Под флагом цвета крови и свободы

Глава V. О преимуществах свободы

То утро было настолько ясным и солнечным, что Джек, едва выйдя на палубу, сразу же заявил Эрнесте:

– Добрый день будет. Вот увидишь, сегодня точно кого-нибудь встретим.

– Все тебе неймется, да? – понимающе усмехнулась девушка, хлопая его по плечу. Она и сама откровенно тосковала в эти дни полуштиля и затяжного безделья, хотя из гордости и не признавалась в этом.

Генри, только выбравшийся из кубрика и жадно вдыхавший с ночи еще прохладный и свежий воздух, не преминул вмешаться в их разговор:

– Так это правда, что яркое солнце с утра – к богатой добыче?

– Конечно, правда, – с важным видом кивнул Джек и, не удержавшись, рассмеялся, обхватив его за плечи и усадив рядом с собой на планшир. Эрнеста мгновенно пихнула забывшегося капитана локтем в бок:

– Осторожно, не упади!

– Не упаду, – беспечно отозвался тот, нисколько не обидевшись. Теперь все трое сидели на фальшборте, свесив ноги в сторону моря и рискуя в любой момент рухнуть за борт, но Джека это, похоже, нисколько не смущало, а опытную Эрнесту волновало только в связи с возможной необходимостью потом нырять за неловким новичком. Генри на всякий случай уцепился одной рукой за какой-то канат за спиной и осторожно спросил:

– Скажите, а что нужно делать в случае… ну, скажем, абордажа?

– А что, ты еще ни разу не бывал в бою? – с искренним удивлением обернулась к нему Эрнеста, но Рэдфорд опередил ее:

– Зависит от того, кем ты являешься в команде. – И, не дожидаясь следующего вопроса, отрезал: – В твоем случае – находиться в трюме и помогать мистеру Халуэллу с перевязкой раненых.

– Утешься, Генри, тем, что меня тоже не пускают в абордажную команду, – усмехнулась Эрнеста.

– И правильно делают! Если тебя убьют или ранят, как мы потом доберемся до суши? – возмутился Джек.

– Ну, положим, твоих картоведческих познаний хватит, чтобы не промахнуться мимо суши, – нарочито ласково отозвалась Эрнеста и тотчас добавила, подмигнув Генри: – А вот чтобы эта суша оказалась обитаемой и пригодной для швартовки – тут уже сложнее…

– Вот и идите искать нам такую сушу, штурман Морено! Что же вы тогда сидите тут и насмехаетесь над чужими не столь обширными познаниями в делах, заниматься которыми должны исключительно вы? – с показной суровостью отпарировал Рэдфорд. Эрнеста снова усмехнулась с раздражающим пониманием:

– Действительно, пойду-ка я работать, дел невпроворот. Развлекайтесь тут сами, ребятишки! – Одним ловким движением перепрыгнув на палубу, она с гордо поднятой головой направилась к смолившим снасти матросам и громко, требовательно позвала: – Мистер Дойли, вы мне нужны!

– И вот так всегда, – проворчал Джек, с почти детской обидой наблюдая за ней. – Упертая, как сам дьявол!

Генри промолчал, искоса наблюдая за ним, затем тихо спросил:

– Мы действительно сегодня… встретим какое-то судно?

– У Эрнесты, конечно, тот еще характер, но свое дело она знает, как никто другой, – задумчиво ответил Джек. Какое-то время он просто изучал тяжелые изумрудные волны, лизавшие бока корабля, после чего обернулся к юноше и пояснил:

– Здесь проходят торговые пути, по которым предпочитают двигаться… Выражаясь твоим языком, не очень хорошие люди, которые считают, что можно не платить положенных пошлин, не нанимать охрану для своих судов, платить команде сущие гроши и при этом получать неплохую прибыль. Сегодня мы объясним им, что это так не работает, – радостная улыбка появилась на его лице, темные глаза хищно и опасно сверкнули, как у дикого зверя в предвкушении славной охоты.

***

Ближе к полудню, когда раскаленный шар солнца повис точно в центре неба, превращая все тени в несуразные съежившиеся лужицы прохлады в сплошном жарком мареве, из «вороньего гнезда» наконец раздался крик вперед смотрящего:

– Вижу корабль!

Измученная бездельем команда встретила его слова небывалым оживлением. Матросы, бывшие на палубе, спешно бросились каждый на свое место: расчеты – к пушкам и в крюйт-камеру за дополнительными картузами, абордажники – за оружием, с десяток матросов–такелажников уже расположились на марсах, готовые в любой момент броситься ставить нужный парус или в случае сближения корблей распутывать и перерубать свои и чужие снасти. Трое из них заранее запаслись как можно большим запасом ружей: их задачей было прикрывать товарищей сверху и целиться во вражеских капитана, рулевого и главу абордажной команды.

Эдвард, всего одну склянку назад сменившийся со своей вахты, а до того еще два часа почти без инструментов, зато под чутким руководством Эрнесты долго и муторно чертивший отдаленное подобие фарватера, сперва, заслышав оглушительный звон рынды, не понял, что случилось. Первой его мыслью было, что на корабле начался пожар; но по реакции более опытных товарищей догадавшись, что происходит, он сходу бросился помогать носить пороховые картузы к пушкам, предполагая, что ничего более серьезного ему никто не доверит. К его удивлению, рулевой Фрэнк Морган лично вручил ему тяжелый катласс и хмуро сообщил:

– Готовься. Пойдешь вместо Эйба.

– Мистер Морган, где все абордажники? Почему так долго?! – из толпы расчетов к ним молниеносно выбежала запыхавшаяся, растрепанная, но совершенно спокойная Эрнеста. Казалось, единственным, что ее беспокоило, была невозможность для нее самой участвовать в абордаже. – Скорее идите, я сама здесь разберусь! Расчеты – по местам! Мистер Дойли?.. – впервые в ее глазах мелькнуло нечто смутно похожее на тревогу. Морган сухо, но не без злорадства пояснил:

– Он идет с нами. Приказ капитана.

– Ради Бога, вы еще здесь? – раздраженно перебила его девушка; положив руки на плечи Эдварда, она неожиданно торопливо заговорила: – Ничего не бойтесь и не пытайтесь сразу же перебраться на их борт. Дождитесь первого залпа и затем сразу лезьте наверх. Стреляйте из пистолета только на расстоянии в десять–пятнадцать шагов – ну, это вы и сами не хуже меня знаете… С марсов вас прикроют. Должны прикрыть!..

