Под сенью проклятия

Глава тринадцатая. Орешек знаний тверд

Девка в расшитом сарафане пришла, когда солнце стояло уже высоко. Повела она нас по другой лестнице, спрятанной за дверью в самом конце прохода, неподалеку от нашей горницы.

Здесь ступени оказались уже и круче тех, что были на главной лестнице посередь дворца.

Стены в покоях королевишны закрывали занавеси из голубого полотна. Ждать пришлось долго, и мы с Аранией даже вздремнули на лавке. Наконец двери растворились.

Вот теперь я рассмотрела королевишну Зоряну вблизи. Невысокая и бледная, гляделась она какой-то рыхлой и непропеченной — хоть и толстой не была. Подбородок торчал вперед куриной гузкой, кожа под глазами висела мешками, лицо одутловатое, а грудь, прижатая тугой душегреей, над краем ткани собралась складками, как пустое вымя у коровы. Даже темно-синие глаза, влажно блестевшие, её не оживляли. Белесые волосы скручены жгутом, обвиты бусами рябинового цвета и уложены вокруг головы.

А на носу клюквой — прыщ. От отворотного?

Ну и цорсельское платье, конечно. Черное, в серебре и золоте, по подолу целые гроздья все тех же рябиновых бусин. Непрозрачных, как зеленые камушки с дальних Урьих гор — наш Арфен-мельник своей дочке целое ожерелье из таких привез с Простинской ярмарки.

— Подобру тебе, свет-королевишна! Каково почивалось, краса ты наша ненаглядная, надёжа единая? — Бойко выпалила Арания. И махнула поклон.

Я поклон повторила, пробормотала:

— Подобру, свет-королевишна. Рады тебя видеть.

Та удивленно распялила глаза. Скривилась, на меня глянув. Сказала в нос, точно её простуда прихватила:

— Что ж, и вам подобру. Кто такие?

Сзади из покоев выплыла госпожа Любава, махнула одной рукой — девки в расшитых сарафанах, толпившиеся за королевишной, тут же исчезли.

— Свет-королевишна, это дочь и дальняя родственница Эреша Серебряного Волка. Из деревни приехали. Помните, я вам вчера вам говорила, что батюшка этих девиц определил к вам? Услужать, приличному обхождению у вас учиться.

— Приличное обхождение? В таком платье? — Королевишна глянула со скукой и сожалением, брезгливо отвесила нижнюю губу.

— Сие невозможно, тетка Любава.

— Поменяют, все поменяют, матушка. — Пропела та.

Зоряна тяжко вздохнула, но губу подобрала и поплыла к выходу мимо нас. Любава замахала рукой — идите, мол.

Мы припустили следом за королевишной, которая в нашу сторону даже не глянула. Прогулка вышла недолгой. Зоряна спустилась чуть ниже храма Киримети. Потом, метя юбками, потопала к загону с пестрыми птицами. Там остановилась, достала из кошеля, висевшего поверх юбок, булку, принялась кормить надутых громадных птиц крошками. Мы стояли позади. Арания глаз с королевишны не сводила, а я себя чувствовала дура дурой.

Нет, если бы не желание найти того, кто наслал проклятье, я б тут точно не осталась. Тоже мне, важное дело — королевишнин зад созерцать. Да чиха её ждать.

На обратном пути королевишна изволила споткнуться. Арания тут же рванулась вперед, подхватила под локоток, защебетала:

— Дозволь за ручку взяться, поддержать, свет-краса королевишна! Видано ли дело — такой лебеди нежной бродить по этаким колдобинам. да твоей ножкой только по коврам ступать, а не по каменюкам здешним!

— Да, дорожки в батюшкином кремле ужасные. — Спина у королевишны обмякла, а у Арании, напротив, напряглась — видать, Зоряна на неё всем телом навалилась.

Вот пусть и тащит, раз такая шустрая, подумала я. И поплелась следом. Королевишна тем временем заявила:

— Как только стану королевой, непременно все тут поменяю. Слово в том даю. Дорожки прикажу сделать прямые, эти отвратительные леса, от которых одни комары, вырублю. Подчистую. И сделаю парку — цветы высажены в ровные кучки, трава стрижена, кусты в ниточку. точь-в-точь как в императорском дворце в Зайте.

— Красота-то какая будет, матушка! — Убежденно ответила Арания.

Я мотнула головой, глянула на вековые березы у храма Киримети. Рубить ради стриженой травки деревья самой богини? То ли блажит королевишна, то ли с дури болтает.

Да и прочие деревья жалко. Вон сколько чужеземных. Кто-то трудился, вез их издалека, сажал-растил. И сейчас за ними присмотр был — на всех деревьях ветви обрезаны, сухостой и прошлогодняя листва убраны.

Но ума смолчать у меня хватило. Хотя, может, то трусость моя была, а не ум — королевишнам не перечат, не положено. Слышала я от Мироны байки, в которых король-батюшка непокорным молодцам сразу голову с плеч сносил. Я, конечно, девка — но тоже боязно.

