3

Тревожный звонок Лиза услышала через день. Она как раз пришла домой после суток и только успела прилечь. И тут позвонила Галина, старшая их отделения.

– Але! – буркнула уставшая Лиза в трубку, ничуть не желая скрывать, что не рада звонку.

– В глазах твоих немой упрек я вижу, – усмехнулась Галина. – Но звоню не по пустякам. Наоборот, предупредить тебя хочу. А поспать все равно не удастся.

– Удастся! Хоть убейте – не встану!

– Убить не убьем, а вот следователя к тебе послали домой. Нет, ты только не пугайся, с работой это не связано! Он просто приходил к нам в отделение, спрашивал, как тебя можно найти. А связано это как-то с твоей подопечной. Ну помнишь, с той, которая лежала у нас, и вы с ней еще так дружно спелись, что ты и после выписки стала ее навещать?

– С Устиньей Павловной! – У Лизы была всего одна подопечная. – Но она мне не звонила.

– И не позвонит. С ней что-то случилось, поэтому следак к нам и приходил. По его словам, ему соседи про тебя рассказали, что она дружила с медсестрой из больницы. Вот он и пришел узнать, кто ты да что. Мы уж ему дали твои координаты, не обессудь.

– А что могло с ней случиться?! – Из всех новостей Лизу взволновала именно эта. Даже весь сон как рукой сняло!

– А вот он к тебе придет и расскажет. Мы ему объяснили, что ты с суток, но он сказал, что разговор безотлагательный.

– Блин! Ну спасибо, Галюнь, что хоть предупредила! Буду теперь его ждать! Пока!

Не успела Лиза отключиться, как телефон зазвонил снова. Номер был чужой, но, отвечая, она уже знала, кому он принадлежит.

– Летяева Елизавета Андреевна? Здравствуйте! С вами говорит следователь Иванов Александр Григорьевич.

– Здравствуйте. Я вас жду, мне только что звонили с работы. Но вначале всего один вопрос: что там с Устиньей Павловной? Я сейчас же хотела ей позвонить, но вы меня опередили со своим звонком.

– Звонить ей нет смысла. А обо всем остальном не по телефону, если не возражаете. Ваш сорок третий дом – это же тот, что у реки?

– Да-да! И приходите поскорее, прошу вас! Я очень волнуюсь…

– Скоро буду! – следователь дал отбой.

Лиза взглянула на замолчавшую трубку.

Что там, в самом деле, могло случиться? И почему Устинье Павловне не надо звонить? Что она, неужели в больнице? Все-таки слишком перенервничала позавчера?

Отстоявшая целую смену и невыспавшаяся, Лиза почувствовала, что ее тоже начинает потряхивать нервная дрожь.

Не зная, чем себя занять в ожидании, она вышла пока на балкон.

Не закрывая балконные двери, чтобы не пропустить домофонный звонок, навалилась грудью на перила, глядя на раскинувшийся под балконом пейзаж. Он всегда действовал на Лизу умиротворяюще, это было проверено не раз, после особенно напряженных смен.

Ее дом был расположен весьма своеобразно: если встать лицом к фасаду, то по левую руку, метрах всего в тридцати, несла свои могучие воды река. А с тыльной стороны, куда выходил балкон, было озеро не озеро, а, скорее, заводь, потому что одной своей стороной она вплотную примыкала к речному потоку. Только размеры у этого водоема были куда масштабнее, чем у обычной заводи. Нет, скорее, это было все-таки озеро, на котором в ветреную погоду даже волны поднимались и плескали о берег.

Лиза любила смотреть, как они накатывают на сушу, чтобы потом отхлынуть назад и встретиться со своими последовательницами, только-только спешащими к берегу, и ненадолго сбиться с ними этаким кипящим ключом.

Ей с ее балкона это было прекрасно видно, ведь озеро расстилалось прямо перед окнами, так что при сильном ветре и соответствующем направлении, бывало, даже брызги долетали до самых перил. А в хорошую погоду на нем можно было увидеть лодки с рыбаками, вот как сегодня. Летом в нем даже купались, только не с придомовой стороны, а с правого берега, там, где был оборудован пляж и раскинулся парк. Настоящий, не такой, как у Устиньи Павловны.

