Под покровом тайны

Глава 8

Мэделин положила кисть и отошла назад, склонив голову набок и поджав губы. Портрет принимал вполне достоверный вид. Дуайт Лаемо, президент компании «Феникс ойл» и полномочный представитель в Организации стран – экспортеров нефти, смотрел на нее с полотна с напыщенной чувственностью, которая явно была присуща личности, расположившейся в изящном кресле напротив художника. Во время предыдущего сеанса Мэделин сделала лишь набросок, а в этот раз, уловив сущность позирующего ей человека, она старалась отобразить ее на холсте.

Сейчас Мэделин смешивала краски, чтобы придать коже нужные тона, и почувствовала странную, но знакомую психологическую связь, возникшую между ней и объектом изображения. Казалось, она проникла в сознание этого человека и интуитивно читала его мысли и чувства. Законченный портрет вряд ли произведет большое впечатление на людей, подумала Мэделин, начав работать над его глазами. Никто не сможет догадаться, встретив его случайно, что за холодной, жесткой внешностью этого человека скрывается личность, терзаемая сомнениями и комплексом неполноценности.

Она угадала уязвимость его натуры по выражению глаз в ту минуту, когда он считал, что никто не смотрит на него. Мэделин полагала, что ему стоило немалых усилий поддерживать на публике свой имидж. Тем не менее она изобразила его таким, каким видела, показав то, что он, возможно, хотел бы скрыть, потому что ее правдивость не позволяла ей лгать на полотне.

– Не хотите ли послушать музыку? – предложила Мэделин. Он начал уставать, и его глаза становились пустыми от скуки. Музыка позволила бы ему немного расслабиться.

– С удовольствием, но не будет ли она отвлекать вас? – спросил Дуайт.

Мэделин покачала головой, улыбнувшись. Она отложила палитру и кисти и поднялась на галерею к своей музыкальной установке. Ее стройную фигуру облегал белый рабочий комбинезон, а волосы, чтобы не падали на лицо, охватывала белая лента.

– Я совсем не слышу ее, когда работаю, – честно призналась она. – Какую вы предпочитаете? Популярную? Классическую? Оперную? У меня здесь много записей.

Дуайт неуверенно облизнул нижнюю губу и спросил с неожиданной застенчивостью:

– Есть у вас записи Фрэнка Синатры… или Энди Уильямса?

Мэделин подавила улыбку.

– Конечно! Ни одна коллекция не была бы полной без них, – весело сказала она. Мэделин и не предполагала, что он может выбрать что-нибудь другое из старых записей. Синатра и Уильяме – надежный, знакомый выбор, напоминающий ему молодые годы.

Студию наполнили звуки хорошо знакомой любовной песенки, и Мэделин вернулась к своей работе, снова погрузившись в собственный мир и не видя ничего, кроме лица перед ней. Затем в голове возникла мысль, заставившая ее прерваться и задуматься на минуту. Она вдруг вспомнила тот первый вечер в Милтон-Мэноре, когда разглядывала фотографии матери и неожиданно поняла, какой была Камилла.

Точно такое же проникновение во внутренний мир человека происходило и тогда, когда она писала портреты. Неуверенность, как, например, у Дуайта Лаемо, продажность, скупость, распущенность или просто глупость – все это отражалось в глазах людей. Она как бы заглядывала в душу и видела подлинную сущность человека. Ей достаточно было мимолетного взгляда на то или иное лицо, чтобы надолго запомнить его, а затем перенести этот образ на полотно.

Мэделин нахмурилась, кисть застыла в руке. Как бы она ни старалась забыть тот первый вечер в Милтон-Мэноре, но неоспоримым фактом было то, что она увидела в глазах матери некий дьявольский свет… Или, может быть, воображение Мэделин подогревал просто страх? Сегодня ее восприятие немного притупилось по прошествии некоторого времени. Скорее всего именно воображение исказило реальность в тот вечер. Возможно, Камилла была напугана чем-то многие годы, и этот страх передался ей, Мэделин, через фотографии… Был ли это ужас, а не дьявольщина? Эта мысль настолько поразила ее, что она опустила кисть, не в силах продолжать работу.

– Вы не возражаете, если мы закончим на этом? – спросила она Дуайта Лаемо слабым голосом. Сеанс и так уже длился достаточно долго: она работала почти два часа.

Дуайт обрадовался:

– Ничуть не против. Оказывается, позировать гораздо утомительнее, чем я думал.

Мэделин рассеянно кивнула.

– Да-да, утомительно, – согласилась она и начала промывать свои кисти в банке с растворителем. Студию наполнил резкий запах, сопровождавший Мэделин большую часть жизни, как и запах духов Клода Монтана, которыми она пользовалась. Дуайт Лаемо достал записную книжку с календарем и начал листать страницы.

– Следующий сеанс должен состояться днем в четверг, верно? – спросил он.

– Да. – Мэделин улыбнулась. – Надеюсь увидеть вас здесь.

Он подошел к мольберту:

– Могу я взглянуть?

– Конечно. – Она отошла в сторону, так чтобы ему было удобнее смотреть. – По-моему, получается довольно неплохо.

Дуайт встал перед полотном с благоговейным выражением лица.

– Изумительно! Именно такой я и есть! – Он с удивлением посмотрел на Мэделин, в глазах его мелькнуло подозрение. – Как вам удалось узнать о моих чувствах… о моих внутренних переживаниях?

Мэделин пожала плечами:

– Сама не знаю, но полагаю, именно эта способность позволяет мне писать портреты.

Дуайт еще раз внимательно посмотрел на полотно.

– Это сверхъестественно! Я даже на фотографиях никогда не видел, чтобы они так правдиво отображали меня… Здесь очень точно подмечена моя сущность.