– Сеньорита, не волнуйтесь так, – чувствуя, как у него самого невольно дрожат руки и сердце начинает биться быстрее обычного, попытался улыбнуться Дойли. Эрнеста, оценив его усилия, тоже криво усмехнулась и крепко сжала его ладонь:

– Да, да, конечно. Это ваш первый абордаж?

– Да.

– Тогда все в порядке. Новичков никогда не убивают, они обязательно возвращаются живыми. Идите, мистер Дойли, – хрипло проговорила она, внезапно сняв с шеи один из своих многочисленных амулетов и быстро завязав на его запястье замысловатым узлом.

– Зачем это?

– Теперь ни один враг не сможет вас убить, – уверенно ответила девушка и повторила тверже: – Идите же!

– Эрнеста! Эрнеста, где тебя носит?! – свесившись в трюм, прокричал капитан Рэдфорд, и ее лицо мгновенно приобрело прежнее спокойно–решительное выражение с полным равнодушием к опасности:

– В абордажную команду пролезть не пытаюсь, не тревожься!

– Еще бы ты попыталась! Весь молодняк отправь к Халуэллу, ему не хватает людей, – всю показную беспечность Джека как рукой сняло, теперь он тоже уверенно и твердо отдавал распоряжения. – Макферсон останется за старшего канонира, а все раненые и корабль будут на вас!

– Мы уже все приготовили, пожара не случится, – пообещала Эрнеста. – Не волнуйся, Джек.

– Я в тебя верю, – кивнул капитан. Едва его лохматая голова исчезла в проеме трюмного люка, девушка вновь бросилась протискиваться сквозь толпу снующих повсюду матросов:

– Генри! Генри, черт бы тебя побрал, где ты? Карлито, Чекко, бегом к мистеру Халуэллу, вам тут делать нечего! Еще набегаетесь в «пороховых обезьянках»… Где Генри? Генри!!!

– Расчеты, огонь! – едва появившись в трюме, сходу прокричал боцман Макферсон. Канониры бросились к орудиям, и спустя несколько секунд раздался грохот первого залпа.

***

Абордажная команда вступила в бой практически сразу после того, как «заговорили» пушки «Попутного ветра». Помня наставления Эрнесты, Эдвард, услышав треск ружей, не выпрямился во весь рост, стремясь как можно скорее перебраться на вражескую палубу, а наоборот, пригнулся за фальшбортом и, улучив момент, метнулся к переброшенной наподобие трапа доске и сходу врубился в гущу схватки. Еще в офицерской школе он славился своим мастерством фехтовальщика и даже теперь, похоже, не растерял былых навыков. Его тело, отвыкшее от постоянных тренировок, уже не двигалось столь легко и стремительно, но Эдварду хватало времени, чтобы замечать зачастую неловкие и предсказуемые выпады противников и либо парировать, либо уворачиваться от них. Быть может, амулет Эрнесты и впрямь хранил его – сперва с трудом подавивший желание, как подобает доброму христианину, сорвать его с себя и выбросить за борт, теперь Эдвард даже поймал себя на мысли, что испугался, когда не заметил на своей руке этого хитроумно завязанного обрывка бечевки, забившегося под рукав. Убедившись, что тот на месте и надежно закреплен, он сразу почувствовал облегчение.

Хотя по распоряжению Джека черный пиратский флаг был поднят только в самый последний момент, перед боем, команда торгового судна оказалась на редкость хорошо подготовлена: когда орудийные порты тяжеловесного галеона открылись, показались черные дула двух десятков двенадцатифунтовых пушек, а еще три вертлюжных, поменьше, уже плевались картечью с юта в наступающих пиратов. Эдвард, едва увидев трупы двоих абордажников, не успевших отбежать в сторону, и изрешеченную мелкими глубокими ранами грудь третьего, понял, что вывести из строя пушки необходимо во что бы то ни стало.

Очевидно, капитан Рэдфорд подумал то же самое одновременно с ним: на полуют они взбежали практически одновременно, но тут же Эдварду пришлось остановиться, чтобы задержать бросившихся им наперерез матросов с галеона. Угрызений совести и каких-либо опасений он не чувствовал: уж с тремя канонирами их капитан в состоянии справиться сам!

Против него самого было четверо человек: двое крепких, плечистых молодцов, третий – совсем мальчишка и еще один – на редкость худой и тонкий, но проворный, явно знакомый с фехтованием – и, в отличие от Эдварда, похоже, занимавшийся им без долгого перерыва. Уворачиваясь от его ловких, уверенных выпадов, Дойли в отчаянии думал, что в одиночку не справится: он сумел уложить двух товарищей своего противника, но с ним самим совладать не мог. Из двух глубоких порезов на груди и плече уже текла кровь, и Эдвард с бессильной яростью сознавал, что замедляется все больше.

Внезапный выстрел из пистолета заставил его инстинктивно пригнуться, левую руку обожгло болью, но второго удара не последовало. Эдвард поднял голову как раз вовремя, чтобы поймать последний взгляд своего противника, удивленный, как у всех застреленных в спину, прежде чем тот замертво рухнул на палубу.

Генри, бледный, взъерошенный, с перепачканным порохом лицом и дымящимся пистолетом в руках, стоял над ним и протягивал трясущуюся ладонь.

– Надо помочь Джеку, – торопливо проговорил он, и Эдвард не нашелся, что ответить: такой неподдельный ужас, ужас первого убийства, светился в глазах юноши.

Однако Рэдфорду помощь уже не требовалась: спустя секунду он сам оказался рядом с ними и схватил Генри за руку:

– Идем! Охраняйте пушки, – бросил он через плечо Эдварду. Дойли обреченно скривился: конечно, он ожидал чего-нибудь подобного, но настолько… Впрочем, подумалось ему вдруг, чего еще ожидать от Джека? Он ведь не сеньорита Эрнеста и будет только рад, если Эдвард не выживет в этом абордаже – а вот черта с два он получит, мстительно подумал Дойли, вместе со злостью ощутив прилив сил. К тому же на выручку ему уже мчались посланные Морганом Дэнни и Питер, и Эдвард вновь крепко сжал рукоять катласса, встречая контрвыпадом очередного противника – не все еще потеряно для него!