Женщина несколько раз приезжала к Лизе в гости и была очарована ее жильем. Двумя просторными комнатами, обширным балконом вдоль всей квартиры, даже с парой колонн, но главное – парком и озером. И в скором времени, как еще немного потеплеет, снова хотела приехать. Только вот когда теперь соберется? И что с ней вообще случилось такое, после чего следователю пришлось разыскивать Лизу через соседей и работу? Уж не инсульт ли?!

Лиза все еще ломала над этим голову, когда наконец-то раздался долгожданный звонок в дверь. Она метнулась в прихожую, нажала кнопку домофона, открыла дверь и буквально втащила внутрь появившегося на лестнице мужчину, раскрывшего перед ней свои «корочки»:

– Еще раз здравствуйте! Входите, входите! Сумели вы меня, так сказать, взбодрить с утреца! Рассказывайте, что там случилось!? И почему не надо звонить?! Кофе хотите?

– От кофе бы не отказался, при условии, что это не помешает нашему разговору. Он у нас с вами очень серьезный, – под Лизиным натиском следователь прошел на ее просторную кухню, совмещающую в себе также функции столовой, сел в кресло, пристроил на столе свой планшет.

Лиза, привыкшая действовать оперативно, уже плеснула в кофеварку воды, сыпанула кофе. И развернулась к следователю:

– Ответьте уже на мой вопрос, наконец! Что там с Устиньей Павловной? Я вся извелась, пока вас ждала!

– И было из-за чего, – Иванов взглянул на нее так мрачно и серьезно, что Лиза, кажется, все поняла даже прежде, чем он ей сообщил. – Ваша Устинья Павловна умерла.

Лиза отступила на шаг назад, оперлась спиной о подоконник, пытаясь осознать то, что она услышала. Потом глухо спросила:

– Как это случилось? Не позавчера ли? – И, потрясенная страшной догадкой, выдохнула: – Господи, ну почему я к ней не зашла?!

– Елизавета, вы задаете мне сразу столько вопросов, что я не успеваю вам отвечать. Сядьте лучше, кофе я выключу сам. И давайте возьму на себя ведение нашей беседы.

– Валяйте, – Лиза села, вытянула салфетку из салфетницы и уткнулась в нее носом, который, к ее досаде, вечно намокал у нее прежде глаз. – Но все-таки это, наверное, я виновата в том, что случилось. Что я ушла, бросив ее у подъезда.

– Елизавета, давайте вы мне расскажете все, что было позавчера, хорошо? Я знаю, что вы с ней виделись, соседи успели вас заметить в тот день во дворе. Мне нужны все детали вашей встречи, вплоть до последней мелочи. А я потом выложу вам факты и свои соображения по этому поводу.

– Сейчас… С мыслями соберусь… – К этому Лизе, учитывая ее непростую профессию, было не привыкать.

Справилась с первой реакцией на страшную новость и сосредоточилась, пытаясь вспомнить все до мельчайших деталей. А в процессе рассказа даже кофе выключила все-таки сама и налила по чашечке себе и своему гостю. Только свой пить не смогла, а просто держала во время беседы чашку в руках, согревая вдруг отчего-то заледеневшие ладони.

– … Она сказала, что с ней все хорошо, а я поверила ей и ушла, – закончила Лиза свой рассказ. – А ведь какой-то внутренний голос подсказывал мне, что нужно было хотя бы довести ее до квартиры!

– Елизавета, хватит вам себя казнить. Проводили бы вы ее или нет, это бы мало что изменило. Потому что причиной ее смерти стало отравление. Характер принятого ею яда был таков, что шансов у нее не было. Вот поэтому я и здесь: расследую преступление! Преступление, понимаете? А не несчастный случай. Так вот, по данным экспертизы, яд она приняла добровольно, через рот, но он не был смешан с пищей. И произошло это где-то часа за два до смерти.