В покоях королевишны, в дальней горнице, нас уже ждали. Высокий мужик с пышными кудрями, длинными, ниже плеч. Лежали они витыми прядями, каждая наособицу. И начесаны до блеска, как у господской девки или бабы.

Одет мужик был в кургузый черный кафтан — полы чуть ниже пояса обрезаны, кушак цветастый, как у бабы, и пуговицы из дорогих каменьев. Штаны синие, атласные, широкие в заду, а к колену узкие. Вокруг шеи белая тряпица в оборках, а под левым глазом торчит большая бородавка. Черная, ровным кружочком, блестит почему-то.

И губы напомажены, цвет как у спелой малины. Хотя рот жесткий, как положено мужику, морщинами обметан. В общем, непонятный какой-то.

Перед королевишной мужик поклонился по-чудному, руками помахал, выписывая кренделя. Заговорил ломано, коверкая слова:

— Добрый день, феликий принцесс. Я рад фидеть фас добрый здрафий.

— Добрый. — Достаточно любезно сказала Зоряна.

И села за длинный стол посередке горницы. Арания пристроилась поодаль, на углу столешницы, глянула на королевишну с обожанием. Я села рядом с сестрой, руки на коленях под столом сложила, как у бабки Мироны делала, когда та учила меня травницкому делу.

Странный мужик с напомаженными губами встал перед столом, закинул руки за спину.

— А кто этот дефушка, феликий принцесс?

— Мне в услужение дали. — Безразлично сказала Зоряна. — С деревни прибыли, ничего не знают. Пусть слушают, Рейсор.

Мужик глянул на нас внимательно, меня обозрел особо, пренебрежительно усмехнулся.

— Фаш отец-король ошень добр, феликий принцесс. О! Наш старый императорский мать тоше любит подбирать фсякий несчастный собачка.

Зоряна заулыбалась, закивала головой.

— Правильно глаголишь. И мы милость несчастным оказываем. Всяко не хуже вашей старой императорши.

— Да, то есть так, феликий принцесс! — Рейсор шагнул к нашей стороне стола, живо сказал: — Слюшай меня, дефушки. Я есть учитель приличный манер, церемоний и обхождений, выписанный из императорский столиц Зайт. Когда я говорить, фы слюшать.

Если фы не отвечать, я наказать. Если фы слушать фсе, то потом стать ошень фоспитанный молодой дефушка. Такой фоспитанный, что фас потом пригласить на лучший прием феликий принцесс Зоряна, который быть королева. Фы фсе понять?

Я кивнула, Арания с восторгом пропела:

— Все, батюшка!

Мужик прищурил серые глаза. И без того колючие.

— Я есть дан Рейсор. Фы есть забыть фаши фарварские слова, говорить, как в феликой империи. Фы понимать?

— Да, дан Рейсор. — Пискнула Арания.

— Чего уж тут не понять, дан Рейсор. — Отозвалась я. И вроде постаралась голос утишить, а все равно не так прозвучало. Не сладенько, как у Арании.

Мужик скривил напомаженные губы.

— Болше поштительности ф голосе, дефушка. Ты есть слишком дерефенский, это плёхо.

Арания пихнула меня в бок. Локтем, больно.

— Прости, дан Рейсор. — Смирено промямлила я, опуская глаза.

Мужик мне не нравился, до скрипа зубовного не нравился. Но в чужом доме так положено — на какую половицу хозяева укажут, по той и ходи. Хозяйкой тут Зоряна, и ей этот Рейсор по сердцу. Вон как смотрит на него влажными глазами. Так что придеться любезничать, хоть и через силу.

— Сефодня мы будем гофорить о церемонии малый императорский прием. — Важно провозгласил Рейсор. И заходил по горнице. — Малый прием — это есть фстреча, на который фы яфляться только по приклашению. В отличие от большой прием, на который должен приходить фсе благородный, который принят фо дфорце. На малый императорский прием нушно яфлятся рано. Особ императорский крофф проводит прием там, где пошелает — сфой спальня, будуар или императорский холл. Приклашенный на малый прием долшен одеться эль-форао — ф одежде не больше дфух цфетофф, шея прикрыт днефной форотник со знак Фсефидящий Фрорис.

Он расхаживал перед нами и все рассказывал — какие должны быть каблуки, какие юбки и какие рукава. Прям не учитель, а мастерица по платью.

Я на малый императорский прием не собиралась, а потому слушала его вполуха. Под конец только прислушалась, когда дан Рейсор строго объявил:

— А если особ императорский крофф плёхо одет. или не одет, то нушно опускать глас. И смотреть сторона или свой нога. Это есть прилично. Глассеть есть неприлично.

О как. Особ императорский, значит, может даже голышом перед народом посиживать, а позор на том, кто его срамоту невзначай углядит.

