Поцелуй любовника

Глава 9

Серине снова снился ее давний сон – она видела лицо пятилетнего братика, покрытое водорослями. Тео такой бледный, кожа его приобрела голубоватый оттенок, но черты хранят странный покой, и ей становится немного легче. Она еще жива, а он – нет. Холодное, как мрамор, мертвое детское личико. Почти забытое.

Она вздохнула и попыталась отмахнуться от этого видения, проведя ладонью по лицу, но рука ее провалилась в холодную пустоту, которая высасывала из нее жизнь, превращая и ее в мертвый мрамор. Нет, ей еще рано умирать!

Ярость отчаяния разлилась внутри ее, ограждая ее от пут смерти. Она ловила ртом воздух, тщетно пытаясь убежать от неведомого ужаса, во рту пересохло от волнения.

Ктото засмеялся за ее спиной – может, сама смерть? Сухой злобный смех – так смеялась мама, уже смертельно больная… Этот смех преследовал Серину, и она из последних сил отбивалась от липкого холодного тумана.

– Проснись, Серина! – прокричал ктото ей в ухо, и она вынырнула из глубин сна. – Ты свалишься с постели, если будешь так метаться.

– Он мог бы остаться в живых, – пробормотала Серина, вытирая слезы. – Он должен был жить.

Чьито руки обхватили ее, и мрак отчаяния постепенно отступил. Она узнала разбойника – его голос, запах, темный силуэт, что вырисовывался на фоне почти потухшего камина. Она не хотела сейчас ни о чем думать. Ей нужно, чтобы ее ктото утешил, успокоил. Когда ж£ наконец ночные кошмары покинут ее? Или ей суждено мучиться всю жизнь?

Рубашка прилипла к телу, мокрая от пота. Серину сотрясала дрожь, она зябко повела плечами.

– Нуну, не плачь, – прошептал он, коснувшись губами ее волос. – Ты в безопасности. Я с тобой.

– Боже мой, Ник! – Она прижалась к его груди и обхватила его руками за плечи. Его сердце билось у ее груди, и этот мерный ритм успокаивал. Он еще крепче обнял ее и чтото шептал, зарывшись лицом в ее волосы и покрывая их поцелуями. Его губы отыскали ее ухо, и сладкая истома разлилась по ее телу.

Она подняла голову, и их губы слились в жарком поцелуе. Сердце ее открывалось ему навстречу, как цветок солнцу.

Он положил ей руку на затылок, продолжая целовать ее, и пьянящий восторг, как вино, вскружил ей голову.

Наконец он оторвался от ее губ и прошептал:

– Ты сводишь меня с ума.

Ее руки сами собой проникли под его рубашку, и она стала гладить его по спине. Проведя пальцем вниз вдоль позвоночника, она вдруг обнаружила, что на нем, кроме рубашки, ничего не надето. Она медленно отстранилась, но он снова привлек ее к себе.

– Я услышал, как ты кричишь, и пришел узнать, в чем дело.

– Ты услышал меня из своей комнаты? – удивилась она.

– Да… Тебя снова мучают кошмары. – Он играл ее длинными локонами, наматывая их на палец. – И меня это беспокоит. Ты источник моего беспокойства. Я все время думаю о тебе.

Его сердце забилось сильнее, и Серина почувствовала, что он дрожит.

– Тебе холодно, Ник?

– Нет. Но я сгораю от желания обладать твоим соблазнительным телом, – хрипло проговорил он.

Его слова проникли ей в душу и зажгли там ответный огонь. Их сердца стучали в унисон, а взаимное влечение обволакивало, лишая воли. Нет, сейчас она не в силах разрушить это наваждение – пусть даже это круто изменит ее жизнь. Все равно прошлого не вернешь и жизнь ее не будет такой, как прежде, пока жив Лютер.

Она притянула его к себе за плечи и легла на спину. Черты лица ее смягчились, и она прошептала:

– Иди ко мне.

Он со стоном принялся покрывать ее тело поцелуями, и каждое прикосновение лишь сильнее разжигало пламя страсти, вспыхнувшее в ее крови.

