Подари мне белые сны

Глава 16

Картотека потенциальных консультантов разрасталась не по дням, а по часам. Кире уже перестали сниться кошмары по ночам, когда срочно требовалось найти нужного специалиста, а такового в списке не оказывалось. Она добилась того, что у нее в запасе имелись специалисты практически всех востребованных профилей. Большинство из них она знала либо лично, либо по телефонным интервью, на остальных имелись рекомендации от людей, которым можно было доверять. Имя их фирмы постепенно становилось известным в нужных кругах, связи Зелотова и безупречная работа Киры медленно, но верно делали свое дело. Правда, при этом Кире пришлось ощутимо жертвовать своими выходными. Чаще всего приходилось тратить на вторую работу субботы и воскресенья.

Алекс бурчал и ругал ее, но сделать ничего не мог. Кира зарабатывала на этом хорошие деньги, впервые в своей жизни она стала получать от своей работы не только удовлетворение, но и доход. И хотя дела его тоже шли в гору, но понятие высоты весьма относительно — то, что для одних горы, для других лишь маленькие холмики. Алекс намеренно не тратил сбережения, оставленные матерью. Ему казалось, что если он станет полагаться на них, то этим опять подтвердит свою зависимость от матери, даже теперь, когда ее уже не было в живых. Кира не была избалована шикарной жизнью и имела вполне трезвый взгляд на жизнь, согласно которому потребности человека должны совпадать с его возможностями, но все же у каждого с годами потребности повышаются, как и стандарты, удовлетворяющие их. И если в двадцать лет Кире было по большому счету все равно, в каком ресторане она ужинает и в каком салоне она делает прическу, то в свои тридцать с хвостиком это уже имело для нее значение. И не из-за престижности, а потому что она стала ценить такое понятие, как качество. А качество в дешевом кафе или третьесортном салоне красоты если и встречается, то крайне редко.

Алекс в плане эстетики, качественной одежды и хорошей еды тоже был требователен. Но средства, которые он зарабатывал, пока еще не позволяли ему соответствовать той жизненной планке, к которой он стремился. Возможно, живи он один, он не спешил бы с достижением своих тщеславных устремлений, но Кира служила для него самым мощным стимулом. Он твердил себе, что просто обязан обеспечить ей жизнь на соответствующем уровне. И если в начале их отношений Алекс позволял ей делить с ним счета за их развлечения и общие покупки, то теперь он все чаще и чаще брал это на себя. Кира пыталась внушить ему, что это вовсе не обязательно, что она совершенно нормально относится к тому, что тоже вносит свой вклад, но Алекс твердо заявил, что не станет жить за ее счет.

Он принимал участие все в большем и большем количестве заказов, работу свою выполнял прекрасно, и Ковальчук стал доверять ему серьезные участки и платить неплохие гонорары.

Время шло, они давно уже фактически жили вместе, и Кира решила, что пора бы уже представить ее молодого человека родителям. А то становилось неловко — его знали практически все ее знакомые, но не мама с папой. Их отношения приобретали все более серьезные обороты, и мама все намекала на то, что хватит, мол, скрывать от нас своего друга. Не потому, что по-настоящему верила в долгосрочность этих отношений, но ей было интересно, кто же этот парень, сумевший увлечь ее дочь настолько, что она вся светилась изнутри.

Решили обставить все как можно непринужденнее. Отец предложил сделать шашлыки на даче.

— На природе все происходит проще. Дома получится слишком официально, и парень может разнервничаться.

— Не волнуйся, папа, Алекс не из слабонервных.

— Все равно. Он же не руки твоей идет просить, а просто познакомиться с нами.

— Дай ему волю, он и руку попросит, — засмеялась Кира. — Просто я категорически запрещаю ему об этом даже заговаривать!

— И что? Слушается он тебя?

— Да не всегда.

— Вот и молодец, — заключил отец, и они рассмеялись. Оба знали, как отец все время пытается тормозить Кирины порывы командовать всеми и вся. Любой, кто мог противостоять ей, сразу приобретал уважение в его глазах.

…Кирин отец был прав. Алекс нервничал. В отличие от Киры, он воспринимал знакомство с родителями очень серьезно. Раз она решила представить его, значит, стала по-другому думать о нем. Если он не найдет общего языка с ее родителями, это, конечно, не сможет препятствовать их отношениям, но в значительной степени сможет их осложнить. И хоть Кира давно уже выросла из того возраста, когда выбирают себе пару с оглядкой на родителей, все равно их мнение могло сыграть важную роль.

Все оказалось намного проще, чем он себе навоображал. Ее отец, который виделся ему лощеным дипломатом строгих правил, оказался простым в общении, разговорчивым человеком. А мама, хоть и задавала вопросы, типичные для женского любопытства, делала это очень тактично и непринужденно. Кира чувствовала себя расслабленно, и вскоре Алекс тоже перестал ощущать скованность. Она оседлала любимого конька — стала хвалить достижения Гурова.

— Алекс, между прочим, стал уже правой рукой шефа фирмы. Ковальчук от него просто в восторге, сам мне не раз говорил.

— Ну ты преувеличиваешь. Крупные заказы я пока не беру.

— Только потому, что сам не поговоришь с Ковальчуком по этому поводу. Он все скромничает, — заявила она родителям. — Знает, что справится с любым заказом, но не хочет поговорить об этом с шефом. Что, я не права? — повернулась она к Гурову.

Тот пожал плечами.

— Вот взять к примеру ваш последний заказ, — продолжала увлеченно Кира. — У тебя ведь есть идеи, как его сделать, почему же ты молчишь? Ты должен представить свои идеи, взять на себя ответственность, показать себя. Чего ты боишься?

— Да не боюсь я ничего, просто как-то неудобно мне выскакивать по поводу и без. Шеф сам знает, на что я способен. Просто я еще не дорос до таких масштабов.

— Кира, ты, как всегда, в роли универсального советчика, — мягко заметил отец.

— Да нет же, просто Алекс скромничает! А я знаю, что он — талант. Ведь мой же дом он сделал!

— И очень красиво сделал, — вставила Светлана Георгиевна, подкладывая салат в тарелку Алекса.

— Ну вот и я о том же!

— Твой дом — другое дело, — несколько смущенно ответил Алекс. Ему стало неловко, что он стал центром дискуссии. Зачем Кира затеяла ее здесь?

— Почему другое дело? Из-за оплаты? Так считай, что ты практиковался. А теперь настала пора настоящего заказа. Хватит уже прибедняться.

— Да я не прибедняюсь, просто пытаюсь трезво оценить ситуацию.

— И все же поговори с Ковальчуком.

Отец кашлянул, многозначительно взглянув на Киру.

— Принеси, пожалуйста, чистые тарелки. Порежем арбуз.

Кира направилась на кухню, поглядывая на компанию за столом. Мама что-то опять спросила у Алекса про его семью, хотя Кира сто раз предупреждала ее не затрагивать эту тему, зная, как болезненно может Алекс отреагировать. Даже с ней ему потребовалось время, чтобы рассказать о матери. И то, чувствуя, как сильно на него действуют воспоминания, она избегала вопросов о его детстве. Гораздо охотнее Алекс рассказывал о своих похождениях на свободе, и она лишь догадывалась о том перевороте, который он сумел совершить в себе.

Она присела перед шкафом и стала вытаскивать тарелки, напевая себе под нос. Кухня на родительской даче давно уже исполняла роль не только кухни, но и склада ненужных вещей. Здесь можно было найти все что угодно, начиная от старых полотенец и до бабушкиного сервиза с чайником без носика. Зачем хранить чайник без носика, Кира никак не могла взять в толк. Но чем-то он был маме дорог, раз она до сих пор не выбросила его. За посудой в шкафу она увидела знакомую ажурную корзинку. Из нее их с Андреем осыпали конфетами на свадьбе. Откуда она здесь очутилась? Вся в пыли, тусклая и скучная в темном шкафу. Интересно, мама специально хранила ее или просто о ней все забыли? Даже атласный бант на ручке сохранился. Безмолвное свидетельство канувшего в Лету счастья. Кира прикусила губу. А ведь оно было — счастье, как бы много ошибок она потом ни наделала, это не перечеркивало того факта, что она была очень счастлива тогда. Ох уж это прошлое…

Кира вытащила корзинку на свет и повертела в руках. Выбросить прямо сейчас? Или пусть живет? В конце концов, зачем она так старательно уничтожала все предметы, напоминающие ей об Андрее? Что хранит больше воспоминаний, чем сердце? Разве выброшенные на свалку вещи могут захватить с собой память? Пора уже спокойно воспринимать свое прошлое и не убегать от него. Услышав шаги, Кира запихнула корзинку подальше в глубь шкафа.

— Тебе помочь?

Папа зашел на кухню за ножом.

— Нет, уже иду.

— Я думал, что ты не можешь отыскать тарелки в этом бардаке.

— Все, уже нашла. У вас тут целый склад. Архив, можно сказать.

— И не говори. Все не доходят руки разобрать этот хлам. Мама там занимает твоего молодого человека. Он очень приятный парень, хочу тебе сказать. Держится так… с достоинством.

— Я рада, что он тебе понравился.

— Молод, конечно, очень.

— Но это же не явилось для тебя неожиданностью.

— Нет. Как и то, что ты диктуешь ему, как жить.

— Я?

Кира встала со стопкой тарелок в руках и уставилась на отца.

— Я диктую?

— Конечно. Смотри, не увлекайся. Ты же знаешь, чем это может закончиться.

Папа вышел из кухни, а Кира так и осталась стоять, переваривая его слова. Что-то она действительно увлеклась и вступила на опасную тропу ментора. Сколько раз она говорила себе, что не будет больше вмешиваться ни в чью жизнь и не будет пытаться заставлять людей поступать так, как ей кажется правильным. Сколько раз говорила, а все равно себя переделать не могла. Вот с Левой ей превосходно удавалось оставаться нейтральной. Но не оттого ли, что Лева, по большому счету, был ей безразличен? Македонский — другое дело. Ей не все равно, как и чем он живет, как дела у него на работе, как движется его карьера, что он делает для своего будущего. Только вот отец прав — однажды она сильно обожглась на этом менторстве, и забывать об этом не стоит.

Она вернулась к столу, где отец только что воткнул нож в арбуз, и он звонко треснул, обнажив красную сочную мякоть с сахарными прожилками. Арбузный сок тек по рукам до самых локтей, и было сладко и бархатно во рту. Потом был кофе с шоколадными конфетами с коньяком, а потом мама увела отца помочь разобрать вещи в подвале, и Кира с Алексом остались одни доедать арбуз.

Алекс острием ножа убирал косточки из мякоти и протягивал Кире верхушки, самые сладкие. Она много смеялась и целовала его, не обращая внимания на смущенные возгласы по поводу родителей. Расправившись с арбузом, они убрали со стола, и Кира принялась мыть посуду, а он стоял рядом и вытирал тарелки большим полотенцем с вышитыми цветами. Свежий воздух опьянил и разморил, хотелось улечься где-нибудь в тени деревьев и уснуть.

— Македонский, — неожиданно серьезным тоном разрушила идиллию Кира. — Я вот тут подумала насчет Ковальчука…

Алекс вздохнул.

— Кира, ну я же сказал поговорю, значит, поговорю.

— Да я не об этом.

— А что еще?

— Ты не сердишься?

— На что?

— Ну… что я пытаюсь навязывать тебе решение. Может, ты вовсе не хочешь браться за этот заказ и тебя устраивает все, как есть, а я тут лезу со своими бестолковыми идеями.

— Кира, посмотри на меня, пожалуйста.

Она подняла голову.

— Поверь мне, уж кто-кто, а я знаю, что это такое, когда за тебя решают абсолютно все. Я нахлебался этого сполна в детстве. То, что делаешь ты, — совсем другое. И мне чертовски приятно, что тебе не все равно, как я живу.

— Македонский, ты честно говоришь? По-моему, ты просто пытаешься успокоить меня.

— Ну хочешь, я предложу тебе альтернативу? Повесь на себя вывеску: «Я хочу быть частью твоей жизни!> — и тогда тебе не придется больше ничего делать и ни о чем переживать.

Кира рассмеялась. Надо же, как забавно, что он именно так это воспринимает. Забавно не потому, что это неправда, как раз наоборот. Забавно до слез, что до этого никто не видел в Кириных попытках опекать стремление стать частью жизни дорогого ей человека. Андрей этого никогда не понимал. Да что там Андрей, даже ее собственный отец осуждал ее.

Македонский понимает. Я хочу быть частью твоей жизни. Вот как, оказывается, это называется. В одно предложение он смог втиснуть так много ее, Кириного. Я хочу быть частью твоей жизни. Да, я хочу. Я хочу постараться стать частью твоей жизни. Я сделаю для этого все, что от меня потребуется. Я не знаю, как у меня получится, я не знаю, сделает ли это тебя и меня счастливыми, но я хочу попытаться.