До того это меня восхитило, что я не сдержалась и спросила:

— А кто такой особ императорский кров?

Арания сглотнула, чуть не подавившись слюной. Зоряна выкатила в мою сторону влажные синие глаза, вяло сказала:

— Эти деревенские девки такие простодушные. И почто батюшка эту дурищу ко мне прислал? Скука, докука, на лицо без слез не взглянешь.

— Фы так ферно сказать, мой феликий принцесс. — Рейсор тряхнул кудрями, поклонился в сторону Зоряны. Повернулся ко мне. — Однако мы не мошем пресреть фолю фаш королевский отец. Я пояснить — особ императорский крофф, глюпый дефушка, есть лицо, рожденный императорский семья. Сам император, дфа его сын, три дочь, дядя, тетя и фнук. Я ясно сказать?

— А кто такой император? — Учение мне начинало нравиться. Пусть ругают — раз уж потом все объясняют. А ругань перетерплю, я девка простая, к тяжелому привычная. Вон Мирона тоже на все корки меня честила, если я не враз науку ухватывала.

Арания сидела мышкой. Зоряна в мою сторону не глядела, только нижнюю губу снова отвесила.

— Император есть феликий глафа феликий и могучий Цорсель, цифилизованный стран, несушый сф-фет.

— Что такое цифилизованный? — Накинулась я на новое слово.

Дан Рейсор встал прямо передо мной, выпрямился, заведя руки за спину.

— Цифилизованный есть достойный, просфещенный, лутший.

— А наше Положье цифилизованное? — При этом вопросе Арания рядом ожила и опять принялась меня пихать. Правда, уже ногой, под столом.

Зоряна тоже ожила, глянула с прищуром.

А дан Рейсор смутился. Почему-то.

— О, если этот страна немного менять, то он будем ошень цифилизованный, ошень. Я дать фам книга, но фы не уметь читать цорсельский, шаль, шаль.

— Потом дашь, Рейсор. — Неожиданно властно сказала Зоряна. — Девицы будут вместе со мной и цорсельскую речь учить. Со временем, думаю, даже в их головы придет свет. Раз уж батюшка взвалил на меня эту ношу.

Рейсор помахал руками, кланяясь, потом исчез. Зоряна выбралась из-за стола, прошлась по горнице, обернулась ко мне от дальнего окна.

— Ты, любезная, с какой деревни?

— С Шатрока. — Скромненько сказала я.

Локоть Арании въехал под ребра. Я опустила глаза, пропела сладко, подражая госпоже сестрице:

— Уж прости меня, свет-королевишна, если что не так. Я девка темная, деревенская.

Зоряна вздохнула. Пробурчала:

— Сколь велик труд меня ждет — тащить государство Положское из тьмы невежества, в котором оно прозябает. И вот средь таких девок всю жизнь придется жить! Дам из них делать! — Она передохнула, зыркнула строго, блеснув бельмами. — Ты пошто меня перед учителем позорила? Пошто с вопросами лезла? Платье на тебе господское, а манеры — крестьянские. Дурища этакая!

Арания вспорхнула с лавки птицей, метнулась к королевишне с поклоном.

— Прости её, свет-надёжа-королевишна, ради всех богов молю! Глупа, неразумна, обтешется.

— Ты что, дана Рейсора не слышала? — Зоряна глянула сверху вниз, надменно.

Арания, вот диво, тут же поняла, чего хотела от неё королевишна. Поправилась:

— Прости её, великий принцесс!

— Быстро учишься. — Зоряна глянула на сестрицу благосклонно.

Нет, все-таки не зря рука Кириметева Аранию до дворца довела — она тут как рыба в воде.

Не то что я.

— Боле никаких вопросов. — Строго сказала королевишна. — Молча науку постигай, поняла?

Тут в горницу вошел ещё один мужик. Пониже Рейсора, в два раза толще его, с редкими прядями вокруг лысины. В таком же кургузом кафтане, который на его надутом животе расходился, и меж пуговицами пузырями торчала белая рубаха. Мужик поклонился, отдуваясь, помахал в воздухе руками.

— Добрый день, великий принцесс. О, вы сегодня не одна?

Этот, в отличие от Рейсора, на тутешском говорил хорошо. И лицо у него было подобрей, губы без помады.

— Подарок батюшки, услужницы. — Зоряна указала на нас подбородком, вернулась за стол. — Начинай, дан Вергель. А если эти невежы будут спрашивать чего, не отвечай. Дикие они, с лесу приехали.

Дан Вергель утер со лба пот. Рассказывал он складно, про какого-то цорсельского императора, именем Гардель Прекрасный. Он, значит, сначала хитромудро взошел на престол — хотя его очередь была пятая, он тогдашнему правителю дальним племянником приходился. А потом так ловко развязал войну с Андоей, страной по соседству, что все только диву дались — поскольку тамошний король помышлял не о войне, а о том, как бы за Гарделя дочку выдать. Но Прекрасный Гардель закрутил ссору, и Андойю победил, хотя та была больше Цорселя. А землю андойскую, завоевав, назвал цорсельской.

