Поцелуй меня крепче

Глава 5 Когда бывает лучше умереть

Как бы ни длилась ночь, а утро неизбежно вступит в свои права. Мила проснулась усталая, разбитая и равнодушная ко всему. Она лежала с закрытыми глазами и думала о том, что именно боль не дает ей спокойно и крепко уснуть, чтобы пробудиться наконец у себя дома. Наступившее утро немного умерило физическую боль, но боль душевная полностью затмила ее чувства и желания. Результатом бесполезной, изнуряющей и изматывающей как душу, так и тело неравной борьбы с неизвестностью стала наступившая депрессия.

Мила устала бороться и сдалась. Лежала на кровати, повернувшись к бревенчатой стене, без движения и молчала. Впервые в своей жизни она утратила желание сражаться за себя, любимую. Может, потому что противник оказался слишком сильным, да к тому же невидимым? Теперь остается только ждать. Или пробуждения ото сна, или смерти. Но жить здесь, в этих жутких условиях, да еще в роли какой-то там сумасшедшей Люськи Мила отказывалась наотрез!

Депрессия поглотила ее всецело – до самозабвения, до саморазрушения. Если все идет не так, как хочет она, значит, вообще пусть никак не идет. Если Мила теряет себя, значит, рушится ее жизнь. Если она не может быть самой собой, то пусть ее не будет вовсе.

«Я – кукла, – думала Мила, и ей казалось, что даже мысли ее испытывают боль, а потому текут так медленно и вяло. – Я – кукла, которую дергают за ниточки. А кто же кукловод? Я хочу знать – кто кукловод! Кто он и где находится?.. Найду – убью!»

– Алешенька, поговори с ней, – сокрушалась старушка, немедленно выздоровевшая, стоило лишь узнать, что ее любимая Люсенька окончательно занемогла. – Иначе она совсем сойдет с ума.

«Если уже не сошла. И, похоже, уже давно, еще в детстве», – думал Алексей.

– Ты посиди тут с ней. Ее сейчас никак нельзя одну оставлять: не приведи Господи, чего удумает. Отвлеки разговорами, расскажи что-нибудь интересное. Она у меня барышня умная. Ты даже представить себе не можешь, какая умная. Иногда вот только блажит. А я пойду, куриного бульончика сварю. Надо ее как-то уговорить покушать, а то совсем ведь зачахнет, кожа да кости остались после плутаний по лесу. Ну ты иди, голубчик, иди, – подтолкнула она Алексея к кровати и вышла, прикрыв за собой дверь.

«Уходите все. Я хочу, чтобы меня оставили в покое. – Неповоротливые мысли Милы настаивали на своем. Но кто их слышит? – Вы своего добились. А теперь я хочу умереть. Оставьте меня! Все!»

Алексей присел рядом на табурет. Он понятия не имел, как разговаривать с сумасшедшими. Да и надо ли с ними вообще говорить? Наверное, все-таки надо. А вдруг поможет? Не лишать же человека последней надежды?

– Они ведут себя так потому, что уверены в твоей болезни, – спокойно и тихо начал он, глядя в спину отвернувшейся девушки. – Не обижайся на них за это. Они искренне любят тебя и жалеют. Им тоже страшно. Они растеряны, напуганы, потому что боятся за тебя. Они считают тебя ненормальной, поэтому и не верят. Но они не могут вести себя по-другому, потому что ты для них – Люсенька. А бабушка тебя вообще знает с самого детства, поэтому никогда от тебя не отступится. Ты бы тоже от своих близких не отступилась. Ведь так?

Алексею вдруг показалось, что она чуть повела плечом в ответ на его слова. Чтобы хоть как-то себя подбодрить, решил поверить, что девушка прислушивается к его словам. Это вселило некоторую надежду.

– Поэтому, сколько бы ты ни доказывала, что ты – Мила Миланская, они все равно не поверят. Особенно бабушка. Потому что если ты Мила, тогда где же ее Люсенька, которую она искренне любит, жалеет и хочет оградить от неприятностей? Видимо, пока ты здесь, тебе лучше ничего никому не доказывать. Притворись, что ты – это она. Притворись не только для них, но в первую очередь для себя, чтобы разобраться во всем. Притворись для того, наконец, чтобы выжить.

