Побег в Тоскану

7 Тори

– Ma non ha nessuno a Firenze?[13] – Федерика, хозяйка квартиры, бросает на меня косой взгляд.

С головы до ног в черном, седое каре стального оттенка, красная помада, стразов на дизайнерских кроссовках еще больше, чем у Кьяры. Они с Кьярой говорят уже минут двадцать, а мы с Марко пристроились у окна, делая вид, что не слушаем. Предполагалось, что мы просто подпишем контракт, но получились настоящие переговоры.

– Niente fidanzato, niente parenti, niente amici?[14]

– Она спрашивает, правда ли у вас во Флоренции никого нет, – переводит Марко. – Ни партнера, ни родственников, ни друзей…

– Я поняла, – прерываю я, а Кьяра тем временем что-то тихо и быстро говорит Федерике. – Это плохо?

– Нет-нет. Она просто тревожится за вас. Я так думаю.

– Ma non parla neanche italiano, lei[15], – продолжает Федерика.

Я не могу пустить дело на самотек. Как это я не говорю по-итальянски? Кашлянув, я объявляю:

– Il mio italiano ѐ un po’ arrugginito, ma sto reimparando[16].

Все улыбаются, хотя Федерика – несколько сконфуженно.

– Tori ѐ brava, – бодро свидетельствует Кьяра в мою пользу. – Fa la scrittrice[17].

В комнате словно холодает.

– Scrittrice? – с легким ужасом в голосе произносит Федерика и буравит взглядом лежащую на кухонной стойке папку (счета за несколько лет, справка о состоянии банковского счета, а также моя последняя налоговая декларация), как будто папка может испариться.

– Giornalista, – вставляет Марко, но Федерика и Кьяра уже с головой ушли в переговоры. Папка снова открыта, документы разложены по всей стойке.

Я бросаю тревожный взгляд на Марко и шиплю:

– Писательница – это что, плохо?

– Да нет. У нас во Флоренции писателей любят.

– Тогда с чего такая суета?

– Потому что мы знаем, сколько платят писателям. А выселить жильца по итальянским законам невероятно трудно. – Марко вздергивает бровь.

Он что, шутит? Или нет?

Я оглядываюсь на Федерику и Кьяру. Они о чем-то оживленно говорят – похоже, даже спорят. Меня охватывает настоящая паника. Марко берет меня за руку:

– Это ритуальный танец. Иногда подписание контракта проходит без эксцессов, а иногда бывает как сейчас. Ничего личного.

– Я уже выписалась из отеля. И чемоданы привезла.

– Все будет хорошо. Поверьте мне.

Так и выходит. Депозит посчитан и пересчитан. Мы с Федерикой ставим свои подписи на каждой странице распечатанного в трех экземплярах договора, мне возвращают мою папку и дают еще одну – с копиями коммунальных счетов, которые мне предстоит переделать на свое имя («Я этим займусь», – обещает Кьяра). Я получаю пароль от вайфая, пачку инструкций к бытовой технике, а также длинный список с указаниями на предмет того, куда, как, когда и какой мусор выбрасывать. Мне демонстрируют небольшую потертость на подоконнике в спальне и пятнышко в углу ванной, где треснула плитка и трещину пришлось замазать. После чего вручают две связки ключей, показывают, как обращаться с задвижкой, и объясняют, как работает термостат, хотя объяснений я не понимаю. Наконец Федерика целует меня в обе щеки, произносит: «Добро пожаловать во Флоренцию», выдает поток инструкций Кьяре и уносится, крикнув «Arrivederci!».

– Боже мой! – спохватывается Кьяра. – Мне пора бежать. Тори, я зарегистрирую договор, а потом просто зайдите и подпишите пару бумажек для коммунальщиков. Я вам позвоню, хорошо? И если что – какой-нибудь вопрос, дело, – звоните мне. Ciao, Тори, ciao, Марко, ciao!

