Под чужим знаменем: Курсант из Дабендорфа

Глава 1 Курсант Рогожин.

Передовая и лагерь для военнопленных.

Март. 1944 год.

Андрей.

Ровно через месяц он был на передовой и сжимал в руках винтовку. Солдат не хватало и курсы подготовки бойцов сильно сократили.

В военкомате комиссар Игнатьев узнав, что перед ними студент со знанием иностранных языков, сразу доложил по начальству. Таких людей было приказано отправлять в особую часть.

Но вместо начальника особой части с ним стал говорить старший майор из НКГБ.

– Вы говорите про товарища Рогожина?

– Так точно, товарищ старший майор! – ответил военком. – Такого я давно не встречал. Четыре иностранных языка и немецкий! При такой острой нужде в военных переводчиках!

– Я вас понимаю, товарищ Игнатьев. Но товарища Рогожина вам следует отправить в пехоту.

– В пехоту? – не понял военком. – Я же сказал вам, товарищ старший майор, что Рогожин…

– Владеет четырьмя языками. Я это слышал, товарищ военком. И еще раз хочу повторить мой приказ – отправить товарища Рогожина в пехоту. В строевую часть. Вам скажут в какую.

– Но…

– Вы меня поняли, товарищ военком?

– Так точно, товарищ старший майор государственной безопасности! Но что делать с его документами?

– Потеряйте справку о месте его учебы. Пусть он пройдет у вас как простой доброволец.

– Я вас понял, товарищ старший майор.

– Вот и отлично, товарищ Игнатьев. И после того как вы оформите Рогожина, вам следует явиться ко мне.

– К вам?

– На Лубянку. Это простая формальность, товарищ военком. Подпишете документ о неразглашении.

Игнатьев понял, что совать нос в дела НКГБ не следует…

***

Враги были совсем недалеко от него. Окопы немцев всего на расстоянии километра.

– Парень, – обратился к Андрею пожилой старший сержант Кумушкин. – Ты не робей. Слышь?

– Я не робею, – ответил Андрей.

– Немцы попрут в атаку скоро. Им до зарезу надобно наши позиции отбить. Три дня назад эти окопы штрафники заняли. Говорят, почти половину батальона положили здесь. А нам приказано держаться и позиции не сдавать. Ты стрелять-то умеешь?

– Нас учили.

– Учили, – усмехнулся старший сержант. – Знаю, я как вас учат.

Над позициями появились «Юнкерсы» и вниз полетели бомбы. Андрей залег на дно окопа и вжался в землю. Это было его первое столкновение с войной.

– Когда «лаптежники» станут наши позиции утюжить, ты главное. Не суетись. Вжимайся в окоп и жди.

– «Лаптежники»? – спросил Андрей.

– Немецкие пикировщики.

– «Юнкерсы»? – догадался Рогозин.

– Они самые. По нашему «лаптежники». У них шасси не убираются и со стороны похоже на ноги в лаптях. Вот так и прозвали. Но скоро сам увидишь.

Андрей тогда на немецкие пикировщики не смотрел. Он слышал только страшный протяжный гул. Затем взрывы сотрясали землю. Рядом кто-то кричал не то от страха, не то от боли. Андрей этого знать не мог. Он просто ждал, когда завершиться налет.

***

После налета Кумушкин, стряхнув с себя землю, спросил Андрея:

– Живой? Не контуженный?

– Нет, только уши немного заложило.

– Не обделался?

– Нет, – обиженно сказал Андрей.

– Такое после первой атаки с воздуха бывает. Это ничего. Теперь готовься. Сейчас немец попрет. А у нас всего два «Максима»5. Ты держись.

Затем была атака немцев, и он стрелял, но, наверное, ни в кого не попал. Андрей почти не целился, а просто жал на курок и передергивал затвор, выпуская стреляные гильзы. Вокруг кричали офицеры.

– Огонь! Почему замолчал пулемет?! Сержант!

– Пулеметчика убило! Расчет накрыло!

– Нужно…

Взорвалась граната. Андрей съехал на дно окопа.

– Пулемет!

– Опрокинуло его! Сейчас ефрейтор Шилкин там…

Снова взрыв! Андрей не поднимался. Рядом дико вопил старший сержант, зажимая руками рану.

Капитан, командир роты, заорал:

– Почему сидим, боец?! Труса празднуем?!

Недалеко от Андрея снова работал «Максим». Он поднялся и взялся за винтовку.

–Молодец! Не робей парень! – сказал капитан и похлопал его по плечу. – Вести прицельный огонь! Ни один патрон пропасть не должен!

Андрей снова стрелял…

***

Затем немцы прорвались к окопам. Здоровый детина запрыгнул в траншею и выбил у Андрея винтовку. Он дернул автомат, но очереди не последовало.