Мэделин улыбнулась:

– Я рада, что портрет нравится вам. Он будет еще лучше в законченном виде. Правда, нам придется как следует поработать в следующий четверг. А сейчас, если вы извините меня…

– О да, конечно!.. – Он бросил последний довольный взгляд на полотно.

Когда Дуайт ушел, Мэделин попыталась еще немного поработать, но день был уже испорчен. Мысль, так внезапно и неожиданно поразившая ее, настолько сильно завладела ею, что Мэделин поняла: она не успокоится, пока не узнает, права ли. Она должна обязательно докопаться до истины, какими бы ужасными ни были ее открытия.

«Ясно, – сказала она себе, удивляясь, почему до сих пор эта мысль не приходила ей в голову раньше, – если свидетельство о смерти моей матери не будет найдено, этому может быть только одно объяснение…»

Пэтти Зифрен ужасно устала. Вчера вечером она и Сэм были на ежегодном осеннем благотворительном балу, где собирали средства в помощь тем, кто ищет средство от рака. Утром она уже пожалела, что пошла туда. Когда-то ей доставляло удовольствие наряжаться и вечерами посещать всевозможные приемы. Но теперь она вынуждена признать, что стала слишком стара для таких мероприятий. Сэм же все еще находил приятными подобные встречи. Однако сам он проводил их совсем по-другому. Чаще всего устраивался где-нибудь в углу с бренди и сигарами в окружении старых, закадычных друзей, до утра беседуя о делах. Для Сэма это было подобно эликсиру жизни.

Пэтти же должна была держаться на прежнем высшем уровне среди других женщин, а это не так-то просто. Надо всегда превосходно одеваться, иметь дорогие украшения, быть самой остроумной, выдающейся и лучше всех информированной. Она сама установила себе такой стандарт, когда была еще Патрицией Ширман – молодой и красивой дочерью Генри Ширма-на, владевшего «Центральным Манхэттенским банком». Это было очень давно, вспоминала она, подкрашивая губы. Ее отец умер, банк стал государственной компанией, но по крайней мере Джейк был его президентом, и это налагало на нее определенные обязательства, поскольку она его сестра.

Пэтти сидела за туалетным столиком, глядя на свое отражение в зеркале. Перед ней была бледная, с вытянутым лицом и крашеными светлыми волосами женщина. Ей не нравилось то, что она видела.

«Как быстро проходит жизнь! – устало подумала она. – Куда ушли те веселые дни?..» Ей надоели нескончаемые светские рауты, покупки новой одежды на каждый сезон, регулярные путешествия на фешенебельные курорты, ленчи в женском обществе и партии в бридж по вечерам. Ей надоело видеть одни и те же лица, поглощать еду от одних и тех же фирм, обслуживающих банкеты, и любоваться одними и теми же цветами, украшающими помещение, куда бы она ни приходила.

Пэтти рассеянно протянула руку к голубой коробочке из эмали для сигарет, размышляя, как бы избежать вечером званого обеда. Она еще раз взглянула на себя в зеркало, закуривая сигарету. Кожа вокруг ее губ сморщилась, глаза запали. С горьким, паническим чувством Пэтти вдруг ощутила, что тоже является смертной. Да еще этот кашель… Он все чаще одолевал ее. Она знала, что курит слишком много, но сигареты доставляли ей огромное удовольствие и утешение. Она не представляла жизнь без них, с раннего утра до позднего вечера наслаждаясь каждой затяжкой. Ее мало волновало, что, остерегая ее и подобных ей, говорили люди. Курение было единственной радостью в ее жизни, и она не собиралась отказываться от него.

Сунув стройные ноги в черных чулках в модные туфли на высоких каблуках, она пошла в столовую и застала там Сэма, уже сидевшего за завтраком и читавшего «Нью-Йорк тайме».

Пэтти налила себе крепкого черного кофе и приняла две таблетки аспирина. В пепельнице рядом с чашкой уже дымилась сигарета.

Сэм взглянул на жену:

– Тяжело с похмелья?

Она посмотрела на него сердито.

– Я много не пью! – резко сказала Пэтти. – Просто у меня болит голова. Думаю, сегодня я пропущу ленч.

Сэм неопределенно покивал. Это был полный, небольшого роста мужчина, с веселым круглым лицом и густыми седыми волосами. Сэм славился общительностью, и казалось, ничто не могло вывести его из себя – качество, которое порой доводило Пэтти до бешенства.

– Я поеду в Хартфорд посмотреть на старинное поместье, которое только теперь стало доступным, но к вечеру вернусь, – сказал он, складывая газету. – У нас что-нибудь запланировано на сегодня?

Пэтти пожала плечами:

– Званый обед… но я хочу отказаться от него. Я совершенно разбита.

– Почему? – мягко спросил Сэм. – Мы ведь вернулись вчера не слишком поздно.

Пэтти глубоко затянулась сигаретой.

– Мне все равно, когда мы вернулись, я плохо себя чувствую, вот и все, – сказала она и так закашлялась, что казалось, будто ее легкие разрываются на части.

– Скверный кашель, – заметил Сэм, поднимаясь из-за стола. – Тебе не следует так много курить, Пэтти.

– И это говоришь мне ты! – прошипела Пэтти. Глаза ее заволокло слезами. – Я ни разу не видела тебя без толстой сигары… – Ее слова заглушили кашель и хрип.

– Но я не вдыхаю дым. Никогда!

– Ну и молодец!

К полудню Пэтти почувствовала себя получше и налила себе мартини. И тут вдруг раздался звонок в дверь. Минуту спустя она услышала голос Мэделин в холле. Пэтти вышла поприветствовать ее.

– Ты, как твой отец, всегда являешься неожиданно! – саркастически заметила она. – Ну, раз уж ты здесь, то полагаю, останешься на ленч.