– То есть все случилось в парке?! – сразу сообразила Лиза. – Но если вы намекаете, что я могла ей что-то подсунуть…

– Признаюсь, поначалу у меня была и такая мысль. Но я отказался от нее после экспертиз, сопоставленных с теми показаниями, которые получил от свидетелей, оказавшихся в парке в тот момент, когда вы вдвоем нашли свою собачку… Она, кстати, тоже мертва. Скончалась на руках у хозяйки. Та, видя, что ее любимице становится плохо, вызвала ветеринара. Он-то, приехав на вызов, и понял, что помощь нужна самой хозяйке, состояние которой ухудшалось на глазах, а собачка к тому времени уже умерла. Ветврач вызвал «Скорую», однако спасти вашу Устинью Павловну врачи не смогли. Она скончалась вскоре после того, как ее привезли в больницу, в реанимации. На первый взгляд – от сердечного приступа. Но результаты вскрытия насторожили патологоанатома, и он передал дело в Следственный комитет. Тут выяснилось, что и собачкина смерть выглядит очень подозрительно, совпадая с хозяйкиной по времени и внешним признакам. Собачку тоже подвергли вскрытию. А после того, как была выявлена идентичность внутренних поражений, была назначена уже токсикологическая экспертиза. И вот я здесь, еще даже не дожидаясь ее окончательных результатов. Ведь и по предварительным данным, и даже по косвенным признакам уже ясно, что женщину с собачкой отравили, а вы стали главной свидетельницей этого преступления.

– Свидетельницей… – Лиза прикрыла глаза, вспоминая, как счастливая собачка кинулась на руки к не менее счастливой хозяйке. А потом начала лизать ее прямо в губы! Лиза встрепенулась:

– А ведь я знаю, как яд попал к Устинье Павловне! Туська в кустах все-таки чего-то нажралась! И со своим этим языком… – Лиза передернулась от отвращения. – Я никогда не понимала, как Устинья Павловна может любить эти «поцелуи»!

– Насчет пути попадания яда в организм погибшей я с вами согласен. Да, он оказался в желудке женщины без всяких примесей, а в ротовой полости собаки, судя по поражению тканей, его было больше, чем в собачьем желудке, так что вывод напрашивается сам собой: она не глотала его. Скорее всего, кто-то просто запихнул отраву ей в рот, где она быстро начала растворяться. И почти сразу этот концентрат попал на хозяйкины губы. Но вот что собачка могла его случайно найти – это исключено. Сама экспертиза яда еще не закончена, но по симптомам и поражениям внутренних органов специалисты дали предварительное заключение, что яд был использован очень редкий. И главное, в тех немногих лабораториях, где с ним работают, каждая его крупинка строго учтена. Вы-то ведь знаете, что такое учет ядовитых веществ?

– Еще бы. – С ядами Лиза дел не имела, но в отделении имела допуск к работе с наркотиками и с процессом их приема-передачи была знакома не понаслышке.

– Так вот, подобное вещество никак не могло случайно попасть на клумбу городского парка. Это исключено!

– Да какая там клумба! – вздохнула Лиза. – Смех один! А вот в кустах кто-то сидел! Если бы листва на них не была такой еще нежной, я бы этого не заметила! Но сквозь молодую зелень отчетливо виднелся темный силуэт! Возможно, взрослого человека.

– Вот об этом, пожалуйста, поподробнее.

– Хотелось бы, – вздохнула Лиза. – Да только… – и рассказала следователю, что остановило ее на полпути к тем самым подробностям. – Так что вам известно уже действительно все, мне нечего добавить, и я ни в чем не могу быть уверена. Мне лишь показалось, что это мужчина в темной одежде и трикотажной спортивной шапочке.

– В этом вы не ошиблись. Люди, тоже пришедшие в парк погулять, молодая пара с ребенком, заметили, как сразу после вашего ухода из кустов выбрался мужчина, одетый именно так. Но они, как и вы, посчитали, что он присел там, так сказать, по нужде, поэтому сочли за лучшее отвернуться.

