Почему Вселенная не может существовать без Бога?

«Я – Смерть, разрушитель миров». Даже те, кто никогда не читал Бхагавадгиту, с дрожью вспоминают эту ставшую знаменитой фразу. Ее произнес Роберт Оппенгеймер, руководитель Манхэттенского проекта, сразу после первого испытания атомной бомбы в пустыне Нью-Мексико. С таким же успехом он мог бы сказать: «Я – человек, ниспровергатель Бога». Дата 16 июля 1945 года ознаменовала нулевую точку веры. Перед безумной, ничем не сдерживаемой яростью атомного разрушения вселюбящий Бог-покровитель утратил все свое правдоподобие. Лишь очень немногие люди, за исключением разве что самых пылких верующих, считали, что Бог еще может что-то сделать, чтобы остановить наше скатывание в бездну самоуничтожения. Чтобы выйти из этой нулевой точки, из этого надира веры, нужны фокусировка и усилия. Веру необходимо отстроить заново, так сказать, от основания. По инерции она может легко улетучиться, и тогда одна из самых мощных сил человеческого бытия будет предана забвению. Что делает веру столь замечательной, так это то, что она действует вопреки нашему знанию об эволюции, в основе которой, как известно, принцип выживания. Выжить – эта неистребимая потребность движет всеми живыми существами. И только у людей эта потребность приобрела столь многочисленные формы, что они смешиваются в какую-то темную, спутанную массу. В одних случаях мы сражаемся за пищу, кров и семью. А в других, когда эти вещи у нас уже есть, мы не уделяем им ни единой мысли. Вера – совершенно незаурядное явление, и делает ее таковой то, что мы порой живем ради призрачных, непостижимых реалий, которые невозможно даже облечь в слова. (Можете ли вы определить разницу между «Он выказывает много сердечности» и «Он выказывает много душевности?»)

И все же дела религиозные подчас могут возобладать в жизни над всеми прочими нашими инстинктами, даже над инстинктом выживания. В том же году, когда была взорвана атомная бомба, – событие, которое навсегда изменило мир, – союзные войска заняли концентрационные лагеря и освободили томившихся там узников. Миру предстали не только сцены невыразимого ужаса и страдания, но и сцены высшего проявления человечности – таковыми были истории о пленных, добровольно пошедших на смерть вместо других.

Одной из самых трогательных историй такого рода был случай с польским францисканским монахом, отцом Максимилианом Кольбе, который погиб в Освенциме в 1941 году. Гестапо арестовало его за то, что он укрывал евреев в стенах основанного им монастыря Непокалянув (Непорочной Девы), который был центром издания и распространения религиозной католической литературы на польском языке. На фотографиях это волевой, решительный человек в очках с черными дужками и с коротко остриженными волосами. Один из самых страстных прозелитов веры, он одно время был даже миссионером в Японии, где основал католическую миссию на склоне горы, неподалеку от Нагасаки; удивительно то, что, когда на Нагасаки была сброшена атомная бомба, которая разрушила практически весь город, миссия уцелела и осталась нетронутой. Приверженцы Кольбе потом утверждали, что основать миссию на склоне горы, противоположном тому, где располагался город, – чтó, собственно, и защитило ее от смертоносного ядерного вихря, – видимо, надоумило Кольбе само Божественное Провидение.

Вскоре после того, как в мае 1941 года он попал в Освенцим, несколько заключенных устроили побег, который оказался успешным. Комендант лагеря решил для острастки как следует наказать оставшихся. Охранники отобрали десять человек, чтобы заточить их в подземные камеры и там заморить голодом. Когда один из отобранных в страхе закричал, Кольбе выступил вперед и предложил себя вместо него. Он провел в подземелье две недели, молясь, читая проповеди и оказывая моральную поддержку другим осужденным; своих палачей он неизменно встречал смело и мужественно, глядя им прямо в глаза. Остальные девять человек умерли, а Кольбе все еще оставался в живых. В конце концов его казнили, сделав ему инъекцию карболовой кислоты, а тело сожгли в одной из печей Освенцима, который ныне служит мемориалом, напоминающим о страшных преступлениях против человечества.

Рассказ о смерти отца Кольбе всегда трогает мое сердце, ибо она, на мой взгляд, является частью сложной судьбы современной веры и тех католических мучеников, которые приняли смерть во имя Божье. Он быстро был приобщен к рангу святых. К 1950 году были зарегистрированы два случая чудесного исцеления, которые приписывались ему. В 1971 году он был причислен к лику блаженных, а в 1982 году канонизирован указом папы Иоанна Павла II, который тоже был поляком и немало пострадал от рук нацистов. Мне довелось читать выдержки из религиозных отчетов, в которых говорилось, что святой Максимилиан (так он теперь называется) излучал свет, когда молился, а евреи в Освенциме, перед тем как идти на смерть, оставляли под досками пола в своих бараках маленькие записки, свидетельствовавшие о его сверхъестественной вере.

Этот рассказ о незаурядном человеке полон парадоксов, связанных с верой. И один из них в самом деле не поддается логике. Ибо того, кто выказывал самую сильную и несгибаемую веру, Бог не защитил, а довел до смерти. Не жизнь, но смерть стала той величайшей благодарностью, которую Кольбе принес в дар Богу. Так должны ли мы верить в такое божество? Детям внушают, что почитать Бога естественно, однако истории о чудесах превращают неколебимую веру во что-то сверхъестественное. Огромная брешь между рациональным и магическим кажется здесь непреодолимой. Именно чудотворный аспект святых – как противопоставление их праведному поведению – вот что больше всего привлекает верующих, а у скептиков вызывает презрение.

История отца Кольбе свидетельствует о том, что во всех нас присутствуют зерна веры и неверия. Я встречал на своем пути людей, чья вера делала Бога мощной крепостью, как это было в случае с Мартином Лютером, и людей, которые понимали, сколь нежной и хрупкой может быть вера – то, что выразил Тагор в своей поэтической метафоре: «Вера – это птица, которая предчувствует свет и поет, когда заря еще не пробудилась». Если эти слова тронули ваше сердце, значит, вы приблизились к одной из самых сокровенных духовных тайн: что нежно и хрупко, то бессмертно. Пока живет сердце, будет жить и религия.

Случается, что человек утрачивает веру, а случается – обретает ее. Для меня вера – это срединная стадия возрождения Бога. Именно срединная, а не конечная, поскольку вера есть убеждение, а убеждению не хватает знания. Но в некоторых ситуациях эта срединная стадия не нужна вовсе. Так, например, когда вы заказываете в ресторане шоколадный мусс, вам нет нужды испытывать вашу веру на предмет того, подадут его или нет. Но все мы можем ощутить ту надежду, с которой жертвы концлагерей ждали, что Бог спасет и освободит их, и тот ужас, который они испытывали, когда этого не случалось. Вера ослабевает, когда Бог не поступает согласно нашим ожиданиям; но она ослабевает фатально, когда Бог полностью нас игнорирует и не обращает на нас никакого внимания.

Но какой бы путь вы ни избрали, когда подходите к нулевой точке, вас неизменно постигает одно и то же – разочарование.

Каким образом Бог подвел вас?

● Проигнорировал ваши молитвы.

● Подверг вас опасности и не защитил.

● Вы перестали чувствовать Божественную любовь.

● К вам не проявили милосердия.

● Вы заболели и никак не можете выздороветь.

● Вы видите, как процветают плохие люди, а хорошие остаются невознагражденными.

● Вам пришлось испытать в жизни грубое обращение и насилие, и никто не положил этому конец.

● Умер невинный ребенок.

● Несчастные случаи и травмы случаются с вами без всякой видимой причины.

● Вы прошли через горе, тревоги, депрессию, вы психически много выстрадали, и Бог не дал вам утешения.

В жизни каждого были подобные ситуации – у одних несколько, у других больше. История – это кладбище оставшихся без ответа молитв миллионов людей, бессмысленно отстрадавших и умерших. Правда, теология выступает с различными оправданиями подобного положения вещей: то это Deus otiosus («праздный Бог»), чья роль якобы завершилась после творения, то это Deus absconditus («незримый Бог»), который в одно и то же время здесь и не здесь, – но даже она бессильна и не способна утешить, когда мы находимся в отчаянной ситуации, а Бог нам не отвечает. Большинство людей верят – и это понятно, – что Бог выказывает любовь, милость и покровительство, когда дела совсем уж из рук вон плохи, ну, а с менее серьезными кризисами мы можем и сами справиться.

Скептицизм как альтернатива

Если уж вы оказались в нулевой точке веры, то имеет ли смысл уходить из нее? Если Бог не существует, то это самое подходящее для вас место. Я не хочу заново перепахивать поле атеизма, но принимать мир таким, каким он себя являет, кажется мне наиболее разумным. Такова, во всяком случае, позиция религиозных скептиков. Бог – это нечто далекое, какое-то другое, незнакомое явление вроде северного полярного сияния или холодной плавки: покажите мне Его – и я поверю. Сомнение требует видимого доказательства; поэтому сомнение всегда противоположно вере. Верующему не нужен Бог, стучащийся в парадную дверь и держащий в руках удостоверение личности, выданное правительственными органами.

В наше время скептицизм не мыслит себя без науки: прежде чем твердолобые скептики поверят во что-то, они хотят иметь на руках данные измерений или опытов, результаты которых можно перепроверить, и непредвзятое свидетельство со стороны – короче, целый аппарат, ассоциируемый с научным методом. Если таковые отсутствуют, то вера, с их точки зрения, недостойна доверия, а то и вовсе пагубна. Скептицизм воспринимает себя как реалистичное и трезвое опровержение всякого рода суеверий, легковерности и фантазий, которые паутиной опутали весь мир.

Майкл Шермер, главный редактор журнала «Скептик», с явным одобрением приводит слова своего собрата, тоже скептика, который полагает, что «все вопросы о Боге, кто бы их ни задавал: атеисты, агностики, теисты и прочие», – это вопросы неправильные. Что делает их неправильными? «Боги, которые живут только в головах людей, гораздо более могущественны, чем те, что живут где-то “там”, по той простой причине, что, во-первых, последние не отличаются большим разнообразием и, во-вторых, те, что в наших головах, действительно влияют на нашу жизнь».

В списке разочарований, под действием которых люди отворачиваются от Бога, каждый путь для скептика жизнеутверждающий: это своего рода сигнал к пробуждению, призывающий принимать жизнь такой, как она есть, а не такой, какой мы хотим ее видеть.

Бог проигнорировал ваши молитвы?

Ответ. Он вообще не отвечает на молитвы. То Нечто, что, как вам кажется, сидит в вашей голове, никак не влияет на внешние события.

Бог подверг вас опасности и не защитил?

Ответ. За риск, которому вы себя подвергаете, несете ответственность только вы. Обвинять высшую силу – это свидетельство неуверенности в собственных силах, если не детской слабости. Если человек зрел и самостоятелен, ему не нужен сверхъестественный родитель на небесах.

Вы не чувствуете Божественную любовь?

Ответ. Любовь – продукт химических реакций, происходящих в мозге. Она не существует вне своего физического проявления. Наука по этому поводу говорит, что романтическая любовь может быть такой же фантазией, как и любовь Божественная.

Господь не выказывает к вам милосердия?

Ответ. Милосердие подобно исполнению желаний; оно рождается из тщетной надежды, что вам удастся избежать законов природы. У каждой причины есть следствие. Это чисто механическая система. Детерминизм не дает к ней свободного доступа.

Вы заболели и никак не можете выздороветь?

Ответ. Болезнь – это сложный процесс, который медицина постоянно стремится познать все глубже и глубже. Однажды, если только исследования будут продолжаться, мы будем точно знать, почему определенные болезни достаются в удел определенным людям. Новые лекарства, которые мы создадим на основе этого знания, полностью решат проблему выздоровления.

Вы видите, что плохие люди процветают, а хорошие остаются невознагражденными?

Ответ. То, что мы называем хорошим и плохим, – это свойства, развитые нами в процессе эволюции с целью выживания. Как только мы поймем принцип естественного отбора во всей его полноте, нам откроется и то оптимальное поведение, которое цементирует общество.

Эти примеры показывают, как нулевая точка веры воспринимается в свете скептицизма. На каждую жалобу, поданную на Бога, может быть дан научный ответ. Если в данный момент наука такой ответ дать не в силах, она даст его в будущем, и это будет гораздо более лучший ответ, нежели тот, который возможен сегодня. С годами я обнаружил, что критерии, выдвигаемые скептиками, куда солиднее и основательнее, чем аргументы атеистов. Скептики чувствуют, что занимают более высокий и важный рубеж, нежели атеисты, ибо скепсис необходим для прогресса науки. Не окажись под рукой искусного скептика, мы бы до сих верили в то, что громы и молнии в нас мечет Зевс.

Точка зрения, выражаемая скептиками, на мой взгляд, привлекает к себе внимание самой широкой общественности и охотно принимается всеми, особенно если ее цели – легкие мишени. Журнал «Скептик» посвящает десятки страниц разоблачению шарлатанов, невежественных знахарей и псевдоученых. Но при этом практически не уделяет никакого внимания серьезным статьям и теоретическим размышлениям о Боге, душе, сознании и природе реальности. Он обносит высоким забором обычные, материалистические объяснения (которые считаются правильными и достоверными), а что по ту сторону забора – это уже неважно, ибо там непроглядная тьма обманутого иллюзиями ума. Выведение на чистую воду знахарей и шарлатанов, несомненно, служит добрым целям. Но в целом разоблачение жульничества имеет весьма незначительную ценность, хотя обычно именно жертвы поднимают тревогу, а не ученые скептики. Но когда скептики в ходе развязанного ими крестового похода посягают на по-настоящему честных, глубоких и прозорливых мыслителей, это наносит делу серьезный вред. Например, все те, кто в свое время продвигал медицину, рассматривающую ум и тело в неразрывном единстве, тоже подвергались осмеянию и поношению как шарлатаны. Помню, как в 1980-х годах члены совета факультета Медицинской школы в Бостоне буквально кипели от еле сдерживаемого раздражения, когда я или любой другой доктор медицины высказывал предположение, что взаимосвязь между умом и телом вполне реальна. Спонтанная ремиссия раковых заболеваний практически совершенно не бралась во внимание. (Один известный онколог как-то сказал мне, что для него и его коллег рак был своеобразной игрой в большие числа: их совершенно не интересовали те редкие случаи, когда опухоль исчезала бесследно без медицинского вмешательства.) Если брать в целом, то скептицизм и сомнение все же наносят вред человечеству, подавляя любопытство и прикрывая свою нетерпимость оправданиями, что, мол, при изучении неизвестного достоверными могут считаться только официальные научные выкладки. Это можно назвать, пожалуй, институциональным любопытством.

С Богом все гораздо сложней. С точки зрения скептиков, вера разрушает вероятность того, что человек может выступать в роли разумного мыслителя. И, как только вы употребляете роковое слово «сверхъестественный», это сразу же дает повод для высокомерного отклонения любой идеи. Фрэнсис Коллинз, как я уже говорил, не только известный генетик и директор Объединения национальных институтов здравоохранения, но и еще весьма активный верующий христианин. В силу своего уникального положения он может служить прекрасным образчиком вполне разумного отношения к религии.

Вот как описывает Коллинз в своей книге «Язык Бога» то духовное переживание, которое радикально изменило всю его жизнь.

_” Однажды в прекрасный осенний день, когда я бродил по Каскадным горам, величие и красота Божьего творения сокрушили меня и сломили мое сопротивление. Повернув за угол и неожиданно увидев удивительный по красоте замерзший водопад высотою в сотни футов, я вдруг понял, что мои поиски завершились. На следующее утро, на рассвете, в час, когда вставало солнце, я опустился на колени в росистую траву и предал себя Иисусу Христу.

В этом описании пикового переживания, когда повседневный мир привычных форм и явлений вдруг резко меняется, нет ничего такого, в чем можно было бы усомниться. Для самого Коллинза это пиковое переживание претворилось в религиозный смысл, как оно, наверное, претворяется почти для всех ищущих. Но ум у каждого человека свой, и у одних он действует так, а у других иначе. Известный ландшафтный фотограф Ансель Адамс тоже пережил нечто похожее во время своих скитаний по горам Сьерра-Невады, но его интерпретация случившегося вылилось в художественное прозрение. Как видите, оба пережили чудо и оба испытали священный трепет перед величием природы. Коллинз посвятил свою жизнь Христу, а Адамс – фотографии. На их примере видно, что пиковое переживание окрашено неким общим или сходным для всех событием: в момент внезапного расширения сознания маска, за которой скрывается материальный мир, спадает, и обнажается некий скрытый смысл.

Сэм Харрис сравнивает Коллинза (чьи подлинно научные заслуги на порядок выше мнимых заслуг Харриса) с хирургом, который «пытается оперировать пальцами своей ноги. Его промахи предсказуемы, очевидны и отвратительны». Но давайте не будем касаться враждебности, от кого бы она ни исходила, а попытаемся выяснить, что именно подвергает остракизму Харрис, да и прочие сходно мыслящие с ним скептики. А подвергают они остракизму не что иное, как тот настрой ума или сознания, благодаря которому человек отыскивает в природе скрытые послания и зашифрованные обращения, начертанные в виде красот и живописных очертаний гор, закатов, небесных радуг и т. д. С презрением относясь к самому факту, что бессчетное количество людей узрело руку Бога в творениях природы, Харрис саркастически комментирует духовный опыт Коллинза:

_” Если этот отчет о полевых исследованиях покажется вам немного скудным и немногословным, не волнуйтесь: недавно опубликованный в журнале «Тайм» очерк Коллинза с его собственными рисунками послужит для вас источником дополнительных сведений. Здесь же из всего сказанного мы можем понять только одно: замерзший водопад состоял из трех потоков, что и навело почтенного доктора на мысль о Троице.

В этой связи Харрис замечает: «Точно так же любого читателя, страстно верящего в возможность объединения людей в неделимое братство, могут посетить мысли о самоубийстве». Я однако так не думаю. Большинство читателей с уважением относятся к пиковому переживанию как к достоверному опыту, и многие, я думаю, сами не прочь пережить нечто подобное – к счастью, я никогда не слышал, чтобы кто-то хотя бы отдаленно отреагировал на этот опыт «мыслями о самоубийстве», – и здравый смысл подсказывает им, что религиозное обращение Коллинза не требует научного доказательства. По этому поводу видный математик и физик Юджин Вигнер заметил: «Ну, а где же в равенстве Шредингера радость от полноты бытия?» В самом деле, если я говорю, что люблю самую красивую женщину на свете, то каким образом скептик может что-то доказать, если он указывает на невозможность найти среди трех миллиардов представительниц слабого пола одну, самую красивую?

Человеческое существование было бы никчемным и гибельным, не будь в нем моментов подлинного вдохновения. В обмен на эти краткие, но незабываемые моменты высшего прозрения, когда любовь, красота и возможность приобщения к высшей реальности оказываются по-настоящему жизненны и достижимы, мы многие годы миримся со скукой, рутиной, приевшейся работой и страданием. Но скептицизм порочит внутреннее просветление или пытается отмести его как своего рода аномалию мозга. В одной из статей, напечатанных в журнале «Скептик» за 2007 год, освещались дебаты между Докинзом и Коллинзом, инспирированные журналом «Тайм». Коллинз отстаивал идею Бога, строя свою защиту на вере, которую наука не в состоянии опровергнуть: «Бог не может полностью заполнять природу». Эта позиция, на взгляд скептика, слишком уж скользкая. Она не только вызывает вопрос: а существует ли вообще Бог? – но и обходит стороной необходимость предъявления доказательств.

Но и позиция скептиков тоже равно повязана своими собственными критериями. Вот как выглядит Бог, Тот, Кто вне времени, с точки зрения автора статьи в журнале «Скептик».

_” Если нет времени, нет и перемен. Если нет перемен, нет и действия. Если нет действия, нет и творения. Если бы Бог существовал вне времени, Он был бы беспомощен вообще что-либо создать!

Этот довод подразумевает, что безвременье – место, которое можно упоминать точно так же, как мы упоминаем Питтсбург или Нью-Дели. Мысль о чем-то, что находится вне времени, настолько неподъемна, если вообще возможна, что ставит в тупик даже самых прогрессивных физиков в мире. А в итоге – логика трещит по швам, и точно так же трещит по швам весь линейный мир причин и следствий. Вера Коллинза в трансцендентного Бога пронизывает все духовные традиции – и по весьма основательной причине, ибо первоисток самой природы невозможно найти, находясь среди природы и оглядываясь по сторонам.

И все же, сколько бы изъянов ни было у скептицизма, вера от этого идеальной тоже не станет. В своей книге Коллинз предполагает, что, быть может, «из всех возможных мировоззрений атеизм наименее разумен». Это добавляет весомости именитому ученому, но Коллинз идет еще дальше, и его обращение к другим фундаменталистам-христианам звучит как призыв против рационализма в том виде, как большинство людей понимают этот термин: «Как верующие, вы вправе твердо придерживаться идеи Бога как Творца; и вправе твердо придерживаться библейских истин; и вправе твердо придерживаться того умозаключения, что наука не дает ответов на самые насущные, самые настоятельные вопросы человеческого существования». Исаак Ньютон, убежденный христианин, согласился бы с каждым словом. Два великих физика могли бы все так же оставаться религиозными сумасбродами, но для них, вероятно, это было не столь важно. Скептицизм всех научил быть осторожными.

Вопрос не в том, чтобы, основательно перетряхнув всю науку, заставить ее признать Библию и согласиться с ней. Нет, Коллинз взыскует гармонии, причем гармонии предельно рациональной, и ищет он ее на стыке науки и религии.

Бог, не ограниченный пространством и временем, сотворил Вселенную и учредил законы природы, которые ею управляют. А в стремлении населить эту пока еще пустую Вселенную живыми существами Он выбрал изящный механизм эволюции, с помощью которого и были созданы всевозможные виды микробов, растений и животных.

