Поцелуй вампира

Глава 6

— Вам бы не помешало проводить немного больше времени при дворе.

Дженкин поднял взгляд от записей, которые он внимательно читал, и хмуро посмотрел на Малькольма. Долгие часы этих прошедших четырех ночей он провел, отрывая Малькольма от его исследований и дотошно записывая любые упоминания о МакНахтонах, включая несколько старых, темных историй, очень похожих на те, что шепотом рассказывают в деревнях около Кембрана.

Вроде, как в далеком туманном прошлом МакНахтоны нашли способ путешествовать намного дальше от дома, чем могли делать это теперь.

Малькольм чувствовал себя все более непринужденно в присутствии Дженкина, хотя все еще носил на шее тот странный кусок брони. По всей видимости, Малькольм начитался тех многочисленных рассказов о таинственных мужчинах с волчьими глазами, которые, скача на конях по ночам, оставляли позади себя смерть.

— Зачем? Я ведь не могу найти там те ответы, которые ищу? — спросил он.

— Я бы предположил, что мужчинам вашего рода следовало бы научиться больше прислушиваться к тому, что происходит вокруг.

— Что вы имеете в виду?

— Шепоты и слухи, дружок. Шепоты и слухи.

— Подобные вещи всегда циркулировали вокруг МакНахтонов.

— Да, и невнимание к ним привело многих из вашего клана к смерти. Жестокие, ужасные смерти и неосвященные могилы.

— Что вы слышали? — напрягся Дженкин.

— А вы как думаете, а? Вы никогда не показываете ваши прекрасные личики солнцу, вы обладаете неестественной силой, вы…

— Хватит. Я знаю все это, но мне интересно, откуда вы узнаете такие вещи. Вряд ли вы когда-нибудь покидаете этот дом.

Малькольм сел на скамью через стол от Дженкина и скрестил руки.

— Все те, кто приходят сюда в поисках информации о своем клане или о родословной тех, с кем планируют вступить в брак, дают обещание сообщать мне о любых новостях, каких только смогут, неважно — слухах или фактах. Редкий день проходит, чтобы мне не принесли письма или не прибыл посыльный со свитком, скопированной книгой или журналом. И сейчас при дворе есть несколько людей, которые навещают меня время от времени, чтобы рассказать все новости. Да-да, новости вроде тех, что два отъявленных негодяя преследуют мою маленькую кузину Эфрику, или, что отвергнутая женщина решительно настроена заставить вас заползти обратно в ее постель. Та самая женщина, чьё недовольство становится всё сильнее, когда вы в очередной раз пренебрегаете ее приглашением.

Между стараниями сохранять безопасное расстояние между собой и Эфрикой и одержимостью своим исследованием, Дженкин не заметил, что Лаклейн и Томас возобновили преследование девушки. Учитывая, на что были способны эти двое мужчин, Эфрике могла угрожать очень даже реальная опасность. Ее кузина Барбара была хорошей женщиной, но ненадежной защитой.

Лаклейну и Томасу нужно было только уловить момент, чтобы застать Эфрику в одиночестве, и Дженкин не чувствовал уверенности в том, что такая возможность им никогда не представится. Одна мысль о том, что они уже пытались с ней сделать, приводила его в бешенство.

Когда Дженкин увидел, как глаза Малькольма расширились, он понял, что его ярость отразилась на лице. Он приложил все силы, чтобы совладать со своим гневом, явственно видя, что Малькольм, как может, старается укрепить своё мужество. Дженкин подозревал, что только беспокойство этого человека и его привязанность к Эфрике мешали ему сбежать из комнаты.

— Я не думаю, что вам нужно срочно мчаться назад, чтобы снова гонять этих ублюдков по саду.

— Эфрика рассказала вам об этом?

— Нет. В тот день вас заметили. Мой старинный друг увидел, что грозит девушке, и помчался из своей спальни ей на помощь. Он подоспел в сад, когда вы уже спасли ее. По его словам, вы расшвыряли этих мужчин так, будто они ничего не весили.

Это были тревожные новости.

— Это он распускает слухи?

— Нет. Я убедил его, что вы, хоть и худощавый мужчина, обладаете большой силой. Можете выиграть любой турнир по метанию ствола[1], и все такое. Еще отметил, что МакНахтоны зачастую впадают в неистовый гнев, когда угрожают кому-нибудь из их родственников. Объяснил, что лэрд МакНахтон женат на Бриджет. Но он всё же был озадачен, как вам удалось поднять обоих негодяев разом, по одному в каждой руке, и упомянул, что мельком заметил очень встревожившее его выражение вашего лица. — Малькольм кивнул, когда Дженкин выругался. — В конце концов, мне всё-таки удалось заставить его поверить, что это слепой гнев дал вам такую мощь и разве ваш обморок, чуть позже, не показатель того, что вы израсходовали всю вашу силу, чем, может быть, даже причинили себе вред?