«Я не хочу жить. Мне не нужна Люськина жизнь», – как эхо на слова Алексея отозвались мысли Милы.

– Все настолько серьезно, что ты себе даже представить не можешь. Ведь они и в самом деле почти поверили в твою неизлечимую болезнь. Ты понимаешь меня? Потому намерены обращаться с тобой как с сумасшедшей. А это значит, что тебя запрут в доме, чтобы ты больше не убежала и не погибла ненароком в тайге. Но будет гораздо хуже, если все решат, что ты окончательно сошла с ума, и в следующий раз, когда придут монахи-провод- ники, тебя отправят прямехонько в сумасшедший дом. Бабушка попросила меня предостеречь тебя от этого.

«Мне все равно. Пусть будет, что будет», – упрямо думала Мила.

– Сейчас ты плохо себя чувствуешь. Но это же временно. Вот поправишься, и солнышко ярче засветит, и жить тебе сразу захочется. Я это по себе знаю, потому и говорю. Я хочу, чтобы ты осознала, что я – твой друг, а также единственный человек, который тебе верит. Так помоги же и ты мне, не отвергай протянутую руку помощи. Мне тоже сложно, так как я понимаю, что вокруг тебя происходит что-то странное и непонятное, в чем следует разобраться. Но не сию же секунду, на это нужно время, дополнительная информация к размышлению. А для этого надо быть, по крайней мере, на свободе, но никак не запертой в доме, как в темнице.

«Убирайся, – мысленно говорила Мила Алексею. – Не нужны мне ни ты, ни твоя помощь».

– Пойми, держать тебя здесь в таком состоянии, когда тебе требуются врачи, никто не будет. Батюшка все равно рано или поздно настоит на том, чтобы отправить тебя в психушку. И по дороге ты не сбежишь, так как сопровождать тебя будут несколько человек. Бабушка тебе уже не поможет. Ты себе хоть немного представляешь, что такое психбольница? Если тебе сейчас, когда ты на воле, не верят твои самые близкие люди, то поверят ли врачи? Уже сам факт пребывания в психушке будет всем говорить о том, что ты и в самом деле больна. А твое истеричное поведение и фантастические рассказы о том, что ты – знаменитая Мила Миланская, только подтвердят диагноз, который они тебе поставят, признав опасной для окружающих. И ты уже никогда не выйдешь на волю.

«Пошел вон отсюда, без тебя тошно», – гнала мысленно от себя Алексея Мила, но произнести хоть слово не осталось ни сил, ни желания – апатия словно склеила ее уста.

– Но самое ужасное, что может там с тобой произойти, – это лечение, которое тебе назначат. Если до смерти не заколют, то разума ты точно лишишься. Ты не сможешь выдержать дикие крики других пациентов, свидетельствующие о том, что они еще живы, видеть пустые глаза тихих пациентов, которые для всех вокруг и для самих себя уже умерли. Ты ведь намерена до конца отстаивать свои права на Милу Миланскую, не так ли? – Алексей немного помолчал. – Ну вот видишь, – продолжил он, словно получив ответ на свой вопрос, – ты сама подписываешь себе приговор. Поэтому из психушки тебе не выбраться никогда.

У Милы на глазах появились слезы, она всхлипнула.

«Похоже, выходит из стопора и что-то начинает понимать, если испугалась, – подумал удовлетворенно Алексей, разуверившийся было в своих стараниях. – Вот и славно! Вот и слава богу!»

Он перевел дух и продолжил, все еще не до конца веря в действенность убеждений:

– Теперь у тебя только один выход из создавшегося положения – поверить мне и принять от меня помощь. Но тебе самой придется тоже потрудиться. А для этого нужно на какое-то время прикинуться дурочкой. Да-да, такое в жизни тоже приходится иногда делать, чтобы выжить! Успокойся, убеди всех, что ты уже не опасна ни для кого и никаких истерик с тобой впредь не повторится.

«Пошел вон! Сам притворяйся. Хотя тебе и притворяться не нужно. Все вы тут ненормальные», – упрямо думала Мила.

– Пока тебе лучше смириться со своим положением, стать спокойной, тихой, ласковой, уступчивой и послушной, – как ни в чем не бывало продолжал Алексей. – Ты должна доказать всем, что лечение в психушке тебе не требуется. Ты снова их прежняя Люсенька, которую они любят и берегут.