Держите свой ум открытым – вот все, о чем Он нас просит. Вера, как она сложилась в век науки, затрагивает возможности, а не догму. Если ваш ум действительно открыт, то вам нетрудно будет принять ту возможность, что Нечто, пребывающее вне пространства и времени, стало источником рождения Вселенной. Истинный вопрос – а именно здесь и начинается полемика – звучит так: возникло ли творение из «ничего», то есть из нефизического источника, или нет? Есть ли в этом «ничто» пространство для более высокой организации – иначе говоря, некий ум, в совершенстве приспособленный ко всем законам природы в их совокупности, причем приспособленный и сонастроенный настолько тонко, что малейшее изменение могло сказаться на судьбе всей предшествующей Вселенной? В конце концов, малейшее, хотя бы в одну миллиардную долю, изменение закона гравитации, например, могло заставить рождающуюся Вселенную после «большого взрыва» захлопнуться на себе самой, а изменение в обратном направлении могло заставить ее разлететься в стороны неконтролируемыми потоками протогаза, в результате чего ни атомы, ни молекулы так и не сформировались бы.

Тончайшая настройка Вселенной – это самоочевидный и бесспорный факт, и все мы в равной степени пользуемся этим благом. Каким-то образом родившееся из пустоты творение предстало в такой совершенной гармонии, что спустя 13 миллиардов лет на сцену вышла человеческая ДНК. Поскольку Коллинз вкладывает в эту проблему религиозное содержание и придает ей религиозный смысл, то наши знакомые архискептики просто-напросто выбросили его из сферы своего сознания. Харрис вообще не воздает ему должное даже за то, что он придерживается рациональной позиции. Ум у этих скептиков закрыт наглухо, и благодать сомнения они не уступят никому, особенно тем, кто мыслит иначе, чем они. Но это не только вопрос честной игры. Любое новое достижение, включая и научные открытия, требует веры. И список явлений в нашей жизни, где мы прибегаем к вере или к ее помощи, поистине впечатляющ.

● Верить в себя.

● Верить в прогресс.

● Признавать, что проблемы решаются с помощью разума и здравого смысла.

● Доверять своим эмоциям.

● Достигать состояния, когда на вас нисходит озарение.

● Прозревать суть вещей и доверять увиденному.

● Позволить телу заботиться о себе.

● Чувствовать свою связь с другим человеком.

Все эти вещи настолько жизненно насущны и очевидны, что мы воспринимаем их как само собой разумеющиеся, как будто вера в Бога сюда не относится, как будто это что-то совершенно другое, особенное, сверхъестественное и иррациональное. Но первый научный эксперимент в истории требовал, чтобы все эти повседневные деяния находились непременно на своих местах. В этом свете тем более странно, что скептики высмеивают каждого, кто занимается исследованием сверхъестественных явлений, поскольку один из перечисленных выше пунктов – прозревать суть вещей (то есть стараться проникнуть за внешнюю поверхность форм) и доверять увиденному – основной критерий науки. Охотники за привидениями, по сути дела, делают то же самое, что и физики, охотящиеся за кварками.

Верить в то, что человек, находящийся рядом с вами, мыслит так же, как и вы, – вот квантовый скачок веры. Замечательный американский психолог Уильям Джеймс говорил о «бреши между одним умом и другим», которую невозможно преодолеть. Шансы на то, что два брата, выросшие в одном доме у одних и те же родителей, будут мыслить совершенно одинаково, практически равны нулю. Один может любить охоту и рыбалку, тогда как другой – читать Марселя Пруста. Мы принимаем на веру, что наши сознания связаны. Но давайте предположим, что вы незаметно подкрались сзади к какому-то человеку, громко захлопали в ладоши, чтобы его испугать, и – с его стороны не последовало никакой реакции. Он что, глухой или просто вас игнорирует? Его мысли заняты чем-то другим, или он сердит на вас? Молчание одного сразу же показывает, сколь на деле различны между собой два сознания. Мужчины любят жаловаться на то, что женщины, мол, постоянно хотят, чтобы они читали их мысли (Он: «Почему же ты мне не сказала, что не хочешь видеть мою старую подругу?» Она: «Ты бы и сам мог об этом догадаться»). В сущности, мы только то и делаем в жизни, что по мере своих сил и способностей проникаем в сознание других людей и читаем чужие мысли.

Теперь давайте посмотрим, что случится, если вы утратили веру. Мы вкладываем в веру только свое сердце, которое, если брать среднюю продолжительность жизни, делает без передышки 40 миллионов ударов в год, или 2,8 миллиарда ударов за 70 лет. Механизм, поддерживающий сердцебиение, настолько сложен, что современная медицина только-только начала его постигать. (С точки зрения обычного человека, эта механика, будучи микроскопически малой, столь же невидима и таинственна, как и Бог.) Но вот сердце начинает выказывать признаки утомления, сказывающиеся в виде болей в груди, известных как angina pectoris (грудная жаба), – и вера разлетается вдребезги. И в результате, как это известно почти каждому сердечнику, – высокое давление, беспокойство и тревожное состояние. Мы вдруг сознаем, что трепещущая мышечная ткань размером с кулак – наше сердце – стоит между жизнью и смертью.

Сводить все аспекты жизни к фактам и неумолимым данным – это, согласитесь, нелепо и абсурдно. (Мы от души посмеемся над каждым, кто скажет: «Я не верю, что вы любите своих детей. Покажите-ка мне рентгенограмму мозга».) Требования, предъявляемые скептиками, обращены в большей мере не к обычным людям, а к кадровому составу профессиональных ученых, которые при проведении исследований обязаны в точности придерживаться определенных директив и установок. Они должны скептически относиться к новым результатам до тех пор, пока не будут получены надежные доказательства их достоверности. Эйнштейн вынужден был долго ждать, пока научные наблюдения не подтвердят его теорию относительности, а это случилось только в 1919 году, во время наблюдений за солнечным затмением; измерения, сделанные астрономом Артуром Эддингтоном, подтвердили предсказанный теорией факт, что свет, излучаемый далекими звездами, выгибается или описывает кривую под действием гравитационного поля. Этот эксперимент, как и вообще все эксперименты, лишний раз подтвердил, что наука – это не реальная жизнь. Ее ограничения всегда искусственны и специализированы.

Знаменитый английский философ Бертран Рассел был убежденным атеистом; его эссе «Почему я не христианин», увидевшее свет в 1927 году, вызвало целую сенсацию в научном мире. Однажды Рассела спросили: вот если бы он умер, вознесся на небо и увидел своего Создателя, то что бы он сказал Богу в защиту своего неверия? И Рассел ответил: «Доказательств явно недостаточно, Господи, явно недостаточно!» Скептики любят ссылаться на эту историю, хотя она, на мой взгляд, совершенно бессмысленна. Все доказательства и правила, которые эти доказательства регламентируют, применимы лишь к материальным предметам и явлениям, но никак не к Богу. Он не может провалить испытание, которого не затевал. Позвольте мне объяснить, что я имею в виду.

Представьте, что машина, ехавшая по шоссе, вылетела на обочину, и в результате этого ДТП погиб водитель. Дорожная полиция, прибывшая к месту происшествия, опросила нескольких свидетелей. Когда их спросили, что же, по их мнению, случилось и что стало причиной аварии, один сказал: «Видите этот след, который оставили покрышки во время торможения? Я физик и могу точно сказать, что авария произошла из-за того, что инерция движения машины оказалась сильнее силы трения». Второй свидетель покачал головой: «Посмотрите, в каком положении находится руль. Водитель резко повернул, машина вильнула в сторону и угодила в канаву. Я летчик и могу сказать точно: авария произошла из-за того, что водитель сбился с курса». Третий свидетель, врач, найдя в теле погибшего следы алкоголя, заявил, что авария произошла из-за того, что водитель был пьян.

Каждый свидетель высказал свою точку зрения на происшествие, отличающуюся от других, и привел доказательства в ее пользу. Но заметьте: различия между ними научным путем установить невозможно. Получаемый вами ответ зависит от задаваемого вами вопроса. Реальность обусловлена восприятием. А теперь представьте, что, когда машина вылетает на обочину, из нее выскакивает обезумевшая от страха женщина и кричит: «Фред! Ты не раз говорил, что убьешь себя, но я никогда не думала, что ты и в самом деле решишься на такое!» Ее объяснение единственно правильное, ибо только она понимает смысл случившегося. Причина аварии – неуравновешенное эмоциональное состояние водителя. Мораль, вытекающая отсюда, проста: описания никогда не соответствуют смыслу. Скептики, даже такие выдающиеся, как Бертран Рассел, выдвигают ложные обоснования. Какими бы внешними данными вы ни руководствовались при умозаключении, будь то следы от покрышек, повернутый руль или алкоголь в крови, вы не сможете установить смысл поступков человека – или мотивы, приведшие его к самоубийству.

Мартин Лютер Кинг высказал разумную мысль о том, как можно стать выше скептицизма. «Вера, – сказал он, – помогает подняться на первую ступеньку, даже когда вы не видите всей лестницы». Памятуя о религиозном обращении Коллинза, я составил несколько принципов веры, которые идеально увязываются с рационализмом и при этом не попадают под тяжелую руку скептицизма:

● Вера – дело сугубо личное. Ее не нужно ни перед кем оправдывать.

● Веру не нужно оценивать со стороны, в ней нужно пребывать.

● Вера – путь исследования реальности, который не нужно подвергать проверке с помощью научных методов.

● Вера – это суть, никак не связанная с физической внешностью или видимостью.

● Вера касается смысла.

Приведу один забавный случай, связанный со скептицизмом. Однажды я выступал перед английской аудиторией, делясь с нею своими знаниями о духовных материях. Среди публики оказался один заядлый критикан, который постоянно прерывал меня неуместными замечаниями, пока в конце концов не вскочил и не завопил:

– Да что вы слушаете этот бред! Это же чушь собачья!

Несколько ошеломленный подобной эскападой, я спросил:

– А кто вы, собственно, такой?

Он выпрямился и с достоинством произнес:

– Я глава общества британских скептиков.

– Я вам не верю, – сказал я.

В публике раздался смех, и, задетый за живое, скептик выскочил из зала.

В поисках лучшего определения

Когда Бог подводит лично вас, это всегда цепляет за живое. Знаменитый бестселлер 1980-х годов превосходно подытоживает утрату веры своим столь же превосходным названием: «Когда с хорошими людьми случаются плохие вещи». Где бы ни случилось это плохое, у нас ли дома, или в Боснии, или в Руанде, первичная вера, которая связывает нас с Богом, – обещание, что добро восторжествует над злом, – ветшает и затем рвется. В данном случае приходится признать, что не только чаша терпения, но и чаша веры тоже может переполниться.

Я бы однако не торопился с выводом о том, что ошибка или промах Бога свидетельствует о том, что Он не существует. Бог не может добиться успеха, если Он для нас – всего лишь прикрытие; с этим божеством мы уже встречались выше: это Бог 1.0. Представьте, что вы страстно молитесь о том, чтобы близкий вам человек, страдающий раком легких, выздоровел, а он, тем не менее, умирает. Тем самым Бог как верховный врач, чье лекарство оказалось бессильно, подвел вас и отринул ваши молитвы. Он не дал вам того, чего вы хотели. И вы не понимаете, почему. Но давайте предположим, что больной человек был страстным курильщиком, всю жизнь не изменявшим своей пагубной привычке. В таком случае Бог, вероятно, поступил весьма разумно, позволив законам природы, действующим на уровне человеческого тела, вершиться заведенным порядком.

Или, возможно, Бог предпочел милосердию справедливость. Ведь если тот, кто игнорирует все предостережения об опасности курения, чудесным образом не спасается и умирает от рака легких, то это кажется только справедливым, не правда ли? Чудо никогда не было актом милосердия. Ну, а как быть с теми, кто был внимателен к предостережениям, но, тем не менее, все равно оказался поражен раковой опухолью? Должен ли всеблагой пастырь спасать только неразумных овец? В данной ситуации мы можем быть вполне уверены в том, что сей непостоянный Бог, замысливший и создавший столь несовершенную человеческую природу, не реален, ибо только такого Бога мы постоянно осуждаем и обвиняем. Да и как Он может быть реален, когда мы соотносим себя не с Богом даже, а с проекцией самих себя на нечто высшее и внешнее, называемое Богом!

Реальность Бога скрывается за вымыслом о Боге. Будду не раз просили дать его последователям убедительное доказательство того, что Бог действительно существует, ибо кому лучше знать ответ на этот вопрос, как не Просветленному. Но он предпочел отмалчиваться и мучиться, чем связывать себя подобным заявлением, ибо знал, что единственный достоверный ответ добывается в ходе духовного странствия, которое каждый человек должен проделать сам. Нелегко миновать воображаемые идеи духовности, но мы должны это сделать. Попробуйте ради интереса войти в поисковую программу Google и задать там вопрос: «Где расположен рай?» Один из ответов, со ссылкой на Книгу Бытия, звучит примерно так: рай – это атмосферная оболочка, окружающая Землю, ибо Господь сказал: «Да произведет вода пресмыкающихся, душу живую; и птицы да полетят над землею, по тверди небесной» (Быт. 1:20). Но, если верить библейскому свидетельству, есть еще райские небеса, где расположены звезды, и небеса за ними – тот рай, где «обитель Бога». С очевидностью можно сказать только одно: мы пребываем в царстве Бога как люди, которым необходим дом, где бы он ни находился.

«Энциклопедия католицизма» усложняет этот вопрос еще больше. Во-первых, говорится в ней, есть вездесущий рай, который «всюду, как Бог всюду». Согласно этой точке зрения, блаженные могут свободно перемещаться в любую часть Вселенной и при этом «оставаться с Богом и видеть Его всюду». Этот ответ обходит стороной образ человекоподобного Бога, который живет в одном месте. Но так ли уж необходимо это «место»? Энциклопедия признает, что есть еще более абстрактное состояние, «блаженное состояние праведности в следующей жизни». После всех теологических зигзагов и поворотов мы приходим к идее, что рай – это местопребывание души и состояние, ею обусловленное, в то время как некоторые теологи до сих пор держатся за образ, который навязывается детям в воскресных школах: у Бога, возражают они, «должна быть особая, величественная обитель, дом всех блаженных, где они обычно обитают, хотя вольны странствовать по всему свету».

Все бы хорошо, да не дает покоя мысль: а как же быть с обычными людьми, у которых нет опыта непосредственного постижения Бога? Одного психолога спросили, почему обычные люди, которые не одержимы страстью к азартным играм, продолжают ходить в казино, хотя знают, что все шансы против них. «А потому, – ответил он, – что всякий раз, когда “однорукий бандит” срабатывает и выдает им выигрыш, они получают доказательство того, что Бог их любит». Теология добывает свои уклончивые ответы, опираясь на Слово великих духовных учителей. Мы же, все прочие, остаемся не у дел. Смею предположить, что здесь неверна вся структура. Каждой своей жизнью вы даете Богу шанс добиться успеха, если только наладите связь с высшей реальностью, Высшим «Я» или высшим сознанием – выберите любой термин, который вас больше устраивает. И чем сильней и стабильней эта связь, тем вероятней явление Бога.

Тогда и только тогда рай тоже становится реальностью. И совсем не обязательно, что он всегда один и тот же. Многие из тех, кто пережил состояние клинической смерти и имел околосмертные переживания, говорят, что они видели рай. Большинство расхожих описаний этого рая очень напоминает детские рассказы. Рай – этой зеленый холмистый луг под чистым синим небом, где растут удивительные цветы и гуляют детеныши животных. Скептику подобная картина очень напоминает картинки из детских религиозных книжек. Без сомнения, это так и есть. Но если мы поместим рай в сознании – как «состояние души», – то необходимость в каком-то фиксированном образе или в картинке «только для взрослых» сразу же отпадает. Отбросьте в сторону все образы – и вы получите чистую дощечку, на которой можете изображать что угодно: любое описание рая будет правдивым и жизнеспособным, ибо эта чистая дощечка суть само сознание.

Формулируя условия

Вы не сможете в полной мере возродить веру, пока Бог не начнет действовать, причем действовать стабильно, надежно и постоянно. И это не должно быть игрой случая или игрой в исполнение желаний; это не должен быть некий воображаемый акт, якобы доказывающий, что Он вас любит. Вера должна возвышать вас и поднимать над всеми несбывшимся ожиданиями и чаяниями; она должна вновь дать вам возможность почувствовать, что вы можете положиться на Бога и довериться Ему. Это выдвигает определенные требования к Богу, поэтому естественно, что многие люди не хотят этого делать. Если слово «требования» вам кажется слишком уж резким и неприемлемым в данном контексте, давайте его перефразируем. Когда вы просите Бога начать действовать и сотворить что-либо, вы обычно говорите: «Я верю, что Тебе это под силу». То же самое мы можем сказать и о вере, в результате чего она становится функциональной, действующей связью между нами и Богом.

На протяжении многих столетий всякого, кто упрекал Бога, пусть даже обиняками, в бездействии или потворстве нежелательным событиям, клеймили как еретика. Тысячи невинных страдальцев претерпели муки и смерть только за то, что задавали вопросы – это и было их единственным преступлением. Мысль, рождаемая чувством вины: «Что со мною не так?» – пережиток той страшной эпохи – тотчас приходит на ум, как только вы начинаете сомневаться в религии своих отцов. Когда Дэниел Деннет говорит, что большинство религиозных людей – конформисты, он не так уж неправ. Люди больше выставляют напоказ «веру в вере» – то есть демонстрируют лояльность и преданность своей вере, дабы ей соответствовать, – чем свои истинные убеждения.

Вера, чтобы быть действенной, должна иметь опору в реальности. А единственной опорой, которая мне кажется достаточно логичной и разумной, является вера в такого Бога, который выполняет Свои обещания. Возьмите элементы из перечня нулевой точки веры и измените их. Получится следующее:

● Ваши молитвы услышаны, и Бог на них отвечает.

● Добро торжествует над злом.

● Невинность добродетельна, и никто над ней не глумится.

● Вы чувствуете любовь Бога.

● Бог вас защищает.

● Провидение о вас заботится.

Я придерживаюсь той позиции, что все эти элементы являются истинными аспектами Бога, поэтому у нас, как у верующих, есть право к ним приобщиться. Давайте не будем уподобляться раздражительным детям, которые топают ногами и кричат, пока не добьются своего; нет, мы будем просить Бога, чтобы Он действовал сообразно Своему природному потенциалу. Связь между Богом и человечеством по-прежнему жива и сохраняется. И если эта правда, то высшая реальность не так уж и далека от нас, хотя расстояние до нее не исчисляется в милях, которые нужно пройти, ни количеством времени, которое следует провести в дороге, чтобы туда добраться. Высшая реальность вмиг окажется здесь и сейчас, как только мы установим с ней связь. Именно она формирует ту повседневную жизнь, которой мы живем, со всеми ее постоянными требованиями и запросами. Одной веры недостаточно, чтобы ввести нас в эту жизнь. Но без веры вы не сможете представить или нарисовать в своем воображении высшую реальность. Вы не сможете опробовать ее или обнаружить ее там, где она соприкасается с вашим существованием.

Я восхищаюсь теми поэтами, кто преобразил свой внутренний мир до такой степени, что тот стал их местом встречи с Божественным. Хафиз (1325–1389), средневековый персидский поэт, придерживавшийся суфийской традиции, изучал Коран и занимал пост видного судейского чиновника. Сюжетами его стихотворений зачастую становились чисто мирские темы, отражавшие будничную жизнь с ее охотой, пьяными кутежами и прочими забавами. При этом он и другие персидские поэты сочиняли чудесные эпиграммы, вроде этой:

Давно ты отдал душу волнам речным кипучим,

Но до сих пор внушаешь всем, что страшной жаждой мучим.

Или вот этой – о цели в жизни:

Время – рудник, где мы рабским трудом,

словно в крепи,

Добываем себе на любовь,

чтоб порвать ненавистные цепи.

Хафиз – и это еще более удивительно – поэтически преобразует повседневную жизнь, передавая таящуюся в ней сияющую суть. Это подчас рождает совершенно потрясающие образы.

Себя потерять – как держать пистолет у виска

И нажать на курок – кровь без меры.

Правду признать – что в мешок с головою залезть

И задохнуться – цена нашей веры.

Смело следуй за Господом в тот неизведанный мир,

Где тебя устрашат и пленят грандиозные сферы.

Это странствие во имя веры, сведенное до грубой психологии. Хафиз облекает в слова те страсть и неуверенность, коими полнится человеческое бытие, и мы пылко внимаем ему, ибо он чувствует их глубоко и настоятельно. Он описывает состояние, где сердце и ум объединяют свои силы, чтобы найти правду в жизни, добравшись до самых корней. Это уже не вольная и ни к чему не обязывающая проекция нас самих на любящего Отца, а нечто выстраданное.

Поверь и вонзи драгоценный кинжал в свое сердце.

Так ты потеряешь себя.

Но иного пути к Богу нет.

Я чувствую инстинктивную правду в такой поэзии; но здесь поневоле сам собой напрашивается вопрос: как обратить вдохновение в практичность? «Драгоценный кинжал» Хафиза, воткнутый в сердце, рождает трепет смелости и отваги. Но смысл всего этого в том, чтобы претворить свой внутренний мир в место встречи с Богом. Поэты наделены даром делать это свободно и непринужденно. Но это можем сделать и мы, как только нулевая точка веры будет преодолена.

Давайте вернемся к этой нулевой точке и приведенному там перечню пунктов (с. ). Каждый пункт предполагает несколько возможностей, как сдвинуть с мертвой точки устоявшуюся идею. Возьмем первый пункт: «Бог проигнорировал мои молитвы». Позиция скептика в данном вопросе очевидна: раз так, значит, молитвы не услышаны. Вера не несет в себе обещание, что в следующий раз эти молитвы будут услышаны. Нет, вместо этого она предлагает новые возможности, как открыть окно к Богу. Вот лишь некоторые из них:

● По крайней мере, одна из моих молитв была услышана. Я вскоре увижу, действительно ли это так.

● Возможно, ответ на мою молитву прямо сейчас не в моих интересах, и мне нужно обратить внимание на другие благодатные дары, ниспосланные мне в жизни.

● Отсутствие ответа дало мне возможность осознать, что моя молитва была слишком эгоистичной и то, чего я хотел, не укладывалось ни в какие рамки.

● Возможно, Бог не услышал мои молитвы, но услышал молитвы другого человека. Мне нужно над этим поразмыслить.

