Почтальон, шире шаг!

Галя и Валя

Галя и Валя — сестры. Они очень похожи друг на дружку. Обе светловолосые, синеглазые. Обе немножечко курносые. И ростом почти одинаковы. Правда, Галя худощавая и подвижная, как капелька ртути, а Валя — толстушка. Она все делает спокойно, неторопливо.

Девочки не только одногодки, но и одноклассницы. Обе в пятом. А познакомились они только прошлым летом.

Сестры — и познакомились?! Да тут что-то, наверно, не так, скажете вы. Что-то тут напутано, так ведь не бывает.

А вот и бывает. Все правильно. Галя и Валя — сестры. Только не родные, а двоюродные. А вот их папы — дядя Микола и дядя Михась — родные братья. Дядя Микола работает в городе на заводе электросварщиком, а дядя Михась живет в деревне, он колхозный бригадир.

Еще весной Галина мама решила:

— Все. Нынешним летом ни в какие дома отдыха не едем. Поедем в Прилуки, к дяде Мише. Это же стыд и срам: каждый год нас приглашают, уговаривают приехать погостить, а мы уже лет десять выбраться никак не можем. Наверно, думают, что зазнались, обижаются. А как же там хорошо летом, Галка, если бы ты только знала! И лесок рядышком, и речка — рукой подать… Красота!

Почти целый месяц Галя с мамой гостили в деревне. Все эти дни сестрички были неразлучны. Вместе ходили в ягоды и в грибы, бегали на речку купаться, лакомились вишнями, ранними яблоками и грушами, которыми девочек угощали соседи, потому что свой сад у дяди Михася был еще молодой. Вместе Галя и Валя обычно и спали — в сарае, на сеновале, где все для Гали было так таинственно и необычно. А однажды, в сумерках, девочки даже вместе лазили в колхозный горох…

Правда, были у них иногда и размолвки. Гале не нравилось, что Валя всюду таскает за собой шестилетнего братика Алеську, за которым вечно нужен глаз да глаз. Невзлюбила она и Валину подружку Люсю — рыжую длинноногую девочку. Эта Люся, куда бы они ни пошли, всегда брала с собой какую-нибудь книгу и читала на ходу. А потом, в лесу или на лугу, забывала свою книгу, и всем приходилось возвращаться с полдороги, помогать искать потерю.

Чтобы угодить своей гостье, Валя иногда и Алеську дома одного оставляла, и от Люси соглашалась тихонько улизнуть…

И вот сейчас, в зимние каникулы, по приглашению Гали, тети Кати и дяди Миколы, Валя едет в город. Впервые в жизни едет в поезде. Одна.

Ну, положим, одна — да не одна. На соседней скамейке, у окна, напротив Вали, сидит-покачивается, зажав в зубах нераскуренную трубку, Адам Степанович, колхозный ветеринар. Он едет проведать свою младшую дочь Зосю, которая работает в Минске на часовом заводе. Под скамейкой у Адама Степановича — два огромных чемодана. А у Вали — только маленькая сумочка с деревенскими гостинцами: жареными семечками, орехами да отборными краснобокими яблоками. Яблоки перед самым отъездом Вале принесла Люся.

Если бы не Адам Степанович, вряд ли удалась бы эта новогодняя Валина поездка, хотя ждала ее девочка с нетерпением четыре с лишним месяца. Еще летом, когда тетя Катя и Галя уезжали из Прилук, они договорились с Валиными родителями, что в зимние каникулы Валя обязательно приедет к ним в город. Когда родители согласились отпустить Валю, Галя аж заплясала от радости.

— Я тебе все-все покажу! — повторяла она. — Все-все! И в кино сходим, и в театр, и в цирк… Ни на шаг не отойду от тебя, вот увидишь, всюду будем вместе.

И вот, когда до Нового года осталось всего несколько дней и Валя уже знала все свои отметки за первое полугодие — ни одной троечки! — она напомнила маме про ее обещание.

Мама только руками всплеснула.

— Да ты что, доченька! Что ты там будешь делать?! Еще под машину попадешь или заблудишься…

— Это же не в лесу, — усмехнулся папа.

