Поцелуй вдовы

Глава 4

Часы на часовне пробили десять. Хью, шедший через внутренний двор, поднял глаза к окнам над северным входом. Ставни были открыты, и окно светилось мягким желтым светом. Вдруг в окне появился грациозный силуэт и тут же исчез.

Он вошел в дом через маленькую дверцу. Слева от коридора, там, где находилась кухня, слышался шум: должно быть, слуги еще мыли и чистили посуду после праздника. Хью повернул направо, в пиршественный зал. Там уже было убрано: со стола на возвышении сняли скатерть, большой длинный стол для челяди разобрали и вместе со скамьями вынесли прочь. Пол подмели, все факелы, кроме двух, которые освещали лестницу в дальнем конце зала, погасили.

Хью поднялся наверх и по длинному коридору прошел к апартаментам леди Джиневры. Остановившись перед массивной дубовой дверью, он прислушался, ожидая услышать голоса: ведь не одна же она там, наверняка с ней камеристка. Однако из-за двери не доносилось ни звука. Тогда он постучал.

– Входите, лорд Хью.

Он открыл дверь. Джиневра сидела за столом, над которым висело маленькое итальянское зеркало в резной деревянной раме. На столе по обе стороны от зеркала горели две свечи. Видимо, воск был пропитан какими-то ароматическими веществами, потому что в комнате приятно пахло вербеной. Джиневра встала с табурета и улыбнулась Хью.

– Прошу вас, сэр, закройте дверь.

Хью толкнул дверь рукой, и та мягко, но плотно затворилась. «Опять она улыбается своей дьявольской улыбкой! – подумал он. – А как у нее горят глаза!» В свете свечей ее матовая кожа казалась бархатной, а чувственные губы так и манили.

В просторной комнате царили тишина и полумрак. Стены были отделаны дубовыми панелями, а потолок украшала позолоченная лепнина. Хью непроизвольно устремил взгляд на широченную кровать с резными столбиками и балдахином из роскошной бирюзовой парчи, расшитой большими желтыми солнцами. Угол одеяла был откинут, открывая его взору белоснежные подушки и простыню. В камине огонь не горел, на полке стояла медная чаша с сухими лепестками ноготков, наполнявшими комнату запахами лета.

– Присаживайтесь, – предложила ему Джиневра, указывая на деревянную скамью с высокой спинкой у камина.

Однако Хью предпочел низкую скамью у того окна, из которого открывался изумительный вид на луга.

– Итак, Стивен Мэллори выпал из окна, – резким голосом проговорил он, пытаясь скрыть охватившее его смятение.

– Да. Вот из этого. – Джиневра указала на окно, выходившее во двор. – Он был пьян – вам это подтвердит любой. – Она села перед зеркалом и принялась снимать кольца, развешивая их на веточках филигранного серебряного деревца.

Хью встал, подошел к тому окну, на которое указала Джиневра, и выглянул.

– Не представляю, как можно без чьей-то помощи выпасть из этого окна – ведь подоконник довольно высокий.

Он через плечо посмотрел на Джиневру. Та равнодушно пожала стройными плечами.

– Он был высоким и крупным мужчиной, И очень неуклюжим, потому что все время пил. – По ее тону можно было заключить, что ей безразлично, поверит он ей или нет.

Джиневра открыла серебряную шкатулку и, сняв с шеи бриллиантовый кулон, бережно уложила его на черную бархатную подкладку.

Хью как зачарованный следил за ее плавными и размеренными, как в диковинном ритуале, движениями. Его язык будто прилип к гортани, и он не мог задать вопросы, которые мучили его в течение дня. Джиневра сняла бриллиантовую диадему, украшавшую черный чепец, и положила ее на стол. Затем она отстегнула футляр для ароматических шариков и крохотные часики, висевшие на цепочке, на талии, и спрятала в ту же шкатулку, что и кулон. Потом она встала, медленно расстегнула саму цепочку и собрала ее в горсть.