Джек, даже не оборачиваясь на пытавшегося что-то объяснить юношу, по–прежнему держа его за локоть левой рукой, а правой орудуя катлассом, с трудом прорубился сквозь толпу испанцев, втащил Генри на палубу «Попутного ветра» и почти швырнул под ноги выводившей очередного раненого Эрнесте:

– В трюм его! И сама больше никуда не выходи, слышишь? – Девушка открыла было рот, желая что-то сказать, но Джек, молниеносно крутанувшись вправо, вскинул пистолет и почти в упор выстрелил в уже воздевшего свою саблю испанца, перебравшегося на борт следом за ними. Эрнеста мгновенно умолкла и подхватила Генри под локоть:

– Иди за мной. Иди, ну же! – Юноша, как завороженный, покорно сделал несколько шагов, но тотчас рванулся обратно – Эрнеста едва успела удержать его.

– Тебе что, жить надоело? – рявкнула она и тотчас грубо дернула его вниз: – Ложись!

Над их головами мгновенно прогремели два выстрела, а почти сразу же корабль ощутимо дрогнул, а под палубой послышался звук удара и треск ломаемых досок. Генри, не устояв, рухнул на четвереньки, с ужасом озираясь по сторонам: казалось, он ожидал нападения уже с совершенно любых направлений.

– Черт возьми, откуда на торговом судне столько пушек?! – со злостью выкрикнула Эрнеста; при падении она разбила нижнюю губу, и теперь тонкая струйка крови стекала по ее подбородку, наделяя обычно спокойное и красивое лицо жутким хищным оскалом.

– И что же нам делать? – тихо, но с необыкновенной решительностью спросил юноша, пододвигаясь ближе. Эрнеста перевела на него затуманенный взгляд, однако не успела ничего сказать: снова послышался грохот двух пушек, корабль тряхнуло из стороны в сторону, послышались вопли раненых.

– Идем. Идем, живо! – позабыв обо всем, потребовала девушка. – Помоги мне!

Старый Эйб корчился в паре шагов от них, хватаясь за перебитую ногу и громко зовя на помощь. Генри, плохо соображая, что делать, опустился перед ним на колени и обхватил за плечи:

– Сможете встать?

– Быстрее, бери его под руку с той стороны, – хрипло велела Эрнеста, подбежав к ним. – Дотащим сами!

С трудом им удалось поднять старого матроса и довести от самого фальшборта до люка, ведущего в трюм, но тут же снова послышался выстрел – Генри инстинктиво отшатнулся в сторону и услышал, как вскрикнула Эрнеста. Пуля вошла в затылок Эйба и убила его на месте.

– Да когда они уже снимут этого чертового боцмана? – громко и яростно выговорила девушка, не сводя глаз с марсовой площадки грот–мачты вражеского судна. Генри, еще не понимая, посмотрел в том же направлении и разглядел темную фигурку человека, а рядом с ним – большую корзину с мушкетами и ружьями, возле которой, очевидно, перезаряжая их, возился еще кто-то из вражеской команды.

– Здорово подготовились, – с все той же злостью проговорила Эрнеста, сплевывая на палубу кровь из разбитой губы. – Видимо, крепко мы им насолили… Он уже четверть часа там сидит и выкашивает наших, а ему – хоть бы что! Не пожалей их капитан денег на хорошие ружья…

Вражеский боцман снова выстрелил – с палубы и марсовых площадок «Попутного ветра» ему ответили сразу несколько стрелков, но ни одна из пуль, очевидно, не достигла цели: напротив, послышавшийся следом за этим крик боли, как мог судить Генри по выражению лица Эрнесты, принадлежал кому-то из пиратов.

– К черту, – сверкая глазами, выдохнула она и, пригибаясь к палубе, метнулась к грот–мачте, привычными, сноровистыми движениями начав взбираться наверх по вантам. – Сейчас я сама его уберу!

Генри, позабыв обо всем, тоже бросился к мачте, обхватив ее обеими руками и запрокинув голову:

– Я помогу!

– Дурак! Уходи оттуда, пока живой! – не оборачиваясь, крикнула Эрнеста. Она уже ухватилась за свисающий конец шкота и теперь, подтягиваясь на руках, пыталась перебросить правую ногу через рею. Очередной выстрел вражеского боцмана почти достиг цели: девушка едва успела отклониться в сторону, и пуля сбила с ее головы шляпу.

– А… черт! – хрипло выругалась она, протянув было руку к бесполезному сейчас пистолету и тотчас изогнувшись змеей так, чтобы спрятаться за бьющим по ветру парусом. – Далеко слишком! Ребята, – запрокинув голову, крикнула она сидевшим на марсовой площадке матросам, – Айк, Марти, киньте мне ружье! Любое, только быстрее!.. – Получив требуемое, она снова выглянула из–за паруса, вскинула оружие, пытаясь прицелиться, но расстояние было слишком велико – даже для нее, как слышал Генри, считавшейся отличным и опытным стрелком.

Боцман снова поднял ружье, целясь в кого-то из абордажников под собой; Эрнеста моментально выхватила из–за пояса пистолет и выстрелила в парус над его головой.

– Что, съел? – донесся до Генри ее издевательски звонкий смех. – Не ты один стрелять умеешь!.. – Новая пуля заставила ее опять пригнуться и прижать ружье к животу. Генри видел, как боцман, что-то бросив своему подручному, склонился над корзиной и, выбрав, очевидно, самый дальнобойный вариант, подошел ближе к краю площадки, на секунду выпрямившись во весь рост. Два выстрела прогремели одновременно.

Эрнеста оказалась метче: боцман, дрогнув, схватился за ногу и рухнул в море, потеряв равновесие. Генри впился глазами в то место, где он упал, пораженный тем, насколько просто это оказалось: всего мгновение назад человек был, жил и мыслил, а теперь вместо него – лишь широко расходящиеся круги на воде…

– Идем скорее! – Спрыгнув на палубу, Эрнеста сжала его локоть. Левая рука ее была окровавлена – похоже, покойный боцман тоже оказался хорошим стрелком – но в горячке боя «мисс штурман» даже не обратила на это внимания. Напротив, доведя Генри и втолкнув его в люк трюма, сама она вновь метнулась на палубу и вернулась, поддерживая под руку зажимающего распоротый живот Питера.

