Поцелуй обмана

Глава шестая

Продержав нас взаперти три дня, Берди, наконец, ослабила хватку, поверив, что мы не солгали. Погони за нами не было. Ей необходимо заботиться о постоялом дворе, повторяла Берди, так что неприятности с властями ей не нужны – хотя я не могла себе представить, чтобы в такой глуши, как Терравин, кто-то мог обратить на нас внимание. Постепенно она давала нам все больше свободы, позволяя делать короткие вылазки – за корицей в лавку пряностей, на базар за бечевкой, на мыловарню за мылом для постояльцев.

У меня до сих пор оставались споротые со свадебной накидки камни, и я могла оплатить ими лучший номер на постоялом дворе, но стать здесь гостьей мне хотелось меньше всего. Я рвалась к обычной жизни, хотела участвовать во всем наравне с другими, а не быть чужачкой, торгующей своим прошлым. Драгоценности, завернутые в узелок, лежали в комнатушке, куда нас поселили.

Прогулки по центру Терравина напоминали мне о беззаботных деньках, когда мы с братьями носились по улицам Сивики, хохоча, дурачась и радуясь жизни – пока родители не приняли решение ограничить мою свободу. Теперь по улицам шли мы с Паулиной. Мы с ней сблизились еще сильнее. Она стала мне сестрой, которой у меня никогда прежде не было. Мы могли позволить себе то, что протокол в Сивике решительно не одобрил бы.

Паулина без устали рассказывала мне о своем Микаэле, и мне все сильнее хотелось, чтобы их любовь преодолела расстояние и время, разделяющие ее и Микаэля. Когда она снова и снова говорила, что любимый найдет ее, я охотно верила. Ее сияющие глаза каким-то образом убеждали меня в преданности ее избранника, к тому же, без всякого сомнения, Паулина была достойна самой верной любви. А достойна ли я?

– Он был первым, с кем ты целовалась? – спросила я.

– А кто сказал, что мы целовались? – лукаво прищурилась Паулина. Мы дружно рассмеялись. Девицам при дворе короля не сошло бы с рук такое неподобающее поведение.

– Ну хорошо, а если бы вы целовались, как ты думаешь, на что похожи поцелуи?

– О, они, должно быть, слаще меда… – Паулина стала обмахиваться, словно воспоминания вскружили ей голову. – Да, мне кажется, это было бы очень, очень приятно, если бы я его поцеловала.

Я вздохнула.

– Что за вздохи? Уж ты-то все знаешь о поцелуях, Лия. Ты целовалась с половиной мальчиков в округе.

Я только руками всплеснула.

– Это не считается, Паулина! Мне тогда было тринадцать лет. И мы просто-напросто играли. А как только до мальчиков дошло, что приближаться к королевской дочери небезопасно, ко мне больше ни один не подошел. Так что я уже давным-давно одна.

– А как же Чарльз? Прошлым летом он вертел за тобой головой, как подсолнух. Глаз с тебя не сводил.

Я мотнула головой.

– Только смотрел. А когда я приперла его к стене на последнем празднике урожая, он дал стрекача, как испуганный кролик. Очевидно, его мама и папа предупредили, чтобы не смел ко мне приближаться.

– С тобой, оказывается, опасно иметь дело? – поддразнила Паулина.

– Еще как, – в тон ответила я и потрогала кинжал, спрятанный под корсажем.

Паулина хмыкнула.

– Видимо, Чарльз испугался, что из-за поцелуя украдкой ты втянешь его в дворцовый переворот, как тогда.

Надо же – я уже успела позабыть о своем коротком мятеже – уж очень быстро его подавили. Когда лорд-канцлер и придворный книжник решили добавить всем школьникам в Сивике дополнительный час ежедневно на изучение Священного писания, я взбунтовалась. Мы и так уже мучались по два часа в неделю, зазубривая бессвязные отрывки, не имевшие для нас никакого смысла. О дополнительном часе ежедневно, на мой взгляд, не могло быть и речи. В мои четырнадцать лет, мне было чем заняться – и, как оказалось, многие придерживались того же мнения. У меня были сторонники! Я возглавила восстание, притащила всех бунтовщиков в Зал церемоний и прервала важное заседание кабинета министров, на которое в тот день собрались лорды со всего королевства. Я потребовала отмены решения, пригрозив, что иначе мы вообще не станем ходить в школу. Возможно, заявила я, мы сделаем даже кое-что похуже.

