Победа ускользает

Часть первая ВОЗВРАЩЕНИЕ ПСИХОКРАТА

Какая гадость. Похоже на начало среднестатистической рукописи начинающего автора научной фантастики: персонаж пробуждается с похмелья. Положим, это наверняка не похмелье, но… Давно у меня не было такого отвратительного пробуждения, подумал Джервис. Нет, сформулируем точнее: никогда у меня не было такого мучительного пробуждения. Наверное, такое действительно бывает после очень сильной пьянки, но я опытом такого рода почти не располагаю. Так или иначе, в литературе такие состояния многочисленно, полно и впечатляюще описаны (видимо, у господ литераторов обычно как раз бывает приличный опыт по этой части), так что создавать собственное эпическое описание мерзости в каждой клетке тела и отвратительно гудящей головы нет особой нужды.

Просыпаясь, Джервис уже знал, где он. Не место — время. Точнее, по терминологии физиков-временников, — в каком именно потоке времени он находится.

Девять лет назад перемещение произошло куда легче. Джервис услышал некий звонок. Звонок в голове, если угодно. Услышал, оделся и вышел из дому (он тогда стажировался в Белграде), спустился в лифте, и лифт распахнулся не в обычный балканский солнечный день конца 80-х годов XX века, а в лес. Северный Лес на Белом континенте планеты Новая Голубая Земля. Надо было бежать, и Джервис побежал, а рядом бежали остальные, каждый — вырванный из своего потока времени таким же зовом.

Они бежали, чтобы спуститься на равнину, проникнуть в цитадель Хозяина и встретить там Фродо Таука. Фродо услышал звонок не в другом времени, а прямо здесь, в своей родной Лиане, в шестидесяти милях от Цитадели. Он просто приехал на попутке.

Несколько недель спустя, когда Хозяин пал, а Рыцари расстались, трое из них — Като, Святослав и Робин — вернулись в свои миры. Лестер так же, как и Фродо, был отсюда, он просто отправился домой в Космопорт. А Джервис застрял. Временники предложили ему около сорока вариантов переброски в 1990 год, но ни в одном из предложенных вариантов не было главного опознавательного признака — чтобы на Земле город Белград в Юго-Восточной Европе был столицей государства со сложным названием Социалистическая Федеративная Республика Югославия.

Джервис остался. Добрейший Ив Монтик вылечил заработанное им нервное истощение, а суховатый полковник Кауст взял на работу в Галактическое Контрольное Отделение, созданное на Земле для систематической борьбы с силами Зла. Поскольку седьмое, и главное, воплощение Хозяина этих сил уничтожил все-таки Джервис, швырнув ему в лицо всевидящий хрустальный шар в день великой битвы в подвалах Лисского телецентра на Телеме, Джервису по закрытому списку дали орден, вне всяких очередей — звание эксперта первого класса, равное полковничьему, должность ведущего специалиста в отделе Кауста и, между прочим, зарплату в три тысячи долларов в месяц, что для Земли 3923 года было очень прилично.

Джервис проработал в Galaxy Control Division (ДжиСиДи, как все называли эту контору) два с половиной года. Из них год ушел на интереснейшую работу на Эмари Банго. Работа кончилась провалом резидентуры; зато, возвращаясь на Землю, Джервис вывез с собой слугу по имени Ксинатал Халлапкурлихо. Конечно, никакой слуга на Земле ему не был нужен, он и на Эмари держал его только в силу местной традиции, но Джервис не мог оставить Ксинатала на Эмари. После провала резидентуры и яростных толп, осаждавших пылающий Шаранк-Кратофор, Ксинатал — слуга землянина — вряд ли выжил бы там. Вернувшись, Джервис принял участие в поиске нового Князя Тьмы, самозванца, захватившего власть над силами Зла.

И самозванец был найден. Один из троллей-курли, угнетавших в далеком прошлом Эмари Банго, оказывается, уцелел в извечной борьбе бангийцев с некробиотикой своего мира. Хитростью или силой — трудно теперь сказать — он перехватил централизованное управление Злом, не успевшее распасться после падения Хозяина.

Самозванца нашли в побочном, довольно близком потоке. Параллельщики в свое время не предложили этот поток Джервису потому, что он перепутал побочные признаки: вторая мировая война там началась не 14 августа, а 1 сентября 1939 года. Зато главный признак совпадал: Белград все еще был столицей СФРЮ.

Слава Богу, думал Джервис, что Ксинатал был со мной. Его род на Эмари Банго славился умением побеждать троллей-курли в единоборстве. И, когда тролль Хо произнес чудовищное заклинание и Джервис окаменел, Ксинатал вышел из-за его спины, обернулся световым лучом огромной интенсивности и вонзился в черную грудь уродливого карлика. И тот, обратившись в камень, рассыпался грудой высохшего цемента.

Джервис снова стал собой и остался дома — точнее, там, где родился: в Союзе. Дело в том, что междупотоковый канал вывел их вовсе не в Белград, куда он рассчитывал, а в Москву.

Прошло шесть с половиной лет. За это время он эмигрировал из своей страны, из Союза ставшей Федерацией. Поселился в Сиэтле, поменял имя — свое, труднопроизносимое для американцев, на Майк Джервис, то самое, которым он называл себя в будущем. Быстро встал на ноги. Купил квартиру в Нортгейте, работал в самом высоком здании города — башне «Колумбия», встретил Риту, полурусскую-полуитальянку, собирался жениться…

И вот Джервис с трудом разлепил глаза, уже зная, где именно он просыпается. Взглянув на окружающую действительность, он убедился в своей правоте и вполголоса произнес несколько кратких, но энергичных слов на своем родном языке.

Джервис знал, что ЭТОТ Джервис — двойник. Он-настоящий там, в 1997-м, встал, оделся и спустился во двор четырехэтажного «Сойерс Резиденс», чтобы сесть в машину и ехать по делам. Он-двойник здесь, почти две тысячи лет спустя, лежал под тонким одеялом, глядя на изгибы голубовато-серой гладкой стены, и сипло матерился.

— Что-что? — услышал он мужской голос. С усилием он осознал, что голос говорит на линке. Джервис вообще-то рассчитывал больше никогда не слышать этого языка. С трудом, преодолевая тошноту и круги перед глазами, Джервис повернул голову. В кресле рядом с койкой сидел рослый темнокожий мужчина в генеральском мундире Управления Безопасности Конфедерации Человечеств. Просторная комната была заполнена характерной аппаратурой временников-параллельщиков. Таких машин Джервис навидался тогда, в 23-м, когда параллельщики предлагали ему варианты. Джервис вспомнил особенно смачный вариант: 1990 год, Белград — столица Священной Южной Католической Орды, по главной улице — Святого Ахмеда — в бронированной машине «Суйцзы» едет он, Миха Ервизович, стажер в Генеральном Управлении Ханского Баскака и Церковной Десятины.

Джервис засмеялся, его немедленно замутило, и он с отвращением произнес еще ряд слов по-русски.

— Я не понимаю, — откликнулся седовласый чернокожий на линке.

Джервис прокашлялся.

— Да, извините. Это я на своем языке.

Мужчина кивнул.

— Ну, здравствуйте, мистер Джервис.

— Ну да… Здесь я Майкл Джервис, верно… Здравствуйте, господин генерал. Чем это меня накачали? Вот-вот стошнит.

Тот хмыкнул.

— Накачали? Вряд ли. Наверное, естественные токсины. Вы же — биоклон.

— Туда вас… и сюда, за руку и за ногу!.. — Джервис вновь приложился к живительному источнику дивной русской речи. — Токсины, значит… Можно мне хотя бы таблетку ливина?

Седой генерал извлек из кармана трубочку, Джервису в руки прыгнула таблетка. Джервис прижал ее ко лбу, и таблетка тихо зашипела, всасываясь. Хорошая штука ливин. Джервису дома часто приходилось жалеть, что изобретут это средство только через тысячу лет.

Прошло минуты две. Тошнота отступила, круги перед глазами растаяли.

— Полегчало, полковник?

— Почему полковник? Помнится, при отбытии я был экспертом высшего класса ДжиСиДи. Шесть с половиной лет назад.

— Ваших биолет, — поправил генерал. — Сейчас три тысячи девятьсот сорок пятый. Со дня вашего отбытия прошло девятнадцать лет.

— Вашу мамашу, — пробормотал Джервис по-русски.

— Галактическое Контрольное отделение было расформировано в 35-м, — продолжал генерал. — Его структуры были переданы в ведение Управления Безопасности, а система званий приведена в соответствие с нашими. Специалисты, пришедшие с флота, сохраняют флотские звания, а гражданские — получают воинские. Так что вы числитесь полковником запаса Управления Безопасности. Впрочем, я думаю, из запаса вы будете переведены на действительную.

— Как это мило, — пробормотал Джервис, откинул одеяло и с трудом сел. — Так значит, я — биоклон. — Он провел рукой по гладко выбритому черепу. — А это почему?

— Побочный эффект, — объяснил генерал. — Отрастут через пару недель.

Джервис встал и сделал три шага в сторону. Удивительно, но он помнил, где по стандартной планировке должно быть зеркало — точнее, зеркальный участок стены.

Да, ребята, поплохел я, подумал Джервис. Конец двадцатого века, Америка, ничего не поделаешь. Дурное питание, бесконечная картошка, гамбургеры, которые неоднократно зарекался есть, и бутылка пива каждый вечер. Отвратительно. Отвратительное брюхо, отвратительно дряблая кожа, на морде — красные пятна там, где в детстве подморозил щеки. Джервис ощерился. Да, отвратительные зубы. Хотя их отбелили. Спасибо, ребята. А вот чинить придется за свои. Тут это дороже, чем в моем времени, но тут и денег у меня побольше, и зубы лучше делают.

— А вместе с волосами нельзя было вот это убрать? — вслух произнес Джервис, прихватив на животе лишний слой жира. — Вообще, генерал, на кой ляд я вам здесь опять — такой? Обрюзгший, неловкий, нетренированный… Я и шесть лет назад был тут как чучело, а уж теперь… Кстати, — продолжал Джервис, не дожидаясь ответа на свои, в общем-то, риторические вопросы, — а как вас зовут?

— Генерал Гонсало Рубалькаба, — усмехнулся тот.

Джервис повернулся к нему, как громом пораженный, и воскликнул:

— Madre de Jesus! Gonzalo!

— Si, hombre, soy yo, — ответил генерал, улыбаясь.

Девятнадцать лет назад по здешнему времени ему было тридцать три, был он майором, заочно учился в Академии безопасности человечеств, а общался Джервис с ним тогда почти каждый день, потому что Гонсало координировал от УБ ту тему, которую в своем отделе пас Джервис.

— Вот это номер, — не мог успокоиться Джервис. — Генерал Рубалькаба, это надо же! Ну, и как ты провел эти годы?

— Наверное, неплохо, — ответил Гонсало, вставая. — Как видишь, обогнал тебя в чине. Теперь, если будешь в форме, придется тебе первому отдавать честь.

Джервис хихикнул.

— Ну, а как жена, дети?

Девятнадцать лет назад Гонсало был женат на очаровательной мулатке, и у них были две крохотные девочки-близняшки.

— Господь милостив, — ответил генерал. — Девчонки закончили Каракасский университет, обе работают в Космофлоте, на Земле-Большой. Линда здорова, работает здесь у нас, в Управлении.

— Прекрасно. Слушай, господин генерал, мне бы одеться, а? И объясни, наконец, что вам от меня нужно?

— Терпение, Джервис, терпение, — проговорил Рубалькаба, прижав сенсор у двери. — Доктор Сернэй, пациент пришел в себя. Распорядитесь об осмотре, пожалуйста. — Генерал отпустил сенсор и повернулся. — Форма в шкафу. Одевайся. Тебя осмотрят и выпишут, и мой адъютант привезет тебя к нам в Управление. Там побеседуем. Да, и еще. Прежнее имя тебе использовать нельзя. Придумай новое, лучше прямо сейчас.

— Э, стоп, — запротестовал Джервис. — Раз уж я здесь, то у меня на старое имя счет, недвижимость, гейт в Галанете.

— Не проблема, — пожал плечами генерал. — Недвижимость и счет наверняка под нашим доверительным управлением, ты же передал все свои права GCD, когда прислал рапорт. Переведут на новое имя, это несложно. А гейт, я думаю, аннулирован, но ты можешь под новым именем взять прежний логин и пароль. Вряд ли они с кем-то совпадают. Итак, твое новое имя?

— Ким Волошин, — ответил Джервис. Особенно мудрить не пришлось. Это было его настоящее имя — то, под которым он провел первые два десятка лет своей жизни. От него он избавился в Америке, потому что, в представлении американцев, Ким — имя в первую очередь женское. Фамилию он сменил на придуманное Фродо прозвище: ему очень не нравилось, что американцы при чтении коверкали ее на разные лады. Здесь же таких проблем не было: на линке «Ким Волошин» звучало довольно близко к оригиналу.

— Русский, значит.

— Так я и на самом деле русский.

— А современный русский ты знаешь?

— Он не слишком сильно отличается от языка моего времени. Вполне могу сойти за провинциала с Периферии.

— Итак, Ким Волошин, русский, — проговорил Рубалькаба в микрофон вынутого из нагрудного кармана блокнота. — Год рождения? — спросил он свежеиспеченного Волошина. Тот посчитал, шевеля губами.

— Пусть будет девятьсот шестнадцатый. День рождения оставим — девятое марта.

— Место рождения?

Волошин подумал.

— Славия, материк Лесной Камень, город Новиград.

— Разумно. Далекая федеральная Периферия. Только не забудь почитать что-нибудь по Славии, легенда должна быть стальная.

— Конечно.

— Так… Образование?

— Новиградский историко-архивный институт.

— Разумно. Ты бывал на Славии? Там есть такой?

— Представь себе, это единственное место, где я был не по службе. Три недели в 24-м. Почему мне Славия и пришла в голову. И в этом институте я слушал лекцию о России конца XX века.

— Понравилось?

— Очень. Много неожиданного узнал. Ты же знаешь, что за наука история.

Седой генерал и голый полковник одновременно хмыкнули.

— Так, хорошо… Послужной список тебе сгенерируют, социальный номер — тоже, личный код получишь, ген-код у тебя снимут и впишут… Отлично. Ну что ж, полковник Волошин, документы получите у нас в Управлении. Пока позвольте откланяться.

— Стоп. Пока я с голой задницей и могу говорить с тобой без устава, скажи мне хотя бы, где я?

— На Земле. В Париже. Точнее, в исследовательском центре имени Патрика Бодри в Сен-Уэне.

— Так. Уже хорошо. Ну и… зачем же я вам понадобился?

Седой Гонсало некоторое время смотрел на полноватого, лысого Кима Волошина, потом опустил глаза, тщательно защелкнул и аккуратно убрал блокнот и только потом тихо проговорил:

— Проблемы, Майк. То есть Ким. У нас очень серьезные проблемы. И без тебя мы не сможем даже подступиться к ним.

— Ментальный щит, — полувопросительно произнес Волошин.

Гонсало вздохнул.

— Что ж, по крайней мере это честно. — Волошин подошел к шкафу и секунду машинально искал ручку, потом вспомнил, усмехнулся и провел по краю дверцы рукой сверху вниз. Шкаф открылся. — Ладно, Гонсало, то есть господин генерал. Тогда до встречи.

Кима осматривали, тестировали, брали анализы, держали под биосканером и заставляли приседать. Потом разрешили отбыть. Молодой капитан, дожидавшийся Кима в холле, встал, когда Ким вышел от параллельщиков и врачей. Волошин был в форме УБ, но без знаков различия — просто черный комбинезон, и все. Никаких вещей у Волошина не было, и они с капитаном поднялись на лифте к посадочной площадке, сели в служебный глайдер, и глайдер повез их в штаб-квартиру Управления Безопасности человечеств.

Далеко в стороне проплыл центр Парижа — поросший деревьями и плющом скелет Мемориального Комплекса Башни Мэн-Монпарнас, прозрачная Пирамида имени Миттерана, исполинским колпаком накрывающая район от Лувра до площади Конкор; гигантская голограмма Эйфелевой башни (настоящая, подумал Ким, была, помнится, метров на триста пониже); километровой высоты гора Дефанс… Впереди возник сизый купол семисотметровой высоты — Валь-де-Марн, здание, вобравшее в себя весь одноименный пригород древнего Парижа, резиденция УБ и десятков его дочерних структур. Когда-то здесь находилось и ДжиСиДи, где работал Ким (когда его еще звали Майк).

Приблизившись к зданию, капитан позволил автопилоту глайдера ввести машину во входной терминал: глайдер, вливаясь в поток таких же машин, облетел вокруг вздымающейся на двести метров над вершиной купола антенны дальней связи и нырнул в сужающуюся воронку терминала.

Из терминального ангара транспортер принес их к центральным лифтам, и скоростной подъемник устремился вниз.

— Теперь я вас отвезу в гостиницу, — сказал молчавший до этого капитан. — Пообедайте. В номере вас ждет пакет со служебными материалами. Ознакомьтесь с ними. Сейчас двенадцать сорок по местному. Пожалуйста, будьте в номере в семнадцать часов. Вас вызовут для беседы.

Волошин кивнул. Лифт открылся, они вышли в до боли знакомый ему холл. Ким повернул голову, чтобы увидеть номер сектора над терминалом рецепции, и вздрогнул: сектор 12–12! Именно в этом секторе гигантской служебной гостиницы Конторы он жил раньше в свои приезды сюда.

В номере все было так же, как раньше, то есть никак. Унылая, словно в каюте военного корабля, койка. Унылый квадратный стол с мощным профессиональным терминалом. Унылые серые пластиковые стены, унылая окнопанель со стереовидом старого Парижа (судя по автомобилям, 30-е годы XX века). Три метра в ширину, три в длину, два с половиной метра в высоту. Чудо.

На койке лежал чемодан, на столе — пакет. Обычный бумажный пакет, заклеенный скотчем.

Ким посмотрел на чемодан, потом — на пакет. В номере дуло, он положил руку на серповидный сенсор интерьерника и уменьшил вентиляцию. Удивительно, подумал Ким, сколько лет я даже не вспоминал о том, что такое интерьерник и как им управлять, а руки делают сами.

Пакет Киму понравился больше. Он вскрыл его. Там лежала тысяча долларов наличными, кредитка на новое имя, пачка документов — идентифик, паспорт и социал-карта Кима Волошина; несколько легальных, совершенно настоящих идентификов самых разных организаций на то же имя (от Фонда развития традиционных культур и информационной редакции телекомпании «Всемирные теленовости» до страховой компании «Аргус» и сетевого обозрения «Утренний Галанет»). Отлично.

Кроме денег и документов, в пакете была только одна бумажка. На ней чьей-то рукой было размашисто написано:

Подписи не было.

Ким распахнул чемодан. Там, действительно, была одежда: парадная полковничья форма, два рабочих комбинезона, джинсы, джемпер. На дне лежала кобура с мощным вороненым «штандартом», к рукояти которого был привинчен смартик — устройство для мгновенного выброса оружия в руку. Рядом лежал браслет-регистр, который Ким сразу надел, и блокнот.

Ким достал плоскую книжечку, раскрыл ее и усмехнулся. Помнится, был у меня в XX веке компьютер, хор-рошая такая машина…

Блокнот пискнул и сказал:

— Готов к знакомству.

— Я — Ким, — сообщил блокноту Волошин, повалившись в кресло. — Запомни меня, я — твой хозяин.

— Слушаю и повинуюсь, хозяин! — бодро отчеканил компьютер по-русски. Ким прыснул: машинку готовил к встрече с ним парень не без юмора.

Ким вытянул из бокового гнезда длинные тонкие шнуры рид-сенсоров и прилепил их к вискам. Большинство постоянно работающих с компьютерами людей не пользуются рид-сенсорами или подключают их к рукам, ускоряя ввод, но считывать большие объемы информации удобнее прямо на мозг, хотя это не очень полезно. Впрочем, все лица той профессии, к которой здесь принадлежал Ким, пользуются этим способом. Есть уникумы, которые за двадцать-тридцать секунд могут считать до десяти мегабайт чистого текста. Большинство читает по мегабайту в минуту. Ну а Ким не был даже большинством, он сознавал, что его мозг, по сравнению с мозгом человека нынешнего времени — реликт каменного века. Ким мог читать пятьдесят-сто килобайт в минуту. Все — быстрее, чем глазами.

Ким закрыл глаза и мысленно позвал компьютер. Тот осторожно спросил:

— Щадящий режим, мягкий съем?

— Да, дружище, — ответил Волошин, и в его голову потекли килобайты.

Он открыл глаза ровно в половине пятого.

Итак, Легин Таук. Капитан первого ранга Легионер Таук, начальник Первого управления УБ. Двадцать девять лет. Далеко пойдет этот парень.

Значит, это и есть проблема, ради которой понадобилось воскрешать тень несокрушимого Майка Джервиса? Гренадер! Супергренадер, поправил себя Ким. Триста девяносто вуалей психосилы. Ментальная мощь, граничащая с неуязвимостью. Подростком побывал в Цитадели (Ким содрогнулся, вспомнив собственный прорыв от мельницы до подножия Аспидного Трона) — побывал и не просто уцелел, но победил. Невероятно удачлив. Эрна, Шагрена, учеба у Буцудзэн. Демоны гаки на Шагрене, красноглазые бесы на Шилемауре, Белый Сфинкс на Тангейзере — Ким про такую нечисть даже не слыхал, а этот парень всех их уделал. Заваруха сорокового года — с ее историей Ким познакомился с живейшим любопытством. А этот Легин принимал в ней непосредственное участие вместе со стариками — Реостатом (молодец, Рыжий!), Сатклиффом (Ким порадовался за Стью, доросшего до Генерального программиста) и Лестером (вечный покой и вечная память тебе, старина). Враг рода человеческого оказался-таки хитрее — или просто злобнее? — чем Ким ожидал. Надо же, вся Империя плясала под дудку написанной Хозяином программы (я раньше никогда бы не подумал, отметил Ким, что Нечистый мог что-то понимать в компьютерах!). И кто же все это вскрыл, кто предотвратил войну в Галактике, кто нашел похищенного Пантократора, кто этот герой? Это, ребята, вот этот самый Легин Таук.

И теперь — новый прорыв. «Lightning». Ким помнил, много лет назад он с Фродо Тауком обсуждал такую возможность. Потеряв Единую волю, мировое Зло должно либо медленно самораспасться, либо медленно самоорганизоваться. Фродо предполагал, что при отсутствии значительных изменений в социумах Галактики после падения Хозяина сработает вторая возможность. Так и вышло — правда, быстрее, чем предполагал длинноволосый мечтатель с Новой Голубой.

Конечно, здесь сошлось много условий. Амбициозные миллиардеры, которых не устраивает чрезмерно децентрализованная экономика Конфедерации и ее антитрестовское законодательство. Договорившиеся, вместо того чтобы грызться, планетарные мафиозные кланы. Предоставленая частным компаниям возможность набирать вооруженные охранные подразделения, введенная дурацким указом по подсказке — и при весьма весомой поддержке — тех, кому это выгодно. И, наконец, звериная, титаническая воля к власти нескольких человек, и в первую очередь — отставного контр-адмирала Ямамото Тацуо. Ким ничего раньше не слышал об этом человеке: девятнадцать лет назад он был еще никому не известным капитаном третьего ранга на Эриадорской базе Космофлота. Однако Ким ясно видел, что авторы прочитанной им компиляции сами не очень понимали, что произошло. Они никогда не видели воплощенного Зла, а Ким видел и Хозяина, и Тролля Хо. И теперь все понял сразу, как только прочитал, с какой нечеловеческой легкостью и везением Ямамото обошел все расставленные ловушки — и учения на далекой Акаи, и массовые аресты в Солнечной Системе, и облаву на Хелауатауа…

Да, теперь этому человеку уже не очень нужна нарийя. Теперь он силен не вооруженными отрядами, подчиняющимися ему — ему теперь неважно, пленены эти вояки или уничтожены, хотя, конечно, ему хотелось бы иметь нечто подобное под рукой. Но силен он теперь силой Зла, которая вошла в него, как только достигла определенной концентрации.

Проще говоря, хотя новый Сатана и невозможен, но у сил Зла опять появилась точка кристаллизации. Пусть новый глава не вездесущ, как поверженный Хозяин, пусть он даже не так силен, как карикатурный Тролль Хо. Но он есть, и теперь не он служит Злу, а Зло — ему.

Впрочем, есть еще один вариант: за ним стоит кто-то еще. Зло в своем чистом, инфернальном виде не существует само по себе. При Хозяине его потоками кто-то управлял, причем управлял вполне технологичными способами… Но с этим вариантом стоит подождать, так как доказательств его правильности почти нет. Хотя, хмыкнул про себя Ким, наименее правдоподобные версии вроде этой часто оказываются самыми верными.

Последнее, что известно о Ямамото — что днем 16-го он стартовал с Хелауатауа на ТГ-торпедоносце в погоне за…

Так, сказал себе Ким, к этой компании я еще вернусь, а теперь пока подумаем о Тауке.

Итак, с парня сняли реплика.

Биоклон, которым имеет честь являться г-н Ким Волошин — это абсолютно точная белковая копия исходного организма. ЕМ, или энергомасса, которой г-н Волошин имел честь являться в прошлое свое появление здесь — это энергетический сгусток, точно копирующий исходный организм. С обычной точки зрения — с точки зрения осязания, зрения, обоняния и т. п. — разницы между биоклоном и ЕМ просто нет, разница проявляется лишь в способах их создания и в разных свойствах при релятивистских скоростях. А вот реплик — это биоробот, на который проецируется программно копируемая личность исходного организма.

Где-то здесь, в недрах Валь-де-Марна, был построен робот, затем в его мозг вписали личность Таука с некоторыми программными поправками. Важнейшая из них такова: Таук знал о том, что Сардар — реплик, но Сардар этого не знал и был уверен, что он сам и есть Таук. С этим, кажется, ясно.

Реплик в качестве агента засылается в самое сердце нарийи. Он производит там огромное впечатление, потому что, во-первых, у него отлично сработанная легенда, а во-вторых, потому, что он крутой парень и доказал свою полезность. Он становится важной шишкой, сам Ямамото уважает его — по крайней мере, внешне. И вот шура дает нарийе, своему боевому органу, указание провести учения на Акаи. Цель учений — отработка техники захвата планет земного типа. Та стратегия и тактика, которая будет разработана в ходе учений, станет образцом при дальнейшем захвате восемнадцати основных планет Конфедерации — Эриадора, Стагола, Элисиума, Тол Эрессеа, Мундо Нуэво, Чжунго и других. Подточенная экономически усилиями шуры, Конфедерация и в военном отношении склонилась бы к ногам нарийи, затем федеральное правительство либо рухнуло бы само — как это случилось в свое время в ходе Первой Смуты, — либо было бы сметено десантом на Землю, и на месте Конфедерации в Галактике возникла бы новая Единая Земля, только объединяющая уже не семь миллиардов человек, как много веков назад, а почти сорок — империя золота, стали и бесконечного сытого довольства.

Реплик, Сардар, ведет свое воинство к Акаи. А Таук, настоящий Таук, уже находится на орбите этой далекой планеты с несколькими офицерами — правда, в лучших традициях нелепого конфедератского бюрократизма и скудоумия, земное начальство из каких-то сиюминутных соображений дает ему всего четверых гренадеров против двух десантных транспортов с самыми боеспособными, самыми подготовленными, самыми жестокими, беспринципными и кровожадными бойцами нарийи. Ким фыркнул: ничегошеньки не изменилось в земной бюрократии, даже в прочитанной им компиляции с недоумением и подозрением отмечен тот факт, что Таук сильно гневался, когда ему объясняли, что в силовых структурах Конфедерации введен режим строгой экономии.

И вот появляется Сардар и, вместо того чтобы подорвать собой прибывающее на учения руководство нарийи — начинает спасать своего старого дружка, который от нарийи, наивный бедняга, сбежал как раз на Акаи. Ах, как Таук был против подрыва Сардара! Опять-таки с недоумением и подозрением составители компиляции замечают, что Таук приводил странные аргументы — порядочность, воинская честь — странные в деле, где на карту поставлена судьба человечества. Странно, подумал Ким, составители думают, что я буду сочувствовать их аргументации, но почему-то я сочувствую Тауку…

Заметим, что Ямамото, невзирая на утвержденный выше его уровня — руководством шуры — план учений, не полетел ни на какую Акаи, остался на Земле-Большой. Почуял что-то.

Таук же видит, что Сардар пошел вразнос. Личность оригинала вступила в неразрешимое противоречие и с программными поправками, и с подсознанием, которое — хочешь не хочешь — чуяло истинное предназначение Сардара: в нужный момент взорваться и разнести на атомы все руководство нарийи.

А Таук-то, чистая душа, против этого истинного предназначения, о котором даже он, начальник Первого управления, узнал уже после ухода Сардара на Акаи. В тексте компиляции не было прямых указаний, но Ким (по своему прежнему опыту) прекрасно понимал, что, поскольку этого не знал даже руководитель столь высокого уровня, значит — программная установка исходила непосредственно от Начальника УБ и даже выше — от председателя комиссии по безопасности Галактического Совета и от аппарата Президента. А кстати, кто у нас сейчас Президент и Начальник УБ? Ким сел к настольному терминалу и, не выходя в Галанет, вошел под своим новым логином в служебную сеть УБ. Та-ак… Президент Галактического Совета Конфедерации Человечеств доктор Роберт Норман. А ведь я его помню — это тот самый Норман, который много лет назад выступал за автономию Чжунго и оказался прав. Ну что ж, это не самый дурной вариант… Правда, говорят, Норман смолоду был связан с какими-то то ли ультралевыми, то ли ультраправыми, то ли фундаменталистами, то ли еще с кем… нет, не помню… А кто начальник УБ?

— Опа, — пробормотал Ким вслух и закашлялся: последние четыре часа он молчал. Осенью сорок третьего, после избрания Нормана Президентом, 89-летний маршал Лепелье (тот самый, который девятнадцать лет назад, при Киме, уже руководил УБ, будучи еще бригадным генералом) ушел в отставку, и теперь в этой должности трудился… бригадный генерал Отто Кауст! Ким рухнул обратно в кресло. Кауст… Странно. Кауст был девятнадцать лет назад его непосредственным начальником, заместителем начальника GCD. Он же был приличный мужик, хоть я его и недолюбливал, думал Ким. Откуда такие варварские методы — взорвать? Нет, не понимаю. Может, приказ Президента? Так Норман же вроде пацифист?! Был, во всяком случае, пацифистом…

Так вот, Таук был против. Он, видите ли, привык драться с открытым забралом. Что ж, уважаю. Он все делает честно. Подает рапорт о выходе из операции. Его непосредственный начальник — это, кстати, Глумов, девятнадцать лет назад — начальник GCD (значит, Кауст обошел его по службе), теперь — первый зам Кауста — соглашается, но приказывает Тауку хотя бы дезактивировать взбесившегося Сардара. И Таук, взяв флаер, летит ловить ополоумевшего робота.

Все. Дальше начинается черт те что, и тут уж Ким вполне мог понять, почему пять-шесть ветеранов-генералов в панике востребовали тень легендарного Майка Джервиса, то есть его, Кима.

Таук больше не выходит на связь с Акаи. На следующий день аппаратура перестает фиксировать Сардара. Вызвать Таука невозможно, поскольку на орбите уже висят транспорты нарийи и их нельзя спугнуть. Проходят сутки, и сканер одного из разведывательных спутников, развешанных по далеким мертвым орбитам Акаи кораблем гренадеров, фиксирует перемещение двух флаеров от района посадки яхты Сардара до района, где прекратилась фиксация робота. Затем в том районе происходит субъядерный взрыв мощностью почти сто килотонн. Видимо, это взорвался Сардар.

Начинается операция по захвату сил нарийи. Транспорты с бойцами, как и предполагалось, два гренадера уводят за несколько световых лет от Акаи, к месту вечной ссылки. Заменивший Таука офицер вдвоем еще с одним гренадером отчаянно бросается на яхту Сардара: поскольку ее хозяин взорвался не на борту, как планировалось, ее тоже надо брать. Там десантный бот квартирьеров нарийи, варварски зачищавших планету перед учениями, там яхта Сардара и еще одна яхта, на которой прибыли члены нарийи. Кроме Ямамото, конечно. Гренадеры берут все три корабля буквально голыми руками. Выясняется, что на борту только мелкие сошки и техперсонал. Все начальство — двенадцать высших руководителей нарийи — полетело требовать отчета от Сардара. Видимо, он все-таки рванул из-за их присутствия, как и планировалось?

Самое интересное начинается ровно через тридцать часов после взрыва. Господин Таук как ни в чем ни бывало, под своими собственными позывными, логином, паролем и т. п. — то есть, несомненно, это именно он — выходит на связь с Глумовым, своим непосредственным начальством, и спокойно сообщает, что похищен с Акаи некоей странной силой и находится в Космопорте Галактика. Проверяют. Да, сигнал идет из Космопорта, и его источник — капитан первого ранга Таук.

За сорок пять часов — от связи до связи — парень пересек Галактику. Восемьдесят тысяч парсек от Акаи до Космопорта. Самым быстрым кораблям фотоактивного привода на такой путь требовались сотни лет, инерционникам — от ста десяти суток. Самый быстрый на сегодняшний день корабль — «Джон Гленн», яхта нового, джамперного типа — может проделать то же самое за семь-восемь суток. В Галактике пока всего тридцать девять подобных кораблей, и 36 из них принадлежат Космофлоту Конфедерации. К моменту этих событий девять кораблей-джамперов стояли в доках Земли-Большой, двадцать шесть — в порту приписки, на Луне, на последнем командующий Космофлотом адмирал флота Монтейру Лобату совершал инспекционную поездку в районе Верхнего Края, в девяти килопарсеках вверх по Оси. Из трех частных джамперов два стояли на стапелях Земли-Большой под отделкой, один транспортировался на частном буксире, не будучи включенным. Таким образом, версия с использованием джампера, шаткая сама по себе, отпадает.

Но Таук пересек Галактику меньше, чем за двое суток. Да, тут попахивает чем-то сверхъестественным.

Проходит еще несколько часов, и Таук присылает в Управление страннейший рапорт, вновь — из Космопорта. Он опять не сообщает, каким именно способом попал в Космопорт с Акаи за считанные часы, но утверждает, что он, во-первых, на контакте — с кем, в Космопорте-то? — во-вторых, с ним один из несчастных с Акаи, бхикку Сакамото, единственный уцелевший монах из монастыря общины Сингон, сожженного бандитами нарийи; и, в-третьих, он — Таук — просит об отставке или хотя бы об отпуске, потому что обязан найти и спасти остальных, похищенных с Акаи одновременно с ним: этого своего приятеля, журналиста Лорда, и двух детей планетолога Мартена, которые якобы тоже сейчас в Космопорте.

Кауст шлет Тауку личное послание на автоответчик регистра. Да, ему предоставят отпуск, но он обязан сначала дать полный и исчерпывающий отчет о том, что же, в конце концов, происходит; и желательно — лично. Если у него нет времени для полета на Землю, то пусть хотя бы явится в посольство Конфедерации в Космопорте. Похоже, что Таук подозревает в этом ловушку, потому что он не отвечает.

Неизвестно, каким образом ему удается покинуть Космопорт, не въехав в него легально; во всяком случае, предпринятое земным УБ беспрецедентное массированное сканирование регистрации зон отлета всего Космопорта показывает, что Легионер Таук не покидал его. Зато внезапно обнаруживается, что пятого апреля Космопорт вполне легально покинул Йонас Лорд, а с ним — дети Мартена; регистрация приняла их документы как легальные, но УБ проверяет их реквизиты и выясняет, что, хотя личные номера совпадают с имеющимися в регистре Института планет земного типа, документы эти фальшивые. Разумеется, властям Империи об этом открытии никто не сообщает. Больше того, на следующий день обнаруживается, что по этим студенческим билетам федеральное консульство на Тартаре (Ким вспомнил мрачный Тартар и поежился) только что выдало совершенно легальные земные паспорта. Консула можно понять: Тартар охвачен трехсторонней гражданской войной между имперскими властями, обезумевшим от разрухи и голода населением и бандами «Лайтнинга», которые планету до этой разрухи и довели. В подобной ситуации консул, естественно, стремится спасти как можно больше граждан Конфедерации, очутившихся на этой несчастной планете. Он открыл регистр Института, увидел там указанные в студбилетах номера и фамилии и с чистым сердцем выдал паспорта. Разумеется, консулу не стали сообщать, что студбилеты были фальшивые, так что никакого наказания он не понесет.

Через сутки эта троица — нет, уже четверка, к ним присоединилась встреченная ими на Тартаре сводная сестра Лорда, гражданка Ашдола — обнаруживается на Хелауатауа. Это единственное место, куда им удалось сбежать с Тартара в последний момент перед объявлением там осадного положения. Поскольку Хелауатауа — подопечная территория Конфедерации, у них там поначалу не слишком много проблем. Их документы проверил и зарегистрировал милейший Садриддин Резакули, тот самый, что отправлял Кима, Реостата и всех остальных с Хелауатауа на Телем много лет назад. Будучи весьма преклонных лет от роду, бобо Садриддин не потерял ни остроты разума, ни способности к анализу; он — на взгляд Кима, совершенно справедливо — решил, что никакой опасности для режима Хелауатауа эта компания не представляет, и позволил им отправиться с резервного космодрома, на котором они высадились, в Колонию.

И тут опять — случайно ли? — в дело вмешивается Компания. Хотя, как только с Акаи было получено сообщение о ликвидации большей части руководства нарийи, в Солнечной системе прошли массовые аресты мелкой сошки «Лайтнинга» и других официальных прикрытий нарийи. Несколько весьма заметных функционеров — главным образом, принадлежащих к «Лайтнингу» — сумели сбежать на двух мощных кораблях. Один вступил в бой с ПВО Управления по режиму Хелауатауа и был сбит. Другой же — ТГ-торпедоносец — сумел сесть в районе, где скрывались остатки разгромленных охранных отрядов нарийи.

Ямамото таки уцелел! Хитрый лис, он был как раз на этом корабле! И у него в трюме стоит новенький джампер — тот самый, что числится буксируемым. Точнее, джампер у него стоял. Эти четверо — Лорд, его сводная сестрица-астлин и Мартены — умудрились, когда боевики нарийи (случайно ли?) захватили их, каким-то образом угнать джампер и сбежать. Ямамото поднял за ними торпедоносец, но опоздал: прямо с орбиты джампер ушел в гиперскачок. На ТГ-торпедоносце гнаться за джампером бесполезно: даже если идеально точно взять направление, инерционности торпедоносца хватит примерно на десятую часть дальности прыжка джампера. И, пока торпедоносец станет разгоняться для следующего прыжка, джампер уйдет так далеко, что найти его будет невозможно даже теоретически.

Это было 16 апреля. Позавчера. С тех пор об этом джампере сообщений не поступало: видимо, ребята отсиживаются где-нибудь во Внешней Сфере — там, где ни Ямамото, ни нам их не достать.

А Таук, оказывается, тоже покинул Космопорт. Каким образом — неизвестно. Впрочем, для специалиста его уровня это — проблема небольшая. С начальством, опасаясь ловушки, он теперь общается исключительно через «отложенные послания». Первое такое послание приходит с орбиты Тартара, второе — уже 16-го — со станции Толиман. Таук сухо дублирует уже известную информацию о том, что Лорд, его сестра и Мартены захватили джампер, выражает свое сожаление по поводу того, что не может лично явиться к начальству, информирует об уходе Ямамото с Хелауатауа — и опять исчезает. Исчезает, хоть плачь! Дело доходит до того, что УБ конфиденциально обращается к не слишком-то дружественной полиции Станции Толиман с просьбой проверить, не находится ли на Станции некто Легионер Таук. Станционная полиция (древняя, как сама Станция, каста, в которой служат наследственно и пожизненно) после очень тщательной проверки сообщает, что такого человека на Станции нет. А им верить можно. Во-первых, Станция — не Космопорт, ничего не стоит без особого шума, но абсолютно досконально прочесать ее всю. Во-вторых, наследственная полиция Станции во главе с седобородыми старейшинами была бы страшно уязвлена, если бы ей не удалось найти в своем хозяйстве пусть даже заблудившегося муравья. Так что Таука уже действительно нет на Станции. Вот ведь жук! Полиция на всякий случай просеивает все транзитные файлы последних дней и обнаруживает, что вечером 16-го Станцию Толиман покинули двое подходящих по описанию людей: некто Дик Стингер, белый 30-летний подданный Империи, и некто Акутагава Рюноскэ, желтокожий 17-летний гражданин имперского доминиона Санго. Эти двое, идеально подходящие под портретное описание Легионера Таука и Сакамото Ёсио, вылетели рейсом компании Shrimp & Plaice на Комп.

