Поцелуй шелки

Глава II

Открыв глаза, я обнаруживаю, что мир приобрел тревожный оттенок фиолетового, который охватывает все, от офицера, застывшего на месте в попытке схватить меня, до его спутницы-сильфиды и двух аристократов, что также неподвижны. Даже мы с Подаксисом стали фиолетовыми. Еще более странным кажется то, что изменилось буквально все: я, мой крабообразный друг, окружающие нас люди, улица и здания. Вся материя теперь состоит из кружащихся, пульсирующих фиолетовых частиц, которые постоянно находятся в движении, несмотря на то, что каждое живое существо застыло. Или почти застыло, поскольку каждый из присутствующих хоть и едва заметно, но все же продолжает двигаться.

Так всегда бывает, когда я исчезаю. Тем не менее я все еще не привыкла к этому и не уверена, что когда-нибудь смогу.

Я бросаюсь к зданию, но вместо того, чтобы нестись со всех ног, будто бы плыву от одной ступеньки к другой, или пробираюсь сквозь плотный песок, или иду вброд по мутной воде. Пусть мои движения плавны, а под ногами твердая почва, но мое тело реагирует не так, как в реальном мире. Все потому, что я не в реальном мире.

Я в Двенадцатом королевстве.

На острове Фейривэй существует одиннадцать королевств, каждое из которых названо в честь какого-либо элемента, времени года или небесного светила. У каждого королевства свой климат, а территория наглядно показывает, почему было выбрано именно такое название. Каждым королевством правят два члена королевской семьи фейри – благой и неблагой. Первый контролирует вопросы повседневной жизни, финансов и отношений между людьми и фейри, в то время как второй защищает природу и поддерживает древние традиции. Однако существует и двенадцатое королевство, в котором нет ни правителя, ни разделения на благих и неблагих. На самом деле, это и королевством-то не назовешь. Это дом Всего Сущего, царство, где зарождается магия фейри. И нет, наносить случайный визит, как я сейчас – ненормально.

В первый раз я попала в Двенадцатое королевство случайно. Это случилось почти год назад, когда я только обосновалась в Звездном королевстве и только начала воровать. Двое патрульных, поймавших меня за кражей часов, отвезли нас с Подаксисом в городскую тюрьму. После того, как они заперли нас в темной камере, я могла думать только о том, как отчаянно хочу принять неблагую форму. Большинство фейри обладают двумя формами, которые они могут выбрать в любой момент. Неблагая – естественная форма фейри, часто животная или эфирная по своей природе, в то время как благая – более человеческая, как та, которую я ношу сейчас. Только я отличаюсь от других. Я шелки – фейри-тюлень. В отличие от почти любого другого вида фейри, шелки для изменения формы нужно нечто большее, чем простое намерение. Чтобы принять благую форму, мы снимаем наши тюленьи шкуры, а чтобы вернуться к неблагой, должны надеть эти шкуры вновь.

Не знаю, почему для нас все так сложно. Все остальные фейри при смене формы отделываются разве что легкой дрожью, а я каждый раз испытываю большие неудобства. Тогда, в тюрьме, я полагала, что разрушила свой план под названием «спрятаться навсегда», и мечтала только о том, чтобы сменить форму, просто прикоснувшись к магии Двенадцатого королевства, как это делают все остальные. Конечно, даже будь у меня под рукой тюленья шкура, это не принесло бы особой пользы. Патрульные должны были скоро вернуться, чтобы заняться мной. Они заставили бы меня раскрыть свою истинную личность, независимо от того, в какой форме я находилась в данный момент. Это, в свою очередь, раскрыло бы мое местоположение человеку, от которого я изо всех сил пыталась скрыться. Однако мое желание принять неблагую форму было вызвано не попыткой спастись, а найти в ней утешение. В ее мехе, жире и всем том, что когда-то ассоциировалось у меня с безопасностью. Я подумала, что, если ничего уже не исправить, мне, по крайней мере, будет комфортно. Поэтому я закрыла глаза и попробовала. Я очень, очень старалась…

И оказалась здесь, вне времени и формы.