Она выгнулась ему навстречу, так что ее груди коснулись его груди, и он нетерпеливо сорвал с нее рубашку. Накрыв ладонью ее грудь, он приник к ней губами, и у Серины вырвался стон удовольствия. Ласки растопили ее сердце. Она заглянула ему в глаза и увидела в них ответный огонь. Щеки ее вспыхнули румянцем, и странная нежность затопила все ее существо. Что это – игра или… любовь?

Ник смотрел в ее бездонные глаза и видел в них нежность, которую не ожидал увидеть. У него перехватило дыхание, и он замер, охваченный благоговейным трепетом. И только когда она отвернулась, он смог наконец вздохнуть.

Ее запах, нежная кожа, упругая грудь вскружили ему голову, и он подумал, что еще мгновение – и он взорвется от неутоленной страсти. Он провел ладонью вдоль нежных изгибов ее тела, погладил плоский живот и накрыл ладонью холмик между ее ног.

– Ты такая желанная.

От ее тела исходил жар, возбуждавший его до такой степени, что он едва сдерживал себя.

– Ты тоже. – Она ласкала его грудь, живот, спускаясь все ниже, и он подвел ее руку к тому, что росло и требовало утоления. Она обхватила его, сначала робко, потом принялась ласкать все увереннее, по мере того как ее все больше охватывала страсть.

– Любовь моя, – пробормотал он, представляя, как сейчас погрузится в ее влажную глубину. Его трясло как в лихорадке. Она томно изогнулась, когда он коснулся нежного бутончика.

Серина ощущала странное жжение в крови, ей было тяжело дышать, как будто воздух не мог попасть в легкие, пока не прекратится сладкая пытка, мучившая ее тело. Она хотела его, но понятия не имела, что это значит и что он сделает, чтобы утолить ее жажду.

Тело ее стремилось слиться с ним воедино, и когда он лег между ее ног, она блаженно охнула и, не в силах больше терпеть эту пытку, приподняла бедра, и он вошел в нее. Боль пронзила ее тело, затем постепенно стихла.

– Боже мой, – хрипло прошептал он. – Я этого не вынесу. – Он задвигался в ней сначала медленно, потом быстрее, следуя своему ритму. Блаженство разливалось в ней все сильнее с каждым разом.

Страсть достигла высшей точки, и волны наслаждения накрыли ее одна за другой, но огонь все еще полыхал в крови. Дрожь сладострастия пронзила и его, и он приподнялся над ней, вызывая в ней новую волну удовольствия.

– Серина, – простонал он, крепко обнимая ее. Его дыхание постепенно успокоилось, и он принялся снова двигаться в ней, повторяя ее имя как заклинание.

Серине казалось, что так продолжалось всю ночь и их тела ни на секунду не разъединялись. Их страсть превращала ее в ненасытную распутницу, все сильнее распаляющуюся от его ласк.

Овладев ею. Ник все равно не получил полного удовлетворения, хотя тело его сотрясали сладостные конвульсии такой силы, каких он не знал ни с одной другой женщиной. Она стала для него пьянящим зельем, тайной, вызовом, который он не мог принять. Он должен завоевать ее или всю жизнь мучиться от желания обладать ее телом. И сегодня, может быть, ему представился единственный шанс утолить свою страсть.

Он покрывал поцелуями ее живот, ласкал грудь, ее твердые соски дразнили его и сводили с ума.

Неяркие отблески пламени камина танцевали на ее коже и сверкали в глазах. Он целовал ее бедра, и усталость вновь уступила желанию, и он снова приник к ее шелковистому соблазнительному телу.

Она застонала, когда он поцеловал влажные лепестки между ее ног, вдыхая ее аромат, стремясь постигнуть все ее тайны и вобрать их в себя. Смутная тревога охватила его, когда он почувствовал, что ему хочется сломать ее, подчинить себе, чтобы из глаз ее исчезли недоверие, протест и осталось только умиротворенное спокойствие. И любовь.