– Держи, держи его! А, черт, только не это!.. – вскрикнула вдруг она, быстро толкая раненого на руки Генри – тот едва успел подхватить обмякшее тело – а сама, вырвав из–за пояса Питера тяжелый катласс, метнулась навстречу здоровенному детине с абордажным топором в руках, с диким ревом мчавшемуся к ним. Эрнеста была заметно легче и ловчее него, но в подобном поединке перевес был на стороне ее противника: выше девушки на добрых два фута, с длинными, обвитыми тяжелыми буграми мускулов руками, играючи сжимавшими огромный топор, он в два удара сбил ее с ног, а третьим отрубил бы ей голову, не успей Эрнеста уклониться в последний момент.

– Запри трюм! – прокричала она Генри, перевернулась на бок и снова вскочила на ноги распрямившейся стальной пружиной. Теперь девушка избрала другую тактику: кружа вокруг противника, она почти не пыталась его атаковать, лишь уклонялась от прямых ударов топором, и растерявшийся было Генри только спустя несколько секунд понял, что от него требуется.

В трюме было ничего разобрать после залитой солнцем палубы, и он, кое-как втащив внутрь потерявшего сознание Питера, успел лишь уложить его на кусок парусины перед спешно промывавшим в простом тазу с водой инструменты судовым врачом, отчаянно пробормотал:

– Мистер Халуэлл, пожалуйста, помогите ему! Я… я нужен наверху… – и, низко опустив голову, вслепую нащупывая ступеньки, бросился обратно…

– Нет, Генри! Нет, уходи!.. – крик Эрнесты, прерванный возгласом боли, он услышал словно сквозь толстое одеяло, уже скрестив с их общим противником тесаки в бессмысленной, жалкой попытке выиграть хоть немного времени до самого неизбежного. Прав был Джек: катласс оказался слишком тяжел для его непривычной руки, и все, на что хватило Генри – на пять или шесть отчаянных, с размаху, ударов. Руку обожгло резкой и почему-то ужасно обидной болью, когда испанец, изловчившись, выбил оружие из его руки и пинком под колено сбил с ног.

– Эй, оставь его! – Следующий его удар мог стать последним для юноши, если бы Эрнеста не успела подставить под вражеский клинок лезвие своего тесака. По ее лицу из глубокой ссадины струилась кровь, но глаза смотрели с все той же непреклонной яростью, а рука, державшая оружие, почти не дрожала.

Испанец отступил на шаг в сторону, выбирая позицию для новой атаки – Эрнеста сразу же повернулась лицом к нему, держа клинок перед собой и одновременно трясущейся, мокрой от крови левой рукой утягивая Генри себе за спину.

– Когда… Когда смерть приходит к тебе… знаешь, что ей говорить? – хрипло сорвалось с ее окровавленных губ. Генри замотал головой.

Темные глаза загорелись насмешливо–яростным огнем:

– Говори ей: «Погоди минутку, я еще не убил своего врага!»

Внезапно прогремевший совсем рядом выстрел заставил их обоих вздрогнуть. Испанец, уже занесший было свой топор, вдруг остановился, как вкопанный. На его лбу медленно появилось небольшое кровавое пятно, глаза закатились, и он, слабо качнувшись вперед, снова замер на месте – а затем замертво рухнул на палубу лицом вниз.

Эдвард Дойли, все еще сжимавший в руке дымившийся пистолет, стоял на планшире галеона, смотрел на них в упор – и Генри увидел, как при взгляде на него глаза девушки изумленно расширились:

– В… Вы?..

Бывший подполковник, рывком засунув за пояс пистолет, внезапно по все той же абордажной доске перебрался к ним на борт, с силой схватил Эрнесту за локоть и потащил за собой – на Генри он и вовсе не обратил внимания:

– В трюм, немедленно! Вы же штурман, чем вы думали, когда так рисковали?! – все так же за руку втащив ее внутрь, выкрикнул он. Генри потрясенно глядел на них обоих – он и представить себе не мог, чтобы кто-то так разговаривал с сеньоритой Эрнестой – но девушка неожиданно покладисто молчала, не сводя глаз с разошедшегося помощника.

– Сидите здесь и занимайтесь своими обязанностями! Еще раз попробуете вытворить нечто подобное, и я… – в запале начал Эдвард и умолк, поняв, что сказал уже совсем лишнее.

– И – что? Сдадите меня Джеку, мистер Дойли? – спокойно спросила Эрнеста. Мужчина молча со злостью взглянул на нее, подумал, мотнул головой:

– Нет. Я… Я не стану. Сидите здесь и никуда не выходите! – внезапно снова рявкнул он и, отвернувшись, медленно и тяжело принялся взбираться обратно на палубу. Эрнеста проводила его странным взглядом, полным смеси удивления, благодарности и чего-то, смутно похожего на понимание, привалилась спиной к хлипкой перегородке, закрыла глаза и глубоко, всей грудью вздохнула.

– Мэм, – осторожно позвал ее Генри. Девушка, не двигаясь, посмотрела на него исподлобья, оттолкнулась от перегородки и хрипло спросила:

– Чего стоишь? Идем помогать Халуэллу…

Под лазарет была обустроена большая часть кубрика, и Генри сперва с ужасом оглядывался по сторонам: за полгода ставшие ему почти семьей люди со стонами падали в гамаки, садились у стены, держась за кое-как перевязанные руки, ноги, головы и животы, присовокупляя к скудной помощи доктора «поправку здоровья» хорошей порцией рома. Посреди всего этого безумия, как затравленный, метался судовой врач Халуэлл. Стоило Эрнесте с Генри войти в кубрик, как он в сопровождении двух юнг, разносивших ром и бинты, бросился навстречу им:

– Ради Бога, с вами-то что?

– Ничего, – сквозь зубы проговорила Эрнеста: похоже, она тоже неуютно чувствовала в окружении такого количества раненных, увечных и даже порой обреченных на смерть людей. – Из нас, конечно, те еще доктора, но вам ведь наверняка требуется помощь…

– Требуется, требуется, – поспешно закивал Халуэлл. – Ты, парень, подсоби-ка ребятам, они уже совсем с ног сбились, а вам, мисс Эрнеста… Постойте, да у вас же плечо чуть ли не до кости разрезано!

