По волчьим следам

IV. Стая

Перун лютовал в небе. Громыхало не только в Горобовке – по всем полям и перелеску. Пока деревенские таскали вёдра, Чонгар заговаривал пламя, умоляя его отступить. Огонь же требовал крови, и не несколько капель. Слишком высокой была плата.

Пришлось обойтись без колдовства. Привязав Градьку неподалёку, Чонгар принялся помогать мужикам. Он смотрел на них, перемазанных сажей и таких разных, и думал, что всё тут совершенно неправильно, не так, как было, когда Чонгар бегал по малинникам малым хлопцем. Раньше жили род к роду: у полей Положские, у леса Загрядские, а ближе к речке тянулось займище[5] Добровитичей. Теперь же всё перемешалось, и не было понятно, где чьи чуры, как будто боги попутали нити со злости или забавы ради.

Чонгар таскал воду из колодца и старался изо всех сил не обращать внимание на чутьё, которое кричало: волчонок совсем рядом, но того и гляди ускачет в лес, затаится – и оборвётся след. Быстро справиться с жадным пламенем не получится. Застонав от досады, Чонгар всмотрелся в огонь. Тот словно криво ухмылялся. Да, боги знали: охотник спешил, поэтому и требовали много.

– Сюда! – окликнули его.

Чонгар вытер пот со лба и поволок вёдра к дому старосты. Покошенная крыша догорала, обугленная древесина шипела. Пламя не желало отступать, но делало это поневоле – на него лили воду, ведро за ведром. Даже ребятня – и та не переставала бегать к колодцу.

Через лучину[6]-другую потушили-таки, но до конца было далеко. Предстояло помочь погорельцам и принести жертву Перуну – зарезать пару куриц и бросить половину в огонь капища.

– Спасибо, добрый человек! – к нему подошёл мужчина в сером кожухе. – Ты нас не обошёл стороной, и мы тебе поможем.

Чонгара приняли как своего. Он расположился в ближайшей избе. Деревенские сами увели Градьку в конюшню и пообещали накормить. Чонгару же предложили лавку возле печи и сытную похлёбку с мясом. Уставший, он тут же начал есть. Ещё бы: не каждый день приходилось бегать с вёдрами туда-сюда, да и – что скрывать? – Чонгара особенно злило то, что волчонок ушёл прямиком из-под носа. Боги отвели, не иначе.

Хотя с чего бы Перуну защищать слуг Велеса? Громовержец всегда враждовал с тёмным богом. Даже слухи ходили, будто Велес однажды обратится в волка размером с гору и съест солнце, лишив мир света и тепла. Может, врали, может, боги давно уже подружились, может, небесные пряхи хитро сплели их нити и сделали так, чтобы Перун поневоле защищал слуг Велеса – кто там разберёт.

Одно оставалось ясно: Томаш ускользнул, спрятался глубоко в лесу, куда простому человеку нет хода. Да и Чонгар не мог. Толку-то, если волчонка сторожит Добжа, предводитель всей стаи. Кто-то даже считал Добжу полубогом, правнуком Велеса. Говорили, будто ему прислуживал Леший. Куда бы ни отправилась стая Добжи, везде его слушались деревья и прятали от чужих глаз.

Нет, искать волчонка и бегать по колдовским тропам – гиблое дело. Лес поиграет с Чонгаром, а после утопит в болоте, приманив огоньками мар.

– О чём задумался, витязь? – отвлекла его статная женщина. Мужа рядом не было – значит, вдова.

– Я не совсем витязь, – поправил её Чонгар. – Моё имя Чонгар и я путешествую.

– Неждана, – назвалась она.

Видимо, не жаловали её родители. Чонгар осмотрелся: ладная печка с заслонкой, за которой едва слышно шуршал Домовой, старые, но чистые полавочники[7], ветки засохшей рябины в углу да разная снедь на столе. Жила Неждана неплохо, не бедно, не богато – как все. На своём пути Чонгар встречал семьи, что жевали корешки репы и траву, а тут – вполне себе.

– Где муж твой, Неждана? – поинтересовался он для поддержания разговора.

– Погиб, – отмахнулась она. – Ходили на кабана позапрошлой весной. Ему не повезло.

Чонгар хмыкнул. То ли не любила вовсе, то ли наоборот – так сильно, что не желала вспоминать. Впрочем, лезть в чужое дело он не собирался. Чонгар доел похлёбку из репы и мяса, поблагодарил хозяйку и остался на ночлег. Всё равно упустил волчонка.