И с того самого Гарделя, значит, Цорсель начал зваться империей.

Зоряна на меня больше не глядела. Как только дан Вергель ушел, королевишна — или великий принцесс, как её теперь называла Арания — пожелала испить чего-нибудь. Сестрица метнулась, крикнула девкам, что сторожили за дверью, вернулась с полной чашей узвара на меду.

— Освежись, великий принцесс, не побрезгуй.

Потом пришел немолодой цорселец с доброй улыбкой — дан Шуйден. И начал болтать по-цорсельски. В этом я ничего не соображала. Окончив урок, дан Шуйден протянул Арании, на которую королевишна поглядывала более благосклонно, толстую книгу.

— Тут, юная девушка, моей рукой написанна опись тутешских слов, а к ним я приписал подходящие цорсельские слова. Тутешскими буквами. Сделано мной для удобства великий принцесс Зоряны, но великий принцесс эту науку уже превзошла. А посему могу дать вам на изучение.

Арания выскочила из-за стола, книгу приняла с поклоном.

— Век благодарна буду, дан Шуйден.

Книга! Я обласкала взглядом коричневую плаху в руках у сестрицы. Вот знать бы грамоту, тоже бы почитала. И цорсельские слова бы выучила. Просто так, из любопытства.

Если, конечно, Арания ту книгу ещё даст. Короче, если бы да кабы, во рту бы жили жабы. А в носу грибы бы, если б да кабы бы.

Великий принцесс Зоряна уже плыла к двери. Бросила коротко перед дверью:

— Ступайте полдничать. Опосля сюда вертайтесь — учитель придет, я буду танцы танцевать.

— Как скажешь, великий принцесс! — Арания наступила мне на ногу.

— Не преминем, великий принцесс! — Поддержала я. Не молчать же — и без того скоро без ноги останусь.

По дороге в нашу горницу Арания поймала первую попавшуюся девку в темном сарафане.

— Слышь-ка, любезная. мне на Норвинскую слободку весточку переслать надо. И ответ получить. Не знаешь, кто тут в город выходит и за денежку услугу может оказать?

— А вы из каких будете? — Невпопад спросила девка глуховатым голосом.

Арания глянула горделиво.

— Мы в горнице на пятом поверхе обретаемся. У великой королевишны в личном услужении состоим, её услужницы, значит…

— Хлюню пришлю. — Не дослушав, сказала девка. Махнула нам короткий поклон и помчалась по своим делам.

Арания повернулась ко мне, свела густые брови на переносице.

— До чего ж челядь во дворце дерзкая, и кланяется едва-едва, в полсилы. Ну, довольна? Вот пришлют нам прислужника, пошлем в город и узнаем про девок, как ты хотела. А теперь айда в горницу. Снедь, небось, уж принести, пополдничаем.

Еда и впрямь ждала нас в горнице — пять блюд, да с горкою. Арания скромненько выждала, пока я отпробую от каждого угощенья, потом подхватила горстью пирожок, отщипнула край, сунула мне.

И только когда я тот край проглотила, куснула сама.

— Вкусно, с зеленым луком. А ты, Тришка, больше с вопросами не лезь, не позорься. Если что, у меня лучше спрашивай. Что знаю, скажу.

Я уж было зачерпнула похлебки, но, услышав такие слова, замерла с ложкой у рта.

— Слышь, Арания. а император — это навроде нашего короля?

— Нет, он поболе будет. — Арания тоже зачерпнула горячего варева, подула. — Император — это высокая титла, выше её нет.

Сама слышала, раньше, пока Цорсель Андойю к рукам не прибрал, тамошние тоже королями звались, как и наш король-батюшка. А уж как завоевали — сразу императорами себя объявили. После того Норвинию, страну моих предков с матушкиной стороны, под себя подгребли. Была б титла выше — взяли бы. Да нету.

Я ложку сглотнула, обдумала услышанное.

— А с чего наша королевишна все цорсельское учит? Приемы всякие, слова, историю? Что, свое положское уже не греет?

— Глупая ты, Тришка. — Снисходительно сказала Арания. — Да как не учить, если Цорсель сейчас — наимогучая страна? Знаешь, как у нас ведьмы с их Ведьмастерием появились?

— Расскажи. — Потребовала я.

Арания выудила из блюда курячью ногу, вгрызлась, пробормотала с забитым ртом:

— Ну ты и деревня. раньше все ведьмовство только у норвинов было. Неужто не слыхала? А у нас в Положье только мечом защищаться и умели. Даже теперь в Ведьмастерии половина ведьм — норвинки. Любит их кровь ведьмовство, понятно?

— Ага. — Живот у меня забурчал от духа похлебки, пришлось куснуть хлеба, чтоб бурчанье утишить. Погожу с едой-то, поспрашиваю.

