Победитель всегда прав

Глава 11

Без нескольких минут двенадцать Сергей Дорогин, объехав микроавтобус, ловко зарулил во двор, где находилась квартира Варвары Белкиной. Он сразу увидел две милицейские машины прямо у нужного ему подъезда, увидел входящих и выходящих из подъезда людей в форме. Как всякий человек, находящийся не в ладах с законом, Дорогин сообразил, что будет лучше, если он проедет мимо.

Так и сделал. Доехал до конца двора, остановил машину, вышел из нее. Постоял, покурил, посмотрел на бегающих сотрудников МВД, растоптал окурок. На сердце было неспокойно, но ему казалось, что с Белкиной ничего случиться не может. «Уж очень уверенная в себе эта баба. Может, какие пьяные разборки в подъезде, может, сосед соседа ударил, может, квартиру подставили? Всякое может случиться в большом городе и в доме, где живут далеко не бедные люди. Позвоню из автомата», – решил он и не спеша двинулся к арке, даже не глядя в сторону милиции.

Он умел держаться с достоинством, независимо – так, чтобы не вызывать никаких подозрений. В арке послышалось гудение автомобильного двигателя, негромкое. Дорогин отступил в сторону, чтобы пропустить машину. Это была черная «Волга» с затемненными стеклами и с антенной на крыше. Что-то знакомое почудилось ему в этой машине, где-то он ее уже видел.

«Волга» остановилась прямо напротив Дорогина, он увидел собственное отражение в тонированном стекле. Дверца открылась.

– Какие люди! – услышал он знакомый голос и увидел протянутую для рукопожатия ладонь с обручальным кольцом, – Ба, – произнес он, – полковник Терехов! Полковник вышел из машины и с подозрением посмотрел на Дорогина, словно тот скрывал от него какую-то тайну.

– Вы-то что здесь делаете? – поинтересовался Муму.

– По делу приехал, – Терехов выглядел мрачным и озабоченным. Встречи с Муму не сулили ничего хорошего, раньше после них возникали одни проблемы. – Ты не знаешь, где Белкина? – напрямую спросил полковник, будучи уверенным, что Муму уже в курсе случившегося.

– Дома, наверное, – пожал плечами Сергей и тут же сопоставил виденное с тем, что знал. – С ней что-нибудь случилось?

– Хреновые дела, – все еще подозревая Дорогина в неискренности, сказал полковник и отвел его в сторону. – Ты в самом деле не знаешь или притворяешься?

– Что с ней случилось?

На этот раз полковник поверил Дорогину.

Тот объяснил:

– Я у нее в последние дни – вроде шофера. У них то ли руку редакционный водила сломал, то ли ногу.

– Похитили Белкину, – не очень уверенно сказал Терехов.

– Не понял… Кто?

– «Новый русский порядок», – загадочно произнес Терехов и ждал объяснений от Дорогина. Тот ровным Счетом ничего не понял.

– Какой порядок? Какой он, на хрен, русский?

И тогда полковник быстро объяснил, что его привело сюда:

– Ночью по телефону доверия МВД позвонили и представились «Русским новым порядком». Потребовали отпустить недавно задержанного террориста Ивана Черкизяна, пытавшегося петардами подорвать памятник Петру Первому, обменять на журналистку Белкину, которую его друзья похитили прямо из квартиры.

– Кто такой Черкизян? Никогда не слышал, – сказал Дорогин.

– Псих один, причем конченый. Эксперты, увидев его, даже вопросов не задают. Говорят, он стопроцентный шизофреник, обуреваемый манией величия. Поскольку он все-таки пытался подорвать памятник и раньше на учете нигде не состоял, назначили повторную экспертизу.

– При чем здесь Белкина? – недоумевал Муму. – Не могли кого-нибудь другого украсть?

И тут Дорогин вспомнил, как Варвара ему вскользь рассказывала о террористе-придурке, о звонке, о жидо-масонском заговоре. Он хлопнул себя ладонью по лбу:

– Вспомнил кое-что! Говорила она мне, но и сама, кажется, значения этому не придавала.

– По-моему, Черкизян псих, и никакого «Нового русского порядка» не существует, – признался полковник Терехов. – Организация – миф, но, возможно, у него существует пара друзей, таких же придурков, как и он сам, которые украли Белкину. Что теперь делать, я даже не представляю, психа вычислить трудно.

