся на солнце густые волосы. Видя, что Варя не обращает на него никакого внимания, он подошел ближе и, улыбаясь, произнес:

— Ты так увлеклась своей работой, что даже меня замечать перестала.

Варя подняла голову, улыбнулась:

— Ничего удивительного в этом нет, Алеша. Мы так редко видимся, к тому же ты ухитряешься так перепачкаться в заводских подвалах, что сразу узнать тебя, право, мудрено.

— Мы же условились не упрекать друг друга, — смущенно проговорил Алексей. — Не делать того, что я делаю, не могу, да и не имею права, ты это прекрасно понимаешь…

— Я не о том, Алеша, — перебила его Варя. — Искать мину, конечно, нужно, но ведь ты обещал мне найти ее быстро.

— Что поделаешь, Варя! — вздохнул Алексей, — Я и так стараюсь изо всех сил. Доложи-ка обо мне Владимиру Александровичу.

Варя застала Дружинина у телефонного аппарата. Он разговаривал с секретарем обкома партии.

— Все в порядке, товарищ Егоров! — кричал Владимир Александрович в трубку. — Нет, нет, никакой помощи не требуется. У вас ведь и своих хлопот достаточно. Справимся своими силами. Сегодня мы должны поднять эту мину на воздух…

Он слушал некоторое время, поддакивая собеседнику, и вдруг оживился:

— Как, уже приехали?!. Кто?.. Инженер Серов?.. И Демченко тоже?! Это здорово! Немедленно направляйте их ко мне!.. Квартиры?.. Да, все готово. Можете не беспокоиться. Всего хорошего, товарищ Егоров!

Дружинин положил трубку и весело взглянул на Варю:

— Ну, как дела с квартирами?

— Все в порядке, Владимир Александрович. Тимофеев просил доложить вам, что все готово. Да я и сама их осматривала. Не очень шикарно, конечно, но уютно.

Дружинин потер руки;

— Очень хорошо! А где же Тарасенко?

— На совещании в горсовете.

— Вернется — пусть ко мне зайдет. Да, передай еще Ковалевой, что совещание агитаторов проведем завтра. Пусть она зайдет ко мне.

— Разрешите доложить… — вспомнила Варя об Алексее, но Дружинин перебил ее:

— Погоди! Позвони в гороно и скажи, что я жду Иванова в девятнадцать ноль-ноль. Из горторготдела мне снова звонили. Опять у них с промтоварами неладно. Передай Свирскому: пусть сегодня же разберется во всем. Ну, что там у тебя?

— Майор Воеводин пришел.

— Воеводин? Да что ж ты об этом сразу не сказала, ведь он мне нужен вот так! — Дружинин провел ладонью по горлу и добавил: — Зови же скорее! Майор, громко стуча каблуками, вошел в кабинет. Сегодня он шел как-то особенно неуклюже.

Дружинин пристально всматривался в лицо Воеводина, пытаясь по выражению его угадать, с какими новостями явился майор.

— Ну-с, чем порадуете? — нетерпеливо спросил он.

— Радовать нечем, — мрачно ответил Воеводин. — Плохо дело…

Дружинин заметно изменился в лице:

— Вы, значит, произвели уже детонирующие взрывы?

— Произвел.

— На всех трех заводах?

— На всех трех.

— И?..

— Никакого эффекта. Дружинин нахмурился.

— Может быть, Хмелев в самом деле решил поиздеваться над нами? — раздраженно произнес он и бросил давно уже потухшую папиросу. — Но нет, не выйдет это, — добавил он уже спокойно.

Вошла Варя.

— Владимир Александрович, — сказала она, — к вам Строгановы — отец и сын.

— Вот это здорово! — Дружинин повернулся к Воеводину: — Вы знаете, кто такие Строгановы? Это лучшие в области специалисты по монтажу заводского оборудования. Мастера высокого класса. Артисты!.. Зови их, Варя!

Воеводин поднялся, собираясь уйти.

— Нет, нет! — запротестовал Дружинин и, взяв его за плечи, усадил на место. — Я прошу вас остаться. Не мешает и вам послушать наших кадровых рабочих.

Совет Строгановых

Распахнулась дверь. Вошли рослые, широкоплечие отец и сын Строгановы.

— Иван Прокофьевич! Илья Иванович! — радостно воскликнул Дружинин. — Вот спасибо! Спасибо, что не забыли. Откуда же вы? Я адреса вашего раздобыть не мог. Ходили даже слухи, будто погибли вы на фронте,

Строганов-старший сказал степенно, с легкой усмешкой:

— Погибать-то погибали, и не раз, да вот, как видите, не погибли. Я партизанил, а Илья в армии был. Гвардии старшина, полный кавалер ордена Славы. Можете поздравить.

Владимир Александрович крепко пожал руку Илье Строганову, и тут взгляд его упал на Воеводина, о котором он совсем было забыл.

— Прошу познакомиться, — обратился он к Строгановым, делая жест в сторону Алексея: — гвардии майор Воеводин.

Строгановы пожали майору руку.

— Ну, а теперь присаживайтесь и рассказывайте, — оказал Дружинин, подвигая Строгановым стулья.

— Мы к вам, Владимир Александрович, прямо из областного центра, — начал Иван Прокофьевич. — Только что кончили там монтаж оборудования. Работа, скажу я вам, была мелкая, а мы прямо-таки истосковались по большому делу.

Илья Строганов поддержал отца:

— Что верно, то верно. Уж я бывало на фронте не раз бойцам своим о вас рассказывал. Вспоминал горячие денечки, когда вы на трансформаторном секретарем парткомитета работали. Боевое было время!

— Верно говоришь, — подтвердил Строганов-старший и обратился к Дружинину: — Вот и теперь, Владимир Александрович, хотим мы так поработать. Узнали, что вы всем районом командуете, и решили к вам податься. Пошли в обком, думали — драться придется за путевку к вам, а нам говорят: “К Дружинину? Пожалуйста!”

Владимир Александрович улыбнулся и спросил с любопытством:

— Ну, а как догадались-то, что у меня дело большое? Говорят, что ли, много об этом в области?

