Побежденный победитель

4

После ухода Алекса Грейс пребывала в таком состоянии, что готова была смириться с бессонницей, однако она провалилась в сон в тот же миг, как только голова коснулась подушки. Очнулась она, когда зыбкий рассвет стал проникать в комнату. Она лежала одетой поверх покрывала и проснулась оттого, что ей стало холодно.

Она бодро встала, с удивлением заметив, что от усталости не осталось и следа, быстро разделась, приняла душ, почистила зубы и, переодевшись в ночную рубашку, залезла под одеяло. Свернувшись клубком, она мгновенно заснула.

Солнце стояло высоко, и яркий свет заливал комнату. Грейс взглянула на будильник, стоявший на ночном столике и ахнула. Был полдень. Она проспала больше двенадцати часов и чувствовала себя прекрасно. Вскочив с постели, она потянулась как котенок и вприпрыжку побежала в ванную.

Только она вышла из ванной с распущенными по плечам мокрыми волосами, в собственном банном халате, а не в гостиничном хлопчатобумажном юката, как в дверь постучали. От неожиданности она вздрогнула.

Алекс? Охваченная паникой, она на мгновение застыла посреди номера, а затем, когда стук повторился, затянула поясок и решительно распахнула дверь.

— Доброе утро. — Алекс был уже одет для предстоящей деловой встречи. Вид у него был потрясающий, с точки зрения Грейс, магнат до кончика ногтей. При виде полуодетой Грейс он и бровью не повел.

А если бы повел, подумала язвительно Грейс. Алексу Конквисту до нее как до прошлогоднего снега. Особенно в таком виде: с хвостиками непросохших волос и без косметики.

— Доброе утро, — с вымученной улыбкой выдавила она. — Я почти готова. Я спала, как вы велели. Десять минут, и я в вашем распоряжении.

— Прекрасно, — бросил он. — Я заскочил, чтобы предупредить, что заказал ланч на час, нормально? Машина будет в два, так что у нас полно времени.

— Спасибо, — проговорила Грейс, ловя себя на том, что чувствует себя смущенной.

— Итак, я зайду снова, — он посмотрел на золотой «роллекс» на запястье, — минут через двадцать пять.

— Отлично, — ответила она без улыбки и безразличным тоном, под стать ему.

Что-то не так, подумала она, оставшись одна. С чего бы такая холодность? Уж не из-за того ли, что она не пошла с ним на встречу в девять утра? Он же сам велел ей выспаться. Ничего здесь особенного нет. Нечего выдумывать. Надо поторапливаться.

Волосы высохли, и она собрала их в узел, закрепив заколкой. Косметикой злоупотреблять, как всегда, не стала: тончайший слой золотистого тонального крема, пару штрихов зеленых теней на веки и немного черной туши на свои длинные ресницы. Оделась не броско, но изысканно: нефритового цвета льняная юбка до лодыжек с разрезами до колен, в тон ей блузка, заправленная в юбку. Ансамбль завершал широкий кожаный пояс, золотые клипсы-гвоздики, темно-коричневые туфли-лодочки на высоких каблуках в тон поясу.

Сочетание деловой сдержанности и женственности. Она кивнула в зеркало своему отражению, и в этот момент раздался властный стук в дверь. Она не должна давать ему повод думать, будто пытается привлечь его внимание, твердо сказала она себе, подходя к двери. А сексапильное черное платье, которое она захватила с собой — мало ли что, — не будет извлечено на свет божий из гардероба. Для него она должна быть продолжением офиса. Не более того. Никаких эмоций.

Он стоял в коридоре, прислонившись к стене, и, несмотря на только что данное обещание, она почувствовала, как сердце у нее екнуло, когда он небрежно выпрямился и отбросил со лба упавшую прядку волос.

— А вот и я. — Он был опять спокоен и уравновешен, словно утром ничего не произошло. — Вы выглядите потрясающе. Очень по-английски. Совсем не та утренняя Афродита.

Ах Афродита?! Грейс не дрогнула. Холодно улыбнувшись, она закрыла дверь и двинулась вместе с ним к лифту.

