Под сенью Дома Блэк... (СИ) - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Елена Васильевна Керасова (Начало книги) #1

Под сенью Дома Блэк

Пролог:

Есть в Лондоне место известное как площадь Гриммо. Совершенно маггловский райончик, где живут в основном лишь магглы. Но издревне здесь жили те, кого называли темнейшими из магов – Блэки.

Старейшее семейство, чистокровное и богатое, в мире волшебников столетия вызывало восхищение, зависть и... ненависть. Их называли королями Магической Британии и, в какой-то мере, они соответствовали негласному титулу. Богатые, сиятельные, влиятельные члены семьи Блэк были на вершине, и их звездные имена были тесно вплетены в историю Туманного Альбиона. Многие почитали за честь быть просто принятыми в доме Блэков, а предложения о заключении союза никогда и ни кем не отвергались.

Так было долгие века...

Но настал день, когда звезда Блэков пала с небосклона...

И Дом Блэков на площади Гриммо опустел.

Долгие года Дом был погружен в темноту, и лишь тени когда-то живых людей обитали в рамах старых картин. Их голоса неясным гулом раздавались в тишине. Их вздохи и неясное бормотание во тьме коридоров были наполнены тоской и безнадежностью. Паутина, что медленно сплеталась в углах умирающего Дома, заплетающая картины и портреты ажурным покрывалом, медленно и неумолимо захватывала в свой липкий плен комнату за комнатой. Пауков, хозяев паутины, нисколько не тревожили вздохи мертвецов. Дом Блэков отныне был их вотчиной.

Но было место, куда паукам хода не было.

Погруженный во мрак коридор на первом этаже оставался вне досягаемости отвратительных захватчиков. И сколько бы атак не было предпринято, все они были бесславно проиграны. Пауки оказались слабее старого, иссохшего существа, что истово охранял последнее, что оставалось ценным в его жизни.

Портрет.

Портрет последней хозяйки Дома, что отчаянно боролась за благоденствие своей Семьи, но потерпела сокрушительное поражение. Все, за что она боролась, было уничтожено и втоптано в грязь. Казалось, не осталось ничего, что удерживало бы ее в этом склепе. Ничего столь ценного, чтобы терпеть посмертие, будучи заключенной на покрытом краской холсте. И все же она была здесь. Она ждала. Каждый день и час. Ждала последнего Блэка. Ждала сына с той истовостью, какая присуще только матери. Ей виделось, как откроется дверь, и в тьму коридора вступит он. Ее сын. Который вновь вдохнет жизнь в Дом и в Кровь Рода, который прогонит тьму Теней Смерти.

Ей грезились звонкие голоса детей....

Эти видения давали ей силы не уйти за Грань. Летели года, а она все ждала. Ждала вместе со своим верным слугой.

И однажды дверь открылась.

И во тьму коридора вступил тот, в чьих жилах текла ее кровь.

Только это был не тот сын...

Глава 1

Все вокруг нагоняло глухую тоску. Гермиона с горечью соглашалась с мнением хозяина дома – это склеп. Самый настоящий склеп. Сырой, затхлый, пыльный, мрачный, по углам которого угрожающе белела паутина. Гермиону всю передергивало при одном только взгляде на паутину. Иногда, казалось, она подрагивала и что-то темное, размером с кулак девушки, быстро перебегало по внутренней стороне паутины. Не приходилось сомневаться, кому принадлежали эти темные пятна.

Пауки.

Огромные, с длинными волосатыми лапами и отвратительными жвалами.

Гермиона не боялась пауков, но постоянно думала о том, как избавиться от них. Очень сомнительно, что соседство с пауками безобидно. Они вполне могут быть ядовиты. Да и проснуться однажды оттого, что по тебе ползет нечто, мало приятного. Если бы Гермионе дали карт-бланш, то, прежде всего, она решила бы эту проблему. Методично обошла бы каждую комнату, предварительно запечатывая, чтобы бы мерзкие твари не сбежали. Убрала бы всю паутину, а ее хозяев закрыла бы в огромной стеклянной банке. Пауков вполне можно было подарить профессору Снейпу. Существует множество зелий, где используются паучьи ингредиенты. Глаза, яд, щетинки с лап, железы, кровь, в конце концов. Уж профессор Снейп не стал бы возражать, получив такой презент.

К сожалению, у Гермионы не было карт-бланша, а потому пришлось мириться с паучьим соседством. У нее не было права распоряжаться в доме на Гриммо. Она здесь не более чем гостья. Все, что она могла, это защитить свои вещи и комнату, в которой она с Джинн спала, чарами от их проникновения. Заклятья девушка обновляла утром и вечером, перед сном, вот уже месяц. Долгий месяц летних каникул...

А ведь у Гермионы были планы на это лето...

Посетить Болгарию, например. Виктор Крамм, знаменитый ловец из болгарской сборной, настойчиво приглашал ее. Гермионе нравился Крамм – сильный, уверенный, вежливый и предупредительный... просто очень милый. Но была одна вещь, которая ясно давала понять – Виктор не герой ее романа. Он так и не поверил, что она магглорожденая. Нет, в Болгарию она бы не поехала...

Она бы провела лето дома, с родителями. Мама по выходным пекла бы яблочный пирог, балуя ее, а отец отбирал книги и по утрам вытаскивал на велосипедную прогулку по парку. Он был за здоровый образ жизни, а активное чтение не вписывалось в его доктрину о здоровье тела.

– Все хорошо в малых дозах, – любил занудно повторять он.

Мама всегда была на его стороне.

Гермиона скучала по ним. Ей хотелось домой, но, к сожалению, это было невозможно. Совсем недавно возродился Тот – Кого – Нельзя – Называть. Тот, кто ненавидел всех магглорожденных и желал их уничтожить. У него было много последователей, которые могли порадовать своего господина убийством подруги Гарри Поттера. Или убийством ее родителей. Профессор Дамблдор так и сказал, что Гермионе опасно возвращаться домой. Вместо этого ее отправили на площадь Гриммо, где в доме Сириуса Блэка, расположился штаб Ордена Феникса.

– Тут ты будешь в безопасности, – мягко сказал Альбус Дамблдор. – Не беспокойся о родителях. Я с ними поговорил. На их дом установлена защита. Твоим родителям я дал амулеты-порталы, которые реагируют на малейшие чары поблизости и мгновенно переносят в безопасное место. С ними все будет хорошо.

Но почему-то Гермионе не очень верилось в слова директора. Может быть, дело было в том, что говоря о ее безопасности, он ни разу не вспомнил о других магглорожденных. Разве Пожиратели Смерти не будут пытаться убить кого-то из них? Девушка задала этот вопрос Дамблдору, но тот лишь ласково улыбнулся и сказал, что подумает, как обезопасить своих студентов. Вот и все...

Так Гермиона оказалась здесь, на площади Гриммо, в старом особняке дома Блэк. Где по углам белела паутина, где везде и на всем лежал слой пыли, а в портьерах и гобеленах кишели магические паразиты. Старый паркет под ногами местами противно скрипел, ступени лестницы протяжно стонали, а над площадкой лестницы, на втором этаже, висели страшные иссохшие головы домовых эльфов...

Никто, в здравом уме, не захотел бы здесь жить.

С действительностью Гермиону примиряло то, что не только она вынуждена здесь жить. Джинни, близнецы Уизли, Рон, его мама – почти постоянно были здесь. Почти – потому что их дом, Нора, тоже требовал внимания, и миссис Уизли постоянно разрывалась между домом на Гриммо и Норой. А вместе с ней мигрировало и ее семейство. Что немного нервировало.

Когда семейство Уизли было на Гриммо все вокруг стояло верх дном. Хозяину дома, Сириусу, это не очень нравилось, и Гермиона понимала, почему. Молли переживала за то, как они здесь живут и чем питаются. Из кухни выгонялся старый домовой эльф, которого Гермионе было откровенно жаль, и миссис Уизли полдня готовила всякие вкусности. Им же, вместе с хозяином дома, давалось очередное задание по уборке дома. Мальчишки филонили, Сириус злился и раздражался по пустякам, а Джинни и Гермиона были крайними. Джинн не вдохновляла уборка в чужом доме, Гермиону, в принципе, тоже. Но уборка была необходима. Вот только убираться следовало несколько иначе, как это делали они под чутким руководством Молли.

Перво-наперво, следовало избавиться от пауков в доме.

Благодаря им, все труды были бессмысленны. Стоило навести порядок в одной комнате, как на следующий день в ней вновь по углам белела островками паутина. А через несколько дней все в комнате приобретало прежний вид, так что уборку требовалось повторять и повторять.

А Молли ругалась, что они плохо старались.

– Девочки! Однажды у вас будет такой же дом! Вы должны уметь поддерживать его в порядке! Ладно, мальчишки – у них ветер в голове, но вы будущие хозяйки! Учитесь, как надо содержать дом. Тренируйтесь на будущее! Вот женитесь... – вещала Молли, а близнецы по стенке сползали от смеха.

– Что я смешного сказала?!

– Да нет, все правильно, мам, – говорил Фред. – Джинн и Гермионе только жениться...

Молли так и не поняла шутки.

Джинн по привычке предпочитала не думать о словах матери, а вот Гермиона отмахнуться от ее слов о доме не смогла. В чем-то миссис Уизли была права. Гермиону немного передергивало от мысли, что однажды у нее будет ТАКОЙ дом, но... если подойти к делу с умом, дом преобразится. Здесь полно замечательных вещей, очень изящных и красивых. Обои на стенах с прекрасной фактурой и рисунком. Некоторые комнаты обиты тканью и деревянными панелями. Только даже стены пропитаны пылью. Пару заклятий, избавляющих от пыли, и стены посветлеют. Кое-где сменить их цвет на более жизнерадостные тона. Сменить паркет, отреставрировать стенные панели, могучие шкафы и изящные секретеры, покрыть лаком красивые деревянные двери, расписанные рунами... Распахнуть все окна, чтобы свежий ветер прогнал затхлость из дома. Но первым делом, в любом случае, избавиться от пауков.

И дом покажет всем свою красоту. Задышит полной грудью. Перестанет быть склепом. Но, к сожалению, Гермиона не может ничего сделать...

Или может?

Если Гермиона вынуждена жить здесь, то может же она как-то отблагодарить Сириуса? Например, помочь с домом. Он же постоянно говорит, что ему здесь тошно, как в могиле. Если дом изменится , то и Сириусу станет легче. Перестанет всех избегать, прячась в комнате с гиппогрифом. Надо просто составить план, все распланировать, дождаться, когда никого не будет и... Гермиона решительно вытащила из сумки блокнот с ручкой, полностью погрузившись в составление плана. Конечно, менять паркет и что-то реставрировать она не будет. По многим причинам сие действия невозможны. Да и за день привести дом в нормальное состояние трудно. А вот в более-менее приличный вид привести вполне в ее силах.

Шанс привести план в действие выпал ровно за три дня до приезда Гарри Поттера, лучшего друга Гермионы. Миссис Уизли и ее семейство были в Норе, Сириус, "забыв" предупреждения заботливого директора, ушел из дома. Ремус Люпин, поняв, что Сириус сбежал, заволновался и тоже покинул дом, отправившись на его поиски. И в доме Блэков осталась только Гермиона со старым домовым эльфом – Кикимером.

Старый эльф ненавидел всех обитателей дома, в том числе и своего хозяина. Гермиону он называл не иначе, как грязнокровка и теплых чувств не вызывал ни у кого на свете. Девушка вначале решила не замечать эльфа и его обидных слов не слушать, но со временем поняла, что не права. Эльф был злым со всеми, потому что сам не видел добра от окружающих. Гермиону ужасно покоробило, когда Сириус, разозлившись, дал старому эльфу сильного пинка. У девушки сердце упало вниз, когда Кикимер, взвизгнув, покатился со ступенек.

– Что вы делаете?! – возмутилась она. – Как так можно? Нельзя же так поступать с живым существом!

Мужчина замер на минуту, холодно разглядывая девушку. Гермиона даже смутилась под его взглядом, ругая себя, что не сдержалось. Она же здесь просто гостья...

– Кто ты такая, чтобы учить меня? – тихо и зло спросил Сириус, развернулся и ушел, а Гермиона не знала, что и сказать.

Действительно, кто она такая...

Девчонка-малолетка, что спасла его с Гарри от Поцелуя дементора. Девчонка, которую поселили в его доме, не спросив его...

– Никто... – прошептала Гермиона, чувствуя, что сейчас заплачет.

А бывали ночи, когда ей снилась полная луна, полет на гиппогрифе и сильные руки, что обнимали ее за талию. Глупые, наивные сны! И она вновь вспоминала его слова:

– Ты станешь замечательной волшебницей!

Если бы он знал, как много для нее значили такие обычные, в общем, слова. Давали надежду, что однажды она станет "своей" в мире волшебников. Раз уж быть "нормальной" у магглов не вышло. Только среди волшебников у нее появились друзья, что стали почти братьями. Она могла показать на что способна. И почему – то ей было важно доказать это не себе, а прежде всего окружающим. Тем, кто был ей не безразличен. Гермиона сама не понимала, почему Сириус оказался в числе этих людей...

Вернее, не могла признаться сама себе.

Ведь она не была в списке людей, которые были дороги Блэку.

В его список входил, похоже, только Гарри...

Было до жути обидно. Гермиона хотела, чтобы его отношение к ней изменилось. Хоть немного, хоть чуть-чуть, лишь бы перестал игнорировать, скользит поверх ее головы равнодушным взглядом. И говорил с ней так, как говорил тогда. Наверно, именно поэтому Гермиона решилась что-то изменить в доме. И для этого ей нужен Кикимер.

Эльф был там, где и всегда. Казалось, он все время проводил возле портрета, в коридоре первого этажа. Эльф заботливо протирал влажной тряпкой потускневшую раму огромного портрета, завешенного шторами, и ворчливо что-то бубнил, жалуясь, скорее всего, на свою жизнь.

– Кикимер, – нерешительно обратилась к нему девушка, стараясь говорить тише, чтобы не потревожить портрет мадам Вальпурги, матери Сириуса Блэка, – я хочу поговорить с тобой.

– Кикимер не будет болтать с грязнокровкой, – проскрипел Кикимер, бросив на девушку злой, настороженный, взгляд исподлобья. – Кикимер занят.

– Кикимер, я хочу помочь дому, – Гермиона хотела привлечь внимание эльфа, удивить его и заручиться его поддержкой. Стоило ей сказать то, что она сказала, как ее одолели сомнения. Это была неудачная фраза. Очень неудачная. Эльф выронил тряпку и потрясенно уставился на девушку.

– Грязнокровка хочет помочь Дому? – неверяще переспросил эльф. – Кикимер не верит грязнокровке! Она врет!

