Вскипает плазма в бешенстве распада.
На острие фотонного меча —
Еще недавним стартом горяча —
Летит в огнях косого звездопада,
Тоскливо и пронзительно крича,
Сквозь буйство астероидного града
Моей ракеты гулкая громада, —
И Солнце угасает как свеча.
Я сам нарушил свод полетных правил,
И сам шагнул за скоростной порог,
И сам себя судил, и сам обрек —
Я сам себя в небытие отправил,
И тает мой ведущий в бездну след
В косматых снах оранжевых планет.
В косматых снах оранжевых планет
Всплывает ослепительная Вега…
Найдешь ли ты в цепи утрат и бед
Закономерность моего побега?
Поймешь ли ты, что альфа и омега
Всей нашей прошлой суеты сует —
Тупых невежд воинствующий бред,
Слепая косность варварского века?..
Простишь ли ты меня, о Андромаха,
Ушедшего за десять тысяч лет?
Я вырвался из гибельных тенет —
Из круга, где предательство и плаха, —
В пространства, где ни подлости, ни страха,
Где ни измены, ни забвенья нет.
Где ни измены, ни забвенья нет.
Где мир, открытый Гейгером и Бором, —
Живет и твой, тревожный, о котором
Я узнаю по тысяче примет.
Сквозь каждый осязаемый предмет
В моем стальном ковчеге толстокором,
Сквозь бледные локаторы комет —
Глядят с мольбой, любовью и укором
Твои глаза. Все чище и сильней.
В пути бездонном без ночей и дней
Они одни мне пытка и отрада.
В потоке гипнотического взгляда,
В невозвратимой нежности твоей
Я растворился. Слёз и слов не надо.
Я растворился. Слёз и слов не надо:
Увянет стих, как пыльная трава,
И растеряет гордые права
В молчаньи человеческого стада.
Я позабыл волшебные слова,
Закрыт сезам разбойничьего клада,
И только ты одна — моя ограда.
В последний раз прости, моя вдова…
В последний раз почувствуй и поверь,
Здесь, перед жизнью, все светло и свято,
И здесь не лгут. Темна и угловата,
Взошла пещеры каменная дверь.
К неправому и правому теперь
Она пришла, жестокая расплата.
Она пришла, жестокая расплата
За нашу глухоту к шагам весны,
За поиски, ненужные когда-то,
Мерила истин и чужой вины.
Теперь пути и судьбы решены,
Все, что забыли — отнято и взято,
Теперь Земля моргает виновато —
Уже звездой шестой величины…
За это в галактической пустыне,
В слепящем ледяном аквамарине
Остынет мой космический корвет,
И молчаливо, друг за другом вслед,
Как люди в затонувшей субмарине,
Умрут приборы и померкнет свет.
Умрут приборы и померкнет свет,
Замрут светила в нимбах и коронах.
Сплывет к Арктуру в похоронных звонах
Мой траурный фельдмаршальский лафет.
Тебе одной — далекая — привет.
От узких бликов странных лун зеленых
Рванется, вся в поющих электронах,
Последняя из наших эстафет.
И, мужеством пространств огранена,
К земле умчится радиоволна:
Мазком бессмертным, россыпью монет.
Финальным актом нашей общей драмы.
Сверкающим клинком скрипичной гаммы
Написан заключительный сонет.
Написан заключительный сонет
О том, что я как прежде смел и молод,
Что в злое одиночество билет
Компостерами вечности проколот.
Упругая педаль и клавиш холод —
И вновь живут цвета спектральных лент,
И снова скорость — бьющая как молот,
И длинный выхлоп — острый, как стилет.
Под клавишами бьется океан.
Но тихо меркнет грозное legato —
В протуберанцах моего заката
Страстей и ускорений ураган.
Смолкает титанический орган —
Исполнена последняя соната.
Исполнена последняя соната.
Еще дрожит последний мой причал:
Нацеленная в тучи эстакада,
С которой я в изгнание умчал.
О чем она, печальная баллада?
Конец концов? Начало всех начал?
Сухие листья на скамейках сада —
Последней нашей осени печаль…
И вновь себя ты памяти отдашь:
Она скользит дорогой неземною
То клипером, где вымер экипаж.