Хью ощутил, что теряет связь с реальностью. Причина, приведшая его в эту погруженную в полумрак комнату, внезапно показалась ему несущественной. И тогда он, взяв себя в руки, разорвал чувственные сети, которыми она его опутала, и разрушил очарование момента.

– Что вы делаете? – задал он риторический вопрос, подходя к ней. Его голос громко прозвучал в царившей тишине.

– Уже поздно, милорд, мне нужно снять чепец, – сказала Джиневра, снова садясь за стол. – И мне меньше всего хотелось бы отвлекать вас от вашего расследования. – Она поймала в зеркале его сосредоточенный взгляд. Итак, она зацепила его! Пусть лишь на мгновение, но ей все же удалось увести его от вопросов о смерти Стивена! Интересно, задаст ли он их снова?

Джиневра откинула голову, сняла чепец и вынула длинные золотые шпильки, закреплявшие нижний чепец из бечого полотна.

Для Хью это было последней каплей.

– Кровь Господня! Где ваша камеристка?

– Во внутренних покоях, – ответила Джиневра, указывая на дверь в дальней стене. – Я решила, что для вас предпочтительнее задавать мне вопросы и слушать мои ответы без посторонних. Наверняка вы и так поговорите с Тилли. Вряд ли вам бы понравилось, чтобы она давала свидетельские показания, основываясь на услышанном от меня. Так, милорд? – Она разгладила складки чепца и положила его на табурет.

Хью обнаружил, что не может ответить ей. Все его внимание было приковано к ее волосам, разделенным на прямой пробор и собранным на затылке. Несколько локонов выбились из прически и скрутились в колечки.

Так же неторопливо Джиневра вынула длинные шпильки, державшие прическу.

– Милорд, разве вы никогда не видели, как дама снимает чепец? – не отрывая взгляда от его отражения, осведомилась она и насмешливо вздернула бровь.

Хью наконец обрел дар речи.

– Иногда интимная атмосфера уместна, а иногда – нет. В данный момент она неуместна, – резко произнес он.

Джиневра тихо рассмеялась:

– Ну что ж, пусть так, лорд Хью. Задавайте ваши вопросы. Моих домочадцев вы опросите в другое время, и они честно и откровенно, как и положено, расскажут вам, что могут. Я же даю вам шанс выслушать меня.

Джиневра принялась расплетать косы. Ее длинные изящные пальцы ловко сновали в блестящей массе волос. Закончив, она тряхнула головой и, взяв костяную щетку, провела ею по волосам.

Неожиданно для себя Хью сжал ее запястье. Его загорелые пальцы казались почти коричневыми на фоне ее белой кожи. Выхватив у нее щетку, он начал расчесывать ей волосы. Их взгляды встретились в зеркале, и они долго молчали в тишине, нарушаемой лишь ритмичным шуршанием щетки.

– Вам не откажешь в мастерстве, – наконец проговорила Джиневра.

– Прошло много лет с тех пор, как я вот так расчесывал волосы женщине, – тихо сказал Хью.

– Матери Робина? – Хью кивнул. – Она, наверное, была очень дорога вам.

Его рука замерла. Он смотрел в зеркало, и вдруг перед ним предстало лицо Сары. Веснушчатое лицо с курносым носом и карими глазами. Совсем непохожее на лицо леди Джиневры с его скульптурной красотой. От Сары он никогда не слышал ни насмешки, ни колкости, у нее не было образования, зато она отличалась добротой, была великолепной матерью и умело вела хозяйство. И он любил ее.

Хью бросил щетку на стол. Окружающая действительность снова обрела четкие очертания, и он, вспомнив, зачем оказался здесь и кто эта женщина, повернулся к ней спиной, чтобы не видеть ее красивого лица и глаз, в которых светился ум.

– Итак, Стивен Мэллори выпал из этого окна. А где были вы, когда это произошло?