● Даже если молитвы не услышаны, в принципе это не так уж и плохо. Возможно, Бог дал мне что-то лучшее в сравнении с тем, о чем я молился и чего просил.

Вера – это кладезь новых возможностей. Как только вы поймете это, вы освободитесь от крайностей и абсолютной веры, и абсолютного сомнения. Загадка молитвы настолько неоднозначна, что вот уже многие столетия по этому вопросу ведутся жаркие дебаты. Атеисты заявляют, что все эти века прошли впустую и были потрачены на голую выдумку; агностики пожимают плечами и говорят, что окончательного ответа пока еще никто дать не может. Но ничто не может быть истинным, пока оно не проверено на практике. Возможности, даваемые верой, несут освобождение просто потому, что они возможны. В любом случае, между внутренним и внешним мирами налаживается связь. Бог может быть повсюду, как говорят теологи, но Он при этом должен подниматься за раз только на одну ступеньку или делать за раз только один шаг.

Выход из нулевой точки

Молитва.

Допустите возможность того, что ваши мысли оказывают воздействие на мир «где-то там». Молитва – это просто особая разновидность мысли. Если она связывает вас с внешним миром, значит, она верна и может сбыться.

Несчастные случаи.

Допустите возможность того, что все события заключают в себе некий смысл. Несчастные случаи – это события, смысл и внутреннюю причину которых мы не можем отыскать. Если мы расширим сферу нашего видения, сделаем его панорамным и при этом постигнем причину события, то несчастные случаи как таковые перестанут быть случаями, тем более несчастными, и станут закономерными явлениями.

Неудачи.

Допустите возможность того, что хорошее и плохое – это две половинки одного разворачивающегося процесса. Если вы отыщете высший смысл в своей жизни, то эти две половинки предстанут как вполне логичные и осмысленные. Тогда удача или неудача перестанут что-то значить для вас.

Страдание.

Допустите возможность того, что все события формируются таким образом, чтобы доставить вам наименьшее страдание. Если Божье милосердие все же существует, то оно, видимо, допускает страдание только для того, чтобы мы могли развиваться и эволюционировать. В этом случае мы не должны бороться с тем, что причиняет нам страдания. Мы просто должны принять их, сознавая при этом, что выход всегда найдется.

Одиночество.

Допустите возможность того, что вы не одиноки, никогда одинокими не были и не будете. Если существует вездесущий Утешитель, пребывающий повсюду, то он, наверное, живет и внутри вас – именно внутри, а не снаружи. Одиночество – естественный и закономерный результат ощущения внутренней пустоты; единственная панацея от него – внутренняя полнота.

Не следует однако на этом останавливаться; я предложил лишь несколько новых возможностей, и список далеко не полный. Тем более что наверняка найдутся люди, которые сочтут эти возможности неприемлемыми для себя. Например, слова о том, что страдание – это метод развития и эволюции, покажутся бессмысленными тем, кто не верит в жизнь после смерти. Если исходить из того, что нам дана только одна жизнь, то слишком многие ужасы остаются необъяснимыми. Но я не навязываю вам загробную жизнь. Просто когда вы будете размышлять о страдании – а страдание для миллионов людей это нарушение библейского договора с Богом, – найдите для себя новую возможность, пусть даже сдобренную скепсисом. Такую, например: «Страдание бессмысленно, но ведь можно жить, не допуская, чтобы оно разрушило мою жизнь». Или: «Я не переношу страданий и боюсь их, но ведь есть возможность перебороть свой страх».

Просто помните о том, что ваша цель – освободиться от навязчивого неверия. Вас не просят совершить прыжок и от неверия мгновенно перейти к вере. Но и ждать, когда явится Бог, тоже не нужно. Зацикленность реальна, и чтобы избавиться от нее, необходим поток осознания. Возьмите любой пункт из перечня в нулевой точке веры, который вам представляется уместным, и напишите новую возможность, вытекающую из него. Будьте предельно внимательны. Взять, например, такой пункт, как: «Я не чувствую Божьей любви». На христианском Западе, где любой ребенок знает мелодию песни «Иисус меня любит, уж это я знаю», отсутствие любви Бога или неспособность ее почувствовать весьма серьезная причина, чтобы порвать с Богом. Подумайте однако и о других возможностях:

● Вы могли бы быть более открытыми к любви других людей, что, в свою очередь, поможет вам открыться Божьей любви.

● Вы могли бы найти – или в книге, или в реальной жизни – человека, чувствующего Божью любовь. Возможно, вам нужно просто извлечь из этого опыта определенный урок и выучить его.

● Вы могли бы начать с красот природы, которые связали бы вас с любящим Господом.

● Вы могли бы расширить свое определение любви. Возможно, любовь – это не только теплое чувство нежности, но и доброе здоровье, благодать и свобода от опеки и «головной боли», и все это – свидетельство Божьей любви.

Приведенные выше формулировки не являются доказательствами Божьей любви и не должны приниматься за таковые. Гораздо лучше открыть свое сознание и раскрывать его все больше и больше по мере прохождения пути, ибо тогда у вас будет реальный шанс преобразоваться. Хафиз не сбрасывает со счетов такую возможность, о чем свидетельствует вот это визионерское стихотворение:

Когда подобен ум прекрасной пери,

Он, как любимая, дает все, что захочешь.

Постигнуть можете ли глубину сравненья?

Вместо того чтобы в любовь играть телесно

С другими чадами и отпрысками Бога,

Не лучше ли на поиски пуститься

Возлюбленного, Кто всегда пред вами,

Готовый вас в объятья заключить?

Тогда вы наконец избавитесь от мира,

Как это сделал я.

Если эти строки вас взволновали и тронули, значит, вы нашли начальную точку веры. Веру часто сравнивают со свечой на окне, бросающей свет, который когда-нибудь узрит Бог. Но образ, взятый из индийской духовной традиции, вероятно, еще пленительней и лучше: вера – как светильник, стоящий в растворенной двери. Он озаряет часть мира снаружи и одновременно внутреннее убранство дома внутри. Когда мир «снаружи», как и мир «внутри», наполнится присутствием Бога – значит, вера выполнила свое предназначение.

Неправедная вера уводит нас от Бога. Многие дороги делают это, но не все называются религией. Наука тоже может выступать в роли неправедной веры, которая подрывает наши убеждения, не давая ничего взамен. Правда, это не то же самое, что объявлять науку врагом религии, ибо если ваша цель – добыть истинное знание о Боге, то наука может оказать в этом деле немалую помощь. Неправедная вера, каким бы именем она ни облекалась, познается по плодам ее. И тот Бог, которого она возносит на пьедестал, не делает жизнь лучше.

Вера, как и Бог, не поддается научной проверке. Как пишет один модный евангелист, «вера активирует Бога». Действительно ли это так? Я живо могу себе представить, как две футбольные команды перед матчем молятся Богу, прося Его даровать им победу (эту сцену можно часто видеть по телевизору), и очевидно, что одна из них не «активирует» Бога, поскольку проигрывает матч.

В страшных ситуациях, когда люди теряют жизни, мы не можем сказать, что выжившие – это те, чья вера «активировала» Бога. Возможно, как раз наоборот. Возможно, именно Бог должен активировать веру. Если Он этого не сделает, то вера сама по себе не проявится.

Поскольку вера – дело сугубо личное, то весьма неуместно и даже нечестно говорить, что кто-то другой виноват в неправедной вере. Ведь нас в первую очередь интересует путь к истинному знанию о Боге. И вера может очень даже помочь в нахождении этого пути. Если же она, напротив, блокирует этот путь, мы вправе назвать ее неправедной верой – пагубной для наших целей. Этот критерий кажется мне хоть и ограниченным, но честным. Нечестно было бы забираться туда, куда нас забираться никто не просит, ради того только, чтобы ткнуть пальцем в тех, кто исповедует, на наш взгляд, какой-то странный или чуждый нам культ. Все религии начинают свое шествие по миру с небольшой горстки страстно верующих; поэтому, в принципе, все религии можно было бы заклеймить как культы, каковыми они и являются до тех пор, пока не разрастутся настолько, что иммунизируют сами себя. Но, согласно нашему ограниченному определению, неправедная вера противостоит духовному развитию. Главных подозреваемых здесь трое. Это:

● слепая вера;

● явное предубеждение;

● псевдонаука.

Каждый из этих «подозреваемых» заключает в себе некие рамки или границы, отделяющие веру как проводника к духовному развитию от веры как препятствия к такому развитию. У меня однажды был замечательный пациент по имени Экнат Исваран, рассказавший мне о вере столько мудрых вещей, сколько не знает, пожалуй, никто другой. Человек возвышенного ума и сердечности, Исваран – это его первое имя – был родом из штата Керала в Южной Индии, откуда он затем эмигрировал в Калифорнию, где основал центр по медитации. (На посвященной ему страничке в «Википедии» помещен снимок, где он в судьбоносном 1968 году в зале, набитом до отказа студентами университета Беркли, читает лекцию по медитации. В сноске говорится, что он был первым, кто стал преподавать аккредитованный курс по медитации в крупном университете.) Он умер в 1999 году в возрасте 87 лет, посвятив свою жизнь изучению классической духовной литературы Индии.

Я воспитывался в неординарной семье: моя мать была глубоко религиозной женщиной, а отец – врачом, который все силы своей души и, соответственно, веры вложил в науку. И хотя мое сердце было целиком отдано матери и ее видению мира, со временем однако я выбрал стезю отца и пошел по его стопам. Это породило во мне своеобразный водораздел, и в течение всех тех лет, что я формировался как личность, я просто жил с раздвоенным «я» – как это, в общем-то, свойственно большинству людей, – уделяя все свое внимание чисто практическим вещам. Чтобы стать врачом, нужно было получить научное образование, и с самых первых шагов моя склонность к науке быстро дала о себе знать. Я стал живым примером того, что Экнат Исваран выразил в предельно простых словах, столь простых, что большинство из нас даже не придает им особого значения: «Вы то, во что вы верите».

Он никогда не изъяснялся религиозными терминами. Под верой он имел в виду стержневые идеи и убеждения, в согласии с которыми вы живете. Если вы убеждены, что люди добры, а жизнь справедлива, то эти идеи не лежат пассивно внутри вас, подобно монеткам в свинье-копилке. Нет, они динамичны и открыто заявляют о том, кто вы такой или кто вы такая. Вам нет нужды обращаться с ними так, как вы обращаетесь с идеями, заимствованными из книг; в самом подлинном смысле этого слова, вы есть сумма всех ваших внутренних концепций и представлений.

Смысл сказанного – смысл, который мне хотелось постичь задолго до настоящего момента, – в том, что у каждого человека есть вера. Вера живет в каждом человеке. Люди ходят, разговаривают, едят и дышат своей персональной верой. Эта вера может быть негативной, даже разрушительной, как в тех случаях, например, когда человек живет во имя мести. Защищать свою религию, убивая неверных, – это тоже пример неправедной веры, веры разрушительной, но скрывающейся под личиной позитивной, праведной веры. Исваран любил цитировать стих из Бхагавадгиты (немного упростив его), тот, где Господь Кришна передает Арджуне суть или квинтэссенцию веры:

Любая вера проистекает

из умственного восприятия.

О Арджуна, эго-личность —

это живая персонификация веры.

Твоя вера – твоя индивидуальность.

Неожиданно вера становится чем-то гораздо большим и более далеко идущим, чем если бы мы просто спросили себя: веришь ли ты в Бога? Если вы персонифицируете собственную веру, то почти ничего из того, что с вами происходит, не должно быть просто так выброшено или упущено. И в этом случае жизненно важно научиться отличать праведную веру от веры неправедной. Неправедная вера воплощает ряд стержневых убеждений, противоположных праведной вере. Если вы начнете честно разбирать и анализировать себя, то не сможете не заметить, что ваши убеждения представляют собой некий запутанный клубок, где часть убеждений коренится в праведной вере, а часть – в неправедной. Распутывание этого клубка – важный аспект вашей работы над верой, какой она призвана быть изначально.

Слепая вера

У каждой религии есть свои догмы, являющиеся стержнем веры: они связывают между собой верующих и объединяют их в неделимое религиозное сообщество. Мусульманин верует, что пророк Мухаммед изложил Коран по велению архангела Гавриила, явившегося ему однажды вечером, когда он молился в пещере над Меккой. Христиане верят в воскресение из мертвых, а мормоны – в Книгу Мормона. Верующие не должны подвергать сомнению эти религиозные истины – они из тех, что требуют слепой веры.

Враги религии стремятся объединить слепую веру с собственно верой, что, на мой взгляд, абсолютно нечестно. В этом случае совершенно безобидные примеры из истории веры перемешиваются с крайностями или экстремальными деяниями, которые оправдываются слепой верой. Кристофер Хитченс рассказывает об одном поучительном случае, произошедшем в пору его детства. Одна учительница, набожная вдова, преподавала природоведение и уроки слова Божьего, то есть Библию, и подчас умудрялась объединять то и другое. Хитченс вспоминает, как однажды она сказала: «Итак, дети, вы видите, как всемогущ и добросердечен Господь. Он сотворил все деревья и траву зелеными, а это именно тот цвет, который наиболее приятен для глаз. Вообразите, например, что растительность была бы не зеленого цвета, а, скажем, фиолетового или оранжевого. Как это было бы ужасно!»

Большинство из нас легко припомнят подобные глупые либо забавные байки, которые нам рассказывали в детстве. Взрослые часто виноваты в том, что говорят с детьми свысока, и нетрудно представить, что эта женщина, вполне безобидная и любящая, цепляется в жизни за какие-то поистине сказочные религиозные идеи (вроде того, что рай – это место, где хорошие христиане однажды будут сидеть на облаках, играя на арфах) и свято верит в них. Но, говорит Хитченс, сказанное ею повергло его в такой ужас, что он с этого момента обратился в атеиста.

_” Даже мои сандалии со шнурками, завязывавшимися вокруг ступней, загнулись в смущении от подобного вздора, – даже сандалии смутились, но только не она сама! В девять лет (именно столько мне тогда было) у меня не было ни малейшего понятия ни о разумном дизайне, ни о дарвиновской эволюции, поэтому я не смог привести в качестве возражения ни единого аргумента… Я просто знал, как будто обладал привилегированной возможностью доступа к высшему авторитету, что моя учительница в двух предложениях умудрилась испортить все творение. Ее глаза были словно прикованы к природе, а не к тому, что вокруг.

Последнее предложение довольно спорно, а что касается того прозрения, которое осенило маленького мальчика, то в этом нет ничего удивительного, ибо нечто подобное случается в детстве с каждым человеком. Настает момент, когда вы вдруг понимаете, что взрослые тоже ошибаются. Это момент разочарования, ибо жизнь всегда проще, когда родители и учителя непогрешимы; в то же время он открывает путь для развития собственного «я». Короче говоря, Хитченс начал сомневаться в прочих «причудах», как он сам их называет.

Если Бог создал все сущее, например, то зачем нужно Его хвалить и славословить за вполне естественные деяния? «Это попахивало раболепством, не говоря уже обо всем прочем». Если Иисус по Своему выбору мог исцелять незрячих, то почему Он не избавил мир от самой слепоты? Что же касается бесов, которые вселились в стадо свиней, откуда их затем изгнал Иисус, то «сам этот акт выглядит зловеще – скорее как черная магия». Эти вопросы, может быть, и преждевременны, но у Хитченса были и более банальные сомнения. «Все эти бесконечные молитвы – почему они не дают никакого результата? Почему я должен продолжать говорить при всех, что я жалкий грешник? Почему вопросы пола считаются греховными?» Под действием этих и им подобных мучительных вопросов многие люди утратили веру, хотя это не значит, что на эти вопросы нет ответа. Если Хитченс и сделал прыжок в бездну полного отказа от религиозных дел, то произошло это благодаря другому случаю, и тоже в школе.

_” Директор школы, который… имел склонность к садизму и был скрытым гомосексуалистом… однажды вечером провел с нами не такой уж пустячный разговор. «Возможно, сейчас вы не видите смысла во всей этой вере, – сказал он, – но однажды, когда вы начнете терять любимых людей, вы его увидите».

Это наставление могло бы оказаться еще одним примером безобидного благочестия и верного понимания человеческой природы. Его мог бы сделать какой-нибудь добрый учитель, не садист и не скрытый гомосексуалист (вполне может быть, что эти ярлыки были специально навешаны на этого человека, чтобы умышленно его опорочить). Миллионы людей искали и ищут в вере утешение. А вот Хитченс, если верить его воспоминаниям, испытал приступ негодования и предался неверию. Хотя директор школы, в общем-то, говорил вполне обычные вещи: что «сама религия, может быть, и неверна, но суть не в этом, ибо на нее всегда можно положиться и найти в ней утешение». «Подобное отношение вызывает лишь презрение!» – делает вывод Хитченс.

В свете сказанного, пожалуй, было бы неплохо обратиться вспять и еще раз пересмотреть те идеи, которые нам привили в детстве, особенно если они были ниспосланы свыше и воспринимались, как в случае с Хитченсом, как некий «высший авторитет». Но дети слишком впечатлительны, и в силу этого любое переживание, под влиянием которого впоследствии формируются их убеждения, пристает к ним на всю жизнь. В этом случае, несмотря на то что он профессиональный писатель и мыслитель, Хитченс никогда не забудет свой первый «приступ негодования». Он даже не берет в расчет ту возможность, что религия одновременно может быть и утешительной, и истинной – эти два аспекта, на взгляд автора, взаимно исключают друг друга. В этом смысле слепое неверие тождественно слепой вере, ибо как неверие (путь «черного» мышления), так и вера (путь «белого» мышления) ведет к фанатизму. (Следует заметить, что презрение и негодование стали ключевыми нотами писательской карьеры Хитченса.)

У слепой веры и слепого неверия есть и другие общие моменты. Как вера, так и неверие не признает проверки, предает анафеме противную сторону и сильно зависит от эмоциональной привязанности. Основная разница между ними в том, что неверие скрывает свою слепоту под вуалью рассудочности. Именно поэтому Хитченс и говорит, что молитвы не приносят «никаких результатов». Но это унижает бесчисленное количество людей, утверждающих, что их молитвы были услышаны. Любой разумный человек примет это к сведению как доказательство. И все же факт остается фактом: большинство статей о слепой вере не подлежат проверке на истинность или ложность. Святая Троица, непорочное зачатие, въезд Мухаммеда в Иерусалим на летящем коне и последующее вознесение на небо – призыв атеистов отказаться от всех религий на том основании, что их догмы бездоказательны и недоказуемы, теряет всякий смысл. Догма – это как пропуск или членская карточка клуба. Большинство людей рождаются в доминионе той или иной религии и потому автоматически получают этот пропуск.

И только много позже у них появляется возможность изучить догматическую сторону своей веры. Здесь поневоле возникают три знаменательных вопроса: «Что я должен делать? Насколько это меня касается? Повлияет ли это на меня?» Возьмите главную христианскую догму, гласящую, что Иисус умер на кресте и затем восстал из гроба. Это убеждение невозможно проверить; но если вы хотите быть активным христианином в большинстве конфессий (правда, не во всех), вы должны слепо принять его. Человеку же со стороны принятие на веру догмы о воскресении из мертвых может показаться неразумным актом. Но если вы рассмотрите эту догму применительно к трем вышеозначенным вопросам, то окажется, что эта статья о слепой вере имеет гораздо больше причин на существование и гораздо важнее, нежели ее недостоверность в глазах разумного человека.

«Что я должен делать?» Для подавляющего большинства христиан ответ на этот вопрос очевиден: ничего. Вера в воскресение из мертвых сама по себе пассивна, за исключением тех случаев, когда творится месса, а это уже дело добровольное.

«Насколько это меня касается?» Это достаточно двусмысленный вопрос, поскольку воскресение из мертвых связано с отпущением грехов, а этот предмет близко касается всех христиан. Кроме того, как вопрос совести, вера в воскресение из мертвых – достаточно основательное и солидное испытание: трудно считать себя христианином, если вы искренне и всем сердцем не поверите в то, что Иисус восстал из мертвых. Тем более что к нему неприменимо характерное для воинствующих атеистов мышление «или-или». Современная теология оставляет пространство для веры, которая сосуществует бок о бок с сомнением, и, наверное, именно поэтому многие вероисповедания уже давно отказались от мистических событий вроде воскресения Христа в пользу всякого рода благодеяний и нравственной жизни.

«Повлияет ли это на меня?» Поскольку воскресение Христа – событие мистического плана, оно действительно влияет на христиан, ибо после того, как они умирают (в первую очередь) и попадают на небо (во вторую) – лишь после этого они узнают, избавил ли их Спаситель от грехов. Но и в этом случае догма не однородна. В некоторых вероисповеданиях отсутствует учение о грехах и избавлении от них, да и тема Судного дня затрагивается весьма поверхностно. Короче говоря, вы можете быть активным христианином, не будучи зависимым от догмы о воскресении Христа.

Популярная евангелическая пословица гласит: «Бога активирует вера». Если именно это требуется для того, чтобы сделать присутствие Бога реальным, то ставки в таком случае гораздо выше, чем та минимальная вера, которой довольствуются большинство христиан. Тогда получается, что без веры Бог останется инертным, и если вы в глубине своего сердца не поверите в то, верить во что просит вас Сам Всемогущий, то Он вас проигнорирует. Я не приемлю эту схему quid pro quo («услуга за услугу»). Бог, который приемлет одного человека и отторгает другого, не может быть божественным, ибо, как мы видим, Он просто подражает человеческой природе. В этой книге критерий веры отличается от слепого приятия. Вера – это некая стадия на пути к истинному знанию о Боге. С точки зрения этого стандарта, слепая вера сомнительна, но не фатальна – более чем. Как мистический акт слепая вера может раскрыть тончайшие аспекты ума. Она может привести к расширенному видению реальности и дать человеку возможность увидеть себя в качестве существа многомерного, существующего и на других планах, помимо физического.

Слепая вера прекрасно служила этим целям на протяжении столетий. А развитие науки, без сомнения, ослабило силу догм. В целом это пошло всем на пользу. Вера, подлежащая проверке, будет куда более ценной, чем вера, не поддающаяся никакой проверке. Исторически мы не можем оспаривать тот вред, который нанесли и продолжают наносить религии человеческие суеверие и невежество. В целом, слепая вера заслуживает того, чтобы ее рассматривали как неправедную веру. Но уравнивать религию с духовностью необоснованно. Вы можете подвергать сомнению слепую веру и отвергать ее, не нанося вреда своему духовному странствию. Скорей всего, этим вы лишь поможете себе на этом пути.