– Что в квартире? – поинтересовался Муму.

– Компьютер разобран, к тому же знающим человеком. Вынули хард диск.

– Белкина не такая уж простая баба, чтобы ее можно было украсть. Ее обмануть тяжело, она людей насквозь видит, с этого и живет. Как ее украли?

– Прямо из квартиры. Завернули в ковер и унесли. Возможно, дали по голове чем-нибудь тяжелым.

– – Кто-нибудь видел? – спросил Муму.

– Никто. Мы уже всех соседей опросили, собачников, которые поздно собак выгуливают, тоже опросили. Никто ничего не видел.

– Человека, завернутого в ковер, в «Жигули» не затолкаешь. Наверное, большая машина была.

– Я тоже об этом думал, но никто ни маленьких, ни больших машин не видел. Все тихо прошло, никто в двери не ломился, никто не кричал, не звал на помощь, замок не ломали.

– В редакции уже знают?

– Знают. Даже по новостям передали. Эти психи-уроды и на телевидение позвонили, будто специально сами волну гонят.

– Значит, не такие они идиоты, – сказал Муму. – Что думаешь делать, полковник?

Тот потер висок антенной мобильного телефона:

– Я бы с радостью сумасшедшего Черкизяна на Белкину обменял, но это сложное дело, попробуй согласуй! Никто не разрешит опасного для общества психа выпускать, тем более у него сейчас кризис, обострение, раз решил памятники взрывать. Он пообещал, если его выпустят, все памятники работы Церетели в Москве взорвать.

– Да, – проговорил Муму, – сложный случай. Ему сказали, что дружки объявились?

– Нет конечно. На сколько вы договаривались? – Терехов предложил Дорогину сигарету, но тот отказался.

– На двенадцать, – сказал Сергей, – стараюсь не опаздывать.

– Потом куда собирались ехать?

– В редакцию, наверное. Она не сказала. Она над статьей о порнографии работала, вроде сегодня должна была сдавать.

– О порнографии, говоришь? Интересная тема, я бы много чего мог ей рассказать.

– Можете сказать, какое отношение порнография имеет к «Новому русскому порядку»?

– Абсолютно никакого, – Терехов пожал плечами, бросил сигарету, растоптал.

Из-за угла к Терехову поспешил мужчина:

– Товарищ полковник, мы вас уже давно ждем. Эксперты закончили.

– Сейчас иду, Василий. Если что, ты телефон мой знаешь, он не изменился, звони в любое время.

Дорогин пожал руку полковнику Терехову, и тот пошел в квартиру Белкиной.

Сергей вернулся в машину, сел. Закурил. Куда ехать, что делать, он не знал. Он знал повадки бандитов, бизнесменов, но о том, как работают политические террористы, понятия не имел. Не верить полковнику Терехову оснований не было, раз позвонили террористы, значит, они и украли. Только террористы ли они? Может, у них какие-нибудь другие цели? Но они требуют освобождения сумасшедшего товарища. Только сумасшедшему придет в голову взрывать памятники, дома, машины безо всякой для себя выгоды.

Дорогин понимал, если бы им нужна была реклама, то похищение известной журналистки – довольно неплохая идея. Из цеховой солидарности все журналисты начнут писать об этом. Это не бабушку украсть из третьего подъезда и даже не девочку-ангелочка из детского сада. Белкина – это бомба.

«Вот сволочи! Ради известности, ради какого-то отморозка Белкину украли! Хорошо, если не избили до полусмерти. Отморозки, одним словом. Вообще, все, что связано с политикой, все, кто с ней связан, – мерзавцы и мразь, честных людей там быть не может. И не важно, как они называются, – коммунисты, социалисты, сталинисты, анархисты, все они одним миром мазаны, всем нужна власть и известность. Хотя, наверное, точно так же думает обыватель и о киношниках, мол, все они порнографию снимают и общество разлагают, за деньги готовы снимать все. Всегда легко судить других, но ведь делать что-то надо? Я в какой-то мере за нее отвечаю. Но что я могу сделать? Ровным счетом ничего. Если бы им нужны были деньги, вот тогда я бы смог помочь, все равно они лежат у меня мертвым грузом.»