– Стерплю, – сурово отозвалась девушка, засучивая рукава рубашки. – Вон тем двоим ваша помощь явно нужнее. Говорите, что мне надо делать?

– Вы… Вы так и будете сами работать? – тихо спросил Генри, спустя пару минут забирая у нее порезанный на аккуратные полосы для перевязки холст. Эрнеста усмехнулась:

– А ты как думал? Жаль, что на большее меня не хватит. Надо будет подыскать на Тортуге кого-нибудь в помощь Халуэллу, один он еле справляется. Были бы серьезные раны…

– Разве это не серьезные? – ужаснулся Генри, становясь на колени, чтобы закончить перевязывать стянутую ременным жгутом посиневшую простреленную ногу одного из матросов. Эрнеста покачала головой:

– Большинство из них выживет. А остальное – пустяки. Знаешь, сколько раз меня саму пытались застрелить, утопить, задушить или зарезать? – Она небрежно оттянула в сторону ворот рубашки, показывая глубокий извилистый шрам, опоясывающий правое плечо, и еще один, потоньше, – точно по линии ключицы. Генри, насупившись, отвел взгляд и продолжил работать молча.

– Скажите, а почему здесь так тихо? Я думал, сюда должны были доноситься звуки боя, – наконец снова спросил он.

– Думаю, бой уже закончился. Как видно, они предпочли сдаться, – пожала плечами девушка.

– Откуда вы это знаете?

– Раненых больше не прибавляется. Ты не заметил?

– Нет, я… – юноша прикусил губу, затягивая последний узелок, и поднялся на ноги. – Я закончил, мэм. Разрешите, я вас перевяжу.

– Делать тебе больше нечего, – усмехнулась Эрнеста, поворачиваясь к нему левым боком и с гримасой закатывая окровавленный рукав еще выше, до самого плеча. Генри пододвинул к себе тазик с водой и поразился:

– Да ведь она же морская!

– А то! Стану я пресную на такую ерунду переводить, – в глазах девушки мелькнули веселые искры.

Генри, мысленно поклявшись себе больше не задавать вопросов, принялся осторожно промывать до сих пор кровоточащую рану. Морено сидела молча, прикрыв глаза и глубоко, размеренно дыша – никто из перевязываемых им пиратов так себя не вел – и поэтому он, кляня себя за малодушие, все–таки шепнул:

– Вам не больно?

– Нет. Ты хорошо справляешься, – спокойно ответила Эрнеста, через плечо с любопытством поглядывая на работу его тонких ловких пальцев. – Джек тебя научил?

– Да, – после небольшой заминки кивнул юноша. Его темные глаза чуть заметно сверкнули: – Вы… Вам ведь не нравится, что мы с ним друзья?

Эрнеста внезапно очень внимательно посмотрела на него – так, как иногда смотрела на небо по вечерам, пытаясь понять, какой будет погода в ближайшие дни. Генри с трудом мог выдержать этот испытующий взгляд, но глаза все же не отвел, и девушка наконец улыбнулась.

– Я его очень хорошо понимаю, – загадочно ответила она и перехватила его руку с зажатой в ней полосой бинта: – Погоди. Дай-ка мне ром, он справа от тебя.

Получив требуемое, она зубами вытащила пробку и вылила часть огненной жидкости прямо на рану, даже не поморщившись, после чего сделала два больших глотка и протянула ему бутылку:

– Выпей. Тебя всего трясет. А потом завяжешь потуже, и мы забудем об этой небольшой царапине. Мистер Дойли и так мне еще не раз о ней напомнит, – нахмурившись, прибавила она.

Генри послушно глотнул рому, едва не поперхнувшись – он до сих пор не мог понять, как другие пираты ухитрялись не просто пить подобное, но и получать от этого удовольствие – и принялся оборачивать бинты вокруг плеча Эрнесты.

– Вы сказали, что наши противники… – осторожно начал он, не поднимая глаз. – Раз они сдались, значит, рассчитывали этим спастись, да?

– Вполне возможно, – кивнула Эрнеста.

– И что же… Что с ними будет теперь?

– Не знаю. Это уж как Джек решит, – безразлично ответила она. – Лично я бы пустила всех выживших на корм акулам, но меня никто не спрашивает…

– Вам совсем их не жаль? – тихо спросил Генри. Красивое лицо Эрнесты потемнело, на секунду став таким же, как час назад на палубе:

– Если мне захочется кого-то пожалеть, то это будут те ребята, которых мы сегодня вечером зашьем в парусину и бросим за борт, поскольку у нас даже не будет возможности похоронить их по–христиански! Эти испанцы сами выбрали свою участь, когда начали стрелять.

– Но ведь они защищали свое судно…

– А мы защищаем свои жизни! – резко ответила Эрнеста, сверкая глазами. – Боюсь, ты плохо понимаешь, где оказался, парень. Против нас весь мир, и если ты хочешь выжить, то забудь о доброте! Тем более – о доброте к побежденным врагам.

Генри промолчал, дожидаясь, пока ее гнев уляжется, осторожно закончил повязку и лишь затем тихо спросил:

– А Джек того же мнения, что и вы?

– Спроси у него сам, раз так интересно, – хмуро посоветовала Эрнеста, трогая аккуратно замотанный бинт и оправляя рукав рубашки. Ее злость уже прошла, и теперь девушка ощущала лишь неимоверную усталость от этих бесконечных вопросов и значительной кровопотери. Но отдыхать теперь было совершенно точно нельзя…

На верхней палубе «Попутного ветра» уже вовсю шла дележка добычи: все награбленное делилось на положенные доли строго по подписанному всеми, кроме Эрнесты, присоединившейся к команде позже, еще до отплытия с Тортуги. За неимением квартирмейстера этим занимались боцман Макферсон и Джек, вносивший также предложения о дополнительной награде за проявленные мужество и доблесть. Побежденных испанцев нигде не было видно; очевидно, их под охраной загнали в трюм захваченного галеона. Судьба данного судна, в отличие от его команды, похоже, заботила Эрнесту: протолкавшись сквозь толпу матросов и скупо ответив на их поздравления, она сразу же направилась к капитану:

– Что будем делать с кораблем, Джек?