– Да… – Лиза тяжело вздохнула. – Если бы я только могла предположить, чем это все обернется! Вы считаете, что это он мог запихнуть яд Туське в рот? Ну да, больше просто некому! А ведь он был буквально у меня перед носом! Мне стоило лишь раздвинуть эти злополучные кусты! Ну почему я этого не сделала, а?.. Постойте! – Она вдруг осознала еще одну деталь. – Но ведь Туське этот яд могли сунуть и не случайно! Не какой-нибудь там придурковатый догхантер! А кто-то, кто нацелился именно на саму Устинью Павловну!

– Вы только сейчас об этом подумали? А у меня вот, как только я узнал, что за яд использовался в преступлении, эта версия сразу же стала основной. Способ убийства, надо сказать, выбран почти гениально! Убийца совершает свое черное дело прямо средь бела дня, в довольно людном месте, и никто при этом не может понять, что на самом деле видит самое настоящее преступление! Ни вы, ни та пара, ни еще несколько человек, тоже в тот момент гулявших по парку! С трудом, при помощи участкового, но мне удалось их отыскать, ведь в этом маленьком парке гуляют в основном только местные, жители дома. И ни один из них не заподозрил неладное! Единственной ошибкой преступника был выбор этого самого яда! Создается впечатление, что он знал, как действует это вещество, но понятия не имел о том, насколько оно редкое и как строго хранится. Ума не приложу, где он мог его взять?! Еще вчера наши сотрудники начали проводить проверки в лабораториях города, но сомневаюсь, что это хоть что-то нам даст.

– Да, если яд и добыли, то явно не в госучреждениях. Но ведь не секрет, что нынче все покупается, даже колбу с ураном можно достать при желании, через интернет. Главное знать, что искать. А еще, если кто-то покушался именно на Устинью Павловну, то он не только в ядах должен был разбираться, но еще должен был быть хоть немного знаком и с ней тоже. С ее основными привычками. Должен был знать, например, о том, что она любит облизываться со своей собачонкой, иначе вся его затея гроша бы не стоила.

– Естественно, если человек покушается на жизнь другого человека, то у него на это должны быть причины, и, следовательно, он его должен знать.

– Да, в самом деле, – согласилась Лиза. – Это у меня после суток просто голова не работает. Но желать смерти Устинье Павловне? Кто это мог быть? И за что?

– Вот тут мы как раз подходим ко второму вопросу, который я собирался вам сегодня задать. Вы с ней общались около трех лет. И поскольку она, по словам соседей, человек весьма и весьма замкнутый, отчего-то впустила вас в свою жизнь, то вы, наверное, лучше кого бы то ни было сейчас могли бы мне сами на это ответить.

– Знаете, со мной она тоже была не слишком-то откровенна, просто по натуре была такой. Да и я не из тех, кто в душу людям любит лезть без приглашения. Одно могу сказать: с родственниками у нее все было непросто. Племянника она терпеть не может… не могла. За те три недели, что она лежала у нас в больнице, он навестил ее всего один раз, в самом начале, да и то она его выгнала: разругались. После чего, собственно, я и взялась ей помогать, сперва просто из сочувствия и только с покупками, потому что больше к ней никто не приходил. Сестра Устиньи Павловны, мать того самого племянника, давно умерла от какой-то онкологии. Единственный сын Устиньи Павловны был промышленным альпинистом и тоже погиб, много лет назад, при проведении каких-то высотных работ. Невестка вскоре после этого загуляла, бросила их сына, Ярослава, на бабушку, и ушла из дома. Насколько я знаю, больше они с Устиньей Павловной никогда не общались. Так что своего внука бабушка вырастила сама, лет, наверное, с пяти. И, судя по ее рассказам, вырос он очень неплохим человеком, но все же осужден сейчас за причинение тяжкого вреда здоровью. Однако его можно понять: его девушку изнасиловали трое подонков, и он им всем отомстил. Но это вы, наверное, и сами должны знать не хуже меня.

– Нет, не знал. Я ведь не могу помнить все дела, какие когда-либо велись в нашем отделе. Тем более те, которые я лично не вел. Так что, как видите, вы уже сумели мне помочь. Давайте еще попробуем. По вашим словам, у женщины было всего двое ныне здравствующих родственников, так? Племянник и внук?