Вот уж странно, страньше не придумаешь, как сказала бы Алиса! Если Таук — жук, а он таки жук, он должен понимать, что Комп в такой ситуации — ход если не наихудший, то, во всяком случае, далеко не лучший. Почему? А вот почему.

Комп, третья планета системы Толиман I — это самый большой компьютер во Вселенной, волей истории построенный не на планете, а внутри ничем не примечательной, безжизненной лунообразной планеты. Тысячу лет назад будущий Комп принадлежал Кальеру, быстро растущей и весьма экспансивной цивилизации потомков черноволосых, желтокожих и узкоглазых переселенцев с Корейского полуострова. Как все кальерские планеты (сейчас их пять, но тогда было намного больше), планетка носила порядковый номер — кажется, Кальер VI. Девятьсот лет назад Пантократор Иеремия IV попытался оттяпать планетку у Кальера, так как на ней — вернее, внутри нее — обнаружились исполинские месторождения таких полезных субстанций, как германий, цезий, медь, золото и обыкновенный кремний. Короткая война не дала результата. Более того, многочисленный даже по тем временам гарнизон планетки взбунтовался и отпал от Кальера. Затем лидер повстанцев, генерал Хван, сделал умнейший ход. Разрозненные планетарные компьютерные сети тогда начинали объединяться в Галанет благодаря удешевлению нуль-связи. Генерал, ни с кем особенно не советуясь, пустил в Галанет «бродячее письмо». Это, конечно, предосудительно, как любой спам, но письмо сработало, потому что генерал в нем весьма убедительно обещал откликнувшимся на него специалистам по компьютерному «железу» и программистам всяческие златые горы. И он дал им златые горы — замирившись с бывшей метрополией и с Пантократором, срочно распродал огромные оружейные запасы планеты и начал строить для будущих переселенцев города. Десятки тысяч специалистов хлынули на Комп. Самые смелые проекты реализовывались за год-полтора. За компьютерщиками последовали строители: Большой Компьютер стремительно разрастался, занимая своими периферийными устройствами, массивами памяти, энергостанциями и охладителями внутренность планетки. По мере того, как один за другим подключались к архитектуре Компьютера раскаленные почти до тысячи градусов по Цельсию моря жидкого германия — составные части Главного Процессора — невообразимая мощь Машины привлекала на планету все новые волны программистов со всего Мира. Говорят, что на протяжении тридцати лет больше половины всех компьютерщиков тогдашних человечеств переехало на Комп, а десятки выпусков математических и кибернетических факультетов ведущих университетов Земли, Космопорта и Телема направились на эту безжизненную планету почти поголовно. Заваривший всю эту кашу генерал Хван был избран президентом новообразованного государства — Планеты Комп, потом Хван умер чуть ли не ста двадцати лет от роду — а Комп все продолжал расти. Он растет и сейчас, хотя мощность Большого Компьютера давно достигла «предела Маэды», позволяя теперь в режиме реального времени поддерживать половину услуг нуль-связи в Галактике и три четверти трафика всего Галанета.

Итак, гг. Стингер и Акутагава — то есть, судя по всему, Таук и Сакамото — на Компе. Туда они попали днем семнадцатого, то есть сутки назад. На тот момент, когда Киму готовили компиляцию, проверка только началась — Комп планета независимая, официальное обращение к его спецслужбам занимает некоторое время.

Такова диспозиция.

Следовательно, чего Ким мог ожидать? Что его пошлют вылавливать таинственно скользящего по Галактике г-на Таука. Ясно.

Все ли Киму здесь было ясно?

Посмотрим, подумал Ким. У него было еще минут двадцать, чтобы перекусить. Зверский голод. Еще бы, его же в исследовательском центре только бульоном напоили. Ким толкнулся ногами, откатывая кресло к простенькому, без всяких этих новомодных затей, квадратному лючку Доставки. Нет, ничего тут не изменилось. Выбирать было некогда, Ким ткнул пальцем в первую же строчку — неизвестный кулинарный шутник когда-то определил этот комплексный обед как «закуску командированного», под этим названием, некогда фольклорным, он теперь и фигурировал в меню. Ким усмехнулся: эта самая «закуска командированного» была первым, что он съел на Земле после первого прилета — тогда, девятнадцать лет назад по местному времени, после события, в архивах фигурировавшего как «Художественная самодеятельность», то есть после низвержения Хозяина.

Лючок со знакомым толчком осветился изнутри, Ким провел по нему рукой, убирая, и извлек заказ. Рыбный салат, пара упитанных тигровых креветок, куриное мясо с картофельным пюре и горка крохотных томатов, ломтик дыни и стакан апельсинового сока. Это и была «Закуска командированного». Что ж, с возвращением в будущее, полковник.

Это навсегда. В прошлый раз Ким — тогда Майк — вернулся. Он был энергомассой, а ее можно возвратить в исходную личность.

Но теперь он — биоклон, а биоклон слить с оригиналом нельзя.

Так что — давай, полковник Волошин. Терпи…

После получения задания Волошину предоставили два дня отпуска. Два дня — потому что за этот срок должен был прийти ответ с Компа и подготовлен личный корабль Кима. Не испытывая никакого желания сидеть эти два дня в унылой гостинице, Волошин попросил разрешения слетать в свой дом в Хаттула, у озера Ванайя в Финляндии. Он страстно любил это место, хотя купил дом когда-то чисто случайно. Там он рассчитывал привести мысли в порядок.

Все сложилось один к одному. Его скар, собственный отличный скар, за который плачено было девять тысяч — жуткие деньги, даже дом стоил только пятнадцать! — оказывается, так и стоял в Валь-де-Марне; только с оперативной стоянки, где Ким его оставил в 26-м, машину год спустя отогнали в отстойник.

Все не так уж и дурно, утешал Ким себя, спускаясь на неторопливом эскалаторе в недра здания. Статус мой высок, как никогда. Полковник могущественного Управления! Спецжалованье — не три тысячи, как полагалось бы по штату, а пять с половиной тысяч в месяц. Свой скар. Свой дом.

Правда, есть еще задание. Найти Таука, вернуть его на Землю, разгрести всю эту ситуацию.

Отделить двадцать мешков бобов от кофейных зерен и познать самого себя.

И — один. Теперь и навсегда. Рита осталась там. С тем Майком. Настоящим. Сейчас они, скорее всего, едут по «пятерке» в южном направлении, чтобы выехать на Шестую авеню возле «Королевского кота».

Терпи, полковник Волошин. Терпи.

Скар стоял в самом дальнем углу отстойника, среди какой-то рухляди — поломанных электрокаров, грузовиков с растрескавшимися куполами, раздолбанных ремонтных платформ… Ким стащил с машины тонкий, почти невесомый пластиковый чехол. Скар 24-го года выпуска, да еще и этой модели — «Ситроен Астерикс» — это то же самое, что в конце XX века разъезжать на «Бентли» 60-х годов: пижонская, антикварно дорогая роскошь.

Ким наклонился. «Астерикс» сидел точно на шине подзарядки. Значит, полетит сразу. Он положил руку на опознаватель у пилотской двери. Дверь, чмокнув, открылась, и «Астерикс» Кимовым голосом сказал:

— Приветствую на борту. Давно не виделись.

«Давно» самим Кимом, тогда еще Майком, устанавливалось на срок десять дней. Правда, растянулось оно на девятнадцать лет. Но все равно было приятно.

Ким открыл заднюю левую дверь и кинул на сиденье чемодан и купленный вчера форменный космофлотовский рюкзак. В рюкзак была упакована выданная ему одежда (с некоторыми добавлениями, приобретенными во внутреннем универмаге Валь-де-Марна), а в чемодане, помимо блокнота и документов, помещалось оружие — «питон», две коробки патронов к нему, двадцать цилиндров для «скрэчера» и сам «скрэчер» — полученная вчера поздно вечером в арсенале Управления модель «хеллфайер 700». Модель была устаревшая, но что делать — из всего лучевого арсенала Ким умел пользоваться только им и искренне считал, что лучше оружия для ближнего боя в помещении (например — в космическом корабле) просто нет. Все дело в том, что именно «хеллфайером 700» был вооружен девятнадцать лет назад шкипер Роби Кригер по прозвищу Реостат, и именно из этого оружия он сделал тот выстрел в челноке, опускавшемся на поверхность Компа с орбитального причала — выстрел, спасший Киму жизнь.

Конечно, Ким не собирался стрелять в Таука… Пока Ким не заснул (а случилось это уже под утро), а потом — и все утро, он думал над тем, что ему предстояло. К тому моменту, как он влез в скар, он понял, что верит Тауку.

Верил он ему, и все тут. Ким хорошо помнил, как федеральное начальство, вроде бы ужасно прогрессивное, исполненное либеральных ценностей и политической корректности, идиосинкратически реагировало в 23-м на «Художественную самодеятельность» — операцию, которую Ким и компания завершили с блеском и которую вовсе не федеральное начальство начинало! Так что нынешнюю панику, охватившую УБ при необъяснимых перемещениях Таука через всю Галактику за один день, Ким мог если не понять, то хотя бы объяснить.

Но увидеть Таука он хотел. В отличие от начальства — даже от Рубалькабы — Ким понимал, что Таук не играет на руку противнику, не пытается повести своекорыстную игру (например, полавировать между Lightning и властями Конфедерации), и — самое главное — он не стремится к какой-то собственной выгоде… Просто парень столкнулся с тем, что сам считает действительно серьезным. А своему начальству он не верит. Нет, Таук не враг. Ведь он племянник Фродо, для Кима это значило куда больше, чем тысячи других аргументов — для руководства Конфедерации. Ким просто хотел найти Таука и разобраться. Помочь ему, если надо. Если я в таком случае не выполню данного мне задания (думал Ким) — что ж, никто не просил этих господ вытаскивать меня сюда и всовывать в это дело.

Пока Ким так сам с собой рассуждал, скар уже прошел над севером Франции, над Фландрией, и за полосой немецких земель сверкнуло море. Из еды на борту, конечно, ничего не было. Правда, в бардачке Ким обнаружил невскрытый пакет чипсов, но когда вскрыл — немедленно перелез назад и выбросил в мусорник. Девятнадцать лет — не шутка. Зато эта находка навела Кима на мысль обследовать все закутки машины: пусть по его времени прошло и не девятнадцать лет, за шесть лет с лишним он успел забыть все. В бардачке нашлись солнечные очки, карта центральной Финляндии (Ким любил бумажные карты и часто сверялся не по навигатору, а по ним), пара жетонов на заправку и термобритва. Ким провел рукой по подбородку — брить пока было нечего, вместе с волосами он лишился и своей модной бородки.

Справа от сиденья был еще сейф, настроенный на пальцы Кима. В нем Ким нашел тридцать два доллара и какую-то мелочь. Под задним сиденьем отыскались его собственные тапки для дальних полетов, пара старых журналов и ручка, которую, помнится, в последний день он как раз долго искал.

В гардеробе висела зимняя куртка — а вдруг в другое полушарие лететь? — и непромокаемый плащ, который, как Ким помнил, полагался по комплектации скара при покупке.

Ким вернулся на сиденье пилота. Впереди, среди первых разрозненных шхер Балтики, белесо светились льдины. Все-таки апрель в этих краях — еще почти зима. Скар деликатно напомнил:

— Внимание! До Турку шестьдесят километров. По требованию наземной навигации меняю коридор на посадочный.

Ким, невидящим взглядом уставившись в монитор навигатора, думал о своем. Если мне здесь придется драться — просто как бойцу — я минуты не выстою. Как боец я здесь никто. Но есть одно «но». Только одно, но ради этого «но» руководство УБ не пожалело бюджетных денег — кстати, немаленьких — чтобы заказать вызов из прошлого тени грозного Майка Джервиса.

Ментальный щит.

В моем времени, думал Ким, это никак не ощущалось и не регистрировалось. Даже не знаю, все в мое время были такими же или Тот, Кто провел нас сюда в первый раз, знал, что Ким Волошин и впрямь чем-то отличается от прочих.

Каждый человек этого времени представляет собой некий потенциал психосилы. Условно потенциал этот определяется количеством единиц под названием «вуаль». Сорок вуалей — развитая эмпатия, способности к психотерапии, повышенная психосенситивность. Бывает у одного из тысячи. Сто вуалей — психотерапевт высшего класса, прогнозист, священник-чудотворец, а может быть — «управленец», то есть коллега Кима, с великолепным чутьем и нюхом. Бывает у одного из ста-двухсот тысяч. Есть еще уникумы. Вот Легин Таук, например. В юности у него было триста тридцать вуалей (до трехсот шестидесяти в разряде), а теперь стало столько, сколько было у его учителя, Великого Ямадзуки — триста девяносто, то есть до четырехсот тридцати в разряде. Это исполинская мощь. Гораздо менее мощный Самуэльсен, тот доктор, который вылечил слугу Джервиса, мог повелевать огромными толпами, если было нужно (а нужно было один раз — когда добрые бангийцы решили сжечь доброго доктора на костре). Еще Ким вспомнил Гассана Багира, начальника полиции Лисса на Телеме. С тремястами вуалей Багир контролировал огромный город так, что происшествия серьезнее квартирной кражи случались в многомиллионном мегаполисе пару раз в месяц, а уж если случались — расследование по наводке начальника полиции в большинстве случаев занимало дня три. Когда Багир умер, численность лисской полиции пришлось увеличить почти вчетверо.

Все эти люди либо были обучены психотехнике, либо владели ею интуитивно.

Ким ей не владел. Больше того, в понятиях нынешнего времени он был практически необучаем. По количеству нервных связей его мозг был на десять процентов слабее любого современного. Поэтому свою психосилу он мог использовать только очень примитивно, очень неуклюже, временами даже очень глупо.

Но она, его глупая, нетренируемая и неуправляемая психосила, составляла в здешнем исчислении пять тысяч вуалей.

А это означало, что в этом мире Ким практически неуязвим.

Ну, то есть с атомной бомбой или массированным лучевым ударом ему, конечно, не совладать. Но вот пулеметная очередь в упор — пожалуйста. Если пулеметчик видит Кима до того, как нажмет курок, пули не попадают — и все.

Да разве в одних только пулях дело?

Любой человек этого времени (ну, почти любой), который видит Кима, обязательно исполнит любое, абсолютно любое его желание. Например, если Ким говорит про себя, что видящий его на самом деле его не видит — тот на самом деле перестает его видеть. Перестает вообще. И даже если многочисленные приборы будут буквально орать о том, что тут кто-то есть, Кима не увидят — показания приборов просто неверно истолкуют.

— Семь минут до посадки, — должожил скар.

— Ладно, ребята, — пробормотал Ким по-русски. — Не знаю, смогу ли я сделать то, чего вы от меня ждете. Но что я постараюсь разобраться — это факт.

Дом Кима совсем не изменился. Правда, в саду прибавилось кустов, деревья стали изрядно выше, живая изгородь разрослась и стала именно такой, как Ким когда-то хотел — густой и непролазной; но дом не изменился. Два этажа, двускатная черепичная крыша. Киберы, которые на время отсутствия хозяина были запрограммированы на еженедельную уборку, свое дело знали туго. Вовсе не их вина, что отсутствие хозяина так затянулось.

Скар опустился, как всегда, на дорожку перед ангаром, и когда Ким вышел и закрыл машину, она сама въехала в послушно раскрывшийся ангар. Ким пошел к дому, чувствуя, как теплеет в груди. Не зря все-таки я тогда выбрал именно это место, подумал Ким. Именно этот пейзаж — леса, холмы, озера, именно этот старомодный дом с темными стенами и стеклянными окнами.

И внутри ничего не изменилось. Ким даже специально открыл неприметную дверцу депо киберов, заглянул туда и сказал семи молчаливым белым черепашкам:

— Молодцы, ребята.

И они бравым хором карикатурных голосков ответили, как положено:

— Рады стараться, хозяин!

Ким собственноручно разжег огонь в камине, активировал блок Доставки и попытался сразу заказать еду, на что Доставка его собственным голосом сварливо откликнулась:

— После активации следует подождать не менее получаса, прежде чем делать заказ.

Ну да-да-да. Ладно. Ким прошелся по дому, разложил в кабинете привезенные вещи и вдруг решил пойти познакомиться с соседями: когда садился — видел, что вокруг появилось много новых домов, а там, где за домом раньше был пустырь, прямо за изгородью теперь виднелась чья-то новая черепичная крыша. Ким вышел с участка, обошел его и направился к воротам нового соседа. Очевидно, Кима заметили — то ли сам хозяин, то ли система наблюдения: калитка лязгнула и открылась, а мужской голос из глубины сада крикнул на линке:

— Здравствуйте, сосед! Заходите, пожалуйста!

Ким обошел покрывающиеся первыми листьями кусты сирени, слыша с другой их стороны приближающиеся шаги, и вдруг уткнулся взглядом кому-то в грудь.

Росту в самом полковнике Волошине было сто восемьдесят сантиметров, для нынешнего времени показатель весьма средний, так что ему нередко приходилось здесь сталкиваться с людьми выше себя. Но этот был какой-то особенный. Подняв голову, точнее — задрав ее, Волошин увидел нечесанную тронутую сединой бороду, спутанные, довольно длинные волосы, голубые пронзительные глазки на физиономии довольно-таки сурового, чтобы не сказать — зверского вида; все это — без всякой там шеи или прочих условностей, присущих менее внушительным фигурам — покоилось на могучих, в два охвата плечах. Киму навстречу протянулась титаническая лапища, заросшая столь же диким волосом, что и голова этого человека-горы, и неожиданно высокий, мягкий, интеллигентный голос негромко произнес:

— Здравствуйте. Рад встрече. Я видел, как ваш скар садился. Будем соседями? Меня зовут Миша.

— Здравствуйте, — по-русски отозвался Волошин, не без опаски пожимая гигантскую руку. — Меня зовут Ким.

— Опаньки! — воскликнул гигант по-русски, правда — с некоторым акцентом, выдававшим как минимум не землянина, если не впрямую уроженца Телемской Сибири. — Соплеменник, значит? Рад, рад. Пойдемте в дом. Чайку?

— Да что вы, Миша, — начал было Ким, — неудобно, я только заглянул познакомиться… — но голубоглазый исполин уже повлек его в свой дом, приговаривая:

— Ладно-ладно… А мы сейчас и познакомимся…

Короче, через пять минут Ким уже сидел в Мишиной просторной кухне на высоком табурете, перед ним высилась внушительная кружка финского светлого пива и горка всяческих морепродуктов, от креветок до ломтиков соленой рыбы по-телемски (в Кимово время это, впрочем, назвали бы чищенной воблой), а радушный Миша сидел напротив с такой же мощной кружкой, и они весело болтали.

Миша рассказал, что он — профессиональный космонавт, пилот, родом действительно с Телема, с Телемской Сибири, на Землю переехал давно, потому что по квоте обмена учился в Девятке — Девятом командном училище Космофлота имени Джона Гленна — а после выпуска смог и остаться работать в Солнечной системе и даже поменял гражданство. История была довольно сложная, но Ким понял так, что основным Мишиным мотивом была некая барышня из Санкт-Петербурга, последней на Земле русской столицы. Барышня вот уже двадцать лет пребывала Мишиной женой, был у них тринадцатилетний сын, но он сейчас находится в Вене, на втором курсе Политехникума, жена же неделями работает на Земле-Большой, на Титане. Сам Миша только что прошел курсы переподготовки на джампер, получил подзадержавшееся уже, по его мнению, года на четыре звание капитана первого ранга («засиделся в первых помощниках», — самокритично признавал он) и вкушал заслуженный, но, увы, недолгий отдых: максимум послезавтра он ожидал нового назначения.

Ким о себе говорил немного. Рассказал о «своей родине» — Славии, о Новиграде, где якобы вырос и учился, сказал, что теперь он — консультант Фонда развития традиционных культур и специалист по культуре России XVIII–XX веков. Миша, ярый поклонник родной культуры, мечтательно закатил глаза и с гордостью сообщил, что знает наизусть двенадцать песен Высоцкого. Здесь это было настолько же круто, как если бы в конце XX века некий, скажем, русский летчик на память знал бы «Слово о законе и благодати» митрополита Иллариона. После второго наполнения литровых кружек появилась гитара, и они вдвоем совершенно немузыкально, но с огромным энтузиазмом проорали «В заповедных и дремучих…» в полном восторге друг от друга, после чего совершенно логично на столе явилась поллитра, соленые огурцы (как выяснилось, собственноручно растимые и засаливаемые Мишиной супругой) и горячие фаршированные перцы из Доставки. Миша совершенно искренне считал их исконно-посконным древнерусским блюдом, и у Кима не достало духу его разубедить. Миша некоторое время рассказывал Киму, что вообще-то практически не пьет, Ким рассказывал ему о себе то же самое, потом они пели «Спасите наши души», потом смахнули по скупой мужской слезе, потом на стол явилась еще одна поллитра, Миша вскрыл, случайно не уронив, вторую банку огурцов и, долго путаясь в кодах, все заказывал из Доставки что-то «абсолютно фантастическое и совершенно русское», оказавшееся на поверку вполне приличной квашеной капустой, в меру хрусткой, в меру едучей, в меру с маслом. Ким вполголоса полуспел-полупроговорил «Я — Як-истребитель», чего Миша никогда не слышал, причем Ким предварительно объяснил, что это — песня о пилотах; так что, когда он дохрипел ее, Миша уже рыдал в три ручья. Они добили вторую и долго договаривались, что третью не будут. За переговорами доели огурцы, капусту и остывшие перцы. Потом Миша, еще довольно твердо беря аккорды, спел еще что-то, Ким подпевал, но что именно — не запомнил. Потом они было решили пить чай, но почему-то не собрались, а стали опять есть креветки и воблу. Потом Ким смущенно сказал, что почему-то совсем не в форме, на что Миша великодушно ответил, что Ким настоящий русский, держится отлично и что любого телемита, если он не сибирянин, такая доза валит почти насмерть, если они вообще ее осиливают, а худосочные портмены, например, ее и осилить не могут, и что Мише дико повезло с таким соседом, поскольку тут обитают в основном финны, ребята хорошие, но чужие, а он здесь уже семь лет живет и все без компании, хотя что он тут бывает-то, месяца два в году, три от силы. Они с грехом пополам поднялись, и Миша повел Кима домой, но его волосатая лапища больше мешала Киму идти, а не помогала, но Ким, как вежливый гость, ничего говорить ему об этом не стал. Примерно минут через пятнадцать (Миша все показывал прелести своего сада) они добрались до ворот и долго прощались. Как Ким дошел до своего дома — он уже не помнил. Помнил, что упал на крыльце. Потом помнил, что объяснял Доставке, почему не будет сейчас ею пользоваться. Потом случайно нашел аптечку, приложил ко лбу сразу две таблетки алкофага, не смог подняться на второй этаж, рухнул в гостиной на диван, героическим усилием снял штаны, натянул на себя плед и отрубился.

Он проснулся в шесть утра. Голова была абсолютно ясная, чувствовал он себя выспавшимся и отдохнувшим: алкофаг постарался, заодно с алкоголем выведя из крови остатки наведенных клонированием токсинов. Умывшись и позавтракав, Ким вышел на крыльцо и увидел, что с Мишиного участка взлетает скар. Видно, Миша заметил соседа: скар сделал круг над участком, и Ким увидел, как пилот машет ему рукой. Волошин помахал ему в ответ, и скар унесся на юг. Полетел назначение получать, подумал Ким и побрел в дом — посидеть за Галанетом, разобраться, что и как творится в этом мире теперь.

Вечером ему на браслет позвонил Рубалькаба и сказал:

— Ешь бананы.

По странной, уходящей в прошлые века традиции Управления так предупреждали о том, что завтра — вылет на задание. Разговор шел по сверхзащищенному каналу, но Гонсало любил традиции. Впрочем, он тут же продублировал открытым текстом:

— Завтра, в пятнадцать по тихоокеанскому, ты вылетаешь из Третьего калифорнийского челночника рейсом А-24224. Челнок идет на Землю-Большую, ты пересаживаешься на служебный корабль, который будет ждать тебя в закрытом секторе «Гиацинт Фуксия» внутри Красной хорды Титана. Впрочем, все это содержится в инструкции, которую я тебе высылаю.

На терминале у Кима пискнул приход почты, вполголоса мелодично пробил сигнал предупреждения о секретности сообщения.

— Удачи на Телеме, — сказал тем временем Гонсало.

— Почему на Телеме? — удивился Ким.

— Мы час назад получили ответ с Компа, — ответил генерал. — Таук и Сакамото сегодня утром по абсолютному времени покинули Комп и вылетели на Телем.

Ким помнил, как когда-то его поразил первый полет на Землю-Большую в челноке. Теперь — на удивление — встреча со всем этим через столько лет никакого волнения не вызвала. Просто было приятно, что он снова видит все это.

Земля теперь такая зеленая и уютная только потому, что вся тяжелая индустрия выведена на Землю-Большую. Марс такой прекрасный и обжитой только потому, что Земля-Большая снабжает его водой, кислородом и субъядерным топливом. Все дальние космические рейсы начинаются не с Земли, а с Земли-Большой: между Планетой и космосом сообщение идет только на экологически чистых гравилетах. Так дело обстоит со времен Смуты, конца Единой Земли и создания Конфедерации.

Причем Земля-Большая — это вовсе не индустриальный ад над зеленым патриархальным раем Земли, как можно было бы подумать. Земля-Большая — величайший в Галактике полигон новейших технологий, форпост самой что ни на есть передовой науки и техники. Хотя это — тоже искусственное сооружение, она нисколько не напоминает Космопорт. Это — сооружение дискретное, комплекс из тысяч исполинских Хорд, вращающихся вокруг Солнца в планетарной плоскости по орбитам между поясом астероидов и Юпитером, а также вокруг Юпитера, седлая его спутники, и дальше — неимоверно далеко, до самого Сатурна и его спутников: один из крупнейших хордовых «кустов» берет начало у Титана. Земля-Большая — первое место в Галактике, где реализована транспортная система «рапид» — то, что фантасты прошлого звали «нуль-транспортировкой». Реализация рапида на планетах пока слишком сложна и дорога, в Космопорте имперские ученые еще бьются над своим аналогом этой системы, а вот на Земле-Большой уже тридцать лет можно попасть из Хорды в Хорду, даже самую удаленную, практически моментально — войдя в одну кабину и выйдя из другой.

Здесь обкатывается много других супертехнологий. Например, все сотрудники институтов, лабораторий, заводов, верфей, космодромов Земли-Большой на работе носят на голове нечто типа рид-сенсоров или наушников. Это вебберы, терминалы первой в мире компьютерной сети с прямым съемом биотоков мозга — технология, которой понадобилось полторы тысячи лет, чтобы обойти знаменитый Парадокс Рабиновича. Веббер — дорогая штука, на Земле его может себе позволить только высшее федеральное начальство или топ-менеджеры крупнейших корпораций, а здесь ее носит каждый федерал, то есть сотрудник федеральных организаций.

Жить и работать на Земле-Большой, быть федералом, а не землянином — очень престижно. На Хордах трудится не меньше трех миллиардов людей, из них больше трети живут там постоянно. Именно Хорды — основная база земного Космофлота. Именно здесь базируется Флот Синего флага — ударная военная сила Конфедерации. И, кстати, именно здесь находятся основные — помимо расположенных на Земле штабов — структуры Управления Безопасности.

Ким прибыл в закрытый сектор «Гиацинт-Фуксия» — одно из средоточий мощи Синего флага — в час дня по абсолютному. К этому моменту он уже проработал легенду и теперь смотрел в прозрачную броню челнока, мысленно прокручивая детали. Впереди росли слабо освещенные далеким Солнцем серебристые гроздья конструкций Хорды, одной из тысяч Хорд Земли-Большой. Потом купола Хорды закрыли все поле зрения, воздвиглись и разошлись антиметеорные поля, слабо светящиеся в случайных потоках разреженных газов стравления, распахнулась пасть шлюза, и корабль втянулся внутрь сектора.

В сектор вышел уже не полковник УБ Волошин. В сектор вышел миллионер Ким Волошин, преуспевающий медиа-магнат с далекой и мало кому даже в Конфедерации твердо знакомой, но богатой Славии.

Еще бы! Как Киму, полковнику УБ Конфедерации, выполнять свое деликатное задание на Телеме — территории Империи? Конечно, такое прикрытие — эксцентричный богач с далекой федеральной Периферии, путешествующий на арендованном корабле — представлялось наиболее удачным. Естественно, о том, кто таков богач на самом деле, знал только капитан арендованной машины, который в оперативных вопросах должен был подчиняться своему пассажиру.

В холле, залитом ярким светом, неотличимым от солнечного, миллионера Волошина встретили несколько вежливых (преувеличенно вежливых, сказал себе Ким) людей в белых комбинезонах. Трое мужчин (белый, азиат и черный) и две женщины (азиатка и белая) будто сошли с пропагандистских плакатов времен создания Конфедерации. Господа федералы были увешаны всеми своими федеральными цацками: на головах — обручи с вебберами и микрофонами, на груди — смарт-карты с именами (одновременно визитка, пропуск и кредитка), на поясах — блокноты и мощные усилители связи. Они очень старались выразить миллионеру Волошину некоторое уважение — еще бы, он заплатил за аренду корабля, немалые деньги внес в федеральный бюджет — но получалось у них это плоховато: презренный денежный мешок мог их, гордых федералов, кормить и поить, но в систему их федеральных ценностей не вписывался. Правда, багаж миллионера — космофлотовский рюкзак и скромный, но дорогой чемодан — ему помогли вынести из челнока и донести до шлюза. Ему выдали все, что полагалось по договору аренды: личный веббер, мультиком и персональный кей. Потом четверо из пяти господ федералов удалились, а азиатская барышня с такой гордостью, будто это она сама его только что построила, показала Киму в прозрачный участок брони шлюза и сказала:

— Вот ваш красавец.

Ким глянул в шлюз. Ему стоило большого труда сохранить невозмутимое лицо: в освещенном со всех сторон доке висел грушевидный, черный, блестящий, словно вулканическое стекло, новенький с иголочки джампер.

— Это «Вездеход», — сказала сопровождающая. — Серийный номер сорок пять. Неделю назад мы спустили со стапелей пять новых машин этого типа, позавчера завершены ходовые испытания. Наш пилот-испытатель дошел на «Вездеходе» до Трех Сердец во Внешней сфере Ядра Галактики и вернулся через трое суток после старта. Вы будете довольны машиной. Сейчас я познакомлю вас с новым капитаном «Вездехода».

Шлюз открылся, и Ким Волошин ступил на борт джампера.

— Приветствую на борту, — услышал он мягкий, интеллигентный голос и обернулся. Взгляд его уперся в чью-то широченную грудь, затянутую в форменный белый парадный комбинезон Космофлота Конфедерации. Ким поднял глаза, увидел тронутую сединой спутанную бороду, голубые глазки, вислые мрачные брови под сверкающей парадной фуражкой — и едва не расхохотался.

— Капитан Муханов, — невозмутимо продолжал Миша. — К вашим услугам, господин Волошин. Вот мой помощник, лейтенант Ливингстон.

Рост лейтенанта был чуть выше, чем у Кима, было у нее узкое спокойное лицо с голубыми глазами и золотая коса в руку толщиной, а лет ей на вид было двадцать три — двадцать четыре.

— А это бортинженер «Вездехода» мичман Лахти, — продолжал Миша.

Щеголеватый уставной взмах рукой. Мичман была заметно моложе лейтенанта, и тоже блондинка, но не с голубыми глазами, а с серыми. Да-с, на «Вездеходе» (в отличие от господ федералов в шлюзе) с расовым балансом было слабо. Мичман Лахти унесла вещи миллионера Волошина в каюту, на верхний ярус, лейтенант Ливингстон с разрешения капитана вышла в рубку, а провожатая Кима пожелала клиенту счастливого пути и удалилась. Шлюз закрылся, и Волошин остался в холле вдвоем с капитаном первого ранга Мухановым.

— Ну ты и жук, — растроганно проговорил Миша по-русски. — Консультант по истории России, а? Я ведь поверил, представляешь? А я ведь tozhe zhuk! — Тут он окончательно переключился на телемско-сибирский диалект. — Nu, idisuda, palkovnick Voloshin, yetit' tvayu… Миша облапил Кима и хлопнул по спине, едва не вышибив из него дух.

— Chertofski rad, — сказал он наконец и выпустил Кима (тому на секунду представилось, как после такого дружеского объятия он осыпается на пол свежевыжатой пустой шкуркой). — Чертовски. Первая моя работа на Управление, и сразу с таким классным чуваком. Но — тш-ш-ш! Мои барышни специалистки вроде бы неплохие — я с ними, правда, только один день знаком, но рекомендации у них отличные. Но, как ты понимаешь, про тебя они ничего не знают, кроме официальной легенды. Учти, что раскрыть им тебя я могу только при явных признаках ситуации первого или нулевого уровня, так что сам легенду не ломай. Впрочем, не мне тебя учить.

Он еще раз хлопнул Кима, на этот раз по плечу, едва не выбив ему руку из плечевой сумки, и спросил на линке:

— Желаете присутствовать в рубке при старте, господин Волошин?

— С удовольствием, капитан, — ответил Ким, входя в рубку вслед за ним. — Кстати, капитан, как ваше имя?

За ними в рубку вошла бортинженер.

— Михаил, — ответил Миша, садясь в кресло центрального поста перед монолитной, угольно-черной выпуклой консолью, изогнутой вдоль брони. — Зовите меня Миша.

— В таком случае, для всех вас я — Ким, — объявил Волошин. Демократичный периферийный миллионер — гораздо лучше, чем надутый спесью периферийный индюк, подумал он.

— А я — Марша, — слегка оттаяла лейтенант Ливингстон.

— Хайке, — тоненьким голоском пропела бортинженер.

— Отлично, — заключил Миша. — Так-то оно лучше. Ну что ж, приступаем. Предстартовый прогон. — Он вдел правую руку в такт-сенсор. — Марша, за вами… или мы на «ты»?

Марша улыбнулась, окончательно оттаяв:

— Конечно, на «ты», Миша.

— Замечательно. Марша, за тобой вся навигация и связь. Хайке, за тобой энергетика и жизнеобеспечение. Оборонные системы в резерве за мной. Ким, надень веббер и подключись… ну, скажем, к восьмому каналу, будет интереснее.

Броня вокруг стала прозрачной, Ким увидел стены дока, а через веббер в его мозг пошла трехмерная картинка, дорисовавшая весь объем помещения. Миша же прокашлялся и начал «предстартовую молитву», на джампере неожиданно короткую:

— Корабль, готовность!

— Яхта-джампер «Вездеход» приветствует капитана Муханова, экипаж и пассажира, — басом отозвался корабль.

— «Вездеход», предстартовый тест, — сказал Миша, и все три члена экипажа одновременно сделали что-то на пульте перед собой.

— Тест прошел. Все системы, 100 %, - гордо отрапортовал «Вездеход».

— Молодец, — похвалил его Миша. — Тогда даю стартовое задание. Покинуть «Землю-Большую», выход на подразгонную траекторию в коридор Юг-Верх-Юг, понижение 122 градуса, при выходе на точку готовности к прыжку запросишь направление, если я сам не дам раньше. Понял?

— Понял, капитан, — смиренно произнес корабль. — Стартовую службу?

— Давай.

Мелодично пискнуло. Пожилой женский голос сказал:

— Объединенная стартовая служба Земли-Большой, оператор Мэй.

— Джампер «Вездеход», капитан Муханов, — ответил Миша. — Путевой лист отдаю вам.

— Подтверждаю получение, — согласилась невидимая Мэй.

— Прошу разрешения на старт.

— Заказанный коридор освобождается через двадцать секунд, — откликнулась Мэй.

Миша торопливо вдел в такт-сенсор и левую руку, девушки опустили ладони в углубления своих участков пульта, Ким поплотнее уселся, положил руки на подлокотник и пробормотал:

— Ну, с Богом.

Миша одобрительно кивнул, и в этот миг оператор Мэй сказала:

— Джампер «Вездеход», старт разрешен. Счастливого пути.

— Спасибо, — ответил Миша. Ким увидел, как свод дока почти мгновенно распахнулся. Свет в доке погас, над кораблем в черноте блеснули звезды, и Миша плавным и легким движением вывел джампер наружу.

Волошин увидел купола Хорды, вдалеке — массивное золотисто-коричневое тело Юпитера, еще несколько хорд Земли-Большой в разных направлениях, и джампер, набирая скорость, пошел по своей траектории — субъективно вверх; ускорение в пару g ощутимо прижало Кима к креслу, но, впрочем, скоро отпустило. Корабль сообщил:

— Готов к прыжку.

— «Вездеход», режим прыжка на дальнюю дистанцию, — сказал Миша. — Точка входа по команде, точка выхода — северный выходной сектор планеты Телем, системы Толиман-I. Расчет расхода энергии.

— Считаю, — ответил корабль. — Готово. Предполагаемый расход — семь процентов.

— «Вездеход», прими команду на гиперпереход, — сказал Миша. — Делай!

В глазах у Волошина потемнело, а когда он пришел в себя, под кораблем белели выпуклые гряды облаков над гигантским, в горизонт, куполом сине-зеленой планеты с непривычными очертаниями материков.

Это был Телем, Автономная Конфедерация в составе Империи Галактика.

После Земли и Марса Телем — древнейшее из поселений человечества. Первые поселенцы распахали здесь целину более полутора тысяч лет назад. Это потом переселенцы потоками пошли на Ашдол, Эрну, Стагол, Эриадор и Кальер — многочисленные и благодатные планеты системы Толимана. Первым все-таки был Телем.

Ныне население Зеленого Мира, как его принято именовать, составляет четыре с половиной миллиарда человек. Наряду с Землей и Космопортом это — один из важнейших центров галактической цивилизации. Телем не столь уютен и изыскан, как Земля, и не столь богат и комфортен, как Космопорт, но он очень пестр, многообразен и интересен. Здесь интересно и бывать, и работать, и просто жить. Здесь находятся два из десяти лучших университетов Галактики, четверть ресурсов Галанета имеет в адресе домен. tel; здесь расположен Веселый Лес — крупнейший в Галактике центр киноиндустрии, где снимается каждый третий фильм в мире; здесь проходит легендарный ежегодный Фестиваль Музыки Мира, где месяц подряд играют сорок тысяч музыкантов со всей Галактики; здесь живут величайший комик Вселенной Карл Булла и Голос Неба — Агидель Бронски; сюда, как мухи на мед, слетаются хиппи, родстеры и всякие прочие галактические бродяги; здесь — центр Церкви Сущего и Вселенской Православной Ортодоксии, здесь живет Богдо Далай Лама; здесь базируются NTelem и Berthelsmann, крупнейшие концерны шоу-бизнеса, и тысячи ведущих музыкантов Вселенной. Стать популярным на Телеме означает стать популярным в большей части Галактики. И еще: если крупнейший центр потребления культурных благ — Космопорт, то Телем — крупнейший центр их производства.

Телем — это три материка. В восточном полушарии расположены два: Телемская Тюрингия — к югу от экватора, Телемская Сибирь — к северу. На Тюрингии в быту все еще сохранился старый немецкий язык; на Сибири из шестисот миллионов населения почти полмиллиарда говорят по-русски, это — самое крупное в Мире русскоязычное поселение, куда крупнее, чем полтора десятка малонаселенных русских анклавов в Китайской Евразии на Земле. Но, при всей Кимовой симпатии к Сибири, не она и тем более не маленькая субтропическая Тюрингия определяют лицо Телема. Лицо Зеленого мира — его западное полушарие, протянувшийся от одного полярного круга до другого исполинский континент Телемская Тоскалуза.

Площадь Тоскалузы почти равна площади земной Евразии, но на ней нет ни вечной мерзлоты (кроме самых южных и самых северных окраин), ни обширных пустынь, ни безжизненных горных стран, так что населена она довольно плотно. Здесь обитает больше трех миллиардов людей. Столица Тоскалузы — великий и страстно любимый Кимом город Лисс, где живет почти сорок миллионов человек. И это далеко не единственный большой город в Тоскалузе. Ким в прошлые приезды на Телем бывал в Сент-Андресе, том самом, в пригородах которого находится Веселый Лес. Сент-Андрес тянется на триста с лишним километров вдоль восточного побережья Тоскалузы, и население его превышает население столицы почти в полтора раза! А есть еще Грейтер Сидней, Гленн, Леннон — каждый из них не меньше Нью-Йорка тех времен, откуда Ким был родом. По сравнению с этими гигантами, восьмимиллионная Нова-Москва, столица Телемской Сибири, да и крупнейший город Сибири — десятимиллионный Гагаринск кажутся захолустными городишками.