Илья Строганов собрался ответить, но отец опередил его:

— Да что говорить! И без того каждому ясно. Сами посудите: заводы у нас в Краснорудске транспортного машиностроения. А на транспорт в послевоенной пятилетке отпущена одна шестая всех капиталовложений в народное хозяйство. Как же туг не сообразить, что заводы эти будут в первую очередь и в широком масштабе восстанавливаться? — Старик подкрутил усы и усмехнулся: — Мы ведь в политике малость разбираемся.

— Всё, значит, будем на ноги ставить? — удалось наконец Илье вставить словечко. — Всю районную промышленность?

— Всё и всю, — весело ответил Дружинин. — Но только теперь придется работать еще быстрее, чем до войны.

— Когда прикажете в строй становиться? Мы готовы, — серьезно ответил Строганов-старший.

— Успеете еще, — уклончиво ответил Владимир Александрович. — Устраивайтесь пока с квартирами.

— Да что нам устраиваться-то? Мы уже у родичей своих определились.

— Устраивайтесь, устраивайтесь обстоятельнее. С работой все равно придется повременить.

— Как же это так — повременить? — удивился Иван Строганов.

— Не в вашем это характере, Владимир Александрович — поддержал отца Илья. — Непонятно это…

Иван Прокофьевич нахмурился и сказал строго:

Вы уж выкладывайте лучше все начистоту. Мы свои люди, скрывать от нас нечего. Поговаривают, будто фашисты с заводами что-то натворили. Мины вроде поставили. Правда это, Владимир Александрович?

— Правда, — угрюмо ответил Дружинин, — Один из заводов враги заминировали. Пока не отыщем мину, работу начинать нельзя. Я не могу рисковать людьми.

— А ее ищут?

— Ищут. Да вот майор Воеводин со своими саперами ищет.

— Очень хорошо, — одобрительно отозвался Строганов-старший. — Искать ее, конечно, нужно, но зачем же восстановительные работы из-за этого приостанавливать — непонятно. Выходит, нас мина страшит? А разве не ходили мы в годы войны по минным полям? Не таскали этих мин в вещевых мешках, уходя на боевые задания в тыл противника?

Дружинин повернулся к окну, избегая взгляда Ивана Прокофьевича.

— Оно, может быть, и негоже простому рабочему самого секретаря райкома партии учить, — продолжал взволнованно старик, — но я тебе все же, как коммунист коммунисту, скажу: собери ты, Владимир Александрович, народ, скажи ему прямо, что завод заминирован, и предложи идти работать тем, кто не боится этой мины. Вот увидишь — все пойдут! А майор между тем пусть делает свое дело.

Дружинин протянул руку Строганову:

— Спасибо, Иван Прокофьевич, спасибо за совет! Поверьте моему слову — недолго осталось ждать. Вопрос всего нескольких дней.

Илья легонько толкнул отца локтем:

— Не пора ли нам?

Иван Прокофьевич решительно поднялся:

— Ну, мы пойдем. Извините, если чего лишнего наговорили, но ведь мы свои люди, на нас нельзя быть в обиде. А совет наш помните.

Проводив Строгановых до дверей, Дружинин вернулся к Воеводину и сказал восхищенно:

— Какой народ! Да ведь с таким народом черт знает что можно совершить! Разве испугаешь его какой-то вражеской миной?

По-прежнему все в тумане

Следующий день был спокойным. С утра Дружинин ездил в горсовет по неотложным делам, потом совещался в райисполкоме с прибывшими инженерами, принимал у себя заведующего гороно. А когда наконец немного освободился и взялся за газеты, вошла Варя и доложила, что пришел инженер Орликов.

— Сергей Сергеевич? — удивился Дружинин. — Да ведь он был у меня сегодня! Что там у него такое?

— Говорит, по неотложному делу.

— Ну что ты будешь делать со стариком! — вздохнул Дружинин. — Пригласи его.

Пожилой, седоволосый инженер Орликов вошел, слегка прихрамывая и опираясь на толстую палку с массивным набалдашником.

— Извини, Владимир Александрович, что я надоедаю, — густым басом начал он, — но я к тебе с жалобой на саперов. Что же это такое! Оцепили все заводы и никого не подпускают. Как же я смету составлять буду?

— Ну-ну, успокойся! — улыбнулся Дружинин. — Раскипятился! Ничего, дорогой Сергей Сергеевич, не поделаешь. Ты же знаешь, что заводы заминированы и могут в любой момент взорваться?

— Ну так что ж из того, что заминированы? — не успокаивался Орликов. — А когда я мост через Дон строил, так нас день и ночь бомбили и обстреливали, а я его все-таки построил. И ничего, жив-здоров, как видишь.

— Ну, тогда была война, а теперь другое дело, — заключил Дружинин.

— Как “другое дело”? Разве дух боевой уже выветрился?

— Не узнаю тебя, Сергей Сергеевич! Очень ты ершистым стал, — засмеялся Дружинин и серьезно добавил: — Дело тут, конечно, не в боевом духе, а в простом благоразумии, так что ты два-три дня воздержись от посещений заводов. Я тебе просто запрещаю это. И не будем больше портить настроение друг другу. У тебя всё?

— Всё, — мрачно отозвался Орликов.

Дружинин подал ему руку;

— Ну, будь здоров!

Когда инженер ушел, Владимир Александрович снова взялся за газеты. Но тут Варя доложила о приходе капитана Шубина.

Хмурое лицо капитана не предвещало ничего хорошего. Это отметил Дружинин еще до того, как Шубин вымолвил слово.

— Ну, что новенького? — спросил его Владимир Александрович и, не дождавшись ответа, сказал: — По-прежнему, значит, плывем в тумане? Интересно все-таки, как же Хмелев ведет себя теперь?

— Очень странно, — ответил Шубин, закуривая папиросу. — Все свободное время проводит в библиотеках, хотя, по наведенным мною справкам, он никогда особенно не увлекался чтением.

— Что же привлекает его в библиотеках, какая литература?