Яков Павлович Якубовский, узнав о похищении своей сотрудницы Варвары Белкиной красно-коричневыми террористами, поначалу ужасно расстроился. Как всякий подозреваемый в масонстве, Якубовский всех шовинистов люто ненавидел, считая только себя настоящим патриотом России, борцом за демократизацию и либерализацию.

«Они мне сорвали выход номера!»

Но не прошло и пяти минут, как главный успокоился, сообразил, что вместо одной сенсации, причем сомнительной, сулящей неприятности в виде судебного процесса с родителями и выяснения отношений с правоохранительными органами, он получил небитую карту – похищена журналистка его издания. «А если людей газеты „Свободные новости плюс“ крадут, значит, газета стоящая, значит, она несет людям правду. Тираж поднимется, будут ссылки на наше издание.»

Главный рванул в редакцию, озадачил всех – принести фотографии Варвары Белкиной, все, какие есть. Каждый сотрудник обязан был написать о ней какое-нибудь маленькое воспоминание.

– Только писать, – приказал Якубовский, – не, в стиле некролога, а живо, так, как раньше писали о Ленине, так, словно наше издание выдвигает Белкину на Нобелевскую премию.

На столе перед главным лежала стопка фотографий, разглядывая которые он кривился. Почти на всех фотографиях были запечатлены редакционные пьянки и пикники. Повсюду Белкина фигурировала либо с бокалом вина в руке, либо с сигаретой, либо в обнимку, либо на коленях у кого-нибудь из мужчин.

– Вульгарно она выглядит. Как я этого раньше не замечал? Неужели детских фотографий, школьных, институтских ни у кого нет?

Вскоре поиски увенчались успехом. Были найдены фотографии Варвары Белкиной еще студенческих времен. Но узнать на них прожженную и довольно известную журналистку было сложно. За годы творческой деятельности Варвара сильно изменилась. Из робкой, застенчивой девочки, худенькой и стройной, она превратилась в роскошную секс-бомбу с наглым взглядом, с хитрой улыбочкой на полных губах. Главный перебирал фотографии, словно раскладывал на столе пасьянс.

Наконец он выбрал несколько снимков, сгруппировал их. Якубовский решил задержать номер на полдня. С типографией, экспедицией договориться удалось на удивление легко. Все поняли, в каком нелегком положении газета. Самое главное, все – от печатников до директора типографии – сочувствовали Белкиной, были на ее стороне, словно она для них являлась близкой родственницей.

– Да, Яков Павлович, какие проблемы? Если надо, будем печатать ночью двойным составом. Вы не волнуйтесь, люди на работу выйдут и за это даже ничего не попросят сверх положенного. Мы же вам верим на слово, надо так надо.

Тут же у главного появилась мысль дать в номер на то место, где планировалась статья Белкиной, не только информацию о ней, но, возможно, и интервью с террористом Иваном Черкизяном.

Он снял трубку, набрал номер полковника Терехова:

– Товарищ полковник, вы не могли бы сделать одолжение? Мы даем в номер большой материал о Варваре Белкиной, и я хотел бы туда же подверстать интервью с террористом, несколько его фотографий в камере. Фотограф у меня на месте, машина под парами, приедет сразу же, как дадите добро.

Терехов, несмотря на всю серьезность ситуации, захихикал:

– Приезжайте. Но вряд ли снимок украсит вашу газету, не говоря уж об интервью. Черкизян только и делает, что выкрикивает революционные фразы столетней давности, утверждая, что он Бакунин.

– Ну тогда хотя бы несколько фотоснимков в камере на нарах? Это всегда хорошо действует на читателя, бьет по нервам.

– Ой, не знаю! Разве что поясной портрет.

– А что, его…

– Нет, его никто не бил, он просто непрерывно мастурбирует, причем ни на минуту не останавливается. Феномен какой-то. Надзиратели говорят, что такого еще не видели, да и медики с кафедры психиатрии заинтересовались, утверждают, что случай уникальный.

– Нет, нет, извините, полковник, такой снимок нам не нужен. Может, в другой раз, уже в качестве медицинского феномена.

– Можете подъехать. Мы ему руки за спину заведем, наручники защелкнем и штаны подтянем.

– Высылать фотографа?

– Высылайте, я договорюсь. А на интервью не рассчитывайте, ничего интересного он вам не скажет. Больше никакой у вас информации не появилось, Яков Павлович?

– Нет, пока никакой. На меня они не выходили.