«Ишь, размечтался! Люсенькой я должна прикинуться! А больше ты ничего не хочешь?!» – злилась Мила, чувствуя, как слезы непроизвольно текут из глаз, даже подушка под щекой совсем мокрая.

Алексей пристально наблюдал за девушкой, но та словно окаменела.

«Все бесполезно. Она совсем не реагирует на мои слова. Ну что ж, раз так – значит, так! Буду убеждать самого себя, может, лучше получится».

– Как бы трудно ни приходилось, – задумчиво произнес Алексей, – всегда следует помнить, что безвыходных ситуаций не бывает. Я в этом на своем опыте убедился. Знаешь, как я теперь поступаю? Мне, например, говорят: «Ты все потерял, мужик!» – а я отвечаю: «У меня есть будущее!» Мне снова говорят: «Нет, мужик, будущего у тебя нет! Ты уже умираешь!» – а я им на это: «У меня есть самое главное – то, что никому не отнять. Это – любовь к Богу!»

«О чем это он там? – насторожилась Мила. – Кажется, говорит что-то про любовь. Может, стоит послушать?»

– Что бы с тобой ни произошло, – продолжал Алексей, – любая ситуация, даже самая ужасная и на первый взгляд безвыходная, увеличивает любовь в душе. Божественная логика, к сожалению, не подвластна нашему разуму. – Он посмотрел на никак не реагирующую на его слова Милу и вздохнул. – Мы не всегда можем знать, почему это с нами происходит. Для тебя сейчас самое главное – принять ситуацию такой, как она есть, сказать себе: «На все воля Божья!», затем начать потихоньку предпринимать какие-то действия для выхода из тупика, в котором оказалась. Так ты сохранишь силы для борьбы за себя, любимую, и быстрее решишь все свои проблемы. В противном случае просто погибнешь.

Мила понимала не все, о чем говорил Алексей, но его рассуждения очень походили на правду.

– Знаешь, что такое здоровье? Это умение в душе принять любую ситуацию, как данную Богом. Это трудно, я понимаю. Но попробуй поверить во вторичность собственной воли, своих желаний и мыслей. Перед будущим ты должна быть незащищенной и открытой. Хочешь выздороветь и решить свои проблемы? Тогда не жди помощи, а начинай помогать сама. И не только себе. Твоя бабушка вон давно заслужила твоей помощи, а она все тебя пытается вытянуть из того болота, в которое ты попала, да теперь и ее пытаешься затянуть. Помоги ей, самому близкому для тебя человеку. И чем меньше думаешь в этот момент о себе, тем здоровее становишься. Иногда стоит только чуть-чуть изменить свое отношение к миру, и он тут же начинает меняться по отношению к тебе. Наш мир – это точка приложения любви. К Богу, к другим людям, а не только к самому себе.

Мила лежала тихо и ловила каждое слово Алексея, который, увлекшись рассуждениями о мучивших его самого вопросах, ничего не замечал вокруг.

– Твое уныние – не что иное, как ненависть к самой себе. А ненависть мутит разум и ведет к депрессии. Знаешь, в чем ее истоки? В зацикленности на собственных желаниях. На заботе лишь о собственной королевской персоне. Так что устранить твою депрессию в состоянии только забота о самом близком на сегодняшний день человеке – о бабушке, которая вдруг так неожиданно у тебя появилась. Ты, конечно, можешь возразить: «Почему я должна заботиться о какой-то там чужой старушке? Ведь я – звезда всех звезд!» А потому и должна, что она заботится о тебе как о своей Люсеньке. И ты в ответ тоже должна заботиться о бабушке, пока не появится неизвестно куда пропавшая Люсенька. То есть пока все не станет на свои места.

Интересно, слушает она его или уже заснула? Алексей вздохнул и продолжил:

– Жизнь всех рассудит и каждому укажет свое место. Так что для тебя единственным средством устранения депрессии является проявление заботы о бабушке, пусть даже и чужой. Потому что, если человек не заботится о других, больше настроен на то, чтобы взять, чем на отдачу, ему никогда не ощутить ни настоящего счастья, ни настоящей любви. Да, кстати, а Мила Миланская у нас крещеная или как?