– Привет, тетя Пэтти. – Ничуть не смутившись, Мэделин поцеловала ее в бледную щеку. – Ты выглядишь так свежо и нарядно! Может быть, я пришла не вовремя? Ты куда-то уходишь?

– Я бы не стала приглашать тебя остаться на ленч, если бы куда-то уходила. – Пэтти говорила доброжелательно. – Что ты будешь пить?

Мэделин взглянула на бар:

– Я предпочла бы перье.

– Ха! Просто воду! Что еще? Ладно, сядем, и ты расскажешь мне, чем занимаешься и как поживает твой благоверный муженек. – Пэтти закурила сигарету и присела на край стула так, будто была готова снова вскочить в любой момент. – Мне кажется, ты похудела, – заметила она сурово.

– Мы можем поговорить серьезно? – нетерпеливо сказала Мэделин, когда дворецкий вышел из комнаты.

– Мне кажется, что ты пришла сюда не для того, чтобы обсуждать уровень цен на бирже. В чем дело, Мэделин?

Мэделин минуту колебалась, не зная, с чего начать. И наконец решилась:

– Полагаю, отец рассказал тебе о моем путешествии в Англию?

Пэтти кивнула.

– Я узнала, что твой дед умер, как только ты туда приехала. Очень тебе не повезло, должна сказать.

На этот раз Мэделин даже не улыбнулась на замечание тетушки.

– Дело в том, тетя Пэтти, что возникла проблема с завещанием деда. Адвокат не может найти свидетельство о смерти моей матери, и мне кажется это очень странным. Отец почему-то не хочет сообщить мне место и время ее захоронения.

Пэтти напряженно думала, что ответить. Она могла бы, конечно, сказать, что была в Нью-Йорке, когда все это произошло, и ей мало известны подробности. Но она понимала, что это явно не устроило бы Мэделин и не решило проблемы.

– Несомненно, – сказала Пэтти рассудительно, – если кто-то умер столько лет назад, то это еще не означает, что невозможно найти свидетельство о смерти данного человека.

– Я не знаю, что и думать, – сказала Мэделин, беспомощно разведя руками. Она посмотрела на тетю широко раскрытыми и блестевшими от невыплаканных слез глазами. – Почему меня держат в неведении, тетя Пэтти? Утром, когда я работала в студии, мне в голову пришла ужасная мысль, и ты должна сказать, права ли я. Я не выдержу больше этих недомолвок.

Пэтти напряглась. Неужели Мэделин догадалась? Нет, это невозможно! Судя по тому, что сказал Джейк, у нее весьма смутное представление о том, что произошло, и этого было явно недостаточно, чтобы делать какие-то выводы.

– Ты должна помнить, что во время тех тягостных событий я находилась здесь, в Нью-Йорке, и жила своей жизнью! – резко сказала Пэтти. – Я не знаю, чем помочь тебе. – Она загасила наполовину выкуренную сигарету и тут же закурила другую.

– Если нет свидетельства, – медленно произнесла Мэделин, – и смерть моей матери окутана такой тайной, напрашивается только один вывод, что… – она говорила, с трудом подбирая нужные слова, – возможно, о ее смерти нигде и никогда не сообщалось, – заключила она.

Пэтти пристально смотрела на нее, сочувствуя той внутренней борьбе, которую Мэделин старалась изо всех сил сдерживать.

– Никогда не сообщалось? – повторила Пэтти. – Что ты этим хочешь сказать?

– Я хочу сказать, что если ее смерть держится в секрете и мой отец отказывается говорить об этом… Значит, она была убита? Тетя Пэтти? Моя мать была убита? Это отец убил ее?

На столе Джесики зазвонил телефон. Это был Кеннет Вулфсон, главный менеджер отеля «Ройал-Вестминстер».

– Я приглашаю всех начальников отделов. Необходимо срочно собраться сегодня утром. Будь в моем офисе в девять тридцать.

– Хорошо, – пообещала она, удивляясь, что могло случиться.

Короткие совещания проводились в офисе главного менеджера каждое утро, чтобы обсудить вопросы, связанные с программой дня: такие, например, как организация банкета с присутствием члена королевской семьи, когда надо усилить охрану; или прибытие очень важной персоны, которой требовалось дополнительное внимание; или такие бытовые проблемы, как выход из строя котла, который необходимо отремонтировать. Но это всегда занимало минут десять. Менеджеры отделов собирались только раз в неделю, чтобы обсудить наиболее важные вопросы, но это собрание было вчера.

Джесика недоуменно пожала плечами и, встав из-за стола, направилась в офис Дика.

– Не знаешь, что случилось? Зачем нас собирает шеф? – спросила она.

Дик поморщился:

– До меня дошел неприятный слух, возможно, причина именно в этом.

– Что за слух?

– Я слышал, что профсоюзы угрожают поднять обслуживающий персонал отеля на забастовку, если мы не удовлетворим в течение двадцати четырех часов их требования об оплате сверхурочной работы. Время истекает завтра, и, возможно, нам самим придется работать в баре и даже готовить на кухне. Можешь представить себе Кеннета Вулфсона и Денниса Пауэлла, ползающих на коленях и натирающих полы! – Он засмеялся. Деннис Пауэлл был помощником главного менеджера.

Джесика была ошарашена.

– Ты шутишь!

– Если бы это была шутка! Но это правда, Джесика! Я был на кухне рано утром. Там почти все бросили работу и пишут плакаты типа: «Мы не рабы, а начальство эксплуатирует нас».

Джесика расстроилась.

– Мой Бог, неужели они обратятся за сочувствием к публике в вестибюле? Это будет очень плохой рекламой для отеля.