Глава 17

Женщине не обязательно быть лесбиянкой или воображать себя мужчиной, чтобы по достоинству оценить другую женщину. Любая особь женского пола, у которой есть хоть какие-нибудь понятия о красоте, стиле и вкусе, моментально разгадает в толпе обладательницу сих ценных качеств. Кира заметила ее сразу же, как только они с Алексом переступили порог ресторана. Событие отмечалось важное — десятилетие фирмы Ковальчука. Он решил отметить это с размахом — празднование совместило в себе функции юбилея и пиара одновременно.

Она стояла рядом с Ковальчуком и сдержанно улыбалась, чуть склонив голову набок. Одетая в бежевую атласную блузу с узкой кофейной лентой под воротом, и в узкую, расклешенную лишь книзу, юбку кремового цвета с набивными цветами, с коротко стриженными русыми волосами, едва подведенными глазами и ярко-красными губами, она выглядела, как девушка с картин Альфреда Маннинга начала двадцатого века. Словно молодая леди старой провинциальной Англии сошла с полотна и оделась в современные одежды. Вся ее поза выражала достоинство и уверенность, манеры говорили о том, что над ними долго работали, взгляд синих глаз обволакивал собеседника вниманием и очарованием.

Кира обвела взглядом гостей — многих она знала, но большинство были ей незнакомы. В основном среди приглашенных находились сотрудники фирмы, партнеры и разные важные для фирмы люди. Коллег Алекса Кира знала всех, а на делового партнера эта девушка не была похожа — слишком молодая, слишком холеная. Было в ней еще что-то неуловимое, что выделяло ее из деловой толпы гостей — что-то во взгляде и в том, как она разговаривала с Ковальчуком. Пока Кира терялась в догадках, кто бы это мог быть, девушка заметила их и широко улыбнулась:

— Алекс, как я рада тебя видеть!

Она стремительно подошла к ним, поцеловала его в обе щеки, как старая знакомая, и со спокойным любопытством остановилась перед Кирой, ожидая, когда ее представят.

— Даниэлла Констанца, Кира Доронина, знакомьтесь.

Алекс выглядел немного смущенным. И было с чего. Кире не надо было рассказывать, кто такая Даниэлла. Это имя она слышала не раз за последние недели. Алекс получил-таки свой заказ сделать дизайн для большого особняка. Тот самый, насчет которого Кира так упрямо убеждала его поговорить с Ковальчуком. Алекс очень увлекся работой, фонтанировал идеями, пропадал в особняке днями и ночами. Хозяин виллы, итальянец с русскими корнями, большую часть времени находился с женой-москвичкой в разъездах. Он имел бизнес в разных странах и нигде не находился подолгу. В Подмосковье он отыскал усадьбу, некогда принадлежавшую его прабабушке, с огромной переплатой выкупил ее и решил отреставрировать. Своим представителем он выбрал не одного из своих менеджеров, как это обычно бывает в таких случаях, а дочь Даниэллу, которая в настоящий момент делала дипломную работу по истории искусств России. Именно она встречалась с Алексом по всем вопросам, передавала пожелания отца, контролировала весь процесс.

Алекс рассказывал об этом Кире, и она не раз подшучивала, что Алекс вступил на опасную тропу.

— Помнишь, чем закончилась твоя работа на меня? Смотри, как бы не случилось то же самое!

Он закатывал глаза и крутил пальцем у виска.

— Ты бы ее видела. Совсем еще девчонка, избалованная папочкиным богатством и с завышенным самомнением.

— Красивая хоть?

— Да так себе, не в моем вкусе. Светловолосая каланча. А мне нравятся хрупкие невысокие шатенки с глазами цвета выдержанного коньяка и языком острым, как нож. Тебе это никого не напоминает?

Кира пожала плечами.

— Нет. А кто это?

— Сейчас поцелую и сразу угадаешь.

Она поверила ему и как-то не думала больше на эту тему. Мало ли кто может оказаться заказчиком, что же, теперь обо всех информацию собирать? Но сейчас, оказавшись рядом с этим словно вылепленным умелым мастером фарфоровым лицом с идеальной кожей, выразительными глазами, перед этой леди в третьем поколении, она почувствовала, как у нее подкашиваются ноги и земля уходит из-под них.

— Очень приятно, — медленнее, чем хотелось бы, вымолвила Кира. — Много слышала о вас хорошего.

— Взаимно, — кивнула Даниэлла непринужденно. — Алекс, приятно снова видеть тебя.

Она улыбнулась и отошла.

Кира так и осталась стоять как вкопанная.

— Я и не знал, что Ковальчук клиентов тоже сегодня пригласил, — как ни в чем не бывало сказал Алекс, глядя вслед синьорине Констанца.

— Ты не говорил, что она… что она такая красивая, — запинаясь, произнесла Кира.

— Красивая? — он пожал плечами. — Не в моем вкусе.

Кира взяла себя в руки. Что это она так разволновалась? Ну красивая, и что? Не просто красивая, а загляденье, ну и что? Да, манеры, да, шик, не бросаться же теперь под поезд из-за этого. Конечно, ей было неприятно, что Алекс виделся с этой девушкой чуть ли не каждый день. Но не будет же Кира ревновать к клиентке только потому, что клиентка казалась словно сошедшей с картинки журнала «Вог». Он мог говорить ей сколько угодно, что такие девушки не в его вкусе, но вид Даниэллы говорил сам за себя. Такой эстет, как Алекс, не мог не оценить ее, и то, что он старался всеми силами сделать вид, что не находит в ней ничего привлекательного, настораживало Киру еще больше.

Но как бы ни придирчиво наблюдала Кира, за весь вечер Алекс не сделал ничего, что могло бы вызвать ее подозрения. Он находился все время рядом с ней, а если они и сталкивались с Даниэллой, то лишь тогда, когда их вовлекал в разговор Ковальчук. Только однажды Даниэлла отвела Алекса в сторону, намереваясь представить кого-то из своих знакомых, кто тоже хотел бы поработать с Гуровым.

— Алекс делает успехи. Через этот заказ, — Ковальчук кивнул в сторону Даниэллы, — его заметят очень многие. А дом получается просто восхитительный. Ты видела?

— Нет, Алекс не показывал. Даже не знаю, радоваться мне этому заказу или нет.

Ковальчук рассмеялся, словно понял, о чем она.

— Рискованно посылать своих сотрудников к таким клиентам, — продолжила Кира, — уж не медвежью ли услугу вы оказали Алексу, Антон Петрович? Вернее, мне, а не Алексу.

— Так ведь я к отцу посылал, а нам подсунули дочь. Я не виноват! — развел он руками.

— Наверное, остальные сотрудники локти кусают, что не они ведут проект.

— Остальных я бы не послал к ней. Твой Гуров самый надежный и морально устойчивый из всех, кого я знаю. Так что выбрось из головы свои мысли.

Антон Петрович очень уважал Киру. У них сложились дружеские отношения, даже более дружеские, чем с Алексом. Для Алекса Ковальчук был учителем и шефом, и это создавало определенную дистанцию между ними, для Киры же он был просто приятным человеком, к тому же он оказался знакомым ее отца. Конечно, Ковальчук и предположить не мог, что дизайн ее дома обернется тем, что Алекс влюбится в нее, но их отношениям он был рад. Алекс повзрослел, стал более серьезно относиться к жизни и заметно вырос в профессиональном плане. Ковальчук понимал, что немалую роль в этом играет влияние Киры и старался не гадать, долго ли они пробудут вместе или нет. Да и не из тех он был, что суют свой нос в личные дела других.

Что бы там ни утверждали Алекс и Ковальчук, Кира все же не сводила с Даниэллы глаз. Она мысленно сравнивала себя с ней и пыталась взглянуть на нее глазами Македонского. Что находит на женщину в такие моменты, трудно сказать. И возраст тут ни при чем, и внешность. Но что-то щелкает внутри, и она начинает сомневаться. Сомневаться, что нужна своему мужчине больше всего, сомневаться, что их отношениям ничто не угрожает, сомневаться в его друзьях, покрывающих его измены, сомневаться даже в том, в ком раньше никогда не сомневалась, — в себе. Если бы Кира всегда была ревнива и подозрительна, она бы не удивилась своим ощущениям. Но ведь раньше она даже слишком спокойно относилась к другим женщинам, до того спокойно, что проглядела своего мужа. А теперь вот вдруг не отрывалась от идеального профиля клиентки Гурова и думала, что никогда уже не сможет спокойно реагировать на встречи Алекса с ней. Скорее бы уже закончился этот проект!

В ту ночь она не заговаривала о ней, но замучила его требованиями повторить, как сильно он ее любит, какая она красивая и что ему больше никто не нужен. Алекс прекрасно знал, что на нее нашло, и был предельно нежен и внимателен. Меньше всего на свете ему хотелось бы, чтобы Кира начала подозревать его. Он не планировал, что Кира увидит Даниэллу, он знал о последствиях. Зря Ковальчук пригласил ее. Любая другая не вызвала бы у Киры подозрения, но эта была особенной. И он, как и она, прекрасно понимал это. Но оба сделали вид, что тема исчерпана.

Чем больше было работы, тем явственнее Кира ощущала вкус хороших заработков. Возможность купить себе то, что хочешь, украсить дом так, как хочешь, помочь родителям — все это кажется не таким уж важным и первостепенным, когда не имеешь этого, но лишь только надкусив первый кусочек, уже не представляешь, как мог раньше жить другой жизнью. И поэтому Кира, не жалея сил и времени, работала на благо фирмы, оставляя себе лишь небольшой просвет для полноценного отдыха.

Рабочий кабинет, располагавшийся на втором этаже ее загородного дома, пришелся как раз кстати. Выходные Кира с Алексом старались проводить в доме, в их доме, как настаивала Кира, и многие встречи и переговоры Кира проводила как раз в том кабинете. Как-то, встречаясь с очередными клиентами, она вдруг запнулась на полуслове. Она ясно увидела, что сцена их жизни точь-в-точь повторяет некогда увиденную во сне. Это было просто непостижимо. Граница между сном и реальностью постепенно настолько стиралась, что ей становилось даже страшно — как такое возможно. То ли она настолько сильно старается воспроизвести увиденное в реальности, то ли реальность сама нашептывает ей сны, предвосхищая саму себя.

Бывало и так, что с консультантами у нее завязывались не просто рабочие, но и дружеские отношения. Она возила их по Москве, они вместе ужинали, обменивались впечатлениями, а потом еще долго продолжали переписываться, не теряя друг друга из виду. Одним из таких консультантов был Гарри Бенсон. Англичанин, отличный специалист по менеджменту, он обожал не только свою работу, но и путешествия. В принципе, он и соглашался-то на работу в разных странах в основном потому, что это давало ему возможность увидеть как можно больше городов и познакомиться с людьми самых разных национальностей. В России ему очень понравилось, и после двухнедельного курса лекций в одной компании он вскоре вернулся, с готовностью согласившись провести тренинг для другой организации. Мало того что вернулся сам, он еще и привез с собой сына. Майкл учился в колледже и собирался заниматься информационными технологиями. Наслушавшись от отца восторженных рассказов о России, он увязался за ним, решив во что бы то ни стало тоже попытаться там устроиться на работу и посмотреть страну.

— Ваша загадочная страна теребит наши западные души давно, так что не использовать такую возможность я просто не мог! — заявил он Кире.

— Тебе понравится, не пожалеешь, — заверила Кира.

Пробыв с отцом неделю в Москве, Майкл сказал, что хочет задержаться подольше.

— Кира, мне придется просить тебя о помощи. Я уезжаю, и наша виза заканчивается. Как мне оставить Майкла здесь? Продлить туристическую визу? — спросил Гарри Бенсон.

— Я хочу остаться подольше! — выпалил Майкл. Он не сказал, что виной тому зеленоглазая очаровашка, которую он повстречал на днях на рынке и влюбился без памяти. — Мне не хватит нескольких недель, я хочу остаться на полгода, может, и дольше.

— Но как я тебя в качестве туриста оставлю тут на полгода? — возразила Кира. — Тебе придется найти серьезное основание для этого. Моя фирма не сможет обеспечить тебе соответствующие документы.

— Кира, ты же умница! — взмолился Майкл. — Ну придумай что-нибудь для меня, а?

— Я могу придумать только одно — устроить тебя на работу. Но что ты можешь? Ты же даже колледж еще не окончил.

— Он может преподавать английский, — предложил Гарри. — На уровне школы, конечно, просто как носитель языка.

— Я готов это делать даже бесплатно! Только бы визу продлили.

— А на что жить будешь? — спросил будничным тоном Гарри. — На меня не надейся.

— У меня есть сбережения. Может, со временем найду здесь и оплачиваемую работу.

Кира задумалась. Идея неплохая. Сначала его можно устроить как носителя языка бесплатно, а потом найти детей состоятельных родителей, чтобы давать им уроки. Правда, придется обойти школы или государственные учреждения, через них будет легче сделать приглашение и визовую поддержку. Обозначим его волонтером. Возможно, выгорит.