Арания взмахнула полуобгрызенной ногой.

— А потом в Цорселе объявились какие-то колдуны, именем — маги. и войной пошли на Норвинию. Ведьмы двунадесять сражений дали, и простого норвинского люду в тех сражения полегло видимо-невидимо. А выстоять все ж не смогли. Народишко познатней, те, кому в кабалу к Цорселю идти было невмочь — те сюда бежали. А простой люд, что в Норвинии остался, императорские люди в цорсельскую веру обратили. И зовут их сейчас — норцы. Мол, были норвины, а стали цорсельцы, и свободу свою, и веру потеряли.

— Да как же они? Так и живут? — Озадачилась я.

И в мыслях не могла себе представить такой доли, чтоб молиться — да не Киримети. Как жить, если в Свадьбосев березовой ветви в дом не принести, имя Киримети за столом не помянуть, в Зимнепраздник Кириметев блин не отведать, милость её не уважить?

— Как говорила матушка. — Пробурчала Арания с набитым ртом.

— Человек с любой бедой свыкается, дай только срок. Но сейчас нам с Цорселем враждовать нельзя, любовью да лаской надо дело вести. А то и поучиться у цорсельцев чему. Вон платья у них какие, тело не обрисовывают, как наши, а из ничего красоту лепят. Была ты толста, да с брюхом — а душегрей запоясалась натуго, и нет брюхато, есть девица в поясе тонка, в заду пышна. А то, что вся пышность от юбок, то глазу не видно. И говорят цорсельцы важно, силу за спиной чувствуют. Вот погоди, сядет королевишна Зоряна на престол, будет у нас тут лепота. Как в Зайте, ихнем стольнем граде — повсюду травка стрижена, девы в платьях, аки цветы пышные.

— Мне и в этих хорошо. — Проворчала я.

— Ты мели, да не заговаривайся. — Вскинулась Арания. — И помни: как придет мастерица цорсельское нам шить — молчи, не выкобенивайся. Если донесут о твоих словах великой принцесс, жди беды. Забывай свое деревенское, мы скоро в цифилизованный страна будем жить.

— Несушый сф-фет. — Издевательски сказала я, припомнив дана Рейсора.

Сестрица кивнула.

— Свет здесь означает учение, просвещение. Если хорошо с цорсельцами дело сладим, они, может, и магами своими с нами поделятся. Или ведьм чему новому обучат. Разобьем Урсаим, и не надо будет моему отцу на границах дневать-ночевать. И прочие земельные возвернутся по домам. Знаешь, сколько по всему Положью девок неженатых? Да не крестьянских, а в семьях у земельных, и даже графовых дочек? Думаешь, спроста я так бьюсь, чтоб мне мужа хорошего нашли? Если наша страна дружбу с Цорселем водить начнет, ей от того одни прибытки будут. Для того король-батюшка и взял своей дочке учителей с Цорселя.

— Водила дружбу синица с лисицей, — проворчала я, припомнив одну из прибауток бабки Мироны. — На нос ей села, песню запела, а та её съела.

Арания покачала головой.

— Нет, Цорсель и впрямь с нами замириться хочет. Они там давно никого не захватывали, лет сто уж как. Мирно жить хотят. Опять же меж нами Варесия лежит, тоже страна немалая. Её ж они не трогают? Стало быть, и нас не тронут.

Она помолчала чуток, сказала рассудительно:

— И потом, если они нас одолеют, то потом придется им самим с Урсаимом биться. Потому как Урсаим тоже зуб точит на наши земли. Да и цорсельцев абульхарисы шибко не любят, по слухам.

— Что ж, ихние маги с ведьмами сладили, а с колдунами-абульхарисами из Урсаима не могут? — Уличающе спросила я.

И поймала в блюде с похлебкой куриное крылышко.

— Там другое колдовство, южное. — Ответила Арания. — Шут его знает, но они вроде как боятся абульхарисов. Темное это дело — ведьмовство да колдовство. В нем у нас только ведьмы разбираются. Да и тех на границе наше же войско подпирает. И как я от батюшки слышала, они там по-особому биться выучились. Так, чтобы силу ведьм преумножить.

Она задумалась, выдала:

— Помню, как-то раз отец вернулся с границы весь в ранах да в ожогах. Матушка бегает, перевязи меняет, а он ей и говорит — в этот раз, мол, ведьмин заслон у нас вышел редкий, пришлось конскую силу в дело пустить, и самим на мечи свечение принять. Только я не спрашивала, о чем он говорил. Это дело воев, мне, девице, оно без надобности..

Тут стукнула дверь, и явилась мастерица, шить цорсельское платье. Толстая баба, тоже утянутая в душную телогрею до пояса, как и королевишна.