– Нет, Кикимер, поверь мне! Я правда хочу помочь, – быстро и горячо прошептала девушка. – Ты же понимаешь, что так нельзя. Надо что-то делать...

Гермиона лихорадочно подыскивала нужные слова. Тут она вспомнила, что писали маги о своих домах...

– Такие старинные дома всегда живые и им плохо без заботы хозяев. Они могут... умереть.

– Кикимер знает, но Кикимер ничего не может сделать! – горестно взвыл эльф, хватая и выкручивая свои уши. – Мерзкий хозяин не понимает! Кричит и гонит старого Кикимера! А Кикимер стар, у него нет сил и Дом умирает! Кикимер плохой эльф!

На последних словах эльф выл уже в голос, переживая всю глубину трагедии.

– Тише, Кикимер! – всполошилась Гермиона, боясь что портрет проснется от громких воплей.

И опасения оправдались. Шторы, скрывающие портрет, с шумом распахнулись, и Гермиона испуганно замерла под суровым взглядом Вальбурги Блэк, последней леди Блэк.

– Итак, грязнокровка понимает то, что отказывается понимать мой собственный сын.

Гермиона поражено моргнула. Она ожидала услышать крик и проклятья, но голос мадам Блэк звучал горько и устало. Кикимер продолжал стенать и выкручивать себе уши.

– Кикимер, молчать! – приказала мадам Вальбурга. Эльф обеими морщинистыми ладонями тут же закрыл себе рот, исполняя приказ. – Правильно ли я поняла, что ты хочешь помочь моему Дому?

– Да, мадам, – ответила Гермиона, справившись с удивлением.

– Что тебе до смерти Дома?

– Я просто хочу помочь. Дом, если так все продолжится, просто разрушится. Надо прогнать пауков, убрать паутину, проветрить дом. Здесь не только дышать трудно, но даже чары не живут долго!

Последнее больше всего беспокоило девушку. Она уже знала, что можно безбоязненно колдовать в доме, полном взрослых волшебников. Здесь слишком много людей и очень сложны магические потоки, чтобы распознать волшбу несовершеннолетней колдуньи. И зная это, она вовсю отрабатывала чары по учебникам за пятый курс. Но беда в том, что даже хорошо знакомые ей чары рассеивались очень быстро или же долго не получались. И вина в этом лежала на ком угодно, но не на девушке.

– Чары быстро распадаются? – переспросила Вальбурга, и девушка согласно кивнула. – Кивать невежливо. У тебя есть язык, так пользуйся им.

– Простите, – покраснела Гермиона.

– Прощаю, в данное время о манерах редко кто помнит... Чары. Да, это плохо. Ветер тут не поможет. Потоки завязли, а еще этот полукровка чар навертел. Нужно активировать алтарь дома. Это вернет защиту дома на прежний уровень, даст силы Дому и Кикимеру. Если ты действительно хочешь помочь Дому...

– Да, мадам Блэк! – заверила Гермиона.

– Вряд ли понимаешь до конца, что просишь... Хорошо. Кикимер!

– Да, госпожа? Кикимер слушает госпожу...

– Принеси мое Кольцо.

Эльф взвизгнул, падая перед портретом на колени.

– Нет-нет, госпожа! Только не Кольцо госпожи!

– Живо, я сказала!

Кикимер с хлопком исчез, а через минуту появился вновь, держа в сомкнутых лодочкой ладонях простое серебряное колечко.

– Возьми это Кольцо и одень на указательный палец правой руки , – велела Вальбурга девушке. – Это Кольцо свяжет тебя с Домом и алтарем. Только с его помощью ты активируешь алтарь.

Гермиона нерешительно взяла колечко из дрожащих ладоней домовика. Сомнения в собственном замысле неожиданно пробудились в ней.

– Одень его, – сказала Вальбурга, заметив ее колебания. – Это же просто... Кольцо. Обычный артефакт.

Вранье от начала до конца, но откуда девушке было знать это? Гермиона заподозрила в себе обычную трусость и это ее разозлило. Что же она, теперь отступит от того, что решила сделать? Девушка решительно одела кольцо, и то тут же сжалось на пальце, плотно обхватывая его. Гермионе показалось, что ее что-то больно кольнуло, но, верно, просто показалось...

– Вот и замечательно... – тихо сказала Вальбурга. – А теперь закрой глаза и представь что вокруг тебя потоки магии... Постарайся увидеть их. Видишь?

Гермиона послушалась леди Вальбургу. Через минуту после того, как она закрыла глаза, Гермиона вначале ощутила вокруг себя плотные струи, но не воздуха, а Силы. И лишь после увидела серебряные, тускло искрящиеся линии, пронизывающие пространство вокруг.

– Вижу, – восхищенно сказала она.

– Чувствуешь их? – девушка кивнула, забыв о замечании Вальбурги. – Все они берут исток от алтаря Дома. Попробуй почувствовать его, а когда почувствуешь – пошли ему часть своей силы. Он пробудится и даст тебе возможность привести Дом в норму. Тебе надо просто представить, что ты хочешь изменить.

Почувствовать алтарь оказалось легко. Гермиона сделала все, как сказала Вальбурга. Миг, когда алтарь проснулся, девушка почувствовала всем своим существом. Через нее будто прошел поток огромной силы, который закрутился вокруг нее в плотный кокон.

– Представь то, что хочешь изменить... – услышала далекий голос Вальбурги.

И Гермиона представила. Просто представила, как исчезает паутина из углов, как светлеют обои, как выравнивается паркет на полу... как исчезает пыль... как копошившиеся в тяжелых портьерах пикси и странные осы просто растворяются в воздухе.

– А теперь пусти потоки прогуляться по дому, – велел голос Вальбурги.

И сила, послушная Гермионе, развернулась вокруг нее, и подобно ветру пронеслась по дому. Маленькая струйка силы закрутилась, оплела Кикимера и растворилась в нем.

Когда девушка открыла глаза, то поразилась. Она стояла все в том же коридоре, но теперь на стенах слабо светились зажженные лампы, ковер под ногами, бывший ветхим и старым, был совершенно новым и изумрудный ворс его ласкал взгляд. Но не только коридор преобразился, изменился воздух. Теперь он был таким свежим и пряным, каким бывает воздух только после дождя.

– Что же, на удивление, все получилось, – сказала Вальбурга, задумчиво разглядывая девушку.

– Спасибо, леди Блэк, – поблагодарила Гермиона и попыталась снять кольцо.

Но у нее не получилось.

– Что такое? Я не могу его снять!

– Конечно, не можешь. Теперь оно принадлежит тебе. Оно всегда принадлежит хозяйке дома.

– Что? – потрясенно переспросила девушка.

Но она не успела потребовать объяснений. Дверная дверь распахнулась, и в коридор влетел темный вихрь. Гермиона не успела понять, как вихрь схватил ее и, впечатал в стену, яростно зарычав:

– Что ты сделала, дрянь?!

Глава 2

Я ненавижу этот Дом,

Я ненавижу сам себя,

Я старый пес,

Что пойман в капкан.

Как мне хочется выть,

На Луну о судьбе своей.

Что ни сделать теперь

Все одно дороги нет...

Все в душе омертвело

И тлен сердце ест.

Как вновь стать живым,

Ты скажи мне друг?!

Как вновь увидеть свет,

Если все вокруг во тьме?

Если грезы о былом,

Затмевают день?

Этот паук был забавен.

Он постоянно пытался подобраться ко мне поближе. Причем тогда, когда я спал. Чем я его привлекал не понятно, но где бы я не засыпал – в своей спальне или в гостиной у камина, – этот мелкий гаденыш находил меня. Вот и это утро исключением не стало. Я проснулся резко, мгновенно, почувствовав, что передо мной что-то висит. Действительно, висело. На тонкой паутине, растопырив в стороны лапы, каждая из которых в мой палец, висел паучок. Черный такой, с характерной отметиной на спинке. Прямо перед моими глазами.

Ядовитый гад.

Один укус и все, прощай Сириус Блэк. А что? Кое-кому только на руку моя смерть. Может этот мелкий паучина выслуживается перед более старым пауком? Большим, двуногим, у которого всего два голубых глаза. Добрые и все понимающие глаза. До такой степени, что терпкая сладость при одном взгляде сводит все нутро до самых печенок.

Одно движение палочкой и паук зависает в воздухе, заключенный в воздушный пузырь.

– Ты мне надоел, – сообщаю я, отчаянно сучившему лапами созданию.

Миг раздумываю, а после леветирую паука в камин. Там я поджариваю его, с помощью заклятья, на остывших углях. Отчаянно дергающиеся лапы, выгибающиеся тельце... Меня это не трогает. Я вспоминаю, как в детстве я и Беллс, моя любимая кузина, охотились за этими тварями, заглядывая во все углы особняка. Охота всегда увенчивалась успехом и Беллс учила меня жарить барбекю.

Она ненавидела пауков.

Как ее глаза горели мстительной радостью, когда она сжигала очередного паука.

– За мою Момо, – шипела она над пауком в огне. – Блэки обид не прощают!

Момо – это котенок Беллс. Его подарили ей на поступление в школу. Белый, пушистый комочек с изумрудными глазами, который однажды обнаружился в углу гостевой детской, оплетенный паутиной и безнадежно мертвый. Того котенка мне было безмерно жаль. С ним было забавно играть, и я с удовольствием мстил вместе с Беллс паукам.

Сколько пауков мы сожгли в камине?

Какими милыми мы были детьми...

– За Момо, – с улыбкой говорю я и этому пауку.

Судорожный вздох за спиной. Я вскидываюсь и замечаю мелькнувшую в дверях фигурку девчонки. Это Грейнджер. Замечательно. Я мерзкий тип, с улыбкой на устах сжигающий безобидных паучков, и раздающий пинки престарелым эльфам.

Дьявол!

Ну почему эта девчонка вечно появляется не вовремя? Она обязательно расскажет Гарри о "странностях" любимого крестного. Проклятье! Демоны ее подери! И ведь в том, что она здесь, винить только Дамблдора не получается. Это прежде всего моя вина. Да, моя. Ведь я согласился, чтобы Дом стал приютом для членов Ордена Феникса. И старый мерзавец поспешил навесить на меня груз из семейства Уизли и этой девчонки. Которые суют свой нос во все углы!

Это раздражало.

Чего я не понимаю, о чем думал Дамблдор, отправив девчонку сюда? О, я знаю, что Дом Блэк подобен по защите мощной крепости. Стены ни одни чары, ни один взрыв, не повредит. По крайней мере, так было раньше. Но почему Умнейший и Светлейший не подумал, как девчонка будет существовать в доме, где по ночам чаще всего остаются двое взрослых мужчин? Один из которых беглец из Азкабана, а другой оборотень? Решил, что это недостойно его внимания?

Зато девчонка об этом явно подумала, когда, в первый же вечер, за ужином, робко спросила:

– А вы здесь одни живете?

– Чаще всего да, – ответил Рем, не задумываясь о подоплеке вопроса. Глаза девчонки тут же слегка расширились. Я насмешливо улыбнулся, прокручивая варианты "ужасных", с точки зрения малолетки, неудобностей и неприятностей. Да, девочка, ты попала.

– Но здесь часто ночуют члены Ордена. И днем постоянно кто-то приходит-уходит. Молли с детьми, – я невольно поморщился, когда он вспомнил о них, – практически здесь поселились. Скучно тебе здесь не будет. И здесь прекрасная библиотека. Я помню, ты любишь читать, Гермиона.

Успокоил, называется. Рем, ты всех насквозь видишь, честное слово. Где твои глаза, и о чем ты думаешь? А, я знаю, твоя голова забита Тонкс, что повадилась краснеть и падать при виде тебя. Библиотека... да какое ей дело до библиотеки? Она оказалась наедине с двумя мужчинами в старом, мрачном Доме, где полно ядовитых пауков, а в шкафу, может быть, притаился боггарт (Хотя почему может? Их здесь пятеро по моим подсчетам...). Ей пятнадцать лет, а что плетут мамы своим дочерям в этом возрасте? О каких вещах? Не доверять взрослым мужчинам, да и от ровесников-парней держаться подальше.

– Но... разве это удобно? – пролепетала девчонка, смущаясь.

– Удобно, – хмыкаю я, разглядывая содержимое своей тарелки. Разогретое Ремом, овощное рагу с мясом переселяться в мой желудок не спешит. Интересно, а что я мог ей сказать? – Для тебя это безопасно.

Намек понят или как? Есть тебя много чести. И раз речь зашла о безопасности, то Гарри было бы лучше сидеть здесь, за одним столом с нами и есть чертово рагу. Но нет, нам навязали тебя, а Гарри у своей тетки. Я знаю почему – Гарри не должен ко мне привязаться.

Я понял, что начинаю злиться и могу сорваться, а если я сорвусь... Рем куда лучше себя контролирует перед полнолунием. Поэтому я бросаю ложку, резко киваю Луни, и выскакиваю из столовой. За спиной слышу виноватый голос приятеля:

– Не обращай внимания, Гермиона. Сириус зол на Дамблдора из-за Гарри...

Да-да, Рем, только голос еще тише делай, а то, у меня-анимага – слух не хуже чем у тебя. И знал бы ты, что за мысли бродят в голове хорошенькой, маленькой грязнокровки. Это рагу у тебя поперек горла встало бы... но просвещать тебя я не буду.

Девчонке было здесь не место. Лучше бы ее отдали Молли, тогда, возможно, та поменьше появлялась бы на Гриммо. А так, как же девочка здесь совсем одна? Рем еще ляпнул Молли, что я постоянно на Гриммо. М-да, красноречивое лицо у Молли, даже Рем понял, что сказал что-то не то. Теперь каждый наплыв Уизли начинается со въедливых расспросов Гермионы со стороны женщины, – чем мы занимались, не было ли проблем...

Как меня это бесит!!!

А еще этот эльф под ногами крутится, бурчит, стенает, душу выворачивает. С лестницы чуть не упал, когда эта шавка матери, прямо передо мной появилось и взвыло что-то о расхитителе семейных ценностей... От злости дал пинка от всей души, и, – как назло! – девчонка в этот миг выплыла из гостиной.

– Что вы делаете?! – возмутилась она. – Как так можно? Нельзя же так поступать с живым существом!

Она меня еще учить будет!

Вспышка ярости была такой, что я вцепился в перила, чуть не ломая себе пальцы. Перила явно хрустнули. Да, алтарь после смерти матери, никто не активировал... Гр-р-р... Так, Сириус, спокойно... Это девчонка, просто девчонка... Гарри будет расстроен.

И все же не сдержался...

– Кто ты такая, чтобы учить меня?!

В глазах темнело от злости, и я поспешно бросился на второй этаж, в свою спальню. Что со мной творится не знаю... Эти вспышки, выжигают меня изнутри полностью. Я чувствую себя после бессильной тряпкой.