И она тоже убегает вниз по лестнице, а мы с Марко остаемся вдвоем в этой незнакомой новой квартире, которая каким-то образом стала моей.

– Ладно, – говорю я. – Что дальше? Что нам теперь надо сделать?

– Дальше? Ничего.

Я беспомощно гляжу на Марко:

– Но ведь столько всего еще осталось! Вид на жительство, медицинская страховка…

Марко разводит руками:

– Не знаю, что сказать. Утром я звонил в Anagrafe, бюро регистрации по месту проживания, насчет вашего вида на жительство. У них все забито, в этом месяце они вас не примут. А пока у вас нет официального вида на жительство, вы ничего сделать не сможете.

– Но заявление вы подали?

– Да. Я вам писал об этом подробнее по электронной почте.

Ну конечно! Телефон у меня переведен в беззвучный режим. Сначала Чарли со своими наездами, потом я начала дергаться при каждом входящем сообщении – думала, что это Риченда с новостями насчет книги. Вот я и рассудила, что надо дать себе передышку. Я выуживаю телефон из сумки.

– Точно. – Я убираю телефон. – А вы не узнали, что там с моей действующей медицинской страховкой? Мне не надо искать другую страховую компанию?

– Женщина, которая взяла трубку, сказала, что проблем нет. Конечно, все зависит от того, с кем мы будем иметь дело в назначенный день. Расслабьтесь, – говорит Марко, и я осознаю, что вся сжалась. – У вас есть право жить здесь. В худшем случае нас ждет какая-нибудь административная проволочка, но с ней мы разберемся. Поверьте, вам даже знать не захочется, через что вынуждены проходить те мои клиенты, кто приехал не из Евросоюза.

– Да уж. Просто так странно сидеть без дела…

– Радуйтесь жизни. Распакуйте вещи, побродите по городу, поработайте над книгой… (Конечно. Марко же знает про книгу, как знает и про бывшего мужа, и про мать, и про сестру. Он просто подробностей не знает.) Оглянуться не успеете, как мы опять окажемся в бюрократическом аду.

– Только не это. – Я улыбаюсь – и удивляюсь: мне немного грустно.

В последние дни я столько времени провела с Марко – мы изучали документы, по-товарищески сидели в приемных, я слушала, как он перешучивается с чиновниками, банковскими служащими, продавцами. Он здесь мой самый близкий друг, пусть даже на условиях почасовой оплаты с моей сто-роны.

– Марко, – слышу я собственный голос, – вы позволите угостить вас кофе?

Марко смотрит на часы:

– Спасибо, было бы неплохо. У меня есть несколько минут.

Мы спускаемся, переходим через дорогу. Вот он, ближайший бар, – теперь это мой бар «шаговой доступности». Мы устраиваемся у стойки.

– Due caffѐ, – прошу я молодую женщину за стойкой.

Она отвечает «Certo»[18] и запускает эспрессо-машину.

– Вы даже не сказали «пожалуйста», – замечает Марко.

– Боже мой, правда? Простите.

– Это нормально. По итальянским меркам вы говорите «пожалуйста» и «спасибо» слишком часто. И извиняетесь тоже.

– Извините, – машинально отвечаю я.

– Вежливость здесь выражают немного иначе. Здесь это больше про ваше отношение к людям.

– Вряд ли я когда-нибудь приноровлюсь к вашим традициям. Grazie[19], – говорю я, когда перед нами ставят чашки. Взяв пакетик тростникового сахара, я пытаюсь разорвать его, ничего не просыпав, – умение, которое норовит покинуть меня, когда я нервничаю.

Марко берет со стойки стеклянную сахарницу, и в его чашку бьет длинная белая сахарная струя.

– Скажем так, вряд ли кто-нибудь в ближайшее время по ошибке примет вас за итальянку, особенно если вы так и будете извиняться на каждом шагу. Но это не значит, что ваше английское происхождение помешает вам стать настоящей флорентийкой.

– Как те старушки из «Чая с Муссолини»?