— Берет разнообразные книги по какому-то списку, перелистывает их и, не читая, возвращает.

— Да… — согласился Дружинин. — В самом деле, все это странно!

Что ищет Хмелев?

Владимир Александрович давно уже не имел представления об отдыхе. Ему даже казалось, что он не нуждается в нем. Он терпеть не мог безделья. А теперь, в дни великой восстановительной страды, выходные дни были особенно тягостны для него. Дружинину тяжело и больно было смотреть на остановившиеся станки, опустевшие комнаты учреждений. Ему начинало казаться тогда, что все замерло вокруг, перестало двигаться и совершенствоваться.

Первое время он просиживал в райкоме все выходные дни. Но, видя, что его примеру последовали и другие работники, стал работать дома, запретив и остальным заниматься в райкоме в дни отдыха. Теперь же, когда возникла угроза взрыва, Владимир Александрович забыл не только об отдыхе, но и о сне. Он видел в мине коварного и хитрого врага, который не наносил пока осязаемого удара — он лишь ежечасно, ежеминутно грозил им, но уже и в одной только этой угрозе таилась опасность.

Дружинин был волевым, темпераментным человеком; Он принимал всегда быстрые и смелые решения, но теперь нужна была другая тактика. Он обязан проявить особую осторожность, выдержку и тщательно проанализировать создавшуюся обстановку. Владимир Александрович хорошо понимал необходимость этого, но сильно досадовал на то, что приходилось терять драгоценное время.

В газетах уже сообщалось о первых успехах соседних промышленных районов. Во всех уголках страны шла стройка, а в Краснорудске работа застопорилась из-за угрозы взрыва. Дружинин верил в искусство Воеводина и не сомневался, что рано или поздно он найдет мину. Вопрос только в том — когда?

Шубин шел к той же цели своим путем. Он видел разгадку тайны в самом Хмелеве, который не договаривает чего-то. Дружинин был с ним отчасти согласен в этом, но ему казалось, что Шубин ошибается, исходя из одних только подозрений. Владимир Александрович решил сходить к Хмелеву и вызвать его на откровенный разговор.

Небольшой аккуратный домик бывшего кузнечного мастера находился в конце тихой, безлюдной улицы. Владимир Александрович вышел из машины домов за пять от него и пошел дальше пешком. Еще издали увидел он сидевшего у окна Хмелева. Подойдя поближе, Дружинин заглянул в низкое окошко. Его удивил беспорядок, царивший в комнате: пол ее был завален книгами, тетрадями и какими-то бумагами.

“Уж не сошел ли с ума старик?” мелькнула вдруг у Владимира Александровича мысль. Он хотел было отказаться от своего намерения зайти в дом, но в это время старый мастер поднял глаза и увидел Дружинина. Хмелев поспешно вскочил на ноги и, крикнув что-то, побежал открывать дверь.

— Здравствуйте, Владимир Александрович! — приветливо сказал он. — Заходите, пожалуйста. Вот уж не ожидал вас у себя увидеть! Премного вам за это благодарен.

— Вы ведь не знаете, зачем я пришел к вам. Может быть, зря благодарите-то, — заметил Дружинин.

Хмелев улыбнулся:

— Если бы кто-нибудь другой пришел, я бы не решился, пожалуй, так вдруг благодарить, а вас вот благодарю.

— Почему же?

— Я знаю, мне теперь не доверяют. Поверить мне в самом деле нелегко. Однако таким людям, как вы, легче, чем другим, разобраться — сломлен во мне дух советский или не сломлен. Вам, мне кажется, знать человека глубже полагается, чем другим, и верить в него крепче, чем другим.

— Любопытно рассуждаете, — произнес Дружинин, дивясь неожиданной логике Хмелева. — Вот только ведете себя не совсем понятно. Если бы дух советский не был в вас сломлен, вы не примирились бы с недоверием, которое к вам питают, старались бы рассеять его. — Он обвел глазами пол, заваленный книгами, и добавил раздраженно: — Черт знает, что у вас тут творится! Прямо-таки погром какой-то…

Хмелев, казалось, не обратил никакого внимания на это замечание и спросил:

— А откуда это видно, что дух советский во мне сломлен? Нет, Владимир Александрович, я еще не отказался от надежды защитить свое достоинство. Ход мыслей у меня такой: перво-наперво нужно было решить, что у нас сейчас самое главное. Прикидывал я и так и этак, и выходило, что главное сейчас — это судьба заводов. Значит, если я помогу решить главное, то буду действовать по-советски, а люди потом пусть уж сами решают, что я за человек. Короче говоря, хочу я помочь мину найти, а что при ней могут документы, порочащие меня, оказаться, так это уж дело второстепенное.

Увидев, что Дружинин все еще стоит посреди комнаты, Хмелев спохватился вдруг и подал ему стул,

— Садитесь, пожалуйста, — смущенно проговорил он. — Простите, что сразу не предложил вам присесть. Тяжело мне, Владимир Александрович, на старости лет недоверие видеть… Об этом день и ночь неотступно думаю, потому, может быть, чудаком стал казаться. Вот эти книги почему разбросаны? Перевод донесения Гербста ищу. Оно ведь по-немецки было написано, и я не мог разобраться в нем. Попросил племянника, ученика восьмого класса, перевод сделать. Он перевел донесение на русский язык, а я для памяти записал все на бумажку и, помнится, сунул ее в какую-то книгу. У меня ведь целая библиотека после сына осталась. Совсем недавно я передал ее горсовету на пополнение городских читален, разграбленных фашистами. Вот и хожу теперь по библиотекам, ищу свои книги, а в них листок с переводом. Подлинник-то я капитану Овсянникову передал, когда он стал мину разыскивать. Донесение хотя и не дописано, но в нем есть кое-какие цифры, которые, возможно, пригодились бы.

— Что же это за цифры? Вы разве не помните? — спросил Дружинин.

— Нет, не помню. Забыл за три года.

Владимир Александрович посмотрел на часы и поднялся со стула.