— В нашем лесу она не заблудится, — сказала мама. — За это я спокойна. А вот в большом городе… Да что ж ты говоришь, Михась! Или ты не отец своему ребенку! Она ведь дальше райцентра никогда не бывала. Да и зима на дворе, шуточное ли дело…

— Ничего, не замерзнет, — ответил папа. — По столице походит, в цирке побывает, в музеях… — Помолчал, а затем тихонько, но так, что Валя все услышала, добавил: — Не нужно было обещать. А уж дала слово — держись…

Вечером, вернувшись с работы, папа протянул Вале маленький картонный прямоугольничек.

— Повезло тебе, держи билет. Завтра в Минск наш ветеринар Адам Степанович едет, согласился тебя захватить. Смотри, от него — ни на шаг. В городе дядя Микола встретит, я ему уже телеграмму послал. А до станции вас на председательской «Волге» подбросят…

И вот Валя едет.

Едет!

Кажется, и колеса поезда выстукивают на стыках: «Ед-ду-у! Ед-ду-у!»

В вагоне Валя всю дорогу не отходила от окна. Места возле Прилук холмистые, с небольшими лесами и перелесками. А когда поезд прогрохотал мимо пристанционных зданий, перед ее глазами открылся такой простор, что, казалось, ему и конца-края не будет. Мелькали телеграфные столбы, зелеными ручьями текли густо посаженные вдоль железнодорожного полотна елочки. За ними лежали ровные, как стол, накрытый хрустящей скатертью, заснеженные поля. И чем дальше они были от железной дороги, тем медленнее, неторопливей уплывали назад.

А затем начался лес. Но опять же совсем не такой, как возле Прилук. Там лес — невысокий ельник, островки ракит и крушины с зарослями малины и смородины, а здесь — высоченные медноствольные сосны подступают к самой насыпи, и поезд мчит, словно в рыжевато-зеленом туннеле. В вагоне аж потемнело, хотя на улице еще ярко светило солнце.

Время от времени мимо окна с грозным ревом и грохотом проносились встречные пассажирские и товарные поезда. От неожиданности Валя всякий раз отшатывалась, но тут же снова припадала к окну — старалась сосчитать вагоны или платформы, но каждый раз сбивалась со счета.

В Минск они приехали к вечеру. И сам город Валя увидела как-то неожиданно. Поезд замедлил ход и начал, видно, поворачивать, потому что выгнулся огромной дугой, и Валя могла одновременно видеть и тепловоз впереди, и, обернувшись, самый последний вагон. Она загляделась на хвост поезда, а когда посмотрела вперед, так аж ойкнула от удивления. Во все стороны перед нею расплескалось море огней. Яркие, разноцветные, они сверкали, переливались, и небо над ними казалось не темно-синим, а светлым, словно где-то за громадами домов вставало невидимое солнце.

Валя тут же принялась тормошить Адама Степановича, который задремал, облокотившись о столик, с не раскуренной трубкой в зубах.

— Приехали! Дядя Адам, мы уже приехали!

Адам Степанович посмотрел в окно и спокойно ответил:

— Да нет еще, не торопись. Еще с четверть часа до вокзала будем ползти.

Но все-таки начал одеваться.

Зашевелились, зашумели другие пассажиры. Кое-кто даже начал пробираться с чемоданами и сумками в руках поближе к выходу. Шагнула было к проходу и Валя со своей сумочкой, но Адам Степанович тронул ее за рукав:

— Лучше в окно гляди, может, своих увидишь, когда к вокзалу подъедем.

Поезд еще и правда долго постукивал на стрелках, проезжал под какими-то мостами, пока наконец не остановился перед ярко освещенным зданием.

И почти сразу же Валя увидела Галю и дядю Миколу. Они стояли на перроне, как раз напротив их вагона. Валя помахала им рукой и вместе с дядей Адамом пошла к выходу.

