Сперва в церковь пришел псаломщик Иван Федорович, худосочный, близорукий юноша из выгнанных семинаристов. Он у входа покашлял в кулак, поплевал на пальцы и пригладил вихорки на висках, потолковал о чем надо со сторожем… Вскоре явился и батюшка.
Отец Леонид шел быстро и твердо, наметывая уверенными ногами широкие и частые стежки и с шумом забирая воздух в рукава полукафтанья… На ходу в алтарь он крикнул:
— Все готово?.. Ну, живей, Дмитрий, живей!.. Дьякона нет?..
— Нет, батюшка!..
Из алтаря отец Леонид вышел в, черной ризе с серебряной осекшейся канителью. Новую ризу он надевал в более важных случаях и при богатых похоронах. Оправляя ворот, он спросил:
— Так ты, значит, один?.. Анисья в поле?..
— У полю все, кормилец, — кланяясь, ответил Данила. — Убираются, родной. От нашего полю сюды, почитай, пятнадцать верст ехать-то…
Псаломщик обратился к отцу Леониду:
— Затруднение есть одно, батюшка…
— Что такое?..
— Как будем отпевать усопшего — как отрока или как младенца?.. Если как младенца — это значит сорок копеек, — пояснил псаломщик, прощупывая из-под очков Данилу слепыми глазами, — а за отрока девяносто.
— Ты что же, Данила, не помнишь разве?.. А? — спросил отец Леонид…
— Кто ж его знает, батюшка… — виновато ответил Данила и потупил глаза. — Где же нам, батюшка, все упомнить?..
— Когда он у тебя-то того… рожден-то?..
— Да как будто в спажинки… а верней сказать, — пожалуй, после успеньева дня…
— Как же это так?.. Ты припомни, припомни, — строго заговорил отец Леонид. — Припомни, Данила!.. Ведь ежели в спажинки, значит, ему перешло за восемь, отрок он; а если после успеньева дня — значит, не дошло еще до восьми… И отпевание полагается им разное, и плата за требу разная… Понял?..
— Понял, батюшка, — покорным и упавшим голосом ответил Данила…
И не было никакой лжи в том, что он, неуверенный в своих словах, почувствовал вдруг уверенность и сказал решительно и твердо:
— Пожалуй, батюшка, и так, что после успеньева дня…
Сказал и облегченно нащупал правой рукой кисет с деньгами.
— В метриках бы справиться, — заметил псаломщик, — да ключи у отца дьякона в столе, а дьякон в Клещевку поехал за лещами…
Отец Леонид в недоумении развел руками. Потом смягчил тон и обратился к псаломщику:
— Разве отпеть уж как отрока?.. А?.. За отрока моленье побольше, а за младенца поменьше… Если лишку помолимся — не беда… Лучше перемолить, чем недомолить!.. А?.. И плату возьмем, как за младенца…
Псаломщик согласился:
— Как хотите, батюшка!..
Стенные церковные часы пробили семь. Отец Леонид вспомнил, что ему надо еще съездить в поле, пожал плечами, вздохнул и сказал:
— Ну, делать нечего!.. Будем отпевать за младенца… Жаль, Данила, жаль… вхожу в твое положение, а не могу помочь!.. Некогда!..