Мила нащупала у себя на груди простой деревянный крестик на суровой нитке, который ей повесили на шею вместо ее бриллиантового на золотой цепочке, и совсем загрустила. Как же им хочется убедить ее в том, что она – Люсенька! Безразличие вдруг сменилось страхом, который породил желание от него избавиться. Во всяком случае, это куда лучше, чем лежать безвольно на кровати и обреченно ждать смерти.

– Хорошо, что крещеная, – продолжал между тем Алексей. – Это значит, что ты теперь навеки связана с Богом. И как бы ни замутила свою душу грешными поступками, некрещеной ты уже никогда стать не сможешь. Так как обряд крещения производится один раз в жизни, и посвящение это будет пребывать с тобой до конца твоих дней.

«Вот и хорошо! – подумала Мила. – Хоть вспомню наконец, что я православная. А то живу словно нехристь какая».

Может, согласиться с этим странным человеком, больше похожим на лешего? Или он монах? Однако Мила плохо себе представляла монаха в джинсах. Скорее всего, он – художник. Хотя откуда в этой глухомани взяться художнику? Значит, леший.

Как бы там ни было, Мила чувствовала, что Алексей жалеет ее. Прежде она всем доказывала, что достойна лишь зависти, а потому ни в чьей жалости не нуждается. Но здесь совсем другое дело. Жалость Алексея была совершенно бескорыстной и совсем необидной, больше похожей на ту, о которой говорят «жалеет, значит, любит». Его жалость она принимала, брала как милостыньку.

Алексей же думал о том, что девушка совсем его не слушает. А может, она затаилась, набирая сил, чтобы вновь попытаться напасть и заставить силой поверить в ее бредовые мысли, затем биться в истерике, предпринимая новые попытки вырваться на волю? После очередной выходки Люсеньку искали несколько дней. Может, скитание по тайге хоть чему-то ее научило? Весьма сомнительно. Что ж, поживем – увидим. И все же Алексей был склонен верить в силу слова.

– Бывает так, что ничего уже не изменишь. И надо с этим смириться, хотя бы до тех пор, пока не будет найден выход из создавшегося положения. Но трезво оценить обстановку способен лишь разум спокойный. Вот ты утихомиришься, и мы начнем с тобой действовать. Но неторопливо, шаг за шагом, ну и с умом, конечно, стараясь не наделать ошибок. И никто не должен знать, что ты – Мила Миланская, которая заняла место их любимой Люсеньки. Тебе нужно надеть маску Люсеньки, девушки, которая так на тебя похожа, быть такой, как от тебя ждут, не смущая своим поведением окружающих и не разочаровывая. Иначе никто не сможет поручиться за состояние твоей психики.

Алексей заметил, как девушка передернула плечами, выражая несогласие. Но это лучше, чем лежать бревном.

– Ничего не поделаешь! Это вынужденная мера, направленная на избавление от навязанной тебе ситуации. Клин клином вышибают. А потому ты должна стать Люсенькой. Для всех. Кроме меня, конечно. Вот только я не знаю, как долго ты сможешь играть ее роль. Но ведь ты постараешься, правда? Просто другого выхода у нас с тобой пока нет. Мы будем каждый день встречаться, и ты расскажешь мне все о Миле Миланской, то есть о себе самой. Только так мы сможем понять, почему ты здесь и сейчас. У нас все получится. Но пусть это будет наша с тобой тайна.

Алексей тревожно посмотрел на Люсеньку, все еще не веря, что она его слушает. А если и слушает, то – слышит ли?

– Если ты сейчас откажешься, завтра мне уже трудно будет тебе помочь, а может, и невозможно. Пока ты на воле, я – твой единственный шанс разобраться во всем и сделать все возможное и даже невозможное, чтобы вернуть тебе твою украденную жизнь. Знаешь, некоторые сражения можно выиграть, лишь благоразумно и вовремя отступив. Это как раз твой случай.

– Ты кто? – Мила наконец повернулась к Алексею. – И почему я тебе должна верить?

– Я прежде всего человек, желающий помочь. В настоящее время я сам нахожусь в не менее сложной ситуации, чем ты. Я помогу тебе, а ты поможешь мне. Так что у тебя появилась реальная возможность помочь не только своей бабушке, но и совершенно чужому для тебя человеку, нуждающемуся в твоей помощи.