Он встал на колени, перевернул ее на живот, приподняв ее бедра, и погрузился в нее между округлых ягодиц. Ему захотелось кричать – такое незабываемое ощущение единения охватило его.

Он обхватил ее груди и склонился над ней, двигаясь к очередному бурному взрыву. Она стонала, двигаясь вместе с ним, и наконец выгнулась па высшем пике наслаждения. Его всплеск не заставил себя ждать, и он упал на постель, насытившийся и утомленный настолько, что, кажется, не в силах был больше пошевелиться. Наконецто. Наконецто…

Он нежно обнял ее и прижал к себе. Серый рассвет озарил небо, когда он погрузился в глубокий, мирный сон.

Серина проснулась и не сразу поняла, что с ней случилось. Одна сторона ее тела была горячая и липкая, другая – холодная как лед. Вдруг она обнаружила, что лежит обнаженная, тесно прижавшись спиной к Нику. Простыней не было.

«Шлюха! Развратница!» – пронеслось у нее в голове, и она все вспомнила. Она вела себя, как распутные любовницы отца, и ни разу не упрекнула себя за это. Она наслаждалась каждой секундой их близости. Ее страсть горела так же ярко, как и его, и она покраснела, вспоминая, с каким пылом отвечала на его ласки.

Она высвободила из под него ноги и вытянула их. Боль пронзила ее тысячей иголочек – так они затекли. Она потянулась за простынями, но они валялись на полу, и достать их не было никакой возможности.

Ее возлюбленный пошевелился и громко зевнул. Смущенно взглянув на его распухшие от поцелуев губы и легкую щетину на подбородке, она отвернулась. Слишком интимная предстала ей картина: его голова на подушке, длинные волосы растрепались, обнаженное тело тесно прижалось к ней. А она даже не знает его полного имени.

– Доброе утро, – улыбнулся он и, взяв ее за подбородок, повернул к себе лицом. В глазах его светилась ленивая нежность, и сердце ее встрепенулось в ответ. – Надеюсь, ты хорошо выспалась? Эта постель не самая удобная в доме. Надо тебе спать в моей кровати.

– Не думаю, что это мудрое решение, – возразила она и потянулась через него, чтобы поднять с пола одеяло. По его довольному смешку она поняла, что он оценил открывшийся ему вид на ее обнаженную спину.

– Прелестное утро, – ухмыльнулся он. – Чудесная картина – холмы и долины. Мужчина никогда не устанет ими любоваться.

– Не болтай чепухи, – нахмурилась она и натянула одеяло до подбородка. В постели стало холодно, едва она отодвинулась от него.

Он приподнялся на локте и посмотрел ей в глаза.

– Ты всегда ворчишь по утрам, любовь моя?

Он сказал «любовь моя» просто так или нет? Может, для него эти слова ничего не значат? Она попыталась разобраться в своих чувствах, но нежность в его голосе внесла смятение в ее мысли. Любовь превращает в идиотов даже самых рассудительных людей.

Это полное безумие, и такая ночь больше не повторится. Стыд затопил се жаркой волной, и она покраснела.

– Тебе лучше уйти, – сказала она, не глядя на него. – Эта ночь была ошибкой, и чем быстрее мы ее забудем, тем лучше.

Его взгляд без труда проник ей в душу.

– Я не собираюсь забывать лучшую ночь в своей жизни. Она отвела глаза, но сердце ее бешено колотилось в груди.

– Всего лишь животная похоть. Совокупление, – произнесла она так, будто это слово было ядовитой змеей.

– В этом нет ничего постыдного. Насколько я помню, мое общество тебе вовсе не было противно. Твоя страсть не уступала моей.

Она вынуждена была признать, что он прав. Он был ей нужен, чтобы успокоить боль, стереть из памяти прошлое, даже если это принесет ей всего лишь временное облегчение.

Она покосилась на него, заметив, что он переводит взгляд с ее шеи на плечи, не прикрытые одеялом.

Он осторожно просунул руку под одеяло и коснулся черного треугольника между ее ног. Она отпрянула.

