Поцелуй Зорайды

Кларк Эштон Смит

Поцелуй Зорайды

Бросив взгляд на предместные усадьбы Дамаска и улицу, заполненную лишь длинными бледными тенями от лунного серпа, Селим спустился с высокой стены в гущу листвы миндаля и цветущей сирени сада Абдура Али. Ночь была почти душной, и воздух наполняли изысканные томные ароматы чувственного благоухания. Но даже если бы он был в каком-нибудь другом саду в чужом городе, Селим не смог бы вдыхать этот аромат без мысли о Зорайде, молодой жене Абдура Али. Вечер за вечером, на протяжении двух предыдущих недель, в отсутствие её господина и повелителя, она встречала его среди сирени, пока он не стал связывать благоухание её волос и вкус её губ с этим запахом.

Сад был погружён в тишину, лишь звучал серебряный лепет фонтана и ни один лист или лепесток не шевелился в благоуханном безмолвии. Абдур Али уехал в Алеппо по неотложным делам и должен был вернуться назад лишь через несколько дней, поэтому несколько прохладный трепет предвкушения, который чувствовал Селим, не был омрачён ни единой мыслью об опасности. Вся эта интрижка с самого начала была безопасна настолько, насколько это вообще возможно: Зорайда была единственной женой Абдура Али, поэтому никакие ревнивицы не могли насплетничать их общему господину, а домашние слуги и евнухи, как и сама Зорайда, не любили сурового и престарелого торговца самоцветами. Не было необходимости даже покупать их покладистость. Всё и вся способствовало этой интрижке. В сущности это было даже слишком легко и Селиму понемногу начинали надоедать этот чрезмерно крепкий аромат сада [чрезмерно крепкий аромат счастья] и чересчур сладкие ласки Зорайды. Возможно, он больше не придёт после сегодняшней или завтрашней ночи… Были и другие женщины, не менее прекрасные, чем жена ювелира, которых он целовал не так часто… или не целовал вообще.

Он зашагал вперёд среди отягощенных цветами кустов. Что там за неподвижная фигура в тени, близ фонтана? Фигура выглядела неясной и окутанной мраком, но это наверняка была Зорайда. Она никогда не пропускала встречу на этом месте, каждый раз она первой приходила на свидание. Иногда она отводила его в роскошный гарем, а иногда, такими же тёплыми вечерами как этот, они проводили долгие часы страсти под звёздами, среди сирени и миндаля.

Когда Селим приблизился, он удивился, почему она не бросилась ему навстречу по своему обыкновению. Наверное, она ещё не увидела его. Он нежно позвал:

— Зорайда!

Ожидающая фигура вышла из тени. Это оказалась не Зорайда, но Абдур Али. Бледные лунные лучи блеснули на тусклом железном дуле и блестящих серебряных кольцах тяжёлого пистолета, который держал в руке старый купец.

— Ты желал увидеть Зорайду? — раздался жёсткий, металлически-резкий голос.

Селим, мягко говоря, опешил. Было совершенно ясно, что его связь с Зорайдой обнаружена и Абдур Али возвратился из Алеппо раньше назначенного срока, дабы поймать его в ловушку. Эта ситуация была более чем неприятной для молодого человека, который мечтал провести вечер с очаровательной возлюбленной. И прямой вопрос Абдура Али привёл его в замешательство. Селим никак не мог придумать благовидного или разумного ответа.

— Пойдём, ты увидишь её.

Селим почувствовал ревнивую ярость, но не свирепую иронию, лежащую в основе этих слов. Он был исполнен неприятных предчувствий, которые скорее касались его, чем Зорайды Он понимал, что не стоит ждать милосердия от этого сурового и жестокого старика; и ему грозили такие перспективы, которые изгоняли саму мысль о том, что произошло или могло произойти с Зорайдой. Селим был немного эгоистичен и навряд ли стал бы утверждать (разве что на ушко Зорайде), что он глубоко влюблён. В таких обстоятельствах его тревога насчёт собственной участи была вполне ожидаемой, хоть ее и нельзя было назвать похвальной.