Пока Арания, бросив ложку, лазила по сундукам, вытаскивая ткани нам на платья, я пригляделась к мастерице. Права была Арания насчет цорсельской одежды. Вот и толстая баба — а живота не видно, все спрятано, утянуто. Юбки взбитые, так что не поймешь, висит зад или нет. Словом, не одежка, а сплошной обман для глаз.

Отрезы Арания вытащила такие, что загляденье. По два для каждой — себе светло-лиловый и серый в серебряном шитье, мне цвета дубовой коры и сливочного масла.

Мастерица ткани похвалила и тут же принялась обмерять нас шнуром с узлами. Арания, вертясь перед ней в одной сорочице, начала расспрашивать бабу о житье-бытье — видать, решила сдружиться с каждым, кто хоть что-то значил во дворце.

Та отвечала охотно. Но работала не только языком. Руки у неё так и мелькали, хватая то шнурок, то крохотный нож — им баба отмечала на куске бересты свои замеры. Черты она резала и прямые, и косые, и поперечные. Я краем глаза глянула, но ничего не поняла.

Сама мастерица оказалась нашей, тутешской. Говорила она бойко, хитро поблескивая глазками с круглого широкого лица:

— Я раньше по нашему платью работала. Тут же, во дворце. Королеву Голубу обшивала, вместе с королевишной Зоряной. Уж какие одежки им шила — любо-дорого посмотреть, сверху донизу в жемчугах, в шитье да в золоте. Сама королева меня хвалила — ты, говорит, Снежка, в своем деле лучшая. Инда как вышьешь цветным шелком на платье цветок, так и не знаешь — то ли нюхать его, то ли рвать. А потом королевишне захотелось цорсельского. Так никто ж не умеет! Хотели сначала мастерицу из самого Зайта выписать, да ведьмы взбунтовались. А ну, говорят, коли та мастерица ткнет свет-королевишну заговоренной иглой? Или ядом булавку смажет? Или другую хитрость угадит? Вот и пришлось мне переучиваться. Мастерицу из Зайта привезли, поселили в Иноземной слободке, в цорсельском посольстве. Меня к ней три месяца в возке возили — науку постигать. Теперь шью только для королевишны. Да вот вас ещё приказали одеть.

Арания слушала, жмурилась от удовольствия. Потом мастерица ушла, собрав ткани и пообещав уже через пять дней принести сметанные платья на примерку. Госпожа сестрица тут же повернулась ко мне.

— Видишь? Во всем Положье цорсельское будем носить только мы да королевишна. Ох, любо-то как!

Я этому не радовалась. Как по мне, так чужое платье смотрелось неудобным. В тугой душегрее не вздохнешь, не наклонишься.

— Королевишна ждет. — Напомнила я госпоже сестрице, чтобы не вдаваться в споры.

А сама подумала — мне тут век не жить, так что потерплю. Не велика беда, в цорсельском платье походить. В жизни и похуже бывает.

На ступеньках перед покоями Зоряны нам попалась девка в расшитом сарафане. От неё мы узнали, что танцам королевишна обучается в особой горнице. Пятой по счету от лестницы, с проходом через четыре горенки. Покой оказался большой, беленный, весь в росписях и с громадным зеркалом на одной из стен.

Зоряна вошла сразу же после нас. Глянула строго, Арания зачастила:

— Великий принцесс, не желаешь ли чего? Мы враз, мигом.

— В углу стойте. — Велела Зоряна. — Молча.

Арания поклонилась, утащила меня за руку в угол. За дверью уж грохотали шаги. Первый вошедший в горницу мужик оказался высок и хорош собой. Нос ровный, подбородок с ямкой, глаза светло-голубые, блескучие. За ним шел скрюченный худой парень, держа в рука странный короб — плоский, громадный, с боками, гнутыми волной. Оба были одеты по-цорсельски.

Высокий закланялся, вымахивая руками кренделя, запел:

— Великий принцесс, как поживать? Я так рад есть.

— Хорошо, Флювель. — Зоряна кивнула, прошла в середину горницы.

Флювель подлетел к ней с правого боку, свою руку вытянул вперед палкой. Королевишна положила ему руку на запястье. Тем временем худой, откланявшись, сел за низкий столик в углу. Уложил короб на столешницу.

А потом повел над ним руками.

Зазвенело и запело — капелью, соловьиными переливами, басовитой шмелиной песней. Пальцы у худого замелькали над коробом. На каждом, как я заметила, как наперстки были надеты. Длинные, уголком.

Звуки я опознала сразу — слышала такие же в Неверовке. Помнится, Рогор тогда ещё сказал, что это Морислана играет на эгергусе.

Зоряна с Флювелем принялись медленно вышагивать по горнице, ходить по кругу да друг другу кланяться. И так, и сяк руками разводили. Прямо как немые, которые знаками разговоры ведут.

Потом Флювель распорядился:

— Ревельгон!

Худой над коробом замер, замахал руками быстрее. Звуки посыпались чаще, гуще, разлетелись веселыми раскатами. Королевишна с Флювелем закружились, приседая и прихватывая друг друга за локти то так, то эдак.