Они съели легкий ланч и подождали до двух машину в вестибюле. И хотя Алекс со свойственным ему умением поддерживал разговор, Грейс с удивлением отметила, что он несколько раз бросил на нее задумчивый взгляд.

Нет, это человек загадка, думала Грейс, когда показалась присланная за ними машина господина Сугимото и они поднялись. Должно быть, так магнетически он действует на противоположный пол. И все же дело не только в этом. Ей было трудно представить его мелочным и придирчивым. Жестким, пожалуй, манипулирующим другими, когда надо, это на него похоже, но он был прав вчера, говоря, что Энди водил ее за нос. Она не могла себе представить, чтобы он использовал чью-то преданность в своих корыстных целях. Это с ним не вяжется. Алекс кто угодно, но не размазня.

Что ж, значит, Энди размазня? Она сощурилась от яркого солнца, влезая в роскошный лимузин, но эта мысль всю дорогу не давала ей покоя. А когда ответ пришел, она на секунду даже опешила. Конечно, размазня. Некоторое время она сидела, пытаясь обдумать эту мысль. Он всегда таким был, просто она не хотела этого признать все эти годы, нянчась с ним как с младенцем. Ее любовь к Энди была — она пыталась подыскать правильное слово — скорее сестринской. Она относилась к нему как к младшему брату, которого у нее не было.

Она смотрела в окно и ничего не видела. Но как такое могло случиться? Как она могла так заблуждаться? Все эти годы, когда она убеждала себя, что он создан для нее, все эти слезы и терзания, когда появилась Санди. А сейчас она вдруг чуть ли не с облегчением вздохнула, решив, что, в сущности, она легко отделалась и избежала худших бед. Выходит, она знала себя столь же плохо, как и Энди.

— …если вы не против, конечно?

— Простите? — Она очнулась от вопроса Алекса и густо покраснела. — Я задумалась.

— Понятно, — проговорил он сухо. Видать, он не очень привык, чтобы женщины рядом с ним задумывались. — Я спрашивал, не хотите ли вы сегодня вечером съездить со мной в настоящий японский отельчик, который мне рекомендовал один приятель. Японский дух в чистом виде. Это совсем не то, что эти европеизированные гостиницы типа нашей.

— О, — пробормотала Грейс. — Да, с удовольствием, — поспешно добавила она. — Это будет замечательно.

— Смешно побывать в Токио и не увидеть местного колорита, — объяснял Алекс, внимательно глядя на нее, — а у нас на ближайшие дни все расписано до минуты. Сегодня единственный свободный вечер, и хотелось бы этим воспользоваться.

Грейс снова кивнула. Он мог бы не расписывать все эти прелести. Ей и в голову не приходило, что это что-то вроде приглашения на свидание.

Деловая встреча в комплексе Саито прошла гладко, и где-то к семи деловая часть подошла к концу. Алекс отказался от предложенной господином Сугимото машины с шофером, и они с Грейс поехали в юго-западный район Акасака на такси. Приятель Алекса дал ему подробную карту маршрута, что очень важно в городе, где нумерация домов обусловлена временем строительства, а не порядком расположения, отчего даже таксисты по адресу могли легко найти только отель или крупное общественное здание. Словом, они нашли риокан, японский отельчик, без особых затруднений, что было настоящим чудом в таком лабиринте, какой представляет собой Токио.

— Я подходяще одета? — Грейс начала понимать тысячу и один ритуал, на которых зиждилось японское общество, и когда такси медленно катилось по узенькой улочке, едва не задев старика в хлопчатобумажном кимоно, бредущего, стуча своими деревянными сандалиями, она на минуту почувствовала приступ страха. Она не хотела бы кого-нибудь обидеть по незнанию обычаев.

— Вы совершенство. — Она посмотрела на лицо Алекса, и ей на секунду стало не по себе, но, когда он холодно улыбнулся, она поняла, что теплота в его взгляде ей просто привиделась. — Я голоден, — проговорил он небрежно. — Пойдемте.

Дорожка, выложенная плоскими камнями, вела через очаровательный зеленый сад с небольшим прудом и плавающими в нем водяными лилиями к веранде, также выложенной плитами, где их поджидала маленькая и очень красивая немолодая женщина в кимоно. Алекс позвонил из комплекса Саито и сообщил об их приезде. Их уже ждали. Женщина с улыбкой указала на две пары гета — одну большую и другую поменьше, — и Грейс, глядя на Алекса, сняла туфли и надела предложенную национальную обувь.