Враг выругался и ударил красноармейца кулаком в лицо. Андрей упал. Немец кричал ему, чтобы сдавался. Андрей хорошо понимал по-немецки и поднял руки…

***

В лагере для военнопленных он испугался смерти. Война и плен, о которых он читал в книгах, в реальности были совсем иными. Здесь не было места высоким пафосным словам. Рогожин понял, что его могли убить в любой момент. Просто не понравится твой взгляд эсесовскому конвоиру и все. Тебя нет. Тебя могли просто вычеркнуть из жизни. Твоя жизнь ничего не стоила и никакой Нольман не спасет.

Лини бараков, аппельплац, дорожки посыпанные битым кирпичом, и стройные линии бетонных столбов в форме буквы «Г» с колючей проволокой.

Подходить к столбам строго воспрещалось. Часовые на вышках сразу открывали огонь из пулеметов. Но эсесмены иногда развлекались, заставляя заключенных бегать в запретную зону.

Когда бывшего сержанта Алейникова заставили бежать туда, тот поначалу отказался и его начали бить. Молодой парень вынужден был пойти и его сразу срезали очередью. Он ни в чем не был виноват. Он не нарушал режима и хорошо работал. Его убили просто так, конвоирам стало скучно.

Страх тогда заполз в душу Андрея и вытеснил оттуда все. Он понял, что хотел жить и был готов купить себе жизнь любой ценой. Высокие слова ушли сами собой. Андрей презирал себя за этот страх, но иначе не мог. Жажда жизни была сильнее его идеалов, и он понял, что готов ими поступиться.

Его соседи после того как барак погружался в сон переговаривались между собой.

– Доколе это продолжаться будет? – хрипел худой дядька. – Сдохнем здесь.

– Надо было идти в полицаи, когда предлагали, – ответил молодой парнишка, что лежал на нарах под Андреем.

– В какие полицаи, дурак? – заговорил сосед справа. – Нас к власовцам сватали. А там не рай.

– Рай не рай, дядя Фома, а все не так как здесь.

– А когда вас звали? – спросил Андрей.

– Дак с несколько месяцев назад, паря. А ты чего к ним захотел?

– Я спросил только. Невтерпеж здесь. Нам внушали, что бога нет. Ада и рая тоже нет.

– И чего?

– Есть ли ад после смерти, не знаю, но здесь он есть. И мы в этом аду.

– Оно так, паря, но власовцы не просто так к себе зовут. Они тя воевать заставят. Я на то не пойду. Пусть лучше кончат.

– И кончат. Думаешь, пожалеют? – зло спросил молодой парень снизу. – Мне теперь все одно хоть к полицаям хоть к власовцам.

– И в своих стрельнешь? – спросил дядька.

– Не знаю, – буркнул в ответ парень и замолчал.

Андрей также больше в разговор не вмешивался. Он подумал, что все же есть шанс отсюда вырваться…

****

И вот рано утром в барак пришел молодой щегловатый офицер в новенькой серой шинели с нашивкой РОА на рукаве. На его петлицах были перекрещенные копья и на погонах по ромбу на красной полосе. Но представился поручиком Артюхиным.

У него было такое располагающее лицо. Андрею он сразу понравился, ибо после рож офицеров СС и конвоиров, не умевших улыбаться, поручик выглядел добрым ангелом, опустившимся в ад.

– Господа военнопленные! – заговорил Артюхин. – Я офицер РОА и пришел к вам как друг. Я русский, как и вы. И я сражаюсь среди русских, которым небезразлична судьба России! Не хватит ли и вам страдать по чужой вине?

Военнопленные зашумели. Хотя было не понятно, одобрили ли они слова поручика или нет. Поручик поднял руку, требуя тишины.

– Господа! Имейте терпение выслушать того, кто есть сейчас единственная ваша надежда на спасение. Большевики бросили вас на произвол судьбы! Они отдали вас на растерзание врагу и не думают о ваших нуждах! Они уже объявили вас изменниками родины, и ваши семьи изопьют чашу вашей измены до дна! Сами знаете, что ждет тех, чьи сыновья и отцы сдались в плен.

– А чего не знать-то? – горестно спросил кто-то. – Приказ есть на то самого Сталина!

– Вот именно! – горячо продолжил поручик. – Но у вас есть шанс выжить и шанс отомстить большевикам за попранное Отечество! Я не стану много говорить. Нет. Сейчас все, кто пойдет со мной – станут солдатами армии, что вместе с силами вермахта воюет с большевиками.

– А чего у немцев солдат не стало? – спросил кто-то.

– Недочеловеков стали в армию звать.