Прям не танцы, а сплошное хождение да верчение. Поначалу смотреть чудно, а потом скучно, потому как — одно и то же. То ли дело наш перепляс, когда на всякое дудкино гуденье танцоры выкидывают по новому коленцу.

Но Арания рядом смотрела во все глазищи. Даже ногами по полу елозила, движения запоминая.

Одна радость — кончилось эта скукота быстро. Флювель с худым парнем ушли, королевишна, отдуваясь и отвесив нижнюю губу, глянула на нас. Арания завела:

— Как ты в танце-то выступала, великий принцесс! Одно слово — пава, лебедь Кириметьева! Ручкой махнешь, как крылом поведешь, по полу шагнешь, как уточка плывешь. О таком танце только сказки сказывать, песни складывать.

Зоряна благосклонно кивнула.

— Вот, запоминайте. Когда-нибудь и сами, может, будете танцевать.

— Мечтаем об этом, великий принцесс! — Истово ответила Арания.

Королевишна почему-то бровки свела. Сестра тут же добавила:

— Хотя так, как ты, нам не плясать, великий принцесс! Статями не вышли. Нам бы сначала выучиться на ровном месте не спотыкаться! Чтобы так рукой поводить, как ты, да так павою плыть, надобно тобой быть, не иначе!

Зоряна благосклонно кивнула.

— Ну-ну, не печальтесь. Думаю, два-три шага как-нибудь выучите. Через годик-другой. Ступайте, на сегодня свободны.

Я на радостях так махнула поклон, что чуть до досок лбом не достала. Зоряна поплыла из горницы.

Вернувшись, Арания взялась за коричневую книгу, которую дал учитель цорсельского, Шуйден. Открыла, забормотала:

— Матан — мать. Шутер — отец.

Я на койку села, на неё глянула с завистью. Вот же, читает.

Потом вздохнула и принялась вышивать одну из сорочиц — мелкими листочками по вороту. Хоть иглой, да поработаю.

Однако с книгой Арания просидела недолго. Бросила её на кровать, завалилась на подушки в шелковых наволоках, шумно выдохнула. Сказала протяжно:

— Вот же слова придумали эти цорсельцы, язык сломаешь. А ты, Тришка, не хочешь поучиться? Как-никак, тебя тоже в услужение к королевишне взяли, не только меня.

Я губу прикусила, но ответила честно:

— Я грамоты не разумею. У нас в Шатроке буквицы только Арфен-мельник знал. А больше никто.

Сестра вскинулась на подушках.

— Да ты что? Тришка, ты и впрямь безграмотная? Ох, беда. Узнает кто, позору не оберешься. А если ещё докопаются, что ты из простых — и меня, и тебя враз в деревню сошлют! На пару, за обман!

Я пожала плечами.

— В деревне тоже люди живут. И наши деревенские подобрей будут, чем здешние, из дворца. Т ак что беды большой в том не вижу.

— Ну да, ты только обрадуешься. — Зло сказала Арания. — Нет уж! Я назад в Неверовку не хочу. Сама тебя выучу. Не мое это дело, да выхода нет.

Она бросилась к сундукам.

— Тут у матушки был походный набор, письма писать. Куда только его Вельша засунула.

Покопавшись в нескольких сундуках, Арания вытащила крохотный сундучишко — в ладонь высоты и в две ладони ширины.

— А ну, подь сюда. Со мной садись, дозволяю.

Арания ткнула пальцем, указывая мне на край кровати. Я примостилась, и она кинула мне на колени книгу, данную Шуйденом. Накрыла её сверху белым листом.

— Вот, это бумага. Теперь смотри — это перо.

Из сундучка появилось белое гусиное перо.

— Вот так ножичком зачиняем — а после в чернила макаем, и пишем.

Она вытащила из сундучка скляницу, открутила у неё крышку и макнула туда кончик пера. Потом осторожно начертила на бумаге две косые черты шалашиком. Провела по низу поперечную черту, вроде как подперла шалаш.

— Эта буквица зовется ази. Только если читать, то выговаривать надо просто а.

— Как это?

— Ну. — Арания закручинилась, подняла взгляд к потолку. — Как тебе объяснить-то? Вот гляди — когда матушка назвала тебя своей племянницей, ты стала называться Тришей Ирдраар. Так? А по правде как была Тришкой, так и осталась. Вот и выходит — на людях ты прозываешься госпожа Триша Ирдраар, а на деле ты просто Тришка. И с буквами так же — кличем буквицу ази, а говорим одно а.

Она писала одну за другой буквицы, а я их запоминала. Наука оказалась нелегкой, но я понемногу кумекала. Буквиц оказалось всего двадцать три. Как только дошли до последней, в дверь постучали.

— Тихо. — Зашипела Арания. Махом прибрала исписанные листы.

— Ну, кто там?