Джиневра повернулась и озадаченно посмотрела ему в спину. Что случилось? Почему разорвалась связь, установившаяся между ними? Секунду назад их соединяла прочная нить – и вот его взгляд снова стал враждебным.

– В гардеробной, – ответила она, чувствуя, что у нее от волнения вспотели ладони. Однако внешне она оставалась спокойной.

– Вы не видели, как он упал?

– Нет. – До настоящего момента она уже и сама почти верила в это, но сейчас произнесенная ложь вызвала в ступне ту же боль, что и тогда, когда Стивен споткнулся об нее. Боль была настолько сильной, что Джиневре захотелось потереть ушибленное место, но она вовремя остановила себя.

– А кто-нибудь видел? – Она покачала головой:

– Никто, насколько мне известно. На его крик первыми прибежали часовые, но он уже был мертв.

– Он был пьян?

– Он всегда был пьян, – не скрывая горечи, ответила Джиневра.

– Вы поэтому не носите траур по нему?

– В том числе. – Она снова повернулась к зеркалу и, сложив руки на коленях, стала наблюдать за ним в зеркало. Так ей было проще, чем смотреть ему в лицо.

– А как насчет остальных мужей? Вы соблюдали траур? Или они тоже не заслуживали уважения?

– Вы, милорд, считаете, что чувства, которые я испытывала к своим мужьям, имеют отношение к расследованию?

– Я расследую обстоятельства всех смертей. Ваши чувства помогут мне найти мотив, – бесстрастно заявил он, прислонившись спиной к стене и сунув руки в карманы гауна. Он снова владел собой, и его лицо опять стало жестким и непроницаемым.

– Мотив для того, что вы собираетесь доказать, – резко проговорила Джиневра. – Если вы обнаружите, что я действительно не испытывала особой любви к своим мужьям, вы получите причину, и тогда вам не понадобится проводить дальнейшее расследование. Так рассуждали вы и ваши хозяева, да, сэр?

– Сомневаюсь, мадам, что у вас была такая простая причина, как нелюбовь. Тут присутствует нечто похожее на корысть.

– Вы говорите так, будто моя вина – это доказанный факт. А мы ведь даже не обсудили подробности моей жизни с двумя другими мужьями. – Ее тон был таким же сладким, как марципан на дне рождения Пен, однако взгляд оставался острым и холодным. – Разве вы не хотите порасспросить меня об этом? Или вы не считаете нужным зря тратить силы, потому что уже составили свое мнение?

– Вас выслушает справедливый суд, – строго произнес Хью.

Джиневра покачала головой:

– Я знаю жизнь, милорд. Если лорд – хранитель печати ради достижения каких-то целей вознамерился уличить меня в преступлении, меня обязательно уличат. Уверяю вас, вы просто инструмент в его руках… вы, я бы сказала, те самые руки, которыми он загребает жар.

На этот раз удар попал точно в цель: глаза Хью гневно вспыхнули. Он оттолкнулся от стены, и Джиневра подумала, что он сейчас придушит ее. Однако он подошел к окну, выходившему во двор, поставил ногу на низкий подоконник и оперся рукой о колено.

– Осторожнее, мадам, – предупредил Хью. – Подобные речи считаются преступлением. Такие высказывания о лорде – хранителе печати порочат его властелина, короля. Если они дойдут до ушей лорда Кромвеля, вам не сносить головы.

Джиневра пожала плечами.

– Если он вознамерился заполучить мою голову, он ее заполучит, под тем или иным предлогом. – Она повернулась и прямо посмотрела ему в глаза. – Однако они могут дойти до лорда Кромвеля лишь одним способом. Мои слова слышал только один человек. Вы их ему передадите, Хью де Боукер?

Видя, что ей ничего не стоит вывести его из себя, Джиневра так увлеклась этим процессом, что совсем забыла о своем намерении очаровать его и посеять в его душе смуту. Начала она именно с этого, но потом острое лезвие антагонизма разрубило возникшую было хрупкую связь. А теперь ей стало это безразлично. Гнев отвлечет его внимание не менее сильно, чем искушение.