Явное предубеждение

Когда религия создает барьеры нетерпимости и ненависти, ясно, что именно она виновна в неправедной вере. Церкви в южных штатах Америки, которые до гражданской войны елейно оправдывали рабство, а затем целое столетие после нее делали вид, что не замечают расового неравенства, пользовались Богом как маской, прикрывая Им свое явное предубеждение.

Некоторые религиозные учения и в самом деле считают необходимым, чтобы вера была пристрастна или строилась на предубеждении. Помнится, несколько лет тому назад я занимался кое-какой изыскательской работой, готовя материал для книги об Иисусе; в частности, я искал сочинения последнего Папы Римского (упоминать его имя в данном случае не имеет смысла). И вот чисто случайно я начал просматривать перечень фраз, имен и наименований под словом «Будда» и прочитал следующее то ли мнение, то ли высказывание: хотя некоторые люди и усматривают параллели между жизнями Будды и Иисуса, это ложное верование. Буддизм – это вид язычества, в который верят те, кто не приемлет той «истины», что Иисус Христос – спаситель мира.

Другой Папа Римский, еще в бытность свою кардиналом, написал энциклику, осуждающую восточную медитацию, проникшую в некоторые церкви, на том основании, что медитация отвлекает католиков от молебнов Деве Марии как заступнице перед Богом. Это реакционное состояние духа опечалило меня. Слишком уж явно оно превалирует в догматических верах. Все, что предает анафеме Библия или Коран, будь то неверные, гомосексуалисты, запретная пища или равенство между женщинами и мужчинами, не может быть ни оспорено, ни подвергнуто сомнению. Ортодоксальность, когда она превращается в явное предубеждение, гордится тем, что не принимает в расчет меняющиеся времена. И со времен древних писаний это отношение нисколько не изменилось.

Каждому обществу приходится иметь дело с религиозной нетерпимостью и уберегать от нее других людей. Большинство верующих даже не чувствуют, что эта проблема близко их касается. Они не знают, что частенько приходится обращаться в суд только затем, чтобы судебное решение сломило религиозное сопротивление родителей и дало добро на переливание крови их больным детям или же заступилось за права женщин. Религия, во всем ее разнообразии, должна выйти на базарную площадь идей и подать свой веский голос, один из множества, в защиту новых веяний нашего времени, таких, например, как однополые браки. И все же, несмотря ни на что, эти проблемы непосредственно нас не затрагивают и не тревожат уколами совести. Увы, но я тоже должен признаться в собственных предубеждениях. Любое мышление, строящееся по принципу «они против нас», мне неприятно и воспринимается мной как неправедная вера. Религии – по расовым, племенным, политическим и теологическим причинам – замыкаются каждая в своем тесном мирке, где их Бог – Бог единственно истинный и достоверный. Я же не нахожу оправдания ни одной из них.

Всем наверняка известны истинно верующие, которые отвергают или даже порочат другие веры. Радикальный ислам нанес огромный ущерб всеобщему терпимому отношению ко всем вероисповеданиям, как в свое время это делал на протяжении многих веков антисемитизм. Я не ставлю себе цель навязывать кому-либо свои предубеждения. Люди и так часто предубеждены, причем совершенно по неразумным причинам; пожалуй, самое лучшее, что можно здесь сказать: религия – только один ингредиент этой смеси. Семейное воспитание, как я его представляю, взращивает больше нетерпимости, чем воскресная школа. Явное предубеждение в гораздо большей степени относится к неприглядной стороне религиозной культуры, чем к ее официальным учениям. Самый разумный курс – позволить предубеждению оставаться тем, чем оно всегда было, – проверкой совести. Каждый сам должен выявить свои собственные ограничения; каждый сам для себя должен выбрать позицию сообразно обстоятельствам. Если брать в общем и целом, то явное предубеждение – это неправедная вера в ее наиболее вопиющей форме. Этот факт известен всем и особого обсуждения не требует.

А вот о псевдонауке – этой разновидности неправедной веры, которой равно увлечены как верующие, так и неверующие, – можно сказать много всякой всячины. Докинз и его компания, например, навешивают ярлык шарлатана на всякого серьезного исследователя, если только его мышление идет вразрез с их близоруким видением науки. В свою очередь, воинствующий атеизм тоже злоупотребляет научным методом ради собственной выгоды. Таким образом, термин «псевдонаука» меняется в зависимости от того, под каким углом на него смотреть.

Наука тоже требует веры

Вы можете выдвинуть аргумент, что наука по сути своей должна быть атеистической, причем в буквальном смысле этого слова, ибо она изгоняет Бога отовсюду, полностью и безраздельно. Действительно, научная модель не приемлет Бога, ибо Его невозможно сделать объектом экспериментального тестирования. Но заявление Докинза о том, что Бог не вписывается в прокрустово ложе науки, в принципе неоправданно. Ведь вполне спокойно можно измерять и исследовать Вселенную, не привлекая к этому процессу проблемы веры.

Разумеется, урегулирование вражды между наукой и верой – процесс глубокий и сложный, и его не решить демаршами воинствующих атеистов и их общепризнанных противников – креационистов. Их интермедия почти не вызывает резонанса в лаборатории. А списки бестселлеров необязательно отражают реальность. Если подходить с любой реалистичной меркой, то количество людей, которые сражаются за «правое дело» каждой из сторон, крайне мало. Ученых в гораздо большей степени удручает тот факт, что столько американцев – больше половины, согласно одному статистическому отчету, – верят, что творение не могло состояться без участия (пусть даже опосредованного) Господа Бога. (Если это поможет, я готов признать, что эта вера скорее пассивна, вроде веры в НЛО или снежного человека.)

Более глубокая причина отказа науки от очной ставки с религией состоит в том, что в наши дни даже с помощью самых изощренных механических моделей слишком сложно объяснить реальность. Прочная, стабильная линия, некогда разделявшая науку и мистицизм, с каждым днем становится все более размытой. Может ли Вселенная быть живой, как и мы сами? Способна ли она мыслить? Пожалуй, подсказкой может послужить вот это изречение британского физика Дэвида Бома: «В некотором смысле человек – микрокосм Вселенной; поэтому человек – ключ ко Вселенной». Люди всегда воспринимали природу как зеркало, смотрясь в которое они видят себя. Если мы действительно микрокосм, тогда макрокосм – Вселенная больших масштабов – должен рассматриваться с позиции того, что делает нас людьми.

Неожиданно появляется целый поток книг, написанных заслуживающими доверия физиками, которые начинают приводить доводы в пользу сознательной Вселенной, живой Вселенной и даже Вселенной, формирующейся под воздействием человеческого восприятия. Все это бросает радикальный вызов научному материализму. Возможно, Эйнштейн находился в поэтическом настроении, когда заявил, что хотел бы постичь ум Бога. Не менее серьезное размышление приводит и Фримен Дайсон, когда пишет: «Вероятно, жизнь вопреки всем расчетам значительно преуспела, оформившись в виде Вселенной в соответствии со своими целями». Другими словами, поскольку единственная Вселенная, о которой мы кое-что знаем, оказывается доступной лишь посредством нашего сознания, то вполне может быть, что именно наш ум и наше сознание формируют реальность. Красный фильтр все окрашивает в красный цвет, и даже если существуют другие цвета, нам их никогда не познать, пока мы смотрим через красный фильтр.

Взирать на что-либо через фильтр человеческого ума еще более сложное дело, чем через осколок цветного стекла, хотя ограничения и в том и в другом случае те же. Мы видим, как бейсболист, отбив битой мяч, стремительно бежит в «дом», и своим линейным сознанием оцениваем, что он добежит туда еще до того, как мяч будет перехвачен или опустится за изгородь. Таков незамысловатый рассказ нашего сознания, где и причина и следствие просты. Но из квантовой физики мы знаем, что на более глубоком уровне время течет вспять и что причина может быть определена только после того, как проявится следствие. Поэтому вполне вероятно, что причина и следствие существуют лишь потому, что наше сознание настроено на подобное восприятие этих вещей. И если вы придерживаетесь устарелых материалистических взглядов, то подобное утверждение покажется вам полным абсурдом. Привычка смотреться в зеркало природы теряет смысл, когда все, находящееся «снаружи», состоит из частей или фрагментарных данных – ибо налицо только хлебные крошки, а не сам хлеб.

Мы должны ясно понимать основной постулат: видимая Вселенная – не то же самое, что реальность. Когда твердые предметы разлагаются на атомы, а затем на субатомные частицы, они перестают быть твердыми и становятся сгустками потенциальности. Потенциальность, как ее определяет физика, – это ни материя, ни энергия, а нечто совершенно неосязаемое и неуловимое, сколь бы твердой и несокрушимой не казалась гора или сколь бы мощной не выглядела шаровая молния. Частицы в таком состоянии уже более не частицы. У них нет специфического местоположения в пространстве, ибо каждая частица возникает из квантовых волн, бесконечно расходящихся, подобно кругам, во всех направлениях. Даже если бы Докинз мог отстоять идею, что все видимое – это исходная точка реального, это мало бы помогло делу, ибо большинство последних космических теорий предполагает, что Вселенная только на 4 % состоит из материи и энергии, доступных измерению, тогда как остальные 96 % – это так называемая темная материя и энергия, о которых нам известно очень мало. Их невозможно увидеть; их существование можно только подразумевать.

Физик Джоэл Примак, специализирующийся на устройстве Вселенной, преподносит нам ее в виде торта из мороженого, как некий «космический десерт», чья начинка удивит каждого. Бо́льшая часть торта (70 %) – это темная энергия, пропитанная темной материей (25 %), то есть смесь шоколада и мороженого. Примак специально выбрал для аналогии шоколад, потому что он темный, тогда как в действительности темная материя и энергия не доступны наблюдению. В результате видимой остается только очень малая часть космоса (5 %). Причем бо́льшая часть (4,5 % от общего объема) – это летучие атомы водорода и гелия, смешанные с различными атомами в глубоком космосе, – назовем их сахарной глазурью. Вся же прочая видимая материя, включающая миллиарды и миллиарды звезд и галактик, подобна рассыпанной по поверхности торта корице. Другими словами, та Вселенная, на которой материалисты возводят свою реальность, составляет не более 0,01 % от всего «космического десерта».

Все доказательства ведут в одном направлении: чтобы объяснить устройство космоса, нам нужна новая парадигма. Но прежде всего мы должны признать, что последняя твердыня, на которую мы можем полностью положиться, – это наши пять чувств. Все же прочее, даже нежно любимые нами теории, вроде теории относительности, делается все более шатким и неустойчивым. Темная энергия расширяется и заполняет пространство между галактиками со скоростью большей, чем скорость света. Таким образом, вне или за пределами пространства и времени есть нечто, что выступает главной силой творения и разрушения космоса, и что бы это ни было, оно останется невидимым, как ум, Бог, душа и высшее сознание.

Выдающийся британский биолог Руперт Шелдрейк, который десятилетиями пестовал смелую мечту – дать человечеству новую парадигму, в ходе этого процесса сам стал молниеотводом для материалистов, которые никак не могли усвоить ту идею, что невидимое может быть реальным. Шелдрейк написал весьма поучительную статью о том, почему скверная наука подобна неправедной вере: «Неправедная вера самонадеянна, самодовольна, догматична и нетерпима. Такова же и скверная наука. Но в отличие от религиозных фундаменталистов научные фундаменталисты не понимают, что их мнения основываются на вере. Они считают, что им известна истина. Они убеждены, что наука уже решила фундаментальные вопросы бытия. Над деталями еще необходимо поработать, но в принципе все ответы уже известны». Именно этой позиции и придерживается Докинз; он и его когорта неотступно провозглашают веру, основанную на науке, то есть убеждение, что с помощью научного метода однажды удастся решить все проблемы.

Как фирменная марка веры, сайентизм представляется более привлекательным, чем, скажем, тот же креационизм, который отрицает эволюцию Вселенной и жизни на Земле. Но, как указывает Шелдрейк, последствия сайентизма более пагубны, ибо он подавляет независимое мышление и ведет исследование в направлениях, которые не согласуются с общепринятыми установками. «Наука в ее наилучшем качестве – это непредвзятый метод исследования, а не система верований и убеждений. Но “научное мировоззрение”, основанное на материалистической философии, невероятно престижно, ибо наука за последнее время добилась больших успехов и пользуется повсеместно большим спросом».

Если наука – это система убеждений, которая точно так же основана на вере, как и религия, то она в этом случае предает собственные принципы и становится псевдонаукой. Но у обычного человека – включая и обычного ученого – в действительности нет ни малейшего представления о том, насколько действенна наука веры. Шелдрейк пишет: «Эти материалистические убеждения часто воспринимаются учеными как нечто само собой разумеющееся, но не потому, что они критически их осмыслили, а потому, что они этого не сделали. Отступиться от них – это ересь, а ересь пагубна для карьеры». Шелдрейк блестяще охарактеризовал убеждения, которые все мы склонны принимать на веру благодаря престижу науки. Давайте теперь рассмотрим эти убеждения, для краткости сведя их к нескольким предложениям.

Что нужно и должно принимать на веру

● Убеждение, что Вселенная – это механизм, функционирующие части которого можно объяснить и описать с помощью схем и графиков. Как только это удастся, мы получим Теорию Всеобщности.

● Человеческое тело – тоже механизм, и наука однажды постигнет все его аспекты вплоть до молекулярного уровня. Как только она этого добьется, болезни будут искоренены. Кроме того, все ментальные заболевания и расстройства будут лечиться с помощью лекарств.

● Природа бездумна, она продукт случайной деятельности на физическом уровне. Наука однажды убедит нас отказаться от веры в то, что у жизни есть какая-то другая внутренняя цель помимо выживания.

● Ведущаяся в процессе эволюции борьба за источники пищи и брачного партнера объясняет, как сформировалось человеческое поведение. Современное поведение – прямой результат дарвиновской эволюции. Нашу судьбу определяют наши гены.

● Сознание можно свести к физическим процессам мозга. Поскольку эти процессы подчиняются неизменным законам химии и физики, наша жизнь предопределена. Свободная воля практически не играет роли, а если играет, то весьма незначительную.

В этой системе убеждений осязаемое имеет приоритет над неосязаемым. Докинз принадлежит к лагерю сторонников дарвиновской эволюции, которые все аспекты человеческой психологии возводят к естественному отбору. Такова же и чистая вера. К счастью для Докинза, у поведения нет ископаемых образчиков, ибо ни одна из его теорий не может быть проверена. Если он заявляет, что Бог возник как механизм выживания, то это утверждение невозможно ни доказать, ни опровергнуть. Тем самым открывается путь для самых невероятных и сказочных предположений. Давайте забавы ради предположим, что женщины эпохи палеолита стали носить ожерелья для того, чтобы привлечь к себе внимание сильных мужчин, которые приносили им больше мяса мастодонтов, – в отличие от женщин, носивших только серьги. Такова же и эволюционная психология, которой придерживается Докинз: он обосновывает поведение людей примерно такими же вымышленными историями, как та, что приведена выше.

Если только вы не верите в то, что теория Дарвина применима ко всему, что мы мыслим и делаем, тогда вы поймете, что все это чушь. Естественный отбор подразумевает, что некое специфическое свойство делает вас более приспособленными и успешными в борьбе за пищу и брачного партнера. Но как тогда расценивать наскальную живопись, или любовь матери к своему ребенку, или удовольствие от прослушивания музыки? Каким образом все это можно привязать к той или иной цели? У широких масс нет представления о том, сколь прочно огни срослись с верой в эволюционную психологию. Набожных людей часто обвиняют, и совершенно справедливо, в том, что они лишь разубеждают в существовании Бога, заранее принимая как данность, что Он существует. А поскольку Бог существует и не может не существовать, то христиане-фундаменталисты видят руку Божью абсолютно во всем: и в крушениях самолетов, и в ураганах, и даже в разводах голливудских звезд. Короче, в схему греха и анафемы можно уложить все.

По идее, наука должна быть полной противоположностью веры и тому, в чем она нас убеждает, но для Докинза самые невероятные аспекты человеческого поведения оказываются всего лишь механизмами выживания. Я всегда улыбаюсь, когда припоминаю остроумное изречение Оскара Уайльда: «Всегда прощайте своих врагов, ничто не раздражает их больше». Никто не в состоянии доказать, что юмор у наших предков развился благодаря случайной генетической мутации. Сразу возникает вопрос: как подобная мутация помогла им выжить? Возможно, в каменном веке они стали более искусны в деле флирта и запросто могли закадрить подруг в баре для незамужних девиц. Когда Докинз ставит вере в упрек, что она не зиждется на фактах, он с таким же успехом мог бы направить это обвинение и самому себе.

В своей книге «Освобожденная наука» Шелдрейк обстоятельно и безжалостно анатомирует бездоказательные критерии материализма, проделав долгий путь и тяжелую работу по устранению мировоззрения, которое, как старая ткань, основательно пообтрепалось по краям. Он вполне реалистично подходит к недостаткам человеческой природы: «И в религии, и в науке встречаются люди нечестные, взрывные, некомпетентные, выставляющие напоказ ошибки других». И делает вывод, что науку тормозят «устаревшие вековые критерии, давно обратившиеся в догму».

Действительно ли это влияет на то, как мы мыслим о Боге? Да, причем напрямую. Вселенная, если в ней отсутствует смысл, не может быть божественной. Случайная активность сводит на нет всякое чувство целесообразности. Сознанию, возникшему как результат электрохимической деятельности, не ведомы ни озарение, ни богоявление. Выбор, раз и навсегда, сводится все к тому же «или-или». Для меня вполне очевидно, что духовный опыт существует, что мы действуем, руководствуясь свободной волей, и что наша жизнь имеет смысл. Мы вправе со всей убежденностью заявить, что «естественная религия» сформировалась и выросла, столетие за столетием, из человеческого опыта.

А это значит, что у науки тоже есть веское право быть системой убеждений. Единственное требование, которое можно здесь выдвинуть, – чтобы ученые сознались в своем догмате веры. Наука не описывает реальность, поскольку ни одна философская школа еще не доказала, что физическая Вселенная реальна. (Даже Стивен Хокинг, не верящий в Бога, подписался под этим.) Мы предполагаем, что физические явления реальны, основываясь лишь на информативных данных, поступающих от наших пяти органов чувств. Но это то же самое, что сказать: мы признаем реальность чисто субъективно. Если нет зрения, слуха, осязания, вкуса и обоняния, то нет и реальности, ибо в этом случае нечего постигать.

Из всего этого вытекает тот поразительный итог, что Бог на некоем уровне играет в любовь со звездами, галактиками, горами, деревьями и небом. Ничто из них не может быть объективно подтверждено или доказано. Утверждение «Этот камень твердый» не менее истинно, чем «Я чувствую Божью любовь». Последнее же утверждение истинно потому, что ощущение Божьей любви – это единственный верный путь в странствии по миру. Если чувство, что огонь горячий и до него лучше не дотрагиваться, стабильно и надежно, то и чувство Божьей любви имеет не меньше претензий на стабильность и надежность. Если что и заставляет его казаться ненадежным, так это сдвиг в мировоззрении. Мы все, так или иначе, повязаны материалистическим мировоззрением, поэтому предположение, что духовный опыт может быть нереальным, стало нашим догматом веры.

Глобальный вопрос «Что такое реальность?» станет главным предметом обсуждения на нижеследующих страницах, когда мы перейдем к рассмотрению истинного знания о Боге. Все мы, и ученые и верующие, руководствуемся реальностью. Мы следуем за ней, куда бы она нас ни повела. Открытие ископаемых навсегда изменило веру, подтолкнув сознание к созданию новой модели реальности. В данный момент происходит то же самое благодаря новейшим открытиям во всех областях науки, включая биологию, физику, нейронауку и генетику. Мало-помалу формируется новая модель реальности, а она, в свою очередь, формирует нас.

Но происходящие перемены еще не отменили мудрое библейское откровение: «Каковы мысли в душе его, таков и он» (Притчи, 23:7). Другими словами, мы таковы, какими нас сделали наши мысли. Мой друг Экнат Исваран следовал этому откровению в своих взглядах на веру и опирался на него как на незримый стержень, присутствующий внутри каждого из нас. Индийская концепция шраддхи (что переводится как вера и включает в себя все, что мы ценим, к чему стремимся и что себе воображаем) намного старше, чем иудейская Библия. Святой Иоанн Креститель писал: «На закате жизни нас будут судить только по любви». В его мире католического вероисповедания Вселенная была сотворена как дар Божьей любви, и наш отклик на этот дар свидетельствует о том, достойны ли мы его получить. Впрочем, нет необходимости облекать эту истину в религиозные понятия. Шраддха учит, что все мы живы тем, что любим. Любовь к Богу по большому счету ничем не отличается от любви к науке, если это то, что формирует вашу жизнь до самых ее основ.

Неправедная вера настаивает на том, что именно наши убеждения определяют реальность и что ими должен руководствоваться каждый; другими словами, мы навязываем всем свои убеждения. Если же мы руководствуемся благой верой, то прежде всего делаем то, что больше всего любим и чего больше всего желаем, никому ничего не навязывая. В Бхагавадгите Господь Кришна демонстрирует величественную убежденность в силе реальности, которая ведет нас туда, куда нам нужно: «Как люди обращаются ко Мне, так я их награждаю [и принимаю с любовью]. Каждый во всем следует Моим путем» (Гита, 4:11). Я называю это силой реальности, а не силой Бога, поскольку Вездесущий должен населять каждый гран реальности, выражая Себя в каждом опыте, в каждом переживании. Полнейший мистицизм? Да, но только в том случае, если вы предпочтете не подвергать это проверке. Наилучший способ применения свободной воли – понять, действительно ли она ведет к Богу. Кришна ограничивает свои силы, говоря, что если человек не выбирает свой путь, то Бог не в состоянии ничего сделать. К счастью, тайна человеческой природы в том, что все мы следуем тем путем, который больше всего нам по душе.