Население Тоскалузы в массе своей говорит на тоскалузском диалекте английского языка. Он не очень похож на английский прежних времен, но овладеть им даже проще. И, естественно, все говорят на линке. Кстати, «базовая теория межъязыкового символьного моделирования» — то, с чего тысячу лет назад началась разработка линка — была придумана именно здесь, на Телеме, в Лисском университете.

— С прибытием! — сказал Миша.

— Вот это машина! — восхитился Волошин. — С Земли-Большой до низкой орбиты Телема за семь минут!

— Лучшая в мире машина! — с гордостью заявила Марша. — Энергонасыщенность на двенадцать процентов больше, чем у первой модели, обсчет навигации идет на семи слоях, а не на пяти, да и СЖО…

— Марша, — укоризненно проронил Миша, и девушка, смутившись, замолчала. Хайке прыснула. Марша смущенно проговорила:

— Просто очень хорошая машина…

Все захохотали. Отсмеявшись, Миша посерьезнел:

— Марша, Хайке, режим. Марша, запроси у диспетчерской службы возможность посадки на Лисском космодроме.

Марша коснулась длинными пальцами нескольких участков консоли и проговорила:

— Здесь яхта-джампер «Вездеход», бортовой номер передаю пакетом, Космофлот Конфедерации Человечеств, приписан к Земле-Большой. Прошу посадки на Лисском космодроме.

— Объединенная диспетчерская орбит Телема, — послышался густой мужской голос на фоне красивого аккорда позывных, и другой, тоже мужской, голос сказал:

— «Вездеход», бортовой номер принят, диспетчер тридцать два-двенадцать. Посадка на Телем временно закрыта. Вынужден просить вас лечь на нейтральную орбиту или временно состыковаться с орбитальным портом. Варианты орбит и стыковок передаю.

— Диспетчерская, варианты приняты, — ответила Марша и перевела взгляд на Мишу. Тот немедленно (и очень выразительно) продемонстрировал удивление на своей суровой физиономии, и Марша тут же спросила: — Какова причина отказа в посадке?

— «Вездеход», временное закрытие посадок применяется ко всем судам и кораблям, не имеющим телемской приписки, — объяснил диспетчер. — Решение о возобновлении посадок будет принято после восемнадцати по абсолютному, когда кончится голосование.

— Голосование? — переспросила Марша.

— Телем сегодня голосует, — несколько удивленно произнес диспетчер. — Разве вы не знаете? Сегодня на Телеме — референдум.

Миша молча хлопнул себя по лбу и быстро закивал. Марша, взглянув на него, сказала:

— Диспетчерская, мы поняли. Варианты рассматриваем.

Миша взглянул на консоль и показал Марше один палец.

— Диспетчерская, принят первый вариант нейтральной орбиты, — озвучила выбор капитана Марша.

— «Вездеход», передаю орбиту под вас, — отозвался диспетчер. — После восемнадцати запрашивайте возможность посадки, если будут вопросы или изменения — вызывайте в любой момент.

Диспетчерская отключилась.

— Вот так так, — сказал Миша. — Доигрались соотечественнички. Референдум, значит!

Видимо, непонимание на лице Кима было написано столь явно, что капитан тут же очень официально предложил ему:

— Ким, сейчас четырнадцать десять по абсолютному. Я думаю, будет правильно, если ты пока посмотришь те материалы у себя в каюте.

Ким кивнул и встал.

— Сообщите мне, если будут новости.

Никаких «тех материалов», которые Киму нужно было бы срочно посмотреть в каюте, в природе не существовало, и Миша это знал. Он просто намекнул, чтобы пассажир пошел почитал новости по Телему.

Что ж, Ким понял намек. Устроившись у себя в роскошной, истинно миллионерской каюте — двухметровой ширины кровать, виброкресло, сон-кресло, виртотеатр — и надев веббер, он раскрыл блокнот и вышел в Галанет.

Первые триста лет своей истории три государства, ныне составляющие Телемскую конфедерацию — Тюрингия, Сибирь и Тоскалуза — были независимыми. В состав свежесозданной Империи Галактика они попали после недолгой, но вошедшей в историю своей бессмысленной жестокостью Телемской войны. Положив в этой бойне пятьдесят тысяч собственных солдат и триста сорок тысяч телемитов, второй Пантократор Роберт I не одержал убедительной победы, но, скорее, склонил Телем к капитуляции шантажом, угрожая применить субъядерное оружие. Телем покорился, но Империи он нужен был не просто побежденным, а лояльным. Во всей тройной системе Толимана Пантократору тогда принадлежал только Ашдол, который уже был связан с Империей массой договоров и обязательств, но по ряду причин — в первую очередь из-за крайнего неблагополучия местного человечества, преодолеваемого весьма дорогостоящими усилиями — служить сильной имперской базой он не мог. Такой базой мог быть Телем, но для этого он должен был стать очень лояльным.

Телем был «принят под покровительство Галактической короны» как есть, в виде конфедерации трех республик, и Пантократор включил в свой титул слова «Наследственный и пожизненный Президент Автономной Конфедерации Телем». Телем сохранил свою валюту (правда, неконвертируемую вне планеты и даже на самой планете имеющую хождение только наравне с имперской маркой), свою полицию, свой флаг (только в паре с имперским), автономию школ и университетов от имперского Министерства образования и даже свой маленький космофлот, правда, только планетарный, без права включения в него межзвездных кораблей. Империя получила сильную базу, позволившую создать надежный экономический и военный противовес Единой Земле (а позднее — Конфедерации Человечеств). Сотни тысяч телемитов на службе короны стали цветом имперской науки, Звездного флота и даже гвардии Пантократора. Правда, с телемитами было много проблем — они имели весьма вольный нрав и не терпели ущемления своих личных и гражданских прав, но в масштабах Империи это было нестрашно.

Недовольство имперской властью тем не менее существовало на Телеме всегда. Для себя Ким пояснил это так: скажем, в императорской российской армии служило много офицеров-поляков, и хорошо служило, но это не мешало полякам в массе своей ненавидеть власть царя. Так же примерно было и здесь.

Для недовольства имелось много причин.

Во-первых, Телем платил большой имперский налог, на добрых десять процентов больше, чем любая планета прямого правления и даже больше, чем колонии. Во-вторых, хотя на Телеме и была своя полиция, все вопросы государственной безопасности всецело лежали на Службе Безопасности Империи, персонал которой на Зеленом Мире был едва ли не более многочисленным, чем местная полиция. И в этом персонале не было ни единого телемита. Ни одного телемита не было и в отборных дивизиях Звездной Пехоты, размещенных в Тоскалузе, Тюрингии и Сибири. А бремя содержания и Управления СБИ по Телему, и Специального Телемского Пехотного Корпуса лежало опять-таки на самом Телеме. Ну и, в-третьих, космический флот. Самая богатая, древняя и утонченная планета Империи имела под своим флагом всего несколько тысяч планетарных кораблей устаревших моделей! Но самым унизительным было все-таки положение в духовной сфере.

СБИ тщательно отслеживала и пресекала «антиимперскую деятельность» во всем, в чем только могла ее заподозрить. Унизительная цензура, скандальные прекращения лекционных курсов в университетах из-за «недопустимо сепаратистского» освещения событий истории, позорные разгоны невинных краеведческих кружков и обществ по изучению телемской культуры… СБИ даже нанимала хакеров для «заваливания» серверов со «слишком телемским» содержимым, пусть даже размещенных вне Империи.

В довершение всего — это почему-то особенно ущемляло гордость телемитов — высшие командные должности и в Звездном флоте, и в Звездной пехоте, и тем более в гвардии могли занимать только имперские дворяне, которых на республиканском Телеме не было и быть не могло. Поэтому за всю тысячелетнюю историю службы в Имперских силах не было ни одного телемита в звании выше капитана первого ранга или полковника. Даже астлинские князья и господари, бывало, становились в Звездной пехоте генералами — это с колониальным-то подданством! Телемиты — никогда.

Таков был фон. Долгие века ничто не менялось ни в лучшую, ни в худшую сторону.

И вот пришел 3940 год, когда в тайных недрах Космопорта Галактика компьютер Хозяина, исподволь подталкивавший Империю к войне с Конфедерацией и все человечества — к окончательной гибели, инспирировал последний акт этой многолетней драмы.

Первого октября от имени Пантократора, к тому моменту уже пятнадцать лет лежавшего в глубоком анабиозе, компьютер издал Указ о введении чрезвычайного положения и «особого режима отношений» с Конфедерацией.

А тридцатого сентября Управление СБИ по Телему завершило расследование так называемого «дела сорока». Дело было шито белыми нитками: были взяты сорок профессоров, аспирантов и студентов Лисского университета, которым инкриминировалось создание «тенденциозного сборника статей». Как на грех, сборник этот был посвящен истории экономических и культурных взаимоотношений Телема и соседнего Стагола, когда-то принадлежавшего Единой Земле, а затем, в числе первых сорока девяти Планет-учредителей, вошедшего в состав Конфедерации. Как на грех, в сборнике было несколько (да что там, довольно много) мест, из которых явствовало, что авторы не одобряют налоговую и культурную политику Империи на Телеме и, больше того — о ужас! — на примере Стагола доказывают преимущества экономической системы Конфедерации.

Руководство Телемского Управления страшно возбудилось. Еще бы, такая возможность продемонстрировать рвение! Не успел Пантократор издать Указ, как мы уже раскрыли заговор, имевший целью отложить Телем прямо в состав Конфедерации!

Короче говоря, утром второго октября все сорок «заговорщиков» (девять преподавателей, двенадцать аспирантов, девятнадцать студентов — двадцать один мужчина, девятнадцать женщин) были расстреляны во дворе внутренней тюрьмы Управления СБИ, и казнь была продемонстрирована по телевидению с верноподданническими комментариями.

Лисс восстал в тот же день. Вслед за Лиссом поднялись сотни тысяч, миллионы людей в Гленне, Ленноне, Грейтер Сиднее, затем — в Нове-Москве и Гагаринске в Сибири. Поднялись — и откатились: впервые за тысячу лет Специальный корпус показал, что не зря ел хлеб Пантократора. С невиданной жестокостью Корпус за сутки подавил восстание. Там, где восставших поддержала местная полиция, Корпус вступил с ней в бой и практически во всех случаях разгромил.

Погибли почти сорок тысяч человек. Кварталы Лисского и Гленнского университетов пылали. Гленнский сдался через день, все уцелевшие преподаватели, студенты и сотрудники были арестованы. Лисский держался. На пятый день пали все двадцать его корпусов, кроме исполинского четырехсотметрового небоскреба Главного здания. Там в почти полном составе забаррикадировались ректорат, химический, первый медицинский и биологический факультеты — от первокурсников до седовласых профессоров во главе с ректором, академиком Лионзо. В семь вечера перестал откликаться на звонки ближайший к Главному Второй корпус — второй медицинский и агрикультурный факультеты. Из Главного здания было видно, что арестованных студентов и преподавателей выволокли из здания в наручниках и увезли в «воронках». Спецназ стал стягиваться к Главному корпусу, и находящихся внутри предупредили, что на полночь назначен штурм и лучше бы они сдались сами. Тогда Лионзо провел последний ученый совет Университета, в котором, благодаря самой совершенной на Телеме сети внутренней связи, участвовали все находившиеся в здании — любой мог высказаться прямо со своего боевого поста. Так случилось, что мужчин в здании было больше, чем женщин, и поэтому большинство проголосовало за то, чтобы приказать женщинам уйти. Все женщины голосовали против, но их голосов не хватило. Невзирая на мольбы студенток и преподавательниц оставить их и дать умереть рядом с мужчинами, Лионзо отправил их прочь. Сантехники подвалами вывели их на линию метро, откуда они выбрались на поверхность. Некоторые скрытно подобрались к оцепленной территории Университета, чтоб хотя бы увидеть, как все будет на самом деле, и засвидетельствовать это когда-нибудь потом. Тем временем в лабораториях шла подготовка к последнему бою, и, когда бронетранспортеры снесли подъезд здания и в парадный холл ворвались первые спецназовцы, из здания на территорию Университета, заполненную тысячами солдат, хлынули потоки наскоро сваренных отравляющих газов. Противогазы спецназовцев, хорошо защищающие только от слезоточивого газа, не выдержали…

В самом здании уцелело только чуть больше трехсот человек на самых высоких этажах. На территории квартала погибло две тысячи спецназовцев, в здании — почти девятьсот преподавателей и студентов, в том числе и ректор Лионзо.

Утром шестого октября по всем каналам связи Империи выступал Пантократор Роберт XII, только что выведенный из анабиоза и более или менее вошедший в курс дела. Указ от первого октября был отменен. Возвращался статус-кво. Конфедерации были принесены глубочайшие извинения. Особенно Его Величество остановился на телемской ситуации. Он объявил, что арестовывает все руководство телемского управления СБИ и все командование Специального корпуса. Мало того: он и в центральном аппарате Службы Безопасности Империи, имеющей тысячелетнюю историю, провел определенную чистку и даже поменял ее название — из СБИ сделал ее Министерством Имперской Безопасности, назначив новым министром популярного в народе имперского посла на Кальере (старый начальник СБИ, вместе с Робертом лежавший в анабиозе, не пережил выхода из анабиотической ванны и умер от инфаркта). Пантократор объявил траур по всей Империи и соболезнование родственникам погибших. Он сообщил, наконец, что сам летит на Телем — и прилетел на следующее утро, страшно худой и заросший длиннейшей бородой. Не дождавшись его прилета, застрелились с десяток чиновников, включая вице-президента Телема (то есть фактического наместника Пантократора на Зеленом Мире) и генерал-губернатора Тоскалузы.

Роберт полностью сменил состав СБИ и Корпуса на планете, всех участвовавших в подавлении мятежа офицеров обеих сил разжаловал в рядовые и отправил служить на Периферию, отменил цензуру, разрешил телемитам занимать высшие командные посты в Империи (и сразу назначил новым командиром Корпуса свежепроизведенного телемского генерала), на три процента снизил налоги и ввел «политику открытости и плюрализма мнений». Это, конечно, было немало. Но главный вопрос не был решен. Телем оставался в составе Империи. И если никем, кроме ничтожной горстки диссидентов, этот момент раньше не подвергался серьезному сомнению, то теперь вся планета говорила только об этом.

Прошло пять лет. Пользуясь новым, дырявым как решето, законодательством, телемские фирмы переориентировались на новые рынки. Грабительский вывоз продовольствия в Космопорт в счет налогов был прекращен, зато нашлись новые источники доходов — тот же Стагол, к примеру, обнаружил, что ввозить товары с Телема дешевле, чем доставлять их с Земли-Большой. А политическая рознь продолжалась. После первого приступа либерализма Пантократор очухался и обнаружил, что Телем стремительно уходит из-под его власти. В речах Пантократора, касавшихся Телема, появились раздраженные, а потом и гневные ноты. А тут еще история с Зайнеманом, столь поучительная, что стоит изложить ее подробнее.

Родом из Телемской Тюрингии, Петер Зайнеман вырос на ферме близ уездного города Урвальд. Шестнадцати лет он закончил местное строительное училище и четыре года проработал в Урвальде, в небольшой строительной компании. Потом он вступил в Союз Развития. Это, если можно так выразиться, унионистская партия, проводящая на Телеме интересы Империи. Более верного имперского подданного, чем молодой Зайнеман, было трудно себе представить! Он сделал быструю политическую карьеру: в двадцать пять лет стал секретарем уездной молодежной организации Союза Развития, в тридцать — секретарем урвальдского партийного комитета, в тридцать пять — возглавлял комитет Союза Развития в Тюрингии. Когда Зайнеману исполнилось тридцать семь, тогдашний вице-президент Телема (одновременно — председатель Союза Развития) пригласил его в Лисс градоначальником.

Зайнеман развернулся сразу и широко. В городе грянула кампания по борьбе с коррупцией, и дюжины две крупных муниципальных чиновников с треском сели в тюрьму. Градоначальник железной рукой навел порядок в городском хозяйстве — коммунальных службах, транспорте и городской связи, — навел так, что многомиллионное население Лисса было готово носить его на руках. За двенадцать лет градоначальничества Зайнемана Лисс из замусоренного, задыхающегося в транспортных пробках, опасного и дорогого для жизни мегаполиса превратился в пусть очень большой, но относительно чистый, опрятный и вполне безопасный город. Зайнеман даже умудрился победить уличную преступность, легализовав «гражданские отряды самозащиты» и решительно реформировав городскую полицию. Потом грянул сороковой год.

Зайнеман не встревал в «дело сорока», поскольку в его компетенцию оно не входило. Однако восстание очень даже вторгалось в сферу его компетенции. В первый день градоначальник метался из СБИ в штаб Корпуса, пытаясь остановить кровопролитие. На второй, когда озверевшие, с побелевшими глазами спецназовцы рубили саперными лопатками демонстрантов на авеню Меррагод, а университетский парк заволакивали дымы, прикрывая строительство баррикад между корпусами, побледневший и заметно поседевший Зайнеман явился в резиденцию генерал-губернатора Тоскалузы и заявил, что если кровопролитие не будет немедленно прекращено и виновные не будут немедленно наказаны, он тут же обесточит и лишит подачи воды все имперские учреждения и прикажет городской полиции стрелять в спецназовцев. Генерал-губернатор посмеялся над Зайнеманом и приказал его арестовать, но тот прямо из приемной по своему мультикому отдал приказы городским электрическим компаниям, водоснабжению и полиции. Большая часть полиции действительно принялась защищать демонстрантов и даже кое-где отбросила спецназ, дав возможность безоружным толпам разбежаться. Подача воды и энергии на объекты Службы и Корпуса действительно прекратилась, и далеко не все они смогли перейти на автономные источники. Зайнемана ждал военно-полевой суд, но тут прилетел Пантократор, принялся наводить порядок, схватился за Зайнемана, как за образец верности имперским ценностям Порядка и Справедливости, и впопыхах назначил его вице-президентом Телема. Президентом, напомним — Наследственным и Пожизненным — был он сам.

Вице-президентство Зайнемана продлилось год. За это время он успел провести в местном Федеральном Собрании новые экономические законы, построить на площади Ризом в Лиссе монумент погибшим в октябрьских событиях (официально это именовалось «беспорядки октября 40-го»), присвоить Лисскому университету имя Марка Лионзо и выделить миллиард марок на восстановление зданий и научной базы, а также выплатить родственникам всех погибших — в том числе и родственникам пяти тысяч погибших бойцов Специального Корпуса — по сто тысяч марок, причем не из местного бюджета, а из имперского, воспользовавшись для этого фондом свежесобранного имперского налога. Популярность Зайнемана взлетела до небес. И тут он сделал решающий шаг в своей карьере. В годовщину «беспорядков», в октябре 41-го, он выступил на траурном митинге и объявил, что выходит из «Союза развития» и, как вице-президент, уравнивает СР со всеми остальными общественными организациями, до общества филателистов включительно. Это означало — лишить проимперскую партию, куда из карьерных соображений вступали миллионы людей, всякой бюджетной поддержки.

Через неделю Зайнеман был снят, указ об уравнивании СР в правах во всеми общественными организациями отменен, но дело было сделано: почуяв, куда и откуда дует ветер, телемиты тысячами побежали из партии. Стало модным публично сжигать партийные карточки, заявляя о свей полной непричастности к кровавым преступлениям Империи на Телеме.

Зайнеман же уцелел. Время было не то, чтобы его посадить (хотя такая возможность, вероятно, не исключалась). Уже в декабре 41-го он предпринял следующий мощный шаг. На Телеме были объявлены выборы в Сенат Империи Галактика, представительный орган при Пантократоре: из трех телемских сенаторов двое (от Тюрингии и Тоскалузы) ушли в отставку по достижении 75-летнего возраста. Зайнеман выдвинул свою кандидатуру — и не от Тюрингии, где, как знаменитый земляк, имел бы преимущество, а от Тоскалузы. Новый вице-президент, Джек Шустер, в панике выдвинул против Зайнемана кандидатуру виднейшего телемского ученого — академика Симеро, но тот свою кандидатуру снял за день до голосования, и Зайнеман стал имперским сенатором от Телемской Тоскалузы при 69 % проголосовавших «за».

Ходили слухи, что, узнав об избрании Петера Зайнемана, Роберт XII топал ногами и всерьез заявлял, что не станет принимать у нового сенатора присягу. Однако принял и даже вежливо подал руку, хотя второго нового сенатора, Обершварца из Тюрингии, только что не целовал.

Обретя сенаторскую неприкосновенность, Зайнеман на первом же заседании Сената внес законопроект об объявлении на Телеме референдума о предоставлении независимости.

Сенат вернул законопроект на годичную — до следующей сессии — доработку.

Зайнеман не унывал, разъезжал по Тоскалузе и вел весьма грамотную и умелую агитацию за независимость.

Слово было сказано: независимость от Империи! Не только сам Пантократор, но и его министры, и сенаторы от метрополии и большинства планет прямого правления впали в неистовство, на всю Империю понося Зайнемана в частности и телемских сепаратистов в целом. Свежепереименованное Министерство Имперской Безопасности, со свойственной своим новациям неуклюжестью, сфабриковало два явно дутых дела, имевших целью доказать, что Зайнеман ведет планету не к независимости, а к вступлению в Конфедерацию. Дела оказались сфабрикованы настолько бездарно, что их не удалось довести даже до суда. Конфуз был очень смачный, особенно потому, что его с удовольствием подхватила и раздула ладно бы только телемская — космопортовская пресса, никогда не упускавшая случая пнуть Службу и быстренько отбежать подальше.

Законопроект Зайнемана в январе сорок третьего был принят. Референдум назначили на апрель сорок пятого, именно на тот самый день, двадцатого апреля, когда Ким прибыл на орбиту Телема…

Прикусив согнутый палец, Ким сидел в своей каюте и ругал себя на чем свет стоит. Ведь он мог бы почитать материалы по Телему, скажем, по дороге на Землю-Большую! Он мог бы въехать на Телем с другой легендой — скажем, просто как турист. А теперь — поздно. Конфедератский миллиардер на арендованном супердорогом джампере прибыл на Телем в день референдума — хуже быть не может! Теперь и впрямь придется сидеть на орбите до конца голосования. Иначе его появление может быть — и неминуемо будет — истолковано как попытка «определенных кругов Конфедерации» (неважно, каких именно, главное — «определенных») воздействовать на ход голосования.

Ким решительно раскрыл свой блокнот, подключил к нему веббер и вошел в телемский Интернет, воспользовавшись тем, что его новый гейт позволял неограниченное подключение к любому локальному провайдеру. Всего нескольких минут хватило ему, чтобы найти сервер Движения за независимость Телема и обнаружить, что на нем, помимо публично доступной зоны, есть еще ресурсы «только для членов», в том числе — канал прямой трансляции из штаб-квартиры Движения. Конечно, Ким не знал пароля, но зато обнаружил на входной странице закрытой зоны ссылку на канал Общалки, принадлежащий сисадмину штаб-квартиры. Что могло быть лучше? Бабочка Общалки светилась зеленым, значит, сисадмин был в сети. Ким вытащил из гнезда в торце своего блокнота тоненькую трубку видеокамеры и направил на свое лицо, потом включил видеоподдержку и вызвал сисадмина.

Тот появился в кадре буквально на секунду, недовольно глянул на незнакомое лицо и буркнул на тоскалузском:

— Sorri, aim dat bisi nau. Letz chat leiter, oki?

— Oki, oki, — отозвался Ким, фиксируя взгляд сисадмина и повторяя про себя: «Спокойно, парень. Я очень свой. Мне можно доверять. Мне можно сказать что угодно. У меня доступ к высшим уровням секретности». - Can ya giv mi da password fo laiv video chennel?

Сисадмин, видимо, даже не понял, что подвергся психоатаке — наверное, и правда был сильно занят: глаза у парня были красные, воспаленные. Он отвел рукой со лба длинные, давно не мытые волосы и простучал что-то у себя на клавиатуре. Блокнот Кима индицировал в служебной зоне видеовывода, что в буфере обмена Общалки появилось сообщение. Взглянув в буфер, Ким убедился, что это и есть пароль — бессмысленный набор из тридцати двух букв и цифр.

— Tankya, baddi, — вежливо сказал Ким и мгновенно вышел из Общалки, чтобы телемский компьютерщик не успел зафиксироваться на том, что получил странный вызов и зачем-то отдал кому-то незнакомому служебный пароль. Все-таки беспечный народ эти телемиты, усмехнулся Ким про себя, вводя пароль при входе на видеоканал. Он вспомнил, как много лет назад вместе с Ени ходил в гости к хакерам, которые бесплатно скачивали с серверов телецентра целые коллекции старинных и новых фильмов — собственно, те ребята тоже выманили пароли у сисадмина телецентра в Общалке, только без использования ментального щита: тот просто вводил пароль, не выключив видеокамеру, прямо у них на глазах.

Трехмерное изображение из штаба внезапно пошло прямо на зрительные нервы Кима, заставив его охнуть от неожиданности. Эффект присутствия был поразительный. Ким увидел, как десятки людей нервно курили, пили кофе, слышал возбужденные голоса, шелест принтеров, шаги. Единственное, чего Ким не мог — повернув голову, изменить угол зрения: камера была неподвижна.

Вдруг все присутствовавшие в штабе, кроме трех-четырех операторов связи за терминалами, поднялись, поворачиваясь в одну и ту же сторону, и мимо Кима — то есть мимо камеры, двумя выпуклыми стеклянными глазами которой Ким смотрел — через помещение, улыбаясь, пожимая руки, похлопывая людей по плечам, прошел высокий, широкоплечий, слегка горбящийся седой мужчина. Ким не сразу понял, что это и есть Зайнеман, а когда понял — подумал, что этото бязательно выиграет референдум и станет первым президентом независимого Телема. Такой уж вид был у этого человека.

В двух шагах от Кима, то есть от камеры, Петер Зайнеман остановился.

— Друзья, не унывать! — громко воскликнул он. — Я только что говорил с Маргарет из Избирательной комиссии. Восточное полушарие уже подсчитано, об этом объявят в восемнадцать по абсолютному, то есть в полночь по Лиссу. На Тюрингии — сорок два процента за независимость, сорок четыре — против…

— У-у-у! — гневно и разочарованно загудел весь штаб, но Зайнеман вскинул руку, и все затихли.

— Зато на Сибири — только семнадцать процентов против, семьдесят два процента — «за»!

— По полушарию — пятьдесят семь процентов «за», тридцать с половиной — «против», — мгновенно подсчитал какой-то юноша рядом с Зайнеманом.

Штаб зашумел.

— Спокойно, спокойно, ребятки! — поднял руки Зайнеман. — Через час Маргарет обещала мне дать первые прикидки по Тоскалузе — в семь вечера по Лиссу кончает голосовать Восточный берег.

И он, повернувшись, исчез из поля зрения камеры. Все стали шумно рассаживаться. Ким замер: в толпе сотрудников штаба мелькнуло знакомое лицо.

Ему пришлось прождать минут десять, пока девушка, заслонявшая от камеры интересовавшую Кима часть помещения, не отошла в сторонку.

Ким вгляделся.

Да. Кажется, ему повезло.

В глубине помещения, вдоль стены, стоял ряд отдельных столов, за которыми, видимо, находились какие-то важные лица. Несколько столов пустовали, за несколькими сидели, не отрываясь от терминалов, пожилые женщины. А точно посередине за столом, заваленным бумагами, развалился на стуле, с дымящейся чашкой кофе в руке, крупный, с выразительным носатым лицом мужчина лет пятидесяти с седовато-рыжими длинными волосами, забранными в хвост. На нем была черная кожаная куртка и майка с какими-то грозными надписями, и он оживленно, размахивая чашкой, беседовал с какими-то людьми.

Ким смотрел на него стереоглазами камеры и чувствовал, как теплеет в груди. Заодно у Кима рассеялись и кое-какие сомнения по поводу дела независимости Телема — раз уж этот человек принимал в нем такое деятельное участие.

Это был Роби Кригер, по прозвищу Реостат. Человек, плечом к плечу с которым Ким — тогда еще Майк Джервис — сражался против самого Хозяина много лет назад. Значит, после событий сорокового года он вернулся на Телем, на родину. Это замечательно. Ким встретится с ним — может, раскроется, может — станет изображать сына или, скажем, младшего брата Майка, и Реостат выведет Кима на Легина Таука.

В этот момент Реостат встал, поставил чашку и пожал руки поднявшимся собеседникам. Сквозь шум Ким расслышал, как Реостат говорит:

— Идем, я вас провожу до метро.

Его собеседники повернулись, и Ким окаменел.

Лицом к камере стояли двое. Один был очень молодой азиат — лет, наверное, семнадцати — чью сравнительно недавно выбритую голову покрывала черная щетинка. Он был в белых джинсах и синей джинсовой куртке. А рядом с ним стоял невысокий блондин с худым лицом, слегка обросшим коротенькой светлой бородой. На нем была кожаная шнурованная куртка в свисающих ремнях с металлическими пряжками и кожаные брюки — одеяние хайкера, любителя планетарного автостопа. Блондин глянул в камеру острыми темными глазами и отвернулся: Киму на мгновение показалось, что блондин почувствовал его взгляд. Впрочем, если все прочитанное об этом человеке — правда, то в этом не было ничего удивительного.

Блондин повернулся и первым пошел к выходу, вскинув на плечо кожаный рюкзак. Вслед за блондином зашагал азиат, процессию завершал Реостат.

Азиат в джинсовой куртке, безусловно, был монахом Сакамото Ёсио. А блондин в одеянии хайкера — это капитан первого ранга Легионер Таук.

Задача «найти» была выполнена. Правда, оставались задачи «остановить» и «вернуть», но над их реализацией Ким собирался подумать как-нибудь отдельно.

Ким отключился от видеоканала, снял сенсоры и пошел в рубку.

Часть вторая ПОБЕГ ПОД ПРИКРЫТИЕМ

Путь от Вальхаллы до Телема оказался — как, впрочем, и ожидалось — совсем недолог, чуть меньше двух абсолютных суток. Ранним утром двадцать второго Йон после долгих переговоров с телемской диспетчерской посадил корабль в Гринтауне — далеком пригороде Лисса. Сажать джампер на Лисском космодроме ему не разрешили. Ожидался визит Генерального министра Империи, а возможно — и самого Пантократора. Свыше семидесяти пяти процентов населения планеты на референдуме высказались за независимость Телема от Империи Галактика.

Сидя в рубке, весь экипаж «Лося» смотрел по местному телевидению выступление лидера сепаратистов Петера Зайнемана. Йон вывел картинку прямо в толщу брони, и они видели Зайнемана — высокого, сутулого, седого — стоящим буквально в нескольких шагах от них.

— Друзья телемиты, — говорил Зайнеман. — То, что произошло — конечно, победа. Наша общая победа. Победа всего Телема. Но в этот день я в первую очередь хотел бы обратиться к тем нашим согражданам, кто голосовал за сохранение Телема в составе Империи Галактика. Друзья, мне — да что там мне, всем нам — ни в коем случае не хотелось бы, чтобы вы восприняли объявленные сегодня результаты голосования как свое поражение. Нет! Нет и еще раз нет! Те двадцать один процент голосовавших, кто подал свои голоса против выхода из состава Империи, никоим образом не стали чужими тем семидесяти пяти с половиной процентам голосовавших, кто отдал свой голос за независимость, и тем трем с половиной процентам, которые не дали определенного ответа…

Дослушав получасовую речь Зайнемана, Йон повернулся в кресле и обеими руками почесал бритую голову.

— Н-да, ребята, — весело проговорил он. — Очередной яркий сюрприз в нашем захватывающем путешествии приготовил нам веселый Телем. Один великий поэт две тысячи лет назад сказал: завидна участь того, кто видел переломные минуты этого мира. Возрадуемся, о братие! Тут теперь такая каша, что разыскивать Легина и Ёсио будет особенно увлекательно. Но я носом чую, — Йон потеребил свой нос, заставив всех прыснуть, — что именно в такой каше, в самой ее середке, должен очутиться Легин. А что это значит?

— Это значит, что вашего друга следует искать где-нибудь поблизости от этого вождя, — хрипло сказала Дойт и прокашлялась: после влажных Тежу и Вальхаллы корабельный воздух казался ей суховатым. Визионное изображение продолжало мелькать в броне, заслоняя вид на летное поле крохотного Гринтаунского космодрома и на бесчисленные многоквартирные дома за деревьями хилого парка, отделявшего космодром от города. После речи Зайнемана шла реклама, и Йон приглушил звук; вдруг Клю вздрогнула и протянула руку:

— Смотрите!

Йон мигом обернулся и прибавил звук. Выпуск новостей продолжался.

— На заседании комитета Движения за независимость, состоявшемся в здании штаба Движения, Петер Зайнеман выступил с предложениями по возможному составу временного правительства переходного периода, которое, согласно статье 194 Конституционного уложения телемской автономии, должно быть сформировано не позже завтрашнего дня, — говорил ведущий. Но не эти слова привлекли внимание экипажа, а изображение.

— Так я и знал! — сказал Йон.

— Это Роби Кригер? — спросила Ирам.

— Ну да, — кивнул Йон.

Реостат с обычным своим победительно-насмешливым видом восседал через три или четыре места от Зайнемана. Это все-таки был Телем, и хотя сам Зайнеман был в костюме и при галстуке, вокруг наблюдалось немало странно одетого люда; так что рядом, например, с тучным лысым джентльменом в стеганом ватнике, накинутом на плечи поверх атласного халата с отворотами (джентльмена представили как будущего министра естественных ресурсов и продовольствия), Реостат в кожанке, майке с какими-то грозными надписями и с серьгой в ухе производил вполне обыденное впечатление. Реостата представили только по фамилии, сообщив, что он будет министром космического флота.

Камера повернулась. Реми и Клю одновременно воскликнули:

— Ёсио!

Действительно, среди толпившихся вдоль стен в штабе Движения отчетливо был виден Ёсио.

— Ну, теперь мы точно знаем, куда нам нужно, — уверенно сказал Йон.

В новостях пошел другой сюжет, и Йон, выключив телевидение, пробормотал:

— А вдруг Легин отзовется?

И набрал с пульта номер регистра Легина.

«НОМЕР НЕДОСТУПЕН», отозвалась система.

Йон попробовал еще раз с тем же результатом и запросил подробности.

«ЗАКРЫТЫЙ СЕРВЕР НЕ ПРЕДОСТАВЛЯЕТ ДОСТУП К НОМЕРУ», объяснила система.

— Тьфу ты, — вздохнул Йон. — Еще одна пакость. Что бы это значило, интересно?

Конечно, никто из экипажа ответить ему на этот вопрос не мог.

— Кто хочет в город? — спросил Йон/ — Ясно, мог бы и не спрашивать, все хотят. Значит, надо нам нанять минивэн.

— Это что? — спросила Клю.

— Наземная машина. Только побольше, чем автомобиль. Нас для автомобиля многовато.

— А почему не скар? — спросила Ирам.

— Это же Телем, — сказал Йон. — Тут законы такие. Чтобы водить скар — нужны специальные права, а у меня их нет. Может, у тебя есть?

— Нет, — спокойно ответила Ирам. — Только автомобильные.

— Ты водишь автомобиль? — удивился Реми.

— Ну, ты же водишь глайдер, — улыбнулась Ирам.

— Сравнила, — засмеялся Реми. — Какие же права нужны на глайдер?

— Реми, не говори ерунды! — Клю возмутилась наивностью брата. — Если б у нас на Акаи было сто миллионов глайдеров, неужели не понадобились бы права?

Реми, секунду подумав, кивнул:

— Точно. Это я чушь спорол. А у тебя, Йон, есть права?

— А как же. Дойт, есть?

— У меня же нет вообще никаких документов, — напомнила Дойт. — Я вожу машину, и права у меня были, но у меня их отобрали вместе со всеми вещами на Вальхалле.

— Ну, двое с правами — уже хорошо, — резюмировал Йон.

— Стоп, — сказала Дойт. — А как же я выйду в город без документов? А Эвис? Как мы пройдем паспортный контроль?

Йон почесал в бритом затылке.

— Да, это надо решить сейчас. На самом деле тут очень мягкие требования. Легин рассказывал, что его дядька как-то въехал на Телем, имея из документов только использованную гостиничную карту из Космопорта. Но нам надо… э-э… и паспорта у нас такие разномастные… Вот что, господа, давайте-ка я всем нам сейчас сделаю корабельные удостоверения. Все честь по чести — должность по судовой роли, имя, гражданство.

Развернувшись в кресле, Йон выдвинул из пульта клавиатуру и углубился в библиотеку корабельной документации.

Эвис встал, подошел вплотную к броне и замер, глядя на пригород. Далеко за плоскими крышами песочно-желтых и грязновато-белых дешевых муниципальных жилых кварталов Гринтауна высилось, полускрытое утренним туманом, что-то гигантское — как гора, но только, словно лес, состоящее из отдельных стволов. Подальше виднелась еще одна громада, даже более высокая, еле различимая сквозь дымку, но грозная своим величием.

— Что это? Горы? — спросил Эвис, не оборачиваясь.

Дойт встала рядом с ним, ее рука скользнула под его локоть.

— Нет, это дома. Небоскребы, гигантские здания. Мы сейчас к югу от города, значит вон те, что поближе — это Кула, остров на реке Лисс, а те, подальше — Вабампа. У нас дома были путеводители по Лиссу, я в детстве их разглядывала, но сама тут так ни разу и не побывала. Зато я в Космопорте была. Ой, а это что — второе солнце?

В разрывах облаков отчетливо блеснул Толиман II.

— Да, это Ясный Глаз, — ответил Эвис. — Как его здесь зовут, не знаю. Есть и Красная, третья сестра Взора и Ясного Глаза, но когда Взор и Ясный на небе, ее видно очень редко.

— У моей планеты только одно солнце, — сказала Дойт. — Оно называется Соль. Здесь такое синее небо… А у нас светлое, голубое.

— Ты жила в большом городе? — спросил Эвис.

— Кирнау большой город, очень большой, три миллиона населения, но я жила в пригороде. Два часа езды до университета. У нас был дом… тот самый, который взорвали. Маленький двухэтажный домик. Наверху две спальни, внизу кухня и гостиная. А в каком доме жил ты?

Эвис помедлил.

— Ну, родился-то я в городе, в отцовском доме. Отец мой, почтенный Пеннега, работает на резервном космодроме Космофлота Конфедерации (эти линковские слова Эвис проговорил не без гордости). Это от города час ходьбы. У него в городе дом деревянный, под черепичной крышей, в два этажа. Наверху, как и в твоем доме, спальни, но числом поболее: было нас у отца двое, я и сестра моя Имич — вот и две комнатки, в третьей матушка наша гостей устраивала, если кто приедет. Это, считай, пол-этажа. А с другой стороны — спальня родителей: комната большая, больше нашей кают-компании. (Эвис говорил на своем языке, что было заметно только тогда, когда он, подчеркнуто артикулируя, выговаривал те слова линка, которых в его языке не было). На первом этаже гостевая, это куда всякого гостя вводят, потом кладовые, а с другой стороны — трапезная, а из нее — ход в кухню, кухню у нас строят под отдельной крышей. Дом этот еще мой прадед построил, почтенный Равамис. А как мне восемнадцать стукнуло, пришла пора мне в войско идти: я ведь городского податного второго сословия, у нас, кто здоров — четыре года должен в войске отслужить. И вот после службы я еще почти год в переслужках, все думал — будет мне в гвардии место. Видишь ли, очень мне не хотелось, как все: отслужил, женился сразу, работать пошел или свое дело завел… Уж очень, понимаешь, привык, что я — особенный: отец на космодроме работает. Хотя что там у нас за космодром — бетонное поле да резервуары, а все ж таки, пока мальчишкой к отцу бегал, целый двадцать один корабль космический вблизи видел, батя-то меня всегда предупреждал, когда корабль ожидается. Так уж я думал, думал, каково там, на мирах… Видно, судьба и вправду своих выделяет, как наш Клови учитель говорил. Видишь, так меня в дальние миры и утащило, и вот уж я пол-Галактики пролетел.