— Ну, мне пора, Тихон Егорович, — произнес Дружинин. — Листок тот, если вы его найдете, покажите мне обязательно.

— А как же иначе, Владимир Александрович! — возбужденно воскликнул Хмелев. — Для чего же тогда и искать его?

Взрыв произойдет сегодня

Едва Владимир Александрович пришел в райком, как к нему явился капитан Шубин.

— Вы, кажется, от Хмелева только что? — спросил он.

— А вы откуда знаете?

— У секретаря вашего навел справку, — ответил капитан. — Любопытно, что поведал вам старик?

Владимир Александрович рассказал ему о встрече с Хмелевым. Выслушав его, Шубин неторопливо развернул какую-то бумажку и произнес:

— Ну, я, кажется, опередил Хмелева, раньше его нашел перевод донесения.

— Неужели уже нашли? — удивился Дружинин. — Но как же вы догадались, что он именно перевод донесения разыскивает?

— Должен вам признаться, я об этом и не догадывался вовсе. Ясно мне было лишь, что Хмелев упорно разыскивает что-то в книгах, которые, как нам удалось выяснить, сам же пожертвовал местным библиотекам. Раздобыв список всей пожертвованной им литературы, мы по абонементным листкам Хмелева установили, какие из своих книг он уже просмотрел, а остальные перелистали сами. И вот в одной из них нашли донесение Гербста.

— Выходит, что Хмелев не обманывал нас, — с облегчением сказал Дружинин, но так как Шубин ничего не ответил на это, спросил: — Вы разве еще сомневаетесь в чем-то?

— Я просто не тороплюсь с таким выводом. Если перевод донесения Гербста поможет нам отыскать мину, никаких сомнении у меня уже не останется. Не думаю, впрочем, что можно будет извлечь что-нибудь из этих скудных данных. Вот, взгляните-ка сами.

С этими словами капитан протянул Дружинину листок бумаги. Владимир Александрович подошел к окну и не без труда прочел потускневшую от времени карандашную запись:

“Господину майору фон Циллиху.

В соответствии с вашим распоряжением, минирование произведено 12 мая 1943 года. Поставлено 168 кг взрывчатого вещества (6 зарядов по 28 кг). Замедление взрывателя рассчитано на три года. Исходя из идея вашего замысла и будучи уполномочен на самостоятельные действия, я решил…”

На этом донесение обрывалось. Дружинин дважды перечитал его и вдруг воскликнул:

— Позвольте, какое же у нас сегодня число? Двенадцатое мая? Черт побери, как раз ровно три года с тех пор, как была установлена мина! Взрыв-то, значит, произойдет сегодня?..

Снова поиски

Варя, взволнованная и возбужденная, встретила Воеводина у дверей приемной.

— Как хорошо, что ты пришел, Алеша! А я уже хотела тебя разыскивать.

— Случилось что-нибудь? — спросил Воеводин.

— Я не знаю подробностей, — ответила Варя, — но то, о чем говорили при мне Владимир Александрович и Шубин, показалось мне очень важным. Тебя они пока не спрашивали, но я не сомневаюсь — ты им скоро понадобишься. Подожди минутку, я доложу о тебе.

Оказалось, Воеводин в самом деле был очень нужен Дружинину, и он приказал тотчас же пригласить его. Поздоровавшись, Владимир Александрович коротко ввел Алексея в курс дела и подал донесение обер-лейтенанта Гербста.

— Сможет это пригодиться вам? — спросил он.

Майор внимательно прочел донесение. Подумав немного, ответил:

— Пригодится, конечно. Я попытаюсь сделать кое-какие расчеты, хотя должен признаться, что и на этот раз общий вес зарядов меня очень смущает,

Дружинин взволнованно ходил по комнате. Шубин сидел у окна. Возле него стояла пепельница, переполненная окурками.

— В конце концов, обстановка, по-моему, разряжается, — произнес наконец Дружинин. — Пусть эта мина, черт бы ее побрал, взрывается сегодня! С этим, видно, ничего не поделаешь, но зато завтра мы сможем спокойно приняться за работу.

— Не думаю, чтобы она взорвалась так скоро, — заметил Воеводин.

— Как? Вы разве сомневаетесь в точности даты? — удивился Шубин.

— Нет, дело тут не в точности даты, — ответил Воеводин. — Если бы взрыв должен был произойти ровно через три года, то он уже произошел бы еще одиннадцатого мая, так как из этих трех лет один год был високосным. Но дело в том, что Гербст вообще не мог указать точного срока взрыва. Это ведь совершенно невозможно. Двенадцатое мая может быть только теоретической датой. Практически же совершенно неизбежны отклонения в сторону уменьшения или увеличения этого срока.

— Это ваше предположение? — спросил Шубин. — Или существует какая-то закономерность?

— Нет, не предположение. Даже такие точные взрыватели, как, например, часовые, имеют отклонение в ту или иную сторону, — пояснил Воеводин. — Финский восьмисуточный взрыватель с часовым механизмом имеет точность установки плюс-минус один час. У немецкого часового двадцатисуточного взрывателя при установке его на предельный срок точность хода плюс-минус шесть часов. А в электрохимическом взрывателе при установке его на сто двадцать суток возможно отклонение до пятнадцати процентов в сторону увеличения этого срока. Вот и судите, каково может быть отклонение при трехгодичном сроке замедления.

— Давайте все-таки хладнокровно во всем разберемся, — предложил Дружинин. — Выходит, что взрыватель на заминированном заводе должен сработать двенадцатого мая или в промежутке между двенадцатым мая и, допустим, двенадцатым августа. Так?

— Да, так, — поддержал его Воеводин.

— Если бы он сработал сегодня или завтра, — произнес Владимир Александрович, — это еще полбеды. Но ждать три месяца, три месяца жить в неизвестности, в ожидании взрыва — невозможно. Что же делать в таком случае?

— Искать, — твердо ответил Воеводин. — Снова искать!

— Но как же мы будем теперь искать? — спросил Дружинин.

— Теперь искать будет легче, — убежденно заявил Воеводин.

— Почему же легче?