Я все же бросил взгляд назад, на девчонку, перед тем как скрыться в своем убежище. Стояла, замерев, в своем голубеньком платьице до колен, с таким лицом, будто хочет разреветься.

Я последняя скотина.

Когда я чуть пришел в себя, то выругал свою персону самыми грязными словами. Мы оба оказались здесь по одной причине – из соображений безопасности. Девочке больше некуда податься. Уизли сразу заявила, что Нора недостаточно безопасна. За свой выводок переживала, вот потому теперь и пляшет вокруг девчонки – вину чувствует. Я не понимаю Дамблдора. По мне, надо было рассказать девчонке все, а не врать в таких количествах. Но нет...

– Ей всего пятнадцать, – сказал, вздыхая Дамблдор. – Еще совсем ребенок. Пусть живет в неведении. Если мы правы, скоро начнется война, и она, с другими детьми, слишком рано будет вынуждена повзрослеть. Два месяца ничего не решат... и ее родных не вернет.

Убили ее родителей.

Как гласит маггловская версия – взрыв бытового газа. Дом просто взлетел на воздух. Грюм рассказывал, что коридор и ванна дома были забрызганы кровью. А головы он с Кингсли обнаружили на каминной полке, среди фотографий. Кингсли нашел бумажник ее отца и шкатулку с драгоценностями ее матери, да еще альбом. Маггловские деньги Дамблдор отдал Гермионе, сказав, что отец передал на покупки к школе, а вот куда делась шкатулка, я и не знаю.

А дом Кингсли и Грюм сами взорвали. Следы заметали, да и Гермионе теперь не узнать, если кто не проговориться, как умерли на самом деле ее отец с матерью. Надо быть с ней помягче. Два месяца же не трудно потерпеть? Буду говорить ровно, стараться меньше пересекаться, так и проживем...

Вот только, что с альбомом мне делать, я не знаю. Как его отдать девчонке? Да и альбом этот странный. Очень похож на наш, Блэков, альбом. Прямо копия. И старый, проверял, примерно того же года изготовления. Вертел я его и так, и эдак... и подозрения до нелепости в голову лезут. Чтобы прогнать их, велел Кикимеру притащить наши альбомы с колдографиями и стал сличать.

Лучше бы я этого не делал.

Через час я уверился, что альбом Грейнджер и альбомы Блэков были из одной мастерской, а так как прабабка заказывала альбомы сама, то не приходилось сомневаться – альбомов изначально было четыре и они все были наши. Что из этого получается? А то и получается, что девчонка Грейнджер связана с нами. С моим милым семейством. То-то она на Беллс похожа.

Последние сомнения пропали, когда я заметил, что задняя сторона обложки альбома чуть толще титульной. Заклеено на совесть, с первого взгляда не понять. Поддел когтем и лист отошел, клей за года рассохся, а мне на колени выпала колдография юнца в мантии.

А на обороте надпись...

Мариус Блек...

Вот так, Сириус. Нашелся еще один беглец.

Кем тебе приходится по крови Гермиона Грейнджер?

Это был хороший повод вытащить припрятанную три недели назад бутылку огневиски. Надо же отметить, верно? Семья воссоединилась, чтоб меня дементор поцеловал! Дамблдор прознает, – а что-то мне говорит, он знает, – и все, Сириус. Будет тебе карт-бланш в донесении печальных вестей...

Не успел прийти в себя от открытия, Уизли приперлись.

Огневиски пришлось срочно прятать. Молли орет, как банши, при виде спиртного, а близнецы уже однажды бутылку "одолжили". А где мне запас пополнять? Рема просить? Его укоризненный взгляд все огневиски протравит. Один раз уже, спасибо, огневиски в воду превратил. Причем не специально.

День прошел отвратительно. Как домовой эльф, с нагрузкой отпрысков Молли на хвосте, был отправлен убираться в библиотеку.

– Гарри скоро приедет, а Дом на руины похож! Где ему спать? Начинайте с библиотеки!

Ну, а библиотека тут причем? Женская логика неисповедима!

Вечер ничего хорошего тоже не принес. Уизли остались ночевать. Но это еще можно было пережить. Не в одной комнате спать будем. Но то, что я узнал в этот вечер, спокойному сну не способствовало. Все было бы хорошо, но я решил, что в спальне душно и открыл форточку. И услышал голос дочки Молли.

– Ге-е-рм, ну признайся! Он тебе нравится?

Кто нравится?

– Джинн, давай спать? – взмолился голос Грейнджер... или все же Блэк?

– Не отстану, пока не скажешь! Вы же его спасли!

Кого спасли?

– Это так романтично... Ночь, луна на небе и башня с узником, которому грозит смерть, а вы, презрев время...

– Джинн, я выкину твои романы!

– Это мамины романы. Ну, признайся... Он тебе нравится? Он, правда, старый...

– Джинн, Сириус не старый!

В голове пусто и гулко. Дожил.

– И... ладно, ты же не отстанешь. Да, он мне нравился. Раньше, ясно? НЕ ТЕПЕРЬ! Давай спать!

– У-у-у... я знала-знала-знала!

– Джинн!!!

За что это мне все? Самое поганое, что я действительно ОБЯЗАН этой девчонке. В голове не укладывается. Я ей нравился. Учитывая возраст данной особы, можешь себя, Сириус, поздравить. Ты, в ее фантазиях, сотню раз ее поцеловал, признался в любви, а может даже...

НЕ ДУМАТЬ!

На следующий день я сбежал из дома. Сбежал ранним утром, пока никто не проснулся. И вернулся на площадь только к вечеру. В сгустившихся сумерках прошел под чарами мимо двух магглов, которые разговаривали:

– Ты может не верить, Сэм, но наш дом сегодня светился.

– Это солнце отражалось в окнах.

– Какое солнце, когда весь день тучи? Я говорю, дом светился! Но это ничего, а вот когда в один миг все лампочки взорвались, микроволновка с курицей вспыхнула огнем, а телевизор погас... Сэм, я тебе говорю, это ненормально! Это инопланетяне.

– "Секретные материалы" кончай смотреть, а, Рик?

Я обмер. Я не ослышался? Дом светился? Что-то взрывалось и вспыхивало огнем? Такое случалось у магглов только, когда мать активировала алтарь Дома. Но этого же не может быть... Кто?! Как?! В один миг я оказался у дверей особняка и рванул на себя дверь. Светлый коридор с зеленым ковром. И девчонка у портрета.

– Что ты сделала, дрянь?! – прошипел я, прижав девчонку к стене.

Ее руки испуганно взметнулись верх...

А в следующий миг, я увидел его.

Кольцо.

Глава 3

Гермиона думала – он ее убьет. Сириус смотрел на нее так будто хотел придушить. А смысл фразы, что Блэк почти прорычал-прошипел, пригвоздил к полу, выбил из нее дыхание. Гермиона сжалась в его руках, в испуганно-защитном жесте, прижав руки к своей груди. В его глазах мелькнуло потрясение. Он буквально поедал глазами колечко на пальце девушки.

– Отпусти ее, – раздался над ней и Сириусом голос Вальпурги. – Ты пугаешь ее.

Лицо Сириуса исказилось.

– Ты! – обличающее, закричал он портрету. – Это ты!

– Не смей на меня орать, – холодно и раздельно произнесла его мать. – Ты вынудил меня.

– Да неужели?! Я всегда во всем виноват!

– Сбавь тон, я сказала! И что ты хотел, мой дорогой? Ты превратил Дом в прибежище отбросов. Молчи! Оборотня и девчонку я бы тебе простила, но делать из Дома проходной двор я тебе позволить не могла! Дом на Грани, а тебе и дела нет! Я должна была пробудить алтарь. Это мой долг, как и твой! Но ты предпочел его забыть, как и все, чему тебя учили. Так что не жалуйся теперь. Что так возмущаться? Ты же любишь грязь, так вот тебе и жена из них! Лучшее, что я могла подобрать!

Сириус отступил прочь, отпуская Гермиону. По его потемневшему лицу пробежала судорога. Девушка испуганно смотрела на его помертвевшее лицо, когда до ее сознания дошел смысл всего сказанного.

– Что?! Что значит, жена?! – в ужасе спросила она, смотря то на портрет, то на мужчину.

– Это значит то, что я сказала, – любезно ответила Вальбурга. – Уверена, мой дорогой сын не желает тебе смерти. Правда, сын мой?

– Как же я тебя ненавижу, – тихо отозвался Сириус.

Молчание повисло в коридоре, давя на души живых и мертвых. Гермиона ничего не понимала, но она отчаянно жалела, что надела Кольцо. Чтобы не произошло, а она совершила огромную глупость. К чему это привело, было еще не понять, но что-то шептало о страшной цене за свершенное.

– Это давно не новость, – горько сказала Вальбурга. – Меня уже не трогает твоя неблагодарность...

– Благодарность?! Ты мне жизнь испортила! – заорал Сириус, сжимая кулаки.

– Я дала шанс тебе и нашей семье, – медленно и раздельно произнесла его мать. – Разговор окончен. Я устала.

Вальбурга Блэк на портрете отвернулась от Сириуса и девушки. Темный бархат штор бесшумно скользнул, закрывая портрет.

Сириус схватился за голову. Его губы беззвучно шептали что-то, а мертвецки бледное лицо было просто страшно. Он, как пьяный, пошатнулся, привалился плечом к стене и застыл, закрыв глаза, зарывшись пальцами в свои темные кудри. Гермиона ни жива ни мертва стояла в двух шагах от него. Но когда у него подкосились ноги, и он по стенке сполз на пол, ее страх исчез. В одно мгновение она оказалась рядом и ее руки легли ему на плечи.

– Сириус, что с вами? Вам плохо? – в полной панике спросила она, лихорадочно вспоминая, какие зелья первой необходимости у нее есть.

– Ты... – послышалось глухое из-за завесы волос.

– Что? – встревожено, спросила девушка, наклонившись над ним.

– Уйди...

– Но вам...

– Пошла прочь, я сказал!!!

Сириус стремительно встал, схватил ее за руку и с силой толкнул к лестнице.

– Убирайся!!!

Не голос, а рык, яснее всего показал, в каком бешенстве Сириус. То самое бешенство, что балансирует на грани, и стоит ему сорваться, как... Вот тогда она испугалась по-настоящему. Гермиона взлетела по ступеням, пробежала коридор и, ворвавшись в свою комнату, захлопнула дверь с грохотом. На автомате наложив на дверь пару запирающих заклятий, она отступила от нее прочь и, всхлипнув, упала в кресло у окна.

Это был конец.

Что она натворила?

Она же не хотела...

Гермиона, не выдержав, расплакалась в кресле. Не стоило слушать директора и приезжать сюда. Лучше дома, с родителями. Опасность? Можно подумать, в школе всегда безопасно. На втором курсе, на первом, она чуть не умерла. То тролль, то василиск, а тут какие-то Пожиратели! Все! Она сейчас соберет вещи, подождет ночи и на "Рыцаре" уедет домой. Оставаться на Гриммо после всего, что произошло, совершенно невозможно. Приняв решение, Гермиона утерла слезы и стала собираться. В маленький зачарованный саквояжик, который на тринадцатилетие купили родители, были поспешно брошены платья, джинсы с кофточками, а поверх них были устроены книги. Всего-то пять книг, посвященных трудам по рунам, трансмутации вещественного, началам артефакторики. Саквояж был мал, но благодаря чарам расширения он легко вместил в себя все.

Собрав вещи, Гермиона вновь попыталась снять кольцо с пальца. Как она и предчувствовала, у нее ничего не получилось. Пальцы скользили по узкому ободку и ухватить его не получалось. Колечко совершенно не ощущалось на пальце. Будто колечко не из серебра, а лишь иллюзия. Впрочем, возможно, кольцо – это не совсем кольцо в прямом понимании этого слова. В книге по артефакторики говорилось, что есть чары, которые могут обрести форму предмета – камня, ожерелья, печати, кольца...

Правда, Гермиона помнила столь смутно об этом, что была вынуждена достать из саквояжа книгу по артефакторике. До ночи еще далеко, можно почитать, успокоиться, а заодно найти способ избавиться от кольца. Оставалось только надеяться, что Сириус не хочет ее видеть...

Чтение всегда действовало на Гермиону успокаивающе. Через пять минут она уже настолько погрузилась в чтение, что совершенно забыла о реальности. Шли минуты, сменяясь часами, а она все читала. Сам собой вспыхнул хрустальный шар на столе, озаряя теплым, чуть приглушенным светом ее комнату. Подозрения ее подтвердились. Это было не кольцо, а особые чары, с замкнутым контуром. Эти чары могут существовать бесконечно долго, находясь в состоянии покоя. Причем они вполне материальны и их можно взять в руки, надеть, но вот после этого чары, благодаря своей особенности, активируются. В книге приводился пример о кольцах-охранках, предупреждающих о появлении поблизости духов мертвых, темных существ (вампиров, вервольфов) или определенных людей. Кольца-чары действуют до тех пор, пока был жив их носитель. После смерти носителя чары, лишаясь подпитки из ауры носителя, переходили в спящее состояние и становились материальны.

Гермиона внимательно прочла весь раздел, посвященный этим чарам, но так и не нашла способа снять кольцо-чары со своей руки. Не убивать же ей саму себя, чтобы избавиться от него? Должен быть другой способ. К сожалению, раздел книги об этих чарах был скорее обзорным, повествующим об основных их свойствах. Значит, Гермионе надо будет приобрести во "Флориш и Боттс" более подробные труды по данной тематике. Ох, сколько же они, наверно, будут стоить...

Захлопнув книгу, она уложила ее обратно в саквояж и взглянула на свои часы. Часы показали, что скоро полночь и вполне можно попытаться потихоньку покинуть дом на Гриммо. Натянув куртку, Гермиона подхватила саквояж и осторожно выглянула за дверь. Коридор, освещенный газовыми рожками, был пуст. Медленно идя на цыпочках, она пересекла коридор и спустилась по лестнице. Не дыша, прокралась по коридору на первом этаже мимо портрета Вальбурги, скрытого шторами. Боязливо нажала на ручку дверей, молясь, чтобы дверь открылась. Ручка легко опустилась, дверь поддалась и Гермиона выскочила из дома с радостно бьющимся сердцем.

Она пересекла площадь бегом, свернула за угол высотного дома, выходя к дороге. Оглянувшись по сторонам, вытащила палочку и взмахнула ей. Через пять минут перед ней с шумом остановился "Ночной Рыцарь", визгливо тормозя колесами.

– Вас приветствует Стэн Шанпайк, – громко представился, выскочив из автобуса, молодой парень в старой мантии. – Я кондуктор "Ночного Рыцаря, автобуса для ведьм и волшебников, попавших в трудное положение... Вы же попали в трудное положение?