– А что с ним делать? Ясно же, пустим в свободное плавание на дно… Тысяча чертей и одна ведьма, что с тобой опять случилось? – Мгновенно расширившиеся глаза Джека впились в ее разорванный и окровавленный левый рукав, сквозь который отчетливо виднелись наложенные бинты. Эрнеста раздраженно повела плечом:

– Обычная царапина. Случайно вышло.

– Ради всего святого! Я же говорил тебе…

– Да, да, Джек, ты говорил, ты вообще много чего говоришь! Давай, вычти из моей доли за эту царапину, но скажи: неужели тебе не жаль корабля? Совсем новый же…

– На Тортуге мы его не пришвартуем, и даже на якорь поставить вряд ли получится. Громоздкий очень, осадка большая, а маневренность слабая. В нашем деле скорость судна важнее размеров, сама знаешь, – досадливо морщась и жадно поглядывая на захваченный галеон, говорил Джек: похоже, мысль о том, что величественный и полностью исправный корабль придется пустить ко дну, не давала покоя и ему тоже.

– Вот бы загрузить на такой побольше пушек и использовать против ему подобных, – мечтательно проговорила Эрнеста, тоже во все глаза разглядывая тихо покачивающийся на волнах галеон. – Мы раньше так пробовали, неплохо получалось. С Винченсо и… с Биллом… – голос ее оборвался и умолк. Джек замер, растерянно глядя на ее ссутуленную спину, неловко тронул за плечо:

– Эй, ты чего? Да пойми ты… эх, ладно, оставим его, только не…

– Нет, ты прав. Наш здорово нас тормозил и как-то едва не сел на мель, а проблем со швартовкой каждый раз было – не оберешься, – отстраняясь от него, глухо бросила Эрнеста, вытерла ладонью глаза и почти буднично спросила: – Какую долю получат мистер Дойли и Генри?

– Такую, какая им положена, – отрезал капитан, но, смягчившись, взглянул на нее повнимательнее: – Тебе известно что-то, что может повлиять на мое решение?

– Выдай им обоим дополнительное вознаграждение за отвагу, – посоветовала девушка. Джек насторожился:

– Погоди-ка. Дойли я еще могу понять, а с Генри-то что? Или ты насчет того, что он нарушил мой приказ…

– Нет, но он смелый парень. Я понимаю, почему ты выбрал именно его, – невинно отозвалась Эрнеста и, не давая ему перебить, прибавила: – Я говорю это не потому, что ты мой друг.

В качестве своей доли она первым делом унесла к себе две пары крепких штанов и три простых белых рубахи подходящего размера – до того за неимением собственной одежды ей приходилось носить одолженные Джеком вещи. И этим приобретениям Эрнеста была рада не меньше, чем выданным ей собственному катлассу и двум ружьям, вместе с ее старым кортиком составлявшим весь ее личный арсенал. Рэдфорд, все еще периодически начинавший выговаривать ей за неподчинение его приказу, спустя пару часов, когда, уже похоронив погибших, пираты начинали праздновать победу, принес ей пришедшиеся точно впору кожаные сапоги – и ей, разделившей первую добычу с новыми товарищами и отныне полностью ставшей их штурманом, этого было более чем достаточно.

Однако сюрпризы на этом не кончились: когда Эрнеста, уже разложив по местам свою добычу, собралась идти в кубрик поздравить матросов, в дверь неожиданно постучали.

– Не заперто! – звонко крикнула она, про себя удивившись такой вежливости своего гостя.

Это оказался Эдвард Дойли, уже слегка пьяный, но твердо стоявший на ногах и державший в руках початую бутыль рому и еще что-то, увязанное в кусок парусины:

– Можно к вам?

– Заходите, – махнула рукой девушка, пододвигая к своему столу еще один стул. – Зачем пришли?

– Я вам выпить принес, – потряс зажатой в руке бутылкой мужчина: похоже, он был пьян заметно больше, чем казалось на первый взгляд. – В–вы же не пришли.

– Я собиралась, – с досадой проворчала Эрнеста, сворачивая в рулон лежавшие на столе бумаги. – Садитесь. Когда вы успели-то?

– А, вы про это… Я не пьян, нет! Я очень ясно все понимаю! Черт, какая теперь разница – все равно утром вы меня вышвырнете… – пробормотал Дойли, ложась боком на стол. – Вы… как лучше хотите… а мне уже не помочь. Простите, что я на вас наорал сегодня. Я не хотел… обидеть. Вы прощаете?

– Прощаю, прощаю, – аккуратно забирая у него бутылку, практически ласково заверила его Эрнеста.

– Эй, вы что!..

– Ну, ну, тихо. Вам уже хватит, а я тоже имею право выпить. Не люблю я это дело в море, но в честь победы-то можно, – скривившись, она отхлебнула прямо из горлышка и выдохнула: – Эх, хорошо… Ваше здоровье!

– Спасибо, – рассеянно кивнул Дойли. Глаза его внезапно просветлели: – А я вам подарок принес.

Эрнеста, недоуменно взглянув на него, приняла протянутый сверток, развернула его и не смогла сдержать удивленного вздоха:

– Вот это да! Я-то уж думала, что там какая-нибудь бесполезная побрякушка… Здорово! – Она поднесла поближе к глазам один из двух подаренных пистолетов, внимательно разглядывая механизм. Дойли, пододвинувшись ближе, пояснил:

– Кремниево–ударная модель. Намного удобнее колесцовой. Вот, смотрите, отводите этот крючок сюда, ждете пару секунд, – его пальцы привычно обхватили гладкую рукоять поверх ладони девушки, – и можете стрелять.

– А заряжать так же? – с искренним любопытством спросила Эрнеста.

– Да, да, тут особых отличий нет. Только на полку можно сыпать меньше пороха, но, думаю, тут вы сами справитесь. На одну–две щепотки примерно, – Дойли показал пальцами нужное количество.

– Спасибо, – серьезно ответила Эрнеста, принимая подарок. Поднявшись на ноги, она аккуратно положила его в сундук, достала оттуда одно из двух ружей и протянула Эдварду: – У меня тоже есть для вас подарок.