В тот раз я сбежала так же, как делаю это сейчас. И, честно говоря, как делала еще примерно полдюжины раз до этого.

Я глубоко дышу. Мои легкие реагируют слишком медленно, наполняясь воздухом, который совсем не похож на воздух. Мое сердце почему-то бьется одновременно и вяло и быстро. Я добираюсь до первой попавшейся двери, к которой меня привела несчастная судьба, и прохожу через нее, даже не потрудившись открыть. Когда вся материя состоит из жужжащих частиц света, в подобных формальностях нет необходимости. Окинув пространство беглым взглядом, я замечаю состоящие из тех же фиолетовых молекул столы и стулья. Должно быть, это ресторан. Я не вижу никаких телесных очертаний, так что заведение, скорее всего, закрыто. Пробираюсь в заднюю часть комнаты, все еще чувствуя, будто мои ноги скованы грязью, и почти дохожу до кухни, когда мое внимание привлекает ближайший, полностью сервированный стол. Мой взгляд останавливается на четырех зубцах и длинной ручке. Вилка. Хотя я способна видеть ее только как силуэт движущегося, жужжащего фиолетового света, зубчатый кончик мне незнаком. Готова поспорить, что это серебро. Будь у меня сейчас настоящий нос, его бы покалывало. Я бросаю взгляд на Подаксиса, все еще прижатого к моей груди. К счастью, он совершенно не осознает, что происходит, иначе точно бы сказал мне не делать того, что я задумала.

– У меня есть еще несколько минут, – говорю я голосом, который звучит слишком ровно для меня. С улыбкой, которая очень медленно расплывается на губах, что совершенно не соответствует моему возбуждению, я пробираюсь к вилке и кладу ее в карман.

Мой желудок сжимается, а давление за веками начинает нарастать.

– Ракушки, – бормочу я. Мой голос снова звучит неправильно в моих ушах. – Думаю, несколько минут истекли.

Твердо глядя вперед, чтобы избежать дальнейших искушений, я выхожу из ресторана и мчусь через кухню. Правда, вместо «мчаться» больше подойдет «ползти». Или «бултыхаться». Бег, который на самом деле не является бегом. Давление в моей голове продолжает нарастать, покалывая каждую фиолетовую частицу, из которой состоит моя плоть, кровь и сухожилия. Мои движения начинают замедляться, ноги кажутся слишком тяжелыми, а ступни слишком толстыми. Но дверь всего в нескольких шагах.

Фиолетовый свет начинает рассеиваться, сквозь него проступают другие цвета. Частицы становятся толще, их жужжание замедляется. Я подхожу к двери и толкаю ее, обнаружив, что она гораздо более прочная, чем та, которую я до этого прошла насквозь. Тем не менее я продолжаю пытаться, отталкивая молекулы, которые когда-то были размером с булавочную головку, а теперь больше похожи на грейпфруты. Мое зрение затуманивается как раз в тот момент, когда рукой я прорываюсь на другую сторону. Собрав оставшиеся силы, я вытаскиваю себя, дюйм за дюймом, вдох за вдохом.

Наконец, я прорываюсь, а мир вокруг возвращается в нормальное русло.

Хватая ртом воздух, я прислоняюсь к стене рядом с дверью ресторана. Никак не могу заставить себя открыть глаза, но тишина в сочетании с затхлым запахом гнили, проникающим в ноздри, наводит на мысль, что я нахожусь в переулке за зданием.

– О, ради любви к ракушкам, – говорит Подаксис. – Ты снова это сделала? Тебе действительно следует научиться себя сдерживать.

Я крепче сжимаю друга и опускаюсь на землю. Слезы текут по щекам, пока я пытаюсь отдышаться.