– Ха! – Марко залпом выпивает кофе. Никогда не пойму, как люди это делают. – Я, скорее, имел в виду вашу бабушку. Похоже, она была сильной личностью.

– Вы правы.

– Расскажите как-нибудь о ней подробнее. Ах, черт, у меня встреча. Большое спасибо за кофе. – На мгновение мне кажется, что Марко поцелует меня в щеку, но он протягивает руку. – Не волнуйтесь. Я знаю, как вы, британцы, щепетильны насчет личного пространства.

– Я вам очень благодарна, – отвечаю я, хотя не уверена в этом.

– Ciao, Тори. – Марко пожимает мне руку, поворачивается и уходит.

Я допиваю кофе, морщусь – на зубах хрустит нерастаявший сахар – и берусь за телефон.

Господи.

Слухами земля полнится, это точно. Я лежу навзничь на своем новом диване – жестком, блестящем и далеко не самом удобном – и прокручиваю сообщения. Глаз выхватывает обрывки фраз.

Последние слова – как удар под дых. Сначала я думаю, что это Дункан решил нарушить молчание. Но нет. Это Чарли.

Пока я смотрю на эти слова, на экране всплывает имя сестры. Опять она. Я касаюсь кнопки «ответить» и прижимаю телефон к уху.

– Мама рвет и мечет, – начинает Чарли, прежде чем я успеваю что-нибудь сказать. – Просто рвет и мечет.

– Она же терпеть не может Дункана. Считает его деревенщиной.

– Ну и что? Она мне целыми днями печенку проедает: какой скандал – бросить мужа и сбежать за границу, как… ну, ты ее знаешь.

– Знаю, – соглашаюсь я. – Прости.

– Да ладно. Пусть лучше она мне печенку проест, чем тебе.

– Спасибо.

«Спасибо» я говорю совершенно искренне. Просто это Чарли как она есть. Она любит покомандовать, она зануда и снобка, но за какой-нибудь великодушный поступок ей все можно простить. Не подпускать маму ко мне – очень на нее похоже.

– Если честно, я телефон из рук не выпускаю – то мама, то Дункан. На днях Бену пришлось отвезти мальчиков в лесную школу и забрать их из школы. Бену! Поражаюсь, как он детей не перепутал.

Я ощущаю противный холодок в животе.

– Как так?

– Ну ты же знаешь, что такое Бен. Один раз он…

– Я про другое, – прерываю я сестру, собравшуюся произнести очередную филиппику в адрес Бена. – Ты говорила про Дункана.

– А. Тори, ну тебя же не удивит, что он ужасно переживает. Он звонит мне, я не знаю, раза по два или по три каждый день. По-моему, только чтобы поплакаться в жилетку.

– Ну да, ну да.

– Не начинай. Ему сейчас и правда несладко. В горах жить нелегко, сама знаешь.

– Я в курсе, поверь мне.

– И тут ты ни с того ни с сего исчезаешь, бросаешься обвинениями…

– Чарли, ты о чем? Ты помнишь, что я тебе рассказывала на днях, когда ты потребовала конкретных примеров? Я бы не сказала, что я «бросаюсь обвинениями».

– Ты бы, может, и нет, а…

– И он действительно заявил, что я сбежала ни с того ни с сего? Я ведь говорила ему, что ухожу, но он тогда не слишком встревожился.

– Он не это говорит. – Чарли как будто оправдывается.

– Да, но именно так все и было.

Они снова нахлынули. Воспоминания. Вот я вытаскиваю из-под кровати чемодан. Дункан смотрит на меня, просто смотрит, на лице насмешливое выражение.

– Я ему говорила, что с меня хватит, что я больше не могу ему доверять. Если все останется как есть, если он не убедит меня, что понимает, почему я обижена, если он не поклянется никогда больше не лгать мне, – мне придется уйти. А он… – У меня перехватывает горло, приходится сглотнуть. – Он сказал: «Да как хочешь. Мне все равно».