А еще минут через десять они уже сидели в такси и ехали по праздничному городу. На коленях у Вали лежал букетик гвоздик — Галин подарок, а сама Галя говорила, говорила, говорила… Называла улицы, по которым они проезжали, площади. «А вот здесь парады бывают… А вон там кукольный театр… А это — памятник солдатам и партизанам, которые освобождали Минск…»

Дядя Микола попросил таксиста ехать помедленнее: «Пусть наша гостья городом полюбуется». И сам время от времени перебивал Галю, вспоминал, какими были эти улицы в первые послевоенные годы.

Они довезли Адама Степановича до самого дома, где жила его младшая дочь, а затем снова колесили по городу, любуясь из окон памятниками, зданиями, мигающими, переливающимися огнями иллюминации.

Тетя Катя заждалась их.

— Это же надо — так долго от вокзала добираться, — ворчала она на дядю Миколу, доставая из буфета тарелки. — Автобусом можно было давно туда и обратно съездить. Я уже волноваться начала.

Дядя Микола молчал и лукаво усмехался девочкам.

Вскоре тетя Катя велела всем мыть руки и идти к столу.

Только после ужина Валя вспомнила о своей сумочке, в которой вместе с гостинцами лежал букетик Галиных пунцово-красных гвоздик. Валя понюхала цветы. Они пахли морозом.

Галя сняла с буфета стеклянную вазочку, налила в нее воды и поставила цветы. А Валя тем временем достала из сумочки свои гостинцы. Очень они всем понравились, особенно краснобокие яблоки.

— Теперь таких на рынке не увидишь, — сказала тетя Катя.

Узнав, что яблоки послала Люся, Галя сморщила нос и насмешливо хмыкнула. Но яблоко себе выбрала самое большое и самое красивое.

Спать девочек положили вместе на широкую тахту, а перед тем они долго рассматривали Галины коллекции: значков, среди которых было много иностранных, открыток с портретами киноартистов. Валя тоже собирала открытки, но у нее их было куда меньше.

Назавтра сестры не расставались ни на минутку. Ездили в парк, ходили в кино, смотрели у соседа-художника цветной телевизор. Валя перелистала книги в Галиной библиотеке и в душе пожалела, что зимние каникулы коротки — все не прочтешь…

Наступил второй день.

И вот в этот-то день случилось происшествие, о котором они обе не могут вспомнить без краски стыда на щеках.

Да только краснеют Галя и Валя по разным причинам.

Началось с того, что утром после завтрака дядя Микола сказал:

— А сегодня, Валюша, знаешь, куда вы пойдете? В цирк. Ты когда-нибудь была в цирке?

Валя в цирке не была. Видела выступления артистов цирка по телевизору, но телевизор — это ведь совсем не то. Побывать в цирке — Валина давняя мечта. Но от взрослых, которые иногда ездили в столицу на неделю и даже больше, она слышала, что попасть в цирк почти невозможно. Билеты продают заранее, за месяц вперед, попробуй достань…

Валя радостно повернулась к сестре и вдруг увидела, что Галя сморщилась и хмыкнула — точно как вчера, когда она вспомнила о Люсе. Но дядя Микола строго посмотрел на нее и подал две розовые бумажки.

— Чур, только не опаздывать и держаться вместе. Народу там будет много, а Валя города не знает.

Галя взяла билеты.

— Папа, а на мороженое, на лимонад…

— Вот вам и на лимонад, и на мороженое, — высыпал на стол целую горсть меди и серебра отец.

Народа в цирке и впрямь было тьма-тьмущая — не пробиться. В основном школьники: и такие, как Валя и Галя, и постарше, и поменьше. Мальчишки, которые уже успели раздеться, гонялись друг за другом, толкались. Были и взрослые, чаще всего с маленькими детьми, совсем карапузами. Дневное представление…

Пока сестры сдали в гардероб свои шубки и выбрались из толпы, им чуть ноги не оттоптали.

Галя тут же повела Валю к продавщице мороженого и купила два «пингвинчика». Затем они нашли свои места во втором ряду, сели, а вскоре началось представление.

Все было так, как Валя себе и представляла, и все — немножко иначе. На арене выступали клоуны и гимнасты, жонглеры и фокусники, ездили на велосипедах медведи и танцевала на натянутой под самым куполом проволоке балерина в блестящей юбочке. Каждое выступление зрители встречали и провожали бурей аплодисментов. Не жалея ладоней, Валя аплодировала вместе со всеми. Радость переполняла ее. Но когда она искоса посмотрела на Галю, то даже растерялась.