То полной, То ущербною луною;
Как спутник мой, она летит за мною,
Пронзая звездный голубой витраж.
Пронзая звездный голубой витраж,
Спешат Земли панические коды:
Мне гимны заготовили и оды,
Но я бежал от почестей и страж.
Мы честно обменялись, баш на баш:
За жизнь и славу — миг моей свободы,
И за любовь — космический мираж…
И пусть горят приемников аноды!
Теперь я бич рабов моих земных,
Тщеславием и робостью больших —
Я избежал их жалкого почета.
Теперь ничто пространства мне и годы,
И достаю печаль миров иных
Лучом прощальным горестного взлета.
Лучом прощальным горестного взлета
Пронизывает курс кометный хвост.
Я здесь один, и всё ж на женский рост
Креплю сиденье первого пилота…
И ты приходишь в мой центральный пост,
Любовь моя и вечная забота, —
И вспыхивает ярче позолота
Слепящей арки мириадов звезд!
И в эти триумфальные ворота
Тебе входить позволено одной,
О Беатриче, Лаура и Лотта!
И голос твой, взволнованно-земной,
Одной тебе доступной глубиной
Еще звучит, еще пророчит что-то…
Еще звучит, еще пророчит что-то
Приморский ветер, пожиратель миль,
Еще вдыхают истуканы Клодта
Балтийской ночи водяную пыль,
Еще несет Адмиралтейский шпиль
Высоких парусов тугие шкоты,
Еще брусничным запахом болота
Пропитан город — каменная быль:
Его камней невиданная гамма,
И взбитый штормом облачный плюмаж,
И бронзовый поэт, и Эрмитаж… —
Извечная лирическая тема,
Моя неповторимая поэма,
Та, что тебе теперь не передашь…
Та, что тебе теперь не передашь,
Любви и слез измученная вера.
Но даже если путь сойдется наш
В конце орбит без времени и меры
И я начну на траверзе Венеры
Входить в параболический вираж, —
Навстречу прыгнет радужный пейзаж
Твоей — благословенной — атмосферы…
Меня Земля не примет из полета —
Отступник непрощенный, я сгорю
В тяжелом саркофаге звездолета.
Тебе я только вспышку подарю,
И нитью серебра прошьет зарю
Последняя неслыханная нота.
Последняя неслыханная нота
К твоей Земле плывет издалека,
Как самая прекрасная строка
Из древнего испанского блокнота —
Я Дон Кихот и автор «Дон Кихота».
Прикована к веслу моя рука —
Я дезертир космического флота,
Заочно осужденный на века.
И, совершив последнюю из краж,
Я захватил в преступный свой вояж
Наш дымный океан в грозе и пене,
Серебряных ночей косые тени
И соловьиный в молодой сирени
Последний угасающий пассаж.
Последний угасающий пассаж
Гудит басами маневровых сопел.
Нет, я не растерял, с вином не пропил
Мужское горе «дорогих пропаж».
За их спасенье душу не продашь,
Час торжества для князя тьмы не пробил.
В ненужный бортжурнал ненужной скорби
Последний штрих роняет карандаш.
Пусть кровь мою багровой горстью бус
Рябины сбросят в бурю листопада.
Но здесь, сейчас, на полпути до ада —
Несет ракета свой нелегкий груз,
И в грозных жерлах исполинских дюз
Вскипает плазма в бешенстве распада.
Вскипает плазма в бешенстве распада.
В косматых снах оранжевых планет,
Где ни измены, ни забвенья нет,
Я растворился. Слез и слов не надо.
Она пришла, жестокая расплата:
Умрут приборы и померкнет свет,
Написан заключительный сонет,
Исполнена последняя соната.
Пронзая звездный голубой витраж
Лучом прощальным горестного взлета,
Еще звучит, еще пророчит что-то
Та, что тебе теперь не передашь, —
Последняя неслыханная нота,
Последний угасающий пассаж.
Публикуемый в журнале венок сонетов — единственное поэтическое произведение, сохранившееся из всего написанного А. Радыгиным в тюрьмах и лагерях.