Он застонал и прикрыл глаза, вспомнив Агнеша. Нет уж, Чонгар поймает этого княжеского выродка и, если надо, посадит на цепь! А чтобы боги больше не вставали у него на пути, он завтра же купит курицу на постоялом дворе и заедет в деревенское капище, чтобы умаслить и Перуна, и Велеса, и Мокошь на всякий случай.

Из-под прикрытых на ночь окон несло гарью. Горобовка спала беспокойно: одни обсуждали пожар, другие заботились о семье старосты, третьи бродили вокруг полуразрушенного дома и тяжело вздыхали. Шептались и про кару богов, будто бы староста пожалел и не стал резать овечку на Велесову седмицу[8], мол, обойдётся на сей раз скотий бог. Вот и вышло так, что прогневал всех.

Чонгар фыркнул. Интересно, что будет, если богам в жертву принести волчонка? От этой мысли мурашки пробежали по коже. Гнев, кровь и пламя, не иначе. Нет, Томаш должен либо погибнуть в бою, либо выжить. Зарежешь исподтишка – и в тебя на следующий день попадёт молния. Потому что боги не прощают.

Приложив усилия, Чонгар заснул. Ему надо было хорошо отдохнуть и набраться сил перед тяжёлым днём.

Чем дальше, тем серебристее и холоднее. Маржана куталась в кожух, тёрла ладони и старалась не смотреть на тени, выступающие из-за деревьев. Нечисть блуждала вокруг, её духом был пропитан весь лес. У речки слышался смех берегинь и русалок, а в густых кронах деревьев прятались мавки. Они свысока смотрели на Маржану и Томаша.

Одна тропа сменялась другой. Казалось, будто Леший водит их по кругу, но волколак то ли не подавал виду, то ли и впрямь знал дорогу. Маржана боялась перевёртыша чуть меньше – хоть и наполовину, а всё же человек, кровь рода людского. Томаш шёл уверено, иной раз хватал её за руку и говорил:

– Не отставай, иначе закружат.

Ему, наоборот, становилось спокойнее. Если в Горобовке Томаш оглядывался по сторонам и прятался подальше от чужих глаз, то тут ходил, словно лесной хозяин. И с кем только связалась?

Маржана невесело усмехнулась, вспомнив предсказание волхва. На роду ей было написано надеть звериную шкуру и отдалиться от людского мира, стать одной ногой на той стороне. Это придавало ей сил. Знала – всё пройдёт и справится, если старик не соврал.

А ещё было кольцо. Маржана слышала его шёпот и шагала, словно зачарованная. Будет ли у неё такое же? Хотя кто даст деревенской девке серебро? Она ведь не княжеской крови.

– И долго ещё? – вздохнула Маржана. – День ведь уже.

– Хочешь – поворачивай назад, – пожал плечами Томаш.

– Глупая шутка, – она фыркнула.

За спиной стояла стена деревьев. Лес не пропустит – выведет к болоту или заберёт в землю, чтобы её кости и кровь напитали корни. Тропка снова вильнула и вывела Маржану и Томаша на поляну, где стоял кумир Велеса, окружённый стаей серых и белых волков. Среди них выделялся самый большой, вдвое крупнее. Он-то и подошёл к Томашу, минуя остальных.

– Здравствуй, Добжа, – сказал волколак.

– Откупитьс-ся реш-шил? – почти прошипел вожак стаи и тут же уставился на Маржану. – Мог бы найти получш-ше.

– Что уж есть, – невозмутимо ответил Томаш. – Так что, дашь мне свободу?

– Пос-смотрим, – отозвался Добжа. – Ну, с-ступай, – он повернулся мордой к Маржане, – иди к Велес-су.

Маржана моргнула, двинулась с места и неторопливо пошла к кумиру. Волки расступались, не сводя с неё жёлтых глаз. Сердце стучало в пятках, она даже жалела, что пошла за Томашом. Неужели ей и впрямь удастся стать перевёртышем? А дальше как? Бегать с волками в стае или прятаться среди людей? И бояться, вслушиваться в шорохи, позабыть о крепком сне и видеть в каждом человеке врага? Что, если ещё не поздно вернуться? Уйти к матери, запрятаться под печь и сидеть, пока не оттащат?

Маржана оглянулась, посмотрела на ряды деревьев. Тропа, что привела их, уже исчезла. Не было обратного хода с поляны и не будет, пока вожак не отпустит. Она посмотрела на Томаша – тот нервно пальцами руками колечко, словно ему тоже было небезразлично.

Тут-то Маржана поняла: ну конечно! «Свобода!» Волколак решил попросту отдать её стае в обмен на собственную волю. Томаш хотел то ли отбиться от Добжи, то ли, наоборот, защититься от неведомой силы. Но что будет с ней? Выживет ли, умрёт или останется в зверином теле до самой смерти? А умирают ли оборотни? Перерезает ли Морана нитки Велесовых слуг?