Гермиона подумала, что это довольно глупый вопрос. Чтобы она делала здесь в ином случае? Посреди ночи с саквояжем в руках?

– Да, согласен, глупый вопрос, – смущенно улыбнулся парень, почесав кончик носа. – Прошу ваш багаж, леди. Заходите. С вас девять сиклей за проезд. Куда едем?

– Пригород Лондона, Анерли, Буковая улица, 3, – ответила Гермиона, доставая плату за проезд.

"Ночной рыцарь" сорвался с места, почти мгновенно исчезая с площади Гриммо. Гермиона вжалась в сидение, стискивая подлокотники кресла вмиг вспотевшими ладонями. Она никогда не доверяла транспорту – магическому или маггловскому. Автобус волшебников всю поездку до дома Гермионы заставлял ее припоминать все несчастные случаи на дорогах, аварии и бедных людей, ставших инвалидами по вине лихих водителей.

Каких-то десять минут, показавшихся ей вечностью, и автобус резко остановился. Гермиону дернуло вперед и, не держись она крепко, точно упала бы, пребольно ударившись.

– Анерли, – возвестил Шанпайк, у дверей, держа в руках ее саквояж. – Ваша остановка, мисс. Буковая улица!

Поблагодарив, Гермиона вышла из автобуса.

Знакомая с раннего детства улица, мирная и тихая, веяла спокойствием и Гермиона, вздохнув тихонько от облегчения, легким шагом направилась к дому. По бокам дорожки горели фонари, теплыми пятнашками света ложась под ноги. Где-то лаял смутно знакомый пес, тихо шелестели листвой деревья, будто приветствуя девушку. Вот дом мистера Колинса, старика-художника. Его окна, как всегда, освещены. У него, старика, постоянная бессонница, на что он постоянно жалуется соседям и маме Гермионы. Улыбнувшись, Гермиона прибавила шаг – вот сейчас, еще десяток шагов, и она увидит коттедж Грейнджеров.

Но нет...

Ядовито-желтого цвета лента идет по линии покосившейся ограды. Калитка сорвана с петель и лежит на тротуаре... Сердце падает вниз. Липкий страх, сжимает грудь. Страшась, она подымает голову на свой дом, но... его нет. Есть груда досок и балок, есть кусок стены с прямым углом. Где раньше стояло окно кухни...

Саквояж падает у ног...

– Мама...

Гермиона делает шаг к дому. Она идет к руинам, и ее разум отказывается воспринимать видимое. Да и видит она только груду обломков, что когда-то было белым коттеджем с острой синей крышей. Что произошло? Как? Почему? И понимание вдруг обрушивается на Гермиону.

Пожиратели...

Директор знал. Знал о том, что произошло. Все знали и ничего не сказали ей. И директор, и миссис Уизли и профессор Люпин... И Блэк... и профессор Снейп...

– Сочувствую, мисс Грейнджер... – прошелестел тихий голос зельевара. – Не моя вина, что вышло так...

Гермионе плохо. Она не понимает, наяву ли слышит голос учителя или это воспоминание? Хотя профессор в ее прошлом никогда не произносил этих слов. Это же немыслимо...

– Мисс Грейнджер, здесь нельзя оставаться.

Еле слышный шаг за спиной. Гермиона оборачивается. Нет ничего, кроме ноющей боли, что становилась все сильнее и рвалась наружу. Она смотрит на профессора Снейпа. На самого жесткого, холодного и неприятного человека, что знала. Почему он здесь? Почему-то ее интересует ответ, ведь другие ответы подсознание уже нашло. Просто она отказывалась их принимать...

– Мисс?

– Они мертвы? – тихо спрашивает она.

Профессор, молча, склоняет голову.

– А я не знала... Все знали, а я нет...

Профессор делает шаг и его руки обнимают Гермиону, стискивают так, что дышать трудно. И она прижимается к нему, чувствуя слабый терпкий аромат огня и специй, и воды...

– У вас сейчас начнется истерика, – тихо произносят над головой. – Это нормально.

Она передергивает плечами. Истерика? Ну, да, ее уже всю трясет. Снейп что-то говорит, но она не слышит. Все звуки вокруг будто исчезли, поглощенные чарами. В какой-то миг становится невозможно дышать, сам воздух вокруг уплотнился, сдавил ее со всех сторон, и ее будто дернуло, потянуло в узкую трубу. Это кончилось резко. Край сознания отметил пляшущий в камине огонь, высокие стеллажи книг, стены...

Профессор отстраняется от нее. Тонкие пальцы, осторожно касаются ее подбородка, заставляя поднять голову. Черные глаза учителя смотрят прямо в нее. Черные, совершенно невыразительные, глубокие... и сознание плывет. Гермиона проваливается в небытие...

Утро...

Солнечные зайчики прыгают по щербатым доскам пола. Гермиона равнодушно наблюдает за ними, лежа в кровати. Она в совершенно незнакомой комнате, но ее это не волнует. Гермиона не знает, как оказалась в этой комнате, но помнит, что произошло вчера. Вот только даже воспоминание о доме и родителях, не приносит ничего. Может она под действием чар? Профессор Снейп ее заколдовал? Он так пристально смотрел на нее... А для чар, это она усвоила с первого курса, нужен непрерывный зрительный контакт... Зря она подожгла его мантию...

Откуда-то снизу раздается шум. Наверно, с первого этажа. Звучат голоса, на повышенных тонах о чем-то спорящих. Гермиона садится, вслушивается, с равнодушным любопытством. Разобрать голоса и определить, кому они принадлежат, нет никакой возможности. Скорее всего, один из них принадлежит хозяину дома.

Гермиона надела, лежащие у постели свои туфли на плоской подошве, встала и вышла из комнаты. Через несколько минут она спускается по старой, узкой лестнице и замирает перед дверью, за которой слышит голоса. Там явно были профессор Снейп и директор.

– Дамблдор, это слишком!

– Мальчик мой, я прекрасно понимаю...

– Нет, не понимаете! Это скотина нацепила на нее артефакт!

– Сириус не виноват. Это печальное стечение обстоятельств.

– О, конечно... Блэк и компания никогда и ни в чем не были виноваты!

– Северус! В тебе говорит ненависть и предвзятость. Гермиона, насколько я понял, хотела помочь привести дом на Гриммо в порядок. Мать Сириуса предложила ей надеть кольцо, сказав, что оно даст Гермионе силы на задуманное.

– И она поверила безумному портрету? Нацепила, не подумав, артефакт на палец? Она не так глупа, чтобы совать пальцы в неизвестно что!

– Сириуса не было в доме и он не мог ее остановить. Северус, все мы в молодости совершаем глупости. Ни вы, ни я отнюдь не глупы, но сколько ошибок мы совершили, поддавшись порывам? Я со своими смирился, а вот вы нет.

– Дамблдор...

– Теперь уже ничего не поделать, Северус. Гермиона связана кольцом. Если Сириус и Гермиона не будут вместе, она погибнет. Кольцо просто ее убьет.

– Что вы говорите?! Хотите подложить пятнадцатилетку...

– СЕВЕРУС!!!

Молчание...

– Прошу прощения...

– Иногда ты переходишь все границы... Гермионе необходимо вернуться на Гриммо. Это должно произойти как можно быстрее. Постарайся ей объяснить.

– Я?! Пусть это сделает Уизли! Отработает брюлики, что украла у девчонки!

– Я передал ей украшения для сохранности, Северус! Молли их не крала, ясно?!

– Конечно... я верю вам...

– Северус!

– Да вы издеваетесь?! Как я скажу ей об этом?!

– Ох, Северус... Молодые люди нынче таковы, что им лишние объяснения ни к чему. О телесном аспекте любви они все знают...

Гермиона неверяще смотрела перед собой. Странное безразличие к происходящему исчезло, растворилось, как только разум осознал услышанное...

Глава 4

– Все будет так, как я сказала. Молчать, – палец матери повелительно, резко опускается перед моим лицом. – Разговор окончен.

Этот голос, эти слова, этот жест преследовал меня половину моей жизни. Переворачивая все внутри от жгучей обиды и понимания собственной беспомощности. Что бы я ни сказал, что бы ни сделал, все будет по слову матери. Она контролировала мою жизнь – каждый шаг, вздох, взгляд, от шнурков в ботинках до повязанной под жестким воротником бабочки. Шаг влево, шаг вправо – наказание.

Ты должен делать, что сказано.

Не сметь пререкаться.

Не сметь позорить семью.

Не сметь бегать...

Не сметь кричать...

Не сметь оправдываться...

Не сметь...

Это вымораживало, убивало. Я сам себе казался куклой, марионеткой, опутанный веревками, – дерни за ниточку и я сяду, встану, поклонюсь, вежливо улыбнусь... Я наследник. Я должен и обязан соответствовать великому Роду Блэк. Я стану лордом, который будет представлять Семью. Именно так, с большой буквы – Семью. Каждый день я должен быть в глазах окружающих идеальным наследником... но я не мог соответствовать тому идеалу, что придумала мать.

Она всегда носила с собой веер. Стоило его встряхнуть особенно резко, и в ее руках оказывалась линейка, которая больно и метко мгновенно опускалась на руки, шею, чуть ниже поясницы. В детстве, верно, не было дня, когда я не был наказан. Я жил в постоянном напряжении, опасаясь вызвать неудовольствие. Ситуацию усугубляло то, что мое воспитание было приоритетом для матери. Регулус, мой младший брат, родился болезненным, и его жалели, а кроме всего, самое главное, он был вторым сыном, которому не светило стать лордом. Мать часто вспоминала об этом, объясняя, почему ему стоит поиграть в детской, пока она дает мне очередной урок этикета.

Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что именно это пренебрежение привело к лютой зависти и ненависти со стороны Реджи. Он исподтишка следил за мной и тут же докладывал матери все мои огрехи. Милый, хороший мальчик, который просто меня ревновал... но ни тогда, ни сейчас обиды я изжить не мог.

– Сириус, ты сидел на подоконнике?

Какая мелочь, право слово! Ведь никто чужой не видел, а значит, я не уронил чести Блэк... Всего с полчаса, в своей комнате, а на окнах чары и меня не видно.

– Я жду твой ответ, Сириус.

– Нет, мэм, – рискую я.

У нее в руках этот ужасный веер. Я не могу отвести взгляд от него, а мать раздраженно бьет им по своей ладони. Раз – в руках линейка. В горле тут же встает тошнотворный комок. Я замечаю братца, что мелькает в дверях с довольным видом.

– Сириус, что я говорила о вранье?

– Не сметь лгать, – шепотом говорю я. – Блэк не унижает себя ложью...

Мой голос срывается. Я понимаю всю глубину своего проступка, а также осознаю – наказания не избежать. И просить прощения, значит усугубить свое положение.

– Тогда, что за слова я слышала? – спокойно спрашивает матушка.

Мне хочется плакать. Я боюсь выдавить хоть слово.

– Это была ложь? – еще один спокойный вопрос.

А меня почти трясет. Но молчать очень плохо, это я усвоил крепко.

– Да... мэм...

– Ты не должен лгать, Сириус. Это недопустимо. Это позволительно только в исключительных случаях. Протяни руки.

Линейка больно бьет по рукам, по кончикам пальцев, так, что они горят огнем, а я терплю, глотаю слезы, молча выдерживая наказание. Мать оглаживает линейку, и та вновь обращается в веер.

– Иди за мной, – приказывает она.

Мы приходим в ванную комнату.

– Ты признался, и это хорошо. Ты Блэк, ты должен вести себя достойно. Даже если находишься наедине. Ты меня понимаешь? Люди сидят на стульях, ясно?

– Да, мэм.

– Надеюсь мне не придется наказывать тебя за это вновь. Теперь, что касается твоей лжи. Она глупа и бессмысленна.

– Я не буду лгать, мама! Обещаю!

– Сириус, мне жаль, но ты должен усвоить урок, – мать достает палочку, и я деревенею от страха. – Scourgify!

В ту же секунду я сгибаюсь пополам. Прямо из горла лезет тошнотворная мыльная пена. Меня рвет так сильно, что, кажется, я сейчас вывернусь наизнанку. Рука матери держит меня над ванной. Я цепляюсь за скользкие края. Я задыхаюсь, горло болит от спазмов, слезы текут по щекам. Мне так плохо, ужасно плохо, а пытка все продолжается и продолжается...

– Все хорошо, Сириус. Все хорошо. Все закончилось, – мать гладит меня по голове, прижимая к себе, а у меня все плывет перед глазами. – Ты же не будешь больше лгать? Не расстраивай меня, милый.

Она вытирает мне лицо полотенцем, а затем охает:

– О Мерлин и Моргана, у тебя кровь идет из носа! Кикимер! Немедленно кроветворное!

Меня поят зельем, а после укладывают в постель. Я закрываю глаза, я не хочу видеть мать, что ласково перебирает мои волосы. Я хочу только одного – чтобы она ушла. Не хочу слышать ее голос, что так ласково журит меня, глупого мальчишку. Но она не уходит, и меня вновь начинают душить слезы...

– Ты слишком строга, Вальбурга, – говорит вечером отец за дверью моей комнаты.

– Ты не прав. Я строга ровно настолько, насколько это потребно. Мальчикам нужна твердая рука.

– Вальбурга, я согласен, строгость необходима, но...

– Орион, ты забыл, как воспитывали нас? Наше поколение? Должна заметить, мы стали достойными людьми.

– Я не могу согласиться полностью. Это воспитание более схоже с дрессурой.

– Тебя почти не бывает дома. Воспитание мальчиков целиком на мне. Я вынуждена быть жесткой, но это для их блага...

Это для твоего блага, Сириус.

Детство – чудная пора, когда мир наполнен солнцем, весельем, смехом и беззаботностью... Для кого-то, но не для меня. Все детство отравлено привкусом страха, боязнью сделать что-то не так. Это постоянное напряжение приводило к тому, что у меня шла носом кровь, как только слышалось очередное замечание:

– Сириус, будь добр, сядь прямо!

Странная женщина, моя мать. Она искренне верила, что любит меня и заботится о моем благополучии. Впрочем, не только она верила в это. В этом были уверены все. Все дорогие родственники, многочисленные дядюшки и тетушки, мои любимые кузины не замечали ни синяков, ни излишних придирок, ни моего страха. В мире не было человека, у которого я мог искать защиты и простой поддержки.

А внешне все было благополучно...

У меня было много славных игрушек, но я редко мог играть ими. У меня была хорошая одежда, но что с того? Как одеться утром, решала мать, а не я. У меня был дом, семья, родители, брат, дядюшки, тетушки. Я являлся наследником одной из самых богатых и влиятельных семей Британии, но разве я был счастлив?!