— Кира, я в долгу не останусь. Приедете к нам — я все для вас с Алексом сделаю, — сказал Гарри. — Просто этот оболтус уже дырку мне в голове сделал своим нытьем: «Хочу остаться, хочу остаться!» Может, взятку кому-то дать?

— Думаю, обойдемся и без взятки, — улыбнулась Кира. — Только предоставьте мне несколько дней, я постараюсь найти желающих взять к себе волонтера. Такого симпатичного волонтера я бы и сама взяла учителем, если бы не знала английский!

— Эй, эй, — замахал руками Майкл, — поосторожней со словами! Я не хочу, чтобы мне Алекс шею свернул!

— Что тут обо мне говорят?

— Алекс, ты как раз вовремя, — Кира поднялась ему навстречу. — Мы тут обсуждаем, не притвориться ли мне, что я по-английски не понимаю ни слова, и взять себе Майкла репетитором?

— Интересно, интересно. А другого, менее примитивного плана для своих встреч вы не смогли придумать? Что бы я ни о чем не догадался?

— Вот! Уже! — закричал Майкл. — Ты видишь, видишь? Он уже готов меня убить, Кира! Твой бойфренд — маньяк, он за тебя горло перережет! Если сейчас он на меня бросается, что будет потом?

— Лучше тебе этого не знать, — загробным голосом произнес Алекс.

Кира обняла Алекса и засмеялась. Ей нравилось его дразнить, пусть даже в шутку, он так легко зажигался. Притом понимал, что она шутит, но все равно до конца не расслаблялся. К его чести, сам он Кире не давал поводов для ревности абсолютно никаких, не считая Даниэллы. Но в ее случае Кира, скорее всего, просто навыдумывала бог весть что. Когда Алекс встречался с ней, он старался делать все настолько прозрачно, чтобы Кире не оставалось ничего, кроме как расслабиться и поверить ему. Но Кира все равно не питала иллюзий на этот счет и всегда была подсознательно готова к неожиданным «сюрпризам».

Желающих взять Бенсона-младшего на работу волонтером нашлось немало, правда, брать на себя оформление приглашения и продления визы никто не хотел — волокита и бюрократия чиновников могла отпугнуть кого угодно. И пока Кира рассматривала предложения и продумывала, через кого легче всего можно будет оформить бумаги, решение пришло само собой, окольными путями, как это часто и бывает.

То, что произошло это опять-таки благодаря ее дому, совершенно не удивило ее. Совпадения, связанные с домом, происходили столь часто, что она начала приписывать ему чуть ли не магические свойства. На этот раз работа для Майкла нашлась как раз недалеко от дома. А случилось все потому, что сосед Толик попросил подвезти его, так как его машина в очередной раз сломалась. После рождения его второго сына они стали как родственники — Толик попросил Киру стать крестной матерью малышу Юрке, а его старший сын, Рома, так вообще дня не пропускал, чтобы не заглянуть к Кире под разными предлогами. Даже Юлиана, неисправимая критиканша и ворчунья, нет-нет да заезжала к Кире в Апрелевку, но не столько для того, чтобы поболтать с ней, сколько для того, чтобы навестить Юрку, первого «ее» малыша, родившегося при таких обстоятельствах. Она так его и называла — «экстремальщик».

Толик поймал Киру как раз тогда, когда она собиралась ехать в город. Алекс был занят на объекте, и она решила заехать к родителям. Толик ужасно обрадовался, когда увидел ее, словно разрешилась главная проблема его жизни.

— Тут меня попросили раздобыть краску подешевле для одного интерната, — объяснил он, — купить-то я купил, а завезти не могу, колымага опять не едет.

Кира глянула на часы. Она уже и так опаздывала, мама ждет с обедом и расстроится, если все остынет, но отказать Толику, смотрящему на нее умоляющими глазами, было просто невозможно.

— Подброшу, Толя, подброшу, только давай побыстрее, мне еще потом к родителям ехать.

— Вот спасибо! — обрадовался Толик. — Да это недалеко, здесь, в Апрелевке, минут десять езды. Мы мигом!

Он принес три банки краски и запихал их в багажник. Кира подозрительно посмотрела на банки.

— Надеюсь, закрыты плотно? Не выкрасят мне всю машину в новый цвет?

— Нет, — улыбнулся Толик, поправив очки, — они новые, не откроются.

— А что это они тебя попросили для интерната краски покупать? Ты же вроде в другом месте служишь?

— Да у меня там тетка работает, вот и просит иногда помочь. А мне что, жалко? Там все-таки дети такие, грех не помочь.

Какие «такие» дети, Кира поняла только тогда, когда они приехали в интернат. Она и не знала, что совсем недалеко от них располагается здание интерната для детей-инвалидов. Двухэтажное здание выглядело вполне прилично, аккуратно побелено снаружи, во дворе чисто, кустарник вокруг пострижен. Толик сказал, что у детей есть свои спонсоры, помогающие им средствами, но главная заслуга того, что интернат существует, принадлежит энтузиастам, которые там работали.

— Вроде моей тетки, — добавил он, — она этих детей не просто любит, а обожает, все для них готова сделать.

Кира еще раз глянула на часы. Мамин обед уже так и так придется подогревать. Если она на минуточку заглянет в интернат, большой роли это уже не сыграет.

— А можно я с тобой зайду?

— Конечно! — Толик почему-то даже обрадовался. — Я тебя со своей теткой познакомлю. На крестины она тогда не приходила, болела, так что ты ее не знаешь, зато о тебе ей Ромка и Таня уже все уши прожужжали.

Тетя Вика оказалась пожилой женщиной с внешностью идеальной воспитательницы или учительницы начальных классов. Невысокого роста, улыбчивая, с тихим, завораживающим голосом и невероятно лучистыми добрыми глазами. Она мягко пожала Кире руку, сказав при этом, что давно хотела познакомиться с Толиной соседкой поближе, да все никак с работы пораньше не выберется.

— Наша слава опережает нас, — засмеялась Кира, очарованная Викторией Александровной с первых же минут разговора. — Только вот на самом деле знакомиться надо с вами, я и не представляла себе, что есть еще люди, работающие с детьми на голом энтузиазме.

— А вы взгляните на наших деток, и сами все поймете. У них такие глаза, словно это не простые дети, а ангелочки, засланные на нашу планету. Они же просто кладезь доброты и наивности, их невозможно не любить.

— И много их здесь? — поинтересовалась Кира, оглядывая комнату, стены которой были увешаны фотографиями детей.

— Семьдесят шесть человек. Учитывая, сколько внимания необходимо каждому из них и сколько у нас воспитателей и учителей, это много, Кирочка. Иногда тяжеловато бывает, не скрою, но ведь и мы получаем от них взамен немало — их благодарность, их любовь. Никакие деньги и блага мира не заменят этого. У вас найдется пять минут?

Кира кивнула.

— Тогда пойдемте, я познакомлю вас с ними.

Она провела Киру в один из классов, где дети смотрели фильм о животных и учительница рассказывала им что-то по ходу дела.

— Не будем им мешать, — тихо сказала тетя Вика, — просто посмотрите на них, как они слушают, впитывают, словно губки. Этот телевизор и кассеты нам подарили спонсоры из немецкого посольства, они нас в подопечные взяли. Столько замечательных кассет дали с образовательными программами, жаль только, что большинство из них или на немецком, или на английском языках.

Виктория Александровна вздохнула. А Киру словно током тряхнуло.

— А хотите, я вашим деткам учителя английского языка приведу?

— Да откуда у нас деньги ему платить, Кирочка? У нас и так ставки все использованы, еле-еле выкручиваемся, когда надо кого-то нанять на работу.

— А он бесплатно будет преподавать. Он англичанин, желает волонтером поработать.

Тетя Вика недоверчиво покачала головой.

— Англичанин? И что ему вдруг захотелось у нас уроки давать?

— А ему страна наша понравилась, хочет подольше пожить здесь, посмотреть по максимуму, а для этого виза нужна. Если сделаем ему от вашего интерната приглашение на работу, он за это отработает у вас бесплатно. Я его знаю, так что контроль беру на себя. Не бойтесь, не обманет.

— Так я… — растерялась Виктория Александровна, — я не боюсь, просто неожиданное такое предложение…

— Так что, привести его к вам, поговорите с Майклом?

— Его зовут Майкл? — Тетя Вика вдруг засмеялась, прикрыв рот рукой. — Ой, простите, я представила, как наши детки воспримут его — как экзотику какую-то, они ведь не так часто общаются с иностранцами. Конечно, приводите, Кирочка, мы будем очень вам благодарны за такое содействие. Нашим деткам английский совсем не лишним будет, а об англичанине мы и мечтать не могли!

С документами проблем не было. Работа волонтером для детей-инвалидов не вызывала ни у кого лишних вопросов, и визу для Майкла сделали очень быстро. Кроме того, что Кира помогла Гарри, ее не покидало смутное чувство, что за всей этой историей кроется еще что-то, гораздо более существенное, чем помощь другу или уроки английского больным детям. Устройство Майкла волонтером в интернат принесло Кире большее удовлетворение, чем приезд всех профессиональных консультантов, вместе взятых. Это казалось парадоксом — ни прибыли от этого, ни нужных контактов и связей, ничего такого, что принесло бы пользу фирме и ей самой. И все же…

Майкл поселился у нее, в том самом доме, к полному неудовольствию Алекса. Он не понимал, почему Кира, оказавшая такую помощь парню, еще и позволяет ему жить у себя. Присутствие Майкла сковывало его, он постоянно намекал Кире, что их выходные превращаются в сюжет из серии «Трое в лодке, не считая собаки». И хотя Майкл приходил домой только поздно вечером, все равно он то и дело становился предметом раздора между Кирой и Алексом.

— Может, в твоем сне Майкл тоже присутствует? — съязвил как-то Алекс. — Поэтому ты так радушно его принимаешь?

Кира рассвирепела:

— Только вот не надо шутить на эту тему, ясно?

— А я и не шучу. Я серьезно спрашиваю, с чего вдруг такая любовь к этому подростку?

— Можешь обсуждать что угодно, только не надо лезть в мои сны. Запомни раз и навсегда.

— А почему ты так болезненно реагируешь? Что я такого сказал?

— Если не понимаешь, просто не лезь в эту дверь, и все. Она открывается только для меня. Очень просто, Македонский.

— Опять ты меня этим дурацким прозвищем называешь?

— Ты же говоришь о том, что мне не нравится, вот и я плачу такой же монетой.

Кира вышла из комнаты, чтобы успокоиться и не наговорить еще чего-нибудь. В последнее время она стала относиться к своим снам с примесью благоговения. Очевидно, что сюжеты из сна реализовывались в реальной, «дневной» жизни. Очевидно, что они не просто визуализировались в реальности, но и влекли за собой значимые события. Она даже стала подумывать о том, что паразит, или как там его называют врачи, вызывающий эти сны, попал в ее организм не случайно. Кира стала воспринимать свое заболевание как какой-то знак судьбы, ни больше ни меньше. А как еще можно было назвать эту странную часть ее жизни? Она настолько поверила в сверхъестественность своих снов, что даже перестала делиться их содержанием с окружающими. Просто перестала рассказывать, словно и не повторялись они больше. И не одобряла, когда другие затрагивали эту тему. Даже Алексу не позволялось шутить в таком ключе. И он прекрасно это знал, потому и начал такой разговор, рассчитывая разозлить Киру. Хотел показать, насколько ему надоело присутствие Майкла в их доме. Благодаря усилиям Киры он уже тоже воспринимал этот дом как их общий.

Они с Кирой жили, можно сказать, на три дома. В рабочие дни они могли ночевать то у Киры то у Алекса, на выходные уезжали в Апрелевку. В последние месяцы они практически не ночевали по раздельности, в разных местах. Но все же именно этот дом казался им их общим жилищем. Алекс еще не говорил Кире, но подумывал часть оставленных матерью денег отдать Кире, чтобы стать не только дизайнером дома, но и финансовым совладельцем. Он все боялся, что Кире покажется такой разговор преждевременным, она может подумать, что он посягает на ее любимую собственность.

Кира обожала свой дом. Всякий раз, когда они приезжала туда, она привозила какую-нибудь безделушку — украшение для интерьера или для двора. Каждый раз она не могла скрыть вздоха восхищения, когда выходила из машины и смотрела на свою «Мечту».

И вот теперь вдруг Кира впускает в их Эдем какого-то говорливого Майкла и разрешает ему там жить! Алекс злился и никак не мог понять, зачем она это делает.

Кира не стала продолжать этот разговор, но в голове он остался. Присутствие Майкла становилось проблемой, и ссориться из-за него с Македонским не хотелось. Идея, как разрешить проблему, пришла вместе с Ромкой, который принес кусок пирога с курицей.

— Мама послала, только что из печи.

— Входи, — впустила его Кира. — Маме спасибо передай. А я тут тебе новую игру привезла, только боюсь, твоя мама меня убьет — тебя ведь теперь от компьютера не оттащишь.

— Не, у нас договор, — важно сказал Ромка, — я убираю за собой игрушки и хорошо кушаю, а мама разрешает мне немножко поиграть.