– Господа, – улыбнулся Артюхин. – Я понимаю, что многие из вас считают мое предложение изменой Родине.

– Измена и есть. Чего говорить?

– Но жить охота.

– А в лагере – смерть.

– Верное замечание, господа. Я зову вас в ряды РОА. Я честно вам скажу, что обратной дороги у вас не будет. Тот, кто пойдет за мной прощения у большевиков не получит. Это путь в одну сторону. Итак, кто со мной?

Андрей сразу поднял руку и вышел вперед. Это было то, ради чего его сюда направил Нольман. Да и жить просто хотелось. А этот офицер принес ему жизнь.

За ним вышло еще сорок пять бойцов. Они пытались сами себя оправдать словами ненависти к Сталину и большевикам. Но говорили это не от того, что ненавидели. Им сейчас был нужен тот, кто во всем виноват. И особенно усердствовал бывший замполит лейтенант Любушкин, от которого Андрей совсем недавно слышал иные слова.

Но и у Любушкина не было выбора. Его как коммуниста и политработника давно приговорили к смерти, но эсесовцам доставляло удовольствие мучить его. И Любушкин просыпаясь утром, не знал точно доживет ли до вечера. Потому он использовал шанс…

***

Дабендорф.

Школа РОА.

Апрель, 1944 год.

Андрей открыл глаза и увидел над собой выкрашенный белой краской потолок казармы. Он был так не похож на грязно-серый потолок в бараке для военнопленных.

«Какой чистый, – подумал он. – Вчера я не обратил на него внимания. А сейчас это первое что я увидел. Первое в новом мире…»

– Не спится? – прервал его размышления насмешливый голос рядом.

Андрей резко повернул голову. У самого окна лежал молодой человек с каштановыми волосами. Он смотрел на новичка и ухмылялся.

– Чего тебе? – грубо спросил Андрей.

– Ничего, – спокойно ответил тот и отвернулся. Он также уставился в потолок. – Нас здесь пока двое.

– Двое, – машинально повторил Андрей. Говорить с парнем ему не хотелось.

– А, может, вдвоем так и будем. До тех пор, пока не переведут нас в общую казарму. Тебя когда привезли? Ночью? Я тебя не видел вчера.

Андрей не ответил. Но парень сам ответил за него:

–Ночью значит. Прошел фильтрацию и сюда угодил. Отдельно от остальных.

Андрей подумал про себя:

«Его, как и меня, заперли в отдельное помещение. Набивается на разговор».

Но парень не собирался оставлять его в покое.

– Переживаешь? – снова спросил он.

– Чего? – не понял Андрей.

– Я также здесь вчера проснулся. Первое утро в новом месте. И также вот в потолок смотрел. Словно заново на свет народился. А поговорить не с кем.

Андрей понял, что и этот парень, как и он сам, прибыл из лагеря для военнопленных. Значит «вынужденный» доброволец.

– Ты здесь со вчерашнего дня?

– Да. Утром привезли. Пожрать дали и отлеживаюсь в хорошей кровати. Хоть выспался после лагеря.

– А меня вчера поздно вечером сюда доставили. Ты спал уже.

– Тяжело, – сказал парень.

Андрей подозрением посмотрел на соседа. Тот больше не ухмылялся…

***

Андрея Рогожина выделили из общего состава солдат, которые изъявили желание служить в рядах Русской Освободительной Армии.

Офицер, который заполнял анкетный лист, спросил:

– Производите впечатление образованного человека. Говорите по-немецки?

– Ja ich spreche deutsch.

– Das ist großartig! Откуда знаете язык?

– Я в прошлом студент пятого курса МГУ.

– О! Вот как? Учились в Москве. Факультет?

– Исторический, – честно признался Андрей.

– Исторический?

Офицеру это не понравилось. Человек изучал историю с коммунистической точки зрения. Годится ли такой для отдела восточной пропаганды? Однако у него был приказ отобрать несколько образованных людей для Дабендорфа. А этот немецким языком владеет хорошо.

– Значит вы историк?

– Готовился им стать. Я не закончил университет.

– Историк! Я знаю, что это такое. Там вам прививали коммунистическую идеологию. Но откуда у вас знания немецкого языка?

– Мой отец и моя мать хорошо говорят по-немецки.

– А кто ваши отец и мать? – спросил офицер.

– Отец профессор, а мать переводчик.

– Профессор?

– Да. А мать работала переводчиком при отделении Коминтерна.

– Вот как, – проговорил офицер. – Эти сведения из биографии Рогожина ему еще больше не понравились. Но образованные люди требовались как воздух. А в нынешнем наборе до Рогожина не было ни одного стоящего. Они могли стать только солдатами. Простые деревенские парни. Кого отправить в школу РОА в Дабендорф?