— Ты, наверное, первый хелианин в космосе.

— Второй. Первым был король Авалас Алеума XI, лет сто назад. Летал он на Землю встречаться с Президентом, но ничего не видел, слепой был потому что.

Дойт прыснула:

— Совсем слепой?

Эвис улыбнулся.

— Нет, не совсем. В духовном смысле, — так Клови учитель говорил. Слетал этот король на самую Землю, вернулся и ничего для потомства не записал. Только и сказал мудрецу Клауми, который принца-наследника обучал: мол, особенно ему понравилось, как на Земле зубы лечат, зубы ему там залечили. Уж больно зубы у него плохи были — сладкого много кушал.

Дойт захохотала.

— Не люблю я его, — признал Эвис, — на самой ведь Земле побывал — и ни строчки!

— А ты напишешь? — спросила Дойт.

— Обязательно, — серьезно сказал Эвис. — Пишу я не очень быстро, не случилось привыкнуть, но напишу. Даже если не вернусь — передам.

— Как? — не поняла Дойт. — Хелиане ведь пишут от руки?

Эвис смутился.

— Я, может, и неправильно понял, но высокоученый писатель Йонас говорил, что можно написанное… со-ска-ни-ро-вать? — а потом по Галанету передать на наш космодром, резиденту мастеру Богусяку, а он на принтере напечатает и бате моему отдаст.

— Верно, — кивнула Дойт. — Ты зря так все время смущаешься, твои представления очень правильные. Кстати, — вдруг заинтересовалась она, — ты знаешь точный статус всех, кто путешествовал с тобой по Хелауатауа, Йон — писатель, Реми и Клю — стрелки, Ирам — колдунья…

— Это очень неточно, — покачал головой Эвис. — Им была хорошо подобрана наша местная одежда. Йон — не просто писатель, он — высокоученый писатель (ведь он закончил университет), но он проявил себя и как воин, так что вернее всего именовать его «храбрый высокоученый писатель». Реми — храбрый стрелок, так же следует именовать и Клю, потому что у них общая жизнь, но Реми показал себя великим воином, когда сбил вражий флаер. Поэтому его следует именовать «неустрашимый стрелок». Ирам… — Эвис задумался, — ее лицо у наших, хелианских, астлинов изображено на нагрудном знаке. Она говорит — совпадение, но таких совпадений не бывает. И она владеет Бирва Анэмихмат, я сам видел, как она взглядом отвела пять арбалетных стрел. Поэтому Ирам — Небесная душа астлинского племени, и именовать ее следует «великая госпожа», хотя она по присущей ей скромности этого не одобряет.

— А как ты определишь меня?

Эвис улыбнулся.

— Это сложнее, потому что я тебя не видел в хелианской одежде. Но изволь, могу определить. Итак, ты закончила университет, больше того — имеешь звание магистра. Наука твоя посвящена иным мирам… В своем мире ты пережила потерю — как ты это называешь? — статуса… но это неважно, потому что ты ведь по-прежнему магистр, не так ли? И ты странствовала. Пожалуй, тебя следует именовать «высокоученая странница».

Дойт повторила:

— Высокоученая странница… А как мне именовать тебя?

— С мной все просто, — сказал Эвис. — Я по-прежнему воин, переслужик, о написании книги только мечтаю. Я — заслуженный воин. Все зовут меня так: храбрый воин.

— Я поняла, храбрый воин. — Дойт слегка поклонилась.

— Тебе позволено звать меня по имени всегда, — тихо сказал Эвис. — Даже по малому, или сокращенному.

— Как это?

— Эве.

Дойт почувствовала, что это — почти предел и она должна чем-то ответить.

— Все и так зовут меня сокращенным именем, — прошептала она, вновь взяв Эвиса под руку. — Но ты, ты зови меня — когда мы вдвоем — так, как меня звала моя мама.

— Как же?

— Доттинья.

Дойт почувствовала, что еще секунда — и Эвис обнял бы ее, если бы сзади за консолью не щелкал клавишами Йон. Тем более что в рубку вошла выходившая куда-то Клю и уселась возле Йона, глядя в монитор ему через плечо. Дойт испугалась, что Эвис сейчас вообще отойдет от нее, но он не отошел — только с улыбкой посмотрел на нее сверху вниз (он был на голову выше ее) и положил ладонь поверх ее кисти, лежавшей на его руке.

— Храбрый воин, — послышался сзади голос Йона. — Иди сюда, мне нужно тебя сфотографировать.

Эвис еще раз улыбнулся Дойт и отошел.

— Садись за пульт, — продолжал Йон. — Да, на свое место. Повернись ко мне. Вот так.

Йон поднял трубку цифровой камеры, навел на Эвиса и опустил.

— Теперь Дойт, — взглянул он на девушку. — Ничего, что на карточке ты будешь без волос?

Дойт засмеялась.

— Ты знаешь, мне это даже нравится. Скажи, а почему у Реми и Клю голова тоже острижена?

— А это побочный эффект того, что нас перенесло с Акаи в Космопорт за один день, — объяснил Йон, наводя на нее камеру. — Когда я, Реми и Клю очнулись, головы у нас были неровно, грубо и криво острижены. Пришлось потом добривать. Все, спасибо. Клю, садись, я сниму тебя. Дойт, не позвала бы ты остальных сфотографироваться? Так… Клю, а ты пока сними меня.

Пока Йон изготовлял корабельные удостоверения, пока заказывал микроавтобус, подтверждал в транспортной полиции через местные сети водительские права — свои и Ирам, пока просматривал кое-какие здешние законы и правила — прошло больше часа. Еще полчаса ушло на то, чтобы выяснить, как снаружи блокировать вход в корабль. Решили уж заодно и перекусить на борту с тем, чтобы до обеденного времени, то есть часов до семи по местному, не искать в городе ресторан. За рационами в морозильник ходил Реми: Клю и Ирам боялись, хотя тело злосчастного Уолли было сброшено в межзвездное пространство еще на подходе к Вальхалле. Пока ели, Ирам обсуждала с Йоном, что нужно купить на Телеме (как-то само собой получилось, что она в экипаже стала выполнять не только роль инженера систем жизнеобеспечения, но и менеджера по снабжению).

— Ты только подумай, — говорила она капитану. — Если идти на Акаи — это семь-восемь суток пути, а у нас на борту только два типа рационов: курица с картошкой и говядина с овощами. Мы же взвоем! Правда, ты и так уже потратился: на Хелауатауа, на Вальхалле, здесь минивэн взял, за наземное обслуживание заплатил… У тебя есть еще деньги?

— Есть, — успокоил ее Йон. — Сравнительно с тем, что у меня на счету, я как раз не так уж и много потратил. Кстати, насчет денег: у меня осталось золото и серебро с Хелауатауа, и хорошо бы его здесь продать, чтоб не лежало мертвым грузом. Но, наверное, это не сегодня: не хочется ездить по городу с мешком золота. Нет, храбрый воин, твои — это твои, я имею в виду мой мешок, то, что я у Богусяка поменял. Твои пусть у тебя и будут, держи их здесь, на борту, а если понадобятся местные деньги — я дам.

— Так нельзя, — нахмурился Эвис, — как это — ты дашь? Я же не заработал. Я и те-то не заработал, я ведь до Колонии вас так и не довел.

— Чушь какая! — фыркнул Йон. — Ты — член экипажа «Лося». Нам надо заключать письменный договор или хватит устного?

— Хватит устного, — сказал Эвис. — И не сердись на меня, я военный человек и мне нужна определенность.

Йон секунду помолчал, потом сделал примиряющий жест, подсмотренный им на Хелауатауа — дотронулся до своего лба ребром ладони:

— Извини, я не подумал об этом. Хорошо. Я принимаю тебя на службу в качестве офицера безопасности яхты-джампера «Лось». Жалованье твое составит… сколько там в Звездном флоте в среднем для офицера? — ну, скажем, сорок марок в сутки, то есть сто двадцать долларов. Сроком на год. Сколько это будет в год, Реми?

— Сорок три тысячи восемьсот долларов, — отозвался Реми, жевавший банан. — Или четырнадцать тысяч шестьсот марок. Куча денег, Эвис, соглашайся.

Клю и Дойт прыснули, Ирам улыбнулась. Эвис понял, что над его серьезностью подшучивают, и не стал обижаться.

— Ну вот, — улыбаясь, сказал Йон и сбросил в лючок мусоропровода пустые тарелки. — За первый месяц я тебе авансом и выплачу — сколько там? — нет, Реми, погоди, я сам посчитаю… ну погоди же… тысячу сто шестьдесят шесть марок.

— И шестьдесят семь пенсов, — ехидно добавил Реми. — Бухгалтер! Эвис, он хотел шестьдесят семь пенсов зажать.

Эвис смущенно засмеялся, встал с бананом в руке и коротко поклонился Йону.

— Я принимаю твои условия, капитан Йон. Теперь я у тебя на службе.

Сев, он откусил сразу полбанана: купленные на Вальхалле изогнутые желтые плоды очень ему нравились.

Йон задумался, допивая кофе.

— А вообще хорошо было бы еще денег раздобыть, — заметил он наконец. — Опубликовать, что ли, чего?

— Хочешь выкупить у нарийи джампер? — подколола его Клю.

— Обойдутся! Он по закону и так мой, у них же он не был зарегистрирован, а зарегистрировал его я на свое имя, так что он теперь по всем законам мой и приписан к планете Акаи. А что мы его угнали, то что-то я не склонен уважать права собственности компании «Лайтнинг». Будем рассматривать «Лось» как трофей. Нет, по поводу денег у меня другие мысли. Когда мы разберемся во всех событиях, встретимся с Легином и Ёсио, когда все вообще как-то стабилизируется — я хочу вернуться на Акаи, а нам там придется восстанавливать станцию «Северо-Запад» и еще много чего делать. Моих нынешних денег хватит, но хотелось бы, чтобы был какой-то резерв.

— Ты хочешь на Акаи навсегда? — осторожно спросила Клю.

Йон засмеялся.

— Ты только подумай. У нас ведь джампер. Что помешает, если нам захочется, слетать на Землю и в Космопорт — и вернуться назад через пару недель?

Клю и Реми переглянулись. Реми повернулся к Ирам.

— Я хочу с вами, — просто сказала Ирам. — У вас там работы на всю жизнь хватит. Я же микробиолог.

Реми залился счастливой улыбкой.

— А как же твои родители?

— Я с ними поговорю.

— Может, мы на Ашдол еще и сами заглянем, — сказал Йон. — Я тоже хочу отца повидать.

Переведя глаза на Эвиса, Йон добавил:

— Не вижу причин, почему не заглянуть и на Хелауатауа.

— Я бы повидался с родителями и дал им денег, — объяснил Эвис всем, глядя при этом на Дойт. — Но я не собираюсь там оставаться. Я хочу с вами. Но вот Дойт?

— Если вы меня возьмете, я полечу на вашу Акаи, — сказала Дойт. — Я, правда, не знаю, чем я смогу там быть полезна, я ведь ксенопсихолог. Но я в детстве была скаутом Его Величества и умею делать все, что потребуется. На Тежу мне все равно хода нет…

Йон кивнул:

— Отлично.

За всеми разговорами и делами не заметили, как настал день: в Лиссе было одиннадцать утра (по абсолютному, правда, было всего пять часов, но вчера специально легли рано, приняв антилаг, скрадывающий шок от перемены часовых поясов). Со служебной проходной космодрома сообщили, что заказанный микроавтобус прибыл. Все засобирались.

Реми поехал в своей хелианской одежде, уж очень она ему пришлась по душе. Разумеется, статусные поясные ножи, арбалет и ваган пришлось оставить на корабле. Клю, во время перелета носившая подаренные Йоном джинсы, надела вальхаллский рокк — короткую, выше колена, юбочку характерной красно-синей расцветки. Дома, на Акаи, она иногда носила юбки, но длинные; надев же в примерочной магазина в Берглунде эту юбочку, она решила так в ней и остаться и сразу же начала ловить на себе мужские взгляды. Впрочем, главным аргументом за рокк был взгляд Йона. Сверху Клю надела потрепанную маленькую косуху, которую ей Йон подарил в Космопорте. Даже Реми, глянув на сестру, сделал вывод:

— Телем сдохнет.

Надевать с косухой туфли или с юбкой кроссовки было странно, поэтому Клю надела вальхаллские клоппы — сандалии с деревянной подошвой — прямо на босу ногу: в Лиссе было начало лета.

Эвису особенно выбирать было не из чего, он пошел в обычной своей одежде, не надевая, конечно, кольчуги, оружия и шлема. Так же не из чего было выбирать и Дойт: она пошла в том, во что ее одела Ирам (собственно, длинная пестрая юбка и черная футболка как раз и принадлежали Ирам, только коротенькая красная безрукавка-распашонка была куплена Клю на Вальхалле). Сложнее было с обувью, но оказалось, что ступни у Дойт некрупные и ей вполне годятся кроссовки Клю. Ирам же надела джинсы, трикотажный джемпер и хелианскую объемную рубашку, скрывавшую ее чрезмерно плотную, как она считала, фигуру. Реми на эти ее замечания только фыркнул: он скептически относился к самоуничижительным иллюзиям своей подруги.

Они вышли из корабля в одиннадцать двадцать по местному времени. Йон с минуту повозился, настраивая входной люк на отпечатки пальцев всех шестерых, и они отправились через поле к служебной проходной. Далеко позади на поле готовился к взлету большой транспортник, и навстречу, с проходной, длинной вереницей шли темнокожие, улыбчивые члены его экипажа в характерной белой форме корпорации «ЗодиаКарго».

На проходной ими занялись два иммиграционных чиновника и полицейский офицер в телемской форме (она очень похожа на космопортовскую, только не серого, а зеленого цвета). Как Йон и ожидал, их новеньких удостоверений было вполне достаточно для въезда на Телем, однако полицейского (в отличие от чиновников) удостоверения вовсе не интересовали — его интересовало, не ввозят ли гости с планеты Акаи (кстати, ребята, где это?) на Телем каких-нибудь недозволенных предметов или веществ. После довольно продолжительного разбирательства решили жевательные листья «патар», которые торчали из нагрудного кармана у Эвиса, считать не содержащими наркотиков (после того, как оба чиновника и полицейский их попробовали, одобрили приятную свежесть во рту и согласились, что от листьев «не тащит»). Кроме того, всесторонне исследовали имперскую лицензию на ношение оружия, выданную в Космопорте на имя Йонаса Лорда, и сочли ее действительной, а имеющийся у вышеназванного Лорда семизарядный «александр» в кобуре под мышкой — подпадающим под ее действие. Приезжие заплатили за трехмесячные визы по десять марок с носа, забрали у дежурного ключи от арендованной машины — и вышли в вестибюль.

Тут же Йон подошел к банкомату, подозвав весь экипаж. Сунув в аппарат свою кредитку, он обналичил местной валютой тысячу двести марок и каждому раздал по двести — на всякий случай. Купили тут же в киоске карту города, жевательную резинку, пару бутылок колы и несколько одноразовых телефонов — и вышли в город, на широкую площадку перед проходной.

— А вот и наша тачка, — объявил Йон.

Ирам обошла вокруг длинного красного микроавтобуса и присвистнула:

— Вот это тарантас. Ну, братик, у тебя губа не дура.

Йон засмеялся, открыл дверцу и запрыгнул на водительское сиденье.

— Да, ребята, это классная штуковина. Смотрите, тут есть мап-навигатор.

— А что это? — Клю перегнулась через Йона.

— Мап-навигатор? — Йон погладил Клю по стриженому затылку. — Это вместо карты города. Смотри, масштаб уменьшается, увеличивается… Все время видишь, где ты едешь.

Все расселись по мягким сиденьям. Дойт объявила:

— У нас в Кирнау почти такие же ходят от конечных станций метро в пригороды.

— Я сяду впереди. — Клю, мелькнув голыми ногами, забралась на переднее правое сиденье.

Реми устроился у дверцы салона, на боковом кресле; Эвис и Дойт сели сзади, а Ирам — напротив Реми, позади Йона. Йон обернулся, весело всех оглядел и сказал:

— Ну, ребята, держитесь. Я уже два года ничего не водил! А я — БЕШЕНЫЙ водитель! Клю, пристегнись. Вот так, вот так, как я.

Мотор мягко взревел, и красный микроавтобус с места рванулся через площадку перед проходной, огибая ряд припаркованных машин.

— O-la-la, — только и сказал Реми, с трудом удержавшийся на своем сиденье.

Машина пронеслась по обсаженной деревьями аллее и выехала на широченный хайвэй. Клю даже зажмурилась от вида сотен машин, в четыре ряда несшихся в одном с ними направлении. Хайвэй поднялся на уровень третьих-четвертых этажей белых и песочных зданий пригорода, слева обнаружились встречные четыре полосы за высоким бетонным ограждением. Йон еще прибавил скорость, встраиваясь в крайний левый ряд, и издал какой-то индейский клич.

— Хорошо водишь, — с удовольствием сказала Ирам.

Реми, сидевший к ней лицом, вдруг вытянул руку:

— Ирам, гляди! Ребята, поглядите! Клю, видишь?

Все повернулись в том направлении, куда он указывал: там, над уходящими назад крышами Гринтауна, близящейся горой вставали небоскребы острова Кула.

— Мы туда поедем? — спросила Клю.

— Мимо проедем, по мосту, — ответил Йон. — Там с моста красивый вид.

— А в Вабампу не попадем? — подала голос Дойт.

— Пока незачем, — отозвался Йон. — Мы едем в центр, на авеню Ризом, там штаб Зайнемана. Кстати, там такой район — много хороших магазинов. Надо будет всем одежды прикупить, особенно Дойт. Ай-яй-яй, поворот на мост Вашелл закрыт. Как же я попаду в центр?

Поток машин на хайвэе медленно тормозил, повинуясь энергичным взмахам жезлов трех зелено-черных дорожных полицейских. Йон торопливо открыл окно и, поравнявшись с одним из регулировщиков, крикнул по-тоскалузски:

— Offiser, haw cud ai get tu da Center? Mai map navigeitor cannot shou divershen rout.

— Tru Sanderson strit, Lincoln bulevard tu Avenue Migeeni and den tru embankment! — прокричал сорванным голосом сквозь шум и гудки краснолицый полицейский.

— Tankya, sir! — гаркнул Йон и нажал на газ, одновременно отсекая шум оконным стеклом. — Длинный объезд получается, но ничего.

Короче, в центр они попали только через полтора часа, но это оказалось и к лучшему: получилась неплохая экскурсия. Все вдоволь насмотрелись на бесконечные одинаковые проспекты Саутсайда, по которым пробирались к набережным, на заречные парки Лаккерстоун-Хиллс, над которыми высился холм с белой громадой вице-президентского дворца, на исполинские небоскребы Кулы, потом — на гигантский, пересекающий оба рукава реки мост Ливингстон, над которым, в неимоверной выси, еще один мост вел к дальним небоскребам Вабампы. Потом долго ехали по бесконечной, похожей сначала на Бродвей, а потом — на бульвар Сен-Жермен улице, авеню Ризом, отделяющей утонченный, утопающий в зелени скверов Старый Лисс от шумного, богемного, многоэтажного Центра. Клю даже начала возмущаться, что Ризом все продолжается, на каждом светофоре приходится стоять, а они все никак не доберутся до центра. Только Ирам и Дойт, выросшие в больших городах, сохраняли спокойствие. Эвис время от времени просто закрывал глаза, переполняясь впечатлениями, а Реми вертелся, как ошпаренный, пытаясь одновременно разглядывать машины, прохожих, витрины и крыши домов.

Наконец, впереди на тротуарах зачернели толпы народа: это шел митинг сторонников Зайнемана вокруг штаб-квартиры Движения за независимость. Тут Йон наконец свернул на более узкую улицу под названием Конкорью и велел Ирам смотреть налево, а Дойт направо — искать паркинг, можно не очень дешевый. Девушки принялись выкрикивать:

— Три марки в час! Ой, занято… Пять марок в час! Нет, все занято…

Кварталах в пяти от Ризом Йон еще раз свернул, и тут Ирам крикнула:

— Налево! Две восемьдесят в час, есть свободные!

Йон свернул в паркинг, остановился и сказал:

— Ну, все наружу. Идите на улицу, я сейчас расплачусь.

Снизу, из паркинга, выбежал темнокожий менеджер, взял у Йона ключи от машины и отдал номерок. Номерок Йон тут же передал Эвису, как самому положительному по сути и, кроме того, офицеру безопасности по должности.

Йон опасался, что спутники его растеряются на улицах, но все было хорошо: Ирам держала за руку Реми, а ведь Ирам выросла в Бертонии, крупнейшем городе Ашдола. Дойт держала за руку Эвиса, а она тоже была из большого города. Наконец, Клю вел за руку сам Йон. В виде общей инструкции Йон сказал только:

— Ни на что не обращайте внимания, улыбайтесь, радуйтесь жизни. Это — Лисс. Кто-нибудь бывал в Лиссе?

— Я, один раз, десять дней, — бодро доложила Ирам. — Мне тогда было девять лет.

— Отлично! — воскликнул Йон. — В таком случае все смотрят на меня.

В первом же переулке им навстречу валила целая ватага белозубых латинос, которые, как по команде, уставились на Клю, шедшую впереди с Йоном, и тут же сочли необходимым выразить свое восхищение ее кавалеру, то есть Йону, яростно щелкая пальцами и жизнерадостно восклицая:

— He, hombre! Que dura muchacha!

Йон только захохотал.

Свернули на Конкорью. Там было несравнимо больше народа, и все такие странно одетые — да кое-кто даже и почти раздетые — что Йон и компания тут же потерялись на общем фоне. И неудивительно: Конкорью в Лиссе — все равно что Бобур в Париже или Хэйт-Эшбери в Сан-Франциско былых времен. Это признанный центр межпланетной тусовки. Здесь можно встретить и родстера-пионера с какой-нибудь имперской планеты, и хиппи-ветерана с Земли, и панка-прикольщика из Космопорта, непризнанного гения-саксофониста со Стагола, а также фокусников, мимов, фолкников, монахов, экзотистов, артиков, рэперов, фантомистов, байкеров, хайкеров, продавцов презервативов, мелких пушеров, детективов в штатском, папарацци, светских тусовщиков, карманников и кого угодно еще, и все это — на пространстве едва ли в милю длиной. Быстро идти по тротуарам Конкорью невозможно: они шли медленно, кому-то улыбаясь, кого-то толкая, заглядываясь на витрины прелюбопытнейших магазинчиков и вывески знаменитых на всю Галактику музыкальных клубов (вроде легендарного «Атавистик Шато»). Реми поймал в своем кармане чью-то руку и резко сжал ее. Над ухом невнятно застонали. К Реми тут же рванулся мордоворот, прикрывавший «щипача», но тут обернулся Йон, а увидев его лицо — выдвинулся Эвис, и мордоворот со стонущим карманником замерли, развернулись и растворились в толпе.

— Все города похожи, — засмеялся Эвис. — У нас в городе на рынке примерно так же.

Наконец они выбрались на авеню Ризом. Тусовщиков и здесь было не меньше, а возможно, и больше, чем на Конкорью, но их густо разбавляла более цивильная публика, в основном — решительного вида мужчины и женщины с повязками Движения за независимость на рукавах. Впереди, у штаба Зайнемана, шел митинг. Небольшая площадь перед десятиэтажным белым параллелепипедом была сплошь забита народом, и пробиться к центральному входу было совершенно невозможно. Там реяли черно-бело-зеленые знамена, и десятки тысяч людей одобрительно хлопали какому-то оратору, в завершение своей речи приветственно размахивавшему сцепленными над головой руками. Над площадью разнесся чей-то тысячекратно усиленный голос:

— Слово имеет сенатор от Телемской Сибири Бурбон Иванов! В этот решающий час он с нами, рядом с нашим Петером!

Толпа заревела, а с трибуны, образованной двумя грузовиками, какой-то бородач заорал страшным басом, перегружая системы звукоусиления:

— Из бескрайних степных просторов Сибири принес я горячий сибирский привет героическому Лиссу! Как один, сибиряне встают на защиту нашей независимости, и мы никому не позволим…

Йон тем временем, обняв Клю за плечи и ведя ее перед собой, проталкивался в толпе вдоль ее дальнего края, у самых стен древней Технической библиотеки, к левому крылу штаба Зайнемана — Йон углядел, что там было свободное пространство, огражденное черными шлемами местной полиции, и решил, что там должен находиться служебный вход в здание. Остальные быстро протискивались за ним. Всего за какие-нибудь четверть часа они пробрались к служебному подъезду. Здесь уходил в глубь квартала, в сторону Конкорью — точнее, под нее, в подземную развязку Нижнего Яруса — узкий переулок. Пробираясь за спинами митингующих между цепочкой полицейских и обильно наставленными машинами, которым не хватило места в подземных гаражах штаба, вся компания постепенно подобралась к подъезду — никто их не останавливал; похоже, полицейским в цепи никакого дела до них не было.

Метрах в двадцати от подъезда Йон приостановился, поджидая Эвиса и Дойт, огибавших длинный белый лимузин. Реми и Ирам уже стояли рядом. Йон вытягивал шею, глядя на служебный подъезд: из подземного гаража выехали и встали у крыльца несколько машин, явно ожидая кого-то; начали выходить из здания какие-то люди, трое или четверо крепких ребят в штатском цепко смотрели сверху, еще трое быстро сбежали к машинам, профессионально четко просматривая маршрут.

Время вдруг будто бы потекло медленнее, столько событий стало происходить почти одновременно.

Из переулка выехала и мягко остановилась в нескольких метрах от экипажа «Лося» длиннющая золотисто-желтая машина — настоящий «роллс-ройс». Одновременно открылись задние дверцы справа и слева. Слева выбрался огромного роста ражий мужчина с бородой и диким взглядом, справа вышел полноватый, налысо бритый тип в дорогом черном костюме, черных очках и с тростью.

Йон забеспокоился, рукой отводя Клю назад, к Реми и Ирам, другой же рукой пытаясь на всякий случай расстегнуть косуху, чтобы освободить доступ к кобуре с «александром».

Из переулка тем временем на большой скорости подъехали два могучих джипа и, чуть слышно скрипнув тормозами, резко остановились прямо напротив Йона. Раскрылись дверцы. Коротко стриженные, быкоподобные здоровяки в одинаковых серых комбинезонах без знаков различия целенаправленно устремились к Йону.

Испуганно вскрикнула Дойт. Ирам напряженным голосом произнесла сокращение, с которым Йон мысленно согласился, глядя на шагающих к нему «быков» в сером:

— МИБ!

На крыльце появились и стали стремительно спускаться по ступенькам несколько мужчин, одним из которых явно был новый временный министр космического флота Телемской автономии Роби Кригер. Йон перевел глаза на бритого хлыща в черном: тот быстрым движением повернулся к подъезду, к Йону, к «быкам» в сером.

Крепкие руки с толстыми пальцами схватили Йона за правое предплечье, не давая ему возможности достать оружие. Еще один комплект толстых пальцев продемонстрировал ему характерную красную карточку, и характерный властный голос произнес:

— Министерство Имперской Безопасности. Господин Лорд? Вы и ваш экипаж задержаны, пройдите с нами.

Мгновенная пауза. И тут сквозь налетающий с площади бас сибирского оратора бритоголовый хлыщ в черных очках заорал на линке:

— Патриоты! Службисты берут наших!!!

С ревом, свистом и улюлюканьем сотни людей с площади обернулись к служебному подъезду.

Рванулись с двух сторон телемские полицейские, исполненные ненависти к «имперским сатрапам».

Застыл на крыльце у своей машины, вглядываясь, министр Кригер.

Реми решительно отбил руку с толстыми пальцами, попытавшуюся ухватить его за рукав. Свободные от удержания Йона «быки» одновременным движением выхватили пистолеты, но тут от джипов послышался начальственный голос:

— Ладно, одного хватит!

Двое «быков» отчаянным рывком буквально пронесли Йона по воздуху и втолкнули в джип. Остальные, не опуская оружия, моментально отступили и расселись по машинам. Хлопнули дверцы. Взревели два мощных мотора. Задним ходом, развернувшись почти на месте, джипы умчались в переулок. На площади замолк оратор, тысячи людей с гулом поворачивались к левому углу здания штаба.

С крыльца отчетливо прозвучал голос Роби Кригера по прозвищу Реостат:

— Телемиты, на провокации не поддаваться! Полиция, чего стоите? За ними, посмотрите, куда парня повезли!

Однако первыми среагировали не полицейские, а — почти одновременно — Ирам и тот самый хлыщ в черных очках, который неожиданным возгласом спас от ареста весь экипаж «Лося» (правда, кроме Йона). Ирам повернулась к хлыщу и быстро сказала:

— У вас машина. Поедем за ними.

Бритый бросил из-под очков быстрый и, кажется, какой-то отчаянный взгляд на Кригера — кажется, Кригер был ему позарез нужен — и тут же решился:

— Хорошо. Барышня — в машину. Остальные — ждите здесь. Миша, — бросил он своему бородатому спутнику, — останься. Головой мне за них отвечаешь! — крикнул он уже из «роллса», щелкнули две дверцы, и лимузин, визжа покрышками, мгновенно развернулся и умчался в переулок.

Затем, одна за другой, в переулок укатили две машины с наконец-то среагировавшими полицейскими. Следом — длинный мощный «ровер» охраны Кригера и два черных «ниппера», в одном из которых ехал министр.

Клю звенящим голосом протянула:

— Опять его у нас отобрали. Ой!

— Silance! — одернул ее Реми. — Tranquilman, Clu!

— Да вы не волнуйтесь так, — мягким интеллигентным голосом заговорил бородатый гигант. Голос до такой степени не вязался с его звероподобной внешностью, что весь экипаж уставился на него круглыми глазами. — Не волнуйтесь! У Кима отличная машина, машину ведет отличная специалистка, они их живо догонят и проследят.

— Ну да, а Йона тем временем убьют в застенках, — голосом, в котором слышались уже настоящие слезы, сказала Клю.

— Mon Dieu, — досадливо сказал ей Реми на франсэ-эспасьяль, — de patiance! Je n'avai rien pensee que tu es une alarmiste commsa!

— Je l'aim, peu-tu comprend le choss commsa! — огрызнулась полушепотом Клю — впрочем, уже гораздо спокойнее: Реми и правда всегда помогал ей набраться терпения.

— У нас тоже есть машина, — сказала Дойт волосатому гиганту. — Здесь, возле Конкорью, в паркинге, микроавтобус.

Пару секунд бородач смотрел на нее, соображая, потом медленно кивнул:

— Да, это хорошо. Жетончик у вас?

— У нас, — ответила Дойт, показав на Эвиса.

— Миша, — назвал себя гигант и быстро, неожиданно ловко поклонился.

— Дойт, — ответила Девушка. Миша вопросительно взглянул на остальных.

— Эвис, сын Пеннеги, — быстро сказал хелианин.

— Клю, — неохотно проговорила Клю. — А что…

— Реми, — нетерпеливо перебил ее брат. — Миша, мы ведь тут должны были найти одного человека… даже двух…

— Какое совпадение, — усмехнулся бородач. — Ким тоже ехал, чтобы найти двух человек. Нет, ребята, сейчас не выйдет: без министра Кригера нас внутрь не пустят, а он уехал.

— Нам внутрь уже не нужно, — вдруг заявил Реми, вытянув шею и глядя на служебный подъезд. — Клю, гляди!

— Ёсио! — обрадованно воскликнула Клю.

Реми тут же, не сказав больше ни слова, бросился к подъезду, метнулся среди стоящих машин и пронзительно засвистел. Ёсио — а этот бритоголовый азиат в синей джинсовой куртке и белых джинсах, безусловно, был Сакамото Ёсио — неожиданно лихо свистнул в ответ и между полицейскими протиснулся навстречу Реми.

Словно два воина, прорубившихся друг к другу среди битвы, Реми и Ёсио остановились в шаге друг от друга. Непроницаемое обычно, лицо юного монаха расплылось в улыбке. Реми глубоко вздохнул и сказал:

— Ну слава небесам, хоть тебя мы отыскали!

Они шагнули друг к другу и крепко обнялись. Потом повернулись и зашагали к остальным.

— Ты отлично выглядишь, — искоса взглянув на Реми, заметил Ёсио. — Куртка с Хелауатауа? Тебе идет.

Реми даже засмеялся.

— И ты неплохо выглядишь. Откуда такие крутые джинсы?

— Потом расскажу, — улыбнулся Ёсио, и тут подбежала Клю и от радости поцеловала Ёсио в щеку. Монах неожиданно покраснел.

— Это Ёсио, — объявил Реми остальным.

— А где Йон? — удивился монах.

— Его две минуты назад арестовало МИБ, — сердито объявила Клю. Ёсио прикрыл глаза и покачал головой:

— О три драгоценности! Это нехорошо.

— Нехорошо? Мягко сказано! — фыркнула Клю. — А где же Легин?

— Да, где Легин Таук? — неожиданно спросил Миша.

Ёсио обернулся к бородачу и несколько секунд смотрел в его маленькие прозрачные голубые глазки.

— Вы не враг, — удовлетворенно проговорил он наконец.

Миша слегка поклонился:

— Спасибо. И все-таки — где Легин Таук?

Лицо Сакамото разгладилось. Насколько Реми успел понять монаха, таким способом Ёсио смирял чересчур сильные эмоции.

— Видите ли, — вежливо сказал Ёсио, — буквально три часа назад капитана Таука тоже арестовало Министерство Имперской безопасности.

Все переглянулись. Миша вполголоса произнес на незнакомом языке несколько каких-то чрезвычайно экспрессивных слов. Клю горестно хлопнула себя по бедрам:

— Его? Арестовали? Он же супермен. Как?!

— Мы ехали в метро, — объяснил Ёсио. — Он обнаружил слежку. Мы пытались оторваться, переходили с линии на линию. Но у них, видимо, был пеленг или наводка на Легина. Он так и сказал мне: невероятно, но они идут по пеленгу его браслета-регистра. Велел мне уходить и ехать сюда. Я отказался. Мы вышли на станции «Авеню Бертрана VIII». И вдруг Легин сказал мне: ну все, сейчас нас будут брать. Бегом к Кригеру, я задержу их. Я опять отказался. И тут со всех сторон появились агенты. Легин не мог стрелять — кругом были люди. К моему удивлению, мной никто не интересовался. Меня просто отпихнули в сторону, как ребенка. Я пытался сопротивляться, рвался защитить Легина, но куда там — в МИБ служат профессионалы. Меня оттеснили, а Легина окружили и вывели на улицу. Насколько я понял, он пытался применить какие-то психократические приемы, но им поддались только побочные персонажи; агенты, блокировавшие его, либо были сами сильными психократами, либо находились под воздействием сильного психоблокиратора, типа ренцивезина или альфастопана. Их было человек десять, но, я думаю, если бы я вовремя ушел и Легин не беспокоился за мою безопасность, он все-таки сумел бы отбиться…

Все помолчали.

— Я приехал сюда, — продолжал Ёсио. — Мистер Кригер отправился в МИБ разбираться, а мне велел ехать в учебный центр телемского космофлота, где он нас разместил. Поручил сидеть и ждать информации. Ехать велел на такси, рассказал, как взять гарантированно чистую машину… Я вышел и увидел Реми.

Реми положил Ёсио руку на плечо.

— Только давай, не вини опять себя, — полушутливо сказал он.

Ёсио улыбнулся.

— Я стараюсь.

У бородача Миши в кармане вдруг закурлыкало, он вынул мультиком и заговорил:

— Да, Ким. Да! Мы встретили здесь Сакамото Ёсио. Таук арестован МИБ на метро «Берти-восьмого» три часа назад. Где? Понял. Я знаю место. Мы сами приедем, мы встанем у «Пиццы-Экспресс», у ребят микроавтобус. Ahadavai, — добавил он на незнакомом языке, убрал телефон и повернулся к остальным. — Все, поехали. Ким и ваша барышня их проследили. Йона Лорда повезли в центральное управление МИБ по Телему. Прямо в Красный Дом. Эвис, давайте жетон, я поведу. В каком паркинге у вас машина?

Всего в полукилометре от вице-президентского дворца в Лиссе высится Клык Телема — самое древнее сооружение в городе, двухсотметровый черный обелиск-монолит. Это — все что осталось от «Антея», последнего транспорта переселенцев, пришедшего на Зеленый Мир перед самой Телемской войной.

Как обычно это бывало с переселенческими транспортами, его быстро разобрали, и почти весь он пошел в переплавку; только «хребет» корабля, вот этот самый исполинский клык из неплавкой титанокерамики, еще высился над далекой окраиной крохотного городка под названием Лисс. Затем началась война, после которой Лисс надо было отстраивать заново. А вот Клык, который бомбардировки пощадили — возможно, потому, что до последнего дня недолгой бессмысленной бойни имперские пилоты использовали его как отметку для наведения на цель — решили оставить. Как символ. Так он и высится теперь над центром мегаполиса. Вокруг на несколько миль нет более высоких строений, и видно Клык отовсюду.

Столетиями люди показывают на него, если хотят безмолвно укорить собеседника за неосторожные слова. Жест этот означает что-то вроде «Большой брат слышит тебя».

Дело в том, что по другую сторону от дворца, примерно в километре вниз по реке Лисс, сразу за Клыком, находится скромное семиэтажное здание Управления МИБ по Телему. Здание, в плане представляющее собой квадрат со стороной в сто семьдесят метров, заполняет низину между двумя холмами — Старым, на вершине которого стоит Клык, и Оружейным. В древнем, довоенном Лиссе на Оружейном холме находились оружейные мастерские, а впоследствии, около четырехсот лет назад, был выстроен любимый десятками поколений маленьких лиссеров универмаг Kidz World.

Только с противоположной стороны реки, из Саутсайда, да еще с небольшого участка набережной Лаккерстоун-Хиллс видно, что здание МИБ на самом деле вовсе не семиэтажное. Низина меж холмов заполнена им сплошь, со стороны реки там двадцать два этажа. А некоторые люди — кто по собственному печальному опыту, кто по слухам, кто (это уже в последние годы) из невнятных намеков прессы, — знают, что во внутреннем дворе здания (за тускло-багровый цвет стен в городе его зовут Красным Домом) видны тридцать два этажа, уходящих вглубь, а на самом дне — прогулочный дворик на крыше следственного изолятора, занимающего еще девять подземных этажей. Доподлинно известно, что самый нижний этаж здания находится всего несколькими метрами выше Центрального тоннеля Нижнего Яруса, который связывает южный и северный берега Лисса. Легенды гласят, что из нижних камер следственного изолятора по ночам можно услышать, как по тоннелю идут машины. Очень, кстати, немногие люди слышали в ночной тишине этот шум и могли потом об этом рассказать. Те сорок несчастных, что в последний раз увидели небо из колодца прогулочного дворика Красного Дома, провели последние ночи своей жизни, слушая этот загробный гул.

Больше всего удивило Йона, что допроса, как такового, не было. Был анализ крови на ген-код, установление личности: Йон признал, что он — Йонас Виллем Лорд, двадцати шести лет, подданный Имперской метрополии, свободный журналист, холостой, католик. От него потребовали кода доступа на «Лось» — он только хмыкнул. Начал требовать адвоката, что вызвало дружный смех присутствовавших (а присутствовало пять офицеров, мордоворотов почище тех, что брали его на улице). Порадовался про себя, что основную часть наличных денег и все документы — кроме новенькой корабельной карточки — оставил на корабле. Потребовал полагающегося по закону звонка — но внезапно получил офицерским стеком по коленям (больно). Все это снимали профессиональной камерой при ярком свете. Затем его вывели в коридор, затолкали в лифт, спустили на много этажей вниз и заперли в камере. Отобрали ремень, но оставили радиобраслет: сам он снять его отказался, а руку рубить ему не стали, хоть и грозились. Впрочем, на браслет наклеили какую-то моментально ссохшуюся прозрачную пленку, так что пользоваться им стало нельзя: цифры часов виднелись, а вот вызвать остальные функции было невозможно.

