Глава 4

Сегодня Наташа вновь закатила скандал — упрекала и корила, убеждала искать работу и зарабатывать для семьи деньги. Опять деньги. Эти жалкие бумажки, сводящие с ума примитивных людей. Кто они, эти бесчувственные особи, вкалывающие до седьмого пота и возвращающиеся домой с мертвенно–бледным лицом? Кто вспомнит о них после смерти? Что они оставят после себя в истории? Хоть маленький след, хоть крупицу своего «я»? Да ни за что. Они уйдут и о них тут же забудут, даже если они обладают огромным состоянием. А вот его, Андрея, будут чествовать веками. Дети будут изучать в школе написанные им произведения, а критики испестрят каракулями кипы бумаг в надежде донести до людей суть его творчества. Он станет бессмертным в сердцах миллиардов. А Наташа требует каких–то денег… Господи, почему одних ты одариваешь просветленным разумом, а другим оставляешь лишь скудоумие?

Ну хорошо, хорошо. Он отправит еще несколько резюме этим конторским крысам, недостойным даже его взгляда. Только пусть Наташа отстанет, только пусть успокоится хоть на неделю или две, не пристает, не лезет в душу, не дает советов. Его роман написан почти наполовину, а значит, скоро звезды засверкают на небе в его честь, и вся богема распахнет перед ним объятия. Но он не примет ее — отмахнется рукой, как от проказы, потому что она не ценила его ранее, а хочет лишь воспользоваться им, побыть в зените его взошедшей славы… Ах, скорей бы это произошло. Скорей бы роман издали, и тогда Наташа поймет, как ошибалась, с какой примитивной меркой подходила к нему. Поймет, как несказанно ей повезло, что она отыскала настоящий алмаз в грязевых потоках своей обыденной и банальной жизни…

Как же мучительно ожидание, как медленно тянется время… Нужно выпить. Хоть один глоток обжигающего алкоголя, чтобы не думать больше о светлом будущем, ждать которого нет никаких сил. Подойдя к холодильнику, Андрей извлек водку и плеснул немного в стакан. Осушив его до дна и наполнив вновь, он повторил процедуру, а затем еще раз и еще… Вот так хорошо… Так легко и спокойно… Нужно просто потерпеть, прожить как–нибудь несколько жалких месяцев, оставшихся до прихода славы. Но как оградить себя от Наташиных придирок? Где найти хоть какую–нибудь подработку, маленькую формальность, которая защитила бы его и позволила вздохнуть с облегчением?

А может, украсть? Спереть несколько тысяч долларов и сказать, что нашел работу? А там придет успех, и повод для лжи исчезнет. Или взять кредит в банке, который с легкостью будет погашен, как только книга появится в продаже? А вдруг ему дадут денег просто так, под имя? Конечно, имя его пока не слишком известно, но ведь банки развивают программы по инвестициям в будущее, почему бы им не вложить деньги в Андрея, а он, так уж и быть, где–нибудь упомянет название их тщедушной конторы и сделает ей солидную рекламу. И в самом деле, чем не шанс? И деньги появятся, и жена пилить перестанет. Наоборот, похвалит. Еще бы, ведь он на блюдечке с голубой каемочкой принесет ей эти жалкие бумажки и кинет под ноги, чтобы отвязалась и не приставала до издания романа. А там уж пусть пристает — не страшно. Со славой, деньгами и огромным успехом в народе он сможет свернуть горы и исполнить любую прихоть супруги. Точнее, не он, конечно, а специально нанятые слуги, но сути дела это не меняет. Главное — что его оставят в покое, и не будут лезть в его жизнь.

Итак, решено. Прямо сейчас, покопавшись в интернете и найдя телефоны банков, он позвонит и быстренько договорится о кредите. Какой же он все–таки гений, как просто удалось решить «бумажную проблему». Надо за это выпить хотя бы стаканчик, а лучше два… Вот теперь хорошо. Так спокойно и радостно. Нужно лишь снять трубку, а потом продолжить роман. Вдохновение стучится в дверь, и этим надо пользоваться. Но сначала треклятые деньги…

— Испексбанк, здравствуйте.

— И вам, мадам, не кашлять.

— Вы по какому вопросу?

— Бумажки мне нужны, примерно десять тысяч, желательно сегодня получить. Естественно, без всякой волокиты — очередей и прочих мелочей. Я Волков (так про между прочим сообщаю) и в будущем приближу вас к себе. Итак, я выезжаю, ждите. До встречи, Ауф видерзейн!

— Молодой человек, вы больны?

— Мадам, ведь ясно объяснил — я Волков. Ваш банк обшарпанный порадовать хочу. А вы тут смеете мне что–то вякать? Да кто вы, милая, перечить чтоб царю?