— Вот как? Молодец мама. И со всеми она так договаривается?

— Да. С папой у нее тоже договор. Он убирается дома и выносит мусор, а она ему гладит рубашки и готовит кушать.

— А если папа договор не выполняет? — раздался голос Алекса. — То рубашки гладит сам и ходит голодный?

— Нет, — Ромка хихикнул, — мама сказала, что тогда выгонит его жить в интернат, к тете Вике, он все равно там пропадает все время.

Киру рассмешило, как точно Ромка повторяет и слова Тани, и ее интонации. В его устах взрослые выражения звучали очень забавно. Надо же, придумала. Может, Алексу тоже выставить ультиматум — не отстанет от нее с Майклом, останется без ужина. Это была серьезная угроза — готовить Алекс абсолютно не умел, и даже если пытался, выходило ужасно несъедобно, хотя и подавалось в красивом оформлении. Пригрозить выгнать из дому не получится — ему есть куда идти. В интернат ему идти не придется. И тут все встало на свои места. Интернат! Проще некуда! Надо поселить Майкла в интернате. Пусть, если хочет, живет там, комнату они ему несомненно найдут, а если не понравится, то уж это его проблемы, пусть трясет папашу на предмет денег на съемное жилье. Это будет справедливо, и никто не обидится. Кира свое дело сделала, а дальше — на усмотрение Бенсона-младшего. Никто ему королевских условий не обещал.

Майкл согласился сразу и без вопросов. Он и сам чувствовал, что Алекс косится на него все время, но не знал, куда уйти. Денег, выделенных отцом на проживание, на квартиру не хватило бы, а если и хватило бы, то тогда не осталось бы ничего для свиданий с любимой девушкой. И так как свидания для него были куда как важнее жилищных условий, комната в интернате показалась ему чуть ли не райским шалашом, спасшим его от разорения.

Глава 18

А сны о доме снились ей не менее регулярно, чем раньше. Только теперь она видела дом не как незнакомый объект, а как свой дом, дом, где она живет. И сон как будто почувствовал, что Кира теряет интерес к дому, и стал показывать ей чаще ту самую студию, которую они с Алексом так и не смогли разместить на втором этаже дома. На какое-то время дети в студии перестали сниться, она даже успела слегка подзабыть, как они выглядели и чем занимались. Снилась все больше сама комната, большая, с высокими потолками, как в старых, давно выстроенных зданиях. Кира все пыталась прикинуть, как же можно разместить подобную студию в ее доме, но Алекс категорично заявил, что при существующей конструкции дома и его планировке это просто невозможно.

— Либо придется поднимать еще один этаж, но ты же понимаешь, что сейчас мы это не потянем, либо пристраивать помещение, но, опять-таки, ты говоришь о большой комнате, залитой светом, я сомневаюсь, что в пристройке мы это сможем сделать. И потом, то, что ты описываешь, не просто студия — это профессиональная мастерская. Ты уверена, что хочешь иметь ее здесь, в доме? Зачем?

— Ну хотя бы для тебя, — вывернулась Кира.

— Для меня? Мне не надо. Я работаю на работе. И при моей профессии мне достаточно небольшой комнаты для создания моих эскизов и компьютера. Огромная мастерская мне не нужна.

— А мне нужна, — упрямилась Кира, сама не понимая зачем.

Но доводы Алекса трудно было опровергнуть. Вкладывать деньги в проект, с которым непонятно что делать в дальнейшем, было бы верхом глупости. Как есть люди без определенного места жительства, так ее студия была идеей без определенного места в ее жизни. Впрочем, такого рода идеи играют довольно значительную роль в мыслях каждого человека, но они чаще всего так и остаются неозвученными по причине своей неприкаянности.

Майкл тем временем довольно неплохо устроился в интернате. Дети его просто обожали, как и преподаватели. В силу своего неукротимого оптимизма и легкого отношения к жизни он умудрился сдружиться практически со всеми и вскоре освоил много русских слов, а сторожиха интерната лихо встречала его словами: «Хэлло, май френд!»

К Кире он иногда заходил, но в основном тогда, когда она сама его приглашала. Как-то они отмечали его день рождения, и он похвастался тем, что дети подарили ему море рисунков, и стал уговаривать Киру прийти к нему в комнату и взглянуть на них.

— Кира, ты идти мой комната, ты падать, падать! Такой красота ты не видеть никогда!

Кира до колик смеялась над его русским, но всячески одобряла его упорство выучить язык.

— Я серьезно, рисунки очень красивые, — перешел вновь на английский Майкл. — Ты должна как-нибудь зайти.

— Тогда я должна привести и Алекса, он же у нас творческая личность.

— Кира, — Майкл наклонился к ее уху и зашептал: — Приходи одна, не бери своего занудного бойфренда.

Алекс не слышал слов, но видел, что Майкл нарочито дразнит его. Кира шутливо потрепала Майкла по затылку и повернулась к Алексу:

— Он говорит, что ты просто обязан оценить работы детей.

— Сначала ты посмотри, а я как-нибудь потом. Уж больно горячее приглашение поступило от хозяина.

Майкл сделал вид, что ничегошеньки не понял и с выражением жертвы вздохнул.

— Ну что ты так серьезно его воспринимаешь, — попыталась смягчить Гурова Кира. — Он же просто мальчишка, подросток, а ты с ним, как на равных.

— Он уже достаточно взрослый парень, а ведет себя, как испорченный ребенок!

Кира с улыбкой подумала, что ведь для Алекса Майкл не такой уж и пацан, ведь разница в возрасте между ними намного меньше, чем между Кирой и Майклом. Но видеть, как легко он воспламеняется от малейшего намека на шутку, было ужасно забавно. Алекс и сам порой напоминал неоперившегося птенчика, если уж на то пошло.

Майкл сумел-таки заинтересовать Киру, и через несколько дней после того разговора она стояла в его комнате и разглядывала стены, увешанные детскими рисунками. Она не ожидала, что рисунков окажется так много и, более того, что они окажутся такими красивыми. Рисунки были выполнены акварелью, все, кроме двух работ, выделяющихся яркими пятнами на фоне приглушенных тонов остальных работ. Эти две работы походили по стилю друг на друга, и назвать их просто рисунками не поворачивался язык — это были настоящие картины, выполненные масляными красками. На одной из них красовалась лань с удивительно выразительными глазами, а другая изображала пейзаж — вид на речку, выполненный, скорее всего, на берегу Десны в летнюю пору.

— Нравится? — гордо спросил Майкл. — Это все работы моих маленьких друзей. Не знаю, чему я их учу, но они меня учат многому, это точно. Классно, что ты меня именно сюда устроила, а не в какой-нибудь зарвавшийся класс с навороченными детишками.

— В класс с навороченными детишками тебя бы и не взяли, ты же не навороченный преподаватель английского, — парировала Кира. — Но я тоже рада, что ты устроился именно сюда. Благородное дело делаете, сэр Майкл Бенсон!

— Да ладно тебе подковыривать меня. Лучше скажи — нравится, да?

— Конечно, нравится. Особенно вот эти две картины. Здорово. Кто автор?

— Сережа Тинин. Ему десять лет, а рисует, как настоящий художник. И ведь никто не учил его, самоучка, талант.

— Молодец. Я бы с удовольствием с ним познакомилась.

— И познакомишься. Только сейчас он у бабки своей, на каникулах.

— Так он не сирота?

— Нет. А здесь многие имеют родственников. Просто эти родственники не берутся растить инвалидов, вот и отдают их в специализированные интернаты. Большинство детей с нарушением двигательного аппарата, за такими тяжело ухаживать. У Сережи бабка старая и бедная, она бы и не потянула его, хорошо, что на каникулы иногда берет, и то парню развлечение.

— Майкл, ты прямо изменился, пока здесь работаешь. Серьезно так о детях рассуждаешь, об их проблемах, термины медицинские даже знаешь. Я не шучу.

— Да ну тебя, — смутился Майкл, хотя Кира была права. Эти мужественные дети, живущие назло своим недугам и увечьям, пробудили в нем много новых чувств и сформировали новые взгляды на жизнь. Он успел к ним привязаться и испытывал грусть от того, что скоро ему надо было уезжать — учеба в колледже не позволяла оставаться дольше. Но он дал себе зарок вернуться сюда как можно скорее.

Время его отъезда подошло очень быстро, даже для Киры. Она приехала в интернат на прощальную вечеринку, которую он устроил для детей. Заказал пиццу, море соков и лимонада. После того как Майкл уехал, Кира решила поговорить с директором интерната Дарьей Матвеевной по поводу того, чтобы наладить более или менее постоянный приток англоговорящих преподавателей-волонтеров для их детей. Это было вполне осуществимо, если учесть количество желающих совместить туризм и работу в России. Она даже подготовила списки организаций, которые могли бы предоставлять волонтеров. И вот тогда-то, в день встречи с директрисой, Кира и встретила его, Сережу Тинина.

Он сидел в саду интерната в инвалидном кресле, к которому с помощью самодельных приспособлений было прикреплено подобие мольберта с подставкой для красок. И рисовал. Со стороны казалось, что он делает какую-то специальную гимнастику для рук, настолько сложны и тяжелы были его движения, но, приглядевшись, можно было убедиться, что движения эти для мальчика привычны и совершенно не напрягают его. Напротив, он упивался процессом, был полностью, безоговорочно погружен в свое творчество.

Кира сначала наблюдала за ним издалека, потом подошла поближе, он не замечал ее и продолжал рисовать. Совершенно немыслимым образом зажав кисть в скрюченных пальцах, мальчик выводил что-то на листе бумаги, голова его практически не двигалась, лишь взгляд быстро-быстро бегал с объекта на мольберт, как бы фотографируя. Она взглянула из-за его спины на мольберт — наброски яблоневого дерева поражали контрастными красками и акцентами. Тень от ее головы упала на рисунок, и мальчик повернулся к ней, характерно скривив шею.

— Меня зовут Сережа, — улыбнулся он мягкой застенчивой улыбкой.

— Сережа Тинин?

— Да. — Удивление отразилось в его глазах.

— А меня Кира. Ты очень красиво рисуешь. Я видела твои рисунки у Майкла.

— Понравились?

— Очень.

Он опять застенчиво улыбнулся.

— Я люблю рисовать. Только мало.

Говорил Сережа не совсем внятно, видимо, язык плохо слушался его. Но понять, что он говорит, можно было без особого труда.

— В каком смысле — мало?

— Иногда слишком холодно. А в комнате рисовать темно. А еще…

Сережа прищурился и мечтательно посмотрел на небо, запрокинув голову.

— Еще я хотел бы учиться. По-настоящему, у мастера.

Кира присела рядом с ним на корточки.

— А почему ты думаешь, что это неисполнимо?

— Никто к нам не придет учить. У нас и класса для рисования нет. Дарья Матвеевна говорит, что на это денег спонсоры не дают.

Сережа, как и большинство детей, перенесших тяжелое заболевание, рассуждал совсем по-взрослому и оттого вызывал еще большую щемящую жалость, смешанную с восхищением.

— Мне повезло — мне вот это кресло подарили, и мольберт помогли приспособить. А хотите, я вам тоже картину напишу? Вы очень красивая.

Он опять улыбнулся своей милой улыбкой, взглянув исподлобья на реакцию Киры.

— Конечно, хочу!

— Договорились. Тогда эту яблоню я посвящу вам.

— Я польщена. Правда. Ты очень хорошо рисуешь, даже и без мастера.

Кира пожала его руку и поразилась, насколько хрупко его рукопожатие. И как он умудряется орудовать кистью — просто поразительно! Позже, от директрисы, она узнала Сережину историю. Родился он совершенно здоровым мальчиком, родители умерли рано, погибли в автокатастрофе, и его отправили к бабушке в деревню. Там он заболел в пять лет воспалением легких, и деревенский врач не нашел ничего лучшего, чем назначить ребенку лошадиную дозу сильнейших антибиотиков. После этого Сережа стал хуже ходить, ноги не слушались его. Поначалу это было не сильно заметно, болезнь прогрессировала постепенно, врачи затруднялись поставить диагноз, лечили все подряд, назначали лечебную гимнастику, а процесс тем временем медленно поражал нервную систему. Через два года он уже не мог передвигаться самостоятельно, требовалась инвалидная коляска, он стал плохо говорить, и только руки более или менее слушались хозяина, но сколько усилий он прилагал для этого! Старенькая бабушка не справлялась с ним, и местные власти помогли устроить мальчика в специализированный интернат, где как могли таким деткам помогали.

И вот тут-то и открылся у ребенка его дар — талант живописца. Сережа, утративший способность разговаривать как прежде, заговорил красками. Сначала это были простенькие рисунки, потом — все сложнее и сложнее. Ребенок словно ожил — у него и речь стала налаживаться, и интерес к жизни появился. Учителя замечали, что у него во время творческого процесса настолько обостряются чувства, что он начинает видеть мир так, как обычным людям недоступно, — особые краски, особый свет. Да и от картин его словно исходил свет.