— Потому, Владимир Александрович, что у нас есть сейчас некоторые данные: количество установленных зарядов и их вес. Сложное уравнение со многими неизвестными превращается, таким образом, в уравнение с одним неизвестным. Я тотчас же приступлю к его решению и, если у вас нет ко мне больше вопросов, прошу отпустить меня.

Майор ушел. Следом за ним поднялся и Шубин. Дружинин остался один. Невесело думал он о сложившейся обстановке. Ну чем, в самом деле, могут помочь Воеводину эти жалкие данные?..

Размышления Дружинина неожиданно прервала Варя. Она вошла со стаканом чаю и бутербродом.

— Вы ведь не обедали сегодня, Владимир Александрович, — сказала она, ставя стакан на стол. — Выпейте хоть чаю.

— Спасибо, Варя! С удовольствием выпью. Никакие потрясения не убивают во мне аппетита.

Он отпил несколько глотков горячего чая и, остановив Варю, направившуюся к двери, спросил:

— Знаешь, как дела-то обстоят?

— Догадываюсь.

— Выходит, в самом деле эта проклятая мина стала нам поперек дороги. Но, черт побери, не так-то просто нас остановить! Ты раздобыла подробные схемы наших заводов?

— Раздобыла, Владимир Александрович, — ответила Варя. — Пришлось все архивное управление перевернуть и переругаться со всеми архивариусами, но схемы я все-таки отыскала. Сейчас принесу их.

Спустя несколько минут Варя принесла три больших, сильно помятых свертка и положила перед Дружининым. Владимир Александрович развернул их и с интересом стал рассматривать. Варя, смотревшая на них через плечо Дружинина, заметила:

— А что, если мы дадим эти схемы Алексею? Ведь тут все мельчайшие детали видны.

— Это идея, — согласился Дружинин. — Непременно нужно передать их ему. Поезжай немедленно.

У рыбака Рощина

Капитан Шубин продолжал напряженно обдумывать создавшееся положение, хотя ему и казалось, что теперь он мало чем может помочь Воеводину.

Еще вчера он вызвал всех своих оперативных работников и дал им задание: расспросить краснорудцев, проживающих в районе заводов, не замечали ли они немецких солдат на заводской территории в день эвакуации фашистов из города.

Помощники Шубина навели необходимые справки. Выяснилось, что никто из краснорудцев не видел в тот день на территории заводов немецких солдат. Более того, некоторые из опрошенных уверяли даже, что сами бродили в этот день по заводам в поисках топлива и, следовательно, не могли не встретиться с фашистами, если бы они там находились.

Сведения оказались малоутешительными. Но это не остановило Шубина. Несмотря на неясность обстановки, капитан решил действовать. После разговора в кабинете секретаря райкома партии он вызвал одного из своих офицеров.

— Помнится, товарищ Никитин, — обратился он к нему, — вы докладывали мне о рыбаке Рощине, у которого гитлеровцы отобрали лодку в тот день, когда эвакуировались из города. Как по-вашему, для чего она могла им понадобиться в такой момент?

— Да уж не для увеселительной прогулки, конечно, — ответил Никитин. — Старик Рощин, вспоминая об угнанной лодке, говорил, что фашисты на ней куда-то поспешно направились. Я слышал об этом от его сына.

— Не удирать же они на ней вздумали? — продолжал размышлять Шубин. — Река-то на восток течет, и им, стало быть, не по пути. — Так точно, товарищ капитан. Река течет на восток, и фашистам это явно не по пути было, а против течения грести просто нелепо, — заметил Никитин.

— Где живет Рощин, вы знаете? — спросил Шубин.

— Так точно, знаю. Пригласить его?

— Нет, зачем же старика беспокоить. Мы сами поедем к нему. Вызовите мою машину.

Рощина Шубин застал за просушкой сетей на берегу реки. Старик приветливо поклонился ему, сняв белый парусиновый картуз.

— Ну, как жизнь, папаша? Как рыбачите? — приветствовал его капитан.

— Ничего себе, жаловаться не на что.

Присмотревшись, Шубин заметил старую лодку, до половины вытащенную на берег, и сказал сочувственно:

— Лодочка у вас плоховата.

— Верно говорите, — согласился старик. — Хорошую-то фашисты угнали при отступлении. Офицер ихний вдобавок еще по зубам надавал.

— А зачем же им лодка понадобилась?

— А кто их знает! Ящиками они ее какими-то нагрузили. Помнится, очень уж осторожно они их укладывали, будто посуду хрупкую. Я так и подумал тогда: не иначе, как добро награбленное куда-то переправляют.

— Ну, а еще у них было что-нибудь, не помните? Может быть, инструменты какие-нибудь?

— Было, кажись, и еще что-то, да я уж запамятовал. А вот ящики запомнились, потому как уж больно они церемонились с ними.

Капитан Шубин слушал рыбака, задумчиво прохаживаясь вдоль развешанных на шестах сырых сетей. Остановившись перед стариком, он спросил:

— А направились-то они куда: вниз или вверх по течению?

— Вниз, — уверенно ответил рыбак. — Это я точно помню.

— Ну, спасибо, папаша! — Шубин протянул Рощину руку. — Извините за беспокойство.

В поисках решения

За столом, заваленным справочниками, таблицами и номограммами, сидел майор Воеводин. На книгах лежала целая стопа исписанной бумаги, но дело не шло на лад. Расчет на подрывание заводов совершенно не совпадал с цифрами отчета, составленного Гербстом. Вес зарядов был ничтожно мал. Что можно взорвать таким количеством взрывчатки? К тому же было непонятно, почему поставлено именно шесть зарядов одинакового веса.

В подрывном деле есть свои жесткие правила, пренебречь которыми может только человек, не знакомый с техникой подрывания. Но Воеводин знал: минирование производил саперный офицер, к тому же немец, следовательно он должен был с особенной педантичностью соблюдать эти законы. Не мог же он начинить фугас 168 килограммами взрывчатого вещества и рассчитывать на разрушение мощного заводского корпуса? Чтобы подорвать завод, ему потребовались бы многие сотни килограммов. Даже если допустить, что он применил взрывчатые вещества повышенной мощности, как, например, гексоген, то и этого оказалось бы недостаточно. Гексоген лишь в два раза сильнее тола и хотя химически довольно стоек, но зато весьма чувствителен к удару и трению.