От злости Маржана топнула ногой и побежала к кумиру. Будь что будет! Она покажет этим двоим, чего стоит! Вот ведь глупая – ещё и радовалась, что княжич взял её с собой и не спросил ничего. Боль впилась в душу когтями, забралась в нутро и принялась нещадно грызть.

Маржана обернулась и ахнула: на неё нёсся громадный волк. Вот-вот растопчет! Захотелось вскрикнуть, да не успела – зверь наскочил с раскрытой пастью и укусил за горло. Больно, Матерь, как же больно! Всю душу вывернуло, выбросило в жгучий костёр. Огонь нещадно поедал Маржану, а после всё погасло.

Окровавленное тело осталось лежать возле кумира. Кровь измазала подтаявший снег и нежные первоцветы, что пробивались к солнцу сквозь холодную землю.

Томашу не приходилось ещё наблюдать превращение со стороны. Он знал лишь то, что человек сливался со зверем, проходя через страшное испытание. Когда волк укусил Маржану, Томаша затрясло.

– Нравитс-ся? – усмехнулся Добжа.

Девичье тело скрючилось с хрустом, ужасным и мерзким. Душа её тоже раскалывалась надвое. Томаш не хотел смотреть, но Добжа словно бы заставлял, мол, не отворачивай очей, иначе опозоришь и себя, и род. А Маржана стонала, выла, хрипела, то теряя всё человеческое, то, наоборот, борясь со зверем, что сливался с людским духом. Сквозь кожу прорастала шерсть, и руки, которые всё больше походили на лапы, разрывали одежду.

В лесу лучины тянулись, словно застывший мёд. Стая разбрелась по округе, потеряв интерес к гостям. Не впервой, в конце концов. Только Добжа и его прислужники оставались рядом. Вожак насмешливо поглядывал на Томаша. Да, струсил, не захотел ни сидеть с братьями, ни становиться зверем и терять голову. Как будто у него не было собственной воли!

Томаш уважал свой род и гордился им, точнее, обоими родами, но так не хотелось идти на поводу у старших и отыскать собственный путь! Жаль, нельзя обойтись без жертв. Не ему менять устои и обижать хозяев леса, да и девка – вот ведь глупая! – сама пошла, даже уговаривать не пришлось.

Вскоре из-под тряпок вынырнул волк. Двигался он смешно, словно был слепым, а из пасти раздавался жалобный скулёж. Томаш взглянул на Маржану и не увидел в ней ничего человеческого. Что ж, этого он и ожидал. Девка стала волчицей и теперь будет бегать в стае Добжи до скончания века.

– Быть по-твоему, – выдохнул вожак. – Можеш-шь нос-сить ш-шкуру, я не с-стану тебя прес-следовать до вес-сны, но при одном ус-словии.

– Что ещё за условие? – спросил Томаш.

Добжа не ответил – взглянул на Маржану. Волчица пробежалась вокруг кумира, помотала головой и внезапно перекинулась через себя со звериным воплем. Томаш с трудом сдержался, чтобы не зажать уши, поморщился, но в следующий миг удивлённо вытаращил глаза так, словно те обманывали.

– С-судьба, – хохотнул Добжа. – Тебе с девкой одной тропой идти.

Маржана прижалась к ближайшему дереву всем телом и безумным взглядом смотрела на стаю. Томаш заскрежетал зубами. Ему, княжичу, – и с какой-то девкой! По одной тропе!

– Шутишь, что ли? – хмыкнул он. – Может, ещё в терем притащить накажешь?

– Я тебе, что, с-скоромох?! – взбеленился Добжа – Велес с-сказал идти – значит пойдёш-шь! И тебе это будет на пользу, мальчиш-шка!

Иначе не отпустит. Томаш фыркнул. Маржана казалась ему каженной[9]. Кто захочет бегать вместе с безумной девкой-перевёртышем? Она словно прилипла к клёну и тряслась, сжимая в руке комок меха – доказательство зарока. Без кольца, конечно… Да и вообще оно всё неправильно, не должна была простая девка становиться волколаком! Это у княжеского рода договор с Добжей, да и то не каждый княжич мог перевоплощаться назад и не забывать человеческую сущность!

От негодования Томаш вдарил кулаком в дерево. Добжа покачал головой и отошёл в сторону.

– З-с-сабирай, – сказал он. – И уходите пос-скорее.

Пришлось подать Маржане разорванные вещи. Хорошо хоть рубаха почти уцелела, а кожух… Ну ничего, по лесу походит, а как доберутся до деревни, то раздобудут новый. Лишь бы девка оделась.