– Какими языками кроме немецкого владеете?

– I speak English and French.

– Даже так? Тогда вы наверняка пригодитесь в Дабендорфе.

– В Дабендорфе? – удивился Рогожин.

– Отдел восточной пропаганды особого назначения. Там не хватает людей, хорошо знающих язык. А у вас три языка.

– Я бы сказал четыре. Но мой испанский не так хорош.

Офицер сделал пометку в деле Рогожина.

Так, бывший рядовой Советской армии попал в Дабендорф…

***

Андрей знал, что его анкета может не понравиться новому командованию. И вот рядом с ним этот словоохотливый парень.

«Наверняка подсадной, – подумал Андрей. – Желают выяснить, чем я «дышу» Тяжело ему здесь».

– А чего ушел из лагеря? – зло спросил Рогожин. – И валялся бы на вонючих нарах. Не видать по роже, чтобы ты долго в лагере был!

– Не был, – сразу признался парень. – Долго не был. Сразу сломался. Как увидал как немец Ваньку Румянцева убил, так и сломался.

– А кто он? – уже более спокойно спросил Андрей.

– Ванька-то? Друг мой. Мы с ним вместе в военкомат пошли и добровольцами записались. И вместе в артиллерийском училище были и на фронт вместе попали.

– Артиллерист значит?

– Ага. А ты?

– Рядовой 128-го пехотного полка. Также доброволец. В первом же бою в плен попал. Ни одного фрица не убил. Еще вопросы есть?

– Да ты кипятись, парень. Чего на меня набросился?

– Не нравится мне то, что ты сразу в душу ко мне полез. С чего это? Тебя попросили проверить меня? Так?

– Чего? Ты думаешь, что я «подсадной»? – парень засмеялся.

– А это не так? Ты оказался в одном помещении со мной случайно?

– Именно так.

– Не верю я в такие случайности.

– Но такое бывает. А кто ты такой?

– Что? – Андрей не понял вопроса.

– Я спросил кто ты, чтобы к тебе прислали «подсадного»? Большой человек?

– Я сказал, чтобы рядовым.

– Это я слышал. Но кто ты, кроме того, что бывший рядовой Красной армии?

Андрей не ответил и повернулся к соседу спиной.

– Обиделся? Ну как знаешь…

****

Дабендорф.

Школа РОА.

Апрель, 1944 год.

Сергей Осипов.

Андрей постоянно прокручивал в голове свой разговор со старшим майором Нольманом.

Все получилось, как тот и предсказал. Особенно его поразило как его захватили в плен. Все произошло естественно и Рогожин не мог понять как Нольман все устроил? Неужели такое возможно?

Впрочем, больше всего Андрей думал о том, поступил бы он иначе в другой ситуации? Да. Он поднял руки, ибо у него был такой приказ. Но если бы его не было, хватило ли у него смелости не делать этого?

Как он должен был поступить если бы не приказ старшего майора? Гордо бросить врагам в лицо обвинения и умереть достойно? Но он ведь не желал умирать. Неужели он выбрал бы путь предательства?

Парень у окна отвлек его от мыслей. Он сказал:

– Я Серега. Осипов моя фамилия. Сержант Красной Армии. Бывший сержант.

– Андрей Рогожин. Рядовой Советской Армии. И тоже бывший.

– В бою ты, стало быть, был? В настоящем?

– И да, и нет, – ответил Андрей.

– Это как же? – спросил Сергей.

– А вот так. Сидел в окопе и стрелял по немцам. Попал ли? Не знаю? Затем увидел немца вблизи. Вот как тебя и в плен сдался. Что мне сказать? Испугался.

– Жизнь одна.

– Да. – согласился Рогожин и процитировал слова Островского. –«И прожить её надо так, чтобы не было мучительно больно».

– Чего? – не понял Осипов.

– Слова Островского.

– А это кто?

– Писатель. «Как закалялась сталь» написал.

– Ты, стало быть, книжки любишь?

– Любил читать. Скрывать не стану.

– А мне все некогда читать-то было. Работа и работа.

– Читать тоже работа, Сергей. Я студентом был в Москве. А для студента это и есть работа. Но мне странно видеть тебя здесь.

– Чего это?

– Меня сюда направили потому, что я язык знаю. А тебя?

– Ты про эту школу? Я ведь тоже не совсем дурак. Семилетку закончил. Дак и сюда по знанию немецкого угодил.

– Sprechen Sie Deutsch? – удивился Рогожин. (Ты говоришь по-немецки?)

– Ich spreche Deutsch, aber nicht zu gut. (Немного). Получилось, что после ремеслухи я на завод попал. А там у нас был мастер. Немец по национальности. От него и выучил язык-то. Поначалу не хотел учить. Все говорил на кой он мне? А вишь как! Пригодилось.