Однако Хью решил больше не поддаваться на провокации.

– У вас, миледи, не язык, а жало, – насмешливо проговорил он. – И достаточно ядовитое, я бы сказал, чтобы расправиться с уважающими себя мужчинами. Примите совет: когда вас будут допрашивать в Лондоне, забудьте о своей язвительности. Иначе вам не видать благосклонного отношения к себе.

– А о чем меня будут допрашивать? – с деланным спокойствием осведомилась Джиневра.

Она пыталась придать лицу насмешливое выражение, но внутри у нее все похолодело при мысли, что ей не избежать поездки в Лондон, если ее ухищрения ни к чему не приведут. Приятно вести словесные дуэли и радоваться меткому попаданию в цель, однако, все это пустая суета по сравнению с грозящей ей опасностью.

– Это уж им решать.

– А кто желает допрашивать меня?

– Во-первых, король. Во-вторых, епископ Винчестерский. В-третьих, лорд – хранитель печати.

Джиневра глухо и безрадостно рассмеялась:

– Великий Боже! Сколько августейшего внимания одной вдове из северных чащоб.

– Очень богатой вдове, – тихо поправил ее Хью. – Причем четырехкратной вдове. Вдове, которой ее вдовство только на руку.

– И вы прибыли сюда в качестве орудия лорда – хранителя печати, – с горькой усмешкой повторила Джиневра. Отчаяние и страх придали ей сил. – Вы прибыли, чтобы выяснить, какие свидетельские показания поддержат нужные вам факты? Вы думаете, что таким способом получите право на мои земли? Боже мой, милорд! Ваша алчность столь велика, что вы согласны сфабриковать против меня обвинение и добиться моей смерти! И ради чего? Ради того, чтобы наложить лапу на земли, которые вам не принадлежат?

Ухмылка исчезла с лица Хью. Его взгляд потемнел, губы плотно сжались.

– Мой сын имеет законное право на эти земли. Если вы невиновны в смерти своих мужей, то я выясню это. Но если вы виновны, поверьте, я выясню это обязательно.

– Вы докажете мою виновность, потому что вам так удобно, – тихим, но полным ярости голосом проговорила Джиневра. – Думаете, я не знаю, что вы за тип?

С дербиширских холмов подул холодный ветер, и пламя свечи заколебалось. Джиневра прикрыла огонек ладонями, при этом ее пальцы слегка дрожали.

– Существует стрела без опознавательных знаков, убившая лорда Хэдлоу, – после довольно долгой паузы сказал Хью. – У вас, миледи, есть какое-нибудь объяснение этому странному обстоятельству?

Джиневра продолжала закрывать пламя.

– В тот день в лесу охотились крестьяне. В первую среду каждого месяца Тим… – ее голос дрогнул, но она справилась с собой, – лорд Хэдлоу разрешал своим арендаторам свободно охотиться в лесу. Все, что они добыли в этот день, принадлежало им. Он, я и Грин, наш егерь, пришли к выводу, что кто-то из них по ошибке выпустил стрелу. Никто бы не стал намеренно убивать лорда Хэдлоу. Все арендаторы искренне его любили. Однако никто из них не признался в содеянном, когда он умер через два дня. Правосудие сурово, лорд Хью, и вы, я уверена, согласны со мной.

Действительно, наказание за убийство своего землевладельца и хозяина, пусть даже непреднамеренное, было суровым. Хью ее объяснения показались слишком простыми, слишком удобными, чтобы сразу, без доказательств, поверить в них. Ну что ж, придется съездить в поместье Хэдлоу и самому расспросить арендаторов.

– Мой первый муж упал с лошади во время охоты на оленя, – безжизненным голосом проговорила Джиневра. – Сомневаюсь, что в тот день он был трезвее, чем обычно. У меня же были роды. Малыш родился мертвым, – бесстрастно добавила она. – Думаю, даже лорд – хранитель печати не сможет обвинить меня в этой смерти, если, конечно, меня не обвиняют в колдовстве.