– Ну конечно же, Черкизян у нас, зачем вы его дружкам? Рекламную кампанию вы и так ведете на всю катушку, словно Белкина в Госдуму собралась депутатом баллотироваться.

– Знаете, товарищ полковник, захоти Белкина депутатом стать, она бы это сделала на «раз-два-три-пятнадцать».

– Не сомневаюсь, – сказал Терехов, – с ее энергией да с вашей поддержкой она бы и на кресло спикера могла рассчитывать.

Фотографа главный редактор «Свободных новостей» отправил, строго-настрого предупредив, что снимки должны быть приличными и готовы как можно скорее.

– В общем, одна нога там, другая здесь, снимки у меня на столе, пиво попьешь потом.

Уже стоя в коридоре и прощаясь с фотографом, Яков Павлович услышал, как у него в кабинете разрывается телефон. Обычно он никогда не спешил поднимать трубку, но теперь любой звонок был важен.

– Главный редактор слушает, – бросил он в трубку, уже не притворяясь, что он – это не он.

– Яков Павлович Якубовский? – мягко поинтересовался мужчина.

– Да, собственной персоной.

– Я по поводу Белкиной. Надеюсь, вы уже готовите материал, говорили с милицией? У вас есть новая информация?

– Да. Но с кем я говорю? – Яков Павлович смотрел на дисплей определителя номера, там не загорелось ни одной цифры: наверняка у говорившего был подключен прерыватель.

– Я хочу, чтобы этот разговор остался между нами. Я настаиваю на этом. Ни слова милиции, иначе с вашей сотрудницей случится беда.

– Что такое? – насторожился Яков Павлович, сердце у него екнуло – Мы отрежем ей голову, и вы найдете ее на крыльце редакции.

– Вы террорист? Это тот самый «Новый русский порядок»?

Мужчина сухо рассмеялся:

– Как вы наивны! Вы, наверное, напуганы еще Бердичевским погромом девятьсот пятого года. Нам нужны деньги – триста тысяч американских долларов, – и Белкина будет свободна. Освободят ли придурка Черкизяна, нам абсолютно не интересно, это лишь повод, версия для милиции, чтобы сбить их с толку.

Главный редактор тут же поверил, что его не разыгрывают. Раньше произошедшее казалось ему фантасмагорией, но теперь все стало на место: человека украли и требуют деньги за освобождение. Это он понимал прекрасно, нутром чуял жизненную правду.

– Ни слова милиции, ни слова ФСБ, этот разговор только между нами.

– Но где я возьму такие деньги?

– Я и не говорю, что вы возьмете их из редакционной кассы, а там, где вы всегда берете деньги для издания. Есть же человек над вами, вот к нему и обратитесь. Если денег не будет, вините себя в смерти Белкиной. Завтра утром я с вами свяжусь. А в остальном подыгрывайте следствию, будто вы не в курсе, это в ваших же интересах.

Якубовскому показалось, что вместо телефонной трубки он держит в руках ядовитую змею, шипящую, готовую укусить. Он даже не сразу понял, что разговор оборвался. «Срочно звонить Терехову, – подумал он, но тут же одернул сам себя. – Нет, меня предупредили. А может, Терехов поставил все редакционные теле? фоны на прослушивание? Вот было бы хорошо!»

То, что телефоны в редакции не прослушивались ФСБ, не говорил и не утверждал только ленивый. Любой щелчок, любое нарушение связи воспринималось как посягательство, вмешательство спецслужб. «Наверное, точно прослушиваются, – положив трубку, главный подошел к двери, защелкнул замок. Он ждал, что телефон вот-вот зазвонит, и Терехов поинтересуется, почему он до сих пор не обратился к нему. Но телефон молчал, словно провод был обрезан. – Черт подери, что же мне делать?»

Главный заметался по кабинету. Как всегда в критические моменты, он нашел утешение в собственном сейфе, достал початую бутылку коньяка, блюдце с засохшим почти до стеклянного состояния лимоном и с тоской подумал: "Еще вчера этим коньяком я угощал Варвару. Где же она теперь, сыта ли она, дают ли ей воды? – он налил себе полстакана и мысленно произнес:

– Твое здоровье, Варвара, за успех! Триста тысяч долларов… Дорого же ты стоишь. Значит, я тебя не ценил. За меня бы, наверное, триста тысяч ни одна свинья не запросила, максимум, двадцать", – он залпом выпил коньяк и принялся закусывать засушенной долькой. Долька хрустела на зубах, как подсоленный сухарь, но кислота в ней еще сохранилась. Главный подержал бутылку в правой руке, но понял, что пить больше не стоит. Заткнул бутылку, спрятал в сейф.