— Ну, знаете, это уже ни в какие ворота не лезет. Проспитесь, а еще лучше обратитесь к врачу.

Когда женщина повесила трубку, Андрей не на шутку рассвирепел. Ишь, какая мелкая сявка! Ну смотри же, вот когда придет слава, боссы за такую недальновидность выкинут с работы. Потеряли самого лучшего своего клиента, ну и беспечность! Какое потрясающее самодурство! Да как же злиться на этих людишек, Боже, они же нуждаются лишь в жалости! Их скудоумие просто не знает границ! Ладно, кто там у нас следующий по списку. Ага, Лорибанк.

— Здравствуйте. Вы позвонили в Лорибанк. Меня зовут Елена.

— Ленок, милуня, сделай одолженье, не повторяй ошибок дураков. Десятку тысяч баксов жду с курьером, переться к вам мне лень — и так полно забот. Я Волков, если вы вдруг не узнали, вам крупно повезло — я позвонил. И напишите мне через полгода, чтоб я ваш банк приблизить не забыл.

— Приблизить? К чему приблизить?

— Как тяжело дела иметь с людьми, Ленуся. Ну что же ты не докумекаешь сама? Я гений, детка, гений — все так просто. Ваш банк тщедушный — пешка для меня. Через полгода, крошка, все забудут, кто создал радио, придумал телефон. Останется одно лишь имя — Волков. А Волков это я. Ну что, вопрос решен?

— До свидания, молодой человек.

И эта идиотка повесила трубку. Неужели они и правда настолько тупы, что не понимают свалившегося на них счастья? Всего лишь за десять тысяч вонючих баксов они могли получить то, что вскоре не получат и за миллион — крупицу внимания. Как теперь отвязаться от Наташи? Ведь не объяснишь же ей, что в банках работают одни болваны! Ее мозг тоже слишком ограничен, чтобы понять прописные истины… А теперь придется мучаться, оправдываться, искать иные решения. А все ради чего? Чтобы спасти этот проклятый мир! И для чего эта жертва, для чего он несет свой крест? Как спасти эту неблагодарную планету, если она даже в мелочах не желает идти навстречу?…

***

Между тем, клуб «Господствующая искренность» развивался с каждым днем, а собрания его членов стали носить регулярный характер. После того, как Маврикий и Августин создали в интернете специализированный сайт, от желающих прийти на пустырь и представить свои произведения не было отбоя. Но приглашения получали далеко не все, а лишь те люди, чье творчество, по мнению основателей клуба, гармонировало с их собственной философией, несло в себе мощный энергетический заряд, было направлено против общества, его моральных принципов и устоев. Так, сегодня Августин и Маврикий ждали сразу трех гостей — Эль Матадора, Ласкалу и Багиру.

Но если первые двое особого впечатления на Августина не произвели — да, интересные творческие натуры с нестандартным мышлением и красивыми стихами, но не более того — то Багира запала в самое сердце. Высокая, статная девушка в черных кожаных штанах и вязаной кофте влетела на пустырь, как ураган. В каждом ее движении чувствовалась сила, после каждого шага словно сотрясалась земля. Черные тени под глазами и черная же губная помада делали ее и без того таинственный образ вызывающим и дерзким, от горящих огнем глаз хотелось спрятаться. А ее стихи… Когда она вышла на импровизированную сцену и принялась читать — равнодушным не остался никто. Она читала их с придыханием, слова будто отскакивали от ее губ и ударялись в стены, настолько эмоциональной и яркой была эта речь. Такая же дерзкая и вызывающая, как и сама Багира…

Я слышала где–то в толпе:

«В продаже старые клоуны».

Один из них жалобно пел,

умело боль зарифмовывая.

Иссякла улыбок река,

в душе нынче климат засушливый,

и вот все они с молотка

пойдут, став живыми игрушками, —

и будет, хрустя, их жевать

толпа, как большая столовая.

…Осталась моя голова —

по–клоунски размалёванная…[3]

Августин не смог сдержать эмоций и зааплодировал, а затем сам взобрался на сцену, желая представить стихи, написанные вчера на полупьяную голову в порыве очередной депрессии.

Удар по сердцу, и боль наружу.

Понял я, что свет мне больше не нужен.

Лишь только тьма меня не осудит,

И Бога теперь в моей жизни не будет.

Я испытывал боль, позор и презренье,

Лишь когда умирал — я был счастлив мгновенья.

Теперь я понял, что враги бесконечны,

А слезы мои, как и силы не вечны.

Зачем ты придумал людей, о мой Боже?

Я ухожу, и ты мне больше не нужен.