Абдур Али навёл на Селима пистолет. Молодой человек с тревогой осознал, что сам он безоружен, если не считать ятагана. В тот момент, когда он это вспомнил, из сиреневых теней выступили ещё две фигуры. Это были евнухи, Кассим и Мустафа, сторожившие гарем Абдура Али, которых любовники считали сочувствующими их интрижке. Каждый из этих чёрных гигантов держал в руке обнажённый скимитар. Мустафа встал по правую руку от Селима, а Кассим — по левую. Он видел белки их глаз, когда они уставились на него с непроницаемой бдительностью.

— Теперь, — сказал Абдур Али, — ты можешь насладиться исключительной привилегией быть допущенным в мой гарем. Полагаю, в прошлом ты присваивал эту привилегию несколько раз и без моего ведома. Сегодня вечером я сам дарую её тебе, хотя сомневаюсь, что найдётся много таких, кто последовал бы моему примеру. Идём: Зорайда ждёт тебя и ты не должен разочаровывать её, задерживаясь ещё дольше. Насколько я знаю, ты явился на свидание позже обычного.

С неграми по бокам, с Абдуром Али и наставленным в спину пистолетом, Селим пересёк мрачный сад и вошёл во внутренний двор дома торговца самоцветами. Это походило на путешествие в каком-то дурном сне и всё вокруг казалось юноше не совсем реальным. Даже когда он стоял в самом гареме, в мягком свете сарацинских ламп из кованой латуни, и видел знакомые диваны с цветастыми подушками и покрывалами, превосходные туркменские и персидские ковры, столики из индийского чёрного дерева, инкрустированные драгоценными металлами и перламутром, он не мог избавиться от чувства необычного сомнения.

В ужасе и смятении, среди богатой обстановки и тревожной роскоши комнаты он нигде не замечал Зорайды. Абдур Али почувствовал его замешательство и указал на один из диванов.

— Разве ты не поприветствуешь Зорайду? — низкий голос был неописуемо язвительным и безжалостным.

Зорайда, облачённая в скудный гаремный наряд из ярких шелков, в котором она обычно встречала своего возлюбленного, лежала на покрытом зловещей пунцовой тканью диване. Она была совершенно неподвижна и выглядела спящей. Её лицо было белее обычного, хотя она всегда была немного бледновата, а мягкие полудетские черты с намёком на роскошные округлости носили выражение неясного беспокойства с налётом обиды вокруг её уст. Селим приблизился к ней, но она не пошевелилась.

— Поговори с ней, — прорычал старик. Его глаза горели как два пятна, медленно выедаемые пламенем на смуглом и морщинистом пергаменте его лица.

Селим не мог вымолвить ни слова. Он начал подозревать правду, и эта ситуация захлестнула его ужасным отчаянием.

— Что? Ты не поприветствуешь ту, которая любила тебя так горячо и так безрассудно? — слова падали, словно капли разъедающей кислоты.

— Что ты сделал с ней? — вскричал Селим немного погодя. Он не мог больше смотреть на Зорайду и не смел поднять глаза, чтобы встретиться взглядом с Абдуром Али.

— Что я сделал? Я поступил с ней очень мягко, учитывая все обстоятельства. Как видишь, я не нанёс никакого вреда этой безупречной красоте — на её белом теле нет ни ран, ни даже следов ударов. Я не играл в мясника и не умертвил её мечом, как поступили бы другие. Разве я не был столь великодушен… оставив её такой… для тебя? Её губы и грудь всё ещё тёплые — хотя, несомненно, ты найдёшь их не столь отзывчивыми, как обычно.

Селим был не робкого десятка, как и подобает мужчине, но всё же он невольно вздрогнул.

— Но… ты не говорил мне.