«Какая сволочь узнала про Гаспарова? Наверное, конкуренты, но не наши – не журналисты, а его конкуренты, по бизнесу. Хотят вытянуть деньги, понимают, что и Гаспаров Белкину ценит. Как же ее не ценить? Она же у меня форвард, все лучшее в газете от нее, – и тут главный поймал себя на мысли, что рассуждает о Варваре так, как рассуждают о человеке, безвременно ушедшем из жизни. – Что это со мной, совсем человеческий облик потерял! Как я их ненавижу – бандитов, революционеров! Уехать бы отсюда…»

Эта мысль точила главного уже много лет подряд. Все его друзья, одноклассники, даже соседи по подъезду уже давно переселились в мир иной, откуда присылали открытки с поздравлениями – по старой памяти на коммунистические праздники: на Седьмое ноября, Первое и Девятое мая, на Новый год. Кто жил в Канаде, кто устроился в Австрии и Германии, кто в Соединенных Штатах. В Израиле из друзей остались одни неудачники – те, кто и в России из себя ничего не представлял. Журналисты работали там печатниками, режиссеры – санитарами, оперные певцы пели в ресторанах, операторы с «Мосфильма» снимали свадьбы и похороны на любительские камеры.

«Нет, нет, уезжать отсюда нельзя. Там пропаду, в течение года превращусь в старого, морщинистого, постоянно брюзжащего еврея. Лучше здесь быть главным, чем там богатым. Здесь я человек уважаемый, даже бизнесмены уровня Гаспарова принимают меня как равного. Здесь у меня есть машина с личным шофером, здесь вся редакция на меня молится. Ведь я для них как раввин – решаю проблемы, вершу суд, разбираю споры и принимаю единственно верное решение… А решение заключается в том, что надо ехать и доложить Гаспарову, пусть у него болит голова. Все-таки хорошо, что похитители – не сумасшедший „Новый русский порядок“, а нормальные бандиты, которым нужны лишь бабки, а мировой порядок их не колышет. К ним-то я уже привык, хотя, может быть, – складывая портфель, подумал главный, – было бы лучше, если бы это действительно были баркашовцы. Скандала куда больше. Но кто мешает разворачивать кампанию именно под таким углом? Тут меня поддержат и на Западе, и на Востоке. Террористов не любят, какой бы национальности они ни были.»

– Триста тысяч, – сказал Гаспаров Якубовскому, когда тот сидел у него в гостиной, – это большие деньги. У меня таких нет, и твоя Белкина их не стоит.

– Они же ее убьют, – бескровными губами проговорил Яков Павлович, представив себя на месте журналистки.

– А я что могу сделать? Я не касса взаимопомощи, – спокойно ответил Гаспаров. – У меня все деньги в обороте, их нужно выдернуть.

– Все-таки вы их дадите?

– Попробую, – неуверенно пообещал Гаспаров. – Но ты должен с ними поторговаться, сбить цену, тянуть время. К тому же я не уверен, что Белкина жива.

– Не может этого быть, – прошептал Якубовский.

– Какой смысл им ее отпускать? Она же их потом опознать может, навести…

И тут Якубовский не выдержал:

– Что, сильно журналисты НТВ навели на чеченцев, которые их в заложниках держали?

– За них заплатили полтора миллиона. Сбей цену до ста тысяч, эти деньги я потяну.

Якубовский чувствовал себя последней сволочью, которая не может помочь своему человеку.

– Откуда они о вас знают? – наконец, набравшись смелости, спросил Якубовский.

Гаспаров остановился и посмотрел на главного редактора так, как смотрят на непонятливого ребенка.

– И меня это интересует, и я хотел бы получить ответ на этот вопрос. Белкина не подозревала о моем существовании? Журналист она ушлый…

– Нет, что вы, только я один знаю, кто реальный хозяин газеты.