– Получается, так. По крайней мере, больше я ни о ком от нее не слышала.

– Ладно, этот вопрос я попытаюсь уточнить, подняв архивные данные в паспортном столе. А теперь скажите мне, Елизавета, что вам известно о пресловутой коллекции Устиньи Павловны?

– Тоже, наверное, не больше, чем остальным. Я знаю, что она существует и что стоит баснословных денег. Я видела некоторые из экспонатов, когда Устинья Павловна зачем-то приносила их домой. Она мне доверяла и поэтому приглашала полюбоваться. Целиком же мне коллекцию видеть не доводилось – хранилась она не дома, а в каком-то банке. В каком – точно не скажу, не интересовалась. А что, ее пытались украсть?

– Этого пока не проверяли. Но, на мой взгляд, коллекция может быть единственным мотивом для убийства старой больной женщины. А вы как считаете?

– Пожалуй, да. Других причин я не вижу. Мешать она никому не мешала. На квартиру ее, на «скворечник» этот, вполне могли бы позариться, хоть сама она его и не любила. Но квартира должна быть оформлена юридически, в то время как коллекцию можно просто стащить.

– Из банка? Я думаю, это не так-то просто.

– Как я уже говорила, изредка Устинья Павловна забирала некоторые вещи из коллекции домой на несколько дней. Да даже если из банка… наверное, это сделать все-таки не сложнее, чем нелегально квартиру переоформить, а больше, сами говорите, на Устинью Павловну покушаться было не из-за чего… Кстати, – спохватилась Лиза, – Устинья Павловна ведь серьги мне подарила, на мой юбилей! Из той самой коллекции! Но чтобы вы меня не подозревали в чем-то дурном, сразу скажу: на коробке есть надпись, сделанная ее рукой! Так что…

– Вы мне их не покажете?

– Отчего же нет? – Лиза сбегала в комнату, принесла коробочку. Теперь оставалось только радоваться, что, преподнеся ей такую ценную вещь, Устинья Павловна подтвердила факт дарения надписью на крышке. – Вот, смотрите!

Следователь осмотрел внимательно и серьги, и упаковку. Выяснилось, что в коробочку был вложен еще и какой-то сертификат, под подкладку, отчего Лиза сразу его не заметила.

Мужчина изучил его и спросил:

– Если эта вещь потребуется следствию, вы готовы будете предоставить ее?

– Да, конечно. Честно говоря, я так и не считаю ее своей, и была бы рада вернуть ее Устинье Павловне при первой же возможности, но только так, чтобы ее не обидеть.

– Тогда я дам вам пока такой совет: не храните этот подарок у себя дома. Сдайте в какой-нибудь банк, по примеру прежней хозяйки. И старайтесь никому не говорить о том, что у вас есть. Я не специалист, но и на первый взгляд видно: за такие серьги, за одни только серьги, кто-то может оказаться способен убить.

– Опять мы к этому возвращаемся, – Лиза захлопнула коробочку. – Да зачем тогда такие вещи вообще нужны? Из-за которых рискуешь жизнью? А впрочем… Устинья Павловна не любила племянника и как-то заикнулась мне, что всю коллекцию завещала внуку. Но он ее точно не мог отравить, он же в тюрьме до сих пор. И выйти должен только где-то через год. Так что об убийцах-наследниках можно речь не вести. Только о похитителях.

– Я все это уточню, – следователь закончил строчить протокол, одним глотком допил уже остывшие остатки кофе, протянул планшет Лизе. – Вот, подпишитесь здесь. Только вначале прочтите. Это ваши показания.

Лиза пробежала взглядом по расплывающимся перед глазами строчкам, расписалась под ними. Потом вспомнила еще одну деталь:

– У Устиньи Павловны дома хранился фотокаталог ее коллекции. В нем что-то около двадцати уникальных экспонатов, и его она мне тоже показывала. Всего один раз – я не большой любитель таких безделушек, так что должного восторга не проявила, за что больше не удостаивалась такой чести. – Лиза не сдержала улыбки, вспомнив свои споры с пожилой женщиной о подлинной и относительной ценности тех или иных вещей, теплыми зимними вечерами, за чаем у электрокамина. Потом тяжело вздохнула, осознавая, что ничего этого больше не будет. – Вы найдете его в книжном шкафу, справа, на третьей полке.