— Вы уверены, что он не расскажет эту историю кому-нибудь еще?

— Да, даже если он вспомнит обо всем этом снова и начнет сомневаться в моих умных объяснениях. Я предельно ясно дал понять, что меня не обрадует, если я услышу о таких историях, распространяемых о клане, к которому теперь принадлежит моя любимая кузина. Я не угрожал принять ответные меры, разгласив несколько нелицеприятных историй о его семье, но он понял намек. Важнее вот что — был ли он единственным, кто видел вас в тот день? Он уверен, что только те проходимцы и женщина шепчутся о вас, но остаётся лишь надеяться, что не было больше никого, кто видел вас таким и, следовательно, некому было бы подтвердить распространяемые ими слухи.

Послав очередное проклятье в сторону этой зловещей возможности, Дженкин поспешно закончил работу, которой занимался, когда пришел Малькольм. С того момента, когда он, собрав завершённое, направился вон из комнаты, Малькольм следовал за ним по пятам, очевидно намереваясь накрепко запереть ворота после того, как Дженкин уедет. Дженкин чувствовал, что он уже близок к разгадке нескольких моментов в его родословной, но сохранность тайн МакНахтонов и безопасность Эфрики были для него превыше всего. Он всегда мог щедро заплатить Малькольму, чтобы продолжить работу с документами, зная, что этот человек сбережёт тайны МакНахтонов так же хорошо, как он защищал секреты своего собственного клана. В конце концов, люди, произошедшие от какой-то языческой жрицы, которая, по слухам, являлась оборотнем, с такой же лёгкостью могли быть заклеймены, как демоны или приспешники дьявола, как и любой МакНахтон.

Вернувшись в замок, Дженкин поторопился к своим апартаментам, чтобы спрятать свои исследования и отмыть руки от чернил. Затем он отправился на поиски Эфрики, чувствуя необходимость убедиться собственными глазами, что она невредима и хорошо представляет опасность, которая крадётся по следам её хорошеньких пяток.

В коридоре послышался странный шум, и Дженкин остановился, надеясь, что звук повторится, и он сможет определить точно, откуда он идет и стоит ли ему тащиться к его источнику.

— Проклятые кошки, — пробормотал человек, пробегая мимо Дженкина. — Ненавижу хитрых тварей, но они держат паразитов под контролем, да?

Дженкин вежливо согласился, и человек скрылся в комнате.

Теперь Дженкин понял, почему звук так сильно его заинтересовал. Он был похож на тот, что в битве испускает кошка. Только эта кошка, вероятно, оказалась лицом к лицу с двуногими паразитами, удержать которых под контролем вряд ли будет в состоянии. Он сосредоточенно прислушивался, благодарный за мертвую тишину коридора, в котором находился, и был вознагражден негромким звуком, который без сомнения был шипением. Слившись с тенью, двигаясь стремительно и бесшумно, Дженкин поспешил в направлении звука, свидетельствовавшего, что Каллан в опасности. Интуиция подсказывала ему, что это Эфрика, и он почувствовал, как в крови вскипает ярость и острое охотничье возбуждение.

Стоя спиной к холодной каменной стене и лицом к двум мужчинам перед нею, Эфрика не видела возможного пути к спасению. Она думала, что достаточно осторожна, чтобы быть в безопасности, но, очевидно, не настолько, насколько следовало, так как дала этим подонкам шанс, которого те давно дожидались. Ей никогда бы и в голову не пришло, что для того, чтобы сбегать в уборную, она нуждается в телохранителе. Тот факт, что оба мужчины были в крови от нанесенных ею ран, конечно, радовал, но она знала, что эти раны дорого ей обойдутся, если она не выберется отсюда.

Негодяи ринулись на неё, и ей пришлось приложить все усилия, чтобы воспрепятствовать обоим мужчинам добраться до нее одновременно. На этот раз они не обманулись ее маленьким ростом и принадлежностью к женскому полу, полагая, что будет легко захватить и удержать ее. Когда Лаклейн с силой швырнул ее о стену, она удивилась, что еще не чувствует или не слышит треска ломающихся костей. Эфрика поняла, что они собираются отомстить ей, заставив страдать за те повреждения, которые она им нанесла. Когда мужчинам, наконец, удалось прижать ее к стене, девушка зашипела на них. Взглянув на их лица, она поняла, что во время схватки, очевидно, слишком явно продемонстрировала им свое происхождение. Но их краткое замешательство тут же исчезло, сменившись выражением жёсткой решимости. Эфрика знала, что бороться с ними больше не сможет, настолько она избита и обессилена.