На данный момент вера – это еще одна станция на пути следования. Экнат Исваран достаточно глубоко прозревал жизнь и потому свято верил в еще одну вещь: когда человек полностью предает себя вере, он достигает объекта своего поклонения. И не важно, что эту идею он почерпнул в Бхагавад-гите. Важно то, что его жизнь была настолько долгой – и настолько полной, – что он успел доказать на деле истинность этого утверждения.

«Вера делает жизнь лучше». Вот перед нами конкретное утверждение. Внешне оно кажется шатким и сомнительным. Вера частенько не приносит того вознаграждения, которое нам обещают снова и снова. А вера без воздаяния может привести к разочарованию или разбить сердце. На память приходит трогательный пример подобного рода. Мир был потрясен, когда в 2007 году появились на свет письма матери Терезы, долго утаиваемые церковью, хотя на тот момент прошло уже десять лет, как эта миниатюрная албанская монахиня отошла в мир иной. Ее самоотверженная работа в трущобах Калькутты, среди больных и нищих, сделала ее образцом христианского милосердия и долготерпения, а слава о ней разнеслась по всему миру, далеко за рамки католицизма.

Группа психологов из Гарвардского университета проделала такой опыт: группе испытуемых показали фильм о матери Терезе, где она держит на руках больных детей-сирот. Один лишь просмотр этих кадров вызвал благотворные физиологические изменения у зрителей: артериальное давление понизилось, а различные параметры, предшествовавшие стрессу, пришли в равновесие.

Так вот, опубликованные письма неожиданно приоткрыли завесу тайны над этой святой женщиной: оказалось, что ее одолевали сомнения насчет веры, сомнения, которые терзали ее и в начале, и в середине, и в конце жизни. Мать Тереза, чье мирское имя Агнесса Бояджиу, в 1979 году получила Нобелевскую премию мира и в том же году она написала настоятелю письмо вот с таким безутешным содержанием:

_” Иисус любит вас особой любовью. Что касается меня, молчание и пустота настолько велики, что я смотрю и не вижу, слушаю и не слышу.

Выступавшие за канонизацию матери Терезы утверждают, что эти сомнения делают ее еще более героической фигурой и еще более идеальным олицетворением веры. (Столь сильна и напряженна была ее духовная борьба, что в повседневной жизни она носила власяницу, то есть грубую рубашку из волосяной ткани, которая в представлении верующих олицетворяет страдания Христа.) Но если понимать эти письма буквально и принимать написанное за чистую монету, то оказывается, что мать Тереза пребывала в затруднительном положении. Она старалась жить в соответствии с христианскими идеалами и сетовала лишь потому, что считала, что Господь ее не слышит или ей не отвечает. В самом деле, Господь ничем не обнаруживал Своего присутствия в жизни этой великой подвижницы, и это повергало ее в сильнейшее разочарование, вызывая, как с радостью пеняют некоторые атеисты, неразрешимые сомнения в истинности религии.

Когда вера сильна, сильны и сомнения, которые немедленно дают о себе знать. Ибо слишком многое на кону. Хотя мать Тереза была незаурядной личностью и олицетворяла собой безмерное сострадание, эта «святая из трущоб» ничем не отличалась от обычных верующих, которые, как и она, тоже чувствуют, что Бог их покинул. История матери Терезы лишь подтверждает мою глубокую убежденность в том, что вера, чтобы стать действенной, должна делать нашу жизнь лучше. Религиозное наследие можно рассматривать на расстоянии, в перспективе великих исторических эпох, но по большому счету оно сводится к одному: как живет и чем дышит отдельно взятый верующий человек. Если святая, благочестивая жизнь, отдаваемая служению другим, вас самих оставляет без Бога, от этого благочестие не становится ни возвышенней, ни лучше. Если приверженность религии служит фундаментом для нетерпимости – агрессии, пыток и войн, тогда в этом мире всем заправляет зло и предположение о том, что вера делает жизнь лучше, никуда не годится.

Спасает веру от этого беспощадного анализа противоположная ей сила – мудрость. Мудрость поддерживает веру, ибо и та и другая – незримые реалии. И обе должны быть опробованы и проверены человеком на предмет их действенности. Когда вы решаете, что будете жить по вере, то что происходит? Происходит жизнь, как она есть, между завтраком и обедом. Но при этом все, что вы думаете, говорите и делаете, должно оформиться в нечто более ценное. Весь вопрос в том, куда приложить эту мудрость. Каждая развилка на дороге, сколь бы мала она ни была, требует выбора. Мир мудрых традиций, основанных на тысячелетнем опыте человечества, и является тем путеводителем, который подсказывает, какой выбор в наибольшей степени повышает качество жизни. Позвольте в самых общих чертах обрисовать тот генеральный курс, коего придерживается мудрость.

Решения, оформляющие сознательную жизнь

● Когда вы испуганы и встревожены, не доверяйте голосу страха.

● Когда вы оказываетесь в запутанной ситуации, найдите способ привести все дела в порядок и успокойтесь.

● Когда назревает конфликт, вызванный гневом или раздражением, не принимайте решения, пока гнев не уляжется.

● Когда ваши благородные идеи наталкиваются на сопротивление со стороны других людей, попробуйте встать на точку зрения этих людей.

● Когда вы чувствуете искушение проклясть или предать кого-то анафеме, посмотрите, не скрывается ли то, что вы ненавидите в них, внутри вас самих.

● Когда вы оказываетесь в трудной ситуации, вам решать, как поступить: примириться ли с ней, попробовать исправить или попытаться увильнуть. И уж как решили – так и поступайте.

● Когда вам известна истина, ратуйте за нее и говорите от лица этой истины.

Вот лишь несколько примеров мудрости в действии, которые скорее применимы к повседневным жизненным ситуациям, чем к великим духовным проблемам.

В ведической традиции есть притча о юноше, который бродил по свету в поисках секрета изобилия. Многие месяцы он странствовал из одной местности в другую, пока однажды в глухом лесу не встретил духовного учителя и спросил его, как осуществить свои мечты.

– Чего ты в самом деле хочешь? – спросил его учитель.

– Хочу обладать несказанным богатством, но не в корыстных целях, – серьезно ответил молодой человек. – Мне оно нужно для того, чтобы помогать всему миру. Прошу, подскажи мне секрет овладения подобным изобилием.

Учитель понимающе кивнул:

– В сердце каждого человека живут две богини. Лакшми, богиня изобилия, щедра и прекрасна. Если ты почитаешь ее, она может одарить тебя сокровищами и богатствами, хотя зачастую она очень капризна и может без всякого предупреждения лишить тебя своей благосклонности. Другая богиня – Сарасвати, богиня мудрости. Если ты будешь почитать Сарасвати и поклоняться ее мудрости, тогда Лакшми воспылает ревностью и еще больше одарит тебя своим вниманием. Чем сильней ты взыскуешь мудрости, тем усердней Лакшми будет преследовать тебя, осыпая богатством и изобилием.

Этот совет намного умнее тех расхожих премудростей, какие часто приходится слышать в наши дни, премудростей вроде этих: «Делай то, что любишь, и деньги сами к тебе придут» или «Не изменяй своему счастью». Уроки подобной мудрости не всегда благодатны, ибо то, что вы любите сегодня, завтра можете возненавидеть. На глубинном уровне преданность Сарасвати, или мудрости, означает умение быть связанным со своей сутью, с тем, кто вы есть на самом деле, открывая и применяя свою неповторимую уникальность. Быть собой – вот та внутренняя тропа, которая ведет к завершенности и совершенству. Ну, а если вы вместо этого изберете внешнюю тропу, то все воздаяние в виде денег, положения и имущества в конце концов окажется никчемным, бесполезным и ничего не стоящим барахлом, ибо вы не сумели связаться с тем, что делает вас полноценным и совершенным. Но при этом бессмысленно твердить другим людям о том, что счастье нельзя купить за деньги, ибо с их точки зрения то, что покупается за деньги, воспринимается как нечто значимое, стоящее и ценное. Настоящая проблема – психологическое программирование. Если вам с детства ничего другого не вбивали в голову, кроме материализма, то для вас других, менее хоженых путей, попросту не существует. А те, что имеются, вы стремительно расширяете, превращая их в накатанное шоссе, ведущее прямехонько к ближайшему торговому центру.

Что касается Бога, то мудрость действенна только тогда, когда она практикуется изо дня в день. Но и у мудрости есть свои долговременные цели, и они тоже являются результатом решений. В каждой духовной традиции достижение мира всегда выше конфликта, любовь всегда выше страха, понимание выше критики, а добро выше зла. И отсутствие должного видения вовсе не является причиной того, что мы так и не достигаем этих целей. Полки библиотек прямо-таки ломятся от тысяч томов с мудрыми поучениями. И если мы не достигаем целей, то причину этого следует искать в кратковременных решениях, которые мы принимаем в часы между завтраком и обедом. Именно они определяют наше поведение, наши позиции, убеждения и даже состояние наших мозгов.

Мозг чудеснейшим образом – причем с раннего возраста – предрасположен к тому, чтобы принимать решения в пользу добра. На этот счет собраны убедительные свидетельства, особенно в созданном при Йельском университете Центре подросткового знания, где младенцев изучают на предмет того, есть ли у них врожденное чувство морали. В одном эксперименте ребенку показали сценку с участием трех кукол. Одна из кукол пытается открыть коробку, но крышка такая тяжелая, что в одиночку ей было не справиться. Кукла справа приходит ей на помощь, и вдвоем они прилагают усилия, чтобы открыть коробку, тогда как кукла слева отказывается помогать и налегает на крышку, чтобы не дать ей открыться.

После того как ребенок посмотрит эту маленькую драму, ему предлагается на выбор «хорошая» кукла и «плохая»: с какой из них он предпочтет играть? Более 80 % времени дети уделяют игре с «хорошей» куклой. Но это относится к трехмесячным младенцам. Точно так же, если ребенок, который только-только встал на ноги, видит, что мать уронила что-то на пол, он тут же подберет это и отдаст ей. Мы можем долго размышлять над тем, откуда исходит эта предрасположенность к хорошим поступкам, но факт остается фактом: она составляет зерно мудрости. Ситуация на самом деле не настолько проста и не укладывается в формулу, что все маленькие дети неизменно хорошие. В «детской лаборатории» Йельского университета ставятся и другие опыты, например такой, где «плохую» куклу наказывают, и дети склоняются к тому, чтобы предпочесть наказание, вместо того чтобы простить «плохую» куклу. С младенчества у нас существует предрасположенность не прощать. Это, кстати сказать, вполне может оказаться зерном свойственного нам мышления «они против нас», некоторые исследователи считают это врожденным свойством.

Чтобы взрастить зерно добра (если только оно взрастет), требуются годы обучения и опыта. Взращивание добра всегда происходит незримо, в скрытом для глаз месте, и у вас должна быть вера, чтобы продолжать двигаться вперед. Если рассматривать нашу эпоху со стороны – например, со стороны пресловутых марсиан, которые прибыли на Землю в космическом корабле с целью изучения человеческого вида, – то мы увидим, что все грубо зримые явления, такие как войны, преступления и насилия, попирают мудрость. Технология – новый великий спаситель нашего времени, и если 80 % выпускников высших учебных заведений в Китае – инженеры, это говорит о том, сколь далеко впередсмотрящим обществом должен быть Китай. Спросите любого, каково, на его взгляд, должно быть решение таких проблем, как глобальное потепление, перенаселенность или мировая пандемия СПИДа (можете сами выбрать волнующую вас дилемму), и почти наверняка он скажет, что все надежды на решение этих проблем он связывает с будущим научным прорывом. Число людей, возлагающих надежды на то, что нас спасет мудрость, будет крайне невелико.

Это однако недальновидный взгляд. Несмотря на вероломство истории, мудрость цветет и побеждает в борьбе против человеческой глупости. Природа мудрости такова, что она скапливается изнутри, порождая сдвиг в направлении более высшего сознания. Мы – существа-визионеры. Наш инстинкт постоянно ведет нас вперед, к свету. Что имеет в виду поэт Уильям Блейк, когда говорит: «И во веки веков я прощаю вас, а вы меня»? Если вы фокусируетесь на войнах и вражде, уснащающих кровавую историю человечества, то эта фраза бессмысленна. Но если вы убеждены, что превалирует добро, то это мудрость. Когда семья Франк скрывалась от нацистов, оккупировавших Амстердам и выслеживавших евреев, Анна Франк написала в своем дневнике: «Несмотря ни на что, я все еще верю, что на самом деле все люди в глубине души добры». Заслуживают ли доверия эти слова, особенно когда мы знаем, что гестапо в конце концов выследило семью Франк и отправило ее на смерть в Освенцим – на самом последнем поезде, ушедшем из Голландии? В концентрационных лагерях узники умирали от страшных медицинских опытов, которые ставили на людях садисты вроде Йозефа Менгеле, этого «ангела смерти» Освенцима, и все же случалось и так, что отдельные индивидуумы, испуская последнее дыхание, благословляли своих мучителей. Подобное незаурядное поведение знаменует собой торжество человечности над болью и страданием даже перед лицом неминуемой смерти.

Мудрость, вместо того чтобы вычислять, перевешивает ли чаша добра чашу зла и насколько, рассматривает более глубокие смысл и ценность жизни. Мы прибегаем к мудрости, например, когда растим детей. У ребенка абсолютно непоколебимый статус: если это хорошая семья, он объект безусловной любви. По мере того как ребенок растет, родители учат его отличать хорошее от плохого, правильное от неправильного. Но они никогда не скажут своим детям: «Сам факт того, что ты существуешь, – это плохо» или «Ты принес в этот мир больше плохого, чем хорошего». Это не слепая любовь; это просто любовь, какой она должна быть. Так говорит нам мудрость.

Мудрость – это способность видеть то, что лежит под поверхностью вещей и явлений. И нет способности более ценной, чем эта. На поверхности вроде бы все просто: когда двухлетний малыш в супермаркете разражается вспышкой гнева и громко вопит, это раздражает. Пока он, как безумный, кричит на мать, она выглядит растерянной и смущенной. Люди реагируют на это практически однозначно: одни хмурят брови, на лицах других читается выражение неодобрения. Но мать видит по их глазам, что они о ней думают: мол, никудышная мать, раз не умеет контролировать своего ребенка. Это и есть момент истины, точнее – момент мудрости, ибо мудрость нашептывает ей, что к детям нужно относиться терпимо, направлять и любить их такими, какие они есть, а не судить о них по их поведению. За внешней видимостью ситуации мать понимает, что «эти ужасные двое», как они предстают в глазах людей, – всего лишь фаза.

Но далеко не все матери в подобных ситуациях поступают мудро. Чаще всего они раздражаются на ребенка, обвиняют его в том, что он устраивает сцены где ни попадя, и даже прибегают к взбучке или физическому наказанию. Их первая мысль – о том, в какое неудобное положение поставил их ребенок и как нелестно они выглядят в глазах других людей. Другими словами, такие матери попадают в западню поверхностной видимости ситуации и не способны увидеть то, что под ней.

Мы прибегаем к помощи мудрости во всех ситуациях, где собранных доказательств недостаточно или они почему-либо неприемлемы. Ибо мудрость видит то, чего не видит невооруженный глаз. Бог – очень возвышенный пример, но есть множество ситуаций, которые может разрешить только мудрость. Для большинства людей первый эталон мудрости в Ветхом завете, который приходит на ум, – это царь Соломон. В самой известной притче, посвященной его мудрости, говорится о том, что к нему привели двух падших женщин, которые отчаянно ссорились между собой. Одна из них рассказала, что родила сына в доме, где жили обе женщины. Три дня спустя другая тоже родила сына, но ночью во сне она «заспала его», то есть перевернулась на бок и задавила ребенка. И, встав из постели, она подменила мертвого ребенка живым. В доме в этот момент не было никого, кроме их двоих. Вторая заявила, что все это ложь. Так кто же из этих женщин настоящая мать живого ребенка?

Поскольку царь в те времена воспринимался как посланец Бога на земле, ни у кого не возникло и тени сомнения в том, что божественный Соломон сразу же поймет, кто из них лжет, а кто говорит правду. Но он вместо этого подверг их испытанию.

«И сказал царь: подайте мне меч. И принесли меч к царю.

И сказал царь: рассеките живое дитя надвое, и отдайте половину одной, и половину другой.

И отвечала та женщина, которой сын был живой, царю, ибо взволновалась вся внутренность ее от жалости к сыну своему: о, господин мой! Отдайте ей этого ребенка живого, и не умерщвляйте его. А другая говорила: пусть же не будет ни мне, ни тебе, рубите.

И отвечал царь и сказал: отдайте этой живое дитя, и не умерщвляйте его; она его мать» (3 Царств. 3:24–27).

В Библии не объясняется, что навело Соломона на мысль принять столь мудрое решение; сказано лишь, что оно было встречено с трепетом и страхом: «И услышал весь Израиль о суде, как рассудил царь; и стали бояться царя; ибо увидели, что мудрость Божия в нем, чтобы производить суд». Сегодня мы сказали бы, что Соломон просто понимал человеческую природу и выносил вердикт исходя из этого понимания. Он знал, что настоящая мать скорее уступит своего ребенка другой, чем предпочтет увидеть, как его убивают. Но здесь есть и еще кое-что. Мудрость всегда неожиданна: она поступает совсем не так, как ожидают другие, и ведет туда, куда не ждут.

Путь мудрости

Отважусь предположить, что вера в Бога – это несомненный признак мудрости. Мудрость здесь в том, что вера делает нашу жизнь лучше. Все хотят быть счастливыми. В индийской традиции к счастью ведут две стези, и вы вправе выбирать одну из них. Первая стезя – путь удовольствия; вторая – путь мудрости. Путь мудрости – путь наращивания всех тех ощущений, которые воспринимаются как приятные или хорошие, и уменьшения всех тех, которые воспринимаются как неприятные или плохие. Дети инстинктивно выбирают этот путь и следуют им просто потому, что предпочитают удовольствие боли. И те же инстинкты продолжают действовать, когда мы становимся старше. Наш мозг устроен таким образом, что реагирует на болевые стимулы, сохраняя их в памяти, дабы в будущем уметь их избегать. В наиболее примитивном отделе мозга, в так называемом «ящерном» мозге, сильные чувства боли и удовольствия порождают мощную физическую реакцию, что и служит причиной того, почему нас так неодолимо влекут секс, вкусная пища и прочие земные блага.

Выбирая путь мудрости, мы отвергаем все эти и им подобные жизненные «блага», причем отвергаем постоянно. Так, например, бегун на марафонские дистанции переносит боль и усталость ради того только, чтобы прийти к финишу. А разумный человек, которому дорого его здоровье, отказывается от богатых жирами десертов и вкусностей. В данном случае люди действуют, исходя из других принципов, нежели принцип удовольствия; мы ведь слишком сложны, чтобы руководствоваться столь простым механизмом мозга. Но разумная жизнь не то же самое, что жизнь мудрая. И такие пословицы, как «Все плохое сгладится» или «Время – лучший лекарь», не содержат в себе особой мудрости. Подобные мудрые афоризмы рождаются из коллективного опыта, который нельзя не признать полезным. Да, в общем и целом справедливо, что время – лучший лекарь и что неприятные ситуации, если их предоставить самим себе, рассасываются сами собой. Но недаром Сократ, этот ученейший муж из Афин, противостоял другой философской школе, школе софистов, ибо те паковали мудрость в изящные афористические обертки и выдавали ее желающим тщательно отмеренными порциями. Сократ же был того мнения, что мудрости научить нельзя; в сущности, это и есть ее основная характеристика.

Мудрость обретается и постигается внутри самой ситуации; она неуловима и вечно изменчива. Ее невозможно свести к нескольким правилам или всю уложить в пословицы и поговорки. Мудрость почти всегда нас удивляет, ибо она противоречит разуму и здравому смыслу. Это хорошо отражает следующая буддийская притча.

В Древней Индии один ученик прослышал о великом учителе, обитавшем в пещере в отдаленнейшем уголке Тибета. Он продал свои пожитки и предпринял опасное путешествие через Гималаи, чтобы найти ту пещеру. Преодолев множество испытаний, ученик наконец прибыл в пещеру и простерся ниц перед учителем.

– Мне сказали, что ты мудрейший из людей, – обратился к нему ученик. – Передай мне свою мудрость. Научи, как стать просветленным.

Учитель оказался раздражительным и сварливым стариком, который терпеть не мог, когда его беспокоили непрошеные посетители. Покачав головой, он сказал:

– Так ты думаешь, что мудрость можно купить за деньги? Принеси мне мешочек, полный золотого песка, и если ты принесешь достаточно, я сделаю тебя просветленным.

Когда ученик услышал это, его сердце едва не разбилось, но он собрался с силами, вернулся в Индию и начал трудиться в поте лица своего, чтобы наполнить мешочек золотым песком. Прошло много времени. И вот ученик снова проделал опасное путешествие через Гималаи и вновь простерся ниц перед учителем.

– Я сделал так, как ты просил, о учитель. Я наполнил мешочек золотым песком и принес его тебе, чтобы ты указал мне путь к просветлению.

Учитель вытянул вперед руку.

– Покажи.

Трепеща, ученик извлек из-под одежды мешочек – плату за многие годы рабского труда. Учитель схватил его и одним движением руки развеял весь песок по ветру. И ветер в доли секунды унес его прочь.

– Как? Зачем? – в ужасе закричал ученик.

– Мне не нужно золото, – сказал учитель. – Я стар и живу в пещере. Разве ты не знаешь, что мудрость нельзя купить за деньги?

У ученика отвисла челюсть, а голова пошла кругом. Неожиданно учитель снял с ноги башмак и сильно ударил им ученика по уху. В тот же миг ученик прозрел. В нем высветилась истина, и он пробудился.

Все притчи о мудрости похожи на эту – они ведут к неожиданным умозаключениям, ибо ум, закосневший в привычном мышлении, должен испытать потрясение и пробудиться, узрев свет. Христианская версия поисков мудрости, не столь драматичная, как древнеиндийская, заключена в таких словах Иисуса: «И еще говорю вам: удобнее верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели богатому войти в Царство Божие» (Матфей, 19:24). Обе притчи говорят о том, что ум должен подняться над мирскими заботами. (Я рассказал буддийскую притчу в том виде, как сам ее услышал, и только позже обнаружил, что это одна из серии притч, рассказанных двумя прославленными тибетскими учителями – Наропой и Миларепой.)