“Нет, — решил майор, — так далеко не уйдешь. Вес нужно пока оставить в покое…”

И снова принялся размышлять о количестве зарядов. Целесообразно ли было минировать завод шестью одинаковыми по весу зарядами? Майор развернул схемы и попытался разместить в фундаменте завода шесть зарядов, но убедился в полной неосуществимости этой затеи. Да и вообще, был ли смысл так расставлять их? Воеводин знал все способы подрывания каменных и железобетонных зданий, но способ, примененный Гербстом, был беспримерным. Он больше подходил к минированию мостов.

И тут на мгновение мелькнула мысль: “А что, если в самом деле мост?”

Нет, это нелепо… Какой мост? Река огибала город в двух километрах от его восточной окраины, и лишь в трех местах ее стояли деревянные четырехпролетные мосты. И затем, какое отношение имели мосты к заводам? Нет, уж если допустить, что заминировано что-то другое, то оно непременно должно иметь отношение к заводам. В противном случае данное предположение лишалось смысла.

Чем больше думал об этом Воеводин, тем очевиднее казалось ему такое допущение. К тому же, если тут действовал тот же самый Гербст, со стилем которого он познакомился в Ольшанских шахтах, то именно так запутанно обер-лейтенант и заминировал бы все: разными хитрыми ходами отвел бы он внимание от главного. Ведь скольких трудов стоило тогда, в Ольшанских шахтах, нащупать участки минирования! Вначале все казалось очень простым. Были и следы какие-то и очевидцы, уверявшие, что именно здесь саперы зарывали что-то. А на деле мины оказались совсем в другом месте. Надо, значит, и теперь идти не прямым, а окольным путем…

Телефонный звонок нарушил ход мыслей Воеводина. Он снял трубку и услышал голос Шубина:

— Ну, как у вас дела, товарищ Воеводин? Все еще не удалось решить задачу? А у меня догадка одна мелькнула. Не допускаете ли вы возможности, что минированы не заводы, а что-то другое, имеющее к ним прямое отношение? Я проверю еще кое-что и заеду к вам, выскажу свои соображения поподробнее.

“Выходит, что и Шубин пришел к такому же заключению, — подумал майор, вешая трубку. — Не случайно это…”

Конечно, и здесь Гербст пошел на хитрость. Но что же все-таки он заминировал? Воеводин перебрал в памяти все предприятия города, однако не нашел ни одного, имеющего непосредственное отношение к заводам. Майор, впрочем, плохо знал Краснорудск.

Он хотел было позвонить Дружинину и посоветоваться с ним, но тут внимание его привлек шум машины. Воеводин подошел к окну и увидел автомобиль, остановившийся у его дома. Дверца его открылась, и вышла Варя.

— Варя! — окликнул ее Алексей и поспешил ей навстречу. — Уж не за мной ли ты?

— Ну, как у тебя дела? — спросила Варя, входя в комнату.

— Без изменений.

— Хоть ты перепробовал все на свете и поставил на ноги всю свою военно-инженерную науку? — Варя села ближе к столу. — Как таинственно и страшно все получается! Ведь где-то там, под землей, спрятана смерть. Я бы даже сказала, консервированная смерть…

— В мине — консервированная смерть! — воскликнул Воеводин. — Ты очень метко выразилась.

— Эта смерть притаилась, — продолжала Варя, — и ждет своего часа. Никто не знает, когда он пробьет, и это делает смерть особенно страшной. Но ты должен схватить ее за горло. И схватишь, я уверена в этом!

— Конечно, я схвачу ее, — убежденно заявил Воеводин. — Ведь в противном случае она схватит за горло меня. И не только меня, но и будущий завод, его машины, людей… Этого, Варя, я никогда не забываю.

Сжав его руку, Варя вдруг прильнула к нему и прошептала:

— По правде сказать, я очень боюсь за тебя, Алеша. Мина ведь может взорваться совсем неожиданно. Разве могу я не думать об этом каждый день, каждый час?..

Воеводин нежно обнял ее и ласково утешил:

— Ну-ну, Варюша, не будем говорить об этом… Я ведь не первую снимаю. Все будет хорошо.

И, чтобы успокоить ее, он стал рассказывать, как снимал мины на переднем крае обороны и в глубине позиций противника. Его бомбили, обстреливали из минометов, а он лежал на сырой земле и ночью на ощупь вырывал жало у злых, настороженных мин. Одно неверное движение — и все было бы кончено. Не только собственная жизнь, но и успех готовящейся операции зависел от его умения. Подорвись он на минах — враги тотчас поняли бы, что делается проход в минном поле и, значит, готовится наступление. И он научился быть безошибочно точным, научился находить мины шестым чувством сапера.

Однажды фашисты заминировали городской театр. Предполагалось, что они поставили мину замедленного действия. В помещении театра нужно было срочно разместить бойцов, а в батальоне вышли из строя все стетоскопы, которыми такие мины обнаруживаются. И вот тогда, без приборов, обдирая в кровь уши и щеки, почти целые сутки прослушивал он стены театра и уловил наконец стук часового механизма. Стук этот был так тих, что ощутил он его скорее сердцем, чем ухом.

— Ну, а теперь-то как же? — спросила Варя, взволнованная рассказом мужа. — Теперь-то не поможет разве сердце?

Она посмотрела Алексею в глаза и, не дождавшись ответа, протянула ему длинный сверток плотной бумаги:

— Вот, привезла подробные схемы заводов. Пригодятся они тебе?

Воеводин развернул схемы, внимательно просмотрел их и ответил:

— Если бы ты мне подробный план города и его окрестностей раздобыла, он, пожалуй, больше бы мне пригодился. Я ведь мало знаком с Краснорудском.