— Вот только сам он все недоволен, — вздохнула Дарья Матвеевна, — все хочет учиться технике рисования профессионально, а мы не можем ему этого дать. И как послать его в художественную школу — тоже не знаем. С его заболеванием его ни в одну спецшколу не возьмут. Он ведь ухода требует, а кто ему сиделкой будет?

Кира пробормотала в ответ, что постарается поспрашивать среди знакомых, что можно сделать, но на самом деле плохо представляла себе, чем может помочь. Найти художника-волонтера куда сложнее, чем носителя иностранного языка. Да и нет в интернате условий для этого. Прав Сережа, кто же будет ездить сюда ради одного мальчика? Хотя можно ведь целую группу собрать, если заинтересовать, может, и другие дети потянутся.

Дарья Матвеевна повела Киру показать их классы.

— Если мы наладим преподавание иностранных языков, то можно будет один из классов переоборудовать именно под эти уроки.

Она даже уже присмотрела один из классов для этих целей и показала его Кире.

— Что вы думаете? Повесим плакаты, магнитофон поставим, телевизор для программ обучающих, может, компьютеры выпросим у спонсоров, хоть самые старенькие, и то пойдут.

— Отличная идея, — ответила Кира, витая мыслями в другом направлении.

В конце коридора она заметила дверь, расположенную особняком от других дверей.

— А там у вас что? — заинтересовалась она. — Гимнастический зал?

— Да нет, планировали поставить там тренажеры специальные, но так и не нашли на них денег. Пока пустует, гимнастикой наши в лечебном крыле занимаются, есть там небольшая комната, ее хватает, группы-то маленькие.

— А можно взглянуть?

— Пожалуйста, — Дарья Матвеевна пожала плечами. — Только вот для английского языка она не подойдет, слишком большая, дети просто не услышат учителя.

За последнее время Кира научилась доверять своей интуиции. Частично голос интуиции она приписывала своему червяку-паразиту, благодаря которому ее сны транслировали информацию. Сейчас внутренний голос совершенно четко говорил о том, что заброшенная комната окажется той самой.

Торцевое расположение позволило спроектировать в комнате окна вдоль двух стен. Высокие стеклянные пространства впускали столько света, что он просто заливал всю комнату солнцем. Кира не ошиблась. Это была она — студия. Конечно, требовалось много еще доделать, чтобы превратить ее в настоящую студию, но все же это была та самая комната из сна. Кирин дом тут был ни при чем. Это интернатовскую студию она видела во сне. Как она ее переделает, на какие средства, кто будет в ней преподавать живопись — все эти вопросы казались сейчас второстепенными. Она даже не думала, как будет их решать. Все, что она знала в данный момент, это то, что студия нашлась.

— Дарья Матвеевна, кажется, я придумала еще один проект для вашего интерната. Если только мы сможем найти средства….

Но средства не нашлись. На лечение, на еду, на самое необходимое найти деньги всегда реальнее, чем на ремонт. Тем более на переделку зала под учебную художественную студию. Тем не менее Кира предложила пока просто очистить зал от всего лишнего, смастерить несколько парт и простых мольбертов и начать уроки живописи. Она была убеждена, что это очень полезно для детской психики.

— Посмотрите на Сережу, он же буквально преображается, когда рисует. То же самое будет и с другими детьми. Просто надо их увлечь, показать, что они могут, дать выход их фантазии.

Дарья Матвеевна поддержала идею Киры, но все организационные вопросы возложила на нее. Толик помог смастерить несколько мольбертов, а дать первые уроки она уговорила Алекса. Правда, хватило его ненадолго, но замену себе он нашел более чем достойную.

Глава 19

Миша Таперский родился с кистью в руке. Так любили говорить в его семье. Легенда эта родилась не из воздуха. Когда сморщенное тельце Миши вышло из материнского чрева, в руке его была зажата пуповина, причем прошла она через пальчики младенца таким причудливым образом, как будто он держал кисть. Акушерка, будучи дочерью художника, сразу же заметила это чудо и воскликнула: «Глядите, мамаша, а малыш-то у вас будет художником! Вон как пуповину схватил, словно кистью рисовать собрался!»

Вот с тех пор и повелось у Таперских подшучивать над Мишей по этому поводу. Впрочем, шутили шутки лишь до определенного возраста, лет так до пяти-шести, а потом заметили, что мальчик и вправду хорошо рисует. Рисовал он чем попадется — кусками мела, подобранного на соседней стройке, угольком, палкой на песке, а когда родители подарили на Новый год чудесный набор цветных карандашей — начал писать настоящие картины. Так карандашами да дешевой акварелью и рисовал бы, но учителя в школе тоже заметили одаренность ребенка и стали привлекать его к оформлению стенгазет, информационных уголков и прочим «полям деятельности». А затем записали его в изостудию, выдали настоящие краски и мольберт с огромным листом бумаги.

С тех пор слава Михаила Таперского вышла далеко за пределы школы и районного Дома пионеров. В двадцать пять лет он уже был членом Союза художников, а в тридцать за его картины давали такую цену, что можно было писать по одной маленькой картине в год и ни о чем не беспокоиться.

Когда Миша разменял четвертый десяток, его угораздило влюбиться. Он и до этого влюблялся бесчисленное количество раз, но эта женщина сумела завладеть его воображением как никто. Звали ее… Впрочем, какое это имеет значение? Ни имя ее, ни то, чем она занималась, не говорили знакомым Миши ровным счетом ничего. Она словно пришла ниоткуда, время от времени появляясь с Мишей у него на даче, всегда с иголочки одетая, уверенная в себе, ухоженная, можно даже сказать — симпатичная, но тем не менее тот творческий люд, который обычно ошивался у Таперского, не мог найти в ней ничегошеньки, что могло бы зацепить взгляд. Все только удивлялись, чем она так привязала к себе Мишу. Его жена и сменяющиеся любовницы были и красивее, и живее ее, но только эту женщину Миша называл своей Музой. Он никогда никому не рассказывал, при каких обстоятельствах он познакомился с Музой. Да и сам он не любил вдаваться в детали, которые хоть каким-нибудь образом возвращали его в быт, в реальную жизнь, в ту пошлость, как он выражался, среды обитания и существования, которая издавна враждует с творчеством. Он словно придумал себе некий образ, поместил его в реальную женщину и черпал вдохновение из источника, в котором трудно было различить, где явь, а где вымысел Таперского. Миша не анализировал, что его так заводит в этой женщине. Он просто видел, чувствовал в ней Самку, в самом хорошем смысле этого слова. Самку с первобытной мощью женщины. С силой земли, рождающей своих детей. И его глубинные первобытные инстинкты на уровне подсознания, на уровне генетической мозаики тянулись к этой мощной самовитости, к этой энергии силы. И если другие не понимали происходящего, то лишь потому, что искали в женщине-вдохновительнице некую возвышенность, кружевные сплетения розовых лучей рассвета и морского прибоя, они забывали о том, что вдохновить мужчину можно не только на уровне поэзии, но и, не менее успешно, на уровне мужского начала, которое не сильно изменилось со времен наших предков.

— Эти тупые маменькины сынки только и знают, что распускать слюни при виде карамельной девицы с перманентными кудряшками. А женщину, настоящую, глубинную, близкую земле женщину, распознать не могут.

Так говорил он своему другу, передававшему ему сплетни о его отношениях с Музой.

— Так у нас почти все приземленные, кого ты этим удивишь?

— Э нет. Приземленность приземленности рознь. Ты говоришь о тех, кто дальше шмоток в магазине и супа в кастрюле ничего не видят и не хотят, а я о тех, кто своей мощью женской любому лиху окажут сопротивление, детеныша своего кровью выкормят, если понадобится, дом свой будут оберегать, как рота солдат. Вот я о чем. Таких мало, таким я поклоняюсь.

Поклонялся он, не требуя от нее ни взаимных чувств, ни ответного поклонения. Порой ему казалось даже, что она мало что понимает в его искусстве, да и не стремится к тому, но тем не менее энергией своей делилась щедро и тоже не требовала взамен никаких благ. Она, казалось, даже и не сопротивлялась таким странным отношениям. Поговаривали, что она замужем, что известна в определенных кругах, что хорошо зарабатывает и вполне самостоятельна. Обвинить ее в меркантильности было невозможно. Как и обвинить Мишу в погоне за молодым телом. Муза его была далеко не юна, примерно одного возраста с ним самим. Что эта парочка находила в своем союзе, оставалось для всех загадкой, но так как Миша всегда слыл эксцентриком, а кроме того являлся известной личностью, ему все прощалось, и никто не лез в дебри его сердечных дел. Известность и талант кроме прочих приятностей дают человеку возможность делать любой выбор и не быть при этом осмеянным. Даже если выбор не будет понятен ни единой душе, об этом скажут лишь, что талант и безумие стоят где-то очень близко, а потому ожидать от гения стандартных решений — занятие неблагодарное.

Период, когда Таперский нашел свою Музу, принес ему еще больше славы и денег. Шедевры появлялись один за другим, заказы множились, слава мчалась к зениту. Потом Муза округлилась, стала появляться в обществе все реже и реже, а Миша на вопрос, кто же счастливый отец, он или формальный муж Музы, лишь дерзко улыбался. После рождения ребенка Муза вообще перестала появляться на даче Таперского, да и с Мишей они, судя по его настроению, встречались значительно реже, чем раньше. Миша загулял, запил, возомнил себя богом, стал дерзить тем, кому дерзить не стоило. А это, как известно, не проходит бесследно. Миша решил, что достиг такого уровня, когда никто ему не указ, никто не в силах вмешаться в его судьбу. Он забыл, что он всего лишь художник.

Все закончилось очень быстро. Буквально несколько недель понадобилось сильным мира сего, для того чтобы уничтожить не только Мишу как художника, но и созданное им направление в живописи, которое стали называть не иначе, как «таперщина», приравнивая к буржуазности, вульгарности и безвкусице, к грубому, бездумному копированию снобистских художников загнивающего Запада. В один момент перед Мишей закрылись все двери. Жена ушла при первых же признаках беды, и хорошо сделала. Сумела сохранить шикарную квартиру и осколки материального благополучия. Дачу вернули назад, в Союз художников, откуда Мишу конечно же исключили. Ее отдали молодому портретисту, удачно писавшему профили и анфасы великих деятелей Партбюро. Миша остался один, без друзей, без средств к существованию и, что самое ужасное, без желания творить. Муза не отвергала его, но настолько погрузилась в свои дела, что до Мишиных мук ей не было ни дела, ни времени. Своих мук хватало, семейных.

Какое-то время Таперский метался по знакомым, родственникам, тем единицам, что не боялись принимать его у себя. Писать перестал совсем. Зато пить стал еще больше, чем раньше. Истратив последние сбережения и лимит терпения друзей и родни, он рисковал оказаться в буквальном смысле на улице. Но тут судьба решила, что хватит ему на данный момент мыканий да страданий, и подкинула ему встречу со старым другом из Ташкента, Атабеком Рузиевым, или же, как все его называли, с Беком, с которым он учился еще в молодые годы. Они встречались после института только на Всесоюзных съездах Союза художников да на выставках, но не чаще. А после того как Миша очутился в опальном положении, вообще не виделись.

Каким-то образом Бека мало заботило, что знаться с Таперским теперь опасно, и он, выслушав совершенно пьяного Мишу, буквально втащил его в такси, купил билеты на самолет и увез с собой в Ташкент. Там он жил со своей старушкой мамой, женой и детьми в большом доме с огромным двором, глиняным забором, фруктовым садом и виноградником. В этом-то доме и прожил Таперский почти два года. Мама Бека пекла лепешки и слоеные пирожки-самсу в глиняном тандыре, а жена кормила пловом и отпаивала чаем с айвовым вареньем и лимоном. Бек днем занимался своими делами, а по вечерам подолгу беседовал с Мишей обо всем, что угодно, только бы отвлечь его от грустных мыслей, разъедающих ему душу и талант. Пытался вернуть его к живописи.

— Ты пойми, Миша, не может человек закапывать в землю свой талант, грех это.

— Ты же вроде атеист у нас, Бек, с чего вдруг про грехи заговорил?

— Ай, все мы атеисты, а как плохое дело сделаем, оглядываемся на небеса, прощения просим. А ты вот решил волю Всевышнего изменить, данный тебе дар водкой залить.

— Да ладно, Бек, ты прямо проповедником решил стать.

— Ай, Миша, при чем тут проповедник? Я же просто хочу, чтобы ты опять в свою шкуру вернулся. А то тебя не узнать — вроде ты сидишь, а вроде и не ты, чужой человек, потерянный, без души, без сердца. Кто такой? Сам себя-то в зеркало узнаешь?

— С трудом.

— Не жалко?

— Нет. Что упало, то пропало.

— Падает только тот, кто бежит. А кто лежит — не упадет уже никуда. Так что отлежись тут у нас на тахте, в тени деревьев, послушай, как фонтаны журчат, как дети мои смеются и плачут, как бабушка им колыбельную поет, как сад шелестит листвой… Возможно, что-то увидишь в другом свете.