– Только я из рядового состава сюда попал. Из тех, кого со мной из лагеря забрали. Тот офицер, что нас забирал – поручик Артюхин –меня и лейтенанта Любушкина забрал.

– Лейтенанта? – спросил Сергей.

– Политрука.

– Политрук попал в РОА? Чудны дела твои, господи! Я слышал, их стразу стреляют.

– Лейтенант Любушкин был не далеко от расстрела. Смерть рядом с ним прошла. Но его не зацепила…

***

Серега Осипов был сыном рабочего и сам после ремеслухи на завод пошел токарем и до самой войны токарил. Было тогда неплохо. Он с немецким мастером подружился. Карлом Карловичем того звали. Был он коммунистом, что от Гитлера в Советский Союз сбежал. От него Серёга немного немецкий язык освоил.

Но началась война и завод эвакуировали и переехали они в тьму тараканскую в пустыню, где под открытым небом завод ставили и станки запускали. Эх, и хлебнули они тогда лиха.

Жрать совсем нечего было. Каша пустая безвкусная. А работали по 12-15 часов. В бараках холод собачий, испарения от немытых тел.

И предложил ему тогда дружек Васька:

– Серёга! А не пойти ли и нам в военкомат завтра? На фронте то не хуже, чем здесь будет.

– Да кто нас возьмет? Нам по 17 только.

Но Васька не унимался:

– Да ты подожди. У них нужда большая в тех, кто семилетку закончил. А мы с тобой такие. У нас и школа и ремеслуха. Припишем себе по году и в училище. Они таких берут.

– А завод?

– Да у нас разряды не такие большие. Начальник нас отпустит. А не отпустит так в военкомате и спрашивать его не станут. А то загнемся здесь, Серёга. Ей-ей загнемся. Смены по 14 часов. И жрать почти не дают. Сколь мы без горячего? А в училище красота. Мне соседка письмо показывала от сына своего. Он в танковом училище. Опять же на фронт попадем – героями станем. Ордена носить будем. И почет, и уважение. Смекай.

И они пошли на следующий день после работы в военкомат, и все получилось. Попали они с Васькой в артиллерийское училище и спустя три месяца сержантами уже были на фронте…

***

Дабендорфская школа РОА.

Апрель, 1944 год.

Учеба.

В помещение казармы вошел офицер в форме с погонами поручика РОА. Он принес два комплекта одежды и за ним вошел солдат с двумя парами сапог в руках.

– Господа! – весело сказал офицер, бросая каждому комплект новой формы. – Живо одеваться и за мной! Новая жизнь начинается для вас.

– Новая? – Андрей пощупал серую куртку.

– Вас приказано отвести на занятия во второй взвод. Вас приписали к нему.

– А отчего мы здесь одни? – спросил Серега.

– А вы не поняли? Вы знаете немецкий. И вас приказано пока содержать отдельно. Я поручик Минаков. Командир второго взвода. Вам пока нельзя доверять, господа. Вы еще ничем себя не проявили. Но людей со знаем немецкого языка – мало.

– А чем мы могли себя проявить? – спросил Андрей.

– Ваше личное дело, Рогожин, читал наш командир, – сказал поручик.

– Я ничего не скрывал.

– Вы не обижены советами и жили в Москве, учились в престижном университете. Ваше дело не похоже на остальные. И скажу вам честно – ему оно не понравилось.

– Значит, вы мне не верите? – спросил Андрей.

– Капитан Ланге, наш командир, советовал отправить вас в лагерь обратно. Но я повидал таких как вы. Из вас получиться солдат. И из вас, Осипов, также. А сейчас – одеваться! Живо! Нас ждут.

И через пять минут оба новых курсанта в серой форме вышли из казармы за поручиком Минаковым. Он провел их в большой корпус для занятий, где 23 курсанта слушали лекцию о том, кто главный враг России.

Лекцию проводил сам капитан Рихард Вилфрид Ланге6, русский немец. Он высок ростом и широк в плечах. Говорил капитан по-русски чисто без акцента. На нем также была форма РОА, хотя Андрей ожидал увидеть на капитане форму вермахта, положенную заслуженным офицерам.

Родился Ланге в Риге в 1897 году и в 1915-ом окончил гимназию в Петербурге. Добровольцем ушел на фронт воевать за «веру, царя и отчество». В 1918-1920 годах сражался с большевиками в рядах Белой армии.

Затем стал эмигрантом. В 1941 году поступил в ряды вермахта в качестве военного переводчика. В начале 1944 года перешел служить в РОА после знакомства с Андреем Власовым.