Хью не ответил, и Джиневра круто повернулась к нему. В ее глазах появился страх.

– Так меня обвиняют именно в этом, милорд?

– Епископ Винчестерский намерен обсудить с вами этот вопрос. – Он видел страх в ее глазах и, несмотря на враждебность, сочувствовал ей. Подобные обвинения было очень трудно опровергнуть, и обвиняемого ждало жестокое наказание.

– Понятно, – тихо проговорила Джиневра, отворачиваясь. – Значит, убийства им показалось мало. – Она подняла, было, руки, но тут же уронила их на колени. – Спокойной ночи, Хью де Боукер. Мне больше нечего вам сказать.

– Если вы невиновны, я это выясню, – повторил он. Джиневра никак не отреагировала на его слова, и, выждав мгновение, Хью вышел из комнаты.

После его ухода Джиневра еще долго смотрела в зеркало, будто надеялась оказаться по другую сторону стекла и заблудиться в его бездонных глубинах. Как же ей бороться с ними?

Наконец она медленно встала. Она будет бороться. Она найдет выход.

Открылась дверь внутренних покоев, и в комнату вошла Тилли, одетая в ночную рубашку.

– Боже, цыпленочек, я думала, вы никогда не закончите. Какие могут быть разговоры в такой поздний час! Давай я расшнурую тебя.

Джиневра разделась с помощью Тилли и забралась в кровать.

– Тилли, принеси мне вина с пряностями[11], иначе я не засну.

– Что им нужно? – Зрение у Тилли было не по годам острым. – Этим дружинникам за воротами. А Хью де Боукеру, ему-то что надо?

– Он хочет доказать, что я виновна в смерти моих мужей, – пожав плечами, ответила Джиневра.

Тилли секунду колебалась, потом с горячностью воскликнула:

– Какая чепуха! Сейчас принесу тебе вина.

Тилли шла к кухне, и ее лоб пересекали глубокие морщины. Как ни посмотри, а положение госпожи щекотливое. Четверо мужей умерли при странных обстоятельствах! Глупо, конечно, даже предполагать, что леди Джиневра приложила руку хотя бы к одной из этих смертей, но ситуация все равно щекотливая. Лорд Стивен получил по заслугам. Вряд ли кто из домочадцев сожалел о том, что наконец-то избавился от этого вечно пьяного изверга. И никто из тех, кто знает леди Джиневру с детства, не будет задавать лишних вопросов по поводу того, что произошло между ними в спальне.

Хью в задумчивости шел в гостевые апартаменты в западном крыле. В доме стояла тишина. Он остановился у окна в галерее и в двух дальних углах внутреннего двора увидел часовых с факелами. В ночь гибели Стивена Мэллори часовые, очевидно, стояли на тех же постах. По словам Джиневры, они первыми подбежали к телу Мэллори. В ту ночь окна ее спальни не были закрыты ставнями, и в комнате горел свет.

Поддавшись порыву, Хью спустился вниз и, пройдя через пиршественный зал, вышел во двор и направился к тому часовому, который стоял в юго-западном углу. Увидев его, часовой очень удивился, но тут же встал по стойке смирно.

– Нужна помощь, сэр? – Хью покачал головой:

– Нет, спасибо. Вольно.

Встав спиной к стене, он посмотрел на окна спальни. Ставни все еще были открыты, внутри горел свет. Если бы у окна кто-то стоял, часовой обязательно увидел бы его.

Хью решил обследовать северо-западный угол. Часового, стоявшего рядом с аркой, ведущей во внешний двор и далее на тракт, озадачило его появление. Хью устремил взгляд на окна Джиневры. С поста ничего видно не было, и пришлось отойти от стены на несколько шагов, чтобы увидеть окно. Часовой подбежал к телу, рухнувшему на плиты. Если он смотрел оттуда, то хорошо все видел.