В камере, как, впрочем, и полагается, были только унитаз и узкая откидная полка без всякой постели. Йон демонстративно на нее улегся: начитался детективов, думал, что придет охранник, запретит лежать, и можно будет еще пошуметь, поскандалить, не дать про себя забыть. Не вышло. Его вызывающее поведение никого не интересовало. Так и пролежал весь остаток дня, то ругаясь в голос на всех знакомых языках, то выкрикивая слова боевых революционных гимнов (даже тех, из которых знал две-три строчки), то просто колотил каблуками в дверь. Потом устал и притих. Когда дисплей браслета сквозь ссохшуюся пленку показал девять вечера, дверь лязгнула, вошел здоровенный краснолицый капрал и сунул Йону миску какой-то похлебки — довольно съедобной, но жидкой. Йон мгновенно ее съел и агрессивно потребовал еще. Капрал вышел и через минуту принес еще миску. Йон съел и потребовал адвоката, звонок, следователя и соблюдения своих прав имперского подданного. Капрал выслушал его, дал кусок хлеба граммов в двести, мягкую пластиковую посудинку с одним литром воды и молча ушел. Йон еще постучал ногами в дверь, потом еще спел. Революционные гимны в его репертуаре закончились, так что пел он «Gaudeamus» и «Stormy Monday», потом глотнул воды и притих окончательно.

В тишине он отчетливо услышал, как где-то под ним едут машины. Он слышал, как в их гудении зарождалась — где-то далеко справа — басовая нота более крупного двигателя, проходила под ним и уходила налево. Даже различил один раз автобусный гудок. Тогда он понял, что находится на нижнем уровне «Красного дома», что выхода отсюда нет и что он пропал. Йон с досадой выругался на линке — так получалось свирепее всего — отвернулся к стене и приказал себе не думать о Клю и заснуть.

Через полчаса у него это получилось.

— Почему ты не хочешь рассказать это всем? — с некоторой обидой, хотя внешне и спокойно, спросил Реми.

Была половина десятого вечера, над Лиссом сгущались сумерки. Микроавтобус был припаркован на набережной Лаккерстоун-хиллс в цепи машин напротив череды дорогих ночных ресторанов, где жизнь только начиналась. Лиссеры — народ еще более склонный к развлечениям, чем портмены. К ресторанам — пешком, на автобусах, минивэнах, автомобилях — подкатывали разнообразные пестрые (не то слово!) компании. Часть из них не торопилась в уютное тепло изысканных заведений, а продолжала с хохотом и галдежом толпиться вокруг своих машин. Никто не обращал внимания на красный микроавтобус, в котором внутри тоже сидела какая-то компания. Никто не оказался настолько внимателен, чтобы заметить, как напряжены и озабочены люди там, внутри.

— Пойми, Реми, — спокойно, с глубокой убежденностью ответил монах Сакамото Ёсио. — Поймите меня, уважаемые друзья. Миша и Ким не говорят нам, кто они, но они хотят защитить, выручить Йона и Легина. Поверьте мне, я знаю множество способов проверки людей. Это очень разные способы, но все они очень действенные. Все это время — пока мы ехали к Красному Дому, пока мы ждали, пока мы совещались, пока мы ели, пока мы опять совещались — я применял все, поверьте мне — все! — доступные мне способы проверить этих двух людей. Я не могу сказать, кто они такие, но они — не враги. Они — друзья, они — на одной стороне с нами. Причем, совершенно не желая умалить достоинств нашего нового друга Миши, я чувствую — ощущаю, понимаю, знаю! — что особенно важно для нас присутствие Кима. Я ощущаю в нем силы, которых не понимаю, и именно поэтому считаю, что та информация, которой я еще располагаю и которой пока не поделился ни со своими уважаемыми друзьями и соседями по Акаи, ни с новыми их спутниками, ни с Мишей — я считаю, что эта информация очень важна именно для Кима, и от того, дам я эту информацию именно ему или не дам, зависит слишком многое в нашем общем будущем. Вот все, что я могу сказать. Прошу не обижаться на меня и разрешить нам с Кимом выйти из машины и побеседовать наедине.

Все некоторое время помолчали. Ким смотрел на свои руки. Ему не хотелось никаким образом воздействовать ни на кого из них. Миша, хмурясь, играл мультикомом, который в его здоровенных лапах выглядел игрушкой. Наконец с заднего сиденья раздался голос Эвиса:

— Мне кажется, что высокоученый монах прав. Я не владею теми силами, о которых он говорил, но мне кажется, что будет лучше, если они с человеком по имени Ким побеседуют снаружи.

— Да, ладно, — кусая губы, сказал Реми. — Я не понимаю, что движет тобой, Ёсио, но ты скорее всего, прав. Что ты думаешь? — спросил он Клю.

— Пусть выйдут и поговорят, — устало кивнула Клю. — Я верю Ёсио. Да и Киму я верю. Наверное, им виднее. Пусть.

Ким поднял голову и посмотрел на остальных, тщательно воздерживаясь от какого бы то ни было воздействия. Ирам кивнула Реми, кивнула Ёсио, кивнула ему, Киму. Уставшая Дойт, положив голову на плечо Эвиса, сказала только:

— Я тоже им верю.

Ким перевел глаза на Ёсио.

— Идем, почтенный монах.

Не поднимая глаз, Миша быстро сказал на незнакомом языке:

— Palkovnick, ya nadeyuss ty p'nimaesh 'shto delayesh.

— Kaneshna, — ответил ему Ким и, неловко согнувшись, открыл дверцу и выпрыгнул на гранитные плиты тротуара набережной.

Вечером у реки было прохладно. Поднялся ветер, небо затянуло тучами. От воды веяло странным торфяным запахом, которого телемиты не ощущают вовсе, но который землянину навевает какие-то лесные ассоциации. Река Лисс вот уже триста лет, после принятия на автономии жесткого Закона о Природе, была кристально чиста от промышленных загрязнений, но обильно несла ил и почву лежащих выше по течению плодородных плоскогорий Северной Тоскалузы. В бурых водах Лисса празднично дробились огни Саутсайда.

Перегнувшись через гранитный парапет, Ёсио взглянул на быстро катящиеся мимо потоки речной воды. Справа доносился гомон какой-то развеселой компании, фотографировавшейся на фоне реки.

Ким встал рядом. Ёсио глянул на него искоса. На спокойном, чуть сонном лице их нового знакомца была написана усталость. Ким провел рукой по лысому черепу и подбодрил монаха:

— Кё ва нанто самуй отэнки дэсё…

Ёсио поднял брови, но тут же притушил гримасу удивления, смиряя эмоции, и ответил:

— Кумо-га ой уэ-ни кадзэ-га фуйтэ иру.

Ким покивал. Ёсио вежливо заметил:

— Аната ва нихондзин-га ханас ёни дзёдзуни нихонго-о ханасьмас.

Нахмурившись, Ким перешел на линк.

— Давайте закончим с комплиментами и перейдем к делу, как бы невежливо это ни звучало. Что вы хотели мне сообщить?

Ёсио взглянул ему прямо в лицо. Ким почему-то избегал смотреть ему в глаза, но Ёсио был даже рад этому: прямой взгляд Кима вызывал какое-то давящее, малоприятное чувство. Видимо, Ким это знал.

— Ким, я владею мысленной связью, так что мне было бы проще подать эту информацию напрямую. Ватаси-ва цуго-дэ соо сьнакэраба аримасэн, — добавил он, как бы извиняясь.

Ким опять нахмурился.

— Я очень слаб в ридинге. Но извольте, попробуем. Только, пожалуйста, очень слабым потоком, ну — как ребенку. Я плохой ридер.

Ёсио кивнул и взял Кима за руку. Некоторое время они переглядывались, пытаясь нащупать нужную частоту. Наконец монах удовлетворенно кивнул и прикрыл глаза. Ким, повернувшись к реке, бессмысленно уставился на дробно переливающиеся отражения заречных огней.

Так они простояли минут пятнадцать — неподвижно, взявшись за руки. Видимо, со стороны они выглядели довольно странно, потому что проходившая мимо них по тротуару набережной очередная развеселая компания при виде их притихла, потом недоуменно прыснула вразнобой, а удалившись на безопасное расстояние — довольно игриво откомментировала увиденное, на прощанье хором проорав:

— Gei broz, chir ap, wi'v got da independens!

Впрочем, ни Ким, ни Ёсио не обратили никакого внимания на эти вопли. Только минуты через три они зашевелились, задвигались и наконец расцепили руки.

Ким поежился: в своем дорогом тонком костюме он довольно ощутимо замерз.

— Вы были правы, настояв на ридинге, — произнес он задумчиво. — Словам я вряд ли поверил бы.

— Я так и подумал, — подтвердил монах.

— Поразительно. Поразительно! — сказал Ким. — Вы правильно сделали. Я должен был иметь эту информацию прежде, чем мы начнем действовать. Я буду учитывать все это. Это многое меняет.

— Это действительно поможет вам? — переспросил монах, сделав особое ударение на слово «действительно».

— Должно. Должно помочь. Если мы впрямую столкнемся с адмиралом Ямамото… а что-то мне подсказывает, что мы с ним столкнемся, и довольно скоро… то эта информация может оказаться неоценимой. Спасибо вам, Ёсио.

— Не за что. Вы расскажете это Мише?

Ким хмыкнул.

— Миша — мой подчиненный. Я расскажу ему это, когда будет нужно. А почему вы остальным не рассказываете?

— Долго все объяснять, — ответил Ёсио. — Со временем непременно всем расскажу.

— Понятно, — отозвался Ким. — Тогда пошли в машину. Замерз я совсем.

Он открыл дверцу и шагнул внутрь. В машине было тепло. Дойт спала на плече дремлющего Эвиса, но при толчке открывающейся дверцы оба они проснулись. Миша протянул навстречу Киму мультиком:

— Тебя. Министр Кригер.

Ким взял мультиком и спросил Ирам:

— Есть у вас в приемнике внешний усилитель?

Сидевшая на водительском месте Ирам глянула на приборную панель и отозвалась:

— Есть.

— Господин министр, — вежливо проговорил Ким в мультиком, — погодите пятнадцать секунд, я выведу вас на усилитель — я хочу, чтобы вас слышали все наши.

Перегнувшись через спинку, он поглядел на приборную панель. Ирам показала ему на панели номер свободного канала включенного ею усилителя, Ким что-то набрал на мультикоме и сказал туда:

— Готово.

— Хорошо, — услышали все в машине резкий, хрипловатый голос временного министра космического флота Телема. — Я говорил с оперативным дежурным МИБ. Меня подняли на смех. Я пообещал им официальный правительственный запрос — они сказали, что до подписания Пантократором Большого Декрета они чихать хотели на наше правительство. Они не отрицают, что ими задержаны люди с именами Легионер Таук и Йонас Лорд, но сообщить обстоятельства задержания отказываются — и по имперскому закону, кстати, имеют на это полное право. С утра я и Кройтманн, министр внутренних дел, все-таки направим им официальный запрос. Пока же все обстоит именно так. Если будут новости, сбрасывайте мне в «быстрый доступ», я попробую перезвонить, но не обещаю, что сразу же — в десять вечера начинается заседание правительства, и засидимся мы, боюсь, до глубокой ночи. Мы получили подтверждение прилета Пантократора, но не сегодня и не завтра, а двадцать четвертого. А до этого надо решить еще массу вопросов. Следите за новостями — у нас ТВ дежурит в штабе.

Реостат отключился.

— Вот так вот, — задумчиво проговорил Ким. — Конечно, он меня не узнал…

— Вы знакомы? — спросил Миша.

Ким открыл было рот, но махнул рукой и не стал рассказывать.

— Долгая история, — только и вымолвил он.

— Кстати, насчет ТВ, — сказал Миша. — У вас же там на усилителе должен быть телесигнал. — Он глянул на часы. — Без одной минуты десять. Давайте посмотрим новости. Надо быть в курсе.

Ирам наклонилась к приборной панели, некоторое время понажимала там на кнопки, и в лобовом стекле изнутри возник виртуальный телеэкран, прорисованный стерео для всего объема машины — то есть и Ирам на переднем сиденье, и Дойт на заднем видели его на одинаковом от себя расстоянии. На экране приближались к цифрам 12 стрелки часов: проимперский первый канал телемского планетарного телевидения «Зеленый Мир Империи» готовился показывать новости.

Клю вдруг вся подобралась, замерла, глядя на экран. Взглянув на сестру, обернулся к экрану Реми, затихла Ирам, переглянулись на заднем сиденье Дойт и Эвис. Ёсио на втором сиденье, рядом с Мишей, вытянулся, словно стараясь не пропустить ни слова. Миша удивленно спросил:

— Что вы так напряглись?

Внезапное предчувствие чего-то невероятного, охватившее всех, заставило и Кима оглянуться на экран. Там стрелка как раз уперлась в 12, и грянули помпезные, тревожные фанфары, пока по экрану вихрем мчалось трехмерное вращающееся изображение Галактики.

В кадре возник седовласый Эмметт Горбухин, знаменитый диктор ЗМИ — точно такой же, каким Ким видел его много лет назад, только еще более обрюзгший. Казалось, ну невозможно было имперской пропаганде найти более антипатичное свиное рыло для олицетворения голоса Империи на Телеме! Так, впрочем, было только до той секунды, пока не раздавался его голос. Тогда Горубхин начинал казаться страшно значительным, веским и важным.

— Добрый вечер, Телем, — сказал он, и Клю вскрикнула, зажав рот рукой: за спиной диктора пошли кадры ареста Йона в толпе у штаба Движения за независимость, перемежаемые кадрами ареста Легина в метро. — Сегодня в первой половине дня в Лиссе задержаны два человека, подозреваемых в организации крупномасштабной диверсионной, провокационной и разведывательной деятельности на имперской автономии Телем, — продолжал Горбухин, преувеличенно выделив слово «имперской». — Один из них уже признал, что является капитаном первого ранга Управления Безопасности Конфедерации Человечеств. Это небезызвестный капитан Легионер Таук, чья роль в событиях 40-го года в Космопорте так и осталась до конца не выясненной.

— Tvayumatt,s-s-s-suchissihn, — на неизвестном языке с отвращением пробормотал Миша. Ким, видимо, понял его, остальным хватило только интонации бородатого гиганта.

— Второй задержанный, — продолжал Горбухин, — известный публицист из Космопорта Йонас Лорд, никогда не скрывавший своих симпатий к силам, деструктивно действующим по отношению к Империи Галактика.

— Vile creature, tu muffle, — с Мишиной интонацией произнесла Клю, и Реми протянул к ней руку, жестом с ней соглашаясь, но умоляя молчать.

— Проведенное следствие неопровержимо доказало, — продолжал диктор, — что оба вышеуказанных злоумышленника действовали совместно, по предварительному сговору, со злонамеренной целью ускорить отделение имперской автономии Телем от Галактического престола. Установлено, что Таук въехал на Телем незаконно, под чужой фамилией. Установлено также, что Лорд в последние полгода не появлялся в Космопорте, а проходил некую подготовку на федеральной (диктор подчеркнул это «федеральной») планете Акаи, где неизвестным способом завладел или получил от неустановленных лиц трансгалактический корабль новейшего типа, приписанный к этой отдаленной планете.

Возникло изображение «Лося», стоящего на поле Гринтаунского космодрома. Снято было с крыш близстоящих зданий, а не с поля; Ким переглянулся с Мишей — это означало, что прав на доступ к кораблю МИБ добиться не смогло. Значит, принимавшиеся Реостатом меры работали.

— Управлению Министерства имперской безопасности по автономии Телем не удалось получить от УБ Конфедерации сведений относительно действительной миссии капитана Таука на Телеме, — вновь возник Горбухин на фоне хроники сорокового года (подтянутый Таук в парадной форме в шеренге героев событий в Космопорте, бородатый изможденный Пантократор жмет ему руку и что-то говорит, Таук что-то отвечает с улыбкой. На заднем плане мелькнул и Реостат в черно-голубой форме Имперского Звездного). — Земные спецслужбы утверждают, что капитан Таук находится в отпуске и его пребывание на Телеме, равно как и где бы то ни было еще, является его личным делом. Однако в руководстве УМИБ по Телему высказывается сомнение в том, что факт нахождения на Телеме в период столь прискорбных событий офицера УБ Конфедерации, да еще и занимающего пост начальника секретного Первого управления, может быть только чьим-то личным делом.

— Ой, да что ж они делают, — проговорила Ирам, — теперь наш друг Ямамото кинется на Телем. Они же нас всех ему сдают.

— Точно, — упавшим голосом согласился Реми.

— Ввиду особой опасности арестованных они будут в ближайшее время этапированы в Космопорт, — внезапно закончил диктор, и начался следующий сюжет — о возмутительных беспорядках, устроенных сторонниками Зайнемана перед его штаб-квартирой со злонамеренной целью помешать уличному движению в центре Лисса.

— Елки-палки, — сказал Миша. — Вы понимаете, что это значит? Их убьют. Это все делается, чтобы сорвать прилет Пантократора и подписание Большого Декрета.

— Надо их освободить, — заявил Реми.

— Ты представляешь, что такое Красный Дом? — спросил его Миша.

— Все равно, — сердито сказал Реми. — Мы не можем сидеть и просто смотреть телевизор, когда их убивают. Вы-то их не знаете…

— При чем тут это? — нахмурился Миша. — Я-то что? Я офицер. У меня есть начальник. Как он скажет, так я и сделаю.

— А кто твой начальник? — удивилась Клю.

Миша молча кивнул на Кима.

Все в машине перевели на Кима глаза.

— Так. — Ким нахмурился и опустил взгляд. — Ладно, давайте раскрывать карты. Я — полковник федерального Управления Безопасности…

— O-la-la, — протянул Реми.

— …и послан руководством УБ, чтобы найти Таука. Правда, с одной оговоркой: я должен найти его и доставить на Землю, но средства, которые при этом могу использовать, я выбираю сам. Значит, с доставкой на Землю мы подождем, пока я не увижу Таука и не обсужу с ним этот вопрос. А освободить их… Я поддерживаю эту идею и уверен, что можно найти тысячу отговорок, чтобы этого не делать, но мы должны хотя бы попытаться.

— Tfutyhyooh, — сказал Миша и хлопнул себя по колену. — Voloshin! T' p'nimaish' shta et'beznadyoga?Shta nuzhna god vremini i sto tysch denek, shtob dabyt' khatya b' plan Krasnava Doma, ito ne fsivoh, a tol'ka adnavo itazha?

Ким прервал его на линке:

— Я все понимаю, но ты же сам говоришь: начальник — я.

— И что?

— Положись на меня. Не бойся, тебя я внутрь не пошлю.

— Это еще почему? — спросил Миша тихо, но зловеще.

— Миша, подумай. Я — нелегал. Ты — легальный офицер земного Космофлота. Что будет, если тебя там накроют? Prosta padumai.

Обиженно набычившийся было, Миша опустил глаза. Ким тяжело вздохнул:

— Значит, так. Поскольку я здесь, чтобы вытащить Легина Таука, а в этой ситуации, следовательно — и Йона Лорда, я принимаю решение идти в Красный Дом и забрать их оттуда. Ни один, ни другой не знает меня в лицо. Значит, мне внутри понадобится человек, которого знают в лицо они оба.

— Я, — мгновенно произнесли в один голос Ёсио, Клю и Реми.

Ким остановил их жестом.

— Я еще не решил, кто именно. Пока нужно обсудить другое. Надо обдумать варианты: что именно делать после того, как я их вытащу.

— Стоп, — поднял руки Миша. — Ты говоришь так, будто не сомневаешься, что сможешь их вытащить.

— А я почти и не сомневаюсь.

— Каким образом?

Ким усмехнулся.

— Миша, я полковник УБ. Ты понимаешь, что некоторые технологии я не могу открыть?

Миша покивал, обдумывая эти слова.

— Да… Понимаю. Понимаю. О-кей. Хорошо, я понял. Так ты уверен?

— Я же говорю — почти уверен. Ну, риск ведь всегда остается? Так вот. После того, как я их вытащу, возможны два пути. Первый — найти убежище на Телеме и отсидеться, пока все не утихнет.

— Не годится, — сказала Ирам. — Ямамото, можно считать, уже узнал, где Йон. Вопрос только в том, где он сам и сколько времени ему понадобится, чтобы прибыть на Телем. Вряд ли много: не думаю, что он ушел из системы Толимана.

Ким одобрительно кивнул здравомыслию Ирам.

— Значит, остается второй путь. Садиться на наши корабли и стартовать. А это значит, что оба корабля должны быть готовы к старту.

Ким прикрыл глаза, собираясь с мыслями.

— Я думаю, оптимально будет сделать следующее. Миша, как капитан «Вездехода», сейчас должен пересесть в «роллс» и вернуться на свой корабль. После этого он готовит «Вездеход» к старту, а Хайке на «роллсе» возвращается сюда и ждет нашего появления из Красного Дома.

Ким повернулся, через стекло вглядываясь в грозные очертания фасада меж зеленых холмов.

— Миша, машина должна ждать у южного подъезда Kidz World, — сказал он наконец.

— Как вы туда попадете? Через парк? — удивился Миша, тоже глядя на Красный Дом.

— Через парк, — подтвердил Ким.

— Очень много времени уйдет — пройти через парк, — озабоченно сказал Реми. — Минуты три, если не больше.

— А ты прикинь, что произойдет, если золотистый «роллс-ройс» будет стоять прямо возле Красного Дома, — усмехнулся Ким.

— Да, об этом я не подумал, — кивнул Миша. — Но можно припарковаться с другой стороны здания.

— Там сплошное наблюдение, — возразил Ким.

Миша кивнул.

— Ну ладно, значит — у Kidz World. Только это безумие. Даже за две минуты вас там с потрохами возьмут.

— Неизбежный риск, — возразил Ким. — Друзья, давайте не будем входить в обсуждение технологии. Давайте продолжим. Все остальные, кроме того, кто пойдет со мной, должны вернуться на «Лося» и подготовить его к взлету. Как только я сообщу, что мы на борту «Вездехода», «Лось» должен тотчас стартовать.

— Значит, я не иду? — в голосе Реми сквозила досада. — Без Йона только я могу поднять «Лося». Он меня прописал в системе вторым пилотом.

— Значит, так и будет, — кивнул Ким. — Соответственно, Дойт, Эвис и Ирам, которых Легин не знает в лицо, тоже должны быть на борту. Больше того. Поскольку из всех нас наилучший контакт с министром Кригером есть у Сакамото Ёсио, я просил бы именно его взять на себя организацию проникновения на «Лось». Космодром наверняка снаружи под наблюдением, если не оцеплен. Вам, Ёсио, надлежит как можно быстрее связаться с министром Кригером и вместе с ним придумать, как именно вы пятеро проникнете на космодром и затем на корабль.

Ёсио смотрел на Кима с каменным лицом.

— По-моему, вы совершаете ошибку, — по возможности бесстрастно произнес монах (ясно видно было, что его душит обида). — Вам в Красном Доме понадобился бы человек, умеющий, например, становиться невидимым.

Ким опять вздохнул.

— Поймите, благородный почтенный Ёсио-сан. Я в высшей степени уверен в том, что при прочих равных условиях вы, именно вы, были бы в Красном Доме самым полезным человеком. Но мне не понадобится там человек, умеющий становиться невидимым. Мне вообще не понадобится там боец. Мне просто нужен человек, которого в лицо знают и Легин, и Йонас Лорд. А ваши удивительные умения в высшей степени понадобятся при организации прорыва на «Лося».

Ёсио смиренно кивнул и ничего не ответил.

Ким перевел взгляд на Клю.

Лицо девушки светилось непередаваемым счастьем.

Ведь идти с Кимом в страшные подвалы Красного Дома должна была именно она.

Космодром — это космодром, но в то же время космодром космодрому рознь. Одно дело — это Лисский. Поле размером семь на тринадцать километров, двенадцать пассажирских терминалов, собственное метро, четыре рубежа охраны, камеры, датчики по всему периметру, плюс сплошное сканирование воздушного пространства миль на сорок вокруг.

Совсем другое дело — Гринтаунский космодром. Таких, как он, в окрестностях Лисса еще семь. Это просто губернский космодром. Его территория никогда раньше не была аэропортом. Когда-то здесь располагались городские свалки.

Когда лет сто назад губерния откупила эту территорию у мэрии Гринтауна (тогда еще не входившего в городскую черту Лисса), здесь построили один из восьми космодромов местного значения, чтобы разгрузить от локальных полетов стремительно растущий Лисский космодром. И разница в системах безопасности Гринтаунского и Лисского космодромов оказалась примерно такой же, какова разница, скажем, между системами безопасности аэропорта имени Джона Фитцджералда Кеннеди в Нью-Йорке и аэродрома в Грейт-Форкс, штат Монтана. Еще бы, ну кому могут быть нужны космодромы вроде Гринтаунского? Двадцать-тридцать, ну — пятьдесят каботажников, пять-десять чартеров и столько же частных кораблей ежедневно — такова его средняя нагрузка. Так что по периметру поле обнесено трехметровым забором, поверх которого под отрицательным углом натянуто три ряда колючей проволоки — вот и все. С юга и востока забор сетчатый, с севера и запада — бетонный. Перед взлетом и посадкой борта площадка соответствующего корабля сканируется роботом, видящим инфракрасные лучи — а то лет сорок назад был случай, когда на поле очутился местный гринтаунский забулдыга, которого заметили в самый последний момент перед посадкой большого грузовика и еле успели спасти. Вот и вся система безопасности.

Служба безопасности космодрома подчиняется губернскому управлению космического транспорта (крохотной структуре, отвечающей только за функционирование восьми губернских космодромов), а оно, в свою очередь — аналогичному управлению автономии. Теперь, следовательно, оно подчинено новому министру космического флота — Роби Кригеру.

Роби Кригер, сгорбившись, сидел перед тройным монитором в своем временном кабинете на седьмом этаже штаба Зайнемана. Время подходило к трем ночи, и глаза временного министра слипались. О, он был в прекрасной форме, вот только спать за последние трое суток ему пришлось от силы часов шесть. Впрочем, его помощникам досталось еще тяжелей, и один из них спал сейчас в кресле в углу кабинета, запрокинув к потолку черное, лоснящееся от пота лицо. Да и второй, которого Кригер не видел (потому что тот сидел у него за спиной), не подавал признаков активности.

Правая рука министра лежала на сенситиве рабочего терминала, и он, медленно перебирая пальцами, поочередно отслеживал пункты, намеченные им и Сакамото Ёсио для проникновения экипажа на «Лось».

Кригеру подчинялась не только служба безопасности, но и наземные службы космодрома. Вот он вызвал данные наземников: по его приказу «Лося» уже отсоединили от наземных систем и, что называется, «ввели в режим», то есть обеспечили ему весь стартовый коридор, с отрыва от грунта до выхода на орбиту. Вот министр переключился на службу безопасности: он даже мог видеть лица четырех полицейских в вестибюле служебной проходной космодрома, мог видеть, как еще пять человек в форме стоят снаружи проходной, вглядываясь в освещенную аллею, ведущую к хайвэю.

Министр прекрасно видел, что при выезде на аллею с обеих сторон дороги стоят два тяжелых джипа, и прекрасно знал, что в джипах с десяток отборных офицеров МИБ сидят и терпеливо ждут прибытия экипажа «Лося», чтобы арестовать всех при попытке возвращения на корабль.

Конечно, МИБовцы уже стояли бы в оцеплении вокруг самого корабля, но полиция не допустила их на поле, а ввязываться в открытый конфликт и неизбежную перестрелку они не стали.

Кригер знал, что эти два джипа — далеко не все, это только видимая часть. Чтобы убедиться в этом, он вызвал на правый монитор полный сканированный план космодрома. Во всем Лиссе он один мог сейчас получить эту картинку, сконфигурированную для него умельцами из космодромной компьютерной службы всего два часа назад из восьми разных потоков данных. Результирующий массив был закрыт его личными паролями, а его персональную систему паролей и шифров разрабатывали на Компе по спецзаказу, и министр знал, что МИБовским хакерам понадобится минимум год, чтобы подобраться к ее взлому.

Южная часть поля была обращена к ветландам, малопривлекательным пригородным болотам, на которых пятьсот лет назад была насыпана городская свалка, а четыреста лет спустя построен космодром. Используя несколько комбинированных сигналов непрерывного сканирования площади, Кригер отчетливо видел по крайней мере дюжину людей в касках и бронежилетах, расположившихся в засадах меж высоких кочек ветланда вдоль всего южного забора.

Министр знал, что то же самое происходит и с восточной стороны, где бойцы МИБ притаились среди ангаров и пакгаузов грузового терминала, и с западной, где они почти в открытую сидели меж деревьев чахлого сквера, отделяющего космодром от жилого массива. Но Кригера сейчас в высшей степени интересовало то, что будет происходить с южной стороны.

Собственно болото начиналось здесь не сразу, вдоль забора космодрома тянулась довольно широкая, метров в десять, полоса плотных, редких, высоких сухих кочек, заросших густой травой.

Кригер увидел, как среди кочек, у самой воды, ближе к западной стороне, мелькнул огонек: зажгли и погасили спичку или зажигалку. Министр мгновенно дал максимальное увеличение.

Он увидел какие-то неясные пятна, то ли тени, то ли людей. Вот к ним в несколько прыжков приблизился четкий, хорошо видимый силуэт в каске и с автоматом. В наушниках у Кригера зашипело, и он услышал, как на волне МИБ кто-то сдавленно проговорил:

— Одиннадцатый-юг, неясная активность в моей зоне. Была вспышка света.

Еще два силуэта, один — у самого юго-западного угла поля, другой — в полусотне метров восточнее, приподнялись и повернулись к тому, кто подал голос. Эта часть поля вовсе не была освещена, поэтому повернувшиеся полагались на торчавшие из-под касок приборы ночного видения.

В этот самый момент на поле космодрома зажглось освещение на двух стоянках: ничего необычного, ночные грузовые чартеры стали готовиться к старту.

Левой рукой Кригер коснулся одновременно двух каналов связи и произнес в микрофон:

— Джо на «таракане», давай в юго-западный угол.

От освещенной стоянки по полю поехал «таракан», длинная неуклюжая машина, на какой по полю со складов на корабли переваливают малогабаритный груз.

— Что там за черт? — раздалось на волне МИБ. Кригер ухмыльнулся.

— Одиннадцатый-юг, что там у тебя? — раздраженно спросил другой голос на тех же волнах.

— Непонятно пока, — отозвался боец, и в ту же секунду две неясные серые тени сомкнулись вокруг четкой фигуры в каске. Не издав ни звука, боец быстро улегся на землю.

— Как, интересно, они это делают? — пробормотал Кригер. — Их даже мультисканер не берет. Буддийская магия?

— Одиннадцатый почему-то лег, — сказал кто-то на волнах МИБ. — Одиннадцатый, доложи, что у тебя?

Неясная серая тень склонилась к лежащему. Напрягая зрение и до предела увеличив контрастность картинки, Кригер вроде бы разобрал, что тень прильнула головой к голове лежащего, но с таким же успехом тень могла на самом деле стоять ногами на его голове — очертания тени были крайне неясны и все время менялись.

— Все тихо, — услышал Кригер сдавленный шепот на волне МИБ. — Двенадцатый, посмотри у себя, что-то странное в твоем районе.

Боец у юго-западного угла, насторожившись, заозирался, а неясные тени — Кригер не смог бы сказать, сколько именно (больше трех, но меньше десяти, примерно так) — метнулись к забору.

Кригер правой рукой быстро активизировал окно управления защитных средств космодрома, переданного ему с центрального пульта в Гринтауне, и запустил сконфигурированную тамошними специалистами цепь команд.

Две секции забора чуть дрогнули: отошли соединяющие их стальные штифты, и одна из секций, потеряв опору, медленно поползла в сторону. Тени прильнули к образовавшемуся узкому проему.

«Таракан» тем временем подъехал к краю поля. Здесь в беспорядке была навалена гора картонных коробок — упаковок от стандартных полетных рационов: при погрузке эти упаковки обычно снимают, чтобы экономнее уложить пачки рационов в трюме под камбузом. «Таракан» остановился, водитель вышел, раздернул пластиковые шторки на борту своей таратайки и принялся неторопливо бросать в общую кучу привезенные пустые коробки, которые рано утром должна была вывезти служба очистки.

В наушниках Кригера раздался короткий прерывистый сигнал: это означало, что тени прошли через щель в заборе, и последняя из теней нажала кнопку с внутренней стороны опоры (обычно нажатие этой незаметной кнопки позволяло обходящей раз в несколько часов периметр охране открыть секцию изнутри, чтобы выйти и проверить полосу кочек вдоль забора). Кригер движением пальцев активизировал следующую цепь команд. Притянутая последней тенью на место секция снова дрогнула: стальные штифты встали на место.

Водитель продолжал лениво кидать коробки, а тени по одной мимо него (он их явно не видел) проскальзывали в кузов «таракана». Вот тут Кригер смог сосчитать тени: их было пять. Министр облегченно вздохнул и сказал в микрофон:

— Джо, давай назад.

Водитель бросил в кучу последние две коробки, задвинул шторки, обошел свой агрегат, забрался на сиденье, и «таракан» резво покатил обратно к стоянкам.

— Встанешь, разблокируешь шторки и уйдешь, — напомнил ему Кригер.

— Помню, — ответил рабочий. Кто отдает ему команды, он не знал. Час назад начальник смены дал ему задание и сказал, что команды начать и закончить операцию он получит по радио, на обычном канале. А когда Джо выразил удивление всем этим, начальник смены спросил его:

— Ты как голосовал, парень?

— За независимость, — ответил Джо.

— А сороковой помнишь?

Джо только хмыкнул. Вся смена знала, что в сороковом он ходил на демонстрацию и спецназовцы сломали ему ногу одним-единственным ударом резиновой палки.

— Так вот иди и помни про сороковой, — заключил начальник смены.

Джо ничего не знал о том, что всего в пятнадцати метрах от него, за забором, лежали и внимательно смотрели на него спецназовцы; он догадывался, что внутрь его «таракана» кто-то влез (машина заметно осела), но, убей Бог, не мог понять, как — он же никого не видел! Так или иначе, он подогнал, как было велено, свой «таракан» к боковому лифту третьего грузового узла, рядом с освещенным вторым, где готовили к старту кальерский транспорт с грузом знаменитой тоскалузской мебели. Потом разблокировал шторки, вылез из кабины и зашагал к диспетчерской. Очень хотелось ему обернуться, посмотреть, кто же выйдет из «таракана», но он не обернулся.

Находившийся у третьего узла «таракан» был слишком далеко от сканеров, и Кригер не видел, как пять теней выскользнули из машины и обогнули узел, надежно скрывший их от южной части поля. Теперь их могли видеть только с башни диспетчерской. Кригер переключился на сканер башни и отчетливо увидел пять уже вполне ясных человеческих фигур, рысцой приближающихся к темной грушевидной махине «Лося». Министр замешкался было, переключая радиоканалы, но тут же нашел нужный, в левом окне крайнего правого монитора высветившийся как «заправочная служба», услышал переговоры заправщиков на освещенных втором и седьмом узлах и сказал:

— Второй узел, заправка, я — орел.

— Слушаем, орел, — откликнулись заправщики с сибирским акцентом.

— Пар готов?

— Готов, командир.

— Давайте пар.

Заправщики так же, как Джо, не знали, кто именно отдает им приказ: они действовали по инструкции начальника смены, который велел им, когда на обычном радиоканале их вызовет некий «орел», стравить прямо на поле излишек конвективного пара из системы закачки компенсата. Вообще-то конвективный пар из труб теплообмена полагалось стравливать в подземный дренажный туннель, стравление его на поле считалось браком, тем более перед запуском корабля, но раз уж начальник смены так велел… Заправщики, два ражих бородача, дружно наклонились и на своем телемско-сибирском диалекте сказали друг другу:

— Nu, ras-dva-trih, i-i-yetit'…eeeeehhhh!

Единым рывком они выволокли из-под дренажной решетки толстый, в два кулака толщиной, гофрированный шланг, и от второго узла в южную сторону, мгновенно заволакивая поле, ударила плотная струя холодного конвективного пара.

— Ras,dva,trih,ch'tyrih,piat', - отсчитали заправщики и с дружным воплем «yetit'!» одним толчком снова загнали шланг под дренажную решетку.

— Malatsih, — с акцентом, но по-сибирски сказал им в наушниках невидимый «орел». Поле заволокло полупрозрачным, упорно расползающимся, липким туманом: конвективный пар компенсатных трактов в сыром и прохладном ночном воздухе может не рассеиваться часами. Таким образом, та часть поля, где стоял темный, неосвещенный «Лось», в течение минуты оказалась полностью скрытой от наблюдения МИБовских бойцов с южной и юго-восточной стороны, где сетчатый забор позволял визуальный контроль за полем.

— Что за дела? — поинтересовались на волне МИБ. — Юг, что у вас?

— На поле пар какой-то, — растерянно отозвались из цепи. — Не видно ни хрена.

— Та-ак… понятно, — отозвался начальник. — Юг, рассчитайсь!

— Первый… Второй. Третий. Четвертый… — заговорили в цепи. — Девятый… десятый…

— Одиннадцатый, как слышишь? Одиннадцатый!

Тишина.

— Двенадцатый?

— Я двенадцатый.

— Одиннадцатого видишь?

— Так точно.

— Иди к нему.

А на сканере у Кригера тем временем отчетливо было видно, как опустился люк «Лося», пять фигур вошли внутрь, и люк поднялся.

— Одиннадцатый без сознания, но жив, — раздалось на волне МИБ.

— Та-ак… как щенков обошли! — с каким-то даже восхищением сказал МИБовский начальник. — Как кур вас ощипали, ветераны хреновы! Юг, прочесать весь периметр! Пятый, давай штаб! Взводные, готовьте задницы — штаб вам их поотрывает! Ах, ну надо ж… Город, город, я четвертый-середина, есть разрешение на штурм поля? Нету? Ну, конечно… Ах, скоты…

Ухмыляясь, министр отключился от канала МИБ. Примерно через полминуты замигал вызов на его личном канале.

— Реостат, — назвался министр своим давним прозвищем.

— Мистер Кригер, — услышал он ровный, вежливый голос Сакамото Ёсио. — Мы на борту «Лося». Спасибо вам. Без вас ничего бы не получилось.

— Да бросьте, не за что, — отозвался Кригер. — Держите меня в курсе. Я на линии все время. Я сейчас посплю, но вы обязательно все сообщайте — я отвечу.

— Спокойной ночи, мистер Кригер, — вежливо ответил Ёсио.

Улыбаясь, министр переключился на начальника смены космодромных служб.

— Эннер, вы меня слышите?

— Вас слышу, орел, — откликнулся космодром.

— Сработано четко. Всем — благодарность и премия в размере месячного оклада. Свяжитесь утром с нашей бухгалтерией.

— Да что там, — смутился начальник смены. — Для Телема ж все.

— Для Телема, а ребята шкурой рисковали и рискуют. Дайте там всем знать, чтоб до утра сверх нужды не высовывались. У вас по периметру службисты, ну, в смысле, МИБовцы, и очень-очень сердитые.

— Это они пусть не высовываются, — хмыкнул Эннер.

Кригер засмеялся и переключился на космодромную службу безопасности.

— Эмирхольц? Лейтенант, людей с улицы — на проходную, за стены. Дежурство усиленное до особого распоряжения. И поаккуратнее там, МИБ очень злится. Чуть малейшая провокация — всю полицию Гринтауна на ноги и звоните лично мне. Все. Пока.

Отключив канал, министр снял наушники, задействовал громкий вызов на каналы экстренной связи, расстегнул куртку, движением рычага откинул кресло, вытянул далеко под стол ноги в остроносых сапогах, откинулся, заложил руки за голову и моментально заснул.

Йон рывком сел на койке. Горел тусклый желтый свет, в камере было душно, но в полуоткрытую дверь вливался холодный воздух. Вот что его разбудило! Он протер глаза и вскочил. Дверь просто была полуоткрыта. Он протер глаза еще раз. Нужно было сконцентрироваться, но не получалось. Что-то мешало: Йон вспомнил пару раз, когда случалось выпить лишнего — было очень похоже, только вот он ничего не пил, кроме воды. Кстати, насчет воды. Он наклонился, снял со стоявшей на полу пластиковой канистры кусок хлеба и аккуратно — почему-то ему казалось, что все надо делать очень аккуратно — переложил его на койку, поднял канистру, надавил на закрывающий клапан и брызнул водой себе в лицо. Растер воду по лицу, стремясь, чтобы влага закатилась под воротник, чтобы стало неприятно, чтобы получше проснуться. Проснуться не получалось. Он повернулся к двери, подергал ее. Ему не показалось спросонья: дверь была открыта. Ничего себе. Он удивился, только как-то вяло. Да что это со мной? Он приоткрыл дверь пошире и высунулся в коридор.

— Клю?

— Это я, — быстро сказала Клю. — Это я сама. Молчи. Возьми меня за руку.