– Господин капитан! – отрапортовал поручик. – По вашему приказу новые курсанты Рогожин и Осипов, готовы к слушанию лекций.

– Отлично, поручик! Внимание господа! Перед вами новые курсанты и будущие солдаты 1-й дивизии Русской Освободительной Армии. Я приказал привести их не случайно! Стать вперед!

Андрей и Сергей стали по стойке смирно посреди класса.

–Они пришли к нам добровольно! – продолжал Ланге. – Правда не сами перешли на нашу сторону во время боя, но согласились сотрудничать в лагере для военнопленных. Я задам вопрос – зачем они это сделали? Ответ прост – они испугались за свои жизни! Это еще вчера были наши враги. Те, кто исповедует большевизм. Меня могут спросить, отчего мы взяли их? Станут ли они воевать за наше дело? За новую Россию. Что скажет нам поручик Минаков?

– Станут, господин капитан! – ответил поручик. – И воевать они будут хорошо. Эти двое не трусы, хотя проявили трусость. Вот такой вот парадокс. Они испугались, и Родина отвергла их. Они совершили преступление против Родины. Той сталинской Родины. Они стреляли в «своих», и они перешли на сторону врага. У Сталина для таких только расстрел и вечное клеймо позора.

– Именно! – поднял руку вверх капитан. – Вот вы, Рогожин! Что скажете о причинах своего поступка?

Андрей не ожидал вопроса и только пожал плечами.

– Что же вы молчите? Скажите им, зачем вы пришли сюда?

– Я испугался лагеря, господин капитан, – честно ответил он. – А в лагере я испугался смерти.

– Но вы ведь пошли на фронт добровольцем, и вы комсомолец? Так? В личном деле нет ошибки?

– Нет. Я все рассказал о себе без утайки. Я пошел на войну добровольцем. И я состоял в комсомоле. Но я добровольно вступил в ряды РОА. Мне ничего не остается теперь.

– Вступили в ряды? Нет. Пока нет, Рогожин. Пока вы только записались в РОА. Чтобы вступить в наши ряды нужно заслужить эту честь.

– Так точно, господин капитан.

– Вот вы сказали, что теперь у вас выбора нет. Но можно умереть, – возразил Ланге. – Пусть ваш Сталин не узнает о вашем героизме, но вы сделаете это во имя вашей идеи. Вы готовы умереть за своего Сталина? Говорите быстро! Не думая!

– Нет! – четко произнес Андрей, сам не узнав своего голоса.

– А теперь посмотрите на мундир поручика Минакова, Рогожин.

Андрей увидел Знак на зеленой ленте с красными полосами.

– Это знак Второго класса в золоте для восточных народов за храбрость. Поручик был на фронте и сражался за новую Россию храбро. Я хочу этим сказать, что мне не нужны трусы. Мне не нужны предатели. Вы предали Сталина, и я вас за это не могу винить. Но вы не имеете права предать Россию! Вы будущий солдат РОА! Вы пойдете воевать против большевиков! И не потому, что у вас нет выхода! Судьба подарила вам шанс искупить вину перед Россией.

– Так точно, господин капитан! – гаркнул в ответ Андрей.

– Когда вы проявите смелость в бою, вы вернете себе самоуважение. А пока добиваетесь успехов в боевой учебе. И это относится не только к Рогожину! Нет. Это относится ко многим из вас! Я ведь никогда не воевал на стороне большевиков. Я русский немец! Мой отец и дед эмигранты! Они служили той России и своему императору. Они вынуждены были покинуть страну, которую любили и которой присягали! И я несу их знамя. И пойду в бой с вами! Плечом к плечу. И не пулеметы за нашими спинами, будут гнать нас в бой! Не они станут гарантией нашей смелости! Мы должны стать соратниками по борьбе и верить в победу и окончательное торжество России без большевиков!

Ланге после этих слов пригласил поручика и тот взял слово:

– Я не сын белоэмигранта, господа! Я также как и вы начинал свою службу в рядах Красной Армии. Я также попал в плен и также в лагере стал солдатом РОА. Но в бою с большевиками я стал победителем. Мы взяли высоту и вытеснили оттуда роту красных. Мы встали под пули, и пошли в атаку против тех, кого еще вчера считали своими! И за это на моем мундире награда! Я заслужил это отличие кровью. И был произведен в офицеры. Теперь на фронт я вернусь как командир, и вы пойдете со мной как солдаты. Если, конечно, меня отпустят из школы. Я хочу быть уверен в каждом из вас. Я ведь прекрасно понимаю, что многих из вас гложет! Вы стали предателями, как вас именуют там! – поручик указал рукой в сторону. – У них нет для вас прощения! Сталин приказал не брать в плен таких как вы! Но мы воюем не в немецкой армии, господа! Это русская армия и в ней русские офицеры и генералы! Те, кого предал Сталин! Подумайте над этим. Но мы еще вернемся к этому разговору!