В моей жизни было мало радости до школы. Там в мою жизнь ворвался Джеймс, перевернул все с ног на голову. Он болтал, улыбался, шутил, строил рожи, пытаясь меня развеселить, а у меня получалась лишь жалкая улыбка в ответ. Джеймс был догадливым. Не проницательным, а именно догадливым. Он понял, что я боюсь реакции родных на свое распределение. И прицепился, как клещ, не оставляя в покое. Джеймс научил меня жить сегодняшним днем, не оглядываясь на взрослых, не думая об их оценках. Я был в школе. Я был в безопасности.

Которая заканчивалась с приходом каникул.

И после школы Дом давил меня своими строгими правилами, вечным неодобрением. Мне было душно в нем. Но я терпел, как терпел бы любой ребенок. Терпел до пятнадцати лет, а после я сбежал. Сбежал после того, что сделала мать...

– Сириус, это целитель Райт. Я пригласила его для тебя.

Я вежливо поприветствовал важного, как пингвин, мужчину, с огромным обвисшим животом. Он был омерзителен и я не мог понять, зачем он здесь.

– Думаю, нам стоит пройти в комнату юноши. Так будет удобнее.

Если бы я только знал, что они хотели сделать...

– Сириус, ложись на кровать.

– Зачем?

– Сириус, я сказала, ложись на кровать.

– Не волнуйтесь, юноша. Это простая операция. Вполне обычная.

– Какая операция?!

Паника все больше подымалась во мне. Предчувствие чего-то мерзкого, ужасного. Но я не успел ровным счетом ничего. Мать оглушила меня и, когда я пришел в себя, то уже лежал на кровати, а мои руки и ноги были связаны. Я отчаянно задергался в путах.

– Сириус, успокойся. Это для твоего блага.

– Отпустите меня!

– Юноша здоров. Возможно, операция не является необходимостью...

– Целитель, делайте свое дело. Я не намерена рисковать его здоровьем.

– Как скажите, леди Блэк.

Ужас накрыл меня с головой, когда его руки легли на мой пояс. Я изворачивался, как бешеный, в своих путах, но с меня стянули штаны, спустили белье. На белую тряпку на тумбочке легли странные прищепки и острый тонкий скальпель...

– Не надо! Отпустите! Пожалуйста!!!

– Силенцио. Целитель, дайте ему успокоительное.

– С обезболивающим нельзя, мэм. У вашей семьи непереносимость некоторых компонентов. Мы же говорили, почему не стоит усыплять вашего сына.

– Вам виднее. Да приступайте же!

Целитель пытался влить в меня зелье, но я выплюнул его. Минут пять он меня уговаривал выпить зелье, но я не сдавался. Матери это надоело, и она приказала целителю не медлить.

– Он сам этого хочет. После выпьет без истерик.

Меня обездвижили. Я не мог пошевелиться, хоть как-то защититься. Стыд, страх накрыли меня с головой. Я был совершенно открыт и в их власти...

Это было больно. Ужасно больно. Мне казалось он хочет содрать кожу с моего члена. Я кричал не переставая, но моего крика никто не слышал. Слезы катились из глаз сплошным потоком. Я всегда довольно остро реагировал на боль. Я, привыкший к ней, но эта боль... то ли от унижения, то ли от шока происходящего была просто чудовищна.

А мать спокойно сидела у окна...

Когда пытка закончилась, целитель попрощался с ней и ушел.

– Это для твоего блага, Сириус. Слышишь? – ее рука мягко прошлась по волосам, а у меня не было сил даже пошевелиться. – Не хочу, чтобы ты заболел. Ты так важен для всех нас. Ты будешь мне благодарен однажды. Когда у тебя появятся дети.

Ты будешь мне благодарен...

Это для твоего блага, Сириус...

Ты Блэк...

Ненавижу!!!

Ненавижу ее! Ненавижу все связанное с этим домом, с ней! Ненавижу всю свою семью, которая делала вид, что все совершенно нормально...

Мне не стоило возвращаться в этот дом. Воспоминания оживают в каждой тени и душат, душат!

Ничего бы не произошло, если бы я не вернулся сюда. Если бы не сказал "да", Дамблдору. Если бы... эта чертова девчонка не одела это Кольцо.

– Я дала шанс тебе и семье, Сириус.

Спасибо, мама! Я опять должен быть тебе благодарен? Я связан с пятнадцатилетней девчонкой! А ты знаешь, что она тоже Блэк? Ее дедушка – тот самый Мариус Блэк, которого выжгли с гобелена. Ты все решила сама, как всегда. Как будет лучше.

А я...

Я должен подчиниться.

Ведь иначе она умрет.

Я осознал все сразу, как только увидел кольцо на пальце девчонки. Тошнота поднялась к горлу, в висках застучало и коридор поплыл перед глазами.

– Сириус, вам плохо? – испуганный голосок, и на плечи опускаются маленькие ладошки.

– Уйди...

– Но...

– Убирайся, я сказал!

Я не мог ее видеть. Просто не мог. Я отшвырнул ее от себя, а она испуганной птицей взлетела по лестнице. Вот и хорошо...

Я еле добрался до ванной. Буквально держась за стены. А после я сидел на полу ванной, прижимал полотенце к лицу, дожидаясь, пока перестанет идти кровь. Кроветворного в доме не было, а руки у меня слишком тряслись для чар.

Потом я все же, пошатываясь, добрел до спальни и свалился в постель.

Я не знал, что девчонка сбежала.

Мне было не до этого.

Дамблдор явился на Гриммо утром и только горестно вздохнул, узнав всю историю.

– Сириус, мне очень жаль... Но ты же не обречешь девочку на смерть?

– А у меня есть выбор? Он когда-нибудь у меня был?!

У меня его никогда не было...

Глава 5

То, что сказал Дамблдор, было совершенно немыслимо.

Гермиона обреченно села на последнюю ступеньку лестницы и закрыла лицо руками. Так хотелось, чтобы кошмар прекратился... Да вот беда, это был не кошмарный сон, а жестокая реальность. Видимо, профессор Снейп действительно наложил на нее чары. Мозг девушки, не отвлекаясь на внешние раздражители,– голоса за дверью,– проанализировал все нечаянно подслушанное и вчерашние события, а после выдал результат измышлений.

Но все меркло перед фразой Дамблдора о любви. Было дико даже думать о том, что... Она и Сириус? Нет, это же совершенно нелепо, невозможно и просто дико! Он же взрослый, в конце концов! Поневоле Гермиона представила, как Сириус склоняется над ней, чтобы поцеловать...

Она отчаянно затрясла головой. Нет, это же ужасно глупо! О чем она думает?

– Знаете, мисс Грейнджер, эта ваша манера оказываться там, где не надо... Я так понимаю, вы слышали весь наш разговор с директором? Или только ее часть?

Гермиона растерянно вскинула голову. Рядом с ней стоял профессор Снейп в своей обычной черной мантии и хмуро смотрел на нее. Но вместе с тем за этой угрюмостью сквозила невероятная усталость и какая-то обреченность.

– Вставайте, мисс Грейнджер. Поговорим за завтраком.

Гермиона никогда не думала, что однажды будет сидеть за одним столом с грозным учителем зелий, пить кофе из старой кружки с символикой "Нескафе" и пытаться проглотить одно единственное печенье. Печенье было самое обычное, какое можно купить в любом супермаркете – квадратный крекер, посыпанный кунжутом. И было этого печенья в круглой миске целая россыпь. Гермиона взяла одно печенье, но осилить его не смогла. Она просто не могла есть...

А профессор Снейп до печенья и не дотронулся.

В его руках была большая кружка кофе, от которой вверх подымался дымок. Что-то подсказывало Гермионе, что кофе имеет связь с символикой "Нескафе" на "ее" кружке. Это тоже не укладывалось в рамки мира, столь привычного для нее. За столом царило напряженное молчание. Гермиона не подымала глаз от своей кружки, а профессор не спешил. Он молчал и смотрел в сторону, куда-то за плечо девушки, будто обнаружил очень интересный объект для наблюдения.

– Я не буду спрашивать вас, мисс Грейнджер, как и почему на вашей руке оказалось это кольцо, – наконец нарушил молчание зельевар, отставив кружку. – Я задам иной вопрос. Вы знаете, что это за кольцо?

– Это чары, которые из-за особенности построения приняли вид кольца. Оно не совсем материально и я не могу его снять, – тихо ответила Гермиона.

– Верно. Не можете. Оно сцеплено с вашей аурой, а через нее с вашим магическим ядром. Если мы попытаемся избавить вас от него – вы просто погибнете. Это понятно, надеюсь?

Гермиона кивнула, не смея смотреть на учителя.

– Это все, что вы знаете о кольце? – вновь спросил профессор.

– Оно... как-то связало меня с... мистером Блэком? – с трудом спросила Гермиона.

Снейп замер на минуту, а потом вскочил из-за стола.

– Проклятье! Я не могу говорить с вами об этом! – вспыхнул он. – Я, черт возьми, мужчина! Сидите здесь!

Он выскочил из маленькой гостиной, оставив Гермиону одну. Она почувствовала, как на глаза вновь наворачиваются слезы. Допить кофе стало совершенно невозможно. По щеке покатилась слеза...

– Мама... что я натворила?

И только тут она наконец полностью осознала, что ее мама и веселый, задорный отец мертвы. Мертвы окончательно и бесповоротно. У нее больше не дома. Она больше никогда не услышит их голоса! Слезы градом потекли по лицу. Гермиона пыталась удержать их, ведь профессор сейчас вернется, но не смогла. Сдавшись, она съежилась в кресле, закрыла лицо руками и расплакалась. Сколько она проплакала, трудно сказать, но в какой-то миг чьи-то руки ласково прошлись по каштановым волосам. От этой нехитрой ласки, Гермиона расплакалась еще сильнее.

– Ну, полно плакать... Все не столь ужасно, как расписал этот черствый человек, – мягко сказал женский голос.

– Спасибо, Нарцисса... – с непередаваемым сарказмом отозвался голос профессора Снейпа.

Плакать на чужих глазах было стыдно, и Гермиона сделала над собой отчаянное усилие, чтобы подавить слезы.

– Простите, я...

– Ничего, я понимаю, – в руки сунули белоснежный платок, который неуловимо пах розами.

Через пару минут девушка все же смогла взять себя в руки и посмотреть на женщину, что сидела рядом на небольшом старом диванчике. Красивая, светловолосая женщина средних лет задумчиво и чуть сочувственно смотрела на нее. Однажды Гермиона уже видела эту женщину. Вот только где?

– Извините, – смущенно сказала Гермиона.

– Не стоит извиняться, – ответила ей женщина. – Я знаю, что вы недавно потеряли свою семью. Примите мои соболезнования. Мне искренне жаль. Терять родных очень больно. Уж поверьте, я это знаю.

Гермиона была не в силах что-то ответить. Все, что она могла – это только кивнуть, хоть как-то обозначив благодарность за сочувствие.

– Гермиона... Вы же позволите мне называть вас так? – спросила женщина.

– Да, конечно... леди...?

– Леди Малфой, но вы, Гермиона можете называть меня Нарциссой. Это вполне удобно для родственников.

– Для родственников? – растерянно переспросила Гермиона.

– Именно. По воле моей тетушки, Вальбурги Блэк, мы теперь связаны этими узами. Впрочем... Гермиона, скажи, откуда у тебя эта цепочка на шее?

– Это от моего дедушки, Марка Грейнджера. Он подарил ее мне, когда мне было семь.

Нарцисса задумчиво коснулась губ тонким пальчиком.

– До моего замужества у меня была точно такая цепочка с небольшим кулоном из кошачьего глаза. И у моих сестер так же они были. Цепочки и кулон зачарованы особенным образом – если кто-то подольет тебе любовное зелье, то твой напиток мгновенно покажется тебе отвратительным. Гермиона, я бы хотела убедиться, что это точно такая цепочка.

– Нарцисса, я не понимаю к чему это, – раздраженно заметил Снейп.

– Северус, это оттого, что вы мужчина, – снисходительно улыбнулась Нарцисса и вопросительно посмотрела на Гермиону. Странная просьба, но одновременно такая мелочь... Девушка расстегнула цепочку и протянула ее Нарциссе.

– Вот. Возьмите.

Нарцисса протянула руку и цепочка струйкой упала на ее ладонь.

– Гермиона, а вы уверены, что ваши родные магглы? Согласитесь, довольно странно, что ваш дедушка подарил вам цепочку, которую обычно дарят всем девочкам из чистокровных семейств перед школой? Откуда он мог ее взять?

– Это действительно странно... Мисс Грейнджер, скажите правду.

Гермиона возмущенно вскинулась, а Нарцисса с досадой взглянула на Снейпа.

– Северус, это возмутительно. Ваши обвинения не обоснованы и поспешны.

– Я не вру! – горячо сказала Гермиона.

– О, я надеюсь, что Северус не это имел в виду, – поддержала ее Нарцисса. – Северус, ты обещал мне одно зелье. Может, ты пока сходишь за ним?

Это был настолько прозрачный, а оттого грубый намек, что профессор возмущенно вскинулся. Нарцисса безмятежно посмотрела ему прямо в глаза и мягко, примиряюще улыбнулась.

– Могли сказать просто – подите вон, – прошипел мужчина, оскорбленный в лучших чувствах.

– Это было бы грубо, – спокойно отвечала Нарцисса. – Северус, вы и впрямь мне обещали. Ну, неужели мы с Гермионой не можем немного поболтать без вас?!

Снейп раздраженно закатил глаза, резко кивнул и вышел из гостиной. Гермиона и Нарцисса, могли поклясться, что слышали его шипение, перед тем как закрылась дверь:

– Женщины...

Глаза Нарциссы смеялись.

– Ах, какие гордецы эти мужчины, а Северус гордец из гордецов! Как впрочем и мой муж, и мой сын, и мой кузен Сириус. Это так естественно для них. Что же, пока Северус отсутствует, мы можем поговорить откровенно. Прежде всего, Гермиона, должна сказать, чтобы вы себя не винили за кольцо на руке. Если тетушка Вальбурга приняла решение, то так тому и быть. Откажи вы ей надеть его, и, на следующее утро, вы проснулись бы с ним. Уверена, что Сириус, это прекрасно понимает, и не будет особо винить вас. Сейчас он зол, но зол скорее на свою мать, а не на вас. Она выбрала вас и, судя по всему, у нее были веские на то основания.

– Но почему? – вырвалось у Гермионы.

– Почему? Милая, я наслышана о вас. Вы самая одаренная ученица за последние десять лет. Мой муж попечитель школы и часто, после собраний Совета, говорит о вас. Он весьма недоволен...

– Потому что я грязнокровка...