Йон взял Клю за руку, и тут же странное отупение отступило. Рядом с Клю стоял — и держал ее за другую руку — незнакомый мужчина: лысый, мрачный, с сонным лицом и глазами несколько навыкате. Указательный палец свободной руки мужчина приложил к своим губам:

— Тш-ш… Тихо, Йон. Теперь вас никто не видит. Вы прикрыты моим психоконтролем. Сейчас будем вытаскивать Таука, о-кей?

— Кто вы? — сипло спросил Йон.

— Йон, милый, молчи, — быстро прошептала Клю. — Это Ким. Это наш друг. Он психократ. Он нас всех отсюда выведет, ты просто держи меня за руку, ладно?

Йон несколько раз быстро вдохнул, коротко выдыхая — по методу «фаст флэйм»; голова была абсолютно ясной, он все еще ничего не понимал, но подчинился. Уж если своевольная Клю так его уговаривала — значит, подчиняться стоило.

Ким отвернулся от Йона, и Лорд испытал странное облегчение: смотреть Киму в глаза было почему-то очень тяжело. Видимо, психократическая его сила была и впрямь велика, если даже Йон, психосила которого равнялась восьми вуалям, ощущал с его стороны такое давление.

Они гуськом прошли по слабо освещенному коридору. Йон глянул на свои часы, подняв левую руку. Без десяти четыре утра. Йон чуть не остановился: в конце коридора стоял тот самый краснолицый капрал. Но Клю дернула его за руку. Капрал спал стоя, точнее — не спал, а стоял в оцепенении, полузакрыв глаза. Подойдя к нему поближе, Ким тихо сказал ему:

— Теперь открой камеру задержанного Таука и снова отойди сюда. Здесь будешь ждать меня. Понял?

— Понял, — глухо ответил капрал.

— Молодец, — серьезно похвалил его Ким, и капрал, слабо ухмыльнувшись, пошел к соседней камере, отпер ее, приоткрыл дверь и дисциплинированно отошел на место.

— Покажись Тауку, — шепнул Ким, повернувшись к Клю.

Стараясь не выпустить рук Кима и Йона, девушка двинулась к двери. У двери Ким сделал шаг вперед, чтобы оказаться точно позади Клю, а Йон, наоборот, притормозил, мимоходом поразившись, насколько сильно исходящее от Кима давление — хотя он был с этим странным человеком в физическом контакте, пусть и косвенном, он временами терял его из виду, и тогда дурнота психодавления подступала к самому мозгу.

— Легин! Легин! — шептала тем временем Клю, заглядывая в тускло освещенную камеру. — Ле-егин!

Вдруг она замолчала и сделала шаг назад. Тут же отступил и Ким, освобождая проход, и присвистнул:

— Вот это да… Ну дает!

Обросший мягкой светлой бородкой блондин в кожаных брюках без ремня и в полосатой майке с длинными рукавами вышел из камеры ровно, без всяких признаков потери ориентации. Впрочем, ясно было видно, что он с трудом удерживает себя на грани помутнения сознания: его веки то и дело опускались на глаза в такт его борьбе с наползающей на мозг сонной пеленой, но он смотрел не на Клю, не на Лорда — он смотрел на Кима, которого видеть был не должен!

— Таких ребят я никогда не встречал, — пробормотал Ким и взял Таука за руку. Взгляд Легина тут же обрел четкость: он глянул в лицо Киму, отвел глаза, улыбнулся Клю, подмигнул Йону.

— Привет, — очень спокойно сказал он. — Это кто? Наш человек?

— Это Ким, — ответила Клю.

Легин опять искоса бросил взгляд на Кима, державшего его за руку, и свободной рукой слегка хлопнул того по плечу.

— Силен Ким, — сказал он одобрительно. — Коллега, что ли? Я ведь никого ни о чем не просил.

— Я действую сейчас только от себя, — отозвался Ким. — Все потом решим, капитан, ладно?

— Ладно. Как ты это делаешь? Сколько человек ты можешь прикрывать?

Странная, наверное, картина, подумал Йон: ночью в коридоре самой мрачной тюрьмы Телема стоят четыре человека, держась за руки, мирно так беседуют, а рядом капрал МИБ покорно ждет, когда они договорят.

Йон приблизил лицо к лицу Клю, они поцеловались.

— Я видел тебя во сне, — шепотом сказал Йон.

Клю, улыбаясь, еще раз чмокнула его в губы.

— Я бы тебя тоже увидела, только я не спала, — тоже шепотом ответила она.

— Прикрывать могу всех, кто со мной в физическом контакте, — говорил тем временем Ким. — Это с гарантией. Может, мог бы прикрывать и бесконтактно, но не пробовал и поэтому не рискую.

— Понятно. А скольких ты можешь контролировать?

— Точно не знаю. Много. Столько, сколько меня видят — столько и могу.

— Тебя видят? Не ты, а тебя? Ясно… Ментальный щит?

Ким восхищенно щелкнул языком.

— Ну, ты даешь, капитан. Да, ментальный щит.

Таук усмехнулся.

— Я просто много читал. Ты не Майк Джервис случайно?

Ким нахмурился.

— Отчасти… да, Джервис.

Ни Клю, ни Йону это имя ничего особенного не сказало: имя Джервиса очень редко упоминалось среди имен Рыцарей, куда реже, чем имена Фродо Таука, Роби Кригера или Стивена Сатклиффа.

Таук же присвистнул:

— Как я понимаю, Управление пустило тебя в ход, потому что испугалось происходящего? Ты — энергомасса или биоклон?

— Биоклон.

Клю вздрогнула.

— Ого-го… — Легин потер лоб свободной рукой и на секунду задумался.

— Реми на «Лосе»? — спросил Йон тем временем.

— Да, все наши на «Лосе», — ответила Клю. — Мы пойдем на другой корабль.

— Это на какой еще?

— На мой, — не поворачиваясь, пояснил Ким, продолжавший смотреть на Легина.

— Хорошо. Принимается, — сказал Таук наконец. — Другого выхода все равно нет. Есть у нас пара минуток в резерве? Я бы спросил этого капрала, где наши с Йоном вещички или как и у кого это можно узнать. Под ментальным щитом мы отсюда можем вынести полздания… хотя особо задерживаться, конечно, не стоит. Но у меня там, понимаешь, много полезного…

Ким покусал губу.

— Ну, давай. Сможешь идти в отрыве от меня? Тебя подстроить?

— Подстрой, пожалуйста, — кивнул Легин.

— Только учти, я дикарь в этих делах, — предупредил Ким. — Все на уровне каменного топора.

— Мне бы такой топор, — усмехнулся Легин. — Сколько у тебя мощность? Тысячи две вуалей?

— Пять.

Легин длинно свистнул.

Ким плотно зажмурился, не отворачиваясь от Таука, и на секунду приблизил свое лицо к его лицу. Йон видел, как Легин инстинктивно отшатнулся, глаза его расширились, рот приоткрылся — Йон мог бы поклясться, что первый раз в жизни на секунду увидел испуг Таука!

— Теперь отойди, — сказал наконец Ким, открывая глаза. Он сразу же начал яростно протирать правый глаз освободившейся правой рукой, бормоча: «щиплет-то как, zar-razah… что значит — ночь не спать…».

Легин сделал шаг, другой… Видимо, он продолжал видеть и Кима, и Йона с Клю, потому что он удовлетворенно кивнул и двинулся к капралу.

— Ким, коллега, спроси его про вещички, — попросил он через плечо.

Ким обернулся к Йону и Клю:

— Ребята, а вам все еще надо крепко-крепко за меня держаться. Как вы, нормально?

— Мы — отлично, Ким, — мужественно ответила Клю.

— Вы там тогда уж про мой пистолет тоже спросите, — набравшись храбрости, сказал Йон Киму. Этот странный тип все больше и больше возбуждал в нем страх.

— Спрошу, Йон, — ответил Ким и глянул на писателя. Тот мужественно выдержал мрачный натиск его взгляда. Ким отвел глаза.

— Да не бойтесь вы меня так, — с досадой произнес он, во главе цепочки подходя к послушно ждущему капралу. — Клю, ну хоть ты скажи ему, что меня не надо бояться.

— Я скажу, — пообещала Клю. — Только потом. Я тебя и сама, знаешь, как боюсь? Когда ты меня через главный вход Красного Дома вел, я чуть не померла со страху. Думаешь, я их боялась? Я тебя боялась.

Ким только покосился на нее и длинно вздохнул. Потом повернулся к капралу и деловито предложил:

— Ну что, господин заслуженный ветеран Министерства, будем отвечать на мои вопросы?

— Будем, — глухо ответил капрал.

Часть третья ПРАРОДИНА ЧЕЛОВЕЧЕСТВ

— Салям алейкум, — как можно почтительнее проговорил Донаб, слегка (как, он видел, здесь делают) кланяясь пожилому фермеру. — Тотакаллям бель араби?

Лицо старика ничего не выразило — ни понимания, ни узнавания, ничего. Ноль эмоций. Он продолжал стоять в воротах, сжимая в руках тяжелое помповое ружье. Ствол не был направлен на незваных гостей, но не был и опущен: фермер держал его наискосок, ствол возле левого плеча, чтобы было ясно, что разворот оружия в боевое положение не займет у него много времени.

Донаб оглянулся на Джессли и нервно облизнул губы.

— Может, попробуешь на фарси? — пробормотал он на линке, но, не дожидаясь ответа, вновь повернулся к старику и, преувеличенно артикулируя, громко спросил: — Мумкен наам хуна? Нахну сьяха мен Кабир-Мина. Саадуни!

Никакой реакции.

Тогда Джессли, скромно-прескромно выглядывая из-за плеча Донаба (и ни в коем случае не глядя прямо в глаза старику, как и советовал путеводитель), проговорила:

— Хохешмишона… Иджеза аст дохэльшавам? Хобит. Ман джохонгардам аз Кайхон-Мина хастам. Шома фарси баладид?

Старик шевельнулся. Густые седые брови задвигались, край седой бороды показался, опускаясь, из-под лицевой повязки. Слышно было, что фермер раскрыл рот и вдохнул.

— Пэндже долер, — невнятно произнес он наконец сиплым голосом, и угольно-черные глаза под бровями неприятно сверкнули.

— Чанд? — растерялась Джессли.

— Пэндже долер, — тверже и отчетливее повторил старик.

— Что он говорит? — прошипел Донаб.

— Денег просит, — шепотом ответила Джессли. — Пятьдесят долларов.

— Да он охренел совсем. Да я ему…

— Тихо ты! — испугалась Джессли. — У него ружье! Ты с ума сошел? А если он выстрелит? Тихо! — и, повысив голос, вновь обратилась к старику: — На, ин геран аст. Бебахшид, ман хэйли кам пуль дарам!

Старик нахмурился и медленно опустил ствол таким образом, что он, еще не будучи нацелен на визитеров, тем не менее стал смотреть примерно в их направлении. Джессли замерла, но Донаб возмущенно набрал воздуха в грудь и совсем уже было заговорил, только старик не дал ему открыть рот весьма действенным способом: ствол резко и окончательно повернулся к гостям.

— Ходохафез, — закончил переговоры фермер и сделал шаг назад. Массивные ворота, приоткрытые ровно на ширину плеч старика, покатились влево и с тяжким толчком ударились о балку. С внутренней стороны ворот залязгали запоры, и наступила тишина: сквозь трехметровый забор и мощные ворота даже не было слышно, ушел хозяин или еще стоит у входа, наблюдая через какую-нибудь щель за пришельцами.

Донаб резко развернулся и зашагал обратно к дороге, каждые два шага возмущенно фыркая. Джессли ничего не оставалось, как последовать за ним. Чтобы срезать угол, она запрыгала по придорожным камням и наконец спрыгнула на серо-черное полотно древнего асфальта, изрезанное поросшими мелкой травкой трещинами.

— Стой! — крикнула она Донабу, который, будто и не слыша ее, зашагал вниз по шоссе. — Стой! Нам не туда! Нам в другую сторону! Путеводитель…

Донаб обернулся, будто на пружинке.

— Путеводитель? — зловеще протянул он. — Путеводитель! В твоем путеводителе сказано, что это самая гостеприимная местность Старой Таврии! Там сказано, что в двадцатом году команда Рестингауза прошла весь полуостров за три дня и не потратила ни пенса! Там сказано, что здесь говорят по-арабски, по-турецки и на линке! Где это все? Где? Мы здесь уже скоро сутки, мы спали на камнях, мы ничего не ели весь день, ни одна собака не дала даже напиться, по-арабски вообще никто ни бум-бум, не говоря про линк, а контрольная точка, между прочим, как была в двух тысячах километров отсюда, так и осталась, а мы за день прошли из них тридцать! А до выхода на третий этап меньше шести суток! А условия чемпионата вашей дурацкой Лиги запрещают хайкать авиасредства!

Джессли протянула было руки, чтобы успокоить разбушевавшегося напарника, но тот отступил на пару шагов и только заорал громче:

— Когда я после колледжа ездил хайкать, я ездил по правилам Академии путешествий и был счастлив! Это все твой братец! Чемпионат! Да я чихать хотел на ваш чемпионат! Я зарабатываю в три раза больше, чем могу выиграть в этом долбаном чемпионате! И еще связался с девчонкой! На Землю — с девчонкой! Уму непостижимо! Все, я прекращаю участие в чемпионате. Дальше можешь идти одна!

Джессли не выдержала.

— Да я за эти три дня уже восемьсот тысяч раз пожалела, что пошла с тобой в паре! — завопила она так, что у самой зазвенело в ушах. — Ты худший мой напарник за все три года! Ты только и делаешь, что ноешь! Ты ничего не знаешь и ничего не хочешь узнавать! Чего в путеводителе нет — то для тебя не существует! Ты все время обвиняешь меня в своем неумении справляться с нештатными ситуациями, а того понять не можешь, что в хайкинге каждая ситуация нештатная! Ты… ты…

Запал Джессли внезапно угас, и она махнула рукой.

— Иди, куда хочешь. Иди.

Некоторое время Донаб ненавидяще сверлил ее взглядом, затем резко повернулся, пнул придорожный камень, подняв красиво осветившуюся закатным солнцем тучу пыли, и зашагал вниз по дороге.

С минуту Джессли смотрела ему вслед. Дорога спускалась вниз довольно резко, и Донаб быстро скрылся за поворотом. Джессли отвернулась и глянула вверх по дороге. Из-за голой вершины холма виднелись недалекие темные склоны гор. По сравнению с окрестными холмами, окружавшими поселок и фермерские угодья, горы казались дикими, черными и странно изломанными. В ту сторону вела только одна дорога — та, на которой Джессли стояла. Никакого транспорта ни в одну, ни в другую сторону не было. Не было с тех самых пор, как они прошли уютно прячущийся между холмами поселок, свернули с уходящей круто к северу трассы и стали подниматься к горам, почти вдоль моря. Она откинула со лба прядь волос. Солнце садилось, но было еще жарко (хотя ночью должно было стать опять холодно — даже путеводитель отмечал, что вплоть до начала июня ночи здесь довольно прохладные). С внезапным ожесточением Джессли расстегнула рубашку: при Донабе ей почему-то вовсе не хотелось раздеваться, из-за этого она даже не стала днем купаться. Хотя с прежними напарниками ничего подобного не было. Подтянув рюкзак, она зашагала вверх. Солнце острым желтым клинком светило ей в правый глаз, но она упрямо не хотела доставать из бокового кармана рюкзака черные очки — потому, что Донаб эти очки хвалил. Она была очень зла на Донаба.

Перевалив седловину между холмами, Джессли стала спускаться. Судя по всему, это был последний спуск перед горами, которые теперь во всей своей мрачной красе громоздились впереди. Было видно, что дальше дорога поднимается резко вверх.

По карте — семь километров, подумала Джессли. И еще один поселок. Там показана биостанция, наверное, на ней есть люди, говорящие на линке. К полуночи, наверное, дойду. Буду проситься.

Когда начался подъем, она поняла, что семь километров по горам, да еще в темноте, не осилит. Быстро темнело. В растерянности она остановилась. Обернулась назад. Пустая дорога темнела в холмах, вдали справа мерцали огоньки — между холмами проглядывали крыши поселка у моря.

— А этот нытик, наверное, сидит теперь там где-нибудь в кафе и жрет, — вслух, специально чтобы разозлиться, сказала Джессли.

И тут над холмами появился глайдер.

Видимо, он шел над самой дорогой, иначе Джессли увидела бы его раньше. В носу глайдера сверкал характерный бело-голубой прожектор: полиция.

Может, попробовать застопить полицию? Глайдеры по правилам нельзя…

Впрочем, долго раздумывать ей не пришлось. С глайдера ее заметили, и, заложив вираж над дорогой, машина осветила ее голубым лучом.

— Стойте на месте! — прокаркал громкоговоритель на линке. — Полиция! Проверка документов! Если понимаете меня, поднимите руки!

Испуганная Джессли подняла руки.

Быстро погасив скорость, глайдер со стуком опустился на асфальт. Здесь, вдалеке от поселка, полотно было относительно целым, но под тяжестью машины покрытие затрещало. Распахнулись дверцы, и на асфальт спрыгнули двое полицейских в серо-желтой форме с голубыми повязками Конфедерации на рукавах. Оба были совершенно одинаковые — черноволосые, смуглые, плосколицые.

— Сержант Хо, патрульная служба автономии. Ваши документы, — отрывисто сказал тот, что вышел с водительской стороны. — Не делайте резких движений.

Джессли испугалась еще больше: второй вынул из кобуры пистолет, и ствол смотрел на нее.

Она медленно открыла нагрудный «ксивник», медленно вытащила зеленую карточку имперского паспорта и голубой бланк удостоверения участника чемпионата, медленно протянула полицейскому, стараясь унять участившееся дыхание.

На шлеме полицейского зажегся фонарик, осветивший документы.

— Чемпионат по планетарному хич-хайкингу? — с оттенком удивления проговорил сержант Хо. — А почему здесь? Почему именно в этой местности?

Джессли помедлила, формулируя ответ.

— Я шла с напарником, но мы расстались… В общем, чемпионат идет среди пар или индивидуалов. Мы шли парой. Все участники должны были для прохождения земного этапа выбрать себе точки входа, не ближе, чем за тысячу двести миль… ну, две тысячи километров от контрольной точки выхода на следующий этап. Причем чем дальше, тем больше дополнительных очков. Мы решили не очень напрягаться, потому что у нас было много очков с первого этапа. По карте выбрали центр полуострова для посадки, взяли с орбиты челнок до космодрома в Ак-Месджиде, но там были какие-то проблемы на космодроме, и нас посадили на площадке в Кефе. Предлагали всех бесплатно отправить аэробусом до Ак-Месджида, но по правилам нам после посадки на точке входа можно пользоваться только наземными или водными средствами. За день мы доехали только досюда. Сегодня вечером мы решили расстаться. Напарник, наверное, сошел с маршрута, но я решила продолжать движение.

Молча слушавший ее сержант чуть заметно кивнул и что-то сказал по-ханьски. Второй полицейский убрал оружие.

— Куда сейчас направляетесь? — спросил сержант.

— Хотела к середине ночи добраться до биостанции на той стороне мыса, — объяснила Джессли, показывая рукой на горы.

Сержант покачал головой.

— Сейчас нельзя. Да вы, наверное, не в курсе. У вас путеводитель какого года?

— Тридцать пятого.

— А, тогда все ясно, — сказал сержант. — Вы уже на территории заповедника. Отсюда до биостанции — территория локального заповедника Черная Гора. В тридцать пятом прежняя администрация еще разрешала движение по дороге на биостанцию в любое время, но с тех пор многое изменилось. Десять лет ведь прошло, сударыня! У нас тут переселенцы из Фарса, вся территория от Кефе до заповедника и к северу до Кучук-Керима отошла переселенцам после катастрофы Большого Ширазского Синтезатора.

Джессли только головой покачала: она понятия не имела не только о Большом Ширазском Синтезаторе и его катастрофе, но и о том, где это — Фарс.

Второй полицейский, так и не проронивший ни слова, повернулся и полез в глайдер. Сержант Хо помедлил.

— Вообще говоря, я обязан заставить вас вернуться к границе заповедника: передвижение по территории заповедника после заката и до восхода не разрешается даже по дороге. Через два километра дорога кончается, и начинается пешеходная горная тропа, которую можно проходить только днем — ночью вы можете не увидеть вешек и соскользнуть вправо, в долину, или — еще хуже — влево, к морю, а мало вам там не покажется — там высоты до четырехсот метров. Вы могли бы пойти по автомобильной дороге, но для этого надо было сворачивать вправо еще километра полтора назад, и там не семь километров, а все семнадцать — так вы и до завтра не дойдете. Но раз уж вы такая смелая и вообще хайкер… Мой вам совет — заночуйте у дороги. Ночь будет не холодная, а до утра все равно лучше не двигаться.

— Спасибо, господин сержант, — сказала Джессли вдогонку.

— Не за что, — отозвался полицейский уже из машины, глайдер загудел, засвистел, поднялся и улетел дальше вдоль дороги.

Делать было нечего. Джессли сошла с дороги, нашла повыше в камнях уютную ложбинку, закрытую от ветра с гор густыми зарослями каких-то кустов, и стала устраиваться. Над морем, невидимым за зарослями, всходила луна. Далеко позади светились огоньки в поселке, и равномерно мерцал в просвете дальних холмов маяк в Кефе, в тридцати километрах отсюда.

Джессли раскатала на более или менее ровном месте термоизолирующую подстилку, вынула из рюкзака полуторакилограммовый контейнер со спальным мешком и с усилием отжала западающую с прошлогоднего ночлега в снегу защелку воздухозабора. Раздался знакомый свист, похожий на всхлипывание, нижняя крышка контейнера откинулась, и мешок стремительно пополз в длину и в ширину, всасывая воздух во все километры своих тончайших внутренних капилляров. Через полторы минуты мешок надулся вполне удовлетворительно, и Джессли защелкнула воздухозабор.

Поднявшись на ноги, она внимательно огляделась. При лунном свете было бы видно неплохо, но луну закрыли поднявшиеся над морем облака, и только слабый отсвет освещенных сверху туч позволял определить, где двумя громадами высится Черная Гора. Еле заметная багровая полоса виднелась в небе на северо-западе, среди дальних отрогов хребта. Позади мерно мигал маяк. Становилось холодно. Джессли открыла в верхней части мешка карман для одежды. Затем аккуратно пристегнула лямку рюкзака к специальной петле мешка. Поежилась: нет, слишком холодно, спать нужно в закрытом мешке, надо было раздеваться. Она в полминуты стащила с себя все, запихала в карман мешка, застегнула его и нырнула в мешок сама, дрожащими от холода руками затягивая молнию за собой. Мешок тут же охватил ее, как перчатка, и она почувствовала знакомую атмосферу изолирующего спальника — парадоксальную смесь тепла и прохлады. Мешок через капиллярную систему принялся отводить избыточное тепло от тела, одновременно согревая более холодные участки кожи. Джессли не первый год проводила изрядную часть каникул, ночуя в изолирующем спальнике, и реакция на это ощущение у нее выработалась самая здоровая: едва опустив голову на подголовник мешка, она крепко уснула.

Она проснулась от мягкого, но сильного толчка. Один раз, на Чжунго, три года назад, во время первого в ее жизни чемпионата, она испытала нечто подобное, и теперь знакомая паника мгновенно разбудила ее. Землетрясение! В ужасе протирая глаза левой рукой, правой она пыталась расстегнуть мешок и не могла: как будто что-то придавило его край. В мире царствовал предутренний густо-серый сумрак. Что-то угольно-черное нависало над ней. Обвал! Насыпались камни! Но почему так тихо? Она определенно проснулась от сильного толчка, но почему камни не шумят? Она слышала негромкое похрустывание прямо рядом с собой, но это было все. С минуту Джессли яростно рвалась из мешка и вдруг остановилась, пытаясь взять себя в руки. Так, стоп! Что со мной? Что это черное? Почему я не могу открыть мешок?

Вдруг что-то тихо зашипело, потом послышался звук работающих крупных сервомоторов, что-то лязгнуло по камням, опять шипение — и все стихло. Джессли замерла, как мышь. Звуки были явно машинного происхождения. Откуда? Где-то рядом машина, у которой открылась дверца? Ни фига себе, что же это за машина — с такими моторами на дверце!

Раздались шаги. Кто-то — несколько человек — спускались по какой-то наклонной плоскости. Шаги зашуршали по камням — совсем рядом. Люди остановились.

— Красивое место, — прозвучал мужской голос.

Говорили на линке, без какого-то особого акцента. Джессли зажала себе рот той рукой, которой протирала глаза — от испуга очень хотелось завопить что есть мочи.

— Не видно ничего, — отозвался другой голос, мягкий и негромкий. — Темно еще.

— Тут и правда красиво. — Третий говорил несколько в нос и с отчетливым акцентом, вот только с каким — Джессли не поняла. — Но сейчас еще не сезон. Весна тут неважная. Вот в июне настоящая красота. Я тут бывал.

Несколько шагов, зашуршали камушки, что-то хрустнуло.

— Три сорок пять по местному, час сорок пять по абсолютному, — это первый голос. — Еще пятнадцать минут.

— Светает. — Этого голоса Джессли еще не слышала: значит, четверо?

— Рассветет не раньше чем через час, если не позже. — Это второй, мягкий и негромкий.

— Ты уверен, что они справятся с маскировкой? — четвертый голос, чуть звонковатый — наверное, молодой; и еще Джессли отчетливо уловила знакомый выговор. Портмен?

— Не волнуйся. — Первый. — Фактически они с ней уже справились. Там ничего не надо делать. Схему маскировки дистанционно поставил им я, это та же схема, по которой шли мы. Не волнуйся, через пятнадцать минут они будут здесь. Очень хорошая ложбинка: лось встанет впритык, и под маской ниоткуда не будет видно.

Какой лось? Какая маска? О чем они?

— Обойду машину, посмотрю, как встали. — Второй, мягкий.

— Фонарик есть?

— Конечно.

Раздались тяжелые, уверенные приближающиеся шаги, посыпались камушки, мелькнул свет, и вдруг прямо в лицо Джессли уперся яркий белый луч. Джессли тихо ойкнула и зажмурилась. Шаги остановились.

— Ogosspodi, — произнес мягкий голос на неизвестном языке и тут же поспешно добавил на линке: — Тише только, ладно? Не кричите. Вам никто не причинит зла. Вы меня понимаете?

Джессли торопливо и беззвучно закивала, не открывая глаз.

— У нас тут проблема, — тем временем продолжал обладатель мягкого голоса, судя по звуку — отвернувшись от Джессли.

Послышались шаги.

— Какая проблема? — спросил тот, гнусавый, с акцентом.

Джессли слышала, как мужчины подошли и остановились рядом с ней.

— Замечательно, — сказал первый. Ей нравился этот голос. Уверенный, сильный и совсем не злой. Теперь она вдруг поняла, что ее так раздражало в Донабе: голос. — Ну просто замечательно. Повезло так повезло. Мы сели на туристку. — Обладатель уверенного голоса устало засмеялся.

Кто-то присел рядом с Джессли на корточки.

— Девушка, да вы нас не бойтесь, — сказал тот, что говорил с акцентом. Нет, пожалуй — не в нос, это у него просто интонации такие. — Раз уж мы сразу вас не раздавили, самое страшное позади. Вы хоть одна? Случаем, под машиной никого больше нет?

— Я одна, — тихо, почти шепотом (голос пропал со страху) отозвалась Джессли.

— Ну вот и славненько, — заключил мужчина. — Да не свети ты ей в лицо. Поставь фонарик, освети нас. — Он распрямился. — Девушка, вы разжмурьтесь, разжмурьтесь. Посмотрите на нас. Ну? Видите — мы совсем не страшные?

Джессли с опаской разлепила глаза.

Освещение ярким фонариком снизу — не лучший способ разглядывать незнакомые лица, конечно. Но вроде они и на самом деле не были такими страшными…

Только все четверо почему-то с бритыми головами. Блондин с короткой светлой бородкой, еще один — совсем лысый, с округлым лицом; третий — заросший по черепу и щекам равномерной темной щетинкой. Самым страшным был четвертый: огромный, неимоверного роста, с гигантскими ручищами, ужасной спутанной бородой и мрачными густыми бровями.

— Ну, видите? — мягким, интеллигентным негромким голосом спросил страшный гигант. — Не бойтесь. Все опасности уже позади.

— Как мы вас не раздавили — ума не приложу, — усмехнулся темноволосый с выговором портмена.

— Повезло. — Акцент, оказывается, принадлежал лысому.

— Ну, поверните же голову, сейчас вы все поймете. — Твердым уверенным голосом обладал блондин.

Джессли повернула и приподняла голову. Теперь, в рассеянном свете фонаря, она увидела блики на угольном изогнутом борту… короткую широкую опору, упиравшуюся в край ее мешка…

Корабль!

Рядом с нею опустился на приглянувшуюся ей ложбинку космический корабль, и его посадочный упор прижал край ее мешка!

Джессли опять зажмурилась и сердито сказала:

— Помогите мне вытащить край мешка и на пару минут отвернитесь. Мне надо одеться.

Она уже не сомневалась, что вляпалась во что-то гораздо более серьезное, чем потеря партнера или даже изгнание из чемпионата. Однако неизвестные оказались вполне джентльменами: они подождали, пока она оденется, они помогли ей скатать мешок и подстилку, они поднесли ее вещи к люку корабля, упиравшемуся в камни ложбинки. Корабль стоял, заполнив собою западную сторону ложбинки — массивный, грушевидный, высотой с четырехэтажный дом. Джессли только теперь задним числом до дрожи испугалась того, что с ней случилось бы, встань посадочный упор на полметра ближе к центру лощинки.

Ее привели в кают-компанию и посадили, откатив кресло от стола. При ярком свете Джессли застеснялась пыльных волос, заношенной кожанки, потрепанного рюкзака. И даже нашивки трех чемпионатов на клапане рюкзака показались ей в этом месте бледными и неубедительными.

Лысый — тот, что с акцентом — сел прямо перед ней, огромный бородач с мягким голосом — по другую сторону стола. Темноволосый со щетиной устроился в торце стола, блондин с бородкой скромно встал у стенки. Там он немедленно начал то приподниматься на носках, то совершать длинные волнообразные движения всем телом — разминался. Джессли хорошо знала эти движения: так выглядит разминочная гимнастика форсблейда, так время от времени делал (если думал, что на него не смотрят) ее кузен Томми, когда приезжал на семейные праздники. Кузен Томми служил в гвардии Пантократора. Тут Джессли опять стало страшно. Блондин был одет хайкером, как и она сама, но хайкером точно не был.

Лысый, не глядя ей в глаза, сказал:

— Приносим наши извинения за этот инцидент. Мы не применили сканирования посадочной точки, так как никому на борту не пришло в голову, что в этой местности ночью может оказаться человек. Тем не менее мы перед вами виноваты. Из-за нашей собственной небрежности… Впрочем, сначала ответьте на несколько вопросов. Кто вы и что здесь делаете?

Джессли быстро ответила:

— Вина только моя, конечно, при обычных условиях тут никого не могло быть. У меня нет никаких претензий. Я — Джессли Энгельхардт, мне восемнадцать лет, я закончила второй год постградуального обучения в Восьмом университете метрополии Космопорта, специальность «внеамбулаторная психогенная медицина». Я — член Лиги свободного планетарного туризма и сейчас участвую в чемпионате Лиги. Иду… иду одиночкой: у меня был напарник, но мы с ним поссорились. Иду из Кефе, чтобы попасть на северную трассу и поймать машину на север. Контрольная точка этапа — в Стокгольме, Скандинавия…

— Она говорит правду, — кивнул лысый.

Блондин подтвердил:

— Да, она действительно хайкер.

Лысый бросил на Джессли мгновенный взгляд, от которого ей стало еще страшнее.

— Вы психократ, — сказала она лысому задрожавшим голосом. — Не надо на меня так давить. Я чувствую. Я сама психократ, у меня психосила девяносто вуалей.

Лысый смутился.

— Извините, это непроизвольное. Я не могу контролировать психодавление. Давайте я на вас просто не буду смотреть. Получилось так, что вы попали на борт спецкорабля. Я — полковник Управления безопасности человечеств и обязан вас задержать, тем более что вы и сами признали свою вину.

— Но позвольте, — запротестовала Джессли. — Чем я вам помешала? Я не занимаюсь политикой и не лезу в дела УБ. Я участвую в чемпионате по хайкингу! Я выйду к биостанции, поймаю машину до трассы Таврия-Скандинавия и никому не скажу, что вас видела.

— Неубедительно, — возразил лысый. — Как мы можем быть уверены, что не скажете? Это не значит, что мы вам не верим, просто мы — в настолько сложной ситуации, что совершенно не можем рисковать. Извините. Мы все-таки вас задержим. Мы гарантируем вашу личную безопасность.

Джессли опустила голову. Странно, но ей полегчало. Сначала эта лажа с посадкой, потом этот противный Донаб, теперь еще корабль на нее чуть не сел. Ну не заладился у нее чемпионат в этом году, и она ведь это заранее чувствовала. Надо было признать очевидное и ехать просто на какой-нибудь курорт, и завязывать с тинейджерскими развлечениями. На курорте, глядишь, познакомилась бы с кем-нибудь, а то в этом хайкерском братстве еще и секс запрещен!

— Хорошо, — проговорила она наконец. — Воля ваша. Я подчиняюсь.

— Капитан, — через плечо сказал лысый. — Есть у нас свободная каюта?

— Нет, — отозвался бородач. — Можно пока поместить ее к Марше. У Хайке уже спит Клю.

На поясе капитана курлыкнул мультиком. Он нажал клавишу ответа, услышал что-то в наушнике и сказал в микрофон своего веббера:

— Хорошо, проведи их на посадку. Там пилот неопытный, подстрахуй его, если что. Я сейчас буду.

Он встал.

— Идемте, барышня, я провожу. Ребятки, отправляйтесь в рубку, «Лось» садится.

— Еще раз повторяю, — терпеливо повторил Миша. — Вы не обязаны подчиняться моим приказам. Вы служите в гражданском Космофлоте и не давали присяги, и имеете полное право следовать пункту 16–11 и не выполнять приказов, которые представляются вам не соответствующими и т. п. Я — другое дело. Я получил каперанга только потому, что дал присягу и перешел в военный флот. Вот мой начальник, старший по операции. Если у вас есть такие серьезные возражения — вы свободны.

Хайке и Марша переглянулись.

— Господин капитан первого ранга, — официальным голосом произнесла Марша и от волнения встала. — Мы — не какие-то штатские крысы. Мы обе давали присягу и имеем военные звания. У меня за плечами восемь месяцев службы в условиях боевой операции, я участвовала в подавлении пиратства на Нижней Оси. Мы направлены на «Вездеход» командованием Специальной службы Космофлота с тем, чтобы способствовать выполнению особо секретного задания, в суть которого нас, конечно, никто не посвятил. Но нам сообщили, что по возвращении на Землю «Вездеход» открыто пойдет в Париж, в комплекс Мон-Валь-де-Марна. Мы понимаем, что ваши и командира операции планы изменились. Мы не спрашиваем, что именно изменилось. Мы просто просим гарантий, что все мы продолжаем выполнять задание и что не происходит ничего противозаконного.

Девушки снова переглянулись, и Марша села.

— Так. — Миша побарабанил могучими пальцами по консоли. — Вы, значит, тоже. Я-то считал, что вы не знаете, что участвуете в спецоперации. Впрочем, все ясно… — Капитан с хрустом провел рукой по свежевыбритому черепу и яростно почесал в бороде. — Сдержки и противовесы, классическая федеральная политика… Ну что, полковник Волошин? — повернулся он вместе с креслом к Киму. — По-моему, уже не то что первая — нулевая категория налицо. Открываем карты?

Ким нахмурился.

— Хорошо. Я сжато изложу ситуацию, как ее вижу я. Пожалуйста, Реми, дай меня у вас на борту по громкой связи, чтобы слушал весь экипаж. Вы все слушаете?

— Все в рубке, — отозвался Реми. — Может, дадите видео?

— Хайке, дай им видеопоток и от них возьми, — кивнул Миша.

Бледная от волнения мичман Лахти провела несколько раз пальцами по консоли, коммутируя каналы. Вместо изображения предрассветного горного склона за броней возникла такая же, как на «Вездеходе», рубка (только стены там были не белые, а бежевые). Напротив консоли «Вездехода», объемные и близкие, сидели за своей консолью члены экипажа «Лося».

Ким оглянулся. Позади консоли, на так называемых гостевых местах, находились Клю, Йон и Легин. Впрочем, на голове Таука, хоть он и сидел в гостевом кресле, был полученный им от капитана Муханова веббер, так что Легин сейчас имел полный доступ ко всему оперативному управлению обоих кораблей.

Ким глянул вперед, в рубку «Лося». Хелианин Эвис и черноволосая Дойт Воганна в гостевом кресле выглядели очень усталыми. Реми, сидевший на центральном посту, смотрел собранно и уверенно. Ирам рядом с ним была спокойна и несколько мрачновата. Пост локации занимал Сакамото Ёсио, по лицу которого, как обычно, нельзя было определить его настроение.

Ким заговорил.

— Все знают историю с Lightning. У нас на борту — Йон Лорд и Клю Мартен, которые сильно пострадали от них. То же относится к Реми Мартену, Сакамото Ёсио и Дойт Воганне на борту «Лося». «Лось» вообще захвачен нами у Lightning. Теперь дальше: операцией против основных сил Lightning руководил капитан первого ранга Легионер Таук из Управления Безопасности. Он у нас на борту.

История о том, как Таук, Лорд, Сакамото и Мартены попали с дальнего галактического Запада на Солнечную сторону — особая история, и мы к ней еще вернемся.

Я был послан руководством УБ, чтобы найти Таука и вернуть его на Землю. Я выполнил этот приказ. Но в процессе его выполнения мы столкнулись с очень странными фактами.

Я — биоклон человека, который работал в УБ два десятка лет назад. Этот человек был из параллельных потоков далекого прошлого и вернулся домой. Он обладал врожденным ментальным щитом мощностью пять тысяч вуалей. Миша, я понимаю, что этому трудно поверить, но это так, поэтому давайте не будем меня перебивать и просто дослушаем до конца. Потом будем уточнять неясное и принимать решения.

Исходя из того, что УБ для возвращения Таука на Землю пошло на создание биоклона с ментальным щитом (а это стоит очень дорого), и еще из ряда косвенных признаков, я делаю вывод, что руководству УБ нужен был разгром военных сил Lightning, что и произошло, но совершенно не нужно уничтожение или даже арест контр-адмирала Ямамото, который возглавлял эти силы. Иначе я не могу объяснить то, что Таука и экипаж «Лося» так настойчиво выводят из игры.

Капитан Таук утверждает, что, когда на Телеме его арестовывало Министерство Имперской Безопасности, спецназовцы были полностью в курсе того, кто он такой: они находились под воздействием химических психощитов типа альфастопана, то есть предполагали использование против них психократических способностей высокой мощности; они целенаправленно брали именно его, оттолкнув Сакамото; и, наконец, капитан Таук уверен, что при определении его местонахождения в лисском метро спецназовцы использовали в качестве следяще-наводящего устройства браслет-регистр Таука, то есть знали его частоты, код и позывные.

Пока мы летели сюда, мы активно проанализировали ситуацию и пришли к выводу, что, не дожидаясь моих действий, руководство УБ или даже руководители более высокого уровня сдали капитана Таука телемскому, а может быть — и центральному управлению МИБ Империи Галактика, чтобы нейтрализовать его. Зная, какими высокими покровителями в руководстве Конфедерации располагала Компания и чиновники какого ранга входили в ее совет, так называемую шуру (а благодаря усилиям Йона Лорда мы точно знаем их имена), мы можем предположить, что кто-то намеренно вносит помехи в работу УБ против Lightning, а конкретно — против адмирала Ямамото. Йон Лорд высказал ряд очень серьезных предположений относительно роли и личности самого Ямамото. Я готов кое с чем согласиться, однако у меня имеется более реальное предположение. Я считаю, что в заговоре Lightning против нынешнего политического устройства Конфедерации и вообще всей Галактики участвуют лица с самого верха политической структуры Земли. Видимо, уровень замешанных лиц — выше уровня начальников управлений УБ (ведь капитан Таук и сам — начальник управления). Методом исключения получаем первого заместителя начальника УБ генерала Макса Глумова, еще ряд заместителей начальника, самого начальника УБ бригадного генерала Отто Кауста и секретаря Галактического Совета по безопасности доктора Фернандо Рибейру. Выше — только Президент.