– Насколько мне известно, они планируют пройти маршем по главному холлу и выйти на улицу перед входом в отель, – ответил Дик.

Джесика схватилась за голову.

– О, Дик, это очень серьезно! Я представляю всех этих горничных – португалок и филиппинок, а также официантов – французов и немцев, выкрикивающих свои требования. А итальянцы – их очень легко спровоцировать. Они тут же закатят истерику. Теперь понятно, почему Кеннет Вулфсон собирает нас. Ты думаешь, мы действительно оказались перед угрозой серьезной забастовки?

– Надеюсь, что нет, однако положение очень шаткое.

– Если бы наш отель был поменьше, мы могли бы уволить забастовщиков и нанять таких, кто не входит в профсоюз.

Дик согласился:

– Кажется, они не понимают, что в гостиничном бизнесе нет такого понятия, как служба от сих и до сих. Если требуется выполнить какую-то работу, необходимо задержаться и завершить ее.

– Мне это хорошо известно! Однако начальство не должно идти на поводу у персонала. Если подобное случится, все отели корпорации «Голдинг груп», от Бахрейна до Турции, окажутся под угрозой забастовки персонала, требующего повышения оплаты сверхурочной работы.

– Именно это и грозит, – ответил Дик, удрученно покачивая головой.

В девять тридцать весь руководящий персонал собрался в офисе Кеннета Вулфсона. Атмосфера была напряженной. Джесика, севшая рядом с менеджером банкетных залов Майком Лайлом, вопросительно приподняла брови.

– Есть какие-нибудь новости? – прошептала она, в то время как Кеннет Вулфсон перебирал бумаги на своем столе и покашливал, готовясь к сообщению.

– Нет, – прошептал Майк, – за исключением того, что в полдень назначена встреча с представителями профсоюза.

– Может быть, вопрос будет решен? – с надеждой сказала Джесика.

– Очень в этом сомневаюсь, – сухо ответил Майк. – На этот раз они серьезно взялись за дело.

Вулфсон был лаконичен и сразу перешел к сути:

– У нас серьезная проблема. Персонал гостиницы грозит начать забастовку завтра в полдень, если мы не удовлетворим их требования. Сегодня они резко снизили темп работы, и вам необходимо сделать все, чтобы поддержать обычный порядок в гостинице.

Все согласно закивали. Кеннет продолжил:

– Если мы не сможем прийти к соглашению с профсоюзами, вы должны быть готовы взять на себя дополнительные обязанности. Надо составить расписание и договориться, кто будет обслуживать номера, кому принимать гостей и их багаж, необходимо укомплектовать людьми кухни и бары. Мы должны иметь план на случай предстоящей забастовки, и я надеюсь, что каждый из вас, вернувшись в свой офис, продумает конкретные мероприятия в отделе.

Начальники поднялись с мрачными лицами, с шумом двигая стулья и переговариваясь. Все они душой болели за интересы отеля, иначе, вероятно, не занимали бы свои посты. Их первостепенная задача – обеспечивать обслуживание гостей на высшем уровне, начиная от свежих цветов в вазах и кончая свежими простынями на постелях. Что бы ни случилось, комфорт гостей превыше всего – таково было золотое правило отеля.

Джесика сразу направилась к столу регистрации в вестибюле, чтобы посмотреть, не нагрянет ли в отель в ближайшие сутки какая-нибудь очень важная персона. При необходимости она могла бы отправить гостя в другой отель, если в «Ройал-Вестминстере» клиенту не смогут обеспечить должного обслуживания. Анна Батлер из отдела связи с общественностью устремилась туда же. В ее задачу входило не допустить, чтобы эта история с забастовкой попала в газеты, и она была ужасно сердита.

– Чего ты хочешь? – раздраженно спросила она Джесику, когда та присоединилась к ней у стола регистрации.

– Хочу посмотреть, не прибывает ли к нам кто-нибудь из очень важных персон, – ответила Джесика. – Вряд ли они будут довольны, если обнаружат, что у нас самообслуживание.

Анна не улыбнулась. Она посмотрела на Джесику, как на игривую школьницу. Затем высокомерно сказала:

– Зачем сразу обеим обращаться в отдел регистрации? У меня список знаменитостей, который надо сверить. Завтра прибывает из Нью-Йорка на пару дней президент телерадиовещательной компании Си-би-эс, а послезавтра – какой-то актер из Калифорнии.

В этот момент к ним быстро подошел Деннис Пауэлл.

– Так вот ты где, Джесика, – сказал он улыбаясь, несмотря на ситуацию. Деннис проработал в корпорации «Голдинг груп» двадцать пять лет, большую часть из которых провел в отелях на Среднем Востоке. В «Ройал-Вестминстере» он служил последние восемь лет и прославился своим обаянием, с каким он общался и со служанками, и со знаменитостями.

– Доброе утро, мистер Пауэлл. Чем могу служить? – спросила Джесика, в то время как Анна стояла рядом, ничего не говоря и лишь беспокойно поглядывая на них.

– Есть кое-что, Джесика, – мягко сказал он. Она очень нравилась ему, и они поддерживали товарищеские отношения. – В четверг к нам прибывает дней на десять Бернард Шеллер.

– Это актер, о котором я тебе говорила, – не выдержала Анна, вмешавшись в их разговор.

Деннис Пауэлл повернулся и грустно посмотрел на нее, как бы сочувствуя ее желанию показать свою осведомленность.

– Он не актер, – сказал Деннис, – а известный композитор и дирижер. Шеллер приезжает из Штатов, чтобы дать концерт в «Альберт-Холле», – добавил он мягко.

Анна покраснела и пожала плечами, а Джесика с восторгом воскликнула:

– О, это фантастика! У меня есть все его записи. Думаю, его можно отправить в отель «Дорчестер» или «Гросвенор-Хаус», если у нас произойдет самое худшее.