Путь мудрости часто называют «непроторенной тропой», поскольку у него нет никаких определенных вех или установок. Здесь нет ни схем, ни таблиц, ни расписаний, и что самое поразительное: учитель по большому счету тоже бесполезен. Самое большее, что может сказать учитель, – это: «Я уже был там, где сейчас ты. Продолжай свой путь». Все прочее принимается на веру. Если бы был иной путь, честно говорю вам: большинство людей уже давно бы его избрали. Но прежде чем путь мудрости получит шанс замаячить перед вами, вам необходимо завершить путь удовольствия. В буддизме духовно ищущий никогда не сделает первого шага к мудрости, пока не расстанется со всеми удовольствиями. Этот очевидный факт выражен в сжатой форме в доктрине, известной как «Четыре благородные истины», которые начинаются с утверждения: «Жизнь – это страдание». Если вы досконально разберете это суровое утверждение, то доберетесь до истины: любое удовольствие ненадежно и преходяще.

Страдание не заглушишь никаким удовольствием. Да и нет в этом мире столько удовольствий, чтобы заглушить страдания. Есть такая боль (как, например, смерть ребенка или гибель человека в результате несчастного случая), которую невозможно утишить дополнительными дозами удовольствия. Чувство вины и стыда оставляет глубокие, часто постоянные, на всю жизнь, отпечатки. Прошлое оставляет рубцы и шрамы. И как будто всего этого мало, приходят неизбежные старость и смерть.

Но есть глубоко внутри нас что-то такое, что неустанно действует. То, что поддерживает в нас жизнь и не дает сломаться в процессе страдания, – оно же и выводит нас из пучины страдания; и это что-то есть самосознание. Мы единственные существа, наделенные осознанием, что боль неизбежна. Мы можем предвидеть будущую боль, и этого вполне достаточно, чтобы лишить настоящее удовольствие его вкуса и аромата. Не имея самоосознания, вы не могли бы испытывать чувство вины за то плохое, что сотворили, или за те пошлые травмы, которые напоминают вам о промахах и ошибках. (На память сразу приходит одна саркастическая шутка, некогда весьма популярная: «После того как умру, я не хочу снова возвращаться на Землю, если мне опять придется ходить в среднюю школу».)

Самоосознание наделяет нас печальным знанием того, что мы родились, чтобы страдать. Но в то же время оно предлагает и решение – путь мудрости. Почему ученик неожиданно обрел просветление после того, как учитель ударил его по голове башмаком? Сам акт физического удара не был причиной просветления. Скорее это был удар со стороны самоосознания, под действием которого ученик постиг, что бытие в этом мире – работа, забота о семье, обучение тому, как поступать правильно, – происходит на ином, нежели истина, уровне. Разумеется, эта притча слишком упрощена. В реальной жизни на то, чтобы понять заповедь Христа о необходимости «пребывать в мире, но быть вне его» и следовать ей, требуются годы. Мудрость – это процесс внутреннего роста; она не приходит мгновенно.

Как только вы признаете, что жизнь – это страдание, за этой следуют три другие «благородные истины»:

● Причина страдания – привязанность.

● Существует путь избавления от страданий.

● Путь избавления от страданий есть восьмеричный путь.

Восьмеричный путь – это путь, состоящий из восьми обязательных элементов, связанных между собой словом «правильный»: правильный взгляд, правильное намерение, правильная речь, правильное действие, правильные средства к существованию, правильное усилие, правильное внимание и правильная концентрация. Оставляя в стороне некоторые специальные и чисто буддийские термины, такие, например, как правильное внимание, основная проблема сводится к простейшему вопросу: что означает «правильный»? К сожалению, столь же простого ответа на этот простой вопрос нет. Будда не написал и не оставил после себя книгу с правилами игры жизни. Его версию мудрости, как, впрочем, и все другие, невозможно свести к формуле с раз и навсегда установленными правилами.

Я понимаю, что с точки зрения многих буддистов, так же как и с точки зрения многих христиан, учение о мудрости содержит ряд непримиримых противоречий. (Например, если усердно трудиться, стремясь быть добрым к другим, как это предписывает буддизм, то порой забываешь быть добрым к самому себе.) Это главная проблема. Если внимательно рассмотреть наказ Иисуса о том, что нужно подставлять левую щеку, когда тебя ударили по правой, то вряд ли стоит удивляться тому, что лишь очень немногие христиане умудряются ему следовать.

_” А Я говорю вам: не противьтесь злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую. И кто захочет судиться с тобой и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду. И кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два (Матфей, 5:39–41).

Этот отрывок из Ветхого завета подпадает под категорию того, что в буддизме называется правильным деланием и мышлением, но что в этом проку, раз мы по-прежнему продолжаем игнорировать заповедь «Не противься злу» – точно так же, как это делают некоторые буддисты и индуисты, которые иногда поворачиваются спиной к ахимсе, учению, запрещающему причинять вред любому живому существу. Путь мудрости очень часто игнорирует и здравый смысл, и человеческую природу, и общественный практицизм. Ясное дело, что мы вовсю противимся злу, наказываем преступников и отказываемся пройти лишнее поприще. Следовать мудрости – дело настолько противоречащее интуиции, что у нас есть только два выбора: или уверять великих духовных учителей в нашей преданности, живя при этом своей жизнью, или свести их поучения до простых правил морали и поведения.

Ни одна из этих альтернатив и близко не сопоставима с намерением Христа или Будды. Они не были моралистами. Они были радикалами, указавшими путь к внутреннему преобразованию. Я не порицаю практичных христиан как вероотступников, когда они противятся злу, вместо того чтобы подставлять другую щеку. И не проклинаю за отступничество буддистов, которые сводят «восьмеричный путь» к очаровательному, но крайне банальному набору этических норм. Люди всегда могут обратиться к ним, дабы освежить свою память и напомнить себе о том, что нужно жить в мире, достойно обращаться с другими людьми и руководствоваться в своих действиях любовью, а не гневом. Кстати, для сравнения: учение, которое полностью ниспровергает нормы повседневного поведения, выглядит более устрашающим, чем исцеление. Поэтому позвольте мне воспользоваться этой возможностью и защитить путь мудрости во всем его радикализме. А поскольку христианское послание слишком хорошо известно (и временно дискредитировано правым крылом фундаменталистов), то я вместо него обращусь к Будде и его средству избавления от страданий.

Врач по имени Будда

Оглядываясь на сегодняшний мир, мы видим, что он пребывает в состоянии хаоса, колеблясь между безумием и глобальной катастрофой. Когда более двух тысячелетий назад люди шли за советом к Будде, их одолевали те же заботы и проблемы, что нас сегодня. Они чувствовали себя беспомощными перед лицом природных катаклизмов, войн и нищеты. Они не могли постичь мир, стоящий на грани безумия.

Когда я был молодым, я руководствовался в своей жизни двумя плодотворными идеями. Одну из них (ныне хорошо известную и на Западе) выразил Махатма Ганди: «Если хочешь изменить мир, изменись сам». Поскольку мир такой огромный, я воспринял как откровение – и как тайну, – что, изменив себя, я повлияю и на весь мир. Эта идея не нова и не принадлежит Ганди. Это ответвление еще более древней мысли, берущей начало в ведической Индии и гласящей: «Каков ты, таков и мир». Это то же самое, что сказать: мир начинается в сознании. Будда прежде всего известен как практик. Он говорил людям, чтобы те перестали анализировать мир со всеми его проблемами и перестали полагаться на религиозные ритуалы и жертвоприношения.

Отказавшись от религиозной культуры, жесткой, догматичной и совершенно не соответствующей требованиям индивидуальной жизни, Будда стал аватаром в той самой ситуации, в которой сегодня находимся мы, – в ситуации, когда человек отделен от Бога. Будда не оправдывал сеть социальной безопасности правящей касты первосвященников, автоматически связанной с невидимым миром духа. Более того, он принимал тот неизбежный факт, что каждый человек предельно одинок в этом мире. Вот от этой болезни одиночества и вознамерился Будда излечить мир и человечество.

Средством излечения от этой болезни и стал процесс пробуждения, в ходе которого страдание рассматривалось как укорененное в лжесознании или, если быть конкретным, в притупленном осознании, побуждающем нас принимать иллюзию за реальность. Вот этапы пробуждения, которые, подобно влаге, тонкой струйкой просачиваются в повседневную жизнь практикующих буддистов и наполняют ее:

● Медитируйте на молчание, коим наполнен ум.

● Тщательно наблюдайте за меняющимся содержанием ума, удаляя из него все, что поддерживает страдание и иллюзию.

● Не блуждайте в лабиринте реальности, навязываемой эго, и не поддавайтесь его увещеваниям, что оно точно знает, как надо жить.

● Приемлите ту истину, что все в природе непостоянно.

● Освободитесь от материализма во всех его формах: и в грубой, и в тонкой.

● Не привязывайтесь к своему «я» и осознайте, что индивидуальное «я» есть иллюзия.

● Сосредоточьтесь на едином бытие; преодолейте рассеяние мыслей и чувств.

● Живите в согласии с высокими этическими нормами, в основе которых сострадание к другим людям и уважение к жизни.

Именно такими наказами вымощен буддийский путь мудрости; их посредством устраняется болезнь страдания. Но как происходит лечение? Скажем образно: тот, кто снаружи, входит внутрь. Он или она хочет освободиться от боли, хочет почувствовать, что жизнь в своей сути осмысленна. Стоящему снаружи может показаться, что панацея, предлагаемая буддизмом, трудна, сложна и запутанна, и это вполне резонно, ибо у каждого аспекта есть свои препятствия:

● Погружение в медитацию в попытке отыскать в своем уме оазис молчания по времени намного превосходит тот кратковременный период молчания, который присущ обычному человеку, и не вписывается в лихорадочный темп современной жизни.

● Наблюдение за меняющимся содержанием ума – процесс весьма утомительный и требующий много времени.

● Победа над эго представляется почти невозможной, ибо у эго-гидры вместо одной отрубленной головы вырастают сто новых.

● Возможность оказаться перед лицом той истины, что все непостоянно, пугает людей.

● Поиск путей непривязанности к миру заставляет людей думать, что им придется отказаться от мирского успеха и комфорта.

● Жизнь в согласии с высокими этическими нормами вызывает у людей нервозность и заставляет их тревожиться по поводу того, что они станут добычей тех, кто сильней, кто не обременен высокой нравственностью и способен прибегать к насилию, не испытывая ни чувства вины, ни раскаяния.

Даже если вы считаете, что эти препятствия надуманны и не свойственны буддизму, в любом случае привнести мудрость в мир, построенный на иллюзиях и страдании, необычайно трудно. Решить проблему насилия с помощью пацифизма тоже невозможно. Непривязанность к материализму мало кого привлекает, ибо люди вокруг – неуемные потребители материальных благ. И все же дух буддийского учения живуч, ибо он заключен в его универсальности; но, тем не менее, несмотря на свою универсальность, буддийское учение достаточно просто и понятно каждому.

Прямо сейчас панацея Будды простой не кажется, ибо мы боимся остаться в одиночестве. Приглашая людей войти внутрь, буддизм, казалось бы, предлагает им стать еще более одинокими. А кроме того, он призывает нас сорвать с себя ярлыки. Ярлыки незаменимы для явлений и вещей, которые вы видите перед собой, которые вам уже известны. Они легко применимы к желатиновым пудингам и автомобилям «Крайслер», но не к невидимым реалиям. Поэтому душа и Бог – ложные ярлыки. Это же касается и «я», которое увешано множеством сбивающих с толку ярлыков самого разного толка. Я могу навесить на себя ярлык индийца, мужа и отца, кормильца семьи, гражданина и т. д. Все эти вещи я вижу, все эти вещи мне уже известны.

Но могу ли я точно так же навесить ярлык на свое внутреннее «я»? Нет. Для Будды Бог и душа всегда были большими знаками вопроса, ибо ищущий Бога даже не знает, что представляет собой это «я». Нет ничто более близкого нам, чем ощущение сродства с этим «я», но если оно по-прежнему остается для нас загадкой, что толку постигать мистерии более высокого порядка? Те, кто ищет утешения в Боге и единения с душой, превратили их в своего рода попоны духовной безопасности. Бог – это неизвестное, учит Будда, а неизвестное всегда таит в себе тревогу и неуверенность. Поэтому-то мы и представляем себе Бога в качестве кого угодно, но только не неизвестного.

Будда был непревзойденным мастером по части диагноза духовных недугов; он понимал, что, когда люди молятся индийским богам, они молятся творениям собственного ума, но ни одно из творений ума не может быть вечной истиной. Возможно, некто поступает достаточно мудро, скрывая свое эго и проецируя его в виде всемогущего, всеведущего и вездесущего божества. Но как только известное проецируется на неизвестное, происходит ложная подмена, и истина отодвигается еще дальше. Мудрость – большой почитатель неизвестного. Она не отвлекается на непрестанные попытки ума создавать приятные иллюзии.

Будда был неумолимым хирургом, отсекавшим все ярлыки с именами, которыми было увешано неизвестное. Естественно, что люди, приходившие к нему в поисках душевного спокойствия и утешения, испытывали потрясение, когда он предлагал им столь решительное хирургическое вмешательство. Они считали себя смиренными искателями истины, которую они хотели услышать из его уст. Но Будда не удовлетворял их надежды и чаяния; вместо этого он переворачивал все их представления о том, что такое истина и где она обретается.

Слова не содержат истины; истина отыскивается лишь с помощью прозрения и самораскрытия.

Истине нельзя научить или обучить. Она таится в пеленах самого сознания.

Ваше сознание должно углубляться до тех пор, пока все ложное не останется позади. Только тогда истина будет существовать сама по себе, сильная и самодовлеющая.

Таковы универсальные формулировки, применимые к жизни каждого человека. Тем не менее буддийская доктрина быстро стала добычей эго-личности. Предположим, что вы истинно преданны своему Высшему «Я» (или Богу, или душе) и доказываете эту преданность, практикуя ахимсу – учение о ненасилии и уважительном отношении к жизни, которое можно найти в любой восточной традиции. И не только там. Одна из строк клятвы Гиппократа, которую дают начинающие врачи, звучит так: «Я направлю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости». По сути дела, это та же ахимса. Но ахимсу можно легко истолковать по-своему, в результате чего она превращается в аспект человеческой болезни, а не исцеления. Следуя принципам ненасилия, я легко могу стать пацифистом, и все мирное население моей страны будет ненавидеть меня за то, что я отказываюсь защищать ее от врагов. Эта ненависть запросто может привести к гонениям, и в результате я оказываюсь мучеником за правду. Меня бросают в тюрьму – или, в крайнем случае, я становлюсь монахом, который сжигает себя на костре во Вьетнаме, чтобы разбудить совесть мира, – так что, в конце концов, я пострадаю больше, чем если вообще не знал истины, именуемой ахимса.

Эго закончило плести свою паутину, и негативные возможности, о которых я упомянул, исказили или свели на нет все мои добрые намерения, которых я добивался, претворяя ахимсу на практике. Я мог бы взять для примера и другую духовную ценность – скажем, любовь. Люди убивали во имя любви и во имя ее претерпевали неисчислимые ужасные страдания. Положительное всегда неразрывно переплетено с отрицательным. Истина может стать причиной страдания, может усилить иллюзию разделенного «я». Перевешивает ли все хорошее, связанное с ненасилием, все плохое, порождаемое им? В конце концов непослушание и мирное противление насилию освободили Индию во времена Ганди и привели к реформе гражданских прав на расистском Юге во времена Мартина Лютера Кинга, последовательного приверженца принципов Ганди. Будда не мерил истину подобными мерками. Если бы было достаточно сказать людям, чтобы они не причиняли вреда и они бы слушались, то человечество не нуждалось бы в столь радикальном методе лечения болезни.

Внутренняя революция

Будда хотел искоренить само зерно иллюзии, а не подкармливать ум новыми идеалами, которые становились добычей ментальной коррупции. Он не стремился ни к чему иному, как ко внутренней революции. Я считаю, что внутренняя революция – это чистейшая форма и высшая цель мудрости, как о том говорит Теравада, изначальная буддийская доктрина, ставившая себе целью сделать людей не буддистами, а Буддами.

Входя извне внутрь, современные люди стремятся к своего рода внутренней трансформации, ибо внутри у них дыра там, где обычно находится Бог. Радикальное лечение Будды полезно и необходимо, когда ничто другое не действует. Заполнить дыру новым образом Бога – значит просто заменить одну иллюзию другой. Некоторые люди не согласятся с этим. В Махаяне, «великом пути» буддизма, личное просветление воспринималось как эгоистическое. Для меня стремление стать просветленным в страждущем мире тоже не является морально оправданным. Поэтому в качестве замещающего идеала возникла другая цель – сострадание ко всем живым существам. Махаяна ратует за исцеление от страдания, которое мы видим вокруг. Из жизни в жизнь каждому бодхисатве (пробужденному человеку) предлагается выбор между личным просветлением (то есть спасением себя) и служением человечеству (то есть отсрочкой личного спасения). И он всегда выбирает последнее. Это альтруизм чистейшей воды, причем не имеющий конца: если до конца быть реалистом, то горстка просветленных существ не может спасти мир, несмотря на все свое влияние, которое временами может быть очень сильным.

Мой ум снова требует возврата к делам практическим. Поэтому не могу не упомянуть о ведущихся веками диспутах между религиозными мыслителями. Ценность внутреннего преобразования не зависит от буддизма и верной доктрины. То же самое обещание давали и ведические мудрецы, жившие задолго до Будды, и Сократ, родившийся вскоре после смерти Будды, а через пять столетий после него Иисус. Каждый из них разными словами и на разных языках открывал нехоженую тропу. Когда вы тем или иным образом достигаете высшего сознания, вы больше не отделяете ваше собственное благо от всеобщего. Человечество наделено природой Будды (которая есть источник сострадания); мир наделен природой Будды; и даже космос есть не что иное, как природа Будды.

Обычный человек не может жить в согласии с чистыми учениями Иисуса и Будды, и причина этого в том, что эти учения обращены к высшему сознанию и зиждутся на нем. В противном случае, если вы обратите к ударившему вас другую щеку, вы рискуете быть ударенным дважды. Сжигание себя на костре в знак протеста против войны во Вьетнаме обернется актом бессмысленного страдания. И даже преданная, бескорыстная работа среди больных и осиротевших детей в Калькутте может обернуться мучительной утратой иллюзий. В сущности, бóльшую часть времени учение мудрости не может быть эффективно применено на поверхности жизни.

Внутренняя революция должна совершиться где-то по пути. Путем нахождения и обретения нового уровня осознания устраняются все минусы буддийского радикального метода исцеления, такие как изоляция, страх разъединения, тревога по поводу своей слабости и пассивности, опасение, что нирвана обернется космическим одиночеством.

На мой взгляд, «восьмеричный путь» – это способ нахождения себя, того, кто вы есть на деле, путем осознания истинной реальности. Многие практикующие буддисты стремятся к правильному действию, правильной речи или правильному мышлению, поскольку это добродетели, выражаемые просветленным человеком. Но это добродетели врожденные. Они – часть натуры каждого из нас; и они тут же заявляют о себе, как только мы сбрасываем свою притворную личину. Выше я уже говорил об ахимсе, чтобы показать, что даже она таит в себе скрытые ловушки. Эти ловушки неизбежны, когда вы боретесь за отказ от применения насильственных методов, когда вы подавляете свой гнев и возмущение, со скрежетом зубовным обуздывая и дисциплинируя себя с тем, чтобы на зло отвечать добром. Но в глубине души вы по-прежнему клянете и осуждаете себя за то, что носите в себе зерно насилия, а самоосуждение – это корень чувства вины и стыда. Каким образом напоминание себе о том, что нужно быть добрым, может претвориться в спонтанную доброту? Тайна панацеи Будды проста: то, что вы ищете, у вас уже есть.

Если бы люди могли видеть, что болезнь человечества – состояние временное, так сказать, некая промежуточная станция на пути к просветлению, то мудрость, как мне кажется, могла бы глаголить о проблемах мира вполне реальными путями. Мудрость могла бы, например, указывать новые прогрессивные тенденции, такие, скажем, как миролюбие. С годами мы становимся все более и более миролюбивыми. На протяжении последних сорока лет пали более восьмидесяти диктаторских режимов. Количество смертей, порождаемых масштабными конфликтами, включая и гражданские войны, существенно сократилось. Даже более широкие тенденции – и те движутся в нужном направлении. За прошлое десятилетие в Америке значительно снизилось количество абортов, беременностей среди подростков, употребление наркотиков среди молодежи и численность преступлений, связанных с применением насилия. Мудрость повелевает нам поддерживать эти тенденции и руководствоваться ими, поелику это возможно.

Если вам нужно где-то или куда-то приложить свою веру, взгляните на это «расписание», указывающее те пути, коими движется мудрость. В его основе – тенденция расширения сознания. Общий набросок будущего еще невидим, еще не проявлен, но что-то важное уже вершится в этом направлении во всепланетном сознании.

Будущее, основанное на расширении сознания

● Медитация станет основным направлением в жизни.

● Естественные способы исцеления, и физические и психологические, станут общераспространенными.

● Молитва будет восприниматься как вполне реальный и действенный акт.

● О проявлении желаемого и об исполнении желаний будут говорить, как о реальном явлении.

● Люди восстановят связь с духом. Внутри себя индивидуумы будут находить ответы на сокровенные духовные вопросы. Они будут прислушиваться к ним и жить соответственно.

● Возникнут общества веры. Духовные авторитеты утратят свое влияние на массы. Мудрая традиция будет совершенствоваться и развиваться и объединит все великие духовные учения, составляющие суть любой религии.

● Вера больше не будет восприниматься как иррациональный отход от разума и науки.

● Войны будут идти на убыль, и мир станет реальностью общества.

● Природа вновь обретет в глазах людей свою сакральную ценность.