Отца и вице-регента все это поначалу лишь повеселило, зато лорд-канцлер и королевский книжник пришли в неистовство. Я ловила на себе их негодующие взгляды. Когда отец отсмеялся, меня на месяц заперли в моей спальне, прочие повстанцы-школяры тоже были наказаны, хотя и не так строго. Мой бунт был подавлен в самом зародыше, решение отменено не было, но мою отчаянную дерзость долго еще обсуждали шепотом. Одни называли меня бесстрашной, другие глупой. Так или иначе, многие министры с той поры поглядывали на меня с опаской, а значит, месяц заточения в комнате окупил себя в полной мере. Приблизительно тогда каждый мой шаг стали жестко контролировать. Мать долгими часами обучала меня царственным манерам и придворному этикету.

– Бедняжка Чарльз. Твой отец и правда с ним что-нибудь сотворил бы, даже за один поцелуй?

Я пожала плечами. Этого никто не мог знать. Но репутация короля была достаточно устрашающей, чтобы все мальчики держались от меня на безопасном расстоянии.

– Не огорчайся. Придет и твое время, – уверила Паулина.

Да. Придет. Я улыбнулась. Теперь я сама была хозяйкой своей судьбы – я, а не клочок бумаги, обручивший меня с морщинистым принцем. Я, наконец, освободилась от всего этого. Я ускорила шаг, размахивая корзиной с сырами. На сей раз я вздохнула с удовлетворением. Сейчас больше чем когда-либо, я была уверена, что правильно поступила, совершив побег.

До самого постоялого двора мы шли в тишине, каждая размышляла о своем – нам было так же хорошо молчать вместе, как и болтать друг с другом. Донесшиеся издалека звуки поминовения застали меня врасплох – странно было слышать молитву утром, но, может быть, в Терравине свои традиции. Паулина же так погрузилась в свои мысли, что, казалось, ничего не слышала.

Сдавшись под натиском наших уговоров, Берди, наконец, стала поручать нам и другую работу помимо вылазок за покупками. Я старалась изо всех сил, не желая прослыть бесполезной неумехой и белоручкой, хотя, говоря по правде, на кухне от меня было мало толку. В цитадели меня близко не подпускали к буфетной, не позволяли дотронуться даже до овощечистки. Я в жизни не крошила лук, но понадеялась на то, что сноровка в обращении с кинжалом поможет мне справиться с таким простым заданием.

Однако я ошибалась.

Спасибо еще, что никто не поднял меня на смех, когда скользкая белая луковица пулей пролетела через всю кухню и ударила Берди пониже спины. Та, не моргнув глазом, подняла снаряд с пола, ополоснула в корыте и перебросила мне. Мне удалось одной рукой поймать и удержать предательницу, удостоившись кивка от Берди, который принес мне огромную радость (в чем я никому не призналась).

У Берди все было устроено просто, без каких-либо излишеств, и вскоре после резки овощей нам доверили прибираться в комнатах для гостей. Всего комнат было шесть, не считая нашего домика с протекающей крышей и бани для постояльцев.

По утрам Паулина и я подметали и мыли полы в незанятых комнатах, взбивали тощие матрасы, расстилали на прикроватных столиках чистые салфетки, а под конец раскладывали веточки пижмы на подоконниках и матрасах, чтобы отпугнуть насекомых и паразитов – особенно тех, кто прибывал сюда вместе с путниками. Номера были обставлены просто, но уютно, запах пижмы радовал, а поскольку комнаты обычно не пустовали, работа занимала всего несколько минут. Однажды Паулина засмотрелась на то, с каким рвением я исполняю свои нехитрые обязанности. «Вот бы тебя допустили к этой работе дома, в цитадели. Там всегда было много немытых полов».

Как мне хотелось, чтобы мне позволили выбирать, чем заняться. Как я жаждала, чтобы родители поняли: меня замучили бесконечные уроки того, что, по их мнению, подобало знать дочери короля, а у меня совсем другие интересы. Попытки обучить меня кружевоплетению неизменно заканчивались беспорядочно перепутанными нитями, не годящимися даже для рыбной ловли, и тетушка Клорис обвиняла меня в том, что я нарочно отвлекаюсь. А когда я признавала ее правоту, это бесило ее еще сильнее. Признаюсь, это искусство даже могло бы заинтересовать меня, если бы его преподавали мне не насильно. Казалось, никого не интересуют мои наклонности или способности. Я чувствовала себя куском сыра, который засунули в дальний угол покрываться плесенью.