Грейс не совсем понимала, чего ей следует ожидать. День был такой насыщенный, что ей некогда было задумываться о вечере. Сейчас, идя вслед за Алексом внутрь заведения, она удивлялась, как японцы умудряются придать дому такой мирный и близкий к природе вид при такой скученности.

Комната, куда их ввели, поражала изысканной простотой и небольшими размерами. Алекс оставил гета на пороге, и Грейс сделала так же. Пол был устлан татами из рисовой соломы, скрепленной тростником. Потолок был из дерева, а посередине стоял низенький столик с множеством подушечек на полу. Здесь, догадалась Грейс, едят. В комнате было очень уютно и красиво. И очень интимно. Совсем не похоже на их шумный европеизированный отель, где вечно было столпотворение.

— Я не понимаю, — пробормотала Грейс, отрываясь от созерцания помещения и переводя взгляд на Алекса. — Мы же не будем здесь есть? — Может, это местный обычай, задавалась она вопросом, немного нервничая. Здесь ждут, когда пригласят в настоящую столовую, где накрывают на стол. — А где же ресторан? — спросила она как можно спокойнее.

— В риокане нет ресторана, — объяснил Алекс. — Еду приносят в комнату гостей. А что? Что-нибудь не так? — спросил он.

Что-нибудь не так? Он еще спрашивает! Она, видите ли, должна возлежать с ним на полу в этой идиллической обстановке и разделять с ним трапезу! И после этого он еще спрашивает, что здесь не так. Да все не так!

— Нет, ничего, — попыталась она выдавить самую лучезарную улыбку, на которую была способна. — Я просто не ожидала, вот и все. Это так… по-японски.

— Именно, — Согласился он. — Отдых гарантирован. А вон за той бумажной дверью лежат постельные принадлежности. — Он кивком указал на дальний угол, где было некое подобие стенного шкафа за хрупкими деревянными рамами, обтянутыми промасленной бумагой. — Но мы здесь собираемся только пообедать, если у вас нет других желаний.

— С какой стати? — Вот так дела. Алекс Конквист, хладнокровный победитель собственных порывов, интересуется таким ничтожеством, как она, пусть даже ради краткой интерлюдии?

Ерунда.

— Вам не вознестись на небеса, — лениво пропел он, скрестив руки на груди и с удовольствием глядя на ее вспыхнувшее лицо.

Хрупкая элегантная комната с низким дверным проемом, через который Алекс прошел, согнувшись чуть не в три погибели (поскольку японские гостиницы и дома не рассчитаны на западных верзил под два метра), пригашенное мягкое освещение, — все это делало его еще брутальнее. Грейс вдруг почувствовала какой-то дурман в голове, и ей даже захотелось, чтоб он неправильно истолковал ее смущение, но она все-таки переборола себя.

— Но действительно с какой стати? — Она внимательно посмотрела ему в глаза, стараясь не мигать. — Мне даже в голову не приходило, что вы устроите что-нибудь подобное.

— Не приходило? — Он видел, что она не кокетничает. Ей даже показалось, что по лицу у него пробежала тень, прежде чем он взглянул в ее раскрасневшееся лицо. — Даже не знаю, как это воспринимать: как комплимент или как оскорбление, — проговорил он с некоторой досадой, что указывало на выбор в пользу последнего.

— Да что вы, ничего подобного я не имела в виду, — поспешно поправилась Грейс. — Я знаю, что вы любите женщин! То есть я хочу сказать, ваша сексуальная жизнь, не сомневаюсь… Я не думала… — Она замолчала, с ужасом видя, как сама себе роет яму. — Я не думала, что все так получится…

— Ага. И на этом спасибо. Словом, мы пришли к заключению, что я нормальный мужчина из плоти и крови, с нормальными гормонами, — сказал Алекс, не отрывая от нее глаз. — В таком случае разве так уж невероятно, что я задумал этот вечер с далеко идущими целями?