– Нет, Гермиона, вы дважды неправы. Он недоволен потому, что Драко не может сравниться с вами. Это главная причина его недовольства. Гордость, помните? Это самое слабое место любого мужчины. Им жизненно необходимо гордиться чем-то. Драко, к сожалению, редко дает мужу повод гордиться им. А еще Совет Попечителей самым лучшим выпускникам Хогвартса выдает премию и грант-рекомендацию, с помощью которой можно легко поступить на службу в Министерство. Люциусу бы хотелось, чтобы Драко сам сделал себе карьеру в Министерстве. Согласитесь, куда больше уважения достоин человек, который своим трудом и упорством добился получения гранта и сделал карьеру, чем тот, за кого просили родственники. Буквально год назад Люциус негодовал, что последний грант был вручен Персивалю Уизли. Кажется, этот юноша, уже секретарь у министра Фаджа. И я уверена, что вы, Гермиона, вполне могли также получить этот грант.

– Я никогда не слышала о подобном... – растерянно сказала Гермиона.

– А большинство первокурсников не слышало о Шляпе Годрика Гриффиндора, и они уверены, что на распределении будет тролль. Об этом не говорят, но об этом знают все. Но я отклонилась от темы. Тетушка, в этом я уже уверена, скорее всего, знала о том, что вы – самая лучшая ученица школы, а это говорит о том, что вы и магически сильны. Кроме всего прочего... Эта ваша цепочка... которую вам подарил дедушка. Подобные вещи, как я уже говорила, дарят девочкам из старых семейств. Цепочка может иметь разное плетение. У нас, Блэков, плетение цепочки всегда было одинаковое. Точно такое, как у вашей цепочки. Понимаете, к чему я веду? Ваш дедушка...

– Вы тоже считаете, что я вру?

– Нет, но ваш дедушка был связан с нашей семьей.

– Вы хотите сказать... Мой дедушка Блэк? Но это смешно!

– Нет, не смешно, – покачала головой Нарцисса. – У моего отца был старший брат – Мариус. К сожалению, он родился с Даром, но... увы, не мог им пользоваться. Он не был сквибом, хотя большинство сочло его именно им. До трех лет дети не покидают дома из-за своей уязвимости. Их легко проклясть, что и произошло с Мариусом. Его родители долго верили, что найдется способ ему помочь. Способ не нашли, а значит он не мог стать наследником семьи. В пятнадцать лет Мариус официально отправился в путешествие и не вернулся. Так это было представлено свету, но слухи говорили иное.

– Его убили? – в ужасе спросила Гермиона.

– Мерлин и Моргана, что за мысли? Убийство родного по крови – это предательство крови! Это не прощается и не смывается поколениями!

– Я думала, что предатели крови – это те, кто общается с магглами...

Нарцисса в шоке смотрела на нее.

– Кто сказал тебе эту глупость?

– Мой друг... Рон Уизли.

– Ах, Уизли... Понятно. Видимо, стыд в этой семейке все же присутствует, раз такие нелепицы идут в оправдание. Мой дядя Альфард постоянно общался с магглами. Он работал в Министерстве в отделе по связям с магглами и был вынужден часто пересекаться с ними. И никому в голову не приходило назвать его подобным образом! Предатель крови! Это же надо!

Нарцисса возмущенно качнула головой.

– И вот еще одно доказательство нашего родства. Вы очень похожи на мою старшую сестру.

Первая, о ком подумала Гермиона – это Белатрикс. Все газеты пестрели колдографиями сбежавших узников Азкабана. Вид у Белатрикс был откровенно безумный – волосы дыбом, глаза навыкате, лицо искривлено в яростном крике. Гермиона похожа на нее?!

Нарцисса поняла, о ком подумала Гермиона.

– Нет-нет, – грустно сказала она. – Вы, Гермиона, похожи на Андромеду. Она старше меня на три года и младше Белатрикс на два. Хотя... Многие говорят, что мои сестры очень схожи меж собой, но по мне они, как день и ночь. Но поставь тебя рядом с ними, и все скажут, что родство меж вами бесспорно. А вот я всегда вызывала сомнение.

Горечь сквозила в словах Нарциссы. Признание, бывшее истинной правдой, задевало ее. Так уж вышло, Нарцисса была копией матери из рода Розье. Тоненькой, изящной блондинкой, не унаследовавшей от Блэков ничего, кроме глаз. И это всегда все отмечали, что ставило незримый барьер между младшей сестрой и старшими. И чем старше они становились, тем сильнее становилось отчуждение. Все кончилось тем, что Андромеда, не сказав ни слова, сбежала из дома, как только стало известно о помолвке меж ней и Малфоем. Тогда, в прошлом, когда Нарцисса была представлена заменой сестре, это больно ее ранило и заставило вычеркнуть сестру из списка близких людей. Белла насмешливо сказала после ритуала помолвки, что Нарциссе повезло – Люциус красавчик поболе нежели старик Руди...

А Нарциссе хотелось плакать от обиды...

Было в этом нечто унизительное.

И было ей не многим больше, чем самой Гермионе.

Нарцисса вновь и вновь вглядывалась в негаданную родственницу, стараясь скрыть свой пристальный интерес за их разговором. А ведь ей, Нарциссе, и в самом деле повезло. Пусть была заменой сестре, но Люциус старше всего на пять лет, и он постарался заинтересовать собой Нарциссу. Через месяц помолвки Нарцисса благодарила Предков, что оказалась связана именно с ним. Немного внимания, чуть понимания и ненавязчивые букеты цветов – вот так Люциус завоевал ее. И пусть влюбленность, которую он вызвал так и не переросла в любовь, более близкого человека для нее после сына не было.

Сможет ли Сириус, ее непутевый кузен, последовать примеру Люциуса? Он такой порывистый, такой непостоянный, упрямый... а Гермиона младше на двадцать лет. Какие отношения у них будут?

Что же ты надела, тетушка Вальбурга?

Да, теперь, возможно, у семьи Блэк будет будущее, но не сделала ли она несчастными и Сириуса, и Гермиону? Не будет ли их брак наполнен слезами, скандалами и обидами?

Будет ли иметь этот брак смысл? Даст ли он продолжение роду Блэк?

Нарцисса на миг помрачнела. Нет, она постарается привязать к себе эту девочку. Этот брак не станет бессмыслицей, а уж она присмотрит за ребенком Сириуса и Гермионы, случись что.

Ведь завтра может произойти все что угодно...

Ах, Северус, знал бы ты, что за план родился у меня.

Уж точно меня сюда не позвал.

Нарцисса улыбалась Гермионе.

– ...Так что, кровь Блэков говорит в вас достаточно ярко. И я рада, что познакомилась с тобой, Гермиона. Уверена, мы сможем подружиться в обход наших мужчин... Для чистокровных нет ничего дороже семьи, а мы, моя дорогая, принадлежим к одной семье.

Если бы Гермиона была чуть старше и мудрее, то мурлыканье, до которого опустился голос Нарциссы, насторожило бы ее. Но сейчас, несмотря на то, что Гермиона была наслышана о семействе Малфой, она думала о том, что все эти слухи малодостоверны. Уж леди Малфой, такая добрая и красивая, не виновата, что замужем за Люциусом Малфоем, который является Пожирателем Смерти. Жена за мужа не отвечает, верно же?

– Нашим мужьям лучше оставаться в неведении. Они всегда все портят...

Мозг Гермионы выхватил из мурлыканья пугающее слово.

– Мужья? Я... что значит мужья?

Нарцисса удивленно моргнула. Она что, не знает?

– Разве тебе не сказали, что ты теперь связана с Сириусом?

– Да, но я не понимаю... Почему? И почему вы говорите, что он мой муж?

– Видишь ли... – тщательно подбирая слова, начала объяснять Нарцисса, – это кольцо является знаком того, что женщина является женой главы Рода. Обычно его надевают во время свадьбы. Нет, подожди! Не перебивай! Что такое свадьба? Это торжество, во время которого двое приносят клятвы друг другу. Но у Блэк все немного иначе. Если невеста одевает кольцо, значит, она согласна с клятвами, и озвучивать их не надо. Ты надела кольцо, а значит, уже поневоле должна принадлежать Сириусу. Если в ближайшие два дня вы не подтвердите брак, то чары кольца накажут тебя. Они могут убить тебя. Честно говоря, кольцо – это гарантия, что новоявленная леди Блэк не сбежит и не предаст мужа.

– Значит, я... теперь леди Блэк? – прошептала Гермиона, побледнев. – И я... с мистером Блэком... то есть с Сириусом... должны... переспать?

В конце Гермиона едва шептала.

– Это на самом деле не так ужасно, как кажется, – пробормотала Нарцисса. – Все проходят через это. Впервые это кажется стыдным, быть обнаженной перед мужчиной... Мне было ужасно неловко. Прикосновения неприятны и хочется закрыться, но... Мерлин, это стоит два флакона Феликса...

– Простите?

– Так, мысли вслух. Воспоминания... Первый раз действительно малоприятен. Даже болезненный. Ты же девственница?

Гермиона отчаянно покраснела.

– Это хорошо... Мужчины любят быть первыми... О чем я говорила? В первый раз будет больно. Терпимо, но больно. Но только в первый раз. Дальше, со временем, ты привыкнешь. Тело станет получать удовольствие. Ты, главное, не бойся, хорошо? Помни, все через это проходят впервые. Это только кажется ужасно страшным, а бояться особо нечего. Слышишь, Гермиона?

У Гермионы голова шла кругом. У нее только и хватило сил, что кивнуть Нарциссе.

– Кх-м... Надеюсь, вы закончили свой разговор? – хмуро спросил профессор Снейп, появляясь в дверях.

– Да, закончили. Была рада с тобой познакомиться, Гермиона. Если что, шли мне сову, хорошо? Я всегда буду рада тебе помочь.

– Да, я тоже была очень рада...

Нарцисса встала, взяла протянутый Снейпом флакон, и, попрощавшись, вышла из гостиной. Профессор вышел вслед за ней.

– Нарцисса, что за бред по поводу родства? – тихо спросил он, перед уходом леди Малфой.

– Ты ошибаешься. Это истинная правда. Не могу сказать, что внучка сквиба или порченного – это радость для меня, но... Спасибо, что позвал.

– Не стоит благодарности, – кисло отвечал Северус. Значит, Грейнджер тоже Блэк? Замечательное открытие! И что ему с этим делать?

Нарцисса аппарировала, и профессор вернулся обратно в гостиную. Ему еще нужно было пережить день с девчонкой. Впрочем, все обошлось благополучно. Он всучил девчонке одну из книг и предложил прочесть ее, чтобы успокоиться и занять время. Грейнджер, предсказуемо, не отказалась. До самого вечера Снейп ее не видел. Только в обед заглянул в ту спальню, где расположилась девчонка. Все же законы гостеприимства требовали ее накормить... Но она спала, и Северус не решился ее будить.

А вечером...

– Приготовьтесь аппарировать, мисс... миссис Блэк, – процедил он, беря ее за руку. Девчонка вздрогнула на такое обращение, но промолчала. Что же, теперь ей придется привыкать.

На Гриммо, естественно, их встретил Блэк.

– Снейп... и почему всегда ты? – поприветствовала его псина, даже не взглянув на стоящую рядом девчонку.

– Не рад видеть, пес? – не сдержался Снейп.

– Буду рад видеть тебя в могиле! – прорычал Блэк.

– А ты уверен, что мертвецы могут видеть, пси..

Но закончить он не успел. Блэк решил от него избавиться. В одно мгновение и в него брошено невербальное проклятье. Он едва смог отбить летящий луч, когда вмешалась девчонка.

– Хватит! Прекратите! – девчонка встала между ними, подняв руки. – Профессор уходите!

Отчаянная решимость горела на ее лице.

– Уйди с дороги! – рявкнул за ее спиной Блэк.

– Обидишь ее и Поттер узнает, – тихо предупредил Снейп, резко развернулся и, не оглядываясь, покинул Гриммо.

Оставляя девчонку один на один с разъяренным Блэком.

Глава 6

Снейп всегда оставляет последнее слово за собой.

– Обидишь ее, и Поттер узнает, – говорит он, и у меня нет малейших сомнений, что так и будет.

Но нет никаких гарантий о том, что Гарри не обрадуют ложными обидами девчонки. Нет, Гарри никогда не поверит Нюнчику, но... если скажет о них кто-то иной? Например, Дамблдор? Мальчик верит ему безоглядно, как верил в свое время Джей. Если вдруг на одной стороне буду я, а на другой Грейнджер? Кого выберет Гарри? Какой восхитительно простой способ настроить мальчика против меня!

Дверь хлопает, за сбежавшим Снейпом, и я в ярости смотрю на нее. Руки чесались проклясть его в спину, но передо мной замерла эта девчонка, прикрывая его отступление. Какого демона она вмешалась? С языка так и рвется приголубить мою женушку "ласковым" словом и она это прекрасно понимает. Вон как смотрит, будто ждет, что я ее покусаю.

Всего два шага и я останавливаюсь рядом, столь близко, что буквально чувствую напряжение меж нами. Она замирает, а я склоняюсь над ней, к трогательно открытому ушку. Вот его мне, вдруг, хочется прикусить до крови.

– Не смей становиться меж нами. Не провоцируй... – ровно, едва держа себя в руках, говорю я. Она вздрагивает, прядка волос прыгает перед глазами, падая и пытаясь прикрыть ушко и я, подчиняясь порыву, мгновенно прижимаю ее к себе. Одна рука зарывается в пушистые волосы, чей аромат кружит голову пряным ароматом специй и ванили. Нежное, белое, мягкое, беззащитное ушко... и я прикусываю его. Нет, я кусаю его – сильно, будто желая прокусить насквозь. Ее вскрик, как молния прошивает меня насквозь, а солоноватый привкус крови на языке растекается сладостью. В грудь упираются ладошки, в жалкой попытке оттолкнуть меня. Но я сильнее, гораздо сильнее, и я не думаю ее отпускать. Нет, только не сейчас. Хочется продолжить.

Я играю. Наслаждаюсь. Посасываю мягкую мочку, провожу языком по изящному канальцу уха, целую его...

– Сириус, пожалуйста... отпустите...

Дрожащий, испуганный лепет заставляет меня поморщиться. Но все же я прихожу в себя. Не в коридоре же, в самом деле?

– Иди в свою комнату, – говорю я, отступая.

Ее лицо горит румянцем, когда она послушной мышкой проскальзывает мимо к лестнице. Я перевожу дыхание. Все внутри горит предвкушением. Приятным предвкушением. Беззащитность ее заводит, заставляя чувствовать каждой клеткой тела собственное превосходство. Пьянящее чувство, от которого кружится голова и которым хочется упиваться.

Именно это мне нравиться.

Всегда нравилось.

Это то, чего всегда боялся Рем. Опасался...

– Долго будешь меня игнорировать?

Ноль внимания. Даже не двигается. Только пальцы сильнее сжимают обложку книги, а тонкие губы смыкаются в линию.

– Рем... ну, хватит злиться... – мурлычу я и сажусь прямо на стол рядом с ним. Хватаю за книжку и силой тяну, заставляя опустить на стол.