– За эту информацию тоже спасибо. Больше вы ничего не хотите мне сообщить?

– Пока нет. Может, позже еще что-нибудь вспомню? Вы бы оставили мне свой номер телефона.

– Да, конечно. Вот, – следователь вырвал из блокнота листочек с номером.

На том они и расстались. Следователь ушел продолжать работать. А Лиза снова вышла на балкон, чувствуя, что в ближайшую пару часов ей точно уже не уснуть, какой бы уставшей она ни пришла после смены.

Вот так бывает: еще позавчера ты общался с человеком и прощался с ним, думая, что совсем ненадолго, а потом выясняется, что больше ты уже никогда его не увидишь! И пусть Лиза по роду своей деятельности уже сталкивалась с такими случаями не раз и не два, но чужие люди – они и есть чужие, а вот Устинья Павловна успела стать для нее своей.

В немалой степени эта яркая, умная и интересная женщина сумела заменить Лизе родителей, живущих почти за пять тысяч верст от нее. Расстояние, на которое много не наездишься. С ними, конечно, еще можно было по скайпу поговорить, но все равно это было не то что живое общение с глазу на глаз, особенно учитывая разницу в часовых поясах. Поэтому Лизе и были так дороги неторопливые и интересные беседы с Устиньей Павловной, в процессе которых можно было и узнать что-нибудь интересное, и хороший совет получить. И вот теперь ничего этого уже не будет! Никогда!

Глядя на катящее свои волны озеро, Лиза шмыгнула носом, потом утерла глаза. Разреветься бы сейчас, отчаянно, в голос, как в детстве, чтобы выплеснуть все за раз! Но постоянно сдерживать свои эмоции уже настолько вошло у нее в привычку, что вот теперь и дать бы себе волю, да уже не получалось, никак.

«Взрослые метаморфозы», как называла это Устинья Павловна.

Лиза снова шмыгнула носом. И еще раз, вспомнив надпись на коробочке с серьгами: «Лизоньке от Устиньи Павловны в День рождения! Теплого тебе семейного очага и большого женского счастья!»

Эта женщина, доживавшая свой век наедине со старой собачкой, понимала Лизу, как никто другой! Этому, наверное, способствовало еще и то, что именно с ней Лиза была всего откровеннее. Не боясь сплетен и подводных камней, в ответ на ее вопросы выкладывала ей о своей жизни все как на духу. А если чего-то и недоговаривала, то лишь потому, что незачем было разжевывать прописные истины этому мудрому человеку.

Мудрость… Устинья Павловна утверждала, что человек приобретает это качество лишь где-то ближе к пятидесяти. Лиза же была уверена, что первый шаг по этой лестнице она сделала еще в двадцать семь, когда отказалась от свадьбы, уйдя буквально из-под венца.

Устинья Павловна качала головой и просила не путать мудрость с обычным жизненным опытом. Но тут Лиза не была готова с ней согласиться. На что ее пожилая собеседница отвечала, что она просто пока толкует это понятие как-то не так, и что это осознание тоже придет к ней только с годами. Ну а пока надо пользоваться тем, что есть, как бы оно ни называлось, и просто жить, преодолевая пороги судьбы. Одним из которых когда-то стала Лизина свадьба. Точнее, ее отмена. После которой Лиза усвоила одну простую истину: если хочешь хорошо узнать человека, с которым ты собираешься жить, вовсе не нужно съедать с ним пуд соли. Достаточно лишь раз просто взглянуть на него во время мальчишника. И тогда все станет на свои места, и ты узришь его истинное лицо, каким бы оно тебе ни виделось до этого.