Пауэлл посмотрел на нее с благодарностью:

– Ему надо уделить особое внимание, потому что он очень важный клиент. Он всегда останавливается только в пятизвездочных отелях, и мы не хотим его разочаровывать. Шеллер очень капризный гость, Джесика, и я хочу, чтобы ты присматривала за ним все время, пока он находится здесь. Он любит принимать гостей главным образом в своем номере, так что позаботься, чтобы у него было все, что пожелает.

– Хорошо, – пообещала Джесика. – Мне будет очень приятно… Я восхищаюсь его музыкой почти всю свою жизнь.

Деннис улыбнулся.

– Я бы не стал говорить ему об этом, – пошутил он. – Это напомнит о его возрасте!

– И не спрашивай, входят ли его произведения в первую двадцатку наиболее популярных записей, потому что он не пишет такого сорта музыку! – добавила Анна со стервозным смехом. Ее раздражало, что именно Джесике поручили присматривать за самым важным гостем отеля, хотя она была ответственной за связь с общественностью.

– Я позабочусь, чтобы у него было все необходимое, – сказала Джесика, игнорируя замечание Анны, – и сейчас же проверю готовность наших служб. – Она подошла к компьютеру и набрала на клавиатуре имя: «Бернард Шеллер». Пауза заняла пару секунд, затем на экране высветилось: «Прибывает в аэропорт Хитроу в 7:45, в среду 17 июня. Необходимо подать „роллс-ройс“. Ожидаемое время прибытия: 8:30». Затем следовали такие подробности, как номер его американской экспресс-карты и домашний адрес на Сардинии.

Джесика надеялась, что забастовка не состоится и он сможет остаться в их отеле. Она встречала многих так называемых очень важных персон, но такого талантливого и знаменитого, как Шеллер…

Тишина в комнате стала почти осязаемой, и Мэделин подумала, что Пэтти могла слышать стук ее сердца.

– Так именно это случилось? – спросила она прерывистым от страха голосом.

Теперь, когда Мэделин была близка к разгадке тайны, ей вдруг захотелось послушаться совета отца и выбросить все это из головы. Что хорошего в том, что она узнает правду? Это не вернет назад ее мать. Это не искупит и ее собственных страданий от одиночества в детстве, хотя тетя Пэгги была очень привязана к ней. Это не даст ей успокоения, а лишь усилит чувство потери, которое она всегда испытывала. И хуже всего то, что правда может открыть такое об ее отце, чего она не хотела бы знать.

Пэтти Зифрен разразилась мучительным кашлем, задохнувшись сигаретным дымом.

– Бог с тобой, детка! – невнятно проговорила она. – Твоя мать вовсе не была убита! – Пэтти была глубоко шокирована. Это Джейк во всем виноват. Если бы он владел ситуацией, у Мэделин никогда не возникли бы такие фантазии. – Почему ты решила, что твою мать убили? – спросила она, когда справилась с кашлем. – Я никогда в жизни не слышала ничего более нелепого!.. Да еще предположить, что это мог сделать Джейк! В самом деле, Мэделин, тебе пора избавиться от этой чепухи. Твой глупый старый дед забил тебе голову всякой ерундой. Джейк неспособен обидеть и мухи, и ты знаешь это!

– Конечно, нелепо думать, что папа мог совершить такое, – согласилась Мэделин, – но произошло какое-то злодеяние, в этом-то я совершенно уверена. Нечто такое ужасное, что отец даже не хочет говорить об этом. Это сводит меня с ума, заставляет все время думать… Я в полном неведении. А теперь еще оказалось, что невозможно найти свидетельство о ее смерти.

Пэтти, стараясь успокоить Мэделин и в то же время не желая лично рассказывать ей всю правду, повелительно приказала:

– Ради Бога, возьми себя в руки! Ты становишься просто одержимой!

– Извини, – сокрушенно сказала Мэделин. – Я давно уже свыклась с отсутствием матери, но после моего путешествия в Англию… – Голос ее дрогнул, и Пэтти почувствовала глубокое сострадание к ней.

Мэделин оберегали всю ее жизнь от страшной правды, и теперь она оказалась в ситуации, когда ей было наполовину что-то известно, а остальное дополнялось всякого рода измышлениями. Девочке давно надо было рассказать об ужасных фактах, но это должен сделать только Джейк.

– Послушай меня, – сердито сказала Пэтти, как будто ее племянница снова была маленькой девочкой. – Я не сомневаюсь, что твое путешествие в Англию расстроило тебя, но не стоит из этого устраивать драму. Будет ли найдено свидетельство о смерти Камиллы или нет, это не так уж важно. Ты все равно унаследуешь поместье деда и, полагаю, продашь его. Вот и все. Конец истории.

Мэделин молчала, зажав в руке стакан с водой. Ее длинные черные ресницы роняли тень на бледные щеки.

– Я точно знаю, что происходит с тобой! – вдруг резко сказала Пэтти. Мэделин посмотрела на нее.

Пэтти сидела очень прямо, закуривая очередную сигарету.

– Все это дело, – начала она, – внезапно заставило тебя осознать, что ты лишена матери. Ребенком ты никогда не спрашивала о ней. Ты была вполне счастлива с отцом и со своими игрушками и все время проводила со мной. Ты принимала ситуацию такой, как она есть. Но по некоторой причине теперь ты не хочешь мириться с таким положением вещей. Как ни печально, но рано или поздно ты должна была прийти к этому. Вся эта суета с твоим дедом, возможно, впервые в жизни заставила тебя осознать, что ты потеряла.

Мэделин медленно кивнула, признавая мудрость и правдивость слов Пэтти.