Маржана дрожащими пальцами натянула рубаху, затем сразу кожух, обула башмаки с порванной подошвой. На ноги она поднялась не сразу – сперва падала и шаталась, а потом еле-еле зашагала. Казалось, девка эта вообще ничего не понимала. Вот ведь послали боги! И зачем связался только?!

Лихорадочная, с погасшими глазами, она шагала прочь, желая поскорее покинуть проклятую поляну и позабыть всё, как страшный сон.

– И помни, – напоследок сказал Добжа Томашу. – По одной тропе, не с-сворачивая… Иначе – с-смерть.

Он прикусил губу. Мерзость! Все они хороши: что братья его, что Добжа! Всем им надо чего-то от Томаша, причём постоянно – ни выдохнуть, ни вдохнуть нельзя! Ну ничего, он справится. Не бросит девку, но и возиться с ней не станет – не нянька же, в конце концов! Сдохнет ли, выживет – не его забота. Но лучше бы первое.

Боль и злость смешивались, выворачивали кости, заставляли рыдать и кашлять. Маржана не понимала, на каком свете она находится – то ли среди чуров, то ли на родной земле, но точно знала – это была смерть. Она прикасалась к телу, вела пальцами по коже и пыталась подобраться поближе, к сердцу. Становилось и холодно, и жарко, её бросало из одной стороны в другую, где-то между замереть не получалось. Её нитка тряслась в руках Мокоши, казалось, ещё миг – соскочит и окажется у острого серпа Мораны. А дальше – темнота.

Но Маржана не сдавалась. Она плевалась кровью и перекатывалась по земле, пытаясь сбросить шкуру, вернуть себе две ноги и девичье лицо. Волк в ней тоже мало что понимал. Звериный дух не отказался бы от пищи, но слабое тело не становилось на лапы. Да что там – оно не могло даже сесть! Маржана скулила и вертелась на морозной земле, не зная, куда деваться. От страха и боли она позабыла всё.

Налетевший ветер – Стрибожий слуга, не иначе – толкнул её вбок и заставил перевернуться. Маржана чуть не взвыла, на глазах выступили слёзы. Обратное превращение прошло быстрее, с хрипом и очередной волной боли, но в разы легче. Очутившись в своём теле, она выдохнула – и сразу поняла: рано успокаиваться.

«Спрятаться! Немедленно спрятаться!» – тревожно шептал внутренний голос.

Не помня себя, Маржана отползла к дереву. Тело ломило от боли, изо рта шла кровь. На лбу выступил холодный пот. Казалось, на неё напала огневиха[10] и крепко сжала в своих лапах, отказываясь выпускать. Дрожащая, уставшая, она сжалась в комок и замерла у дерева. В ладони у неё появился комок волчьей шерсти – знак того, что обряд закончился. Правда, легче от этого не становилось.

«И зачем, зачем ты, глупая, полезла?! – ругала она себя. – Зачем брала проклятое кольцо?! Сидела бы себе в избе, под защитой рода, жила бы среди людей и не знала горя!»

Томаш бросил в неё разорванную одежду и остался ждать на краю поляну. Маржана злобно заскрежетала зубами. Ах, и точно! Теперь она вспомнила: волколак увёл девку в лес, собираясь получить свободу и договориться о чём-то с вожаком, только не вышло – Маржана выжила, сохранила человеческий дух, не дала волку вгрызться в душу и выжрать её. Она справилась! О, Перун, Мокошь, Велес, родной ныне, как же славно, что у неё хватило силы пережить превращение и не потерять голову! Правда, Томашу это не нравилось, ну да нави с ним, проклятым.

А Добжа усмехался. Старого волка забавляло всё происходящее. Он смеялся и над слабой Маржаной, и над Томашем, который думал отделаться малым. Зверь, одним словом! Что с него, нелюда, взять?

Очередной прилив злости дал ей сил. Маржана, борясь с огневихой, поднялась на ноги и принялась одеваться. Её не волновали дырки в одежде и башмаки с изорванной подошвой. Главное – уцелела. Дойти бы ещё до тёплой избы – и станет ещё лучше.

Томаш развернулся к появившейся тропке, дав понять, что не собирается долго ждать. Маржана, дрожа, пошла за ним. Разорванный кожух почти не грел – её холодило изнутри, словно под рёбра закралась сама Морана или злющий Корочун. Мерзко, ужасно и больно.

С трудом перешагивая через коряги, Маржана умоляла смерть прийти поскорее, лишь бы не пришлось мучаться ещё больше. Томаш же торопил её.