— И зачем я тебе тут нужен? Одни неприятности на голову.

— Когда на улице буря, мне даже собаку мою жалко на улице оставлять, что ж я, для друга угла не найду переждать непогоду?

Дни пролетали незаметно. Миша и не заметил, как Бек умудрился вовлечь его во все дела по двору. А они не заканчивались — то сорняки убрать, то виноградник подвязать, то урожай собрать, то старые ветки срубить, чтобы дать силы молодым расти. Прошло знойное лето, окатив сорокоградусной жарой, пролетела золотая теплая осень, непривычно мокрая зима. Миша совсем перестал пить, похудел, раздался в плечах, помолодел, румянец появился. Физически Таперский окреп и пришел в форму еще лучшую, чем был до того, но вот к живописи Бек его так и не смог вернуть. Как ни пытался, ничего не вышло. Миша заявил, что с живописью его больше уже ничего не связывает.

Вскоре изменилась и политическая ситуация. По счастливой случайности именно в это время страна затрещала по швам, расползлась в разные стороны. Не осталось в правительстве уже никого, кому было бы до Миши дело. Жена Таперского неожиданно сжалилась и разменяла их огромную квартиру на две, одну, побольше, оставила себе, а однокомнатную клетушку отдала Мише. Он смог вернуться в Москву, устроился работать в неприметном кооперативе, одном из тех бесчисленных малобюджетных кооперативов, созданных в то время. На жизнь хватало, а большего он и не желал. Музу свою отыскал, но то была уже не Муза, а замученная собственными неурядицами пожилая женщина, на которую он взглянул разок, да больше и не захотел. Жизнь замуровала его в скорлупу, и он не пытался оттуда вылезти даже тогда, когда в ней образовалась значительная дыра. В тесной каморке собственных обид и комплексов было хоть и тяжко, но зато привычнее.

Алекс вспомнил о Таперском совершенно случайно, обнаружив в каталоге советских художников его имя. Имя Таперского всегда было чем-то вроде легенды в их семье. Его картины (подлинники!) украшали не одну стену в их квартире, мама всегда говорила о нем с придыханием, а отец почему-то недолюбливал его. Наверное потому, что мать частенько упоминала, какой, дескать, Таперский особенный, великий художник, талантище, и это давало отцу повод всякий раз чувствовать себя обычным бухгалтеришкой, годным лишь на работу с цифрами и бумажками.

Когда родители решили, что у Саши есть способности к живописи и обычный кружок по изобразительному искусству для него не подходит, привлекли частного репетитора, который по чистой случайности оказался учеником Михаила Таперского. Молодой художник Анатолий Вениаминович стал для него не просто учителем, прояснившим технику рисования, он открыл для тогда еще маленького Саши целый мир сказочных красок, способный превращаться под его кистью во что угодно, повинуясь только лишь его фантазии и мастерству. Алекс отлично помнил, что Анатолий Вениаминович постоянно ссылался на Таперского, когда передавал ему знания. Он исправно приходил к Саше два года, но занимались они не только и не столько техникой, сколько умением видеть предметы особенным образом.

— Таперский всегда говорил мне, что, даже если я никогда не стану великим художником, я должен уметь смотреть на мир своим, особенным, индивидуальным взглядом. То же самое я скажу и тебе, Саша. И наплюй на тех, кто с твоим видением не согласится.

Саша впитывал его слова, словно молоко матери, и они звучали у него в голове еще многие годы после этого.

А потом Анатолий Вениаминович исчез. Никто не удосужился толком объяснить Алексу, что случилось, почему он перестал приходить и почему картины Таперского сняли со всех стен и закрыли в чулане. К Саше пригласили другого учителя, а о Таперском никто не вспоминал.

И вот надо же, через столько лет он вдруг наткнулся на знаменитое имя в каталоге, и воспоминания ожили, как оживает старый хлеб, если его сбрызнуть водой и разогреть в печи. Алекс тут же вспомнил и уроки живописи, и все, что было связано с именем Таперского. Вспомнил и то, что слышал о нем за эти годы. Подумал, что если кто и должен преподавать живопись в интернате, так только он, если еще жив и в состоянии хоть что-то говорить.

Он был настолько рад своей идее, что немедленно принялся за поиски Таперского. Пока в интернате давал уроки он сам. Конечно, делал он это исключительно ради Киры.

— Кира, я совершенно не умею учить детей. Я сам себе не смогу объяснить, что к чему, а ты хочешь, чтобы я других учил.

— Но это же временно, только пока мы не найдем кого-нибудь на постоянную работу.

— Да где ты найдешь такого идиота, кто бы забесплатно согласился ездить сюда за город и давать уроки?

— Но ведь на английский я нашла!

— Так это потому, что ты даешь им взамен визы и разрешение на пребывание в стране, плюс бесплатное проживание. Не такие уж они и волонтеры. А на эти уроки придется искать среди наших, чтобы уж надолго, а то студия только зря будет простаивать.

— Ну уж нет. Студия из моего сна простаивать не должна. Я в ней видела детей у мольбертов, а значит, так и будет.

— Кира, ну не могу я! Ну любимая!

— Ваша мольба услышана, — голосом оператора справочной произнесла Кира, — но раздача поблажек временно приостановлена. Приносим свои извинения.

Алекс вздохнул и понял, что сия участь его не минует. Впрочем, дело это оказалось не столь муторным, как он представлял. Во-первых, дети в интернате были не такими, как студенты вузов или ученики обычных школ. Эти дети не привыкли получать от жизни много и каждый неожиданный дар судьбы воспринимали как самое что ни на есть лучшее чудо. Возможность приобщиться к чудесному миру красок и гармонии, возможность отобразить на листе бумаги цветовую гамму состояния их души представлялась им настоящим волшебством. Даже те, кто не мог по причине своего физического состояния держать кисть в руке, с удовольствием наблюдали за процессом со стороны и просто слушали то, о чем рассказывал Алекс.

Но все же Алекс понимал, что не может дать им то, что они должны получить. И те несколько уроков, которое он дал, годны лишь для начала, но он не сможет заниматься этим постоянно, не сможет постоянно приходить в интернат и «ставить» руки детей. И тут-то ему и попалось имя Таперского. Совершенно случайно, когда он искал совсем другое, листая каталог. Почему он решил, что Таперский, чье имя многие успели позабыть, согласится работать в интернате, трудно сказать. Интуиция, внутренний голос или просто предположение. Переполошив всех возможных и невозможных знакомых, он нашел его. Далекого от искусства и вообще от его прежнего мира, пополневшего, полысевшего, скромно одетого, похожего на водителя третьесортной фирмы. Узнаваемыми остались лишь глаза — такие же лучистые, как и раньше. Таперский страшно удивился, когда увидел Алекса, явившегося к нему домой. В доме у него было чисто и опрятно, ничего лишнего, все просто, но светло и уютно. И ни одной картины во всем доме. Ни одной даже самой простой репродукции. Никаких намеков на живопись. Все это никак не вязалось с теми воспоминаниями, которые у Алекса были связаны с именем Таперского. Жизнь не только нанесла великому художнику удар, но и развернула его совершенно в другом направлении. Позавидовали боги его таланту, наказали за гордыню и самодовольство.

Когда Алекс объяснил, в чем дело, лицо Таперского сначала прояснилось, а потом потемнело от воспоминаний.

— Молодой человек, но я больше не занимаюсь живописью.

— А я не прошу вас писать картины. Я прошу вас помочь нам с детьми в интернате.

— Но почему меня? Почему именно меня? Столько вокруг художников, талантливых преподавателей, почему я?

— Потому что мое собственное становление в живописи прошло под знаком вашего имени, и я уверен, что детям необходимо именно такое влияние, как ваше.

— Вы художник?

— Нет, дизайнер интерьеров. Но начиналось все как раз с живописи. И с вашего имени.

Таперский заинтересованно посмотрел на Алекса. В его глазах появился отблеск света. Стал задавать вопросы. Откуда, что да почему.

— Говоришь, твоя мать коллекционировала мои работы? Наверное, я должен ее помнить, как, говоришь, ее звали?

— Вряд ли вы ее знали, всех поклонниц не упомнишь.

Алекс поджал губы. Воспоминания о матери не входили в его планы.

— И все же? — В голосе Таперского послышались настойчивые нотки.

— Марта. Гурова Марта Феоктистовна. Знали такую?

Таперский знал. Он также узнал в ту же секунду, что сердце его умеет не только биться, но и останавливаться. Что оно умеет неожиданным образом подкатывать к горлу, нарушая все законы анатомии. И что в горле от этого образуется комок, из-за которого говорить становится совершенно невозможно. Оказалось также, что прошлое невозможно похоронить, замуровать, забыть о нем. Что оно все равно выскочит, всплывет, нагрянет, как бы ты от него ни скрывался. Алекс принес с собой не просто феерически странную идею, зацепившую Таперского, несмотря на полную абсурдность. Он принес с собой целую кипу воспоминаний.

От Алекса Таперский узнал, что Марта умерла. В одиночестве. Что ее сына, ради которого она отдалила от себя целый мир, рядом с ней в момент смерти не было. И вообще никого не было. И что жизнь в семье Гуровых уже давно пошла наперекосяк, а он и не знал. И что все случилось не так, как мечтала когда-то Марта. Марта — его Муза, его вдохновительница.

Когда через три месяца его старый друг из Ташкента приехал на выставку, устроенную посольством Узбекистана в Москве в честь дня независимости республики, он очень удивился, обнаружив среди представленных на выставке картин изображение собственного дворика с фонтанами и тахтой под тенистой чинарой. Он подошел поближе и еще с большим удивлением увидел в нижнем углу картины знакомый росчерк пера — Таперский М.

— Знаете господина Таперского? — спросил подоспевший советник по делам культуры.

— Конечно, знаю. Это имя знает любой художник, знающий хоть что-либо о советской живописи. А откуда у вас эта картина?

— Он сам нам ее подарил. Совсем недавно. Просто пришел и подарил. Сказал, что хочет поделиться с нами кусочком памяти о Ташкенте. Так и сказал.

Советник блеснул очками и оглянулся. Выставка еще не открылась, и дел было много.

— Я вас оставлю, Атабек Тахирович, если что — обращайтесь. Кстати, господин Таперский хотел и сам сегодня подъехать, так что, возможно, еще увидитесь.

Бек ошеломленно и восхищенно уставился на обрамленный рамкой кусочек его домашнего уголка. На картине не был указан год. Когда Миша успел написать это? Неужели недавно? Писал по памяти? Что могло побудить его вновь вернуться к живописи? После его отъезда из Ташкента он потерял с ним связь. Пытался найти первое время, а потом погрузился в собственную жизнь, поняв, что Миша просто не хочет быть обнаруженным, что хочет начать жизнь с чистого листа, не вспоминая о прошлом. Он обошел выставку несколько раз и вновь вернулся к картине Михаила. Все остальные произведения его не так интересовали. Творения собственных коллег-соотечественников он знал и без выставки. А эту картину видел впервые. Воспоминания захлестнули его водоворотом эмоций, и вынырнул он из него благодаря смеху и громкому голосу, окликнувшему его по имени. Голос Миши из тех времен, когда он был на коне, когда его баритон гремел по даче, собирая гостей и представляя своих друзей.

— Бек, старина! Вот ведь чуяло мое сердце, что надо к выставке картину вынести на свет божий!

Они обнялись так крепко, как только было возможно, и если бы не публика, глазевшая на них с нескрываемым любопытством, мужчины с проседью в волосах заплакали бы. Но они сдержались и вместо этого громко засмеялись, чтобы скрыть непрошеные слезы.

— Как ты здесь оказался?

— А сам как?

— Я-то картины привез. И никак не ожидал увидеть тут свой двор десятилетней давности. Откуда ты его выкопал?

— Ты меня убьешь, если узнаешь, что я написал его еще тогда, сразу после приезда в Москву. Не знал, как выразить свою благодарность твоему дому, и нарисовал по памяти место, спасшее меня.

— А почему не показал?

— Не мог. Ты же… — он запнулся, — ты же знаешь, какого дурака я тогда свалял. Кстати, познакомься, я тут пришел с друзьями. Это Бек, мой лучший друг и хозяин этого чудесного оазиса посреди жаркого Ташкента, а это Алекс и Сергей. Привел их сегодня на выставку, пока народу не понавалило. А то Сереге в толпе было бы неуютно.

Бек пожал руки высокому красивому парню и мальчику в инвалидной коляске. Компания выглядела весьма странно, вызывала кучу вопросов.

— Чувствую, нам с тобой и дня не хватит, чтобы обменяться новостями.

— Это точно. Скажу только, что Алекс вытащил меня из серости, в которой я прозябал, а Серега вернул к творчеству. Да-да, — покачал он головой в ответ на удивленно вскинутые брови Бека, — я вновь пишу картины. Думаю, к концу года будет уже чем хвастаться.