— Зачем же план? — удивилась Варя. — Ведь это мой родной город, и я в нем каждую улицу, каждый дом знаю. Девочкой я бегала по этим улицам, училась здесь и никогда отсюда не выезжала. Все заводы, все большие здания на моих глазах строились. Это же совсем молодой город, почти ровесник мне. С чего же начать, Алеша?

— Перечисли все предприятия города.

— Хорошо, начнем с предприятий. В окрестностях у нас две крупные мельницы, элеватор, три МТС… Дай-ка мне лист бумаги. Я тебе все сейчас наглядно изображу.

Воеводин подал ей лист трофейной топографической карты и предложил писать на оборотной его стороне.

Варя старательно вычертила границы города, широкой линией обозначила реку и сказала:

— В пяти километрах от города, на реке, вот в этом месте примерно, гидроэлектростанция.

— Гидроэлектростанция?! — воскликнул Воеводин. — А ты была на ней после войны?

— Конечно, и не раз. Ее ведь восстановили сразу после освобождения города.

— Плотину ее помнишь?

— Помню. Очень красивая плотина, совсем как…

— А сколько бычков у этой плотины? — нетерпеливо перебил ее Алексей. — Ну, этого я не знаю точно. Пять или шесть, кажется. Но что же ты так разволновался, Алеша?

Воеводин, не ответив, спросил ее:

— Не могу ли я воспользоваться машиной? Мне срочно нужно побывать на этой электростанции.

— Машина Владимира Александровича, — ничего не понимая, сказала Варя. — Но если она нужна для дела, то я беру на себя смелость разрешить тебе воспользоваться ею. Поезжай!

Подвиг Воеводина

Спустя пятнадцать минут майор Воеводин был уже за городом. Машина почти на полной скорости неслась по шоссе вдоль реки. Было около шести часов вечера, и Алексей торопился. Конечно, невероятно, чтобы мина взорвалась именно двенадцатого мая, но чем черт не шутит!..

Воеводин всегда ругал шоферов за лихачество, но сегодня ему казалось, что машина идет недостаточно быстро. От волнения ему стало душно. Он снял фуражку. Ветер, со свистом врываясь в кабину, ожесточенно трепал его волосы. Склонявшееся к закату солнце, ударяя в ветровое стекло машины, слепило глаза. Река сверкала золотой чешуей легкой зыби.

— Эх, и денек сегодня, товарищ майор! — восхищался шофер.

— Да, денек… — согласился Воеводин и вытер платком потный лоб.

Наконец показалось белое здание Краснорудской гидростанции. Майор на ходу сосчитал количество бычков плотины. Их было шесть.

— Стоп! — крикнул он шоферу, когда они поравнялись с электростанцией.

Выскочив из машины, Воеводин поспешил к дежурному инженеру.

— Какова толщина бычков вашей плотины? — без всякого предисловия начал он.

— Четыре метра, — ответил инженер, с удивлением смотря на майора. — Но зачем это вам?

— Одну минутку! — взволнованно произнес Воеводин и поспешно раскрыл блокнот.

Формулу расчета сосредоточенного заряда Алексей знал на память. На чистом листе блокнота он написал: С = αβR³. “С” — это вес заряда. Воеводин обозначил его через икс и начал расшифровывать вторую половину уравнения. Ему был известен радиус бычка плотины: он составлял два метра. Кубическая степень его равнялась числу 8. Коэффициент альфа для бетонной кладки бычка при двухметровом радиусе был равен 3,5.

Каково же значение коэффициента бэта? Воеводин задумался. Какой могла быть забивка и как расположены заряды? Несомненно, немецкие саперы должны были избрать самый верный способ: заряд в центре бычка и обязательно с забивкой. Тогда коэффициент бэта должен быть равен единице.

Майор быстро заменил в своей формуле буквы цифрами:

X = 3,5 × 1 × 8 = 28 кг.

Это и был вес зарядов, указанный в донесении обер-лейтенанта Гербста. Теперь не могло быть сомнений: он стоит на верном пути. Воеводин с облегчением вздохнул и тут только заметил, с каким изумлением смотрит на него инженер.

Все еще не объясняя ему, в чем дело, он попросил разрешения позвонить и побежал к телефону, но в дверях почти столкнулся с капитаном Шубиным. — Как, и вы здесь?! — удивился Воеводин.

— Да, как видите, — ответил тот с улыбкой. — Я хотя и не сапер, но тоже почувствовал, что тут что-то есть. Кому звонить собираетесь?

— Дружинину, да и саперов своих хочу вызвать.

— Саперов вызывайте, а Дружинину я уже позвонил, — сказал Шубин.

Воеводин торопливо набрал нужный ему номер. Подошедшему к телефону командиру взвода приказал немедленно выслать на машине два отделения саперов с инструментами…

Саперы прибыли первыми, за ними — Дружинин и Варя.

В нескольких словах Воеводин рассказал Владимиру Александровичу о своем намерении обследовать бычки плотины.

— Вы полагаете, что заминирована только плотина? — спросил его Шубин.

— Судя по указанному в донесении количеству и весу зарядов — да. Им, собственно говоря, и незачем было минировать здание электростанции — все равно оно без плотины никуда не годится. На всякий случай мы проверим, конечно, всю территорию.

— Мне непонятно одно, — заметил Дружинин: — как же они заминировали плотину, когда она, так же как и электростанция, была взорвана нашими саперами при отступлении?

— А по-моему, тут все ясно, — ответил Воеводин. — Плотину взрывали наши саперы. Они учитывали, что рано или поздно нам же придется все это восстанавливать, поэтому взорвали только верхнюю часть бычков, а фашисты заложили мины в уцелевшую нижнюю часть.

— Тогда позвольте еще один вопрос, — продолжал Дружинин: — как получилось, что речь все время шла о заводах, а заминированной оказалась электростанция?

— И это объясняется просто. Ведь нам ничего определенного не было известно об объекте минирования. Мы только знали, что заводы находятся под угрозой взрыва. Так оно и было в действительности. Судьба заводов, в случае если бы они были восстановлены, зависела бы от состояния питающей их электростанции. Теперь все понятно, но для этого нам пришлось размотать весьма запутанный клубок.