– Ты же сам говорил, что не хочешь возвращаться в тюрьму, – выдавливаю я из себя. Мое горло горит, а голос такой же слабый, как и конечности. Тело сотрясает внезапный озноб. На то, почему я продолжаю воровать старомодным способом вместо того, чтобы использовать свою странную способность проникать в Двенадцатое королевство, есть веская причина.

В молчании Подаксиса я чувствую его желание отругать меня, но вместо этого друг прижимается ближе и похлопывает меня клешней по плечу.

Проходит несколько минут, прежде чем я прихожу в себя. Удостоверившись, что могу продолжить путь, я открываю клапан своей сумки и позволяю Подаксису забраться внутрь, а затем поднимаюсь на все еще дрожащие ноги. Я осторожно пробираюсь к выходу из переулка, который находится на противоположной стороне от того места, где меня чуть не поймали. Надеюсь, патрульные уже прекратили поиски. Они, наверное, все еще удивляются, как это я умудрилась в мгновение ока исчезнуть. Не обнаружив никаких признаков погони по обе стороны улицы, я жду, пока мимо пройдет группа подвыпивших молодых людей, одетых только в легкие рубашки, и следую за ними, придавая своей походке больше развязности в попытке смешаться с толпой.

Через несколько кварталов я добираюсь до улицы Ориона и отделяюсь от группы. Здесь, вдалеке от потрясающего зрелища, которым является улица Галлей, довольно тихо. Вместо высоких отелей, элегантных театров и показывающих свои таланты уличных артистов здесь расположены всякие диковинки: уникальные галереи, малоизвестные музеи восковых фигур, а также открытые совсем недавно кафе и клубы. Возможно, самым молодым из заведений является театр прозы «Стервятник», который я к тому же называю домом.

Я добираюсь до театра, чей фасад с облупленной черной краской сразу бросается в глаза. По крайней мере, вывеска над дверью новая. На ней свежевыкрашенными красными буквами написано «Проза стервятника» с прислонившимся к букве «А» в слове «проза» одноименным рыжим пернатым в балетной пачке.

Войдя, я нахожу главный зал пустым. На сцене темно, ни одного зажженного огонька. Последнее представление закончилось еще в десять, и все посетители давно ушли, так что необходимости тратить драгоценный свет не осталось. Не то чтобы мы вообще когда-либо тратили электричество впустую.

Вместо этого мы предпочитаем использовать почти архаичное газовое освещение. Даже если электричество легко получить от лей-линий[2] магии фейри, что пересекают остров, его использование все равно стоит больших денег. По словам мистера Таттла, менеджера «Прозы стервятника», театр нуждается еще во многих улучшениях, прежде чем электричество станет приоритетом. Только попробуйте возразить, и он будет продолжать причитать о том, как в его дни зрители испытывали благоговейный трепет не от трюков причудливого освещения, а от невероятной игры актеров.

Так что излишне говорить, что я научилась не спорить с ним о стоимости света.

Я уже преодолеваю половину комнаты, когда до моих ушей доносится чей-то смех. Из-за кулис выходят четыре фигуры, и их лица загораются, когда они замечают меня.

– Перл, – говорит Мартин с сияющей улыбкой. Светловолосый мальчик, полуфейри, подходит ко мне, засунув руки в карманы, и остальные трое – Надя, Клаус и Стэнли – следуют за ним. Мартин сдает карты в клубе на другом конце улицы Ориона, а остальные – такие же жители «Прозы стервятника», как и я. Однако эти трое являются постоянными артистами театра, в то время как я просто воришка, что помогает финансировать их художественные проекты.

Мартин неловко переминается с ноги на ногу и смотрит на меня из-под ресниц. Несколько недель назад мы провели вместе пару ночей. С тех пор он ведет себя все более внимательно, из-за чего я стараюсь не чувствовать себя слишком польщенной. Ему прекрасно известно, что наши отношения не могли долго длиться.

– Приветствую, Мартин, – говорю я, сохраняя официальный тон.

Кажется, его совсем не смущает отсутствие теплоты в моем голосе.

– Мы идем в «Медовый домик». Не хочешь с нами?