– Что? Нет, нет, оно ваше, я не возьму! – возмутился тот. Эрнеста рассмеялась:

– Держите! Я, когда только его увидела, сразу подумала, что будто для вас сделано. – Эдвард все еще колебался, поэтому она вложила ружье в его руки и прибавила твердо: – Берите, даже не размышляя. Вы явно управитесь с ним лучше меня.

Когда они покинули комнату, из кубрика уже довольно ясно доносились звуки шумной попойки, и Дойли неожиданно предложил:

– Давайте не пойдем туда?

– Чего вы боитесь? Вы, герой сегодняшнего дня? – усмехнулась Эрнеста. – Впрочем, может, вы и правы. Пусть вперед смотрящие тоже как следует отдохнут сегодня.

На палубе действительно было удивительно тихо и хорошо: солнце почти село, дневная жара спала, оставив лишь приятное ощущение тепла на коже, и мягкий шелест волн вокруг корабля казался какой-то древней загадочной колыбельной, в которой нельзя было понять ни слова, но нетрудно угадать ее общий смысл: жизнь людей так коротка и быстротечна, что нет смысла тревожиться хоть о чем-то…

Снятые со своих ненавистных в этот час постов дозорные сперва недоуменно переглянулись, но, очевидно, испугавшись, что странная девушка передумает, мгновенно отправились в трюм. Эрнеста в задумчивости прошлась вдоль фальшборта, поднялась на капитанский мостик и, облокотившись о штурвал, с тоской посмотрела на все еще покачивающийся на волнах захваченный галеон.

– Капитан Рэдфорд уже решил, что будет с ним? – полюбопытствовал немного протрезвевший Эдвард, устраиваясь рядом с ней. – Я знаю, у пиратов не принято щадить своих врагов и их суда, если, конечно, нет возможности переделать их под себя, но…

– Я тоже думала об этом, – сухо отозвалась девушка, не глядя на него. – Но такие решения принимает только капитан корабля.

– Послушайте! Я, конечно, мало в этом смыслю, я не моряк, но даже я понимаю! – горячо перебил ее Дойли. – Английские и голландские суда маневренны и быстры, они могут зайти практически в любой порт, но их грузоподъемность не столь велика, как у испанских, а потому тем, кто не желает лишаться груза, приходится жертвовать вооружением! Сколько пушек на борту этого галеона, сеньорита? Их ваш друг тоже намерен пустить ко дну? Корабль без пушек беспомощен, сеньорита Эрнеста. Будь они у нас, нам не пришлось бы каждый раз спасаться бегством, лишь завидев на горизонте чей-либо военный корабль!

Девушка промолчала, поглаживая пальцами нагревшиеся за день рукояти штурвала, подумала и кивнула:

– В ваших словах есть свой резон, но рассуждения Джека мне тоже понятны. Десяток или даже два десятка пушек не спасут нас от любого военного судна, тем более, что те редко ходят в одиночку. Захват тоже проводится в основном за счет не артиллерии, а усилий абордажной команды. Вы все еще мыслите как военный, за спиной которого есть целая страна, мистер Дойли, – в ее голосе неожиданно проскользнули печальные нотки. – Пиратов некому защитить, и они сами не имеют государства, ради которого им хотелось бы идти в бой. Разве что Тортуга, да… Да, только она, но ее не приходится защищать от испанцев – они даже не смогут подойти к ее берегам – а англичане и голландцы на нее не нападут, им нет смысла вредить своим же союзникам французам.

– Политические союзы рушатся и создаются каждый день, сеньорита, – негромко заметил Дойли. – Если англичане однажды решат напасть на Тортугу…

– Тогда их встретят не только пиратские корабли, но и солдаты французского форта, которые тоже не отдадут просто так собственность своей страны! – уверенно отрезала Эрнеста. В ее взгляде неожиданно появилось уважение: – Я и не подозревала, что вы так много об этом думаете, мистер Дойли. Вы умный человек.

– Вот только явно знаю намного меньше вас о том, о чем говорю, – проворчал Эдвард. Девушка пожала плечами:

– Я родилась и выросла на Тортуге. Отец с детства объяснял мне такие вещи.

– Он был пиратом, как и вы?

– Да, и моя мама тоже, – кивнула Эрнеста. – Когда они поженились, отец добился получения помилования и стал служить в одной торговой компании, чтобы обезопасить семью – по сути, то же занятие, только законное. На Тортуге до сих пор помнят имя великого капитана Антонио Морено…

– Тогда почему ваши… товарищи решились так обойтись с его дочерью? – сгоряча выпалил Эдвард и осекся, поняв, что сказал лишнего. На красивом смуглом лице девушки отразилась такая горечь, такая тоска, что на секунду показалось, что сейчас она беспомощно разрыдается, как маленькая девочка. Но Эрнеста Морено была слеплена из другого теста: почти мгновенно овладев собой, она тихо и яростно ответила:

– Потому что он умер, и моя мама тоже. У нас не принято чтить человека за его происхождение или заслуги его предков, как у вас. Да и… что говорить, не всем по душе пришелся этот его переход на сторону закона. Единственное, что мой отец оставил мне – это штурманские навыки и некоторые хитрости, благодаря которым я и смогла выжить.

– Вы расскажете мне об этом? – негромко спросил Эдвард и, заметив ее полный удивления и негодования на подобную наглость взгляд, поспешно прибавил: – Когда-нибудь.

Эрнеста промолчала, по–прежнему очень внимательно рассматривая его лицо, и затем коротко кивнула:

– Когда-нибудь.

Капитан Рэдфорд появился на палубе словно из ниоткуда, сразу же обжег их обоих любопытным взглядом и недоуменно нахмурил брови, когда Эрнеста с высоко поднятой, как всегда, головой и плотно сжатыми губами прошла мимо него, едва не задев плечом.

Эдвард, глядя на него в ответ, внезапно ощутил неловкость от того, что все еще стоял на капитанском мостике живой мишенью для на сей раз вполне заслуженных насмешек. Но Джек лишь поднялся следом за ним, встал рядом и до глумливости понимающе усмехнулся:

– Поругались?

Дойли, стиснув зубы, глядел мимо него в быстро темнеющую воду.

– Вы просто плохо ее знаете, господин подполковник, – с видом крайней доверительности продолжал Джек. – Вы полагаете, что у нас, пиратов, нет ни гордости, ни чувства собственного достоинства. Что мы с радостью бросимся на шею первому встречному, который удостоит нас своего общества, и выложим ему всю подноготную. Что мы по определению ниже людей, ведущих так называемый честный образ жизни, и даже достойнейшие из нас…

– Нет.