– Не смей! У меня все болит и синяки по всему телу.

– Но зато твоя жажда утолена, – нахально ухмыльнулся он.

– Как грубо!

– Не смущайся. Даже леди имеют право испытывать страсть. Твоя невинность возбуждает меня больше, чем ухищрения самой изощренной куртизанки.

– Леди становится падшей женщиной, если у нее нет кольца на пальце.

Он замер, внезапно посерьезнев.

– И ты бы вышла за меня замуж? Я бы с радостью сделал из тебя честную женщину. Кроме того, жена не станет свидетельствовать против мужа, и о моих тайных похождениях никто не узнает.

– Я не выйду замуж за преступника, – отрезала она. – Это было бы ошибкой.

Он хмыкнул, потом залился смехом. Ей захотелось стукнуть его подушкой.

– Но тогда мы могли бы любить друг друга каждую ночь. Я нужен тебе, чтобы утолить твою страсть.

– Ты ошибаешься, – возразила она. – Я вовсе не распутница.

– Я разбудил в тебе страсть, и ты не сможешь больше ее подавлять. Вот увидишь.

Она смерила его сердитым взглядом.

– Ты, похоже, очень доволен собой.

– И ты тоже, моя дорогая. Ты тоже. – Он помолчал, не сводя с нее глаз. – Серина, может, настало время рассказать о себе? Мы с тобой были близки, а я почти ничего о тебе не знаю, кроме того, что ты из Сомерсета и отличаешься вспыльчивым нравом и подозрительностью.

Она отвела взгляд, размышляя, можно ли доверить ему свои проблемы. Захочет ли он ей помочь? Но чтото делать надо.

– Тебе часто снятся кошмары, а это говорит о том, что у тебя мрачное прошлое. Только ли ссоры родителей тревожат тебя во сне? – Он вопросительно вскинул брови. – Можешь мне довериться.

Серина откинулась на подушки, прикрывшись одеялом. Как это хорошо – лежать с ним рядом. Может, стоит ему рассказать? Она положила голову ему на плечо, и он обнял ее.

– Я… я хочу тебе все рассказать. – Она прикусила губу и, помолчав, заговорила: – Когда пять лет назад умерла мама, отец стал совершенно невыносим. Он ссорился со всеми и особенно с моим дядей. Это не предвещало ничего хорошего. Я чувствовала, что все кончится ужасно. Теперь он умер, после чего я покинула Сомерсет. Не знаю, печалиться мне или радоваться.

– Ты можешь чтить его память, в этом нет ничего плохого.

Она кивнула.

– Ты прав. Мы любим родителей такими, какие они есть. И всегда ждем от них одобрения своим поступкам. Прошлого не вернуть. Отец очень переменился после смерти Тео, и мне часто казалось, что он смотрит на меня и не видит. Я для него была все равно что старая мебель, к которой привыкаешь настолько, что не замечаешь. В конце концов ему не стало дела ни до кого, кроме себя и бутылки. Все это так грустно.

Серина стиснула руками одеяло. Воспоминания всколыхнули былую боль.

– Да, такое прошлое способно породить кошмарные сны. – Он взял ее за руку. – Тебе надо оставить его в покое и продолжать жить дальше. Перед тобой будущее. – Он переплел свои пальцы с ее пальцами нежным, успокаивающим жестом. – Что меня удивляет, так это то, что ты не замужем. Ты прелестна и хорошо воспитана, из хорошей семьи.

– Мама была эгоистична. Ей не хотелось отпускать от себя единственного ребенка. К тому же родители были заняты выяснением отношений и совершенно не занимались мной. – Но как рассказать ему про убийство? Поверит ли он ей? И Серина решила самую трагическую часть своей истории отложить до лучших времен.

– Ты вела уединенную жизнь, у тебя было мало развлечений. Ты должна была танцевать на балах, флиртовать с молодыми людьми.

– Я ни о чем не жалею, – твердо заявила она. – Правда, я скучаю без музыки и живописи.