Галя не глядела на арену. Отвернувшись, она махала рукой — подавала кому-то знаки.

— Ты что… — Валя дернула сестру за рукав. — Разве тебе не интересно?

— Я все это уже видела, — отмахнулась Галя. — Мы всем классом ходили. — Спохватилась и покраснела. — Ты не обращай внимания. Понимаешь, в шестом ряду Нина Тивкина из 5-го «А» сидит, мы…

На них зашикали, чтобы не мешали смотреть, и Галя замолчала. Но в антракте она тут же потащила Валю за собой.

— Мы должны ее обязательно найти, — сказала Галя. — Обязательно!

Вале никуда не хотелось идти, она охотнее посидела бы в кресле, посмотрела, как люди в зеленых костюмах убирают арену, но спорить с Галей не хотелось. Они вышли, побродили в толпе и встретили Нину из 5-го «А». Галя тут же повела всех к мороженщице. Снова купила «пингвинчиков», дала порцию Вале и велела постоять у стены, пока она посекретничает с Ниной.

Валя стояла у стены, маленькими дольками откусывала мороженое, но не ощущала его вкуса. А Галя с Ниной, взявшись под руки, прохаживались по вестибюлю, то о чем-то шушукаясь, то звонко смеясь.

Когда они проходили мимо Вали, до нее долетело несколько слов из их разговора.

— У нее что — обуть больше нечего? — спросила Нина из 5-го «А».

— А ей все равно, — засмеялась Галя.

Валя невольно посмотрела на свои ноги, на ноги других девочек, которые толпились в вестибюле, и вспыхнула от досады. Все были в сапожках, а кое-кто даже в туфельках — не такой уж мороз стоял на дворе. И лишь она одна — в валенках с галошами. В красивых черных валенках и новеньких блестящих галошах. Дома у нее есть сапожки на меху, не хуже, а может, и получше, чем у Гали или этой задаваки Нины, но перед отъездом мама велела обуть валенки: все-таки зима. Что ж тут такого?!

После антракта Галя отвела Валю на место, а сама побежала к Нине.

— Встретимся после представления в вестибюле! — бросила она.

Праздник был испорчен. Валя сидела и почти ничего не видела. Арена расплывалась огромным желтым пятном, на ней суетились люди и животные, вокруг хлопали и смеялись, а она сидела и от обиды покусывала губы. Только в самом конце, когда по кругу помчались лихие всадники, она ненадолго забылась. Валя любила лошадей и сама умела ездить верхом. Но так!.. Нет, такого ей еще видеть не доводилось. Всадники то мчались галопом, стоя во весь рост на седлах, то вдруг падали вниз и летели по манежу, свесившись чуть не к самой земле и держась только одной ногой в стремени, то на всем скаку менялись лошадями… Это было просто здорово, и Валя почувствовала, что ее обида проходит.

Наконец умолк оркестр, отгремели аплодисменты, представление окончилось. Вместе со своими соседями Валя вышла в вестибюль. Гали нигде не видно. Очередь у гардеробов длиннющая, но двигается быстро. Валя пристроилась за каким-то долговязым мальчишкой, и вскоре тетенька подала ей шубку. Галиной шубки на вешалке не было. Значит, она уже оделась…

Валя торопливо обошла вестибюль. Не могла же Галя уехать домой без нее!

Последние зрители покидали цирк. Валя бросилась к дверям. На улице Гали тоже не было видно. Валя побежала в одну сторону, в другую — нету. И вдруг она увидела, что на противоположной стороне улицы к остановке подходит автобус номер восемнадцать, на котором они с Галей ехали в цирк. Значит, на нем нужно и возвращаться.

Валя перебежала улицу и вскочила в автобус. В последнее мгновение перед тем, как вскочить на подножку, Вале показалось, что она слышит Галин голос, что Галя кричит ей, но дверь за нею тут же закрылась, и машина пошла по Ленинскому проспекту.