Дверь распахнулась, появился прыщавый парень с утиным носом. Поклонился, утер губы.

— Меня Хлюня зовут. Сказали, вам весточку передать надо, на Норвинскую слободку?

— Да. — Арания подскочила, выдрала у меня из рук книгу, уложила себе на колени.

И спешно принялась писать на чистом листе. Потом присыпала все песком из сундучка, стряхнула желтую порошу на пол, прямо себе под ноги. Госпожа, одно слово. Ясное дело, ей полов не мыть.

— Отнесешь в дом Ирдрааров, скажешь, от Арании. Когда принесешь ответ, дам тебе целую бельчу. Понял?

Хлюня кивнул и исчез со свернутым листом. Арания повернулась ко мне, свела брови.

— Ну вот и сладилось. Чего сидишь? Сейчас читать по книге будешь.

Это оказалось потрудней, чем рассматривать буквицы, которые писала Арания. Так что спать я легла с больной головой. И априхи в запасе не было, чтобы стебелек зажевать, боль сбить, вот что плохо.

Ответ из Норвинской слободки доставили следующим утром, перед тем, как мы отправились в покои королевишны. Арания выдала обещанную бельчу — Хлюня счастливо хлюпнул носом, прежде чем исчезнуть. Сестра отошла к окну, разворачивая на ходу лист. Прочитала вслух:

— Девок отослали в Неверовку с купеческим обозом. Купец знакомый, приглядит. Вечером третьего дня Рогор будет ждать тебя у выхода из кремля. Есть новости. Добрых тебе дней, Аранслейг. Ургъёр из дома Ирдраар.

Рука её с листом разогнулась, опадая, и она уставилась в окошко. Хотя вроде бы не любила на Дольжу смотреть.

Я подошла сзади, положила руку ей на плечо. Постояла молча, не зная, что сказать.

— Вот и это сладилось. — Вдруг выдохнула Арания.

И качнулась назад, на мгновение привалясь ко мне спиной.

Потом вскинула голову, отошла к кровати.

— Тришка. Пока есть время, давай-ка слоги повторим. Ну, что встала?

Эти три дня прошли так же скучно, как и первый. Мы с Аранией хвостиками бродили за королевишной, молча слушали, что рассказывают её учителя, глядели, как она расхаживает по горнице с красавцем Флювелем. Каждый вечер Арания, зло морща лицо и покрикивая, учила меня читать. Даже показывала, как выводятся на бумаге буквицы.

Днем в дворцовых проходах нам попадались жильцовские женки. При виде меня они хихикали, но каждый раз исправно здоровались.

Курносого парня я увидела за все это время только один раз. Да и то случайно, по дороге в дворцовую баню, что стояла в кремлевской роще на отшибе, вместе со службами. Рядом за деревьями прятался кругляш вытоптанной земли, на котором жильцы каждый вечер махали мечами. Там, издалека да мельком, я и углядела курносого.

И хоть стыдно это, за парнем бегать, но мне хотелось увидеть его ещё раз. Только без Арании. Даже думка мелькнула — а вдруг подойдет, сам со мной заговорит?

Поэтому на следующий день я предложила сестре перестирать её сорочицы. Сама Арания так их замыла, что на вырезе остался ношенный след. Стирала-то она как? Смех и грех, двумя пальцами прихватывала и в воде полоскала. А уж выжимала — в жгут вытягивала и ладошками сверху хлопала. Хотя я ей все честь по чести объяснила — и как тереть, и как ухватывать, и как воду выжамкивать.

Сестрица согласилась с радостью. Даже пообещала за это дать поносить кушак из цепочки, подарок матушки.

Но надеялась я напрасно. В тот вечер курносого на кругляше не оказалось. К бане, каменной, на шесть парилок, каждая при своей двери и своем предбаннике, я подошла самым медленным шагом. Все надеялась, что парень вот-вот мелькнет среди жильцов. Или со стороны дворца появится.

Не выгорело.

В баню я зашла, с горя прикусив губу. В парилке сидели две жильцовских бабы. Я на них с расстройства даже не глянула. Заскочила в парилку, молча плеснула в корыто горячей воды, зольного отстоя и вышла в предбанник, сорочицы замывать.

Терла от души, и опомнилась лишь тогда, когда ткань под рукой затрещала. Так я Арании все её шелковое исподнее в клочья разорву.

Даже усохшая левая не отзывалась привычной болью, пока стирала. Словно онемела. Как же так — один раз парня увидела, одно слово от него услышала, а сердце почему-то болит? Может, меня приворотным опоили? Да кому я такая нужна?

Жильцовские бабы, пока я над сорочицами изгалялась, закончили мыться. Оделись и скоренько выскочили наружу. Потом дверь снова хлопнула. Только я и головы не повернула, чтобы глянуть, кто там.

— Добрый вечер, госпожа Триша. — Мягко прозвучал голос рядом.

Я выпрямилась над корытом и увидела Глерду.