Теперь о том, почему мы прибыли на Землю, в общем-то, нелегальным путем — что, собственно, и вызвало протест у лейтенанта Ливингстон и мичмана Лахти. Когда мы ушли с Телема, капитан Муханов, не сообщая — по моему указанию — о присутствии на борту капитана Таука, запросил от моего имени связь с руководством УБ, а именно — с генералом Рубалькабой, начальником Шестого управления УБ. Оперативным дежурным ему было отказано в сеансе связи. Тогда я вошел в сеть управления МИБ по Телему и выяснил, что тревога по поводу побега Таука и Лорда из Красного Дома была поднята еще до нашего взлета и сразу же после взлета «Лося», но, слава Богу, Реми успел увести «Лося» в гиперскачок с орбиты до того, как его попытались задержать. МИБ связало побег Таука и Лорда именно с «Лосем», так что мы спокойно взлетели — если помните, нас даже не досматривали, потому что я, миллиардер Волошин, прибыл из города на «роллс-ройсе», и выходили мы даже не через VIP-зону, а через отдельный конфиденциальный проход, в котором мне ничего не стоило взять под свой психоконтроль всех, кто нас видел. В результате все таможенники, полицейские и пограничники под присягой покажут, что прошло там три человека, сколько и выходило. Еще троих они попросту не видели, равно как в ближайшие несколько недель не смогут увидеть их и на видеозаписи — если она вообще делалась.

Я заключил, что МИБ сообщило о побеге Таука в УБ — видимо, через тот же канал, через который УБ сдало им капитана. Следовало ждать сюрпризов. И сюрприз произошел. Когда мы вышли на дальние орбиты Стагола и находились вне контроля любых средств слежения — и имперских, и федеральных, — я связался с Рубалькабой по личному каналу. Он сделал вид, что не узнает меня. Я попытался применить ментальный щит, чтобы добиться у него ответа. Включились фильтры, и связь пропала: видимо, управленцы ожидали такого поворота. Пользуясь резервным каналом, я вышел напрямую на заместителя начальника УБ генерала Глумова. Увидев меня на экране, он схватил что-то со стола (я застал его в кабинете) и проглотил. Видимо, это был альфастопан или что-то в этом роде, потому что Глумов сразу перестал быть внушаемым. Конечно, мощности моего щита никакой альфастопан не может противостоять, разве что в смертельной дозе, но у меня не было времени преодолевать его действие, потому что у Глумова тоже сработал фильтр, и больше с ним связаться я не смог.

Тогда мы попытались действовать другим путем: я попросил капитана Муханова связаться с откомандировавшим его в мое распоряжение департаментом специальных операций Космофлота. Его вежливо и очень удивленно выслушал диспетчер, после чего сообщил, что в их штате капитан Муханов, лейтенант Ливингстон и мичман Лахти не значатся, о корабле «Вездеход», серийный номер сорок пять, они ничего не знают, не имеют такой машины в своем реестре, и, вообще говоря, серия джамперов кончается номером сорок четыре, а сорок пятый будет спущен со стапелей не раньше, чем через два месяца.

Ким замолчал. Марша и Хайке уставились сначала на него, потом на Мишу, потом друг на друга.

— Я проверил через сеть, — сказал Миша. — Ни меня, ни вас, госпожа лейтенант, ни вас, госпожа мичман, нет в штатном расписании департамента. Себя я нашел в штатном расписании департамента скоростных перевозок, на прежнем месте службы, с указанием «в длительном отпуске по состоянию здоровья», вас обеих — с точно таким же указанием в штате Специальной службы флота, видимо — на тех местах, откуда вас и перевели. Связываться с семьей я не стал, не хочу подвергать их опасности. Ясно и так, что планы начальства в отношении нашей миссии и нас самих поменялись, а что они умеют быстро и эффективно подчистить все следы и спрятать концы в воду — это, я думаю, вы знаете и без меня. Говорят, когда в семьсот девяностом из-за разгильдяйства диспетчерской службы флота погиб крейсер «Бетлехем», комиссия Галактического Совета пять лет не могла найти концов — весь экипаж числился живым и в отпуске, а крейсер — в ремонте то на одной верфи, то на другой.

— Ты хочешь сказать… — от волнения мичман Лахти забыла официальный тон. — Ты хочешь сказать, что нас… списали? Это значит — мы… вне закона?

— Это значит, — ответил за капитана Ким, — что нас всех втравили в самую грандиозную аферу в истории Галактики, что нам нужно, по-хорошему, рвать когти отсюда куда подальше, но мы решили добиться полной правды и ясности, пусть даже это рискованно и трижды рискованно. Мы действительно пришли на Землю нелегально, о посадке обоих кораблей не знает ни одна живая душа, ни одна диспетчерская нас не фиксировала, а системы слежения внешней обороны мы обманули.

Марша Ливингстон опустила лицо на руки, упертые локтями в консоль.

— Господи, как хорошо, что я одна, — тихо сказала она. — Миша, поклянись, что это все так.

— Христом Богом клянусь, vot-tehkrest, — отозвался Миша и торжественно перекрестился. — А впрочем, проверь сама. Зайди на кадровый сервер флота и поищи себя. Только заходи не под своим логином. У тебя есть, скажем, курсантский логин со времен учебы?

— Конечно, — отозвалась Марша и склонилась над консолью. Под ее ловкими пальцами в толще пульта раскрылся терминал выхода во внешние сети. Быстро передвигая руками по поверхности консоли, она вышла во флотскую сеть и зашла в ее закрытую от посторонних часть, в качестве логина и пароля набрав кодовое название своего училища и учетный номер специальности. Прошло около минуты. Марша подняла растерянное лицо.

— Все так, — прошептала она и посмотрела на бортинженера. — Хайке, тебя тоже нет, то есть ты показана в отпуске и в штате безопасности флота. Вот это да. Только не связывайся с семьей, ты их под такую угрозу поставишь!

Хайке чуть не плакала, но справилась с собой и довольно спокойно проговорила:

— У меня только родители, но они далеко, на Эриадоре. Я не буду с ними связываться. Миша, что же теперь делать?

Миша покосился на Кима. Тот вздохнул и сказал:

— У нас с Легином сегодня ночью созрело одно предложение, так что, поскольку все теперь в курсе, я думаю, стоит его обсудить.

Все повернулись к Тауку.

Йон, все это время молчавший, проговорил:

— Рассказывай, дружище.

Таук встал. Обросшее мягкой светлой бородой, его лицо было мрачно, начавшие отрастать волосы под светом потолочных панелей рубки казались совсем белыми. Таук быстро потянулся, звякнули пряжки на его хайкерской куртке.

— Предложение такое, — сказал он тихо. — «Лось» и «Вездеход» остаются здесь. Они сейчас замаскированы так, что обнаружить их можно, только наткнувшись на них. И, если никакие хайкеры больше не будут ночевать на этом месте, есть возможность, что дня три они смогут здесь простоять. А трех дней нам с Кимом за глаза хватит. В общем, идея вот какая… После того, как мы с ним в паре вышли из Красного Дома вместе с Клю и Йоном, вынесли оттуда наши вещи и еще кое-что в придачу, я понял, что вдвоем с ним мы спокойно можем попробовать пройти к Президенту и спросить старика Нормана прямо в лоб, что это за ерунда происходит, в конце концов.

Йон нервно засмеялся.

— Ты что? — удивился Реми.

Клю тоже засмеялась:

— Не обращай внимания, братец. Мы с Йоном просто насмотрелись на этих двоих в паре. Если они сделают, как предлагают… — Клю захихикала и не договорила.

— То что будет? — спросила Ирам.

Подавив смех, Йон объяснил:

— Судя по тому, как эти ребята ходили с нами по Красному Дому, они не просто дойдут до Нормана и зададут ему вопросы, они еще и получат исчерпывающие ответы. Альфастопан альфастопаном, но никакой блокиратор не справится с мощностью Кима, а Легин сделает остальное. А включить какие-нибудь фильтры при личном общении будет трудновато.

Некоторое время все молчали, обдумывая услышанное.

— Ну как, Марша? — спросил вдруг Миша своего помощника. — Будешь участвовать в нашей противозаконной деятельности?

Марша вытерла уголки глаз и спокойно сказала:

— Я не вижу здесь ничего противозаконного. Если государство прогнивает настолько, что его высшие чиновники участвуют в заговорах и входят в сговор с преступными элементами, то честные граждане имеют полное право требовать отчета от избранных ими официальных лиц. В Конституции сказано…

— О, Боже, — пробормотал Миша.

— …в Конституции сказано, — упрямо продолжала Марша, — что в случае неудовлетворительного исполнения демократически избранной властью своих функций народ имеет право потребовать от чиновников устранения недостатков или даже сместить их любыми конституционными средствами.

— Люблю родную демократию, — серьезно сказал Миша. — До слез прошибает.

— Прошу прощения. — Ким осторожно потряс Джессли за плечо. — Придется мне вас разбудить, второй раз за сегодня. Слышите меня?

Джессли открыла глаза.

— Слышу, слышу. Будите, что с вами сделаешь. Я уже выспалась.

Она села.

— Я слушаю вас, господин полковник.

— Бросьте вы эти условности, — поморщился Ким. — Зовите меня по имени. Я — Ким Волошин. Скажите, вам хочется все-таки принять участие в вашем чемпионате и даже, может быть, выиграть?

Джессли фыркнула.

— Еще бы. Начинаются провокации УБ. Подданную Империи вербуют, предлагая неодолимый искус. Только разрешите, я встану и умоюсь. Не отвернетесь на секунду?

Ким отвернулся. Джессли исчезла за пластиковой занавеской санузла крохотной каюты лейтенанта Ливингстон.

— Это на самом деле провокация, Джессли, — вдруг, неожиданно для себя самого, сказал Ким. — Я вам предлагаю участие в незаконных по форме действиях, которые направлены против крупного заговора внутри Конфедерации. Вы можете отказаться и благополучно просидеть здесь до конца нашей операции. Но вы нам нужны. Мы пойдем под прикрытием вашего чемпионата. Нас будет двое, я и капитан Таук. Прикрываясь участием в чемпионате и вами как его легальной участницей, мы собираемся дойти с вами до Харкива и повернем на запад, а вы можете ехать дальше в ваш Стокгольм. Мы могли бы идти и вовсе без прикрытия, просто используя психократические способности. Но это нас сильно вымотает. Проще воспользоваться путем, который нам подсказало ваше появление.

Джессли высунула голову из-за занавески.

— Вы это все серьезно?

Ким кивнул.

Джессли снова исчезла. Некоторое время в каюте царило молчание, только шумела вода за занавеской. Потом вода перестала литься, и Джессли вышла в каюту, закутанная в большое махровое полотенце и с мокрыми волосами.

— Вы, Ким, ставите меня в тупик. Зачем вы мне сказали? Просто пошли бы со мной, ничего не объясняя.

— Раз уж я упал на вас с неба, я хотел бы быть с вами честным и предупредить, что хочу вас использовать, — отозвался Ким, сидевший в кресле. Джессли села на койку, ее голые колени оказались в паре сантиметров от коленей Кима. Тот криво усмехнулся.

— Вы очень странный человек, — задумчиво проговорила Джессли, включив фен. Фен еле слышно запел, нагнетая ионное поле вокруг ее мокрых волос. — ОЧЕНЬ странный. Я не могу вас почувствовать, а я же сильный психократ, да еще и врач. Если вы — психократ такой силы, то как это вы не можете контролировать психонажим? — Она пристально взглянула в лицо Киму и, напрягшись, выдержала его взгляд. — Ой-ей, ну и мощность… Сколько? Триста вуалей? Больше?

— Больше, Джессли. Много больше.

— Ну, сколько там может быть? У Михаила Воронова семьсот десять, это зафиксированный максимум.

— А как насчет пяти тысяч?

Джессли подпрыгнула на койке, выронив фен.

— СКОЛЬКО?!! Ким, вы в своем уме? Что вы мне рассказываете?

Ким мрачно усмехнулся.

— Естественно. Мой случай секретный, вы о нем не знаете.

Некоторое время Джессли молча смотрела на него.

— Да быть не может, — сказала она наконец. — Случай Майка N.? Это же было чуть не двадцать лет назад. Ему сейчас, должно быть, сорок пять или около того.

Ким озадаченно потер подбородок.

— Откуда вы знаете?

— Я же изучаю психогенную медицину, — пожала плечами Джессли. — В учебнике Монтика описан случай передвиженца из параллельно-прошлого временного потока Майка N., обладавшего врожденным ментальным щитом.

— Ах, Монтика… Да, он был тогда моим наблюдающим врачом.

Джессли замотала головой.

— Не может быть.

— Может. Я — биоклон Майка N. Меня изготовили неделю назад, взяв за основу личность Майка, соответствующую шести его биогодам после возращения в свой поток. Так что я сейчас только на шесть лет старше себя-тогдашнего. Кстати, я при изготовлении клона облысел. Они мне обещали, что волосы отрастут, но пока что-то незаметно.

Джессли живо придвинулась к Киму и скомандовала:

— А ну, закройте глаза и дайте мне осмотреть ваше лицо.

Ким закрыл глаза. Джессли стала осторожно щупать его уши и веки.

— Так. Теперь откройте глаза, только постарайтесь все-таки не давить на меня.

Ким послушно открыл глаза и стал глядеть в потолок, а Джессли приблизила к нему свое лицо и пристально уставилась на радужную оболочку его глаз.

— Да, — сказала она наконец и отодвинулась. — Вы биоклон. О Господи. Вот так штука.

Она посмотрела на Кима с каким-то новым выражением.

— Вам, наверное, очень нелегко? — проговорила она после некоторой паузы.

Ким поднялся.

— Врать не стану, — ответил он, глядя на Джессли сверху вниз. — Мне и вправду невесело. Но мне очень приятно, что вы так по-деловому и здраво отнеслись ко всему. Вы умная барышня, очень симпатичная, и мне приятно будет идти с вами до Харкива.

Джессли смутилась, опустив голову. Завившиеся кольцами два светлых локона, знак принадлежности к хайкерскому братству, упали ей на лицо.

— Отвернитесь еще раз, — тихо сказала она наконец. — Я оденусь. Кстати, я все-таки вышла из чемпионата. Так что я могу ехать и не в Стокгольм. Я могу всем говорить, что мы из пятой группы, а не из четвертой. А у пятой группы контрольная точка этапа — в Париже. Я могу вас провести по Европе. Вам там без знания хайкерских реалий будет трудновато.

Она сбросила полотенце на койку, глядя на голый затылок Кима, и внезапно ощутила странный наплыв эмоций. И сама на себя рассердилась: с партнерами-хайкерами никогда так не бывало, а ей при них случалось бывать и нагишом. Он биоклон, старше меня лет на двенадцать, и вообще очень странный тип, сказала она себе и торопливо натянула белье.

— А вы знаете, Джессли, давайте так и сделаем, — сказал Ким, не оборачиваясь. — Нам ведь как раз в Париж и надо.

Джессли торопливо одернула майку и принялась натягивать джинсы.

— Можете поворачиваться, — чуть хриплым голосом сказала она.

Ким обернулся, очень внимательно на нее посмотрел, но ничего не сказал.

— Вещи все брать? Мы сейчас уходим? — спросила его Джессли, смутившись.

Ким поразмыслил.

— Да, берите. Если и не прямо сейчас, то ночевать здесь еще раз вы точно не будете. Давайте, я поднесу рюкзак.

Они спустились по лесенке в центральный ярус и вошли в рубку. На центральном посту сидел, громоздясь горой в рабочем кресле, капитан Муханов — он был вахтенным. Миша мрачно перебирал новостные каналы в Галанете.

— Где Таук? — спросил его Ким.

Капитан ткнул пальцем в свой мультиком, закрепленный на поясе, и сказал:

— Таук.

Мультиком пискнул.

— Легин, иди в рубку, — мрачно сказал Миша.

Наверху послышалось характерное «дж-дж» открывшейся и закрывшейся каюты, затем шаги по лесенке, и в рубку вошел Таук. Он сбрил бороду, отчего отрастающие светлые волосы на голове стали заметнее. На Легине была полная униформа хайкера, со всеми полагающимися ремнями и пряжками; в руке он нес тот самый рюкзак, который под ментальным прикрытием Кима вынес из склада вещдоков следственного управления МИБ в лисском Красном Доме. Поставив рюкзак на пол рядом с рюкзаком Джессли, Легин поглядел на нее, потом на Кима и прокомментировал:

— Ты не похож на хайкера. Куртка ничего, а вот штаны никуда не годятся. И обувь, другая обувь нужна. Впрочем, ладно. Сойдет. Просто все время держи в голове, что окружающие должны воспринимать тебя как хайкера, ладно?

— Я и так массу всего должен держать в голове, — усмехнулся Ким. — Ладно, я понял.

Мишин мультиком закурлыкал. Миша ткнул в него пальцем, подав сигнал на наушник своего веббера.

— Капитан Муханов. Да, Ёсио. Да, пожалуйста, сейчас открою.

Миша ткнул пальцем в консоль; слышно было, как в холле сработали сервомоторы внешнего люка. Через несколько секунд в рубке беззвучно возник Ёсио.

Юный монах сильно изменился с того дня, как Лорд и Мартены встретили его на тропе в лесу на Акаи. Голова его обросла густой черной щетинкой, лицо обрело жесткое и собранное выражение, в углах рта появились складки. Молодежная одежда и вовсе делала Ёсио похожим не на монаха, а на активиста какого-нибудь студенческого союза.

— Капитан Таук, — обратился он к Легину. — Я пришел сделать официальное заявление и надеюсь, что вы и полковник Волошин выслушаете меня.

Ким и Легин переглянулись.

— Говори, — сказал Легин наконец.

— Я пришел от имени всего экипажа «Лося». Мы понимаем, что вам предстоит сложнейшее испытание и что только такие сильные люди, как вы, смогут с честью выполнить все, что намечено. Но мы — весь экипаж «Лося», во главе с вернувшимся на борт капитаном Лордом, приняли решение просить вас взять с собой одного из нас. Мы считаем, что в таком важном деле имеет право принять участие кто-то с «Лося». Последние полтора часа, с тех пор, как капитан Лорд и Клю вернулись на борт, мы обсуждали этот вопрос. Конечно, хотели идти все. Но после долгого обсуждения остановились на двух кандидатурах — Йона, то есть капитана Лорда, и моей. Затем Йон снял свою кандидатуру на основании того, что он менее силен в специальной подготовке, чем я. Так что выбор пал на меня.

Ким кашлянул. Ёсио мигом повернулся к нему и с неожиданной мольбой в голосе произнес:

— Полковник! Один раз вы уже отказали мне. Я принял ваши доводы и, как вы и просили, провел экипаж «Лося» на корабль. Теперь я очень прошу не отказывать мне. Я не буду обузой.

Ким и Легин опять переглянулись. Легин спросил:

— А как быть с твоим статусом? Одно дело — защищаться. Но сейчас мы собираемся, в общем-то, нападать.

Ёсио смиренно проговорил:

— Воля неба была ясно высказана. Сама судьба заставила меня переодеться. До недавнего времени, думая о будущем, я представлял себе возвращение в сангху. Теперь я окончательно принял решение отказаться на ближайшие годы от этого пути. Небеса привели меня к новой стезе, и я пойду по ней. Я решил отказаться от монашества.

Ким кивнул.

— Твоя воля, Ёсио. Хорошо, я принимаю твои аргументы. Легин?

Таук встал и обнял Сакамото.

— Я знал, что так будет, — сказал он просто. — Спасибо, Ёсио-кун. Идем с нами.

Миша покосился на расплывшегося в улыбке Ёсио и пробурчал:

— Мне, что ли, от звания отказаться, чтобы вы меня с собой взяли? Все равно же не возьмете, черти…

Оживленного движения не было не только на горной дороге, но и на объездной трассе. Джессли и ее новые спутники отшагали километра три, пока далеко сзади не раздался гул двигателя. Ким и Ёсио присели на придорожные камни, поскольку вид у них был не слишком хайкерским. Джессли и Легин вышли ловить.

Ждать пришлось минут пять: должно быть, машина шла тяжелая. Отсюда хорошо было видно место, где над дорогой стояли два джампера. Конечно, опытный глаз мог найти в изображении моря и скал какую-то шероховатость, но только человеческий глаз — и только в том случае, если его обладатель знал, что должен увидеть. Благодаря введенному Тауком в операционную систему обоих кораблей алгоритму маскировочной прозрачности ни один прибор теперь не мог обнаружить их местоположения, если корабли оставались недвижимыми.

Показалась машина — тяжелый грузовой электровоз. Натужно завывая двигателем, пожилой «мерседес» поднимался медленно, грузно раскачиваясь. На призывно поднятые руки Джессли и Легина машина стала тормозить еще издали и, завизжав колодками напоследок, остановилась. Джессли и Таук подошли к кабине, Легин открыл дверь, Джессли встала на подножку и заговорила на фарси:

— Салам! Агляр мумкене бяман комаконни бэ биостейшен беравам…

Длинноволосый усатый шофер, улыбаясь, перебил ее:

— Да вы на линке говорите. Я не переселенец.

— Фу, слава Богу, — откликнулась Джессли. — До биостанции не подбросите? Или до трассы на Ак-Месджид? Нас четверо.

— А в Ак-Месджид в другую сторону, — сказал шофер. — Правда, я в Аль-Эшту еду. Оттуда начинается шоссе до Ак-Месджида, там легко машину поймать. Поедете? Тогда я пущу вас в кузов.

В кузове были навалены огромные тюки с чем-то мягким. Подсаживая Джессли (Ким и Легин подхватили ее сверху за руки), шофер крикнул:

— Там в мешках мытая овечья шерсть, можете сидеть прямо на них. Это в Аль-Эште производство — шерстяная одежда ручной работы. Туристам продают… когда туристы есть.

— А что, мало туристов? — перекрикивая клекот двигателя, спросил Ким.

— Не сезон! — ответил шофер и захлопнул кузов. Сразу стало намного тише. Сквозь узкие окошки под потолком пробивался свет. Все сразу же стали рассаживаться, грузовик дернулся раз, другой и пополз вверх по шоссе.

Довольно скоро Джессли почувствовала сонливость: все-таки ночью она спала совсем немного, да и за вчерашний день сильно устала. Забравшись с ногами на мешки, она быстро уснула: Ким сказал ей, что до Аль-Эшты вдоль побережья ехать часов пять-шесть.

Раскачиваясь на мешках, Ким спросил Легина и Ёсио:

— Можно теперь я позадаю вам вопросы?

— Конечно, — отозвался Легин. Сняв обувь, он тоже залез повыше на мешки.

Ким откинулся, заложив руки за голову.

— Первое. Ёсио в Лиссе предоставил мне полную информацию о том, что произошло с вами обоими в Космопорте. Легин, ты знаешь, что я в курсе?

— Догадываюсь, — отозвался Таук.

— Что мы будем делать с этой информацией?

Таук помедлил.

— А, я понимаю, к чему ты клонишь. Ты думаешь, что если мы обнаружим участие кого-то из руководства Конфедерации в заговоре, мы сможем использовать это против них?

Ким закивал.

— Да, мне это тоже приходило в голову, — задумчиво сказал Легин. — Раз уж мы столкнулись с этим явлением, информация не сможет долго удержаться в секрете. Вполне логично, конечно, использовать ее как оружие.

Ким сел.

— Скажи, но неужели за две тысячи лет никто до этого не додумался?

Легин пожал плечами.

— Теорий строения Галактики много. Была и такая, довольно давно — наверное, лет с тысячу назад. Тогда как раз была открыта — еще только в теории — темпоральная компенсация, началась разработка идеи материального носителя компенсации, после чего Шигон Лахиб получил первую версию сверхтекучего компенсата и в Нью-Дели стали разрабатывать инерционный метод. Вот в те времена была такая теория, не помню, кто автор.

— Морита Акио, — подсказал Ёсио.

— О, — одобрительно кивнул в его сторону Легин. — Этот Морита утверждал, что в пространстве имеются области абсолютной проницаемости. Достаточно ввести в них корабль при компенсации темпорального смещения, и мы получим моментальное перемещение. Правда, неясно, куда, потому что до корреляции момента вращения инерционного агента и относительного направления смещения додумались только лет сто спустя, после чего стал возможен гиперскачок в том виде, как мы его знаем, и были созданы инерционники. По сравнению с фотоактивным приводом, инерционный сразу дал такой прирост скорости, что разрабатывать эту теорию никто больше не стал.

— Удивительно, что эту идею бросили.

— Морита умер, — объяснил Ёсио, — а репутация у него была такая… знаете… ну, он разрабатывал сотни каких-то идей, придумал альтернативную историю, носился с теорией множественности творений Господа… ну и так далее. Им восхищались за широту мышления, но всерьез не принимали.

— Да-а… И за тысячу лет это больше никому не пришло в голову? Даже в связи с Ужасом Космоса?

Легин засмеялся.

— Ты понимаешь, в фольклоре как раз и утверждается, что Ужас Космоса пользуется проницаемостью пространства, что это, так сказать, магия его бойцов. Это настолько тривиальный предрассудок, что всерьез никто никогда его не рассматривал. Когда изучали феномен Ужаса Космоса, господствующие идеи были вполне научными: использование гаснущих гиперканалов, использование прямоточных излучений их гипотетического родного светила… в общем, сплошные протоны-фотоны. Но ты спроси любого старого космонавта, они все тебе скажут, что бойцы этого Ужаса просто силой воли прыгают со своей планеты на корабли, которые им представляются обиталищем злых духов, чтобы этих духов — нас, то есть — как следует покрошить. Никому из тех, кто всерьез изучал этот феномен, не могло и в голову прийти, что фольклорное объяснение — ближе всего к истине.

— Даже если не против них, то для себя мы можем это использовать, — задумчиво произнес Ким.

— Мы пока знаем наверняка только одну стабильную, стационарную точку входа в этой части Галактики, — возразил Легин. — Они множественны, но нам неизвестно их расположение. Кроме той, которой прошли мы с Ёсио, Йон и Мартены. А она, согласись, довольно неплохо защищена от таких, как мы. Мы можем использовать подсмотренный нами трюк с перемещением, но вне этой стационарной точки он действует только на небольшие расстояния — ну, порядка околопланетных, пять, десять, тридцать тысяч километров, вряд ли более ста. Мы, во всяком случае, проверяли его только на небольших расстояниях. А для проникновения в стационарную точку входа нужно попасть в Космопорт. Ни ты, ни кто-либо другой из экипажа «Вездехода» не сможете легально заявиться в Космопорт: вы — граждане Конфедерации, а ваши имена, уж можешь быть уверен, очень скоро окажутся — если еще не оказались — в стоп-листе любого консульства Империи. Я и Йон тоже исключаемся: мы сбежали из-под ареста на Телеме. То есть и вам, и нам придется долго и нудно мастерить фальшивые документы и так далее. Некоторый шанс есть только у Ёсио, потому что у него имеются вполне легальные бумаги на имя подданного имперского доминиона, и ему не нужна виза. Ну, от силы — еще у Мартенов, поскольку они мало засвечены во всей истории. Но я уверен, что в случае чего Управление не побрезгует сдать и их. И как бы ни было высоко мое уважение к Ирам, Эвису и Дойт, но их присутствие или неприсутствие в точке перехода мало что изменит. Ну, разве что спасет — вероятно — их жизни.

— И через ту точку мы можем попасть только на Акаи, — напомнил Ёсио. — Кстати, мы даже не знаем перехода, по которому бойцы Ужаса Космоса попадали на Акаи.

— А вы уверены, что их родина — не Акаи? — удивился Ким.

— Да, действительно, — пробормотал Ёсио. — Нет, конечно. Весьма вероятно, что как раз Акаи. Реми же сам говорил, что та часть материка почти не изучена, особенно нагорья в южной его части. А повадки этих людей вполне укладываются в архетип горного охотника.

Ким перебил его:

— Давай вернемся к перемещению на близкое расстояние. Так можно пройти одному? Двоим? Сколько людей можно так провести, пусть даже на небольшое расстояние?

Ёсио глядел на него с сомнением.

— Мы не проверяли это. Нас было только двое, и мы проверили это только пять раз, в Космопорте. Но бойцы Ужаса проходили портал цепочкой, и их было больше тридцати. Ты имеешь в виду, использовать этот трюк с прыжком?

— Да.

— Не знаю, не знаю… — Ёсио покрутил головой. — Видишь ли, я имею не так много опыта в разных модифицирующих воздействиях. Ну, в том, что называют магией. Я учился… у нас есть некоторые приемы такого рода…

— Химмицу, имицу, гомицу? — спросил Легин.

Ёсио смутился.

— Да… Тебе известны такие вещи? Ты продолжаешь меня удивлять… Так вот то, что мы у них подсмотрели, совсем не похоже на действенную магию. Это просто использование неизвестного нам природного явления, причем выученное ими и закрепленное опытом многих поколений.

— Но к стационарной точке перехода они как-то попадают.

— Возможно, они просто знают больше стационарных точек…

— Чтобы попадать в них откуда угодно? Из корабля за триста световых лет от ближайшей обитаемой планеты, например? — Легин покачал головой в сомнении. — Возможно, нужны какие-то специальные знания, которых у нас нет, чтобы использовать это на далекие расстояния с произвольной точкой выхода. Внутри Космопорта у нас получалось только на три-пять тысяч километров. Потом — ощутимый предел. Мы хотели таким образом попасть сразу на Станцию Толиман или на Телем. Но ничего не вышло: Ёсио не мог взять направление и не чувствовал точки выхода. Нам только удалось таким образом проскочить на уже отправившийся челнок, идущий на Станцию Толиман. Он отошел от причала, я думаю, километров на тридцать, и мы перескочили на него и заперлись в туалете, потому что у нас не было билетов и мы не хотели, чтобы стюарды заметили, что на борту больше народу, чем вошло на причале.

— Но вы сможете повторить этот… трюк с прыжком… для нескольких человек? Больше, чем для двоих? — спросил Ким.

Легин пожал плечами.

— Ну, я — вряд ли… Это сложное комбинированное движение. У меня нет опыта, э-э, действенной магии. Вот, может быть, Ёсио… Ты смог бы?

Монах невозмутимо кивнул.

— Ну и хорошо, — сказал Легин. — При необходимости проверим.

Покряхтев, Ким стащил свои дорогие кожаные бутсы на рубчатой подошве и, следуя примеру Легина, залез повыше на мешки.

— Спал я маловато, вот чего, — объяснил он в пространство. — Я потом подремлю. Вы мне только объясните такую штуковину: почему вас они оставили при себе, и вы быстро очнулись, а Йона, Реми и Клю они запихали в какие-то тайники?

— Что мы быстро пришли в норму — это просто наша особенность, — объяснил Легин. — И я, и Ёсио-кун тренированы на выведение всякой химии из организма. Это происходит помимо воли, и даже в бессознательном состоянии. Когда мне было четырнадцать, я именно так очнулся в Цитадели. Ты читал мое досье, наверняка знаешь, что я был в Цитадели.

— Да, конечно. Но как можно делать это подсознательно?

— Организм натренирован на нейтрализацию ядов и психотропики, — пояснил Ёсио. — У нас это совершается путем сознательного медитативного изменения некоторых функций почек и печени.

— У нас столько времени обычно не бывает, — засмеялся Легин. — Ты вот с какого возраста в сангхе?

— С четырех лет.

— И в каком возрасте ты начал такую тренировку?

— Тогда же, когда и всю остальную специальную подготовку — когда было решено, что я буду готовиться к принятию сана. Мне было шесть лет.

— А теперь?

— Шестнадцать.

— Вот видишь. А я только в двенадцать поступил в Училище, и учимся мы всего четыре года. Физиомодификация у нас началась со второго полугодия и продолжалась девять месяцев. Сравни десять дет твоей подготовки и девять месяцев моей. Естественно, что у нас пользовались интенсивными методами. Инъекции, психостимуляция, гипнопластика.

Ёсио заинтересовался.

— И насколько это действенно? Ну, скажем, за сколько времени ты сможешь полностью нейтрализовать… скажем… пол-литра чистого спирта?

Легин пожал плечами.

— Пол-литра этилового спирта? Ну, минуты за полторы-две. Теперь уже, наверное, две: все-таки мне двадцать девять уже, а не четырнадцать.

Ёсио удивленно покрутил головой.

— Надо же, достаточно эффективно. У меня это тоже заняло бы больше минуты.

Легин захохотал.

— Мне нравится это твое деликатное «тоже». Ты не уточняешь, насколько больше минуты. Секунд семьдесят, так?

— Ну, да, — смущенно подтвердил Ёсио.

— Вот поэтому ты и пришел там в себя первым. — Легин повернулся к Киму. — Они отправили целую ораву, чтобы припрятать тех, кто еще не очнулся — то есть Йона и Мартенов. И вдруг увидели, что мы зашевелились. Тогда нас решили пустить на первое. Но мы довольно быстро очнулись полностью и стали им… э-э…

— …доказывать, что они были в отношении нас не совсем правы, — подсказал деликатный Ёсио.

Легин опять засмеялся.

— Да, и когда мы это доказали примерно половине нападавших, их главный — я для себя его определил как шамана, хотя это ребенок, девочка-подросток — проникся нашими доводами и велел всей шатии кланяться нам в ножки…

— Ясно. Дальше я знаю, — пробормотал Ким. Глаза его слипались.

Легин посмотрел на него пристально.

— О-о, да ты и впрямь здорово устал. Ну, поспи. Нам еще довольно долго ехать. Ёсио, ты как? Я бы посторожил на случай чего, а ты тоже пока поспи.

Ким уже спал; рука его сползла с верхних мешков и коснулась плеча спящей Джессли.

— Не хочу я спать, — откликнулся Ёсио. — Может, поиграем пока в мысленный го?

Легин фыркнул.

— Зачем ты меня только научил? Чтобы все время обыгрывать? Ну, давай. Только, чур, дай мне два камешка форы.

— Никакой форы, — запротестовал Ёсио. — Когда мы летели на Телем, ты у меня три раза подряд выиграл!

— Я нечестно играл, — успокоил его Легин. — Я повторял твои ходы из той партии, когда мы летели из Космопорта на Станцию Толиман. Помнишь, когда мы играли шесть часов подряд?

— А ты что, запомнил всю партию? — подозрительно спросил Ёсио.

— Конечно.

Сакамото только покачал головой.

— Ну хорошо. Два камешка я тебе не дам, но изволь, уступлю первый ход.

Легин уставился в качающийся потолок фургона, чтобы сосредоточиться.

— Поехали. Белый на двенадцатый квадрат.

До Ак-Месджида добрались только в шестом часу вечера: долго не могли поймать в Аль-Эште машину, водитель которой согласился бы не только перевезти через перевал, но и высадить в столице полуострова. Все водители почему-то нервничали, нервничали и дорожные полицейские, которые несколько раз останавливались возле голосующих Джессли и Легина (Кима и Ёсио они не видели) и советовали по-быстрому убираться с глаз долой. Наконец повезло: показался автоматический грузовик, Легин остановил его известным всем хайкерам и родстерам взмахом рук, и они за полтора часа лихо докатились до самой северной окраины маленького, заросшего садами Ак-Месджида. Здесь машина, обогнувшая город по окружному шоссе, укатилась в сторону городского аэродрома, а путники остались.

На обочине располагался автомат-родхауз, в котором все с удовольствием утолили голод. Вокруг никого не было. На шоссе время от времени свистели проезжающие машины, в окрестных садах беззаботно пели весенние птицы.

После еды Легин обошел будку родхауза и позади нее, возле туалета для проезжих, обнаружил почту и потыкал пальцами в терминал, вызывая бесплатные новости. Светлые брови его приподнялись. Выглянув из-за угла будки, Таук свистнул. Ким поднялся из-за длинного стола под навесом, где они ели, и подошел.

— Глянь. — Легин показал ему на терминал.

— Адмирал Ямамото предъявил ультиматум, — вслух прочел Ким. — Президент Норман лично встретится с адмиралом на Полярном терминале. Никакой угрозы Земле нет, заявляет министр обороны… Та-аак. Vashumamashu, как сказал бы капитан Муханов… Эй, ребята! Идите сюда.

Тем временем Легин вызвал на терминале почту и вручную набрал короткое сообщение.

— Посмотри, что я отправляю, — сказал он Киму. — Чтобы не возникало вопросов потом.

Ким заглянул ему через плечо.

— Буду очень рада увидеть тебя и внучку прямо завтра, — прочитал он. — Вспомним про лесные приключения. Жду, Анна… Кто это — Анна?

— Имя моей матери, — объяснил Таук. — Это я даю знать своей жене, чтобы хватала дочку под мышку и сегодня же выезжала в Космопорт. Ключевая фраза — про приключения, это знак, что послание от меня.

— Ты боишься, что Ямамото..?

— Нет. Я просто хочу, чтобы ни у кого не было никаких средств давления на меня.

Подошли Ёсио и Джессли. Легин снова развернул на мониторе новости, на этот раз с подробностями. Над терминалом возник маленький объемный маршал Чаттопадхья, министр обороны Конфедерации, и старческим голосом стал объяснять:

— Органы безопасности Конфедерации давно располагали информацией о наличии у незаконных вооруженных формирований так называемого Совета Молнии не только субъядерного, но и термоядерного оружия. Однако по оплошности ряда федеральных структур был допущен прискорбный факт ухода из-под ареста по крайней мере одного из главарей так называемого Совета, бывшего контр-адмирала Космофлота Ямамото Тацуо. И вот утром двадцать четвертого апреля Ямамото обратился к руководству Конфедерации с ультиматумом, гласящим, что, если репрессивные меры против абсолютно законных, по его утверждению, структур Совета Молнии не будут отменены, его арестованные сторонники не будут освобождены из мест предварительного заключения и доставлены в указанные им места, а кроме всего прочего — если ему не будет выдан ряд лиц, которых он называет (я цитирую) ответственными за беспрецедентную кампанию травли абсолютно легальных экономических структур… конец цитаты… то он, Ямамото, находящийся на земной орбите, сбросит на планету одну термоядерную боеголовку мощностью в пятьдесят мегатонн.

Ким длинно свистнул, услышав эту цифру. Джессли испуганно ухватилась за его локоть.

— Представляю, какая паника сейчас начнется в больших городах, — пробормотал Ёсио.

— Ямамото также заявляет, — продолжал седенький маршал над терминалом, — что располагает пятью такими боеголовками и в случае попытки захвата его торпедоносца подорвет все пять. Такой взрыв на занимаемой им низкой орбите равнозначен массированной бомбардировке крупного региона на поверхности Земли. Однако специалисты министерства обороны заявляют, что, скорее всего, эти угрозы — не что иное, как блеф, и никакой опасности для жителей Земли нет. Тем не менее я отдал распоряжение ввести во всех населенных пунктах на поверхности Земли и на низких орбитах меры третьей и второй степени защиты, предусмотренные федеральным Законом об обороне Земли. Мы просим население не поддаваться панике и спокойно выполнять свои повседневные дела, ожидая наших сообщений.

Маршал свернулся и исчез, его место заняла плоская картинка с лицом диктора, который мягко и успокаивающе стал напоминать о мерах «третьей и второй степени защиты».

— Опаньки, — сказал Ким. — Отставить автостоп. Отставить Париж. Нам надо на Полярный терминал.

— Вы оставите меня тут? — испугалась Джессли.

Ким повернулся к ней и несколько секунд на нее смотрел. Джессли бесстрашно выдержала его взгляд, не отпуская его локоть. Ким сам опустил глаза и повернулся к Тауку:

— Что скажешь?

Легин взглянул на него, на Джессли и усмехнулся:

— А, подумаешь, одной головной болью больше… И потом, Джессли — психократ. Ладно. Джессли, только мы ведь не развлекаться едем. Мы будем прорываться к президенту.

Джессли, чувствовавшая какое-то леденящее душу веселье от близости пугающего, но притягивающего ее Кима, беззаботно заявила:

— Ну и ладно. Помирать, так с музыкой. А насчет пятидесяти мегатонн — это они серьезно?

Ким промолчал. Ёсио поднял голову и посмотрел в ярко-синее весеннее небо, испятнанное легкими облачками — будто надеялся увидеть в этом небе торпедоносец Ямамото, ушедший шестнадцатого числа с Хелауатауа с термоядерной смертью на борту.

— Это более чем серьезно, — ответил Легин.

Джессли взялась за локоть Кима и второй рукой.