– Сириус, мне надо заниматься, – ровно, не глядя на меня, выговаривает Луни.

Я неодобрительно цокаю языком.

– Тебе это надо?

– Представь себе, – голос дрожит злостью и обидой.

– Луни, это бесполезно...

– Неправда! – вспыхивает он отчаяньем и Реми, наконец-то, смотрит на меня. Он знает мою правоту, чувствует ее, осознает, но упрямится. А глаза выдают полную беспомощность изменить эту правду. От него веет такой обреченностью и беззащитностью, что я аж плыву от нее.

Это опьяняет. Я теряю голову.

Он не может избежать захвата. Я вцепляюсь в волосы, тяну, запрокидываю его голову, так сильно, что на тонкой шее выделяется кадык. Роспись шрамов, белесо выделяются на коже, расчерчивают шею, ныряют за воротничок рубашки. Чтобы не упасть, он слепо хватается одной рукой за меня, а другой за лавку.

– Пусти.... Блэк...

О, нет, только не сейчас...

Как волнующе дрожит горло. Кожа чуть солоновата и я с истинным удовольствием провожу языком по всей длине его горла. Он судорожно сглатывает...

– Бродяга...

А бугорок на шее так и манит, сомкнуть вокруг губы, прикусить...

– Пусти... – жалобно тянет он, и его голос срывается на вой, а меня перетряхивает. В висках стучит кровь. Я точно знаю, что в этот закуток библиотеки вряд ли кто-то заглянет. Рем слаб, как котенок. Он сам себя травит вытяжкой аконита на протяжении всего месяца. Его часто тошнит и шатает. Вид всегда бесконечно больной. Никто не удивляется, почему он попадает в Больничное Крыло аккурат в полнолуние. Но сейчас я думаю только одно...

Я могу сделать что угодно...

И Рем никому ничего не скажет.

Джей не поверит. Никогда. Питер? Ох, не смешите... этот только сочувственно скажет, что у меня такие шутки... а взрослым, преподавателям, Рем никогда ни в чем не жалуется.

Он слабо дергается в руках, а я выцеловываю его шею, оставляя засосы, ставя метки, подтверждая свою силу над ним. После я сам буду шутить, какие страстные у него девчонки. Рем будет вспыхивать, но продолжит хранить тайну, кто их оставил.

– Сириус...

Но от этой просьбы все внутри охвачено удовлетворением. Нет, я ни капли не хотел его трахнуть. О нет... Это трудно понять, но тьма во мне жадно требует чужой слабости. Ее не насыщает ни секс, ни победы в квиддиче и в дуэлях. Удовлетворить ее аппетит может только чужая беспомощность. Это как яд, как наркотик, отравляющая кровь, и требующая каждый день новую порцию. Я не могу с этим бороться. Когда я понимаю, что "голоден" я начинаю охоту. Обычно я говорю Джею, что мне скучно. Он знает, что мне нравиться. Шутки над другими, балансирующие на грани унижения. Которые срываются в унижение. Он сам того не понимает, но инстинктивно выбирает в жертвы неприятных ему личностей. Тех, кого не жалко.

Например, Снейпа...

Моего братца...

Или младшего Лестрейнджа...

О, последний был столь же сладок, как первый...

Вот только после шутки над Снейпом в Хижине, пришлось залечь на дно. Месяц я терпел, боясь привлечь внимание директора. Он знает, наверняка, о той тьме, что внутри меня. Но я самоотверженно направляю ее только на слизеринцев, на темных, с жаром говоря, как ненавижу их тьму...

Это единственный способ усыпить его бдительность.

Да вот беда, это воздержание в целый месяц, сорвало неприкосновенность с друзей. Только Джею ничего не грозило, – он неприкосновенен, – а Питер и Рем прочувствовали мой голод полностью. Питер слова поперек не говорит, только жалко улыбается и готов из кожи выпрыгнуть, лишь бы я был доволен. Рем же избегал меня. Джей верил, что он обижен на меня. Из-за Снейпа. Но это было глупо. Я знал, что Рему ничего не грозит, даже если Нюнчик пострадает, то директор прикроет нашего Луни. И Снейпа заставит молчать. Так и вышло. Молчит, только глазами зыркает из под сальных волос.

Нет, Рем избегал меня не из-за него.

Он понял, что я гораздо темнее его самого. И, в отличии от Луни, я своего зверя сдерживать не собираюсь. Я сам это ему объяснил. Подробно. Что во всем мире для меня важны только Джей с его семьей, принявшие меня и защитившее перед семейством Блэк; он, Ремус, и Пит. Я всегда буду защищать их, но вот других – никогда. Мы четверо одна стая. Все остальные не имеют значения. Нужна Джею Эванс для счастья? Я ему ее достану. Чары наложу, зелье подолью – но она будет его. Надо будет убить ради Джея или Рема – я убью. Потому что остальные чужие для меня.

И Рем испугался.

Дурачок... я никогда не перейду грань. Я никогда его не обижу. Я за него горло кому угодно перегрызу. Я твердил ему это вновь и вновь, а он нервничал и держал дистанцию. Это бесило.... А тут еще невозможность сбросить напряжение, голод...

Сорвался...

Я с досадой отстраняюсь. Рем смотрит с опаской, судорожно дышит и наверняка мечтает сбежать. Я устало вздыхаю:

– Ладно тебе, Луни... Ты сам виноват.

– Да?!

– Мы одна семья, стая, а ты бегаешь...

– Мы не животные!!!

– Скажи это другим! Сможешь, а? Сказать всем, кто ты? Что они скажут? Животное...

Рем белеет до невозможности, застывает...

– Все тебя погонят. Для них ты темная тварь.

Его трясет...

– А твой отличный аттестат отправит директора в Азкабан. Он же притащил тебя, зверя, сюда.

– Прекрати!

Я хватаю его за плечи, он вырывается, а я рычу ему в ухо:

– Только для нас ты человек! Слышишь?! Только для нас! Не смей нас игнорировать! Джей переживает...

– Сволочь...

Я довел его тогда до слез.

– Ты нужен только нам с Джеем. Только нам. Не смей нас игнорировать, защищать Нюнчика! Он тебя сдаст при первой возможности! Он просто грязный, трусливый подлец! Чтобы он сделал, не будь Дамби? А, Рем? Ты знаешь...

– Я чуть не убил его!

– Такие не тонут! Его надо было пугнуть. Теперь он отстанет от тебя. Я не стал бы рисковать тобой.

Рем тогда так мне и не поверил до конца. Но сдался. Я делал вид, что нормально, что все как прежде. Джей витал в облаках из-за Эванс, а Питер-крыса все метался меж нами, пытаясь сгладить углы. Крысы не любят опасности, напряженности, волнений. Они любят безопасность, а какая безопасность, когда вокруг разлад?

Но видно я все же перегнул палку. Что-то изменилось во мне. Сорваться на Рема в очередной раз оказывалось все проще, а он терпел эти вспышки. Иногда я ловил себя на том, что вновь хочу увидеть оттенок страха в его глазах. Мы стали отдаляться друг от друга. После школы это только усилилось, но благодаря начавшейся войне наша стая еще держалась. Я в это верил...

В чем-то моя вина обусловлена моим зверем, моей тьмой. Ведь не зря я похож на гримма?

Не хочу думать об этом.

Проклятые воспоминания.

Встряхиваю головой, прогоняя их остатки. Сейчас прогнать их легче. В Доме стало легче дышать. Или дело в девчонке? Я чувствую довольство, хоть оно и притравлено пеплом воспоминаний. Это наводит на размышления. Я прислушиваюсь к себе. Я хочу продолжения. Пес в нетерпении, а то, что является моей истинной сутью, этого требует.

И я знаю, что выполню требование. Мне не нужны срывы. Зверь будет сыт, но... я постараюсь, чтобы девчонка тоже получила часть удовольствия. Тогда она не посмеет жаловаться. Гарри не в чем будет меня упрекнуть. Я не могу его потерять. Хватит, что я потерял его отца.

Я прихожу к девчонке ночью, в десятом часу. Именно в это время она всегда укладывается. Момент подгадал удачно – она сидит на краешке кровати, в ужасно нелепой, забавной пижаме на которой изображены рыжие кошачьи фигурки и их мордашки. Она расчесывала волосы до моего прихода. Стоило войти и она замерла, с щеткой в руках, испуганно смотря на меня.

– Боишься? – тихо спрашиваю я, подходя и опускаясь рядом.

О, да, она боится.

– С-сириус...

– Тш-ш-ш, – я прижимаю палец к ее губам.

Щетка летит на пол. Я мягко провожу пальцем по ее губам, подбородку, спускаюсь по тонкой шейке вниз, к плечу. Я ловлю ее паникующий взгляд и все внутри довольно оскаливается. Рука зарывается в ее волосы и аромат специй вновь кружит голову. Наклоняюсь, она вздрагивает, но я не даю отклониться. Целую, долго, смакуя мягкие, нежные губы, пробую на вкус. Тихая дрожь ее тела вызывает во мне волну жара. Тьма, дай силы сдержаться!

Нельзя ничего испортить...

Но соображаю уже с трудом. К горлу подымается животный рык, рвется наружу. Какая же она... сладкая. Беззащитная. В моей власти всецело. Обрываю поцелуй, короткий взгляд в большие шоколадные глаза. Мои пальцы пробегают по пуговкам детской пижамки. Всхлип.

– Сириус...

Мой поцелуй пресекает попытку что-то сказать. Я заставляю ее лечь, прижимаю телом и целую со всей властностью, со всей страстью. Мне нравиться ее дрожь. Ее испуг. В ладони так уместно чуть сжать ее аккуратную, небольшую грудь. Поцелуи спускаются по шее, языком касаюсь ложбинки, а руки уже внизу, оглаживают ножки. Она крепко зажмуривается, но стоит мне прикусить ее сосок, такой трогательной капелькой приманивавший взгляд, и она охает, распахивая их.

Пес внутри довольно порыкивает, а тьма в нетерпении. Руки сдергивают пижамные, короткие штанишки вместе с тонкими трусиками. Она зажимается, испуганно всхлипывая, пытается выскользнуть из под меня.

Ну, уж нет, детка!

– Посмотри на меня! – рыкаю я и она замирает, смотря на меня своими почти черными от волнения и страха глазами. Ее сердце так стучит, что мой слух с легкостью различает каждый его удар.

Вновь ее целую, пытаясь показать, что сопротивление бесполезно.

– Доверься мне, – шепчу в тоже ушко, и до ужаса хочется вновь попробовать его на вкус. Не отказываю себе в удовольствии...

Ласково, настойчиво поглаживаю ее бедра, ножки и в награду она чуть расслабляется. Достаточно, чтобы скользнуть пальцами в шелковистый треугольничек. Я едва сдержался, когда она вновь зажалась. С силой прикусываю уголок ее губ.

– Расслабься! Впусти меня... – голос сел и теперь в нем отчетливо перекатывается рычание.

Она дрожит, но я почти уверен, что уже не от страха. Не только от него...

Я касаюсь сокровенного бугорка меж ножек девчонки. Ласкаю его, с должной силой провожу по нему, играю с ним. Дыхание девчонки сбивается, она выгибается, всхлипывает. Нравиться. Это ласка всем нравиться... Очень скоро она мечется подо мной и в этот миг я забываю о том, что ей пятнадцать. Передо мной лежит женщина. Моя женщина.

Я прерываю ласку и у нее вырывается недовольный вздох. Вот оно как...

Кровь уже кипит в жилах, бьется в висках.

– Тише... сейчас...

Скинуть рубашку, сбросить штаны – пара движений и я вновь опускаюсь на кровать, целую ее, а пальцы вновь ныряют туда, раздвигая ножки моей девочки. И она открывается.

Так доверчиво.

Так наивно желая продолжения ласки.

Но я не намерен ее продолжать.

Пора подумать о себе.

Ей же должно быть больно?

В первый раз должно быть больно...

У меня стоит так, что я почти схожу с ума. Я вхожу резко, одним рывком, до самого конца. Крик бьет по ушам, она выгибается от боли, сжимается так, что у меня темнеет в глазах. Мне хочется кончить, но я сжимаю зубы, вжимаю ее в матрас, пока она не перестает выгибаться всем телом, не обмякает с плачущими всхлипами. Только тогда я продолжаю.

Она всхлипывает на каждый толчок, и каждый всхлип прожигает меня насквозь. Рычание рвется из горла, зверь и тьма во мне упиваются ее болью, ее телом. Внутри натягиваются невидимые струны и обрываются, рвя сознание на клочки...

Она плачет, тихо всхлипывает мне в плечо, а я глажу ее волосы. Сил на большую ласку нет. Мне не то что ее жаль, но я должен проявить немного внимания. Чтобы у нее не было причин нажаловаться и сказать, что я набросился на нее и изнасиловал.

Нет, начало ей очень даже понравилось, а конец...

В моей молодости грязнокровки не дрожали над своей невинностью, как чистокровки. Мои однокурсницы с гордостью говорили, что они дети цветов. Дети хиппи, которые проповедовали свободную любовь.

Я рассеяно разглядываю мою маленькую женушку. Надо же, девственница. Совершенно невинная. Первый. Я первый. Удовлетворение упругой змеей поселяется в груди. Она отворачивается от меня, сглатывая слезы. Целую ее макушку и покидаю кровать. Пусть побудет эту ночь одна. Наплачется в волю.

Я подхватываю одежду и натянув ее, выхожу. Мой путь лежит на кухню. Ужасно хочется пить. Все мысли крутятся вокруг оставленной девушки. Все не так плохо, как я думал...

А на лестнице чуть не спотыкаюсь о сидящего на ступенях Луни.

– Рем, каково...

Он молча смотрит на меня своими желтыми глазами. Смотрит странно, будто не узнает.

– Значит, правда... – тихо срывается в тишине.

Я раздраженно хмурюсь и я искренне удивляюсь, когда он молниеносно подымается, одним слитным движением, и хватает меня за грудки, впечатывает в стену.

– Ты... она ребенок! – рычит он.

Меня ошпаривает злость.

– Луни...

– Я почти забыл какой ты скотина!

Ну, все... Луни ты забылся.

Рем больше не травит себя вытяжкой, но я все равно его сильнее. Слишком сильно он отравлен аконитом. Организм его так и не оправился. Самый слабый в мире вервольф... что человек, что волк. Я быстрее, я сильнее. У меня большой опыт его усмирения. Сколько полнолуний тренировок...

И вот он прижат к стене, злиться, рычит, но я ощериваюсь в ответ, ловлю его взгляд.

– Забылся, Реми? Забыл кто здесь истинная тварь тьмы?