И тут неожиданно позади мужчин появился Дженкин. Эфрика решила, что в этом образе, с волчьими глазами и оскаленными зубами, который он принимал порой, была своя особенная дикая красота. При взгляде на лица своих обидчиков, внезапно сбитых с ног и разлетевшихся в разные стороны, Эфрика поняла, что те не слышали и не видели прихода Дженкина. Томас растянулся на полу в нескольких футах от нее и не двигался, но Лаклейн начал приподниматься. Эфрика увидела, что Дженкин поворачивается прямо к этому негодяю, ярость все еще отражалась в его чертах, увидев которые, уже никто не смог бы их позабыть. Она из последних сил бросилась в его объятия и обвила руками за шею.

— Спрячь зубы, Дженкин, — прошептала она, стараясь удержаться в сознании до тех пор, пока не минует опасность.

Это было нелегко, но Дженкин обуздал свою ярость и жажду крови. Он сжал свои губы, прежде чем повернуться к Лаклейну. Запах их крови, сочившейся из порезов, оставленных ногтями Эфрики, еще больше осложнял контроль. Держа в руках дрожащую Эфрику, он неистово жаждал заставить ублюдков дорого поплатиться за то, что осмелились тронуть её, причинили ей боль и вынудили испытать такой страх.

— Когда я ещё раз посмотрю сюда, тебя и того куска падали тут быть не должно, — резко бросил Дженкин и снова обратился к все более слабеющей Эфрике. — Ты ранена.

Услышав рычание в его голосе, Эфрика с усилием проговорила:

— Ничего страшного. Меня немного оглушило, ну и пара ушибов, вот и всё. Не вздумай порвать им глотки. Пойдут разговоры, ты же понимаешь.

Дженкин громко вздохнул.

— Знаешь ты, как лишить мужчину всей радости жизни, девочка.

Эфрика попыталась улыбнуться, хотя и не была до конца уверена, что он шутит.

— Они ушли?

— А, да, унеслись прочь, точно удирающие крысы. Ну, может, чуть помедленнее, потому что одной крысе пришлось тащить другую. — Дженкин подхватил её на руки, когда понял, что, по всей видимости, только держась за его шею, она сохраняет вертикальное положение.

— Уж не собираешься ли ты упасть в обморок?

— Женщины Калланов никогда не падают в обморок.

Едва произнеся эти слова, она полностью обмякла в его руках, заставив его закатить глаза в ответ на её напускную браваду. Он не знал, где расположены ее комнаты, сделав своим принципом не знать. Оставались его апартаменты, но он не решался отнести её туда. Эфрика в его комнате, на его кровати — это могло предстать большим искушением, чем он был бы в силах преодолеть.

Дженкин направился в сторону сада, на поиски скамьи, где он мог бы посидеть и поддержать ее до тех пор, пока она не придет в себя. Если бы кто-то случайно увидел их там, то подумал бы, что это романтическое свидание двух любовников под луной.

Оказавшись в саду, Дженкин нашел скамью, расположенную между двумя тонкими рябинами, притулившимися у высокой стены, и сел. Он удобно устроил Эфрику на своих коленях и стал рассматривать ее лицо в мягком свете полной луны. Невзирая на то, что все еще жаждал убить тех негодяев, которые напали на нее, Дженкин был рад, что она снова остановила его. Он не хотел, чтобы она увидела, как он творит такое насилие. Тот факт, что она знала, что он может сделать с человеком, приводил его в смятение.

На мгновение он задался вопросом, уж не начал ли он стыдиться своей сущности, но затем покачал головой. Дженкин не придерживался холодного высокомерия предков, той слепой гордыни, благодаря которым они видели в Посторонних немногим больше, чем бессловесную скотину для пропитания, но он гордился тем, что он МакНахтон. МакНахтоны теперь стали более цивилизованными, больше уважали все живое. Это страх заставлял их так тщательно скрывать свою природу, — страх перед страшной судьбой, ожидающей любого, кого уличили бы как ведьму, чародея или демона. И это страх позволил Лаклейну и Томасу избежать его ярости, страх увидеть выражение ужаса и отвращения на прекрасном лице Эфрики, когда он поднялся бы с тел этих двух мужчин с губами, обагрёнными их кровью. Да, Эфрика понимала, что он просто другой породы, чем она, а не одно из тех бездушных, восставших из мёртвых существ из неосвященных могил, которые питаются живыми людьми. Однако знать о его природе и наблюдать её проявления — две разные вещи. Дженкин знал, что если она отвернется от него со страхом и омерзением — это причинит ему несравнимо большую боль, чем он мог бы даже подумать. То, что он чувствовал к ней, далеко превзошло плотскую страсть и влечение.