Пока Хью размышлял, свет в окнах Джиневры погас.

Пожелав часовому спокойной ночи, он вернулся в дом и поднялся в свою комнату.

На камине горела свеча. Робин спал на низенькой кровати, стоявшей за изножьем большой кровати. Как только отец вошел, он тут же проснулся.

– Это вы, сэр?

– Я. – Хью потрепал его по голове. – Давай спи, приятель.

– Где вы были? – Робин заложил руки за голову. – Я ждал вас, но заснул.

– Сначала поговорил с Джеком, а потом – с леди Мэллори.

– Я пытался найти что-нибудь в подарок Пен и подумал, что это подойдет. – Он сел и вынул из-под подушки зеленый с золотом шелковый шарф. – Вы привезли мне его из Испании. Я надеялся, что вы не обидитесь… – Он с тревогой взглянул на отца.

Хью рассмеялся:

– Нет, не обижусь. Ты нашел ему хорошее применение. Пен он очень пойдет.

– Да, у нее глаза такого же цвета, – мечтательно проговорил Робин.

Первая любовь, подумал Хью. Она никогда не бывает легкой, а в нынешних обстоятельствах превратится в настоящий кошмар.

– Тебе понравился праздник? – Хью снял гаун и разложил его в гладильном прессе.

– Да, очень, но вот Пиппа… – Робин закатил глаза. Хью снова рассмеялся:

– Верно, страшная болтушка. Но чрезвычайно симпатичная.

– Она совсем не думает, что говорит. Она сказала мне, что ее отчим был пьяной скотиной… что она подслушала, как его так называли слуги. Она должна понимать, что нельзя говорить такие необдуманные вещи, тем более чужому человеку, – заявил Робин с высокомерием старшего и лучше знающего жизнь человека.

– Думаю, Пиппа всех считает своими, – заметил Хью, расшнуровывая дублет. – А кто из двух ее отчимов был пьяницей?

– Лорд Мэллори. Он всегда швырялся вещами и орал. Она сказала, что все его ненавидели. – Робин зевнул и укрылся одеялом. – Сколько мы здесь пробудем?

– Несколько дней.

– Только несколько? – Мальчик не смог скрыть разочарования.

Хью не ответил. Леди Мэллори и ее дочерям предстояло ехать с ними в Лондон, но он еще не был готов к тому, чтобы рассказать об этом сыну, иначе всем все станет известно раньше времени. Пусть леди Джиневра сама объяснит ситуацию дочерям и домочадцам, когда сочтет нужным. Неизвестно, как долго ей удастся скрывать истинную причину отъезда, однако Хью не собирался торопить ее.

Он разделся, и обнаженный лег в кровать. Свежая простыня приятно холодила кожу. Как же долго он не спал в кровати – несколько недель!

Хью закрыл глаза, и сразу же перед его мысленным взором возник образ Джиневры. Какое выразительное лицо, какая изящная фигура, какой острый ум! Он вспомнил свои ощущения, когда расчесывал ей волосы – эту мерцающую в свете свечей серебристо-пепельную массу. Он вспомнил очаровательную впадинку между грудей, ее кожу, белизна и бархатистость которой подчеркивались видневшимися в глубоком вырезе кружевами нижней рубашки.

Его охватило волнение – такого волнения он не испытывал много месяцев. Ему стало казаться, что простыни хранят тепло ее тела и аромат ее духов. Он вообразил, что она лежит рядом с ним и ее тело живо откликается на его прикосновения.

Может, она именно так и околдовывала своих мужей?

Но тут он вспомнил, что, когда речь пошла о колдовстве, в ее глазах появился страх, а на лицо легла тень. До той минуты она ничего не боялась, она с холодной отвагой воспринимала сложившуюся ситуацию и на каждую его стрелу выпускала свою, не менее острую.

Естественно, она понимала, какая опасность ей грозит.

Хью повернулся на бок и с головой накрылся одеялом. У Джиневры Мэллори своя постель. Пусть в ней и спит.