«Медовый домик» – это малоизвестный трактир, в котором подают только одну вещь – грушевую медовуху. Там также можно найти вино, экстракт, порошок и несколько других форм галлюциногенных плодов фейри.

Я притворно зеваю.

– Нет, спасибо. Думаю, сегодня я просто лягу спать пораньше. У меня выдался долгий вечерок. – Несмотря на лучшее самочувствие, чем после возвращения из Двенадцатого королевства, ощущение, что вечер действительно тянулся бесконечно. Но разве не все они такие? Так что по большей степени я просто не хочу давать Мартину ложную надежду.

Его лицо вытягивается.

– Ты уверена? – В его глазах я вижу все, что он оставляет невысказанным. Все, что он хочет услышать от меня: что ему следует оставить своих друзей и, возможно, лечь пораньше вместе со мной.

Но я не собираюсь этого говорить. Мне вообще не следовало с ним заигрывать. Романтика и смертельные поцелуи не являются рецептом крепкой пары.

– Уверена. Но все равно желаю вам приятно провести время.

Я отступаю в сторону, но Мартин скользит пальцами по моему предплечью. Выражение его лица становится умоляющим.

– Да ладно тебе…

– Она не обязана идти, если не хочет, – вмешивается Надя, подходя ко мне, и бросает на Мартина многозначительный взгляд, пока тот не отпускает мою руку. Затем она с теплой улыбкой поворачивается ко мне. – Это не значит, что я не хочу, чтобы ты составила нам компанию. И ты тоже, Подаксис.

Я смотрю вниз и вижу, как мой друг выглядывает из сумки. От грибов на его панцире исходит слабое сияние, хотя обычно они вообще не светятся.

– Как-нибудь в другой раз, – говорю я намного более любезным тоном, чем тот, что использовала с Мартином.

– В следующий раз, – говорит она, подмигивая, и направляется к двери. Клаус обнимает Стэнли за плечи и посылает мне воздушный поцелуй, в то время как его товарищ машет мне на прощание. После чего парочка уходит вслед за Надей. Мартин задерживается. Он открывает рот, но прежде, чем успевает произнести хотя бы слово, я протискиваюсь мимо него, чтобы уйти за кулисы. К счастью, он не следует за мной, но мое сердце все равно замирает. Скоро нам придется откровенно поговорить, и я не жду этого разговора с нетерпением.

Я нахожу мистера Таттла в его кабинете – комнате со старым шатким столом и покосившимися шкафами для хранения документов, которая, я почти уверена, когда-то должна была стать кладовкой для швабр. Подаксис вылезает из моей сумки, и я ставлю его на пол. Грибы на его панцире перестали светиться и вернулись к своим обычным розовым, синим, красным и зеленым оттенкам. Мне любопытно, что вызвало этот короткий приступ люминесценции, но пока что у меня есть дела поважнее.

– Что ты сегодня принесла, дорогая Перл? – спрашивает мистер Таттл, не оборачиваясь, чтобы посмотреть на меня. Я бросаю взгляд через его плечо и вижу, как он пересчитывает марки и фишки – валюту Звездного королевства. Мистер Таттл – пожилой джентльмен лет семидесяти и человек в прямом смысле этого слова. Его морщинистая кожа напоминает мне морского слона, а редкие седые волосы – потрепанных ветром чаек, за которыми я обычно наблюдала из своей лагуны.

– Только несколько блестящих вещиц, – говорю я, высыпая содержимое своей сумки на его стол: пара карманных часов, три кошелька с деньгами, браслет, ожерелье и две серьги от разных наборов. Мистер Таттл отодвигает цитриновые марки в сторону и подносит к глазу лупу. Одну за другой, он осматривает каждую находку, одобрительно хмыкая. На этот раз никаких вздохов благоговения, потому что я редко приношу что-то чрезвычайно ценное. В нашей работе это считается хорошей тактикой. Что-нибудь слишком впечатляющее может привлечь к нам нежелательное внимание.