Я, как когда-то в школе, напоминаю кто здесь в праве и в силе. Всего лишь легкий укус вожака такого беззащитного горла с отчаянно бьющейся жилкой. Он застывает, его дыхание рвется. Я отрываюсь, вглядываюсь в его глаза.

– Мы стая, Рем. Ты, я и Гарри... не надо это разрушать. Одиночество... один против всех... столько лет совсем один... Ты не выдержишь, Луни. Больше не сможешь.

– Отпусти, – глухо, закрыв глаза.

– Успокоился?

Резко кивает. Я отпускаю его. С усмешкой пожимаю его плечо. Глупый... ну зачем он пытается все испортить?

– А как же она?

Не сразу понимаю, о чем он.

– А что она? Для меня по прежнему есть только ты и Гарри.

– Значит, не в стае?

– Нет, – как он не поймет?

Горькая улыбка.

– Я совсем забыл. Так хотел забыть... а ты...

– Луни... – предупреждаю я, но он отступает прочь, скатывается с лестницы. Я делаю всего движение и удивленно смотрю на кончик палочки, что направлен в меня.

– С меня хватит, – тихо говорит он. – Хватит, слышишь?! Я ухожу.

– Куда? Что за глупость? Не дури!

– В стаю, – кривая, горькая улыбка. – Дамблдору нужен шпион в стае Сивого.

– Ты чокнулся? Да тебя порвут! Не смей!

В его глазах такая горечь, что мне действительно страшно... за него. За его мозги. К Фенриру в пасть! Дамби совсем его с ума свел! Я хочу только одного – оглушить Луни. После запереть – да хоть в подвале Дома! – и вправить ему мозги на место.

Но это он оглушает меня.

И когда я прихожу в себя, его уже нет.

– Луни!!!

Глава 7

Утреннее солнце всегда ласково. Его лучи всегда нежны и прохладны, и так ласково скользят по коже. Уж куда приятней любых человеческих прикосновений, которые в любой миг могут принести боль. Гермионе хотелось вечность провести в постели, пытаясь забыться под нежными лучиками, но...

Это же невозможно.

Рано или поздно придется встать и посмотреть своим страхам в лицо. Посмотреть на Сириуса. Заговорить с ним. Жить с ним в этом доме. Даже думать об этом не хотелось, но ведь надо! Надо выстраивать отношения, а то, как же жить? Хочешь-не хочешь, и не важно, что ты даже не можешь представить, как посмотреть в глаза мужа (мужа, подумать только!).

Внизу живота противно ныло, а кожу меж ног неприятно стянула засохшая кровь. Гермиона заставила себя встать с постели. Одного взгляда на окровавленные простыни хватило, чтобы вызвать тошноту. Она решительно не понимала, как людям может нравиться такое? А во всех романах это такое наслаждение! Лживы на корню все эти романы!

А впрочем, для Сириуса, может это и принесло наслаждение...

Гермиона прикрыла одеялом простынь. Опасливо открыла дверь комнаты, неслышно пересекла коридор и вошла в ванную комнату. Как же это неудобно, когда к комнате не прилагается ванная комната!

Душ принес облегчение. Смыл упругими и нежными струями прикосновения Сириуса. Гермиона до сих пор чувствовала, помнила, его руки, властные поцелуи, его тяжелое тело, а на коже остались отметины...

Когда Гермиона вернулась в комнату, то застала там Кикимера. Старый эльф сервировал маленький круглый стол у окна, покрытый белоснежной салфеткой вместо скатерти. Из изящной белой чашки призывно несся аромат крепкого чая, в небольшой хрустальной розетке был яблочный джем, а на тарелочке рядом золотились оладьи.

– Кикимер осмелился принести завтрак, юной госпоже, прямо в ее комнату. Кикимер испек оладьи и принес яблочный джем. Кикимер помнит, что любит госпожа. Госпожа не сердится на Кикимера? – пробормотал эльф, почтительно поклонившись Гермионе.

– Нет, спасибо Кикимер, – поблагодарила домовика Гермиона, растерявшись от такого почтительного обращения к ней.

– Кикимер ждет приказаний юной госпожи. Кикимер хочет угодить госпоже. Что может сделать Кикимер? – и старый эльф, преданно с надеждой посмотрел на свою новую хозяйку.

Гермиона не знала, что сказать на это. Растерянно обвела комнату взором и наткнулась на кровать.

– В доме есть чистые простыни? Надо перестелить кровать... – смущенно сказала она.

– Кикимер сделает! – с жаром заверил ее эльф. – Может Кикимер сделать еще? Ему будет позволено приготовить обед?

В голосе эльфа сквозила надежда. Сириус запрещал ему готовить, боясь отравления. Кикимер нарушил запрет ненавистного хозяина, когда решил приготовить завтрак для Гермионы, но что Кикимеру было делать? Его переполняла благодарность к Гермионе. Если бы не она, что стало бы с Домом? Наказать себя завсегда-то можно.

– Э-э-э... да, конечно, Кикимер... – разрешила Гермиона.

Кикимер истово закланялся от радости, а после исчез из комнаты с тихим хлопком.

Гермиона присела за столик. Оладьи оказались великолепны. Вкусные, пышные, золотисто-хрустящие, а чай пах бергамотом и был выше всех похвал. Вот только изящная чашка цепляла взгляд небольшим отколом на ободке, а еще... Гермиона вновь обвела взглядом комнату, по новому оценивая произошедшие в ней изменения. Обои посветлели, расцвели красками. Паркет под ногами лежал ровно. Все в комнате приобрело более новый, можно сказать целый вид, но между тем тут и там взгляд Гермионы выхватывал "неполадки". На стене у дверей рваными краями мозолила глаза рваная дыра в обоях. Будто кто-то вырезал кусок обоев, предоставив возможность любоваться штукатуркой.

На потолке были настоящие дыры, и Гермиона могла видеть деревянные балки и доски.

А на овальном ковре под ногами, прямо посередине, был выгрызен участок. Именно выгрызен, и никак иначе.

Это казалось странным. Но только до тех пор, пока Гермиона не вспомнила исключения Гампа из трансфигурации. Нельзя сотворить что-то из ничего. И восстановить предмет, если уничтожена часть его, не получиться. Расколотая стеклянная ваза под действием репаро, может принять прежнюю форму, сохранять видимость целостности, но будут видны линии сколов, а как сила заклятья иссякнет – она рассыплется вновь. Не зря же волшебники пользуются для починки одежды ниткой и иголкой.

Нельзя восстановить то, что обращено в пыль, а если можно – то на время.

Это значит, что Дому все равно требуется ремонт и новые вещи. Но хотя бы сейчас, после того, что сделала Гермиона, здесь можно жить.

Как выяснилось после, она оказалась права. Дом по-прежнему нуждался в ремонте, но уже не так остро. После завтрака Гермиона оделась, привела себя в порядок и решила покинуть "безопасную" спальню. Что толку откладывать неизбежное? Избегать Сириуса не выйдет.

Но Сириуса в доме не было. В доме была лишь она, радостно суетящийся на кухне Кикимер и... гипогриф. Находясь в полутемной гостиной зале, Гермиона слышала приглушенный стрекот и гул от его копыт. Нет, это дикость какая-то! Держать в комнате дома гипогрифа! Это просто издевательство над животным. Его место в естественной среде. В горах Шотландии.

Гермиона решила, что как можно скорее разберется с этим.

Ее размышления прервал вспыхнувший в камине огонь.

– О, Гермиона, девочка моя, – сказала голова директора Дамблдора, которая появилась в огне. – Доброе утро!

– Доброе, профессор, – ответила Гермиона, сомневаясь в собственном ответе.

– Ты не позовешь Сириуса?

– Его нет в Доме.

Директор явно расстроился.

– Ох, это проблема... Это очень большая проблема, которая может стать неприятностью, – огорченно пробормотал он.

– Почему, сэр?

– Ты же понимаешь, что ему опасно покидать Дом. Его считают преступником.

Да, Гермиона это знала и понимала прекрасно, но было кое-что в прозвучавшем ответе, говорящее не в пользу директора. Минуту Гермиона колебалась, но все же не решилась озвучить то, что ей стало известно уже очень давно.

– Да, я знаю. Если бы была возможность снять с него обвинения...

– К сожалению, мы ничего не можем сделать, пока не пойман Питер Петтегрю, – печально произнес Дамблдор. – Но не будем отчаиваться! Все будет хорошо.

– Да, профессор, – ровно ответила Гермиона.

– До свидания, милая. Я загляну еще вечером.

– Хорошо, до свидания, профессор.

Пламя вспыхнуло, и голова старого волшебника исчезла.

– Какой же вы лжец, профессор! – в сердцах сказала Гермиона.

– Да неужели?

Гермиона вздрогнула от неожиданно прозвучавшего за спиной голоса Сириуса. Она тут же обернулась и увидела его стоящим в дверях гостиной, всклокоченного и откровенно усталого. Между тем он напряженно, подозрительно смотрел на нее.

– И что же заставило тебя так думать? – спросил он, и на его губах заиграло подобие улыбки.

Гермиона нервно сглотнула, чувствуя, как ее бросает в жар.

– Я знаю, что он мог дать вам свободу, – ответила она, справившись с собой.

– И как же? – Сириус подошел к ней вплотную, чуть наклонил голову, с любопытством изучая ее.

– Он занимал пост главы Визенгамота и обладал правом взять волшебника, признанного преступником, под свою защиту, и потребовать пересмотра дела. Я знаю. Я изучала магическое законодательство.

– Он больше не глава Визенгамота, – заметил Сириус, устало сев в кресло.

– Да, он перестал им быть спустя ровно неделю, как вы сбежали из Хогвартса, – тихо сказала Гермиона, и Сириус понял намек.

– Думаешь, это не совпадение? Умница! – Сириус одобрительно хлопнул в ладоши, но вид у него был издевательский. – Старый мерзавец подстраховался, чтобы ему не предъявляли претензий и не задавали неприятных вопросов. Сядь. Поговорим, раз зашел такой разговор.

Гермиона присела на краешек дивана, смущенно сцепив руки в замок. Она нервничала. Она не знала, как вести себя с Сириусом, что делать. Но хуже всего – он ее пугал.

– Во-первых, я рад, что ты не считаешь Дамби великим и добрым Мерлином, – сказал Сириус.

Гермиона хлопнула ресницами. Дамби?!

– Надеюсь, у тебя хватит ума, молчать при нем, как под силенцио. Не смотри ему в глаза – маг его уровня легко влезет в твою голову. Если он поймет, что ты и я не питаем к нему иллюзий, то Гарри мы не увидим. Более того, он сделает все, чтобы избавиться от нас.

– Почему вы так думаете?! – вырвалось у Гермионы. Одно дело считать Альбуса Дамблдора лжецом, который не желает помогать Сириусу, и совсем другое принять без сомнений, что он фактически может вас убить.

– А ты представь, сколько проблем ты ему создашь, рассказав Гарри о главах Визенгамота и их правах. Какая будет реакция у Гарри?

– Гарри будет зол. Очень зол, – пробормотала Гермиона. – Но ему надо сказать.

– Надо, – согласился Сириус. – Только я точно знаю, что его сова приучена вначале доставлять все письма директору. Проверено. Так что этот вариант невозможен. Послать ему другую сову? Слишком опасно. Перехватят, прочтут, доложат, и директор не станет ждать, сразу нанесет удар. Ради своих целей, он может просто стереть Гарри память, внушить ложные воспоминания. И ты, и я, в один миг станем предателями и врагами для него. Я наделался объяснить все Гарри при встрече. Теперь я понимаю, что у меня бы ничего бы не вышло. При верных Дамблдору Уизли, которые как тараканы заполонили весь Дом и могли ему выложить об услышанном разговоре? Да и Гарри не в том возрасте – вспыхнет и полезет выяснять у Дамблдора всю правду. Для него это опасно.

Трудно было поверить во все сказанное Сириусом, но Гермиона не зря много училась, читала и наблюдала за людьми. Все, до последнего слова, было похоже на правду. Хуже того, Гермиона осознала, что она и Сириус фактически оказались против Дамблдора, который считался самым сильным магом Альбиона. Что они могли сделать ему? Ничего. Человеку с его репутацией...

Стоп.

Репутацией?

Альбус Дамблдор для половины волшебников великий и благородный, а для второй половины выживший из ума старик, что носит аляпистые мантии, постоянно улыбается и всех кормит лимонными дольками. Нет, репутация у него не самая лучшая, а если Гермиона...

– Сириус, вы знаете Риту Скитер?

– Эту стерву? Кто ее не знает?

– Сириус, я... в общем Рита может написать то, что я скажу. Очень многие верят всему, что она пишет. Если выйдет статья, в которой будет говориться, что Дамблдор, будучи главой Визенгамота, отправлял в тюрьму людей без следствия... Это ударит по его репутации. Его многие не любят, а если в статье упомянут о странностях в вашем деле...

– И? – Сириус даже вперед подался, ловя каждое слово Гермионы.

– Этого будет достаточно, чтобы те, кто имеет зуб на директора в Министерстве, поднял ваше дело.

Сириус минуту молчал, обдумывая слова Гермионы.

– Да, это шанс. Небольшой, но шанс. Но захочет ли Скитер нам помогать?

– Не захочет, но у нее нет выбора. Я знаю ее секрет успеха. Знаю, откуда она узнает подробности из жизни министра, главы аврората и других опасных людей. Рита очень боится, что им станет известен ее секрет. Это смертельная тайна.

– Что за тайна? – прищурился Сириус.

– Она жук. Навозный жук. Маленькое насекомое слишком незаметно для чар. Можно увидеть свидание министра с любовницей... Жену министра это бы не обрадовало. У многих есть тайны. Весьма опасные личности могут задать себе вопрос, а не узнала ли Рита их секрет? Сколько человек захочет от нее избавиться? Рита это понимает и сделает все, что мы ей скажем.

– Сильно сомневаюсь, но... что же, давай пригласим мисс Скитер к нам, – сказал Сириус.

– Прямо сюда? – несколько растерянно переспросила Гермиона.

Сириус пожал плечами.

– Да, сюда. Если все действительно так, как ты сказала, то она прибежит, стоит тебе щелкнуть пальцами.

.... День начинался замечательно.

Иначе и не скажешь! Солнечное утро, прекрасный кофе и золотистый круассан, тающий во рту. Рита любовалась букетом роз, присланных одним очень важным господином. Но куда больше женщину радовало прелестное колечко с изумрудом в изящной коробочке. Рита довольно улыбнулась и решила, что раз уж ей сделали приятное, то и она пойдет навстречу этому мудрому человечку. Не станет будоражить общественность известием о новой пассии самого замминистра.

Рита обычно не связывалась с по настоящему опасными людьми. Куда приятнее иметь дело с трусами, которые готовы откупиться от прелестной шантажистки.

Ах, чтобы она делала, не будь в мире трусливых мужчин?