Гаспаров вздохнул:

– Дела не так уж плохи. Чем больше шума будет, тем больше шансов, что Белкина останется жива, тем выше тираж газеты. Все идет нам на руку. Думаю, ты еще сможешь выпить вместе с Варварой. Я пришлю к вам в редакцию коробку хорошего коньяка.

– Что же делать сейчас?

– Ждать, тянуть время, сбивать цену. Я по своим каналам попробую разузнать, что к чему, кто на нас наехал.

«Не на нас, а на вас, на тебя, Эдуард Таирович», – подумал, но не сказал вслух Якубовский.

Гаспаров спокойно, словно ничего не произошло и жизнь по-прежнему безоблачна, подошел к аквариуму, взял на кончик сверкающего ножа немножко корма из стеклянной банки с притертой крышкой, медленно ссыпал его на поверхность воды. Корм медленно начал оседать, рыбки в аквариуме ожили, принялись поглощать набухшие частички корма, которые медленно, как снег, опускались на дно. Продолжалась эта сцена довольно долго – минут пять или семь.

Якубовский сидел на краешке кресла, он чувствовал себя неуютно и потерянно.

– Ты материал подготовил?

– Да, я все сделал. Фотографии, воспоминания, даже запланировал поместить фотографии этого самого террориста.

– Это нормально, такое должно покатить. Не каждый день крадут журналистов – даже в Москве. Если бы где-нибудь в Чечне или на Ближнем Востоке, так это было бы понятно, а то – в центре России. На телевидении ухватились за эту новость?

– Да, она идет первой во всех информационных сообщениях.

– Славно, славно, – потер ладонь о ладонь Гаспаров. – С чего ты взял, что они обо мне знают? Фамилия, насколько я понимаю, не звучала?

– Но говорили о вас довольно уверенно.

– Мало ли что я могу предполагать, мало ли что взбредет в пьяную голову? Наверное, все будет отлично, но надеяться надо на худшее.

На этой оптимистической ноте Гаспаров выпроводил главного редактора, еще раз напомнив, чтобы ни в коем случае не связывался ни с милицией, ни с ФСБ.

Не успела за главным редактором захлопнуться дверь, как в гостиной появился Тимур. Его лицо было мрачно.

– У тебя что, понос?

– С чего ты взял?

– Лица на тебе нет, да и руки дрожат. Тимур вытащил руки из кармана дорогого пиджака, посмотрел на кончики пальцев. Пальцы действительно дрожали, перстень с печатью выдавал дрожь – сверкал, как мигалка «Скорой помощи».

– Уж лучше бы понос, от него хоть таблетки есть.

– Ты не дергайся. Узнал, откуда кассета в Москве появилась?

– Ее не наши люди делали. Самое хреновое, – продолжал Тимур, – что она с лазерного диска переписана. А дисков всего два: один у меня, второй на студии.

– Значит, у кого-то из наших копию либо украли, либо мерзавцу мало показалось, и он решил подзаработать. Это же как он, мерзавец, всех подставил! Если только менты унюхают след, ни тебе, ни мне, ни Мамонту с его работниками несдобровать, всех начнут шерстить.

– Мои продать не могли, я их отбирал как на атомную подводную лодку. Никто из наших на это не пошел бы. , – Думаешь, Петрович устроил подлянку?

– Этот может.., если взять во внимание, как мы с ним обошлись… Ему терять уже нечего.

– Тимур, успокойся, Петрович не тот человек, чтобы так изощренно действовать. Мы его людей положили, он бы наших положил.

– А если ему подсказал кто-нибудь?

– Кто же? Ты? Я? – Гаспаров смотрел на своего компаньона, тот смотрел на Гаспарова. – Нравишься ты мне, с Белкиной хорошо придумал – и статьи нет, и шума много. Пройдет время, может, мы ее и отпустим. Забудут о девчонках, тогда и статья не в дугу станет, сама писать не захочет. Я и главного прижать могу, он нулевой в этом деле. Пока с Белкиной шум стоит, мы разберемся с Петровичем, чтобы на рынке ни одного человека с его товаром не было, и не только в Москве, но и в Питере, и в Ростове. Пошли наших на рынок, на Горбушку, пусть все профильтруют, процедят, как рыбий корм измельчат, и выяснят, откуда у этого дерьма ноги растут. Разобраться надо будет показательно – так, чтобы чужим неповадно стало нашим товаром торговать, даже в руках держать.

– Это, конечно, можно. С утра и займемся.