– И чем же я могу тебе помочь? – усмехнулась Мила.

– Тем же, чем и я тебе, – общением. Я верю в то, что слово лечит. Мне от тебя нужна только эта помощь. И она тебе практически ничего не будет стоить. К тому же мы с тобой никак не будем зависеть друг от друга. Захотим – услышим один другого, не захотим – не услышим.

– И чем же ты занимался до того, как попал сюда?

– Я – свободный художник.

– Свободный! От чего? Или – от кого? – съязвила Мила.

– Вот и славно. Я рад, что ты снова становишься самой собой, – улыбнулся Алексей. – Думаю, у нас все получится.

– Я в этом не уверена.

– Значит, в твоем великосветском мире помогают только тому, кому выгодно помогать, то есть – за деньги?

– Мой светский мир – не твоя забота. А что ты здесь делаешь, в этой глуши?

– Ищу точку опоры.

– Понятно. Один потерявший разум хочет помочь другому потерявшему разум, – тихо сказала Мила и отвернулась к стенке. – Уходи! Я устала и хочу спать.

Алексей поднялся и постоял немного, ожидая, что она повернется, – разговор ведь не окончен, и его предложение о сотрудничестве повисло в воздухе. Но девушка даже не шелохнулась. Может, уснула? Не прощаясь, он тихо вышел из комнаты.

Мила тупо и безучастно глядела в угол – на паука, который прятался в собственной паутине. «Тихонечко сидит, паучок-старичок. Добычу свою ждет: маленькую, вкусненькую мушку. А мушка – это я, – думала она. – А вот кто ты, паучок-старичок? И почему – старичок? Потому что в рифму? Или потому, что подсознание сработало!» – засыпая, сделала неожиданный вывод Мила и погрузилась в глубокий и беспокойный сон: ее нервная система снова дала сбой и требовала отдыха.

Алексей сидел во дворе на завалинке, любовался чистым небом, усыпанным мириадами звезд, и оценивал ситуацию, в которую неожиданно вляпался. По-другому и не скажешь. Ему до боли жалко эту хрупкую и потерявшую рассудок девушку. Но еще больше жаль ее старенькую бабушку. Вот и пришлось пустить в ход все свое красноречие, лишь бы девушка успокоилась и не погубила ни себя, ни самую добрую старушку, какую ему доводилось когда-либо встречать.

Он прекрасно осознавал, что малое безумство порождает еще большее, а одна беда цепляется за другую. И если вовремя не остановить этот поток истерик, который несется с горы вниз, накручивая на себя новые пласты припадков и грозя все уничтожить на своем пути, поправить хоть что-то уже будет невозможно.

«Говорят, время лечит, – размышлял Алексей. – Врут. Время не лечит. Лечить может только любовь. А время лишь разрушает ситуацию и создает иллюзию излечения. И все когда-то совершенное нами незримо присутствует рядом, так как для него нет срока давности. Оно никуда не уходит, но меняется вместе с нами. Может, девушке удастся измениться и ее здоровье поправится? Тогда придется потакать ей во всем… Почему, собственно, потакать? Этого еще не хватало! Назвалась груздем – полезай в кузов. Нарекла себя Милой Миланской – пожинай плоды своей дикой популярности. Вот только ей немного не повезло со мной: я не являюсь ее фанатом».

Алексей прекрасно понимал, что добровольно берет на себя ответственность за эту не совсем здоровую девушку. А справится ли? Имеет ли право вмешиваться в чью-то судьбу? Но поступить по-другому как-то не получается. Не может он пройти мимо, если в состоянии помочь. А в состоянии ли? Не слишком ли много он воображает о своих возможностях? Ведь все, к чему мы очень серьезно относимся, делает нас зависимыми. Поэтому серьезно относиться можно только к Богу, ко всему остальному – допускается лишь с юмором. А вот страдать и сожалеть не стоит ни о чем. Получится – хорошо, нет – ничего страшного. Его дело продолжать попытки, а что произойдет дальше – решат там, наверху.

Теперь следует убедить ее нацепить личину другого человека. Иначе она своими вымыслами о Миле Миланской не только убьет себя, но и бабушку не пожалеет. Может, согласится? А там, глядишь, и все образуется со временем. «Verum est, quod pro salute fit mendacium» – «Ложь во спасение становится правдой».