– Может, он просто не хотел тебе мешать? Ты слишком эмоционально отреагировала – наверное, его это напугало.

– Слишком эмоционально? – взвизгиваю я. – Тебя там не было.

– Вот видишь? Ты слишком эмоционально реагируешь.

– Хватит. – Я с усилием принимаю сидячее положение. – Если хочешь, продолжай перезваниваться с Дунканом. Побудь ему жилеткой, пусть поплачет. Но не нужно сразу после этих разговоров перезванивать мне и докладывать, о чем вы беседовали. Убедительно прошу.

Чарли вздыхает.

– Ну, я, конечно, не знаю, как все было. В каком-то смысле это не мое дело…

– Тогда почему ты продолжаешь задавать вопросы?

Чарли ненадолго замолкает, и я по глупости воображаю, что на этот раз я, похоже, достучалась до нее. Но тут Чарли испускает еще один тяжкий вздох и говорит со своей фирменной интонацией «Мама Очень Разочарована»:

– Могу только сказать, что твоя версия событий ну очень отличается от того, что говорит мне Дункан. Тори, я никого не осуждаю. Я просто ставлю тебя в известность.

– Понимаю.

– Вот и прекрасно. Потому что я действительно хочу, чтобы у вас все было хорошо. У обоих.

– Не звони мне больше. До свидания, Чарли.

– Что? Тори, не вздумай вешать трубку! Не вздумай, я за последние несколько дней столько всего сделала…

– До свидания, – повторяю я и нажимаю «отбой».

Чарли перезванивает через полчаса, когда я развешиваю одежду. Я, естественно, не отвечаю, и сестра оставляет мне голосовое сообщение.

– Слушай, Тори. – В голосе Чарли звучат покаянные нотки. – Меня занесло. Я… Я не знаю, что делать. Все так запутано. Я, наверное, попытаюсь разрулить ситуацию, судьба моя такая – все разруливать. Не буду больше надоедать, но если тебе захочется поговорить, ты же мне позвонишь? Да? Я исправлюсь, честное слово.

Прослушав сообщение раз десять, я стираю его. Потом наливаю себе вина, сажусь за ноутбук, открываю текст и начинаю писать. Когда телефон звонит снова, на часах почти полночь.

– Тори, вы меня слышите? – громким театральным шепотом произносит Риченда. Где-то на заднем плане спускают воду. – Извините, я в женском туалете, на вечеринке, которую устроили «Харпер» и «Рэндом Пенгуин».

Внезапно занервничав, я жадно отхлебываю вина.

– Слышу.

– Хорошо. Я поговорила с Тимом, и он отнесся к ситуации с полным пониманием. Теперь ему надо договориться с отделом продаж и маркетинга, но мне кажется, что книга в укороченном варианте не приветствуется. Укороченный вариант не соответствует заявке. К тому же как вы будете пиарить книгу о замужней жизни в Хайленде, если вы недавно бросили мужа и свалили на континент?

– Хм. Справедливо.

– Но флорентийская тема его заинтересовала. Я знаю, что вы продолжаете работать, – вы не могли бы прислать мне несколько страниц? Необязательно много, просто чтобы дать представление. Тысяч на десять слов или около того.

О господи.

– Когда их надо прислать?

– Не знаю, дорогая. Сможете прислать… скажем, через понедельник?

– Э-э, думаю, да…

– Вы – моя звезда, – объявляет Риченда. Слышится громкий стук, и она рявкает: – Да сейчас! Сейчас выйду! Тут кому-то невтерпеж. Тори, дорогая, мне пора. Передавайте от меня привет Флоренции. – И отключается.

Я смотрю на текст, открытый передо мной на экране компьютера. Пока в нем три тысячи слов. Некоторые фразы относительно связные, это уже готовые предложения, но много и случайных заметок вроде «собаки в ресторанах» и «кроссовки с блестками – флорентийская фишка?». Последняя тысяча слов – просто мои излияния на тему какая Чарли засранка.

Что ж, принимаемся за работу.