Как она умудрилась влипнуть во все это? Грейс настолько растерялась, что лишилась дара речи, и только молча смотрела на него. Сердце у нее так колотилось, что, казалось, выскочит из груди. Очевидно, ее возбуждение передалось ему, потому что он показал рукой на одну из подушек и тихо произнес:

— Присядьте, а то упадете, милая. Я не собираюсь устраивать баталии…

В этот момент дверь раздвинулась, и в комнату вошла девушка. В руках она держала похожую на вазочку бутылку с японской рисовой водкой сакэ и полотенца в маленьких корзиночках из ивовых прутьев, от которых поднимался пар.

Алекс тоже сел на пол с удивительной для его массивного тела грацией и пояснил:

— Протрите пальцы, а потом сверните полотенце и пользуйтесь им как салфеткой.

Грейс кивнула, чувствуя себя в присутствии юной японки не в своей тарелке из-за незнания местных обычаев, и именно поэтому вдруг проговорила, не успев обдумать сказанное:

— Так мы будем обедать одни? — Японка с улыбкой опустилась на колени и разлила им сакэ по крошечным стопочкам.

— Вам это больше улыбается? — тихо спросил Алекс, блеснув глазами.

— Вероятно. Я так плохо знаю японские нравы. Мне не хотелось бы показаться нетактичной…

— Какая тут нетактичность, Грейс, — произнес он с симпатией. Она с недоумением взглянула на него, и он добавил: — Но если вам было бы приятнее…

Он что-то бегло сказал японке, и та, мило улыбаясь, поднялась и удалилась. Это повергло Грейс в еще большую панику. Она пожалела о своих необдуманных словах. Теперь они оказались в еще более интимной обстановке. Уж не думает ли он?.. Она посмотрела на него. Он наливал ей сакэ. Пятнадцатиградусный напиток напоминал сухое шерри. Да нет, ничего он не думает, успокоила на себя. Она не давала ему повода… Скорее, напротив. Она для него не более привлекательна, чем деревянная колода.

— Итак… — Алекс снял пиджак, расслабил узел галстука и расстегнул три верхние пуговки на рубашке. Его действия отнюдь не способствовали ее спокойствию, что она не могла не признать, выпив для храбрости еще стопочку сакэ. — На чем мы остановились? Ах да, вы говорили, что трудно представить, чтобы у меня были скрытые мотивы для нашего маленького отдохновения от суетной беготни.

Он развлекался. Грейс начинала злиться. Злиться на него за то, что он поставил ее в такое дурацкое положение, за это мужское самомнение и уверенность, что все у него под контролем, но больше всего на себя за то, что, сколько она ни боролась с собой, все напрасно. Она не могла преодолеть тяготения к этому человеку. Это было глупо. Все в нем — и его нравственные понятия, и его жизненная позиция, и отношение к женщинам — было ей глубоко чуждо, но физически… Физически…

Адреналин вместе с сакэ растекался по крови, не давая голосу звучать разумно и сдержанно, как она хотела бы.

— Поскольку вы мой босс, — пробормотала она с наивным видом, — то, естественно, знаете, что я на вас могу смотреть только как на делового партнера. Ведь это и есть залог успешной работы, не так ли? — Он слушал не двигаясь, но она чувствовала, что его спокойствие становится опасным. Она попыталась выдавить дружескую улыбку. — К тому же вы опытный светский человек, в отличие от меня вы всюду успели побывать, многое повидать, и ваш мир и мой мир не пересекаются. У нас нет ничего общего, абсолютно ничего, кроме общей работы. И я никогда не войду в ваш мир, жизнь большого города мне чужда. Я живу в мире грез и далека от вашей реальности, — мягко закончила она.

Он долго не отвечал, и пауза затянулась. Наконец он с глубоким вздохом проговорил:

— Спокойно. — Это было сказано далеко не мирным тоном. В голосе его послышались стальные нотки.

Боишься жара, не суйся на кухню, говаривала ее мать. Сейчас эти слова как никогда уместны. Может, в его глазах она и деревенщина, с горечью подумала Грейс, вспоминая их вчерашний разговор, но у нее своя голова на плечах и ей чужого ума не надо. Какое он имеет право смеяться над ней и обращаться с ней как с комнатной собачкой? А это именно так. И она не собирается мириться с этим!