Возможно, все эти тенденции покажутся мелкими шажками в сравнении с глубокой буддийской доктриной о просветлении или Христовым учением о всеобщей любви. Но каждый шажок вперед содержит в себе штрих или нюанс природы Будды. Если вы станете подмечать эти нюансы и делать их значимыми для себя, они будут расширяться и в должное время заполнят дыру одиночества и изоляции и угрозу бессмысленности. Стезя мудрости – это путь естественный и открытый для всех. Эйнштейн, размышляя о связи Бога с повседневной жизнью, высказался так: «Где бы ни находился Бог во Вселенной, эта божественная Вселенная должна действовать и выражать себя через нас». В этой фразе Эйнштейн определил суть мудрости. Мудрость – это Бог, который действует и выражает себя через нас.

Мудрость сообщает нам свои секреты еще до того, как мы получаем право на их познание. И в этом-то вся прелесть. Вам не нужно молиться о ниспослании мудрости или работать над собой, чтобы стать достойными этого дара. Высшая истина проста и во всем подобна Божьей милости, которая, как говорится в Новом завете, изливается равно на всех – и на праведных, и на неправедных. Когда мы схватываем проблеск этой мудрости, то становимся внутри себя чуточку более настоящими и более истинными. Бесспорно, что жизнь – во всяком случае, чисто внешне – полна бед и страданий. Мудрость же оповещает нас о том, что страдание приходит и уходит, а более глубокая реальность остается неизменной. Та реальность, которая основана на правде и любви.

Вера делает нашу жизнь лучше, поскольку, находясь среди боли и страданий, для того чтобы их перетерпеть, нам просто необходимо верить в то, что есть что-то более высшее, сильное и могущественное. Ваше нынешнее «я» в его непробужденном состоянии – это не враг, и не калека, и не изгой. Это Будда, ждущий того часа, когда он сможет реализовать себя. Это зерно мудрости, нуждающееся в том, чтобы его взлелеяли и взрастили.

Чудеса – это радостное освобождение от всего, что нам представляется возможным. Но для обеих сторон, участвующих в дебатах о Боге, чудеса таят ловушку. С точки зрения верующих, если чудеса не реальны, то и Бог не реален тоже. С точки зрения неверующих, ловушка кроется как раз в обратном: если удастся доказать, что хотя бы одно чудо реально, то в этом случае будет открыта дверь и для Бога. Казалось бы, довольно несложно подтвердить подлинность чуда и согласиться с тем, что оно реально; во всяком случае, такие попытки предпринимались веками. Но трудность в том, что когда обе стороны глухи к обоюдным аргументам, то здесь нет и быть не может какой-то общей основы для примирения. Каково бы ни было количество свидетельств очевидцев, наблюдавших чудо, атеистов это не убеждает. Они считают фальсификациями все явления Девы Марии, которых насчитываются сотни. Все случаи исцеления верой они считают не более чем случайностью: мол, пациент все равно выздоровел бы в любом случае. Они считают, что психические силы не имеют под собой никакой фактической основы, несмотря на многочисленные контролируемые опыты, проводимые с целью доказать их существование.

Преимущество индийского происхождения в том, что Индия – одна из немногих стран, где сохраняется основанное на вере общество, незатронутое во многих областях вторжениями модернизма. Мальчик, растущий в такой среде, легко усваивает, что сверхъестественные феномены не являются отклонениями от реальности. Они часть того ландшафта, где Бог просачивается в каждую щель и расщелину и наполняет ее. Кто не слышал, например, о святых мужах и женах, которые никогда не едят и не пьют. Их поклонники утверждают, что наблюдают за ними годами и даже десятилетиями и ни разу не видели, чтобы их уста прикасались хоть к какой-нибудь пище. В 2010 году в течение двух недель один из отделов Индийского департамента обороны держал под врачебным наблюдением йога по имени Прахлад Джани. И хотя в палате круглосуточно находились ассистенты и все перемещения снимались на телевизионные камеры, Джани за это время ничего не ел и не пил, но при этом не выказывал ни малейших признаков упадка жизненных сил или метаболизма. В этом испытании принимала участие команда из тридцати пяти исследователей, так что возможность тайного сговора, обмана или фальсификации начисто исключалась.

Джани, чьи медицинские показатели соответствовали человеку вдвое младше его, на тот момент было 83 года, и жил он в храме; его приверженцы говорили, что он ничего не ест уже в течение 70 лет. Скептики по разным причинам сочли результаты бездоказательными. Одни пеняли на то, что Джани разрешалось полоскать горло и принимать ванну, что давало ему доступ к воде. Другие отмечали, что он покидал изолированную палату, чтобы принимать солнечные ванны, и что его приверженцам время от времени разрешали входить к нему. А поскольку результаты подобного испытания с точки зрения медицины сочли «невозможными», то здесь явно имел место обман в той или иной форме.

Когда подобный эпизод транспонируется из общества, основанного на вере, в общество, основанное на науке, возможна только одна реакция: неверие. Тем не менее подобные случаи имели место и были зафиксированы и на Западе. В XVIII веке шотландская девушка по имени Джанет МакЛеод прожила без еды четыре года. Детальный отчет об этом событии был направлен в Лондонское Королевское общество в 1767 году, и там подтверждалась достоверность этого случая. Если в одних случаях прослеживается очевидная духовная связь – известно, например, что католическая церковь накопила огромное число отчетов о святых католиках, живших без еды и питья, – то в других случаях, таких как с Джанет МакЛеод, духовной связи не было вообще. В сущности, как удалось установить много позже, эта девушка была серьезно больна.

Даже если вы считаете, что доказательства вполне убедительны, все равно возникает вопрос: что вызывает подобные экстраординарные явления? Когда нескольких человек, полностью переставших есть и пить, попросили объяснить причину подобного воздержания, приведенные ими причины не совпали. Одни перестали принимать пищу, потому что так, мол, диктует вера; другие, по их словам, спонтанно перешли на питание солнечным светом или жизненной силой (праной). Некоторые перестали есть в результате болезни, а приверженцы одной современной секты, называющие себя бретарианцами, считают, что самый естественный способ питания – это питание воздухом, которым мы дышим.

Начните с «невозможного»

Упертые скептики расценивают подобные отчеты как обман, подлог или мошенничество. В книге «Магия реальности» (2011), написанной для юных читателей, Ричард Докинз посвящает одну из глав чудесам, к которым он подходит, как и следовало ожидать, со смесью требовательного рационализма и изобличающей страстности. Цель книги, как она отражена в названии, – научить читателей тому, «как узнать, что реально, а что нет». Докинз заостряет внимание на актуальности темы предостерегающим словечком «реально», тем самым как бы намекая, что есть способы познания истины, которые кажутся достоверными и убедительными, хотя на самом деле они не таковы.

Чудеса служат как назидательный урок безнравственности во всех случаях моральной ущербности веры – от массовой истерии до галлюцинаций. Докинз методично рассказывает нам, что, во-первых, все чудеса, сколько бы их ни было, – это трюки сценических магов, выступающих перед доверчивой публикой. А во-вторых, свидетели чудес – это люди настолько примитивные и по-детски наивные, что естественные явления вызывают у них страх, как в знаменитом карго-культе, который возник на островах Новой Гвинеи после Второй мировой войны. Островитяне видели, как на их острова садятся японские самолеты и самолеты союзников, выгружая огромные количества военного снаряжения и амуниции. Они никогда прежде не видели самолетов, и внезапный приток материальных благ им показался даром, ниспосланным богами. Когда после 1945 года пришельцы исчезли, островитяне начали молиться своим богам с просьбой вернуть «грузы», те материальные блага, которые текли в изобилии. Чтобы умилостивить богов, островитяне построили грубые копии взлетных полос и самолетов. Короче говоря, событиям, которые кажутся нам совершенно естественными, был придан сверхъестественный смысл.

Скептицизм Докинза в отношении чудес несомненно оправдан и хорошо защищен. Вполне возможно, заявляет он, что чудеса, описанные в Новом завете, так же не заслуживают доверия, как и чудеса современные, и силу достоверности они получили лишь с течением времени. (Докинз ничего не может сделать со своей склонностью исподволь внушать кому бы то ни было нечестные мотивы, поэтому он радостно заявляет юным читателям, что чудеса в общем и целом ассоциируются у него с шарлатанами, и к таким шарлатанам он безоговорочно причисляет Иисуса и Его учеников.) Скорей всего его неискушенная читающая публика, как я предвижу, не увидит слабостей «доказательства» того, что чудеса не существуют. Здесь Докинз еще раз полагается на вероятность, как он делает, когда рассуждает о Боге. Если любое другое объяснение, предполагает он, представляется более вероятным, чем само «истинное» чудо, то в этом случае следует принять альтернативное объяснение.

Он охотно ссылается на «Солнечное чудо», свидетелями которого стали толпы людей, собравшихся на открытом поле недалеко от городка Фатима, Португалия, 13 октября 1917 года. Тысячи людей (число их, по данным газет, существенно варьируется от 3 до 400 тысяч) собрались на этом поле только потому, что три юных подростка-пастушка предсказали, что в этот день, в полдень, здесь появится Дева Мария. Что касается детей, которые и до этого были свидетелями явления Девы Марии, то для них это предсказание сбылось. Они рассказали, что видели Марию, Иисуса и других святых угодников. Другие же многочисленные свидетели видели нечто совсем иное, но столь же необъяснимое.

День был серый, дождливый; дождь мочил землю и терпеливо стоявших в ожидании зрителей. И вдруг неожиданно облака разошлись и показалось солнце, но не яркое, как обычно, а в виде темного непрозрачного шара. Оно озаряло небо и весь ландшафт разноцветными лучами. Затем солнце зигзагообразно приблизилось к Земле, напугав до смерти некоторых зрителей, которые решили, что наступил Судный день. Это явление длилось десять минут, и после того как солнце исчезло, многие свидетели, как сообщают местные журналисты, заявили, что их мокрая одежда и грязная земля стали совершенно сухими. Проведя долгое и всестороннее расследование, католическая церковь в 1930 году признала подлинность этого чуда.

Докинз не в силах доказать, что такие события не имели места. Его задача гораздо проще – заявить со всей определенностью, что они невозможны, и затем постараться убедить читателя в своей правоте. Проблема лишь в том, что «невозможны» – тот самый критерий, который чудеса убедительно опровергают (и опровергли бы, если бы удалось доказать, что они реальны). Чтобы скрыть этот недостаток, Докинз вновь прибегает к методу вероятности, предлагая юным читателям рассмотреть две возможности: а) Солнце ведет себя именно так, как ему и надлежит себя вести, согласно законам астрономии; б) Солнце прыгает по небу и выделывает невероятные вещи, как о том заявляют свидетели в Фатиме. Что более вероятно? Трезвый, здравомыслящий человек выберет вариант а, то есть научный взгляд. Докинз пускается в долгие словеса, сводя в конце концов астрономию до детского лепета, но при этом так и не заполняя зияющую дыру. Чудеса не повинуются науке; они противоречат ей. Астрономия может быть права в 99,9999 % случаев, но это никоим образом не опровергает чудес; точно так же, как «Солнечное чудо» никоим образом не опровергает астрономию.

Все случившееся представляет собой неразрешимую загадку. Когда что-то непостижимое вторгается в повседневную жизнь, то оно должно быть объяснено. Когда-то история была на стороне чудес, которые воспринимались как должное, не вызывая никаких вопросов. Теперь же как должное воспринимается скептицизм, и он тоже не вызывает никаких вопросов. Чудеса, таким образом, предстают как досадная проблема, особенно когда мы пытаемся распутать ту невообразимую неразбериху, которой окружен Бог.

Чтобы быть реальными, должны ли чудеса быть реальными и для Бога? Нет. Когда Томас Джефферсон редактировал свою собственную версию Нового завета, он удалил оттуда все чудеса, не утратив при этом веры. Из четырех евангелий только Евангелие от Иоанна рассказывает историю Иисуса, не упоминая ни о чудесах, ни о непорочном зачатии, ни о рождестве. Одно очевидно: в каждой вере есть вероисповедания, признающие Бога, но не признающие чудес. Но для скептиков сверхъестественное служит в качестве «заумного» словца, с помощью которого они стремятся придать своему невежеству видимость достоверности. В главе, посвященной «мишуре чудесного», Кристофер Хитченс язвит по поводу того, что «эпоха чудес, похоже, осталась где-то в прошлом. Если бы религиозные люди были умны или хотя бы немного доверяли своим убеждениям, они должны были бы приветствовать закат этой эпохи обмана и фокусничанья».

У большинства чудес однако нет звездного исполнителя, проделывающего поразительные фокусы. Иисус был исключением. Более привычным было явление Девы Марии вроде того, которое произошло в богом забытой деревеньке Нок в Западной Ирландии в 1879 году. Две женщины, шедшие под дождем, вдруг увидели светящуюся живописную картину на задней стене местной церкви. Они позвали соседей, общим числом 13 человек, и вместе они стали свидетелями явления Девы Марии, в белых одеждах, золотой короне и с молитвенно сложенными руками, каковую картину они наблюдали свыше двух часов. Подле Марии стояли святой Иосиф и Иоанн Богослов; перед ними был алтарь, окруженный ангелами. Возраст зрителей был самый разный: от 5 до 75 лет. Все они были с пристрастием допрошены отцами церкви на предмет достоверности виденного, первый раз в том же году, а последний в 1936-м. Другие селяне, не поспешившие по зову соседей на площадь и не видевшие эту сцену, рассказывали, что видели яркий свет, полыхавший в том месте, где стояла церковь, а в окрестностях в это время произошло несколько случаев чудесного исцеления. В любом случае, ничто не указывает на то, что это были проделки сценического иллюзиониста. Кто-то может пожать плечами, сочтя это событие обманом, массовой галлюцинацией или феноменом, ждущим своего объяснения; несомненным однако остается одно: все видевшие это были убеждены и верили в то, что они видели.

Хитченс, безусловно, ошибается, называя чудеса «жалкими и мишурными». Но что бы он ни говорил, нельзя отрицать того факта, что религия, так сказать, спускает сверхъестественное с неба, то есть из другого, невидимого измерения, на землю. Блаженный Августин однажды заявил: «Я бы не стал христианином, если бы не чудеса». На тех, кто верит в чудеса, лежит бремя ответственности: они должны доказать, что чудеса могут существовать, спокойно обходясь без логики, рассудка и науки. Мы уже видели ограниченность и недостатки топорной логики, разума, проникнутого предубеждениями, и псевдонауки. Скептикам не под силу опровергнуть чудеса, поэтому они занимаются топорной работой, стремясь создать видимость доказательств. У веры сильная позиция, и не только потому, что накоплена масса отчетов и свидетельских показаний о случаях чудесных исцелений, которые, кстати, происходят и в наши дни. Имеющий веру зрит Бога во всех аспектах творения. Все мудрые традиции мира утверждают, что есть только одна реальность, которая охватывает все мыслимые и немыслимые феномены. Если чудесам дать шанс, они впишутся в реальность так же верно, как планеты, деревья, ДНК и закон гравитации.

Исцеление на глазах у ученого

Для признания того факта, что чудеса существуют, требуется два этапа. Во-первых, мы должны разрушить стену, отделяющую естественное от сверхъестественного. К счастью, сделать это довольно легко, поскольку стена эта искусственная. Основой всего сущего в физическом мире служит квантовая сфера. Если что и заслуживает названия «зоны чудес», то это природный уровень. Здесь законы, делающие чудеса «невозможными», ведут себя слишком капризно и изменчиво, а ограничения, накладываемые пространством и временем, как мы их знаем, не имеют силы.

Одним из наиболее почитаемых современных католических святых был итальянский священник Падре Пио (1887–1968), который повергал церковных иерархов в испуг и трепет, собирая огромные толпы верующих из числа обычных людей. Помимо исцеления больных, одним из чудес, которые демонстрировал Падре Пио, была билокация, то есть одновременное появление в двух и более местах сразу. Если бы явление происходило на квантовом уровне, чудеса были бы простым делом. Каждая частица во Вселенной может переходить в иное состояние – состояние волны, характерное для квантового поля, но вместо того чтобы существовать в двух местах одновременно, такие волны существуют одновременно повсюду.

Но Падре Пио не был квантом; поэтому поведение, свойственное тончайшему природному уровню, не может автоматически передаваться грубому уровню, на котором существуем мы. Должен быть второй этап доказательств, показывающий, что слияние естественного и сверхъестественного осуществляется вокруг нас. Скептики считают этот этап невозможным, но это к делу не относится, ибо свидетелями сверхъестественных явлений были сами ученые. Были проведены сотни контролируемых экспериментов в таких областях науки, как, например, психические феномены. Когда ученый видит реальное чудо, то внутренний конфликт, который он при этом испытывает, оказывается необычайно острым.

В мае 1902 года молодой французский врач из Лиона Алексис Каррель сел на поезд, направлявшийся в Лурд. Его друг, тоже врач, попросил его сопровождать группу больных, которые намеревались совершить паломничество в известный храм в надежде обрести там исцеление. Как правило, умирающим запрещается куда-либо ездить, но Мари Байи тайком пробралась на тот же поезд, на котором ехал Алексис. Она умирала от туберкулеза, который дал осложнения, – от той самой болезни, от которой скончались ее родители. У нее был твердый живот, раздувшийся от перитонита; лионские врачи отказались ее оперировать, ибо риск того, что она умрет во время операции, был крайне велик.

Во время путешествия Карреля вызвали к Байи, поскольку женщина находилась в полубессознательном состоянии. Он обследовал больную, подтвердил диагноз – туберкулезный перитонит – и предсказал, что больная до Лувра не доживет. Но по прибытии в Лувр Байи оставалась еще в сознании, и когда она, вопреки совету врача, настояла на том, чтобы ее отнесли к целебным водам, Каррель вызвался сопровождать ее. Читатель без труда установит, что я пересказываю здесь знаменитое Дело № 54, официальный медицинский отчет о чудесном исцелении Мари Байи, один из самых известных в истории Лурда. Однако в деле ничего не сказано о докторе Карреле, а его присутствие делает повествование куда более интригующим и загадочным.

Байи на носилках отнесли к целебному источнику, оборудованному в виде бассейна, но она была слишком слаба, чтобы окунуться в воду. Хотя ей было-то всего лет 25–26, но к этому моменту она в дополнение к туберкулезу успела перенести и приступ менингита, каковой она приписала действию целительных вод Лурда. Короче говоря, она настояла на том, чтобы в лейку зачерпнули воды из бассейна и полили этой водой ее раздувшийся живот. Каррель, который был помощником профессора анатомического отделения медицинского факультета Лионского университета, стоял за ее носилками и делал заметки. Когда облили водой живот, прикрытый шерстяным одеялом, Байи попросила полить ее еще раз (эта процедура оказалась менее мучительной), а затем третий раз (на сей раз она испытала очень приятное чувство).

Примерно через полчаса ее раздувшийся живот под одеялом обмяк, а затем стал совершенно плоским. При этом никаких выделений из тела (ни гнойных, ни каких-либо других) не наблюдалось. Каррель осмотрел пациентку. Твердая гноящаяся масса, которую он обнаружил в поезде, полностью исчезла. Через несколько дней Байи вернулась в Лион и рассказала родным об этом чуде. Она стала активным членом благотворительного католического ордена, который заботился о больных, и умерла в 1937 году в возрасте 88 лет. Медицинское обследование, проведенное после ее чудесного исцеления, установило, что у нее не осталось ни малейших следов туберкулеза; следует еще сказать, что она прошла все физические и психологические тесты.

Среди несметного количества больных, посещавших Лурд (а их насчитывается сотни тысяч), число подтвержденных случаев исцеления, зафиксированных местным Медицинским бюро, крайне мало. Хотя в случае с Байи два других врача, помимо Карреля, тоже удостоверили ее исцеление, католическая церковь в 1964 году отказалась рассматривать этот случай как чудо. В качестве разумного довода отцы церкви приводили тот факт, что присутствовавшие врачи не приняли в расчет возможность ложной беременности. Скептики уцепились за этот диагноз как за спасительный, хотя ложная беременность не связана с образованием твердых уплотнений в районе живота, которые прощупывал врач во время обследования больной; также представляется невероятным, чтобы Байи смогла убедить нескольких врачей в том, что она умирает, если она не умирала, или что ее живот в течение получаса стал плоским без видимых выделений. Но больше всего меня привлекает в данном случае Алексис Каррель, поскольку он выступает в качестве уполномоченного той внутренней борьбы между верой и разумом, которую мы наблюдаем. Будучи непосредственным очевидцем исцеления, Каррель тем не менее вернулся в Лион без малейшего намерения опубликовать отчет о случившемся. В Лионском университете того времени, особенно на медицинском факультете, были весьма сильны антиклерикальные настроения. К несчастью для него, местная газета растрезвонила историю об исцелении Байи, и она вызвала сенсацию. Каррель упоминался как один из свидетелей и, под давлением обстоятельств, вынужден был написать отчет об этом событии. Он попытался было выгородить себя и уйти от прямого ответа, заявив, что хотя виденное им и было реальностью, но оно, должно быть, имеет какую-то неизвестную естественную причину. Но попытка отсидеться за стенами кончилась для него плачевно. Когда эта новость достигла медицинского факультета, старший профессор сказал ему: «Излишне говорить, сударь, что с такими взглядами, как ваши, вы никогда не станете членом нашего факультета. У нас нет места для таких, как вы».

Убедившись, что ему не светит даже должность врача в местной больнице, Каррель эмигрировал в Канаду, а оттуда в Соединенные Штаты, где в 1906 году поступил в только что основанный Рокфеллеровский институт медицинских исследований. Виденное им не отпускало его до конца дней, но он так и не стал верить в чудеса, да и вообще не стал верующим: хотя он и воспитывался в благочестивой религиозной семье и учился в иезуитской школе, но к тому времени, когда стал врачом, он отошел от католичества. Но его жизнь была отмечена еще одним необычным событием, которое скорее следует расценивать как удачное, а не чудесное стечение обстоятельств. В 1894 году, когда Каррель был еще молодым хирургом, на тогдашнего президента Франции Сади Карно было совершено покушение: наемный убийца ранил его ножом в живот, серьезно повредив большую брюшную вену. В то время не существовало надежной хирургической техники для зашивания больших кровеносных сосудов, поэтому Карно жестоко страдал и умер через два дня.