Тетя пристально посмотрела на нее:

– Теперь позволь сказать тебе еще кое-что. Ты не единственная на свете, кто лишен матери, и хватит чувствовать себя обездоленной. У тебя есть отец, который очень любит свою дочь, и замечательный муж, ну и, наконец, у тебя есть я. – Взгляд ее стал таким нежным, несмотря на резкость тона.

На глазах Мэделин выступили слезы.

– Да, я понимаю и очень благодарна всем, особенно тебе, за то, что ты сделала для меня, когда я была маленькой. – Она глубоко вздохнула. – Возможно, отец был прав, когда говорил, что мне не следует ездить в Англию. Теперь я чувствую себя выбитой из колеи и еще более озадаченной, чем раньше, когда меня одолевало прежде всего любопытство.

Пэтти фыркнула:

– Знаешь, говорят: «Любопытство погубило кошку». А сейчас, сделай милость, поставь на стол этот несчастный стакан с водой и налей себе что-нибудь покрепче! Через несколько минут будет готов ленч, так что можешь и мне налить еще мартини. Затем я хочу посоветоваться с тобой насчет спальни. Я собираюсь по-новому оформить ее. Кажется, в этом году моден желтый китайский шелк… Но, как ты думаешь, подойдет ли он к цвету моего лица? – Она тонко отвлекла Мэделин и с удовольствием заметила, что щеки племянницы слегка порозовели.

Позже, днем, она поговорит с Джейком и скажет, что так дальше продолжаться не может. Надо рассказать Мэделин кое-что, пусть даже это будет хотя бы часть правды.

Атмосфера в отеле была напряженной, и Джесика чувствовала что-то вроде приближения грозы. В вестибюле и на кухнях люди работали в замедленном темпе и дерзили, когда их подгоняли. На верхних этажах постели в номерах оставались неубранными, а в комнате обслуживания персонала для того, чтобы сварить кофе, требовался целый час. Поспешив назад в свой офис, Джесика увидела в коридоре уборщиков и электриков, сгрудившихся в группы и что-то обсуждавших. Некоторые из них озлобленно смотрели на нее, когда она проходила мимо, но Джесика постаралась не обращать на них внимания, хотя сделать это было довольно трудно.

Из всего персонала отеля она особенно сочувствовала этим служащим. Им приходилось работать в любое время суток, порой демонтируя установки и убирая бальный зал в три часа утра, чтобы потом вновь поставить столы и стулья для завтрака новых гостей, приехавших на какую-нибудь конференцию или выставку. Надо было откатить тяжелые диваны, рояли и подмостки, направить под другим углом прожектора, установить и проверить микрофоны. Иногда эти люди работали по сорок восемь часов с перерывом в три-четыре часа, пока длилось то или иное мероприятие. При этом они не могли уйти домой и вынуждены были слоняться в ожидании, не зная, куда приткнуться.

Джесика скрестила пальцы, думая о Кеннете Вулфсоне, который в это время вел переговоры с представителем профсоюза. До завтрашнего дня необходимо было прийти к соглашению, иначе всем начальникам придется самим трудиться изо всех сил, независимо от того, какой квалификации будет требовать эта работа. Главное – обеспечить нормальное функционирование отеля. Забастовка – это бедствие, которое обойдется отелю потерей многих тысяч долларов.

Это повредит и репутации «Ройал-Вестминстера». Наивная Анна из отдела связей с общественностью даже намеревалась прервать на время общение с прессой, хотя журналисты будут первыми, кто разнесет плохие вести по свету. «Нет, отель не должен закрыться даже на несколько дней!» – понимала Джесика, Триста восемьдесят человек из обслуживающего персонала могут бастовать, но люди из управления обязаны любым способом обеспечить нормальную работу отеля.

Спустя два часа Дик заглянул в дверь ее офиса с ликующей улыбкой на лице:

– Я только что слышал – договорились! Забастовки не будет!

Джесика подскочила на месте, взмахнув руками и зазвенев браслетами:

– Потрясающе! Как же это удалось?

– Руководство предложило увеличить на двенадцать процентов оплату за сверхурочную работу, и профсоюз согласился.

– Слава Богу! Теперь я могу нормально принять Бернарда Шеллера, а то мы собирались отправить его в другой отель, если бы случилось худшее.

– Кто такой Бернард?

– Бернард Шеллер? О, Дик, неужели ты не слышал о нем? – Джесика была почти шокирована. – Разве ты не видел фильмы «Под покровом тени» или «Кольцо света»? Он написал музыку для них и для множества других фильмов.

Дик пожал плечами:

– Никогда не слышал о нем, правда, я не большой любитель музыки. Так, значит, он остановится у нас?

Джесика слегка заерзала от волнения:

– Он прилетит из Бостона и даст концерт в «Альберт-Холле». Мистер Пауэлл просил меня присмотреть за ним и позаботиться, чтобы у него было все, что он пожелает.

– Ах вот как? – Дик двусмысленно усмехнулся.

– Не будь таким глупым! Ему, наверное, перевалило за сто. – Она хихикнула. – Он сочиняет музыку и дирижирует уже много лет.

– На твоем месте я бы надел две пары колготок для встречи с ним. Я многое слышал об этих композиторах.

– Какой ты противный, Дик! – взвизгнула Джесика. Она схватила чистый лист бумаги со стола, скомкала его и запустила в Дика. Тот громко рассмеялся, уклонившись. Они развеселились, как дети, и продолжали смеяться, когда дверь открылась и в офис вошла Анна, недовольно поджав губы.

– Я пришла сообщить, что забастовка официально отменяется, – сказала она тоном школьной учительницы.

Джесика и Дик постарались подавить смех.

– М… мы знаем, – сказала Джесика.