— Еще сакэ? — Он налил, и Грейс выпила залпом, забыв, что после ланча прошло много времени.

Вскоре принесли еду. Она была великолепна. Нарезанные мелкими, кусочками продукты моря в тесте, обжаренные в кипящем масле, таяли во рту; суп с овощами, который надо было пить прямо из пиалы, а овощи отправлять в рот палочками, был удивительно ароматным, а про рис и всевозможные закуски и прочие блюда и говорить нечего — настоящий пир.

Алекс научил ее есть похлебку с лапшой, причмокивая и всасывая лапшу, а — рис, поднеся чашку к самым губам и помогая себе палочками, орудовать которыми оказалось не так уж сложно. Он же заставил ее понять прелесть и пользу от глотка сакэ в процессе еды.

Они уже приканчивали вторую бутылочку сакэ, когда Грейс почувствовала, что пребывает на седьмом небе и блаженство обволакивает ее как теплое одеяло. Все мелкие обиды, раздражение и мрачные воспоминания последних двенадцати месяцев куда-то улетучились.

Алекс придвинулся совсем близко, и она касалась плечом его плеча, но отодвинуться не позволяло чувство приличия. Да-да, чувство приличия… Интересно, какой тип женщины ему больше нравится? Она лениво наблюдала за ним сквозь полуопущенные ресницы, допивая не весть какую по счету стопку сакэ. Холодные расчетливые блондинки? Хищные страстные брюнетки? Переменчивые пламенные рыжие? Все скопом, мрачно решила она.

Барбара рассказывала ей, что у него уйма подруг — им несть числа, — но что дольше нескольких месяцев никто из них не удерживается и все они знают свой срок.

— Он обращается с ними хорошо, ужасно балует, — говорила Барбара неодобрительно, — а потом, в самый разгар романа, машет им ручкой, расставаясь с ними со всей щедростью и благожелательностью. Таков Алекс.

— А они не возражают? — спросила ее Грейс с удивлением.

— Видишь ли, свой свояка видит издалека, — спокойно ответила Барбара. — Он против слишком бурных чувств и прочего. И его женщины того же поля ягоды. Уж таков его образ жизни. Брать от нее много и много вкалывать. Всю свою страсть он вкладывает в «Конквист оперейшнс», а когда хочет расслабиться, то ищет развлечений, но так, чтобы все шло без сучка и задоринки. Уж какой есть. Это же Алекс. Он сразу дает понять, что ему надо и насколько.

Барбара тогда сменила тему, словно пожалев, что наболтала лишнего, но Грейс показалось, что она чего-то не договорила. А после ночного разговора с Алексом она поняла, что многое здесь завязано на этой «катастрофической ошибке», о которой он говорил и которая продолжает оказывать на него свое роковое воздействие. Но что же произошло? Мысль об этом не давала ей покоя весь день. Неужели он повинен в чьей-то гибели? Может ли такое быть?

— Это был настоящий пир, — нарушила тишину Грейс, решив, что молчание становится опасным.

Алекс вытянулся около нее, всем своим видом выказывая довольство и отдавшись блаженному ничегонеделанию.

— Каково? — лениво протянул он, поворачиваясь к ней и глядя ей в глаза. — Редкостное наслаждение…

— Что это за звуки? — спросила Грейс, прислушиваясь к заунывной мелодии, проникавшей в комнату с улицы. Эти звуки были словно из другого мира, в них чувствовалось что-то волшебное, они удивительно гармонировали с их разнеженным состоянием. — Я такого никогда не слыхала.

— Это уличный торговец лапшой, — объяснил Алекс. — Так он извещает о себе. Играет на флейте. Очень меланхолическая мелодия, но она всем известна.

Говоря это, Алекс изменил позу, чем несколько обеспокоил Грейс, и, чтобы сохранить хоть какое-то пространство между ним и собой, она выпрямилась, но при этом у нее выпала заколка, удерживавшая волосы на затылке. Они рассыпались по плечам, и Грейс нагнулась, чтобы подобрать заколку.

— Не надо, — сказал Алекс, взяв ее за руку. — Пусть будет так. — Грейс сжалась и сидела, затаив дыхание, пока он снова не откинулся назад. — Я все шесть недель думал, как вы выглядите с распушенными волосами, и наконец увидел. Преступно прятать такую красоту.