А между тем Вале вовсе не почудилось, что она слышит Галин голос. Галя и ее подружка Нина из 5-го «А» и впрямь кричали, чтобы она вернулась, когда увидели, как Валя побежала через улицу. Потому что домой нужно было ехать совсем в другую сторону. Не переходить улицу, а просто пройти немножко дальше по той стороне, где стоял цирк. Там была остановка автобуса.

Галя и Нина еще в цирке договорились подшутить над «деревенщиной», как Нина назвала Валю. Они вышли из цирка едва ли не самыми первыми, затаились за колонной и вволю нахохотались, наблюдая за тем, как Валя растерянно мечется по тротуару. И лишь когда двоюродная сестра, не обращая внимания на красный светофор, метнулась через широкий проспект, по которому лавиной мчались машины, Галя поняла, что их шутка может плохо окончиться. Но уже было поздно.

Увидев, что Валя благополучно перебежала на противоположный тротуар, Галя закрыла глаза и провела холодной рукавичкой по лицу. Что теперь будет…

— А ничего особенного, — беззаботно засмеялась Нина. — Она ведь знает ваш адрес? Вот и все. Любой милиционер подскажет, как добраться.

Нина помахала Гале рукой, села в подошедший автобус и уехала домой. А Галя все топталась, топталась на автобусной остановке у цирка, хотя у нее не было никакой надежды, что сестра вернется сюда. А заблудиться в большом городе деревенской девочке легче легкого. Даже сама Галя, хоть и прожила в Минске всю свою жизнь, не знает всех автобусных и троллейбусных маршрутов. Завезут на край света…

Стыд жег ее, стыд и презрение к себе. Она вспоминала минувшее лето, вспоминала, как Валя заботилась о ней, старалась, чтобы ей было весело и хорошо. Когда она вздумала побегать босиком и загнала в ногу большую занозу, Валя вытащила ее зубами, потому что не нашлось булавки, а нога болела так, что невозможно было ступить. А еще они как-то на озеро за камышом пошли, там Галю пиявки атаковали. Она чуть в обморок не упала, когда увидела, сколько их присосалось, черных, страшных… А Валя не растерялась, схватила за руку, вывела на берег и — раз-раз! — тут же всех пообрывала.

«Свинья я, — с отчаянием подумала Галя. — Гадкая, бессовестная свинья!..»

Ждать больше было невозможно. Нужно немедленно ехать домой, рассказать обо всем маме и папе. Пусть позвонят в милицию, объявят по радио, по телевизору… Пусть делают, что хотят, только бы найти Валю. А там — будь что будет.

Галя дождалась своего автобуса, вошла в него и… замерла от радости и удивления. На переднем сидении рядом с седым старичком сидела Валя и что-то рассказывала своему соседу.

— А вот и цирк, — сказал старик. — Ну, тебе, внучка, через четыре остановки выходить, а мне — на следующей. Будь здорова.

— До свидания, дедушка, — сказала Валя, обернулась и увидела Галю.

Это было так неожиданно.

— Ты… Ты ждала меня возле цирка? — удивилась она и прошла на заднюю площадку. — А я не в ту сторону поехала. Мне какая-то тетенька все объяснила. Посоветовала ехать дальше, вкруговую, чтобы зря не плутать. И дедушка…

Галя шмыгнула носом и отвернулась, чтобы сестра не заметила, что у нее навернулись слезы.

— А где же Нина? — спросила Валя.

— Да ну ее, — зло ответила Галя. — Валечка, ты прости меня. Это я, дура, во всем виновата, я…

— В чем? — пожала плечами Валя. — Чудачка, я ведь не заблудилась. Это я виновата — зря заставила тебя на остановке мерзнуть.

На задней площадке было свободно. Девчонки молча стояли у окна, затянутого мохнатым инеем. Потом Валя сняла рукавичку и нарисовала пальцем смешного человечка. У человечка была большая голова и тоненькие, как ниточки, ножки. Галя посмотрела на него и через силу улыбнулась.

— Пошли, — сказала она и взяла Валю за руку. — На следующей нам выходить.