Однако для того, чтобы кого-то в чем-то убедить, надо самому в это поверить. В конце концов – что наша жизнь? Игра! Почему бы не поиграть, если игра стоит свеч, если она сделает хотя бы одного человека счастливым или, по крайней мере, сохранит ему жизнь? Вернее – ей, Люсеньке.

Не совсем счастливая взрослая девушка с умом ребенка, а дети часто выдумывают свой мир, где им хорошо. Если бы люди были счастливы в той реальности, в которой живут, они бы пытались устроиться здесь и сейчас. Ее правильное восприятие существующей действительности под действием какой-то стрессовой ситуации дало сбой. Ей страшно и неуютно, поэтому она придумала свой удивительный и прекрасный, счастливый и безоблачный мир, в котором чувствует себя любимой, защищенной. И когда у нее пытаются отобрать придуманную жизнь, она всеми силами стремится защитить ее от разрушения.

Но почему она так зациклилась именно на образе Милы Миланской? Неужели только потому, что они похожи? Да мало ли на свете внешне схожих людей, никто же из-за этого с ума не сходит. А может, все-таки сходит? Они и в самом деле поразительно похожи. Каждый день лицезреть свои фотографии в модном журнале и видеть себя, словно в зеркале, – испытание не для всякого смертного. Так, пожалуй, не только у ненормального, но и здорового крышу снесет.

Из дома вышла старушка, присела рядом с Алексеем.

– Не спится? Вот и мне тоже. Алешенька, ты мне поможешь баньку истопить? Мучается она очень. Нужно снова Люсеньку полечить. Я ее бульончиком напоила, а туда настоя травок сонных подлила, чтобы она спала крепко. Прощупала ее всю: живого места ведь на ней нет, так расшиблась, сердечная. Хорошо еще, что без переломов обошлось. Пока лечу, она спать будет, чтоб не мешала. А ты мне поможешь. Может, и сам выучишься, как надо лечить. Вдруг когда-нибудь пригодится. Никогда ведь не знаешь, как оно в жизни обернется.

– Вы думаете, лечение поможет?

– А-то как же, конечно, поможет! И не думаю я, а знаю точно. Боль у нее пройдет, она снова жить захочет. А как жить захочет, мы с тобой ее уговорим-умаслим, чтобы она эту Милу Миланскую больше не вспоминала.

– Разве это возможно?

– На свете все возможно. Даже мысли ее дурные стереть.

– Каким образом – гипнозом, что ли?

– Нет. Травы специальные есть и заговоры целительные, которые память удаляют. Человек просыпается и начинает жить с чистого листа, как будто только что родился.

– И вы собираетесь сейчас это с ней проделать?! – поразился Алексей.

– Что ты так испугался-то? Не собираюсь я делать это именно сейчас. У нее пока все нормально. Только немного подлечить, и ум обратно на место станет. Сначала сама полечу, а там и к Святому озеру с ней сходим, чтобы Люсенька очистилась душой и телом. Я от нее ни за что не отступлюсь. А если уж ничего не поможет, то придется пойти на крайние меры, иначе она сама себя погубит. Не в сумасшедший же дом ее определять, в самом-то деле. Работала я там как-то, по молодости еще. И скажу тебе прямо: не приведи господи там когда-нибудь оказаться! Несколько лет за ними наблюдала, только ни одного вылечившегося так и не увидела. Даже наоборот.

– Что – наоборот?

– А то, что врачи через какое-то время сами становились похожими на своих пациентов, отличались разве что одеждой. Сумасшедший – это ведь кто? Это человек, у которого любовь заслонена бесконечными желаниями. Такого человека мучают всякие страсти, он очень ревнивый, завистливый, обидчивый. Поэтому психически больному священник частенько гораздо нужнее бывает, чем врач. Сознание этого человека ясное, а вот душа его сошла с ума.

– Значит, будете лечить Люсеньку?

– Нет, Алешенька. Не я буду лечить Люсеньку, а мы с тобой вместе будем ее лечить. Пойдем, касатик. Буду тебе передавать знахарские премудрости. Знания за плечами не носить. Глядишь и пригодятся.