Поручик после этих слов покинул комнату, и слово снова взял Ланге:

– Главное понять, за что мы станем сражаться. Понять и принять новые истины. Это поможет вам побеждать! Многие из вас уже не верят в победу вермахта над советами. Они думают, что Германия войну проиграла. Но это не так! Война не проиграна! И нужно сражаться так, чтобы ни один комиссар не вошел в Европу! Это дело не только немцев! И это дело не одного Адольфа Гитлера! Кто скажет, почему мы не должны этого допустить?

Один из курсантов поднял руку.

– Прошу вас! – предложил высказаться Ланге.

– Я в прошлом солдат Красной Армии. Но теперь я не с красными. Они заклеймили меня предателем. Они смешали мое имя с грязью. А за что? Я попал в плен не по своей вине. Меня взяли без сознания, и я бежал из плена в первый раз. И что я нашел там, у «своих»?

Андрей выслушал еще одну историю обиды на советскую власть…

***

Во время отдыха, после занятий, к Андрею и Сереге подошли двое. Это были курсанты нового набора. Оба среднего роста коренастые светловолосые. Они походили друг на друга, и Рогожин понял, что это братья. Хотя один был старше. Он смотрел более твердо, и на его лице, на правой щеке, был шрам.

– Я Роман Воинов, – представился один, – а это братан мой младший – Леха.

– Андрей Рогожин.

– Серега. Осипов я. В прошлом сержант Красной Армии.

– Из лагеря? – спросил более молодой Алексей Воинов.

– Да, – согласились Андрей и Серега. – А вы?

– Да и мы оттуда. В плен попали еще полгода тому как. Я первым сломался. И братан пошел за мной. А то, Ромка бы никогда не перешел к немцам.

– Хватит. Снова заладил свое, – осадил его старший брат.

– А ты, браток, – Серега посмотрел на Романа, – не сильно вверишь в слова нашего поручика?

– А чего тут верить или нет? Что изменится? Скоро нам оружие дадут в руки и на фронт. Красные то прут – не остановишь. Я с 1942 на фронте. У меня три медали от…, – Роман махнул рукой и достал пачку сигарет. – Закурите?

Все взяли по одной и задымили. Немного помолчали.

– Обратной дорожки у нас нет, – проговорил Роман. – Всё! А у нас с Лешкой в деревне отец и мать. Да сестер двое. Как им жить?

– Думаете, знают там, где вы? – спросил Андрей.

– Наши документы в том бою у замполита были. А я свой смертный медальон в окопе потерял. Как бомбежка началась, шнурок и порвался. Кто знает, может, нашли его, и приписали меня к погибшим?

– Не думаю, – покачал головой его брат Леха. – Наши окопы немцы заняли. Мы руки и подняли. А затем, я слыхал, отбили их. Видали они сдавшихся. Видали. И тех, чьих тел не нашли – в пленные записали. А пленный, стало быть, предатель.

– Так вы сами сдались? – спросил Серега.

– Сами. Сдались. Вместе с братаном в лагерь попали. А потом уже в РОА оказались. Так получилось.

– И я сам руки поднял, – признался Андрей. – Испугался тогда страшно. Да и не учили нас ничему почти. Мне лишь винтовку показали, как заряжать и в окопы. А как немец попер, я и испугаться не успел. Вначале нас бомбами накрыло. Затем атака.

– А меня обучали в школе сержантов-артиллеристов, – сказал Серега. – Из пушки научили стрелять, и стрелковое оружие показали, как надо.

– Чего же ты не показал свое искусство в бою? – спросил Роман Воинов.

– Хотел показать. Стала наша батарея на позиции против танков. «Тигры» нас с землей мешали. И я когда сдавался, чуть не наделал в штаны. Хотя мой расчет три танка подбил.

– «Тигра»? – недоверчиво посмотрели на Осипова курсанты.

– Да нет. То другие танки были Т-IV. «Тигра» поди подбей! Махина такая, что как увидел, так и всех святых вспомнишь. Знаю, что говорю. На меня «Тигр» пер, – сумбурно рассказывал Серега. – А ты «Тигра» видал вблизи? То-то. А я без единого снаряда остался. Вокруг трупы лежат. Стою и жду смерти. Пошевелиться не мог со страху. Такая махина на меня. А танк подполз к нашей батарее и остановился. Затем ствол в мою сторону повернул. Я молиться стал. А затем немец из люка вылез и закричал «Рус сдавайся»! И я сдался. Так я тогда жизни радовался. Не передать.