— Выходит, Гербст неточно выполнил приказание Циллиха?

— От него и не требовалось точного выполнения, — заявил Воеводин. — Ведь Циллих поручил ему произвести минирование по собственному усмотрению.

Когда Дружинин с Шубиным отошли немного в сторону, Варя с тревогой спросила Алексея:

— Что же ты намерен теперь делать?

— Вскрою бычки и обезврежу взрыватель мины.

— Это опасно?

— Как тебе сказать…

Варя нахмурилась и строго прервала его:

— Только говори всю правду, как другу. Я хочу знать, опасно ли это.

— Опасно.

— Мина ведь должна взорваться, кажется, сегодня? Можно ли трогать ее в такой момент?

— Она может взорваться и через три месяца.

— Ты не отвечаешь на мой вопрос. Разрешается проводить разминирование в такой критический момент?

— Видишь ли…

— Ты же всегда говорил мне правду, — снова перебила его Варя. — Разрешается ли разминирование?

— Не разрешается. — И ты будешь разминировать ее сам?

— А кто же? — удивился Алексей. — Кому я доверю это дело? И как ты можешь меня спрашивать об этом?!

— Не кричи на меня, — еле сдерживая слезы, прошептала Варя. — Я твоя жена и хочу знать, на что ты идешь. Это не значит, что я удерживаю тебя. Ты здесь лучший сапер, значит тебе и идти на этот подвиг…

Между тем саперы обнаружили в нижней части бычков плотины неоднородность кладки. Прослушивание подозрительных участков пьезостетоскопами не дало никаких результатов, и Воеводин приказал осторожно проделать брешь.

Лишь спустя час во всех шести бычках удалось разобрать заделку. Когда все приготовления были закончены, Воеводин пробрался к первому бычку. В углублении его лежала мина замедленного действия. Она была заключена в желтый деревянный ящик. Он протянул к нему руки, но взял не сразу. Одного прикосновения могло оказаться достаточно, чтобы все мгновенно взлетело на воздух.

Конечно, было страшно. Но разве мог Воеводин допустить взрыв плотины, не попытавшись спасти ее? Разве он мог допустить, чтобы город снова погрузился во тьму, как в мрачные дни фашистской оккупации, чтобы остановились уже начавшие действовать предприятия и затормозилось восстановление краснорудских заводов?

Собрав все свое мужество, с затаенным дыханием Воеводин осторожно приподнял ящик. Руки его дрожали, и он ничего не мог с этим поделать. Челюсти сами собой стиснулись, и на скулах вздулись мускулы. Во рту пересохло. Он опирался правым коленом о край выемки, проделанной саперами в стене бычка, левую ногу держал на выступе, почти у самой воды. Река, переливаясь через плотину, шумела за спиной, обдавая его холодными брызгами, от которых мороз пробегал по коже. Мина была теперь у него в руках, груз тянул их вниз, а Алексею нужно было сделать движение на себя, чтобы вытащить мину из ниши. Дорога была каждая секунда, но он будто окаменел от напряжения.

По заранее обдуманному плану, он должен был впустить мину на плотик, привязанный у основания бычка, и пустить его вниз по течению, чтобы саперы расстреляли мину из винтовок вдали от гидростанции.

Желтый ящик, который Воеводин держал в руках, был плотно закупорен, но майору казалось, что он отчетливо видит цилиндрический корпус взрывателя с до отказа завинченной крышкой, раздавившей ампулу с кислотой. Едкая жидкость, в течение трех лет разъедавшая металлический стержень, вот-вот завершит свою долгую работу. Боевая пружина взрывателя расправит тогда стальные суставы, готовясь вонзить жало ударника в капсюль-воспламенитель…

Часы или минуты оставались до взрыва — узнать невозможно. Ясно одно: время до этого рокового мгновения сокращалось с каждым ударом сердца, бившегося все учащеннее.

Сделав над собой усилие, Воеводин стал медленно поворачиваться всем корпусом. Будто сведенные судорогой, окостеневшие руки, описав дугу, медленно вынесли мину из ниши. Теперь нужно было осторожно снять колено с упора и, выпрямив ногу, поставить ее на самый нижний выступ бычка.

То, что так легко проделал бы Воеводин без мины, теперь казалось почти неосуществимым. Тяжелая ноша тянула вниз, нарушая равновесие. Скользили намокшие подошвы сапог. Рябило в глазах от быстро текущей воды. Хотелось разжать руки и бросить мину в воду, но майор, стиснув зубы, страшным напряжением воли подавил минутную слабость.

Плотно прижавшись боком к стенке бычка, Воеводин медленно сполз вниз. Вскоре он уже сидел на корточках, и мина была теперь у самой воды. Не разжимая рук, майор осторожно опустил ее на плотик и тогда только перевел дыхание и рукавом гимнастерки вытер со лба холодный пот.

Остальные мины Воеводин извлекал уже спокойнее. Движения его стали решительнее, точнее. И хотя, поскользнувшись, он чуть было не упал в воду с третьей миной, уверенность в окончательной победе больше его не покидала. Только после того как все было сделано, он почувствовал вдруг, что колени его подгибаются и руки трясутся мелкой, противной дрожью.

После он вспомнил: первой к нему подбежала Варя, но что она говорила, что он отвечал ей — не осталось в памяти. Никто, кроме Вари, не заметил, как Алексей волновался.

На другой день Дружинин пригласил к себе Хмелева и сообщил ему, что нашлась наконец злосчастная мина. Старый мастер вздохнул облегченно и спросил:

— А как же документ немецкий с моей подписью? Нашли его, Владимир Александрович?

— Э, да черт с ним, с этим документом! — весело ответил Дружинин. — Не нашли мы документа. Да, видно, и не клали его туда фашисты, а хотели только запугать вас. Они надеялись, что страх заставит вас оберегать их тайну. Ничего не вышло. Дух советский победил в вас этот страх. — И он крепко пожал руку старому кузнецу.