Кратковременные компромиссы только сильнее раздражали меня. Помню, как мать, обратив внимание на мою склонность к языкам, предложила мне поднатаскать в диалектах Морригана братьев и нескольких младших кадетов. Некоторые из этих диалектов особо сложны, это почти самостоятельные языки, так мало у них сходства с наречием, на котором говорят у нас в Сивике. Но даже этой небольшой поблажке вскоре положил конец королевский книжник, после того, как в один прекрасный день я поправила его ошибку в диалекте горной провинции Сиенсы. Книжник заявил королеве, что он и его помощники лучше меня справятся с преподаванием. Может, хоть здесь, на постоялом дворе, я найду применение своим способностям, разговаривая с приехавшими издалека постояльцами на их языках.

С мытьем пола и уборкой я справлялась легко, а вот другие работы давались с трудом. В цитадели я видела, как служанки легко, одной рукой вращают стиральные барабаны. Первая попытка – и мне прямо в лицо плеснула грязная мыльная вода, потому что я забыла закрепить защелку. Паулина изо всех сил старалась удержаться от смеха. Развешивать белье на просушку оказалось не проще, чем стирать. Когда я развесила полную корзину простыней и отошла, чтобы полюбоваться своей работой, налетевший ветер сорвал их с веревки, а деревянные прищепки испуганными кузнечиками разлетелись во все стороны. Каждый день работы по хозяйству приносил новую боль в новых местах – болели то плечи, то икры, даже кисти рук, непривычные к выкручиванию, отбиванию, отжиму. Простая жизнь в маленьком городке оказалась совсем не так проста, как я представляла, но я была полна решимости научиться всему. Если жизнь при дворе и научила чему-то меня нужному, так это выносливости.

Вечерами работы было особенно много, таверна была полна горожан, постояльцев, рыбаков, пришедших отдохнуть и скоротать время с друзьями. Их ждала похлебка или жаркое, веселый смех, а иной раз острое словцо Берди, над которым дружно хохотала вся таверна. Главным, что привлекало гостей, была простая, но вкусная и сытная еда. Летом число постояльцев всегда увеличивалось, а поскольку приближался ежегодный Праздник Избавления, народу в городке было вдвое больше обычного. Уступив настойчивым просьбам Гвинет, Берди признала, наконец, что и в обеденном зале лишние руки не помешают.

В первый вечер нам с Паулиной доверили обслуживать по одному столу, хотя Гвинет справлялась одна с дюжиной. На нее было любо-дорого смотреть. Думаю, она была ненамного старше нас, но распоряжалась в обеденном зале так, словно всю жизнь только тем и занималась. С молодыми она шутила и флиртовала, подмигивала и хохотала, а потом, повернувшись к нам, выразительно закатывала глаза. К людям постарше, в добротном платье, у которых кое-что звенело в кошельках, она относилась почтительнее, но и их ухаживаний явно не принимала всерьез. Она просто делала свою работу и делала ее хорошо.

Посетителей Гвинет оценивала мгновенно, как только они показывались в дверях. Это ее развлекало, и она с радостью втянула нас в эту игру. «Вот этот, – шептала она, показывая на коренастого мужчину, появившегося в дверях, – мясник, или я ничего не понимаю. У них у всех усы, представляете? И толстое брюхо от доброй кормежки. Но главное – это руки. У мясников руки, как свиные рульки, но ухоженные и ногти всегда аккуратно подстрижены». А потом добавляла игриво: «Нелюдимые они, но платят щедро». И она удовлетворенно хмыкала, что так ловко его раскусила. «Наверное, собрался покупать свинью. Закажет одно светлое пиво, без закуски».

Когда «мясник» в самом деле заказывал только пиво, мы с Паулиной начинали восторженно хихикать. Я понимала, что мы могли бы многому, очень многому научиться у Гвинет. Я исподтишка следила за ее движениями, за тем, как она переговаривается с гостями, как смеется. И, конечно, внимательно приглядывалась к тому, как она кокетничает и флиртует.