Унтер-офицер подал сигнал к продолжению занятий. И все курсанты снова вернулись в класс. На этот раз огневой подготовки. Занятия эти вёл пожилой офицер, капитан Жураев. Курсанты говорили из эмигрантов добровольцев…

***

На большом широком столе лежали образцы оружия, и инструктор демонстрировал их. Капитан взял со стола винтовку и показал её курсантам.

– Винтовка Mausers Gewehr (системы Маузера) образца 1898 года. Такими винтовками вооружены многие пехотные подразделения вермахта. И многим из вас придется держать её в руках. Вы, те, кто служил у красных, имели дело с винтовками системы Мосина. Так?

– Так точно, – ответили многие курсанты.

– Вот она, – капитан положил маузер и взял русскую винтовку. – Винтовка разработана капитаном русской армии Мосиным и в 1891 году принята на вооружение под обозначением «7,62-мм винтовка образца 1891 года». Но это уже модернизированный её вариант образца 1930 года. Маузер, как для меня, уступает Мосину. Винтовка Мосина проста в обращении и надежна. В штыковом бою просто незаменима. Что у вас, курсант?

Капитан посмотрел на Серегу.

– Дак неудобная вещь эта винтовка, господин капитан. Я в армии такой не пользовался в артиллерии, но стрелять из подобного «чуда» приходилось. Тяжела и громоздка. На мой взгляд. Вот автомат – иное дело. У нас разведчики все немецкие автоматы имели. Трофейные.

– Теперь немцы перешли к автоматическому оружию. Винтовок стало много меньше, чем было в 1941-ом. Да и новые автоматы уже пошли. МП-40 вместо МП-38. Но ими пока вооружены силы жандармерии и частично войска СС. У красных автоматического оружия также стало много больше чем в 1941-ом. Пистолет-пулемет Шпагина с дисковым магазином. Неплохое оружие. Но имеет существенный недостаток. Пока пружина в диске новая – все хорошо. Работает безотказно. Но стоит пружине ослабеть, как при стрельбе, когда расходована половина или более боезапаса – автомат клинит. И во время боя он может отказать.

Вы изучите все это оружие здесь в классе и на стрельбах станете учиться стрелять. Автомат удобное оружие в ближнем бою. Во время атаки солдат увереннее чувствует себя с автоматом в руках, чем с винтовкой. Кто из вас был в рукопашной?

– Я был, – ответил бывший сержант Красной Армии Игнат Васильев. – И не один раз был. И не одного немца уложил в тех атаках. И в руках у меня был винтарь со штыком, господин капитан.

Жураев усмехнулся. Игнат был высоким детиной, «косая сажень» в плечах, с мощной шеей, длинными руками.

– Вы, курсант Васильев, сами сдались в плен, если не ошибаюсь?

– Сам! – ответил Игнат.

– Вы не трус, это видно по всему, Васильев. Вы уже можете называться настоящим солдатом. Я сам в гражданскую войну не раз бывал в штыковой. Я был среди тех, кто защищал Перекоп от красных. Но сейчас не важно, кто на чьей стороне воевал! Скажите, что главное в атаке?

– Главное?

– Отчего вы остались живы?

Игнат замялся. Он не сразу нашел что ответить.

– Наверное, повезло.

– Нет. Хотя везение начисто отрицать нельзя, – сказал капитан, обращаясь ко всем. – Быстрота движений. Хорошая реакция. Умение быстро и трезво оценить ситуацию поможет вам выжить. Большинство тех, кто гибнет – гибнут по своей вине. Ибо страх овладел ими. Страх стоит подавлять яростью. Ярость помогает в атаке. Но ярость не должна вытеснять здравый смысл. Васильев, возьмите автомат.

Капитан протянул бывшему сержанту МР-38. Тот взял его и сказал:

– Легкое оружие. Я пользовался подобным. Мы захватили их у немцев во время нашей первой атаки. Но винтовка для моих рук сподручнее. Штык более важен в рукопашной. Особенно когда нужно брать вражеские окопы.

– Но это для вас, Васильев. Вот посмотрите на Рогожина. Он не слаб, но и не так силен. С винтовкой Мосина он не сможет так управляться.

Андрей ощутил на себе взгляды курсантов и смутился.

– Я не хотел вас обидеть, Рогожин, – улыбнулся капитан. – Я только обратил внимание курсантов. С автоматом в руках солдат чувствует больше уверенности, если он не может вполне полагаться на свою силу и ловкость. Автомат МП не обладает хорошей прицельной дальностью. Но его конструкторы и мало думали об этом. В ближнем бою он просто незаменим. Так скажут многие, кому подобное оружие спасло жизнь…