— Это был редкий и драгоценный яд, который убивает немедленно и почти безболезненно. Достаточно было его капли — или даже того, что осталось на её губах. Она выпила его по собственному выбору. Я был милосерден к ней… как буду и к тебе.

— Я в твоём распоряжении, — сказал Селим со всей храбростью, которую смог собрать. — Разумеется, было бы бесполезно что-то отрицать.

Лицо торговца самоцветами превратилось в злобную маску, подобную некоему мстительному демону.

— Тебе не нужно сознаваться — я знаю всё. Знал ещё с самого начала. Моя поездка в Алеппо была просто уловкой, чтобы я мог удостовериться в этом. Я был здесь, в Дамаске, наблюдая, пока вы полагали меня находящимся за много лиг отсюда. Тебе не нужно подтверждать или отрицать свою вину — твоё дело просто повиноваться и исполнять мою волю. Мои евнухи хорошо сознают, кто таков их хозяин, и они разрежут тебя на части, член за членом, конечность за конечностью, если я прикажу.

Селим посмотрел на двух негров. Они ответили ему бесстрастным взглядом, полностью лишённым какого-либо любопытства, дружелюбия или неприязни. Падающий на них свет без малейшей дрожи блестел на их лоснящихся мускулах и сверкающих клинках.

— Чего ты хочешь?

[— Всего лишь подтверждения, что ты истинный и преданный поклонник Зорайды. Дожидаясь тебя, этим вечером я совершил акт невероятного самоотречения, как ты можешь это видеть. Другие мужья убили бы тебя, как шакала, когда ты проник в сад… Однако я способен на ещё большее самоотречение.

— Но я не понимаю. Что ты хочешь сделать со мной?

— Я уже сказал тебе… Зорайда изменила мне ради тебя, но полагаю, что тебе не до́лжно быть неверным ей, как то рано или поздно случается у людей твоей крови, а это произойдёт, если позволить тебе уйти сейчас живым.

— Ты собираешься убить меня?

— Я не намерен умерщвлять тебя сам. Твоя смерть придёт из другого источника.

Селим снова посмотрел на вооружённых евнухов.

— Нет, этого не будет, если только ты сам не предпочтёшь подобное.

— Тогда, во имя Аллаха, что ты имеешь в виду? — смугло-коричневое лицо Селима стало пепельным от ужаса неизвестности.

— Твоя смерть будет такова, что ей позавидовал бы любой настоящий любовник, — ответил Абдур Али.

Селим не смел задать другой вопрос. Мужество начало покидать его под натиском такого испытания. Мёртвая женщина на диване, злобный старик со своими мрачными полунамёками и очевидной неумолимостью, мускулистые негры, которые разрубили бы человека на куски по слову их хозяина — всего этого хватило бы, чтобы сломить храбрость и более крепкого мужчины, чем он.

Тут он осознал, что Абдур Али опять заговорил.

— Я привёл тебя к твоей возлюбленной. Но, кажется, ты не очень пылкий любовник. Разве тебе нечего сказать ей? Ведь в таких обстоятельствах, несомненно, можно сказать многое.

— Во имя Пророка, прекрати свои насмешки!

Абдур Али, казалось, не слышал мучительного крика.

— Конечно, нужно признать, что она не сможет ответить, даже если ты заговоришь с нею. Но её губы так же прекрасны, как всегда — даже если они немного остыли от твоего довольно нелюбезного промедления. Разве ты не поцелуешь их в память обо всех прочих поцелуях, которые они получали — и дарили?

Селим вновь остался безмолвен.

— Ну же! Ты не очень убедителен для того, кто был настолько влюблён всего лишь минувшей ночью.

— Но… ты сказал, что там был яд…

— Да, и я сказал тебе правду. Даже прикосновения твоих губ к её губам, на которых остались следы яда, будет достаточно, чтобы вызвать твою смерть, — в голосе Абдура Али прозвучало отвратительное злорадство.