После Лиза не раз с горечью спрашивала себя: зачем, знакомясь, люди обычно стараются казаться не тем, что они есть? Зачем пытаются выглядеть лучше? Ведь ни один не сможет носить эту маску долго. А когда сорвет ее с себя, все равно ведь все пойдет прахом. Так стоит ли тратить время на этот спектакль и врастать другому человеку в самую душу? Чтобы тебя потом вырывали оттуда, превращая ее в кровавую кашу…

Лиза помотала головой, словно пытаясь вытряхнуть оттуда тягостные воспоминания. О том, как она, по звонку тайного доброжелателя, приехала в тот ресторан, в котором накануне свадьбы расслаблялся с друзьями ее жених. И о том, что она там увидела и услышала.

Конечно, может, он просто куражился, когда кричал собутыльникам, что единственной может быть лишь та баба, которую в данный момент… Может, и тех двух девиц он обжимал просто по пьяной глупости. Но Лиза ни того, ни другого простить ему не смогла. И не была согласна с Устиньей Павловной, сказавшей как-то, что мудрый человек, скорее всего, просто никуда бы не поехал, тогда бы и нечего было прощать, и что отношения строятся годами, так что, возможно, все бы у Лизы еще наладилось, решись она все-таки на семейную жизнь.

Не была согласна, потому что была уверена: нет, не наладилось бы, если уже с самого начала ее несостоявшийся муж позволял себе такие выходки и высказывания. Ведь в лучшую-то сторону меняться всегда сложнее, чем идти на поводу у своих пороков. Для того, чтобы стать лучше, нужно работать над собой и решаться на какие-то жертвы. А был ли вообще на это способен тот человек, которого Лиза увидела в ресторане? Или все повторялось бы снова и снова, особенно после того, как у них появился бы ребенок? Он бы гулял, а она бы сидела дома. Как Вера, одна из ее соседок по подъезду, оставшаяся в одиночестве с малышом на руках. Нелегкая доля! Лиза знала об этом не понаслышке, потому что Веруня, под давлением жизненных обстоятельств, неоднократно просила ее посидеть со своим младенцем. С довольно капризным, надо сказать. Но и у Лизы ребенок вряд ли был бы спокойнее, учитывая, в каких условиях бы им приходилось жить и сколько нервов вытрепывал бы ей Никитушка своими загулами!

– Да провались ты! – в сердцах выдохнула Лиза.

И в самом деле, ударилась в воспоминания, когда и без них хватает неприятностей! Точнее, даже горя.

Когда-то та же Устинья Павловна сказала ей: «Все в жизни можно исправить, непоправима одна только смерть».

С этим Лиза тоже не полностью готова была согласиться.

Вот, например, с Никитой, с бывшим своим женихом, она тоже ничего уже не могла исправить, хоть и были оба живы-здоровы. Или просто не захотела? Он пытался просить у нее прощения, с пьяной неуклюжестью, в тот же вечер, но Лиза его даже слушать не стала. В итоге под утро, поняв, что свадьбе все равно теперь не бывать, он был уже мертвецки пьян. А потом, с большого бодуна, рассорился с Лизой, и вся их великая любовь пошла прахом. И личная жизнь у обоих с тех пор оставляла желать лучшего. Он за прошедшее время уже успел и скоропостижно жениться, и развестись, оставив жену с ребенком. То есть сейчас опять жил один, но при случайных встречах с Лизой не упускал возможности неизменно ее подколоть на тему ее собственного одиночества. А Лиза с тех пор просто разуверилась в мужчинах, больше не позволяя себе сколько-нибудь серьезно увлекаться еще кем-нибудь.

Так было ли возможно все это когда-то исправить? Наверное, все-таки нет. Но можно было хотя бы попытаться, стоило лишь все друг другу простить и очень этого захотеть.

А вот Устинью Павловну уже не воскресить никакими желаниями и усилиями, и даже попыток не может быть, ни одной. Так что, возможно, в главном она была права…

Тут слезы все-таки хлынули у Лизы из глаз, заставив ее убежать с балкона, где ее могли услышать соседи, упасть на диван и уткнуться в подушку.

Умер чужой вроде бы человек, просто знакомая пожилая женщина… Но как же Лизе будет ее не хватать!

Загрузка...