Голос Эдварда был тихим, еле слышным, похожим на шелест волн вокруг них, но Джек все равно умолк, повернув к нему удивленное лицо. Дойли тоже обернулся и с неожиданным достоинством, хотя и очень негромко, но без злости или страха пояснил:

– Нет, капитан Рэдфорд. Это вы совсем не знаете ее.

Какое-то мгновение мужчины молча смотрели друг на друга. Словно какая-то искра пробежала между ними, и одновременно оба они не поняли даже, а кожей почувствовали простую и непреложную истину: так, как раньше, уже не будет ничего…

– Джек! – раздался вдруг звонкий окрик снизу с палубы, и упрямое, злое выражение лица капитана Рэдфорда невольно смягчилось.

– Мы здесь, Генри. Иди, иди сюда! – совсем другим тоном позвал он и, не оборачиваясь больше к Эдварду, сквозь зубы проговорил: – Вы можете быть свободны. Заодно пригласите наверх кого-нибудь из дозорных, которых вы столь неосмотрительно отпустили до конца вахты.

– Что хотел мистер Дойли? – заговорщическим шепотом спросил Генри, почти вплотную прижавшись к Рэдфорду и через его плечо наблюдая за удаляющимся подштурманом. Капитан довольно улыбнулся:

– Снова собрался защищать его? Не волнуйся, наша сеньорита Морено отлично справляется сама.

– Я знаю это, Джек, – осторожно кладя руку на сгиб его локтя, промолвил Генри. – Но мне кажется, дело вовсе не в мисс Эрнесте. Просто ты сам не хочешь причинять никому вреда.

– Ты так считаешь? – с подозрением покосился на юношу Джек. Тот кивнул:

– Конечно. Ты же капитан корабля, и никто из нас, как бы умен, талантлив или опытен он ни был, не смеет оспаривать твои приказы.

– Хорошо сказано, парень, – одобрительно кивнул Рэдфорд, совсем смягчаясь, и почти бессознательно забросил правую руку ему на плечо. Генри чуть заметно улыбнулся и шепотом прибавил:

– Ты очень добрый человек, Джек. Самый добрый из всех, кого я знаю. Ты ведь даже приказал запереть тех испанцев в трюме их корабля, потому что не желаешь им смерти…

– Ну, дружок, тут уж ты хватил! – со смехом перебил его Джек. Наклонившись вперед, он внезапно стал совершенно серьезен: – Никого из них я щадить не намерен. А отсрочку они получили по очень простой причине: я с утра забыл глянуть на календарь и только потом вспомнил, что сегодня воскресенье – значит, никого казнить нельзя. С Господом Богом, знаешь ли, лучше не шутить…

– Понятно, – тихо ответил Генри. Серьезный и печальный взгляд его был теперь прикован к темному силуэту галеона, красивое лицо, полускрытое тенью, казалось совсем юным и каким-то по–детски беззащитным – словно и впрямь перед Рэдфордом был ребенок, которому впервые объяснили значение слова «смерть». – У них ведь, конечно, тоже есть календарь?

– Он есть на любом корабле, – тоже чуть заметно дрогнувшим голосом подтвердил Джек. Генри кивнул, теснее прижимаясь к нему:

– Значит, они обречены и знают это.

Рэдфорд промолчал, лишь еще крепче обнимая плечи юноши. А затем внезапно рывком развернул его лицом к себе и спросил со сверкающими какой-то дикой, почти звериной радостью и одновременно беспечным презрением к любым правилам и условностям:

– А хочешь, я завтра отпущу их всех? Сперва расскажу в подробностях, что я собирался сделать с каждым из них, но потом объясню, что ты убедил меня отпустить их на шлюпках и дать с собой провизии и еды так, чтобы они смогли добраться до суши. И пусть эти кичливые испанцы знают, что обязаны своими жизнями одному пиратскому капитану Джеку Рэдфорду и милосердию его друга Генри Фокса! Что скажешь?

– Что такое великодушие к побежденным запомнят намного лучше самых страшных казней, – с восхищением глядя на него, ответил Генри и тотчас спохватился: – Конечно, я очень хочу этого, Джек! Но ведь… Подобное не делается просто так, да? Я теперь буду тебе должен. Что мне нужно сделать?

– Будешь, – подтвердил капитан с веселыми искрами в темных глазах. Пару секунд картинно подумав над ответом, он шепнул: – Я хочу за это тебя.

– Что? – искренне растерялся и смутился юноша. Рэдфорд рассмеялся в голос:

– Дурачок! Меньше надо слушать рассказы мистера Макферсона на ночь. Я хочу, чтобы ты всегда оставался в моей команде. Даже если тебе предложат другое место, и оно будет казаться тебе более выгодным.

– Я… Разумеется, я всегда буду с тобой, Джек, – без колебаний ответил Генри, крепко пожимая его протянутую ладонь. – Я знаю, что из меня очень плохой пират и ужасный матрос, что я очень многого еще не знаю… Но ты принял меня к себе, когда я думал, что весь мир отвернулся от меня, и я… – Он умолк, глубоко вздохнул и закончил: – Я с тобой, Джек. В твоей команде, каков бы ни был остальной состав.

Мгновение Рэдфорд пристально глядел в его открытое юное лицо, затем снова расплылся в улыбке и обхватил его за плечи:

– Вот и славно. За это надо выпить. Идем-ка…

– Что? Нет, нет, Джек, я не выдержу больше! – запротестовал было тот, но Рэдфорд уверенно взял его под локоть и повел в сторону трюма:

– Надо–надо, я говорю. Ты сам только что сказал, что пират из тебя пока так себе, а это надо исправлять. Хороший пират должен уметь пить, не пьянея, целую ночь напролет! Вот, помню, я как-то раз…

Их голоса вскоре стихли, и на палубе в стремительно сгущавшихся сумерках воцарилась полная тишина, лишь изредка нарушаемая жалобными вскриками чаек, прорывавшимися сквозь многочисленные переборки голосами праздновавших свою победу пиратов и похрапываньем одинокого дозорного на самом верху грот–мачты, в «вороньем гнезде».