Селим содрогнулся и снова взглянул на Зорайду. Если не считать совершенной неподвижности, бледности и едва заметного обиженного выражения её уст, она ничем не отличалась от той женщины, которая так часто лежала в его объятиях. Но всё же одного знания, что она мертва, было достаточно, чтобы она показалась для Селима невыразимо странной и даже отталкивающей. Было трудно связать это неподвижное мраморное существо с нежной возлюбленной, которая всегда встречала его страстными улыбками и ласками.

— Поистине, ты удачливый юноша, — сказал Абдур Али. — Она любила тебя до конца… и ты умрёшь от её последнего поцелуя. Немногим мужчинам так повезло.

— Нельзя ли иначе? — вопрос Селима прозвучал немногим громче шёпота.

— Нет, нельзя. И ты слишком долго тянешь. — Абдур Али подал знак неграм, которые подступили ближе к Селиму, вознеся мечи в свете ламп.

— Если ты не примешь моё приглашение, тебе для начала отрубят руки в запястьях, — продолжал ювелир. — Следующие удары будут отделять по маленькому кусочку от каждого предплечья. Затем немного внимания будет уделено другим частям твоего тела, прежде чем они опять вернутся к рукам. Всё прочее я оставляю твоей догадливости. Я уверен, что ты предпочтёшь иную смерть, которая помимо других преимуществ будет быстрой и почти безболезненной.

Селим склонился над диваном, где лежала Зорайда. Ужас — презренный ужас смерти — был его единственным чувством. Он совсем позабыл свою любовь к Зорайде, позабыл её поцелуи и ласки. Он боялся странной бледной женщины, находившейся перед ним, так же сильно, как некогда желал её.

— Поспеши, — голос Абдура Али был стальным, подобно занесённым скимитарам.

Селим наклонился и поцеловал Зорайду в уста. Её губы были не совсем холодными, но со странным горьким привкусом. Конечно, это был яд. Едва эта мысль оформилась, обжигающая агония, казалось, пробежала по всем его жилам. Он больше не видел Зорайду в ослепительном пламени, появившемся перед ним и наполнившем комнату, подобно бесконечно расширяющимся солнцам, и не сознавал, что рухнул на диван поперёк её тела. Затем это пламя с ужасающей быстротой сжалось и угасло в водовороте безмолвного мрака. Селим ощущал, что падает в огромную бездну, и что кто-то (чьё имя он не мог вспомнить) падает рядом с ним. Затем, внезапно, он остался один… утратив самый смысл одиночества… пока не осталось ничего, кроме темноты и забвения.

The Kiss of Zoraida (1933)

Летом 1930 года Фарнсуорт Райт объявил о планах выпустить новый журнал «Oriental Stories» (Восточные истории), позже переименованный в «The Magic Carpet» (Ковер-самолет). Возможно, Смит имел в виду этот журнал, когда заканчивал этот рассказ 15 октября 1930 года. Он описал его Лавкрафту несколько дней спустя как «”безбожный кусок псевдовосточного хлама”. Фарнсуорт Райт сначала отверг его, но позже принял на том основании, что он был “явно восточным”, когда я отправил его в прошлом году. Включение нескольких стилизованных выражений в диалоги и исключение одного или двух ироничных штрихов, которые были более общими, чем восточные, похоже, изменили его мнение». Смит описывал этот рассказ как «вовсе не странную историю, а то, что французы назвали бы un conte cruel (жестокой сказкой). Она достаточно хорошо сделана, с некоторыми штрихами потрясающей иронии».

Рассказ впервые появился в «The Magic Carpet» в июле 1933 года. Настоящий текст взят из машинописной версии, представленной Женевьеве К. Салли и является наиболее полной версией рассказа.

[ххх] – добавлено для полной версии рассказа

Редактирование: В. Спринский

Перевод: Bertran

lordbertran@yandex.ru