— Даже если бы ты не сделал больше ни одного штриха в своей жизни, ты бы все равно имел, чем хвастаться, — произнес Бек, обращаясь скорее не к Таперскому, а к его молодым друзьям. — Но остаток жизни ты провел бы совершенно бездарно

Они покинули зал и пошли в ближайшее кафе, где в короткие несколько часов пытались втиснуть чуть ли не всю свою жизнь. Бек рассказывал, как выросли его дети, как процветает его мастерская и ученики. Таперский — как Алекс явился из ниоткуда и пригласил его работать в интернат для детей-инвалидов, как эта работа захватила его целиком и полностью, побудила вновь писать картины, словно сорвало тяжелый панцирь, сковывающий его столько лет.

— Понимаешь, мне всегда было необходимо вдохновение. Когда-то меня вдохновляла женщина, которую я любил. Потом я потерял ее по глупости, отступил, не поняв, насколько нуждаюсь в ней, и вместе с ней потерял себя. А теперь у меня опять есть источник вдохновения. Эти дети, они какие-то, — он замолчал, подбирая слова, — они особенные. Да, Бек, особенные. Каждый их удачно нарисованный листик дерева делает меня абсолютно счастливым человеком. А этот парнишка, Сергей, которого ты сегодня видел, он вообще гений. И не только гений в живописи, он гений в искусстве жить. Я все смотрел, смотрел на него и думал: «Как же так? Такой пацан, и тот не сломался от пакостей жизни, не отступился от своего таланта. А я? Неужели я такой слабак?» — И мне стало стыдно. Особенно когда они спрашивали меня, почему я больше не пишу. Мне нечего было отвечать.

— И ты вновь взял в руки кисти?

— Взял. И уже продал кое-что. Нашел старых поклонников, представь себе, не забыли!

Он помолчал и добавил:

— Знаешь, Борис Виан как-то написал о том, что при впадении реки в море всегда есть порог, который трудно преодолеть, где бурлит вода и в пене кружатся обломки затонувших кораблей. Так вот, я преодолел этот порог. Было много потерь, и многие — невосполнимые, но теперь я уже плыву по океану и наслаждаюсь простором и солнцем.

Таперский светился гордостью и счастьем, и Беку стало так хорошо на душе, словно его близкий человек вылечился от смертельной болезни.

— Я рад за тебя, Миша. Серьезно. Если надо чем-то помочь, ты только скажи.

— Бек, да ты что? Ты и так уже помог мне так, как другим и не снилось. Если бы не ты…

— Да ладно тебе, — смущенно отмахнулся Бек, — главное, на выставку не забудь пригласить.

— Ну до выставки еще далеко, но подарок тебе я все же сделаю. Следующую картину пришлю тебе.

— Мог и мой дворик мне подарить, тихушник эдакий. Я же его из посольства теперь не вытащу!

— И не надо. Не будь таким эгоистом. Ну кто увидит ее у тебя дома? А здесь — толпа народу.

— Ладно, все равно не прощу тебе. Но и от подарка не откажусь.

Они засмеялись и допили вторую бутылку красного вина.

— А приедешь к нам в интернат? Хоть на часик? Расскажешь об Узбекистане. Ребятам будет интересно.

Бек согласно кивнул, подумав о том, что Таперский и впрямь заново родился. Только этот новый Миша Таперский отличался от прежнего большей… большей человечностью, что ли, большим интересом к окружающим людям и уж точно совершенно новой и неожиданной любовью к детям. Бек подумал, что с нетерпением будет ждать его новых картин, потому что эти новые Мишины черты непременно должны отразиться в картинах, и он, Бек, не должен упустить возможности увидеть их одним из первых.

Глава 20

Раз, два, три, четыре… Кира накапала валерьянки в стакан с водой и залпом выпила. Черт бы тебя побрал, Македонский! Черт бы тебя побрал! Все из-за тебя, из-за тебя! Чтобы еще раз я поверила в твои басни! Никогда! Никогда в жизни! Еще и телефон отключил, подлец. Специально, знал, что буду звонить. Конечно, трепаться с этой великосветской Даниэллой куда приятнее, чем отвечать на мои звонки. Так зачем надо было придумывать весь это бред про дела? Что такого важного они могут обсуждать, что важнее ее звонков поздно вечером? Да и какой ужин длится больше четырех часов?

Кира набрала номер его телефона. Уже в сотый раз за вечер. Алекс ушел на деловую встречу, как он выразился. После долгих усилий Кира все-таки вытянула из него, что встречается он с Даниэллой. Якобы днем она очень занята, а вот вечером как раз может. А ему срочно надо что-то выяснить.

— У людей разный режим, Кира, и мне приходится под них подстраиваться. Если ты помнишь, с тобой мы работали по выходным, и ничего.

— Ты меня с ней, пожалуйста, не сравнивай. А если будешь сравнивать, то подпишешься под тем, что относишься к ней не просто как к клиентке.

— Ну что за вздор!

— Зубы мне не заговаривай. Чтобы туда и обратно, ясно? Я буду смотреть на часы.

— Вот ревнивица!

Алекс умчался, так и не сказав, где они встречаются. Поначалу Кира довольно спокойно прождала два часа. Потом решила, что ничего страшного не случится, если она позвонит и спросит, как дела. Позвонила. Никто не ответил. Позвонила еще раз. И еще раз. Алекс не поднимал трубку. У нее начался приступ паранойи. Представила себе все, что только можно представить о мужчине и женщине, так прекрасно подходящих друг другу. Оба красивы, молоды, оба люди искусства, они были просто созданы друг для друга. Даже внешне они были похожи — светловолосые и голубоглазые. Кира почувствовала себя старой, никому не нужной женщиной. Услышала бы ее мысли любая женщина старше ее — подняла бы на смех. В тридцать два года чувствовать себя старой? Нонсенс. Да, но только если твой парень не на девять лет моложе тебя и не проводит вечер со сногсшибательной девушкой моложе его. Вот в такие моменты начинаешь думать все что угодно, чтобы только найти оправдание происходящему.

Когда прошло более четырех часов, а Алекс так и не ответил на ее звонки, у нее началась истерика. Сначала она хохотала на диване и называла себя самонадеянной дурой и старой клячей, потом плакала, зарывшись в подушки. А потом уснула. Прямо в одежде, с мокрым от слез лицом, зарывшись в подушки. Такой ее увидел Гуров, когда пришел домой. Он испугался, подумав, что с ней что-то случилось. Приблизился, послушал ее дыхание, осторожно укрыл одеялом. Она шевельнулась и открыла глаза. Они были красные и опухшие от слез.

— Ты что, плакала? Что случилось? — недоуменно спросил он.

— Где ты был?

— Ты же знаешь, где я был. Извини, телефон поставил в машине на зарядку и забыл его там. Ты звонила?

— Да. Разве ты не видел на экране пропущенные звонки?

Он видел. Больше ста пропущенных звонков. И все от нее.

— Видел. Что-то случилось?

— Это ты мне должен сказать, Македонский. Что-то случилось?

— Кира, не начинай. Даниэлла сильно опоздала, и поэтому ужин затянулся. Я прождал ее в ресторане больше часа.

Кира села на кровати, подобрав под себя ноги и скомкав подушку на животе.

— Что это, Гуров? Скажи мне, что я должна подумать? Ужин и бизнес, ужин и дружба, ужин и секс, ужин и любовь? Что? Что прикажешь мне думать?

— Кира, не сходи с ума. Ты прекрасно знаешь, что у меня с ней чисто деловые отношения. Я не виноват, что моя клиентка показалась тебе такой опасной!

— А ты не кричи на меня! Я не дура и не слепая! И не надо мне тут сказки рассказывать. Я тебе сразу сказала, что однажды я тебе надоем и ты поймешь это, когда встретишь более подходящую себе пару, говорила? Вот он и настал, тот день, и не надо мне агонии, лучше уходи сразу!

Алекс схватил ее за голову и сжал между ладонями.

— Успокойся. Перестань нести бред. Я люблю тебя, только тебя, мне не нужен никто, только ты, понимаешь ты это или нет? И не надо меня ревновать к каждой встречной только потому, что она моя ровесница!

— Она не каждая встречная и не твоя ровесница, — всхлипывала Кира. — Она красавица, младше тебя и в твоем вкусе. Иди к черту, Гуров, со своими красотками! Я не собираюсь проводить вечера в ожидании и гадании, где ты и с кем ты. Меня не устраивает такая участь! Либо ты со мной, либо нет. Среднего здесь быть не может!

Алекс отпустил ее и вздохнул.

— У меня нет сил с тобой ругаться. Я с тобой. А ты… Ты либо должна верить мне, либо нет.

Кира вытерла глаза краем простыни. На ней остались черные пятна. Наверное, она сейчас выглядит ужасно — ревнивая истеричка с растекшейся тушью и опухшими глазами. Что она творит? Но она не могла ничего с собой поделать.

— Принести тебе вина?

Она кивнула. Он спустился вниз и откупорил бутылку чилийского красного вина. Ох уж эта Даниэлла! Она словно специально все подстроила. Сначала опоздала на час и даже не стала утруждать себя объяснениями. Потом долго выбирала, что себе заказать, потом потребовала десерт и кофе. Все время отвлекалась от обсуждения дел. Говорила, что ей уже надоело заниматься этим особняком и что хочется поговорить о чем-нибудь другом. О нем, например. Выспрашивала все о нем, о его жизни. Невзначай задевала его руки. Мимолетным движением поправляла свои волосы, взъерошенные тщательной рукой мастера. Жизнь проходит, и надо уметь ловить счастливые моменты, говорила она, звеня бокалом вина об его бокал. Ей кажется, что он, Алекс, упускает что-то в своей жизни, ему так не кажется? Нет? А как было бы печально обнаружить это, когда уже будет поздно, вздыхала она. Вот и знакомые его говорят, что он тратит свои годы. Почему тратит? Потому что вкладывает свою душу и сердце в то, что недолговечно и не стоит того. Что она имеет в виду? Ах, брось, Алекс, ты и сам знаешь, о чем я. Он делал вид, что не понимает. Что не согласен. Что счастлив. Так оно и есть, он счастлив. У него все хорошо. Ну да, кивала Даниэлла, она рада за него, если это правда.

А потом… Потом она неожиданно поцеловала его. Прикосновение губ было столь внезапным, что он растерялся, не отпрянул, не оттолкнул ее. Сказать, что поцелуй был ему неприятен, значит сказать неправду. Но он не напрашивался на него, не провоцировал. Даниэлла засмеялась и продолжила ужин как ни в чем не бывало. Она знала, что ему понравилось. Она знала, какое впечатление производит на мужчин, и Алекс не был исключением. Любому нормальному мужчине понравится прикосновение красивой женщины. Алекс не виноват, что он просто нормальный мужчина. Он вспыхнул, разозлился, что им играют, как мальчишкой. Он покажет ей, что не заинтересован ни в каком продолжении. Ему нужна только Кира. Вот только бы она не устраивала таких разборок. Она должна верить ему. Безоговорочно. Если она будет подвергать сомнению их отношения, что у него останется? Почему она не верит ему? Почему эта девчонка так подкосила ее веру в их любовь?

Скорее бы уже закончить с этой усадьбой. Столько сил вложено, так много он ожидает от результата. Это важный шаг в его карьере. Он обязан показать себя с самой лучшей стороны. Они здорово поработали над реновацией особняка, отцу Даниэллы должно понравиться. Алекс сумел сохранить дух и стиль прежней усадьбы, но при это сделал так, что нигде не пахло нафталином и не создавалось ощущения, что ты находишься в музее. Он поднял старые документы, нашел фотографии, как все выглядело раньше, встроил самые современные системы обеспечения комфорта жильцов, все было сделано так, чтобы люди, наслаждаясь роскошью старины, чувствовали себя одновременно в двадцать первом веке.

Проект подходил к концу, оставались мелочи и скоро должен был приехать сам Ивэн Констанца, чтобы принять работу. Скорее бы уж он приехал. Если Даниэлла продолжит свое наступление, это может серьезно осложнить их отношения с Кирой. Она же все чувствует. Как бы Алекс ни сопротивлялся, все равно ей будет неприятно, что другая недвусмысленно флиртует с ним. Как все не вовремя! Ну что бы Даниэлле не дать ему спокойно доработать и уйти? Что она там говорила про то, что он тратит свои лучшие годы? Какое ей дело? Что она возомнила о себе, если считает корректным лезть в его жизнь?

Алекс взял бутылку с вином, два бокала и поднялся к Кире. Она уже умылась и сидела перед зеркалом, внимательно разглядывая свое отражение.

— Вино. Твое любимое, терпкое, чилийское.

Алекс налил ей полбокала и протянул. Она медленно отпила большой глоток, не отрываясь от своего отражения.

— Алекс, пообещай мне одну вещь.

Он обнял ее за плечи, положив подбородок на ее макушку.

— Все, что хочешь.