– Ага, у нас с тобой много общего, – улыбнулся он. – Я играю на лютне и пою веселые песенки. Не скажу, что у меня хороший голос, но петь мне нравится. – Он выпустил ее руку и встал с постели. – Подожди, я сейчас.

Серина лукаво улыбнулась.

– Куда же я пойду?

Он сбежал по ступеням и вернулся пять минут спустя со свертком и большой лютней, которую она уже видела в его спальне.

– Это тебе.

Она изумленно покосилась на сверток. Поначалу ей не хотелось принимать от него подарки, но любопытство победило. Он присел на спинку кровати и принялся настраивать лютню, пока Серина развязывала бечевку и разворачивала бумагу. В свертке оказалась одежда. Она радостно вскрикнула:

– Новое платье! Ты даже представить себе не можешь, как мне хотелось надеть чтонибудь чистое.

– Боюсь, одежда не высшего качества, но, я думаю, это все же лучше, чем твои обноски.

– Да, – прошептала она, беря в руки белые чулки. Они были шелковые, но остальная одежда – шерсть и грубый хлопок. Она восхищенно разглядывала простую рубашку с кружевными оборками по низу коротких рукавов, платье из голубой шерсти с кружевным лифом и белую юбку со складками у пояса.

– Кринолин принесут сегодня чуть позднее. Я не смог его упаковать. И еще я заказал пару кожаных башмачков. Скоро зима, и атласные туфельки тебя не согреют.

– Спасибо, – прошептала она, – но я не думаю, что ты обязан покупать для меня одежду. Я и сама могла бы это сделать.

– Это так, – согласился он, пощипывая струны лютни. – Но теперь я стараюсь возместить причиненный тебе ущерб.

Лютня издала мелодичный нежный звук. Прижав к себе обновки, она слушала печальную балладу о том, как одного бродягу повесили за то, что он украл шелковый платок.

Голос Ника, глубокий и сильный, трогал ее до глубины души, и ей захотелось плакать. Очевидно, он почувствовал ее настроение, потому что вскинул бровь и улыбнулся ей. Она натянула на себя чистую рубашку и легла, подложив под голову подушку.

Она слушала его, и на нее снизошло умиротворение. Время как будто остановилось – не было ни прошлого, ни будущего, ни тревог, ни страхов. Она закрыла глаза, и он снова запел, на этот раз неприличную песенку, рассмешившую ее.

– На каком инструменте ты играешь? – спросил он, отложив лютню.

– На клавесине и немного на флейте, но голос у меня слабый. Ты поешь с чувством – как настоящий менестрель.

Его глаза радостно сверкнули.

– Благодарю за комплимент. – Он наклонился к ней и слегка коснулся губами ее губ. Ее сердце учащенно забилось, и между ними вспыхнул уже знакомый огонь, требовавший утоления. Но она отодвинулась на край кровати – сейчас ей не хотелось играть в эти игры.

– Я рисую лучше, чем пою, – призналась она. – Пейзажи, лошадей и домашних животных. Мне нравится переносить на холст грозовые облака над горизонтом или лучи света, запутавшиеся в зеленой листве таинственной чащи.

– Ты сама тайна, сказочная фея, которая вотвот улетит. – Его ладонь коснулась ее шеи. – От чего ты бежишь, моя прелесть? Кроме воспоминаний, разумеется.

Она и рада была бы выложить ему всю правду, но если она упомянет свою фамилию, он будет пытаться узнать о ее жизни в Сомерсете.

– Я ни от чего не бегу, – проговорила она, отводя взгляд.

– Это ложь. Юная леди ни за что не отправится в путь без охраны.

– Мы уже говорили об этом, и я не желаю начинать все сначала.

Он поцеловал ее в плечо, погладил грудь, и она почувствовала, что тает. Как же быстро он прибрал ее к рукам!

Утро сменил день, и солнце поднялось высоко, прежде чем очередной приступ страсти был утолен. После продолжительного молчания она спросила:

– Теперь ты мне доверяешь? Я не выдам тебя. Ты меня отпустишь?

Он изумленно уставился на нее.