Анна подалась немного вперед и раздраженно произнесла:

– В таком случае каждый из нас должен заняться непосредственно своей работой, не так ли?

– О да, совершенно верно, – согласился Дик, изобразив искреннее раскаяние. – Теперь я, слава Богу, уже не должен заниматься мытьем посуды на кухне и, пожалуй, вернусь к своим прямым обязанностям.

– А она, – прошептала Джесика, когда Анна удалилась, – явно запаниковала перед надвигающимися неприятностями.

– Однако Большой белый вождь, должно быть, очень высокого мнения о ней, – заметил Дик. – Я слышал, ей хотят повысить зарплату… и, кроме того, дать надбавку на одежду.

Джесика улыбнулась:

– В самом деле? Интересно, на что она потратит ее? Два дня спустя Джесика спустилась в вестибюль к восьми двадцати, чтобы встретить Бернарда Шеллера. В элегантном темно-синем костюме, в синих туфлях на высоком каблуке, она особенно позаботилась о своей косметике в это утро, и ее волосы были аккуратно уложены в пучок на затылке и закреплены.

Она села за столик под зелеными растениями, чтобы было удобнее наблюдать за входом. Ей ужасно захотелось выпить чашечку крепкого кофе. Обычно в это время она пила кофе с рогаликами в своем офисе, но сегодня вынуждена была поджидать важного гостя. Беспокойно постукивая носком туфли, она не сводила глаз с вращающихся стеклянных дверей, так чтобы при появлении автомобиля немедленно известить отдел регистрации о прибытии знаменитого композитора.

В этот час в вестибюле было тихо и пусто, белый мраморный пол блестел, как ледяной каток, и лишь букет свежих цветов на столе выделялся своими красками среди элегантной отделки в серых тонах. Через час здесь будет совсем иная картина. С прибытием гостей появятся горы багажа, зазвучит иностранная речь. В отделе регистрации зазвонят телефоны, и обслуживающий персонал начнет бегать туда-сюда.

Наконец к главному входу плавно подкатил серебристый «роллс-ройс», и шофер в серой униформе выскочил, чтобы открыть дверцу автомобиля.

Джесика увидела Бернарда Шеллера, выходившего из машины, и поспешила ему навстречу через вращающиеся стеклянные двери. Шеллер сразу произвел на нее огромное впечатление. Высокий, широкоплечий мужчина, обладающий необычайно притягательной силой и властностью, он вселил в нее чувство некоторой неуверенности, когда она вышла вперед, чтобы поприветствовать его. Шеллер выглядел гораздо моложе, чем на фотографиях, с тонким ястребиным лицом и гривой густых волос, с сединой на висках. Больше всего Джесику поразили его глаза. Глубоко посаженные, они были невероятно темного синего цвета, как сумеречное небо.

Выйдя вперед, она протянула ему руку.

– Доброе утро, мистер Шеллер. Я Джесика Маккен, менеджер отдела развития. Добро пожаловать в «Ройал-Вест-минстер»!.. – Это было ее обычное приветствие, которое Джесика произносила не задумываясь, но в это утро она почти не сознавала, что говорит. Казалось, Бернард Шеллер понял, в каком она состоянии.

– Доброе утро, – вежливо ответил он.

Носильщики бросились к автомобилю за багажом, а дежурный в отделе регистрации настороженно ждал с любезной улыбкой.

– Что предложить вам выпить, мистер Шеллер, пока вас будут оформлять? – спросила Джесика, подведя его к столу регистрации. – Кофе, чай? – Она старалась обращаться с ним очень деликатно, протянув его американский паспорт и получив для заполнения бланк.

– Я бы предпочел чай из трав.

Джесика сделала знак находящемуся поблизости официанту, усадила Бернарда за ближайший столик, так чтобы ему было удобно писать, и сказала носильщику, чтобы тот осторожно, без суеты, отнес его багаж в номер «Роксброшир», где уже приготовили шампанское, вазу с экзотическими фруктами и большую коробку шоколадных конфет с ликером – все это лично от Кеннета Вулфсона. С Бернардом Шеллером должны были обходиться как с очень важной персоной на протяжении всего его пребывания в отеле, и Джесика не сомневалась, что все так и будет.

Мэделин и Карл прибыли в Хайвиндс, расположенный в заливе Ойстер-Бей на острове Лонг-Айленд, в пятницу поздно вечером. Белый дощатый домик с верандой и деревянными мостками, спускающимися прямо к пляжу, принадлежал семье Ширманов многие годы, и здесь Мэделин проводила уик-энды и каникулы, когда была ребенком. Порядок в доме поддерживала постоянно живущая здесь экономка, которой помогал садовник, так что в любое время Джейк, Карл и Мэделин могли сообщить им о предстоящем приезде. Их встречали в полной готовности.

Как только они прибыли, Мэделин вышла на веранду, с которой открывался прекрасный вид на тихий, мирный залив. Казалось, его воды были неподвижны. Ей нравился этот вид – всегда один и тот же и всегда необычайно притягательный. Карл тоже вышел и, держа руки в карманах своих льняных бежевых брюк, принял небрежную позу.

– Хочешь чего-нибудь выпить? – спросил он. Мэделин с улыбкой повернулась к нему. Она мечтала об этом уик-энде. И решила здесь ни единым словом не упоминать о своей матери, о Милтон-Мэноре и других вещах, которые терзали ее душу последнее время.

Казалось, Карл тоже был чем-то озабочен и испытывал огромное напряжение, поэтому она настроилась провести эти два драгоценных дня так, чтобы они оба могли развеяться и получить удовольствие.

– Стаканчик спиртного на ночь – это прекрасно, – тихо сказала она.