— На работе я предпочитаю быть подтянутой и скромной, — возразила Грейс. — Длинные волосы, согласитесь, отвлекают.

— Но сейчас-то мы не на работе.

Она почувствовала, как что-то изменилось за последние минуты, и у нее по спине пробежал холодок.

Она поняла, что сейчас он ее поцелует, и поняла, что было бы верхом глупости позволить ему сделать это. Но когда он потянулся к ней, пристально глядя в глаза своими кошачьими янтарными глазами, она не пошевелилась.

Он сначала легко прикоснулся к ее губам, не делая никаких резких движений. Она не сомневалась, что целоваться он умеет. Не надо было быть большим специалистом, чтобы понять это по его движениям и взглядам и по всей пластике, но тем не менее ничего подобного она не ожидала. Даже не касаясь ее руками, он вызвал в ней такую бурю ощущений, что у нее затрепетала каждая клеточка.

Так вот что испытывают его женщины, пронеслось у нее в голове. Но как, однажды испытав любовь Алекса Конквиста, они могут быть счастливы с другими мужчинами?

И тогда, закрыв глаза, она перестала думать о чем бы то ни было и отдалась наслаждению, которое доставлял ей его поцелуй. Когда он прижал ее к себе, ей даже не пришло в голову попытаться отстраниться; она вся таяла и горела, когда его губы двинулись к ее шее и ниже.

— Так красиво… — бормотал он между поцелуями. — У тебя кожа совсем прозрачная, ты это знаешь? Более нежной мне не доводилось встречать, а волосы… чистый шелк…

Грейс потеряла всякое представление о времени, как, впрочем, и последние остатки свойственного ей благоразумия. Она пребывала в другом пространстве, другом измерении, в котором прикосновение, вкус и запах были необычайно интенсивны и единственной реальностью были губы и руки и то, что они делали.

Он снова поцеловал ее в губы. На этот раз страстно, крепко, властно, по-мужски, раздвигая их своими губами. Вместе с тем он прекрасно владел собой, хотя она чувствовала мощное биение его сердца на своей груди, и не убыстрял событий. И это было восхитительно. Ей хотелось, чтобы так продолжалось вечно.

Она обняла его за плечи, а он языком касался ее нёба, отчего она уже не могла сдержать дрожь и чувствовала себя полностью в его власти. Его чуткие руки пробегали по ее телу и пробуждали в нем все новые и новые ощущения. У нее вырывались сдавленные стоны. Она даже представить себе не могла, что может испытывать нечто подобное.

В какой момент она почувствовала, что он больше не ласкает ее, Грейс с точностью не могла бы сказать. Она лишь слышала собственные вскрики, доказывающие, насколько она отдалась его поцелуям.

— Простите, Грейс, я не должен был так поступать.

До нее не сразу дошло, что он говорит, что он действительно остановился. Когда же она резко отшатнулась, Алекс не удерживал ее.

Взгляни она на него в этот момент, она бы увидела, что он тоже смущен, заметила бы тень, пробежавшую по его лицу, и это сгладило бы ее собственное смущение. Но она поправляла свою одежду, а когда наконец посмотрела на него, он уже был, как обычно, холоден и сдержан.

— Я не должен был так поступать, даже сила воздействия этого места не может быть оправданием, — проговорил он.

Как ей вести себя теперь? Она готова была сквозь землю провалиться, сгореть со стыда, наброситься на него и обругать всеми последними словами, которые только знала, закричать, как он ей отвратителен. Но какой в этом смысл? Будет только хуже. Ведь, если разобраться, ничего не произошло. Он наклонился к ней, поцеловал, а она ответила, из-за чего все и зашло так далеко. Она сама виновата. Надо было позволить его губам прикоснуться к ней, а потом отстраниться с легким смехом, и все разрешилось бы само собой. Он же сам говорил, что секретарша не должна питать к нему какие-нибудь романтические чувства; он сам поставил все точки над «i». Он же умудренный в житейских делах человек: поцелуй для таких людей ровным счетом ничего не значит, а она чуть не съела его.