Он прижался губами к ее лбу и глубоко вдохнул ее сладкий аромат. Даже мать Дэвида, женщина, на которой он хотел жениться и отметить как свою Пару, не задевала так глубоко его чувств, как эта хрупкая, изящная девушка. Эфрика была его истинной половинкой, и теперь, держа ее в своих руках, он думал о том, что никогда ещё так остро не ощущал своего одиночества, зная, что не сможет притязать на неё. Теперь, на этом фоне его былое ощущение своей обособленности казалось не более чем скверным настроением. Несмотря на то, что она всячески заботилась о нём и, — он уверен, — желала его, он был вынужден отказаться от искушения попытаться покорить ее сердце. Она была женщиной, которая любила сады, солнце и детей. Он же мог дать ей только тени, комнаты без окон и, весьма вероятно, бесплодие. Он не мог так поступить ней.

Девушка пошевелилась в его руках и медленно открыла глаза. Дженкин смотрел в ее теплые, мягкие янтарные глаза и чувствовал такое смятение от наплыва эмоций, что испытал желание отбросить её от себя и скрыться в горах. Вместо этого он поцеловал ее, — как раз, когда насмешливый голос в его голове обозвал его идиотом.

Эфрика изумилась, когда губы Дженкина соприкоснулись с ее. Какой-то краткий миг она сопротивлялась искушению ответить на его поцелуй. Обвив руками его шею, она сказала себе, что случайное прегрешение, по здравом размышлении, ей не повредит. Когда она приоткрыла губы, позволяя поцелую стать более интимным, хватило одного прикосновения его языка, чтобы изгнать все её последние предостерегающие угрызения. Жар желания выжег все мысли, кроме того, как хорош он на вкус, и насколько живыми он сделал все ее ощущения. Руки Дженкина ласкали ее тело, и вскоре уже ее била дрожь от болезненной жажды его прикосновений в тех местах, которых он так тщательно избегал. Она как раз подумала о том, как сильно хотела бы почувствовать его кожу под своими руками, когда он зарылся своими длинными пальцами в ее волосы, и боль пронзила ей голову.

Дженкин услышал ее стон, и она слегка дернулась в его руках. Он даже оторопел на какой-то момент, когда понял, что это не страсть заставила ее сделать так. Дженкин быстро развернул ее на своих коленях, чтобы осмотреть затылок и почувствовал облегчение, обнаружив, что опухоль, которая там была, не слишком велика, однако ранку требовалось промыть.

— Я думала, мы не будем больше этого делать, — сказала Эфрика, когда почувствовала, что может говорить спокойно.

— Не делали и не будем, — ответил Дженкин, поставил ее на ноги и встал сам. Он быстро обхватил своей твердой рукой ее тонкие плечики, когда девушка слегка покачнулась. — Это неблагоразумно, тем более что мы будем проводить время вместе. Где твои комнаты?

— Почему мы должны проводить время вместе? — спросила его Эфрика, когда он провожал ее обратно в замок.

— Если не брать во внимание, что на тебя охотятся двое проходимцев? — Дженкин кивнул, когда она нахмурилась, и быстро пересказал ей слова Малькольма. — В какой-то степени я нуждаюсь в твоей защите так же, как и ты нуждаешься в моей. Хотя это и несправедливо, ты не сможешь ни разоблачить, ни предъявить обвинения тем двум ублюдкам в том, что они сделали, потому что тебя с лёгкостью могут счесть виновной в их действиях или заставят выйти замуж за одного из них. Мне придётся строить из себя придворного в большей степени, чем раньше. Моё самоустранение от всех этих сборищ дало слухам и опасным перешёптываниям благодатную почву для роста. — Остановившись перед дверью в ее комнату, он открыл ее и мягко, но решительно втолкнул девушку внутрь. — Увидимся завтра. Не забудь промыть рану на голове.

Дженкин закрыл дверь, не удивленный ее растерянным видом. Это было невежливое прощание. Хотя он знал, что она в синяках и избита, искушение проследовать за ней в комнату и продолжить начатое в саду, было слишком сильно, чтоб противиться ему. Требовалось охладить огонь в своей крови прежде, чем приближаться к ней снова.

Двигаясь в сторону собственной спальни, Дженкин заметил в её дверях леди Элеонор. Слившись с тенью, он сменил направление и вернулся в сад.

Дженкин поднял глаза на полную луну и подумал о королевских охотничьих угодьях неподалёку от стен замка. Охота ослабила бы жажду крови, которая все еще гудела в его венах после того, как снова пришлось позволить Лаклейну и Томасу ускользнуть на свободу. К тому же, это могло ослабить тугой узел неудовлетворенного желания, скрутившего его нутро. Презрев рискованность этой затеи, он покинул сад и направился к королевским охотничьим угодьям. Этой ночью он насытится.