Тебе принципы, Боже, важней разуменья,

И адовы муки ты зовешь избавленьем.

А люди в руках твоих словно игрушки,

Захочешь — черви, а захочешь — лягушки.

А мы, о Боже, мы ведь тоже живые,

Но мы старики, а они молодые…

А люди твои нас презирают,

Одних калечат, а других убивают.

Ты подумай, мой Бог, в эту зимнюю стужу,

А я ухожу — твой светлый мир мне не нужен[4]

И вновь раздались аплодисменты, и Августин с огромным удовлетворением заметил, что Багира, эта чертовка с бесноватым взглядом, тоже приветствовала его…

— А может курнем травки? — произнес Эль Матадор и извлек из кармана несколько косячков.

— А что, какой же творческий кружок без марихуаны? — ответил Маврикий. — Давай!

Через пять минут все помещение заволокло сладковатым дымком. Потом кто–то вновь вышел на сцену и читал стихи, кто–то устроился рядом с холодильником и пил водку, Августин же, подгоняемый наркотическим дурманом, подкрался к Багире и прижался к ней всем своим телом.

— И как тебе у нас, моя принцесса, еще вернешься или сгинешь навсегда? Смогу ль тебя обнять еще за плечи, взглянуть хоть раз в безумные глаза?

Повернув голову и направив на Августина свой пристальный взор, Багира улыбнулась и облизнула кончиком языка его нос.

— Конечно, я приду еще, коль пригласишь. Кстати, у тебя хорошие стихи.

— Спасибо, ангелок. Из уст твоих и мат звучал бы песней!

— Нет, мне не нравится, когда меня называют ангелом. Я дьяволица, черная пантера. Это люди тянутся к солнечным лучам, а мне он причиняет боль. Моя стихия — ночь. Она придает сил, вдохновляет, заставляет жить. Ночью я не вижу на улицах марионеточных людей, их лживые улыбки, не слышу их мерзкий смех, не вдыхаю их запах. В это время они забираются в свои жалкие лачуги и трясутся от страха, а я наоборот покидаю обитель и брожу в одиночестве.

— Не страшно ли тебе бродить одной, ведь мир людской таит в себе угрозу?

— А они меня сами боятся, Августин. Они ведь пустышки, в них нет стержня. Мне достаточно посмотреть в глаза — и они с криками разбегутся. Ну а кроме того, меня хранит моя заступница ночь. Прочитай, пожалуйста, еще какие–нибудь свои стихи.

— Слушай:

Не плачь, мой маленький бунтарь,

Когда увидишь боль людскую,

Не плачь, мой маленький палач,

Когда пролью я кровь густую.

Не плачь, мой маленький птенец,

Когда порвутся крылья жизни,

Не плачь, мой милый патриот,

Когда солдат предаст Отчизну.

Не стоит отдавать себя

Во благо девственного счастья,

С небес так падать высоко

На землю боли и ненастья.

Когда красивая душа

С тоски вдруг режет себе вены,

Ты понимаешь, мой малыш,

Что жизнь и счастье не бесценны.

Не плачь, мой сладкий лицемер,

Обидев юную подругу,

Ведь разделивши с ней постель,

Уже зовешь туда другую.

Не стоит плакать, мой алмаз,

Когда тебя кидают в лужу,

Когда не ценят и не ждут,

И говорят, что ты не нужен.

Не плачь, мой глупенький малыш,

Я защищу тебя от боли.

Хотя так трудно устоять,

Когда уже не держат ноги[5]

— «Когда красивая душа с тоски вдруг режет себе вены», — шепотом повторила Багира. — Ты удивляешь меня все больше, хотя мне казалось, что я давно уже разучилась удивляться…

Они еще долго болтали, читали друг другу стихи, целовались и обнимались на холодном полу, который в этот самый момент казался им нежнее пуховых перин…Августин парил в облаках и очень не хотел идти в душную квартиру, выслушивать нарекания жены, заниматься формальными поисками никому не нужной подработки. Не хотелось выходить на улицу и видеть слуг с опущенными головами, мчащихся продавать свои жалкие умения за жалкие гроши. Вот бы остаться в клубе навсегда — читать свои стихи и слушать другие, писать здесь роман, а потом предаваться празднествам и веселью. Что еще нужно для счастья? Что еще нужно для того, чтобы чувствовать себя полноценным человеком, радоваться жизни и наслаждаться ею? Как некоторые могут находить призвание в деньгах и карьере, ведь все это такая жалкая мелочевка, недостойная трясина для по–настоящему творческих и одухотворенных натур, которые останутся в веках и будут радовать своими произведениями не одно поколение, в отличие от пустоделов и пустобрехов, чей удел забвение…

Загрузка...