Она призвала на помощь все свои силы и попыталась улыбнуться. И это при всей вымученности улыбки было самым правильным.

— Воздействие места и сакэ, — поддакнула она со всей возможной легкостью. — Это, что ни говори, действует, верно? — Она в жизни не чувствовала себя более трезвой. — Я бы не притронулась к сакэ, если бы знала, что это за напиток, — добавила она, выдавив еще одну улыбку.

— Оно обманчиво, — согласился он, и она готова была убить его за ту легкость, с которой он владел собой. Это ж уму непостижимо! Она, несчастная мышка, совсем разомлела, и в голове у нее каша, а кот, знай себе, облизывается и мурлычет, как ни в чем не бывало. Как можно быть такой непроходимой дурой?!

Они посидели еще минут двадцать, что было несносной пыткой, во всяком случае для Грейс. Она даже не пыталась восстановить прическу. Руки у нее так дрожали, что это было бы жуткое зрелище, а унижениями она и без того по горло сыта. А обслуживающая их девушка если что и поняла, то вида не показала.

На обратном пути Алекс как ни в чем не бывало что-то рассказывал. Грейс из последних сил пыталась поддерживать разговор, что давалось ей с трудом. Каждая клеточка ее тела помнила о его объятиях, о его губах, о запахе — тонкой смеси крема для бритья и его тела.

Она знала, что поцелуй для него ничего не значит, что он спокойно все прекратил, как только увидел, как это действует на нее. Он сразу же выкинул эту блажь из головы. Алекс Конквист не тратит время на пустяки, с горечью говорила она себе, пока такси везло их сквозь радужное сияние ночного Токио с его десятью тысячами ресторанов и баров.

Что за хладнокровное, бесчувственное чудовище! Она искоса бросила на него взгляд. Он сидел, откинувшись на спинку сиденья, подтянутый и спокойный. Она пыталась представить себе женщину, которая могла бы быть с ним. Вероятно, такая же бесчувственная ледышка, как и он сам. Слава Богу, он остановился, пока не поздно. Подумаешь, поцеловались! И всех дел-то! Нет худа без добра. Теперь она знает, что это за человек. Она даже рада тому, что произошло. Да, рада.

Она продолжала укорять себя и его и лгать себе до последнего момента, когда они наконец расстались у ее двери, пожелав друг другу спокойной ночи.

Грейс минут десять сидела на кровати, не раздеваясь и вспоминая каждое слово, каждый взгляд, каждую ласку. Наконец она со вздохом откинулась на подушку. Что за история?! Это ж надо! Он ведь возбудился не на шутку. От воспоминания о прижавшейся к ней напрягшейся мужской плоти ее бросило в жар. Хотя какой мужчина устоял бы, когда ему подносят себя на блюдечке?

Ну уж это слишком. Такого не было. Или?..

Нет. Грейс кивнула сама себе, поднимаясь с кровати. И хотя он, вероятно, был удивлен ее реакцией, человек с его опытом должен был остановиться раньше и не заходить так далеко. Так что это не только ее вина. На этот раз она кивнула еще более решительно.

Она прошла в ванную, сбрасывая по дороге одежду, и пустила воду. Она пролежала в ванной, пока вода совсем не остыла. Затем помыла волосы и облачилась в свой банный халат.

Сегодня ей преподали урок, который она не забудет. Она смотрела на себя в зеркало. Что было, то было. Пусть ей это послужит наукой. Никогда, никогда больше она не позволит Алексу целовать себя, да и он сам не такой дурак и больше не рискнет. Но она должна намотать это на ус. А потом все забудется, и она станет воспринимать всю эту историю как еще одну нить в гобелене своей жизни.

Она опустила веки, затем подняла их и увидела всю смехотворность своей декларации в глядящих на нее из зеркала нефритовых глазах. Забудется? Легко сказать. Этот поцелуй и вся буря чувств, им вызванная, — одно из самых ярких переживаний в ее жизни, а он прервал его, будто для него это все равно что высморкаться! И угораздило же ее стать его секретаршей. Слезы навернулись у нее на глаза, и она моргнула несколько раз, чтобы не расплакаться. И все равно, нет худа без добра. Она еще ему покажет.