— Я все равно с вами. Как в кино: два управленца, монах и хайкер спасают Прародину человечеств.

Ким мрачно усмехнулся.

— Как в плохом кино, заметь.

Легин повернулся в ту сторону, куда четверть часа назад уехал подвозивший их грузовик. Отделяясь от основной трассы перед родхаузом, туда шла новенькая, видно — недавно отремонтированная, сверкающая свежей разметкой двухполосная трасса.

— Пойдем, поймаем еще что-нибудь, — сказал Таук. — В последний раз. Дальше хайкинг придется бросить. Будем ловить что-нибудь летающее.

— Голубей? — очень натурально удивился Ким. Все прыснули. Легин вскинул на плечо рюкзак, и они зашагали к дороге.

Они остановили грузовик метров за двести до грузовых ворот аэродрома и, прикрываясь густой растительностью, стороной пошли к невысокому зданию КПП, а автоматический грузовик бодро покатился на контроль. У КПП, тревожно посверкивая глазами, прохаживались два азиатского вида полисмена и, поворачивая в разные стороны все шесть своих голов, стояли два тяжелых охранных робота. Поскольку Ким обратил взгляд в сторону КПП, полицейские никакого внимания им не уделили. Роботы, конечно, уделили, но работали в ведомом режиме и не дождались никаких указаний от людей, а потому проигнорировали тех четверых, что через высокое окно пролезли внутрь КПП и спокойно вышли на поле с другой стороны.

Четверка не торопясь, но достаточно быстро прошла около полукилометра по полю аэродрома и приблизилась к длинному ряду скаров, выстроенных вдоль площадки гражданских полетов. Легин некоторое время смотрел на скары, потом сказал Киму:

— Я бы предпочел истребитель.

— Они двухместные, — возразил Ким.

— Тогда берем скар. Лучше — «Альгамбру», она может набрать до двух с половиной махов.

Минут через пять все четверо уже сидели в чьей-то «Альгамбре» — узкой, хищного вида пятиместной машине, стоявшей в дальнем конце ряда. Покопавшись в ее компьютере, выяснили, что машина находится на двухмесячном хранении, но как раз сегодня ее должен забрать владелец, по случаю чего она была заправлена. Легин включил навигатор, спокойно запросил разрешение на взлет, получил — воздушное пространство над аэропортом было свободно — и поднял скар в воздух.

Минут десять машина набирала высоту, потом — когда впереди уже тускло блестели заливы Гнилого моря — Легин увеличил скорость, скар содрогнулся в момент перехода звукового барьера и, все набирая высоту, пошел на север. Таук занял самый высокий из возможных гражданских коридоров, почти одиннадцать тысяч метров. Только когда скар вышел из зоны обслуживания Ак-Месджидского аэропорта, он запросил у навигатора расстояние и расчетное время прибытия на Полярный терминал. По всему выходило, что на месте они будут не позже семи вечера по абсолютному, то есть двадцати двух по поясному.

Тут Джессли, приютившаяся с Кимом на заднем сиденье, набралась храбрости и спросила:

— Капитан Таук…

— Легин…

— Хорошо, Легин… почему вы мне так доверяете? В вашем отечестве происходит один Бог знает что, вы ведете спецоперацию какого-то запредельного уровня, и вдруг позволяете какой-то соплячке, да еще и из Космопорта, увязаться с вами?

Легин повернулся и посмотрел на Джессли. Ее светлые, очень короткие волосы после сна на мешках торчали вверх в живописном беспорядке, что, впрочем, вряд ли сильно отличалось от первоначального замысла ее стрижки. Глаза у нее были неправдоподобного ярко-зеленого цвета. Таук спросил:

— Это у тебя линзы?

Джессли смутилась.

— Нет, это природный цвет. Все спрашивают. У меня родители десять лет работали на Обероне, говорят — это такая безвредная мутация у всех, кого там… э-э… сделали.

Ким кивнул:

— Я про такое слышал. Только не про Оберон, а про Мир-Гоа.

— Ясно. — Легин помедлил. — Видишь ли, Джессли. Мы с тобой, например, соотечественники, я родом из Космопорта, хоть гражданство у меня с двенадцати лет и федеральное. Так что дело тут не в отечестве, и не в спецоперации — мы тебе расскажем всю нашу историю, и ты поймешь, что в последние дни мы уже сами не знаем — мы это проводим спецоперацию или ее проводят против нас. Дело тут вот в чем. В который уже раз — так, наверное, бывает всегда — хорошее дело оказывается погребенным под целой лавиной мелких корыстных устремлений множества разных людей. И ведь никакого такого вселенского Зла никто из них в отдельности не жаждет. Вот раньше, если концентрация Зла в каком-то месте превышала средние показатели, все сразу поднимали палец: происки Нечистого! И в большинстве случаев оказывались правы. Потом Нечистого не стало — ты знаешь эту историю?

Джессли кивнула.

— Я читала «Жизнь против тьмы». Хотела даже у вашего Йона взять автограф, когда сообразила, что это он и есть Лорд. Только не успела, он на «Лося» ушел.

— Хорошо. Так вот. Зла — исконного Зла, концентрированного, настоящего — стало даже больше. Потому, что единая воля перестала его сдерживать и направлять. Я помню эти годы. Это ведь было, словно прорыв гнойника: отовсюду как поперло все это! Человеческое Зло, нечеловеческое Зло… Некробиотика, некроэнергетика, гоблины, анги, гаки, бесы… Потом был сороковой год. Раз ты читала книгу Лорда, то ты знаешь, как все было — более или менее — на самом деле. И после этого все пришло к тому, что зло… как бы это сказать…

— Стало бытовым, — хмыкнул Ким.

— Вроде того. Вся эта накапливавшаяся тысячелетиями пена схлынула, и пошли природные, сущностные свойства рода людского. Зависть. Корысть. Мелочность. Ненависть… Раньше можно было ткнуть пальцем в рогатую тень, возопить: перед вами Хозяин Цитадели! — и это работало. Это все объясняло. А теперь… Теперь люди остались с тем, что было и есть внутри них.

— Понимаю, — медленно проговорила Джессли.

— Выяснилось, что они совсем неплохо справляются и без Сатаны, — пробормотал Ким.

Ёсио, все это время бесстрастно смотревший наружу, на сияющие облака, повернулся.

— Жизнь есть страдание. Количество страдания не изменяется. Зло — один из его источников. И если зла стало меньше, источником страдания становится отсутствие добра.

— Но человек по природе своей добр… — возразила Джессли.

— … и он же звучит гордо… — пробормотал себе под нос Ким.

— Человек, — проговорил Легин. Ким бросил на него мгновенный взгляд: таких странных интонаций у Таука он еще не слышал. — Человек по природе своей двойственен. Даже тройственен. Добро, зло, покой. То, чему учили Ёсио, утверждает, что стремиться следует к покою. То, чему учили меня, утверждает, что покоя можно достичь только через добро, к которому можно прийти через победу над злом.

— Меня ничему не учили, — сказал Ким — то ли в шутку, то ли всерьез. — Но я знаю, что на свете счастья нет, но есть покой и воля.

— Хорошо сказано, — одобрительно кивнул Таук.

— Это цитата, — махнул рукой Ким. — В мои молодые годы — там, две тыщи лет назад — мы ее перефразировали. На свете счастья нет, но есть пивко и вобла.

Таук засмеялся.

Джессли покачала головой, посмотрев искоса сначала на Кима, потом на Ёсио, потом — в упор — на Таука.

— То есть мы летим преодолевать зло, которое есть отсутствие добра, чтобы добиться покоя, который есть пиво с сушеной рыбой?

— Соленой, — наставительным тоном поправил девушку Ким.

Джессли упрямо задрала подбородок.

— Пиво так пиво. Правда, я не очень люблю пиво. Но я точно знаю, что я не собираюсь провести всю жизнь в страдании ради того, чтобы обрести покой. Я родилась, чтобы быть счастливой. И если вы идете бороться против зла, то я тоже иду с вами.

— В борьбе обретешь ты право свое, — пробормотал Ким.

— Опять цитата? — спросил его Таук.

— Увы, да. — Ким посмотрел налево, в далекую выпуклую туманную даль. — Ребята, какой у меня в Финляндии дом хороший… Вот бы куда сейчас всей компанией махнуть…

Ёсио с улыбкой покачал головой.

— Кто знает, Ким? Может, когда и доведется. Я бы с удовольствием.

Таук посидел молча, поглядывая то на раскрасневшуюся от волнения Джессли, то на мрачного Кима.

— Ладно, друзья, отставить философию, как сказал бы Роби Кригер по прозвищу Реостат. Лучше придумайте наименее ресурсоемкую маскировку для прохода по Полярному Терминалу.

Ким оживился.

— И вправду. У кого какие предложения? У меня есть одно: давайте переоденемся пиратами и возьмем Терминал на абор-р-рдаж.

Полярный Терминал был данью памяти героической эпохе начала освоения Галактики. Воздвигнутый Единой Землей в те легендарные годы, когда первые сооружения будущего Космопорта Галактика еще только проектировались, а «Корпорация Галактика» еще зарабатывала деньги добычей реликтовой сверхтяжелой воды на Плутоне, Терминал напоминал эпическую песнь. Диск семикилометрового диаметра, неколебимо парящий на высоте тридцати пяти километров в фиолетовом небе стратосферы над Северным полюсом Земли, и днем и ночью был хорошо виден с орбиты. Днем его серебристая поверхность нестерпимо сверкала, отражая солнечные лучи; ночью ярко сияли бесконечные кольца затянутых силовыми полями проемов во всех его поверхностях. Говорят, в ясные ночи разглядеть его блеск над горизонтом можно даже с севера Европы или из полярных городков Канады.

Пришедший в небрежение в смутные времена, Терминал тем не менее устоял и не был ни разобран, ни спущен на поверхность. После создания Конфедерации «серебряный доллар» (так его звали в народе) был объявлен историческим памятником, отреставрирован и превращен в туристский аттракцион и модный курорт, доходы от которого стократно превысили расходы на удержание в рабочем состоянии тысяч его гравистатических двигателей.

В последние пятьсот лет Терминал перестал быть модным, но зато стал по-хорошему традиционным. Сюда приезжали проводить первую неделю медового месяца те новобрачные, которые не могли заплатить за поездку в Космопорт — а таких были сотни тысяч в год; здесь традиционно проводили выпускные вечера учебные заведения (не Принстон и не Сорбонна, конечно, но сотни университетов рангом пониже, а особенно — технические училища Космофлота). На Рождество, Хануку или лунный Новый год сюда прибывали десятки тысяч пенсионеров.

Сейчас было межсезонье: зимние праздники уже прошли, выпускные вечера еще не начинались. По бесконечным кольцевым коридорам Терминала на трехколесных роботах-рикшах раскатывали редкие парочки молодоженов, в большинстве своем — из тех районов Земли, что и в галактическую эпоху остались сравнительно отсталыми.

Терминал, под которым сходились все часовые пояса планеты, жил по абсолютному времени, совпадавшему со Средним гринвичским.

В девятнадцать ноль-ноль двадцать четвертого апреля Терминал прекратил прием гражданских машин в связи с объявленными «мерами третьей и второй степени». На практике это означало, что принимать перестали любые машины, потому что все рейсы общественного транспорта до Терминала были внезапно задержаны или отменены, а военные машины на Терминал не летают. Ну, или, во всяком случае, не летают заметно для публики.

Несколько сотен людей, направлявшихся в этот час на Терминал на личных скарах, получили уведомление диспетчерских служб о том, что Терминал не принимает до отмены «мер третьей и второй степени», и с досадой повернули — те, кому позволяли ресурсы машины, к месту отбытия, а те, у кого ресурсы были на исходе — в ближайшие к полюсу северные города: Алерт, Лонгьир, Барроу, Тикси, Туле, Крейг-Харбор и так далее. В этих крохотных, занесенных снегом поселениях, где жизнь не так уж сильно и изменилась за последние тысячи лет, в этот день произошло кратковременное оживление скудной местной индустрии отдыха, поскольку неудачно слетавшие на Терминал личности и парочки принялись активно компенсировать несостоявшиеся развлечения романтической экзотикой суровой полярной жизни: в таких маленьких и удаленных городах «меры» хотя и были введены, но не слишком строго соблюдались.

Терминал же медленно вращался в сиреневой полутьме, скрытый вечными сумерками высоких широт. Серебряный Доллар продолжал извергать потоки света из всех своих портов, в кажущемся беспорядке разбросанных по поверхности, но потоки эти теперь не освещали ничего, кроме легких перистых облаков далеко внизу.

Но вот свет блеснул на серебряных с синевой обводах нескольких военных машин, поднимавшихся к Терминалу со стороны Европы. Два звена планетарных истребителей, медленно разойдясь веером, дали дорогу двум хищным, остросовременным эсминцам новейшего проекта, которые, облетев весь периметр Терминала и отсканировав пространство, зависли по обе стороны так называемой «парадной лестницы» — опрокинутого веретенообразного шпиля, нацеленного из-под брюха Терминала на Северный полюс Планеты. Вслед за ними, прикрываемый снизу еще двумя звеньями истребителей, из непроглядных туч скользнул вверх сквозь перистые облака «Синий Флаг 1» — личный крейсер Президента Галактического совета. Мощное цилиндрическое тело самой защищенной планетарной машины в Галактике медленно сблизилось с острием «лестницы» и состыковалось с ней. Истребители, разойдясь на расстояние пять километров от Терминала, на малой скорости двинулись в облет его, каждый в своем направлении и по своей траектории. Лучшие пилоты человечества вели эти могучие боевые машины. Хвастаться такими вещами было не принято, но каждый в личной эскадрилье Президента знал, что в настоящий момент «объект охраны» практически неуязвим для нападения из атмосферы.

Впрочем, выше верхней грани «доллара» ни один из истребителей не поднялся. Пилотам это было запрещено. Пространство над Терминалом осталось и без прикрытия, и без наблюдения. Разве что откуда-то с орбиты за этим пространством робко наблюдали. Но — именно что робко. Никаких активных средств. Никакой локации и сканирования. Если что и было, то только старое доброе визуальное наблюдение, которое практически нельзя обнаружить.

Тем временем в вестибюль «парадной лестницы» из переходного шлюза «Синего Флага» вышли шесть человек. Как всегда в федеральных структурах такого уровня, они могли служить живой иллюстрацией к лозунгам политической корректности: это были трое мужчин и три женщины, причем каждый пол представлен был европеоидом, негроидом и монголоидом. Могучие бойцы и профессионалы охранного дела, они быстро и умело развернули различное спецснаряжение, обменялись короткими репликами с местной охраной, после чего та удалилась, и заняли вестибюль, просматривая и сканируя все возможные подходы. Два человека, остававшиеся в вестибюле после ухода местных секьюрити, заметно занервничали. Это были два пожилых белых джентльмена в старомодных костюмах — директор Полярного Терминала и его заместитель по безопасности.

Из шлюза в вестибюль вышли еще двое — азиат и черный, мощные, рослые, оба с заметной сединой. На синей парадной форме черного сверкали серебряные знаки различия контр-адмирала Космофлота, на белом мундире азиата — золотые нашивки бригадного генерала Федеральных Вооруженных Сил. Позади них шагал неприметный молодой человек латиноамериканского или ближневосточного типа в военном сером комбинезоне без знаков различия. Генерал и адмирал остановились, синхронно взглянув на молодого человека. Тот кивнул им и полуприкрыл глаза, медленно поворачивая свою небольшую, низколобую, густо заросшую курчавым черным волосом голову. На лбу его выступили мелкие капли пота. Наконец он открыл глаза и шумно перевел дыхание, вытаскивая из кармана комбинезона носовой платок. Утирая лицо, он негромко сказал на линке:

— На всем пространстве Терминала присутствия опознаваемого сигнала не наблюдается.

Темнокожий адмирал нахмурился:

— Я никогда не слышал от вас такой формулировки, майор. Что значит — опознаваемого сигнала?

Психократ задумался.

— Именно то, что я сказал. Я в состоянии опознать присутствие как мощного психократа, так и разного рода некробиотики. Ни того, ни другого здесь я не ощущаю. Но на Терминале имеется неопознаваемый сигнал. По всем признакам он не может принадлежать нежити, а для человека он запредельно велик. Скорее всего, это фоновый сигнал незнакомой мне аппаратуры. Мне не приходилось бывать на Терминале в… служебном качестве. Здесь есть макрогены или субаппретенальные генераторы?

Генерал повернулся к директору Терминала. Тот закивал:

— Гироскопы Терминала контролируются субаппретеналикой.

Психократ удовлетворенно кивнул:

— Значит, я именно этот сигнал и ощущаю.

Генерал и адмирал переглянулись и кивнули психократу, тот по-уставному щелкнул каблуками и ушел в шлюз. Адмирал сказал в микрофон:

— Хуа, можно.

Оба старших офицера расступились, повернувшись к шлюзу, и приняли стойку «смирно». Послышались шаги, из шлюза вышли еще двое офицеров, только европеоидов, в черных комбинезонах Специальной службы Космофлота и с черными кофрами спецаппаратуры, прикованными стальными цепочками к левой руке каждого. Один из них торжествено произнес в пространство:

— Президент Галактического совета Конфедерации человечеств Роберт Норман.

Они тоже расступились, и вслед за ними вышел невысокий седой темнокожий человек в старомодном черном костюме с белой рубашкой и при скромном коричневом галстуке. На секунду остановившись, он кивнул офицерам и подошел к директору Терминала. Волнуясь, тот пожал руку Президента и сказал:

— Господин Президент, Полярный Терминал рад впервые приветствовать Вас на борту, пусть и в таких необычных обстоятельствах. Все полностью подготовлено. Терминал готов для проведения переговоров.

— В соответствии с поставленными условиями, — сиплым голосом добавил заместитель директора по безопасности, — мы сняли весь контроль с верхнего обзорного купола и отомкнули внешний шлюз. Конференц-зал во втором уровне верхнего купола и весь его сектор полностью оцеплены и внутри пусты. Мы готовы сопровождать Вас до конференц-зала. Прошу Вас.

Он посторонился, показывая на открытые в глубине вестибюля двери «спецлифта», о существовании которого обычные посетители Терминала не знают. Первыми туда направились трое телохранителей, затем офицеры, Президент, два джентльмена в старомодных костюмах и, наконец, последние трое бойцов. Лифт закрылся. Тогда из шлюза вышли двое часовых в боевой броне и сурово замерли по сторонам люка «Синего Флага 1».

В лифте Президент и сопровождающие расселись по мягким креслам у стен, в стенах зашипел гравикомпенсат, и кабина устремилась вверх, в зону верхнего купола, расположенную в километре над «парадной лестницей».

Президент вытянул из-за уха еле заметную дужку веббера — не такого, как у всех федералов, а какого-то особенно миниатюрного. Как многие другие федеральные политики, он с трудом мог вести переговоры без опоры на могучие справочные ресурсы служебных массивов ФедНета. Это не порок, это просто привычка.

— Санджават, — обратился он к бригадному генералу. — Я просил вас подготовить справку по тем лицам, выдачи которых требует наш… э-э… визави.

Азиат еле заметно скосил глаза: на его зрительный нерв пошел сигнал с его собственного веббера.

— Да, господин Президент, справка готова. Вот ее текст.

Он сделал знак рукой, отправляя ярлык документа в буфер обмена замкнутой веб-системы, образованной его и президентским веббером. Президент повторил его жест, открывая документы, и тоже скосил глаза, начав прямой съем документа на мозг.

Через несколько секунд он присвистнул, сложив губы трубочкой. Это так не вязалось с его обычно строгим и сдержанным поведением, что оба адъютанта озадаченно уставились на него.

— Не верится, — пробормотал Норман вслух. — Ушли из-под ареста в Телемском Красном Доме? Как это может быть?..

Прошло еще несколько секунд, и лицо Нормана поразительно изменилось: глаза выкатились, губы вытянулись, но, вместо того, чтобы свистнуть, он громко и отчетливо произнес:

— F-ff-fuck!

Адъютанты переглянулись. Кто-то из телохранителей хрюкнул, с трудом подавив смешок.

Нормен смущенно обвел всех глазами и пробормотал:

— Прошу прощения, господа. Но это поразительная информация. Санджават, бригадного генерала Кауста на связь… Быстрее. Спасибо. Кауст, это я. Быстро мне полный отчет по операциям «Крысолов», «Громоотвод» и «Тень крысолова». Я сказал — полный! У вас три минуты. Через три минуты я должен начать его читать. Выполняйте.

Президент перевел дух, коричневым морщинистым пальцем оттянул воротник рубашки.

— С Вами все в порядке, господин Президент? — встревоженно спросил его темнокожий адмирал.

— Да, Сибонгиле, — раздраженно ответил ему Норман. — Не отвлекайтесь. Дайте мне на связь Рибейру. Спасибо. Фернандо? Войдите со мной в полный контакт. В полный, Фернандо. Скоро поймете. Когда будете готовы, дайте мне знать.

Лифт начал тормозить.

Норман встал и повернулся к адъютантам.

— Господа, как было решено, в зоне переговоров я остаюсь один. Группа охраны и вы остаетесь в лифте. Лифт в закрытом виде должен стоять на уровне конференц-зала. Прошу не нарушать условия переговоров. До их начала остается еще около двадцати минут, и я хотел бы за это время просмотреть кое-какие материалы. Прошу не мешать мне. Пожелайте мне удачи.

Лифт остановился и открылся, и Президент торопливо, не слушая адъютантов, вышел в полутемный холл конференц-зала Верхнего купола Терминала. Некоторое время из лифта было видно его узкую, слегка сгорбленную спину; затем Норман ушел из поля зрения адъютантов и охраны за изгиб стены, и лифт закрылся.

Адъютанты переглянулись, и генерал Санджават сказал:

— Тебе не кажется, что все это неспроста?

И они многозначительно закивали друг другу.

Президент Галактического Совета Конфедерации Человечеств Роберт Норман тем временем, удалившись метров на тридцать от спецлифта по кольцевому вестибюлю в VIP-зоне конференц-зала, остановился, полузакрыв утомленные, с красными прожилками глаза, и принялся «читать» — снимать с биоконтроллера документы непосредственно на мозг. Обладая огромным опытом чтения именно таким образом и — что даже более важно — огромным опытом отбора получаемых на мозг сведений (опытом, дающимся только многолетней работой с колоссальными массивами информации), Президент за несколько следующих минут получил, впитал и усвоил десятки мегабайт текста и видеоинформации. То, что он узнал, заставило его устроить небольшой разнос находившемуся с ним на прямой связи секретарю Галактического Совета по безопасности Фернандо Рибейре. Поскольку за последние годы Президент привык к полной конфиденциальности и был уверен в том, что оцепленный доброй сотней спецназовцев VIP-сектор совершенно пуст, он говорил вслух, причем не очень стесняясь в выражениях. Английский язык не был родным языком его собеседника, но Президент был уверен, что тот его понимает на сто процентов.

— Фернандо, неужели тебе не ясно, что ваша мышиная возня может поставить под удар не только меня — забудь об этом; она может поставить под удар дело, которым и я, и ты занимаемся уже добрых двадцать лет во имя процветания человечества? You stupid piece of crap, could you understand that, or you have completely lost your fuckin' mind intriguing in your fuckin' Galactic Council? Почему я узнаю о важнейших деталях, из которых исходит Ямамото, за четверть часа до встречи? Почему ни ты, ни Глумов не взяли на себя смелость доложить мне об этом хотя бы еще утром? Chickened out?

Некоторое время он молча слушал собеседника, затем яростно отчеканил:

— Я должен был узнать о том, что на Телем послан этот Джервис. Я должен был узнать о вашем предположении, что Таука и Лорда вывел из Красного Дома именно он. Тем более я должен был узнать о том, что вы в этом убедились! Хорошо, теперь я знаю, но ни с тебя, ни с Глумова я не снимаю ответственности. Be ready that when we'll get out of all that, I'll cut out the chicken asses of you both. Ты понял меня? Теперь отключись. Я должен еще подумать.

Норман яростно сдернул с головы изящную гарнитуру веббера и сунул ее в нагрудный карман пиджака. Обычно он был настолько сдержан, что его даже пресса называла «сонным тигром». Если бы сейчас его видели со стороны те, кто работал с ним каждый день, они могли бы и усомниться в душевном здоровье своего Президента: он был в ярости, в невиданном раздражении.

Несколько минут Норман молча ходил по вестибюлю, пару раз пройдя мимо спецлифта. Наконец, не выдержав, он вытащил веббер и снова надел его. Собственно, он хотел узнать, сколько времени осталось до встречи, но как-то забыл, что можно просто взглянуть на часы: он привык каждую секунду видеть показания часов на виртуальном рабочем поле веббера.

— Сними веббер, будь так добр, — услышал он чей-то вежливый, сухой голос и сильно вздрогнул. Завертев головой, он никого не увидел и вдруг почувствовал, как внезапный холодный пот заливает ему глаза.

— Не волнуйся так, — услышал он. Прямо перед ним возник Ямамото.

Президент перевел дух.

— Ф-фу, это ты, Тацуо. Напугал. Я забыл про твои способности к этим штучкам.

Отставной адмирал кивнул маленькой головой, сверкнув проседью в черных волосах.

— А веббер ты все-таки выключи и сними, — повторил он. — Я не хочу, чтобы нас кто-то слушал — с твоего ведома или нет.

Вздохнув, Норман снова снял и убрал веббер: у него возникло чувство, будто он закрыл глаза и заткнул уши.

Ямамото, склонив голову набок, смотрел на него. Оба они были, в общем, пожилыми людьми — крепко за шестьдесят Президенту, около шестидесяти адмиралу. Но Ямамото выглядел лет на двадцать моложе, только обильная седина в черной щетке волос выдавала. У адмирала была бледная кожа, но широкий приплюснутый нос, что делало его похожим скорее не на японца, а на филиппинца; впрочем, в нем явно имелась примесь и южноевропейской крови, отчего подбородок у него был покрыт нехарактерной для японца густой черной (и тоже с проседью) щетиной. В последний раз брился он давно, и переодевался тоже давно — его белый комбинезон порядком износился, и края воротника покрылись сальным коричневатым налетом. Крест-накрест на груди Ямамото была затянута подскафандровая ременная пилотская «сбруя», на которой болтались его командирские цацки — два мультикома, два тяжелых пистолета, запасные обоймы, блокнот, блоки питания и переходники для веббера и еще пара каких-то устройств. На левой руке адмирала было надето что-то вроде вратарской перчатки.

— Что это? — кивнул Президент на левую руку Ямамото.

Тот вежливо усмехнулся.

— Это биоконтроллер, — нейтральным, сухим тоном объяснил он. — Читает мою биоактивность. Если она аварийно снизится, мой подарочек Земле рванет. Это просто на тот случай, если кто-то из твоих бойцов окажется слишком ретивым.

Норман облизнул губы.

— Тацуо, так ты это всерьез? Эта штука — здесь? И ты действительно подорвешь ее?

Ямамото кивнул.

— А как ты думаешь, Роберт? Может быть, ты считаешь, что я шучу шутки? Я не шучу шутки. — Он строил английские фразы, будто на линке или на японском. — Я здесь вовсе не для шуток. Я прежде всего хочу задать тебе вопрос, что происходит, Роберт? Почему ты нарушил нашу договоренность?

Президент нахмурился.

— Поверь, старина, я ничего не нарушаю. Произошла целая цепь досадных случайностей. Иди сюда, я все тебе объясню.

Он потянулся было к вебберу, отдернул руку и сделал приглашающий жест, увлекая Ямамото в глубь вестибюля, к широким удобным скамьям. Они отошли и сели там. Сквозь густую листву пальм и рододендронов пробивались только отдельные слова, убедительно произносимые низким голосом Нормана:

— Мне не доложили… стечение обстоятельств… оказались в одном и том же месте уникальные специалисты… никто из них в отдельности не собирался… не имели представления ни о каких договоренностях… все было под контролем, но…

В просвет между листьями было видно лицо Ямамото. Адмирал внимательно слушал, настороженно блестя глазами: он то бросал взгляды по сторонам, чтобы убедиться, что они с Норманом и впрямь одни в вестибюле, то сосредотачивался на лице Президента, будто стараясь определить, насколько искренне тот говорит.

— Хорошо, Роберт, — произнес он наконец, и Норман замолк на полуслове. — Мне не нужны сейчас оправдания. Я готов поверить, что ты не был в курсе этих совпадений. Но ведь ты знал, кто был прототипом вашего Железного Дровосека, так называемого Сардара. И если уж этот парень оказался настолько хитер и своенравен, что вышел из операции и едва не сорвал ее, то почему он не остался на Акаи? И каким образом он оказался на Солнечной стороне так быстро? И он ли это? Может, кто-то ведет еще одну игру, а, Роберт? Может, Железный Дровосек был не один, а?

Президент протестующе поднял руку и сразу же опустил, так как Ямамото нервно дернулся.

— Ну-ну, Тацуо, — успокаивающе прогудел Норман. — Я не собираюсь аварийно снижать твою биоактивность. — Он позволил себе усмехнуться. — Дело в том, что и я не понимаю, как этот тип умудрился пересечь Галактику за одни сутки. И никто не понимает, поверь мне. Для этого мои верные дурачки и вытащили из небытия тень Джервиса. Самое смешное, что старина Майк не подвел и разыскал этого Таука буквально за пять дней. Ты, скорее всего, знаешь, что Таук был арестован на Телеме.

— Знаю. Вместе с тем борзописцем, который угнал у меня джампер.

— Ты, наверное, догадываешься, что Таук был арестован не просто так.

— Догадываюсь. Сдавать своих — любимый спорт родного отечества, не так ли? Если ты думаешь, что товарищ твой представляет угрозу человечеству — заложи его начальству, да? Хорошо помню. Вся моя служба на флоте шла под аккомпанемент мощного стука со всех сторон.

— Ну-ну, Тацуо. Что теперь опять затевать эти разговоры. Для того я и пошел тебе навстречу, чтобы изменить этот проклятый мир.

— Да-да-да, конечно. Оставь этот пафос, Роберт. Мы оба — старые циники и хорошо знаем, с какой целью мы в свое время договорились. Да, мир станет лучше, когда в нем больше не будет Конфедерации в ее нынешнем виде, но самое-то главное, что в этом мире станет очень хорошо определенным людям.

— Нет, Тацуо, ты знаешь, что я не думаю о себе.

— Допустим. Ты — не такой, как я. Ты — идейный. Это не меняет дела. Объясни мне, что там случилось дальше.

— А дальше случилось то, что из-за референдума на Телеме мы не смогли вовремя связаться с тем, кто был когда-то Джервисом, и отозвать его. Прямой сигнал не проходил, и резидентура из-за неразберихи на планете сработала неоперативно: после ориентировки по Тауку и этому Лорду, некоторое время они ничего не могли получить от нас. Джервис отправился в Красный Дом и, конечно, вытащил оттуда обоих. После чего они ушли с Телема. УБ уже приняло меры, все следы официально прикрыты, их корабль объявлен несуществующим, экипаж и они сами — вне закона, так что их арест и полная нейтрализация — вопрос часов. Ты веришь мне?

— Д-да… пожалуй, верю, — произнес Ямамото после некоторой паузы. — Ты и вправду настолько идейный, что не умеешь складно врать. Мне, во всяком случае, ты никогда не врал, и теперь я тебе верю.

— Тогда объясни мне, в чем смысл твоего демарша. Мы попытались, конечно, все свести к блефу, приуменьшить эффект, но ведь на Планете паника…

Ямамото покачал головой.

— Это не демарш. Ты понимаешь, что я был поставлен в чрезвычайные обстоятельства. Удаление бандитов, оседлавших Компанию и готовых провалить все дело своим дурацким упрямством — это одно дело. Но, Роберт, я чувствовал себя затравленным. Ты должен был предусмотреть это. Я чувствовал себя мишенью. Предполагалось, что нам дадут спокойно сесть и укрыться на Хелауатауа — но там нас ожидала засада. Один из моих кораблей был сбит, ты понимаешь? А ты знаешь, что я только по какой-то невероятной случайности оказался не на яхте «Угольный Мешок», которую сбили, а на «Клыке Льва»?

— Еще одна нелепая случайность, — возразил Норман. — Мы не можем управлять Службой слежения Имперского флота, а это именно она навела Управление по режиму Хелауатауа на ваши корабли. Опять бюрократическая несостыковка: Управление не было правильно ориентировано.

Ямамото возмущенно фыркнул.

— Ваши несостыковки могли стоить мне головы!

— Риск неизбежен, — возразил Норман. — Ты же помнишь старину Хатами, тогда, двадцать лет назад. Нелепая случайность, и он попал в перестрелку наших же сил, не опознавших друг друга. А сработай кое-кто тогда лучше — между прочим, на Эриадорской базе тогда служил не кто-то, а именно ТЫ — и Бахтиёр Хатами до сих пор возглавлял бы Движение вообще и Компанию в частности, а мы преданно шли бы за ним. И, я тебя уверяю, старик был бы более успешен и последователен, чем мы, недостойные его дети. Конфедерация давно была бы распущена, периферийная шелуха сброшена, и в Галактике царила бы, как это предначертано, Великая Земля.

— Ладно, ладно, что теперь ворошить прошлое, — пробурчал Ямамото. — Цель Движения все равно близка, с какими бы идеями каждый из нас к ней ни стремился. Бандитов из Компании мы убрали. Теперь только отдай мне этих специалистов… Таука, Лорда и этого, покойного Джервиса — и дай мне отсидеться где-нибудь, но уж так надежно, чтобы никто не пронюхал. Объявляй о моем аресте, о моем устранении — о чем хочешь. Мне нужно будет три-четыре месяца, чтобы развернуть и полностью легализовать структуры, которые мы вывели из-под контроля покойных бандитов из нарийи. А потом дело уже только за тобой: нужен будет референдум о роспуске Конфедерации.

— Я помню программу, — с легкой иронией ответил Президент. — Не надо мне напоминать. Ты получишь все, о чем говоришь. Таука и прочих ты увидишь в течение ближайших часов. Я надеюсь — уже нейтрализованными.

Президент собирался сказать что-то еще, но внезапно подавился словами и замер в ужасе. Вокруг Нормана и Ямамото буквально из воздуха с шумом движения возникли какие-то люди, и к головам обоих оказались прижаты стволы оружия.

— К счастью, вам выпал шанс увидеть нас гораздо раньше, — заявил Президенту невысокий, худой, коротко стриженный блондин в кожаном костюме хайкера, крепко сжимая при этом левую руку Ямамото. Адмирал, высоко подняв брови, от неожиданности попытался вскочить, но на плечо ему надавил, усаживая, бритоголовый полный мужчина, державший голову Ямамото под прицелом пистолета. Президент оглянулся: к его собственной голове ствол пистолета прижимала какая-то легкомысленного вида девица, одетая по-хайкерски, а в некотором отдалении, держа наготове офицерский скрэчер, стоял, внимательно оглядывая и Нормана, и Ямамото, очень опасный с виду молодой азиат. Президент посерел, насколько это было возможно при его коричневой коже, и проклял себя за то, что снял веббер: без него он не мог незаметно поднять тревогу.

— Легче, Ямамото, легче! — жестко и повелительно сказал блондин, с силой отводя руку адмирала назад. — Снимите блокировку биоконтроллера, быстро! Ну!!!

Ямамото сделал какое-то неясное движение, и массивная белая перчатка соскочила с его левой руки. Блондин тут же стремительным движением метнул ее в сторону.

— Ловушка, Роберт! — скрипуче воскликнул адмирал.

Президент ничего не успел ответить, а Ямамото каким-то чудовищным усилием, извернулся в руках двух мужчин и вдруг исчез из виду.

— Ах ты змея! — воскликнул блондин и тоже исчез. Послышался шум, несколько мощных ударов, яростное проклятие на линке, еще один удар и глухой стон. Ямамото вновь стал видимым, только шагах в пяти от скамей: он стоял на коленях, судорожно хватаясь за живот и пытаясь вдохнуть. Перед ним возник блондин в черной коже и, переводя дыхание, сказал:

— Ким, держи его на мушке, и если попытается повторить этот трюк — стреляй.

Лысый Ким опять направил на Ямамото пистолет и каким-то особенным голосом сказал:

— Посмотрите на меня, адмирал. В глаза.

Президент Роберт Норман не видел глаз и вообще лица этого Кима — тот стоял теперь к нему спиной; но он видел отблеск животного страха, отразившийся вдруг на бесстрастном обычно лице Ямамото.

— Стойте неподвижно, — сонным, слегка гнусавым голосом проговорил Ким, и Ямамото замер. Было видно, что он отчаянно борется с охватившим его ступором. Он даже начал было преодолевать его, но тут блондин в коже дошел до отброшенного в сторону биоконтроллера, поднял толстую белую перчатку с пола и что-то сделал внутри ее, раздернув ее напополам. Ямамото обмяк и отвернулся, насколько мог: мышцы шеи, повинуясь приказу лысого Кима, все еще не служили ему.

Блондин в черной коже, небрежно помахивая выключенным биоконтроллером, вернулся к Президенту и несколько секунд стоял перед ним, глядя ему в глаза. Потом отвел взгляд.

— А я ведь голосовал за вас, мистер Норман, — сказал он наконец.

Тут только до Нормана дошло, кто такой этот блондин.

— Таук! — возмущенно воскликнул он. — Так вы Таук! Немедленно прекратите этот балаган, капитан первого ранга! Вы принимали присягу! Я — ваш Президент!

Девица за его спиной непочтительно фыркнула. Азиат со скрэчером вежливо засмеялся.

Таук опять взглянул в лицо Норману и с неловкостью отвел глаза.

— Мне стыдно за вас, мистер Норман, — произнес он тихо, но очень отчетливо. — Вы — предатель. Мы здесь с самого начала ваших переговоров с этим господином. Мы слышали все. Да будет вам известно, что весь ваш разговор с отставным адмиралом Ямамото я записал на браслет-регистр. Вам несдобровать теперь, мистер предатель человечества.

Лысый Ким, услышав этот монолог, что-то не слишком одобрительно пробормотал — слышно было только слова «пафос», «политкорректность» и произнесенное с интонацией грязного ругательства непонятное слово «kamsamol». Норман же сделал то, чего ему уже очень давно — последние тридцать секунд — страшно хотелось сделать: набрал в грудь воздуха, разинул рот, обнажив два ряда завидно белых зубов, и оглушительно закричал:

— На помощь! Тревога! На по-о-мощь!

Все переглянулись. Таук сказал:

— А вот это вы зря.

Было слышно, как за изгибом вестибюля открылся лифт. Было слышно, как с разных сторон к ним бегут люди. Были слышны короткие слова команды и щелчки изготавливаемого к стрельбе оружия.

Таук быстро обвел всех взглядом.

— Джессли, возьмись за локоть Нормана.

Сам он быстро ухватился за другой локоть Президента и бросил Киму:

— Ну, Ким, в цепочку!

Тот одной рукой схватился за руку Таука, второй — с пистолетом — подтянул к себе за локоть Ямамото.

Таук глянул на азиата со скрэчером:

— Ёсио, пришло время проверить тот трюк с прыжком. Точка выхода — там, откуда мы выехали.

Азиат опустил оружие и взял одной рукой за локоть девушку, все еще прижимавшую ствол пистолета к голове Президента.

И точно в тот момент, когда сквозь листву пальм и рододендронов просунулись стволы, и железный голос кого-то из офицеров охраны Президента велел никому не двигаться, этот очень коротко стриженный юноша в легкомысленной молодежной одежде совершил всем своим телом быстрое, замысловатое, извилистое движение, закончившееся легким, вполшага, прыжком в воздух.

Был толчок и холодный удар воздуха. Был тяжкий хлопок, заложивший уши подбежавшим спецназовцам. Была ледяная изморось, посыпавшаяся на пол и на темно-зеленые, жесткие листья тропических растений вокруг скамей. По вестибюлю пронесся порыв холодного ветра. Затем наступила долгая пауза, в конце которой одновременно несколько голосов произнесли вслух несколько коротких, но энергичных ругательств на разных языках Земли.

Стволы спецназовцев смотрели в пустоту. Азиат со скрэчером, легкомысленно одетая девица, лысый Ким, капитан Таук, отставной адмирал Ямамото и Президент Галактического Совета Роберт Норман исчезли из вестибюля конференц-зала Полярного Терминала, будто все они только померещились бойцам охраны.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ.

Москва, Истра, Курск, Новокузнецк, Москоу (Айдахо), Нью-Йорк, Сиэтл, 1998–2001.