Это побудило Карреля начать изучать анатомию кровеносных сосудов, способы их соединения и методы их хирургического сращивания. За свои исследования он в 1912 году был удостоен Нобелевской премии в области медицины. По возвращении во Францию он снова обратился к столь поразившему его воображение делу Байи и периодически наезжал в Лурд в надежде стать очевидцем еще одного подобного чуда и найти ему естественное объяснение. В 1910 году он стал свидетелем того, как к одиннадцатимесячному младенцу, родившемуся слепым, неожиданно вернулось зрение. Но он так и не нашел удовлетворительного ответа на смущавшие его загадки. В 1948 году, после выхода в свет его мемуаров «Путешествие в Лурд», опубликованных спустя четыре года после его смерти, вокруг имени Карреля разгорелась нешуточная полемика. Журнал «Сайентифик Американ» в 1994 году опубликовал скептическую статью о нем (хотя и с похвалой отзывался о его исследовании кровеносных сосудов), но это никак не изменило отношения к нему со стороны верующих католиков, среди которых он пользовался горячей защитой и поддержкой.

Так к чему или куда отнести чудеса, чтобы поддержать веру? Они – ярчайший пример истины: «Во что веришь, то и видишь». Верующие склонны принимать чудеса как они есть; скептики склонны не признавать их вообще. В принципе, это очевидно, но мы можем пойти чуть дальше. Если факторы, сокрытые в уме, навязывают вам то или иное образное восприятие, тогда вся проблема поиска непоколебимых доказательств может попросту оказаться отвлекающим маневром.

Настоящая проблема однако в том, как объединить естественное и сверхъестественное, чего, собственно, и добивался доктор Каррель. Отделять одно от другого уже давно стало привычным. Наука стремится укладывать все явления в один ментальный ящик, а чудеса – это уже другой ментальный ящик. Прошло время, когда эти ящики должны были храниться запечатанными. Я хочу сказать, что вовсе не нужно отменять чудеса, чтобы оберечь науку; как раз напротив. Когда Эйнштейн заявил, что любое научное открытие невозможно без чувства трепета и чуда, он отнюдь не страдал разжижением мозгов. Во Вселенной, где видимая материя составляет только 0,01 % от общего объема творения, было бы глупо заниматься наукой без ощущения того, что реальность невероятно загадочна. Темная материя в чем-то сродни святому: если первая существует на границе неизведанного, то второй существует там же – без пищи. Упрощенная логика и устаревшая наука, взятые на вооружение Докинзом и компанией, даже отдаленно не приближаются к разгадке того, как действует реальность.

В 1905 году Папа Пий X издал указ: прежде чем признать любое исцеление в Лурде как чудесное, оно должно пройти тщательные медицинские контроль и обследование. К нынешнему времени, после досконального критического разбора и расследования, официально признаны в качестве чудес 67 случаев исцеления. Самый последний, от 2002 года, случился с французом, который излечился от паралича, – событие, которое двадцать врачей Медицинского бюро в Лурде назвали «поистине замечательным». Конечно, этот случай весьма далек от чудесного; здесь, как говорится, дистанция огромного размера. Но разве дело в числах? Все, что требуется, – не суммировать все предполагаемые чудеса, случившиеся в истории человечества (а их тысячи), но объяснить хотя бы одно. Сверхъестественное не будет признано действительным или достоверным, пока не будет связано с естественным; раздельный мир удовлетворяет только верующих, которые такие же скептики, но наоборот: они приемлют чудеса столь же легко, сколь легко их противники эти чудеса отвергают.

Есть только одна реальность, и она бесконечна. Если просто разрубать или разрезать реальность на куски, подобно буханке хлеба, то от этого она не становится более понятной. Тем более если куски, которые отдают чем-то сверхъестественным, просто выбрасывают. Да, наука делает все более и более тонкие разрезы, подбираясь все ближе к самим истокам материи и энергии. Но если претенциозно заявлять, что хлеб возможен только в нарезке, отрицая наличие целой буханки, то это грубая ошибка. Возможно, это сравнение слишком убого, зато оно наглядно показывает, какую именно ошибку делает современная наука: она изящно разрезает природу на куски и пакует ее в крошечные пакетики знаний, упуская при этом чудесность целого.

Естественное/Сверхъестественное

Исцеление Мари Байи может показаться сверхъестественным, но оно было окружено будничными явлениями. Ее болезнь протекала нормально. Если бы течение болезни шло в естественном русле, она бы завершилась смертью. И вдруг, без всякой очевидной причины, швы повседневного существования взяли да и разошлись. Какое вероятное объяснение было бы здесь наиболее разумным и логичным? Кое-какие наметки на этот счет существуют, и они были даны десятилетия назад одним из самых блестящих пионеров в области квантовой физики Вольфгангом Паули, который сказал: «Мое личное мнение таково, что в науке будущего реальность не будет ни “психической”, ни “физической”, а в какой-то степени и той и другой, а в какой-то степени никакой». Используя термин, которого наука всячески избегает – «психический», – Паули как бы намекает на некую высшую тайну.

Колоссальный физический организм, который мы называем Вселенной, ведет себя скорее как ум, нежели как машина. Как вообще ум нашел способ проявить себя в качестве физического мира? Этот вопрос подводит нас к слиянию естественного и сверхъестественного, поскольку сверхъестественен сам факт того, что существует нечто сверхъестественное – существует в буквальном смысле вне всяких правил и законов естественного мира.

Вне правил и объяснений

● Никто не в состоянии продемонстрировать, в какой момент простые молекулы, вроде молекул глюкозы в головном мозге, становятся сознательными. «Мыслит» ли сахар в крови, когда он попадает в мозг? В пробирке он не мыслит. Так в чем же разница?

● Ткани автоматически исцеляются, когда они поражаются или оккупируются болезнетворными организмами. Целительная система организма спонтанно оценивает уровень повреждения и вносит необходимые исправления. Объяснение, что машина смогла научиться ремонтировать или чинить саму себя, здесь совершенно неприемлемо. Законы природы непреклонны и диктуют, что физическая поломка – вещь постоянная: машины сами не заклеивают и не надувают проколотую шину. Поврежденные организмы, если они подчиняются тем же физическим законам, тоже должны оставаться поврежденными, но некий фактор X все это меняет.

● С момента Большого взрыва энергия во Вселенной рассеивается – подобно раскаленной печке, которая постепенно остывает. Процесс рассеивания тепла, называемый энтропией, непреклонен и неумолим. И тем не менее, островки «негативной энтропии» каким-то образом эволюционируют. Один из них – жизнь на Земле. Вместо того чтобы рассеиваться в пустоте внешнего пространства, солнечный свет, падающий на зеленые растения, начинает цепочку жизни, цепляясь за энергию и преобразуя ее в невероятно сложные формы, которые разносят и передают эту энергию, повторно используют ее и творчески применяют. Случайными событиями невозможно объяснить, каким образом наступление энтропии сдерживается миллиарды лет.

● ДНК родилась во враждебной среде, где царствуют нестерпимая жара и невыносимый холод, где наблюдаются скопления ядовитых газов и бушуют огненные бури случайных химических реакций. Вопреки всем химическим веществам, известным во Вселенной, ДНК воспротивилась процессу деградации до размеров маленьких молекул; вместо этого она эволюционировала до высшей степени сложности и научилась воспроизводить себя. До сих не предложено ни одного мало-мальски разумного объяснения этого уникального процесса.

● Все триллионы клеток тела содержат ту же ДНК, несмотря на то что все они наделены спонтанным «знанием», как стать клетками печени, клетками сердца и прочими специализированными клетками. В мозге эмбриона стволовые клетки движутся строго заданными путями, останавливаются, когда достигают пункта назначения, и становятся специфическими нейронами, осуществляющими функции зрения, слуха, контролирования гормонов и мышления. Спонтанная способность «знать», как подавить одну часть генетического кода, одновременно оживляя другие, до сих пор не объяснена.

● ДНК может отсчитывать время. С момента оплодотворения яйцеклетки каждая отдельно взятая клетка содержит в себе чувствительные датчики времени, которые определяют, когда у ребенка должны расти зубы, когда он вступает в пубертатный период, когда наступают менопаузы и в конце концов смерть. Как все эти последовательности, охватывающие семь десятков лет и более, могут умещаться в химическом веществе, превосходит всякое разумение.

Все эти загадки – а я выбрал лишь несколько из великого множества – требуют объяснения. И мы не должны упускать из виду качества, свойственного им всем: им не присуще разделение на естественное и сверхъестественное. Если только вы не опутаны сетями материализма, тогда вы согласитесь, что существует некое общее звено между островками негативной энтропии, клетками мозга эмбриона, совершающих путешествие «домой», к конечному пункту назначения, сахаром в крови, который учится по пути мыслить, и всем прочим. Так сказать, интеллект в действии. Каким-то сверхъестественным образом молекулы «знают», что они делают, где бы они ни находились: в наследственном химическом бульоне, из которого возникает ДНК, или в химическом составе клеток вашего мозга, когда вы читаете это предложение.

Это подразумевает совершенно новый радикальный взгляд на то, откуда начинается ум и где он обитает. Родоначальник квантовой физики Макс Планк не сомневался, что ум в конце концов станет подобен слону в посудной лавке, то есть станет проблемой столь большой и очевидной, что ее трудно будет не заметить. Впрочем, Планк достоин того, чтобы процитировать его полностью:

_” Я рассматриваю материю как производное от сознания. Сознание невозможно обойти стороной. О чем бы мы ни говорили, что бы ни считали существующим, всё постулирует первичность сознания.

Если ум всюду, то мы сделали огромный шаг к слиянию естественного и сверхъестественного. Когда человек вроде Мари Байи выбирается объектом исцеления, то это прежде всего выбор и работа разума, сколь бы ни были скрытны его мотивы, и как только выбор сделан, молекулы в ее теле начинают действовать, как предписано, являя миру естественное чудо. Целительная система, от которой все мы зависим, когда порежем палец или подхватим насморк, оборачивается сверхъестественным чудом. Но ни то, ни другое не поддается объяснению. Поэтому в теории не существует никакой разумной причины, почему разум, который заставляет иммунные клетки спешить в тот участок тела, куда вторглись чужеродные бактерии, не может еще более поспешить, чтобы излечить вроде бы неизлечимую болезнь.

Другими словами, существует некая скользящая шкала реакции тела на болезни, на которой присутствуют две крайние отметки. Позвольте мне обрисовать эти крайности, не забывая при этом, что ни одна фаза не может быть объяснена с медицинской точки зрения, хотя одна крайность воспринимается как естественная, а другая – как чудесная, то есть сверхъестественная.

Спектр выздоровления

Один пациент заболевает и выздоравливает в ожидаемый срок, без осложнений.

Другой пациент подхватывает ту же болезнь и выздоравливает гораздо быстрей или гораздо медленней, чем обычно.

Один пациент заболевает опасной для жизни болезнью и умирает.

Другой пациент заболевает опасной для жизни болезнью и выздоравливает, пройдя обычный медицинский курс лечения.

Третий пациент заболевает опасной для жизни болезнью и выздоравливает без всякого лечения.

Очень редко, но случается, что пациент заболевает опасной для жизни болезнью и выздоравливает непонятно каким образом, ибо выздоровление происходит так быстро, что не вписывается в медицинскую модель.

Этот широкий спектр выздоровлений не укладывается ни в какую систему предсказаний. Он столь же причудлив, как мысли, настроения и другие психические состояния. Такое впечатление, что разные тела сами «решают», как именно отреагировать на одно и то же физическое состояние.

Одна из повседневных загадок, которую до сих пор не может объяснить медицина, – контроль над паразитами. Каждую минуту мы с вами вдыхаем миллионы микробов, вирусов, аллергенов и токсичных субстанций. Подавляющее их большинство живет внутри нас совершенно безвредно. Наше тело контролирует их, не позволяя причинять нам вред. Но когда СПИД разрушает иммунную систему, этот контроль ослабевает или совсем утрачивается, болезнь вторгается в наш организм и вносит беспорядок в автоиммунную систему, проявляясь, скажем, в виде ревматического артрита. Система защиты организма, вместо того чтобы защищать, меняет свою позицию на обратную. Даже такое безобидное состояние как сенная лихорадка, указывает на то, что контроль безопасности утерян. Во всех этих случаях «поломка» организма – это прежде всего «поломка» разума. Таким образом получается, что ум объемлет весь организм, наполняет каждую клетку и незримо плывет в потоке крови.

Ключ ко всему – сознание

Для нас не секрет, почему ум, вмешивающийся в дела материи, сбивает с толку и даже выводит из себя обычных врачей, воспитанных в академической среде и мнящих себя учеными докторами. Ум правит субъективным миром, которому ученые не доверяют, тогда как материя для них – это всегда основа «реального» знания. Пациенты-сердечники, например, чисто субъективно испытывают боль, или давление, или стеснение в области груди, тогда как материальная ангиограмма прямо сообщает врачу, что происходит с сердцем больного.

Субъективным ощущениям не доверяют из-за того, что они, дескать, ненадежны, переменчивы, индивидуальны, непостоянны и часто обусловлены предвзятым отношением. Но это недоверие странным образом напоминает предубеждение, ибо все эти качества демонстрирует и тело. Тело тоже ненадежно, переменчиво и крайне индивидуально. Это оно принимает решение заболеть недугом, появление которого не поддается объяснению. У медиков нет ни малейшего представления о том, почему у человека, который никогда не был аллергиком, вдруг появляется аллергия на что-то. Когда тело сталкивается с одиночным вирусом, например вирусом гриппа, вступает в силу непредсказуемость. (Медики знают, что при прямом контакте с носителем нового типа вируса гриппа человек заражается только раз в восьми случаях. Почему это происходит, объяснить никто не может.)

Я уверен, что Планк и Паули были тысячу раз правы, когда подозревали, что сознание – это нечто большее, чем принято считать, и что ум и материя нерасторжимо связаны между собой. Среди физиков они были не единственными, кто так считал. Ум – это некий ключ к познанию высшей природы реальности. Как только вы признаете это или даже допустите возможность подобного, сразу же увеличится и возможность проявления в вашей жизни чудесных событий, ибо все не-чудесное изрядно утрясется. Естественное и сверхъестественное обуславливаются одними и теми же свойствами сознания. Просто в обычной жизни ярлык «сверхъестественное» мы навешиваем на те вещи или явления, с которыми мы еще не освоились и к которым не привыкли. В действительности природа, чтобы создать галактику, обращается к тому же источнику, к которому обращаемся мы, чтобы вообразить розу. Поле сознания объемлет и то, и другое.

Что необходимо для того, чтобы что-то произошло

● Разум.

● Намерение.

● Внимание.

● Мост, связующий ум и материю.

● Наблюдатель.

● Связь между событиями «внутри» и событиями «снаружи».

Все, что поименовано в этом списке, уже встроено в наше сознание. Как сознательные существа, мы пользуемся этими реалиями каждый день, почти или совершенно не подозревая о том, что мы делаем. Если вам нужно решить математическую задачу, вы выбираете из списка только один аспект – разум – и фокусируетесь на задаче. Если ваш ум рыскает и уходит от выполнения задачи, вы привлекаете еще один аспект – намерение, – чтобы с его помощью побороть свою рассеянность. Так что вам не нужно куда-то идти или к кому-то обращаться, кроме самих себя. Вы обладаете всем необходимым, чтобы сотворить жизнь, полную чудес, и прожить ее мирно, разумно и целесообразно. Самое существенное то, что реальность – соучастник строительства нашей жизни, а мы – соучастники творения этой реальности. Ничто не реально вне нашего сопереживания этой реальности, а сопереживание – это сознательный творческий акт.

Поначалу это кажется странным. Как я могу участвовать в творении реальности, когда я просто смотрю ночью на звезды? Да, этот акт выглядит пассивным и не имеющим ничего общего с творением реальности. Но, по сути, рассматривание звезд – да и вообще чего угодно – требует наличия каждого из ингредиентов, обозначенных в списке.

Разум.

Я знаю, на что я смотрю, и могу думать об этом. Микробы и растения существуют под одними и теми же звездами, но (предположительно) не способны думать о них.

Намерение.

Я намеренно фокусируюсь на звездах. Я рассматриваю их, в частности, как нечто, отличное от фотографии, которая схватывает все объекты без разбора, не выделяя какой-то один.

Внимание.

Я сознательно фокусируюсь на уме. Если я направляю внимание на что-либо другое – на то, как иду домой в темноте, слушаю музыяку на моем iPod’е, думаю, кто это идет за мной, и т. д. – звезды больше не привлекают моего внимания.

Мост, связующий ум и материю.

Восприятие невозможно без процессов обработки, происходящих в мозге. Как фотоны света, который излучают звезды, в уме превращаются в зрительный образ, до сих пор не объяснено. Однако нельзя отрицать того факта, что я воспринимаю звезды, поэтому есть что-то, некий мост, связующий чисто ментальное и физическое.

Наблюдатель.

Без меня, наблюдателя, не может быть доказательства того, что звезды существуют. Вот почему Гейзенберг заявил, что сознание – то, чего наука не может обойти стороной. Мы знаем только то, что находимся в этом мире и обозреваем его. Что случится, когда никто не будет его обозревать, – это тайна.

Связь между событиями «внутри» и событиями «снаружи».

Квантовая теория как часть так называемого «эффекта наблюдателя» настаивает на том, что наблюдение – не пассивный акт. Оно вызывает коллапс волн, после чего они превращаются в частицы. Нечто невидимое, всеобъемлющее и подчиняющееся законам вероятности превращается в нечто частное, физическое и определенное. Согласно одной интерпретации, «эффект наблюдателя» – это небольшая ошибка в математических вычислениях, на которых покоится квантовая механика. А согласно другой интерпретации, «эффект наблюдателя» срабатывает в реальном мире. И в том, и в другом случае события «внутри» связаны с событиями «снаружи».

Похоже, я делаю то же самое, в чем только что обвинял науку: разрезаю реальность на куски. А ведь в будничном мире все эти ингредиенты сливаются и действуют вместе. Чтобы принимать в чем-то участие, например разглядывать звезды или образ Девы Марии на стене церкви, – вы апеллируете к одним и тем же аспектам сознания. Все они должны быть на месте. Ни одним из них нельзя пренебречь. Но что еще более важно, так это то, что наука до сих пор не понимает эти аспекты сознания. Значит ли это, что все чудеса существуют только в уме? Именно так. И будничный мир тоже существует в уме? Именно так. Если бы наука, повернувшись к сознанию спиной, пробыла бы в таком положении еще пару сотен лет, она вряд ли была бы в состоянии сказать, что сознание может, а чего не может. А те грубые манипуляции наукой, коим предаются Докинз и компания, заслуживают доверия в еще меньшей степени.

Ни Планк, ни Паули так и не разрешили ту мистерию, на которую сами же натолкнулись. У них не было на это ни времени, ни острой необходимости. Зато в истории науки квантовая физика отлилась в самую точную и математически изощренную модель. Она добилась таких точных результатов, что ее пророческие силы и возможности сегодня поистине ошеломляют. Видный британский физик Роджер Пенроуз замечает по этому поводу, что теория гравитации Ньютона описывает движения планет и лун в Солнечной системе с точностью порядка один к десяти миллионам, а общая теория относительности Эйнштейна, которая усовершенствовала ньютоновскую теорию, оказывается на порядок точнее и доводит это соотношение до двух к тем же десяти миллионам.

Такая призрачно-зыбкая – даже для опытных физиков – область, как кварки и бозоны, подчиняется математическим законам и может быть вполне предсказуема благодаря тем же законам. Реальность – и это невозможно отрицать – ведет науку по очень продуктивному пути. Но удалить из этого уравнения сознание было бы равнозначно тому, чтобы удалить метафизику из поваренных книг. Вряд ли кому нужна метафизика, чтобы отмерить нужное количество муки и масла для изготовления торта, однако готовность следовать за реальностью, куда бы она ни вела, может вызвать у науки изрядный дискомфорт, особенно когда наступит срок ниспровергнуть некоторые заботливо взращиваемые критерии. Это время уже не за горами, оно неизбежно, и только по одной причине: реальность всегда сложнее, чем модель, с помощью которой мы пытаемся ее объяснить.

Каждое событие, каждое переживание, данное нам, ментальное или физическое, – это чудо, ибо у нас нет возможности объяснить их с научной точки зрения. Мы предполагаем, что именно фотоны ответственны за восприятие нами формы и цвета, хотя сами фотоны ни формы, ни цвета не имеют. Мы предполагаем, что именно вибрации воздуха порождают звук, хотя сами вибрации вне нашего мозга совершенно беззвучны. Мы изучаем расположение рецепторов на языке и в носу, которые, предположительно, наделяют нас вкусом и обонянием, хотя при соприкосновении вещества с рецепторами имеют место только химические реакции, но никак не ощущения. (Каковы на вкус кислород и водород, когда они связываются в молекулу воды? Без участия того, кто это ощущает, вопрос оказывается лишенным смысла.)

Материализм, пытаясь одержать победу над духовным мировоззрением, обременяет нас объяснениями, которые, чтобы их принять, требуют столько же веры, сколько и сами чудеса. Только вера питает ту идею, что ионы натрия и калия, минуя внешние мембраны нейронов и вызывая электрохимические реакции, которые распространяются по миллионам нервных сетей, порождают ощущения, образы, чувства и мысли. Это всего лишь предположения, не имеющие каких бы то ни было доказательств. Химические вещества – это только названия, которые мы навешиваем на загадку. Сканы мозга – это снимки деятельности, ничего не говорящие нам о реальных чувствах и переживаниях, как снимки клавиш фортепиано ничего не говорят нам об ощущениях и наслаждении, вызываемых музыкой. Только сознание делает возможным любое переживание; поэтому Бог как первоисточник сознания существует вне области данных.

Та же дорога, которая ведет к чудесам, ведет и к Богу. Но мы эту дорогу еще не прошли. Мы только наметили цель. А роль веры заключается в том, чтобы расширить диапазон возможностей. Я не прошу вас начать верить в чудеса; еще меньше я склонен свидетельствовать в пользу чудес, признанных церковью. Сверхъестественное могло бы избежать насмешек скептиков; все, что для этого требовалось, – ровное игровое поле. Природа вмещает любое мыслимое событие. Следующий шаг состоит в том, чтобы претворить высшие возможности, столь долго лелеемые в человеческом сердце, в реальность.