Карл взглянул на море и молча кивнул, затем отправился в дом за вином. Когда он снова вышел, Мэделин притянула его к себе на диван и взяла за руку.

– Вот это жизнь, не правда ли? – прошептала она с довольной улыбкой.

– Да. Нам следует приезжать сюда почаще, – ответил Карл, глядя на море.

Они сидели молча некоторое время, затем он медленно поднялся и потянулся.

– Я, пожалуй, пройдусь немного, – сказал он, и Мэделин показалось, что Карл испытывает некоторую неловкость и как бы извиняется за то, что не приглашает ее присоединиться к нему.

– Хорошо, милый, – мягко ответила она. – А я пока приму ванну… Когда ты вернешься, мы сразу ляжем спать. – Она взяла его ладонь и прижала к своей щеке.

– Конечно, дорогая.

– Ты найдешь дорогу? Уже стемнело, смотри не свались в море!

Карл усмехнулся:

– Не беспокойся. Я скоро вернусь.

Мэделин наблюдала, как он двинулся по дорожке, и тревога за него почему-то наполнила ее сердце. «Если с ним что-то случится…» Она отбросила эту мысль, потому что не представляла свою жизнь без Карла и его любви. Он стал неотъемлемой частью ее существования; даже своим успехом в живописи она во многом обязана его поддержке. Мэделин благодарила Бога от всей души за то, что у нее не было ни малейшего повода подозревать Карла в обмане, в то время когда флирты мужей стали нормой жизни. Она считала себя одной из счастливейших женщин на свете, потому что Карл всегда был ей верен.

Холодные, серые сумерки нависли над заливом. Карл медленно шел по кромке воды. Он снял туфли и с удовольствием ступал босыми ногами по упругому влажному песку. Легкий ветерок слегка взъерошил его волосы. Он специально ушел от Мэделин на какое-то время: тяжелые мысли терзали его, мешали быть естественным с женой. Он испытывал мучительное раскаяние. Оно подтачивало его днем и ночью, доводя до безумия. Раскаяние… раскаяние. Он в ярости пнул ногой камень, ощутив физическую боль, которой почти обрадовался: это была боль другого рода. Как он мог позволить Кимберли соблазнить его? Это было невероятно, выше его понимания. Он облизнул губы и вдохнул соленый воздух – соленый, как слезы, подступившие к глазам.

Всего один неосторожный поступок, и он погубил свою жизнь. Эта мысль была такой невыносимой, что он остановился и повернулся к морю, устремив ничего не видящий взгляд к горизонту. Если даже Мэделин никогда ни о чем не узнает, если даже он и Кимберли безнаказанно скроются с деньгами Хэнка Пагсли, он все равно не сможет нормально жить, так как не сумеет пережить собственного падения, того, что предал и Мэделин, и Джейка, и банк. Этот поступок заставлял его ненавидеть себя, и всю оставшуюся жизнь он вынужден будет ходить по лезвию ножа, до тех пор… До каких же? Пока Кимберли не украдет достаточно много денег?

А может быть, пока Хэнк или «Центральный Манхэттенский банк» не обнаружат их мошенничество?

Он стоял, размышляя, а волны, подобно кружевам, накатывались на его лодыжки, и темнота смыкалась над ним. Ему захотелось шагнуть вперед, в море, и продолжать идти… в глубину… Он представил, как вода приближается к его голове, давит на него, затем заполняет легкие и наконец наступает забвение…

С мучительным, сдавленным стоном Карл повернулся и быстро зашагал назад в Хайвиндс.

Мэделин читала, сидя в постели, когда он вошел в дом.

– Хорошо прогулялся?

– Прекрасно! – Он старался говорить легко и спокойно. – Тебе тоже не мешало бы пройтись, лентяйка!

Мэделин засмеялась:

– Сам ты лентяй! Спорим, что обыграю тебя завтра в теннис.

– Ну, конечно!

– Карл… – Она протянула к нему руку и одарила нежным взглядом. Минуту спустя он уже был в ее объятиях, и они тесно прижались друг к другу. – Как хорошо ты пахнешь! – прошептала она, касаясь лицом его лица. – Морским ветром. – Она провела пальцами по волосам мужа, закрыв глаза, чтобы лучше чувствовать его.

– Любовь моя… – Эти слова слетали с его губ, когда он начал снимать с нее ночную рубашку. – Милая…

Наконец она обнаженной легла на покрывало. Свет падал на соблазнительные изгибы ее тела, выделяя темные впадины и светлые выпуклости. Ее груди вздымались, как два холмика, а волосы темным облаком рассыпались по подушке. Карл подумал, что никогда не видел ничего более красивого.

Мэделин прильнула к нему, отвечая на его ласки и слегка удивляясь, почему в его движениях столько порывистости, а лицо искажено болью. Впервые он слишком быстро достиг кульминации, не в силах сдержать себя, и в его поведении явно сквозило безрассудство. Мэделин не успела достичь пика страсти. Но ее возбуждение не было слишком сильным, и она решила, что в эту ночь будет делать все только ради его удовольствия. Порой такое бывало, но она никогда не обижалась и не добивалась собственной разрядки, испытывая удовлетворение уже от того, что доставляла ему блаженство.

Снова заключив Карла в свои объятия и сливаясь с его неистовым телом, она чувствовала себя такой же вечной, как сама женственность, как земля и море, ласкающее берег, как луна, роняющая серебристый свет на песок. Она чувствовала себя матерью, утешающей беспокойное дитя, оберегая его своей любовью. И в тот момент, когда Карл опять достиг наивысшего блаженства, судорожно мотая головой и погружаясь в ее горячее влажное тело, – в тот момент, когда он в забвении выкрикивал ее имя, Мэделин внезапно инстинктивно поняла: в его жизни случилось нечто ужасное…