Закончив осмотр, мистер Таттл снова берет в руки ожерелье, украшенный крошечными аметистами большой кулон на медной цепочке.

– Мадам Лилиан это понравится, – говорит он с кривой усмешкой.

Я приподнимаю бровь.

– О, уверена, что так и будет, но не позволяйте ей уговорить вас и в этот раз, мистер Таттл. Последнее ожерелье вы продали ей за половину того, что, как сами сказали, могли бы за него выручить

Он смотрит на меня, и я почти вижу звезды в его глазах.

– Ничего не могу с этим поделать, Перл. Она же волшебница.

Я издаю лающий смешок.

– Она шарлатанка, и вы это знаете.

– Тогда почему я не могу мыслить здраво, когда она рядом?

– Потому что у нее очень эффектное декольте, мистер Таттл.

– По-моему, ничего необычного в ее декольте нет, – бормочет Подаксис у моих ног.

Я поворачиваюсь к своему другу.

– Нет, формы у нее фантастические.

Это чистая правда. Природа одарила мадам Лилиан формами, по размеру превышающими даже голову гренландского тюленя. Чего бы я только ни отдала, чтобы иметь такие же. Или хотя бы часть того восхитительного жира, который у меня есть в форме тюленя. Но сейчас не об этом.

Мистер Таттл вздыхает.

– Так и есть, они фантастические.

Я поворачиваюсь к старику и бросаю на него многозначительный взгляд.

– Теперь вам лучше дать мне обещание. Я же фейри, так что легко могу заставить вас его исполнить. – Я подмигиваю, чтобы показать, что всего лишь шучу. Хотя в мире фейри обещания действительно могут стать обязательством, нарушение которого приведет к ужасным последствиям. Мистер Таттл знает, что я не из тех, кто торгуется.

Он со стоном закатывает глаза.

– Отлично. Я не позволю мадам Лилиан купить это ожерелье меньше, чем за… двадцать пять цитриновых марок.

– Пятьдесят.

– Сорок.

– Отлично. Сорок. И это окончательная цена.

Мистер Таттл усмехается. Происходящее его явно забавляет.

– Ты просто невероятно жестока, Перл.

– Это для вашего же блага. Не говоря уже о благе «Прозы стервятника».

С моими последними словами мистер Таттл поспорить не может. Он несет ответственность за продажу наших так называемых сокровищ местным магазинам и сувенирным лавкам. Все вырученные деньги идут на финансирование театра. Мадам Лилиан – одна из постоянных клиенток мистера Таттла. Эта женщина покупает у нас краденые товары, а затем перепродает их доверчивым туристам под видом защитного амулета или зачарованного браслета, который принесет настоящую любовь. До чего же нелепо. Если мистер Таттл продолжит позволять этой дамочке водить его за нос, «Проза стервятника» никогда не увидит чудес современного электричества.

– Очень хорошо, просто прекрасно. – Со смешком, мистер Таттл вручает мне пять цитриновых марок – оплату ночной работы, – а затем прогоняет меня из кабинета.

Я кладу вырученные деньги в карман и вприпрыжку направляюсь глубже за кулисы.

– Время отправиться в постель? – спрашивает Подаксис, слегка зевая.

– Нет. – Я прохожу мимо узкого коридора, ведущего к спальням, и направляюсь прямо к задней двери, ведущей в переулок. – Мы отправляемся на прогулку.

Подаксис тревожно постукивает клешнями, а его ножки стучат по деревянному полу.

– Но ты сказала Мартину, что… никуда не собираешься.

– Тогда я так и думала, но потом изменила свое мнение. – Я открываю дверь, ведущую в тихую ночь и в место, которое манит меня. Закрыв глаза, пытаюсь представить шум волн и соленые брызги на своей коже. Снова распахнув веки, вижу, что Подаксис наблюдает за мной из тени своего панциря.

– Что?

Он издает ворчливый вздох.

– Для фейри, которая не умеет лгать, ты пугающе хороша в этом.