— Ты можешь делать все что угодно, только никогда не обманывай меня, хорошо? Пообещай мне, что, если ты встретишь свою любовь, ты сразу же скажешь мне об этом. Я, со своей стороны, обещаю не скандалить и не выяснять ничего, а просто уйти и остаться твоим другом. Только никакой лжи между нами. Не унижай ни себя, ни меня.

— Кира, я уже встретил свою любовь…

— Милый, кто сказал, что ты однолюб? — прервала она его. — Ты можешь встретить еще одну любовь, кто знает? Ты обещаешь мне не врать?

Он поцеловал ее.

— Какие глупости ты говоришь.

Кира вздохнула. Максималист и идеалист. Все еще думает, что ничего в жизни не меняется. Ладно, не будем продолжать этот бесполезный спор. Жизнь покажет. Хорошо, если ему не придется вспоминать ее слова. Она обвила его шею руками и улыбнулась.

— Хорошее вино.

— Еще?

Она кивнула. Она должна пообещать себе не опускаться больше до таких скандалов. Если ждать плохое, оно непременно случится. Впрочем, как показывал опыт ее брака, оно может случиться даже тогда, когда его вовсе не ждешь.

…Иногда, правда, так же неожиданно случается и хорошее. У Киры имелся неиссякаемый источник положительных эмоций — интернат. Она давно уже перестала видеть в детях больных калек. Они стали для нее просто друзьями, мужественными и талантливыми. Она регулярно навещала их и смотрела на работы детей. Одна картина ей так понравилась, что каждый раз, когда она приходила в интернат, она сразу отправлялась посмотреть на нее. Это была картина Сережи, но на этот раз он писал не с натуры, а использовал свои фантазии. Он изобразил на картине подводный мир, причудливый, нереальный, фантастически красивый, переливающийся бирюзовыми оттенками и насквозь пронизанный светом.

— Откуда только ты смог такое придумать?

— Я это видел, — спокойно ответил Тинин.

— Где? В книжках?

— Нет, во сне. Я вижу очень красивые сны. Раньше такого не было, но как только я начал рисовать, мне стали сниться разные картины, сюжеты для зарисовок, я бываю в удивительных местах и потом рисую их. Это место одно из самых моих любимых.

Кира не знала, как реагировать. Если бы она не знала Сережу, то подумала бы, что он все придумывает. Но Тинин не был похож на обычного фантазера. И потом, разве сама она не видит необычные сны, переплетающиеся с реальностью? Она ведь не считает себя при этом сумасшедшей, значит, и Сережа говорит правду. Он действительно видит то, что рисует. Интересно, откуда к нему приходят эти картины? Она не отказалась бы побывать в такой красоте вместе с ним.

— Вам нравится, да? Вы все время подходите именно к этой картине.

— Да, очень нравится. Глаз не могу оторвать.

— Хотите, я вам ее подарю?

Кира улыбнулась.

— Ты и так мне уже столько всего подарил, мне неудобно даже.

— Но я хотел бы, чтобы вы ее взяли.

— А знаешь что? Давай я ее у тебя куплю?

Мальчик удивленно вскинул брови.

— Да-да, как я раньше об этом не подумала. Я куплю ее у тебя.

Сережа выглядел смущенно и растерянно. Кира присела рядом с ним и взяла его за руки.

— Ты прекрасно рисуешь, Сережа. Свой труд надо ценить. Я хочу купить у тебя эту картину.

— Как у настоящего художника? — тихо спросил он.

— Ты и есть настоящий художник.

Он застенчиво улыбнулся и перевел взгляд на картину.

— Дядя Миша тоже так говорит.

— Уж ему-то можно верить, ты ведь знаешь, да?

Сережа кивнул.

Так подводный мир перекочевал к Кире. Цену ей пришлось установить самой, так как Сережа не имел ни малейшего понятия, за сколько он может продать картину. Он до последнего сопротивлялся, но в итоге уступил, когда Кира повезла его в магазин и показала, сколько разных красок и холстов он сможет купить на эти деньги.

Картина нашла свое место в Кириной прихожей. Потом она купила еще несколько картин у других детей, и ее стены заполнились теми самыми яркими красками, которые она видела во сне в виде расплывчатых пятен. Она намеренно не покупала ничего у знаменитых мастеров (не считая Таперского, у которого она сразу же купила одну большую картину и повесила ее в спальне над кроватью).

История эта получила неожиданное продолжение, когда к ней в гости как-то заехала Нонна и ахнула, увидев необычные рисунки.

— Откуда такая красота?

— Интернатовские дети. Я купила у них. Здорово, да?

— Слушай, я бы тоже купила. Так красиво. А может, мы выставку им устроим? Раз столько картин накопилось, может, мы сделаем им рекламу, устроим выставку, может, люди заинтересуются и купят. И детям помощь, и покупателям хорошо…

Нонна давно уже организовывала благотворительные мероприятия и знала, как и зачем это делается. Ее мозг сразу же заработал именно в этом направлении. Труд детей не должен пропадать даром. Раз Кира купила, то и другие купят. Можно через выставку собрать деньги для интерната и на другие нужды. Всегда найдутся бизнесмены и дипломаты, готовые поделиться с детьми.

— Ты знаешь, а ведь классная идея! Так я соберу деньги на ремонт студии! Мы сможем сделать из нее настоящую мастерскую, как положено, и краски и холсты приобретем. Ты у нас умница, Нонна!

Хорошую идею не всегда легко воплотить в жизнь. Организовать выставку оказалось довольно хлопотно. Чтобы привлечь богатых и известных людей, выставку необходимо было разместить в хорошем выставочном зале, умело представить работы, подать их под «привлекательным соусом», иначе больших денег на этом не сделаешь. Люди готовы пожертвовать небольшую сумму на благотворительность, но купить детский, зачастую наивный и простоватый рисунок мало кто согласится без соответствующей обработки.

...— Все зависит от того, как это преподнесешь публике, — уверенно заявила Женя. — Любую картину, как и блюдо, можно подать пресной, а можно сдобрить соусом и специями.

К сестре бывшего мужа Кира обратилась через большое «не хочу». Они не дружили даже в те времена, когда браку Киры и Андрея ничто не угрожало, а уж после развода вообще отдалились друг от друга. Кира обвиняла ее в том, что Женька знала все и о Кристине, и о том, что Андрей собирался уйти, а Женя считала, что Кира никогда бы не смогла сделать ее брата счастливым. Потом случайно они встречались несколько раз, но лишь здоровались из вежливости и разбегались. Кира слышала о Жене, что та становилась все более успешным и знаменитым фотографом, в Москве проходили ее выставки, ее имя мелькало в глянцевых журналах. И к кому, как не к ней, стоило обратиться за советом, как сделать большие деньги на скромных детских рисунках. Женька, конечно, поначалу очень удивилась звонку бывшей невестки, а когда узнала при встрече, в чем дело, удивилась еще больше.

— Так ты теперь занимаешься детским домом и живописью?

— Не то чтобы только этим и занимаюсь, — улыбнулась Кира, — но так уж вышло, что эти дети стали мне не чужими и очень хочется им помочь.

Женька прищурилась и поправила свой рыжий хвост. Она была одета в яркий балахон и рваные джинсы, что было вовсе неудивительно — Женька всегда одевалась ярко и экстравагантно. А вот Кирин наряд она оглядела с нескрываемым любопытством.

— Ты изменилась.

— Просто мы давно не виделись.

— Да нет. У меня глаз-алмаз, я профессиональный фотограф, не забывай. Подмечаю даже то, что незаметно другим.

— И что же такого ты подметила на этот раз?

— Много чего. Например, ты стала по-другому одеваться, стала более раскованной и открытой, что ли.

— Да ладно тебе, жизнь меняет людей, я не стала исключением.

— В таком случае могу сказать, что тебе эти изменения очень к лицу.

Кира пожала плечами. Насколько она помнила, Женька никогда не была щедра на комплименты, что это с ней вдруг случилось?

— Сама как поживаешь?

— Неплохо, как всегда. Так что ты там затеяла с выставкой?

Кира рассказала обо всем с самого начала. Женя курила, кивала, пила кофе и сосредоточенно слушала.

— Я тебе помогу.

— Как?

— Найти салон для выставки — это не проблема. Главное, как ты все представишь. Ты хочешь продать эти картины, не так ли? Просто продать, чтобы они потом валялись у кого-то в чулане и напоминали о выполненном долге, или так, чтобы они висели на стене и радовали глаз?

— Ну, конечно, хотелось бы второе, но это вряд ли реально. Те, у кого есть деньги, вряд ли повесят детский рисунок в своей комнате.

— А вот тут я тебе и смогу помочь. Привези мне рисунки, и я сделаю цифровой коллаж. Я составлю из них разные композиции, поэкспериментирую с размерами, с фоном, с цветовой гаммой, сделаю из них конфетку. Тебе не придется уговаривать купить их, они и так разойдутся. Конечно, придется потратиться на распечатку и нормальные рамки. Но это окупится, поверь мне.

Кира плохо себе представляла, что имеет в виду Женя. Но поверила ей на слово, так как видела ее работы и знала, что она в своем деле настоящий профи.

— Хорошо, скажи, куда тебе подвезти работы и когда.

— Я тебе завтра позвоню, и мы вместе отберем подходящие рисунки.

— Спасибо тебе, честно говоря, не ожидала такого предложения.

— Честно говоря, я тоже не ожидала, что ты занимаешься поиском денег для детей-инвалидов.

Кира засобиралась.

— Ладно, буду ждать твоего звонка.

— Ничего больше не хочешь спросить?

Кира поджала губы. Она прекрасно поняла, что подразумевала Женька, но не имела ни малейшего желания касаться этой темы.

— Меня ждут, — она кивнула в сторону улицы, где около машины ее уже ждал Алекс.

Женя беспардонно принялась его разглядывать.

— Это твой бойфренд?

Кира кивнула. Ей стало как-то некомфортно от того, что Женька пристально рассматривает Македонского.

— Симпатичный. Ну, удачи тебе. До завтра.

Кира поспешно вышла из кафе и села в машину.

— Ты чего такая взвинченная?

Алекс сразу почувствовал, что с Кирой что-то не то. Она не ответила на его поцелуй, сидела прямо и напряженно.

— Ничего не взвинченная. Наоборот, все в полном порядке.

— С кем ты встречалась?

— С фотографом. Она предложила помочь мне с выставкой.

— Это же хорошо?

Кира кивнула и отвернулась к окну. Сама не зная почему, она не захотела говорить Алексу, что встречалась с сестрой Андрея. Хотя, казалось бы, что в этом такого… Ну и что, что бывшая родственница. Ведь ключевое слово — бывшая…

Всю дорогу она молчала, но потом приободрилась, представив себе, как может здорово получиться, если все выйдет, как говорит Женя. И детям будут деньги, и на ремонт хватит. Если подключить Нонну, чтобы привлечь шишек светской тусовки, то может получиться очень даже успешное мероприятие. Женька молодец, сразу уловила, в чем суть. И вообще, она неплохая сама по себе, просто с самого начала у них не сложились отношения. Может, Кира сама была виновата. Теперь ей все видится в другом свете. Но как бы она ни держалась, все равно она не могла не признать, что обида на Андрея не прошла. Кира по-прежнему, до комка в горле, не могла спокойно вспоминать о произошедшем. И если в другое время она редко возвращалась мыслями к прошлому, то теперь Женька служила живым напоминанием, мостиком к Андрею, даже когда они обе о нем не заговаривали.

Глава 21

Кира стояла в углу выставочного зала при театральной студии и наблюдала, как гости рассматривают картины, а девушки-помощницы приклеивают наклейки «продано» к выставленным работам. Прошел всего лишь час с начала выставки, а больше половины работ уже были помечены. Это был успех — несомненный, головокружительный и сногсшибательный. Кира чувствовала себя немного опустошенной. Столько сил было в это вложено, столько души. Женя проделала просто фантастическую работу — детские рисунки, которые она подвергла обработке, получились настолько необычными, что сразу завоевали симпатии публики. Она сумела сохранить в них детскую наивность и восторженность, но при этом так их стилизовать, что они могли стать украшением любого интерьера. Нонна тоже не подвела. Через своего мужа она привлекла на выставку чуть ли не всех банкиров города, а через своих знакомых — завсегдатаев дипломатической тусовки, от которой сама Кира давно уже отошла. Она прикидывала в уме, как потратит вырученные деньги, улыбалась, представляя, как расскажет детям об успехе их работ. Они с Алексом сделали короткий видеосюжет о детях и интернате и показали его гостям выставки. В итоге Кира заметила, что некоторые именитости уже договариваются с директором интерната о посещении и выделении помощи. Все шло как нельзя лучше.

— Кира Викторовна, вы сделали просто невозможное!

К ней подошла невысокая женщина в очках, в деловом костюме, с гладко причесанными волосами.

— Простите, не успела представиться. Марина Дмитриевна Костаневская, директор фонда оказания помощи детям-инвалидам.

— Очень приятно. По-моему, мы где-то встречались, — пробормотала Кира, пытаясь вспомнить, откуда она ее знает.

— Возможно, мир тесен, — улыбнулась Костаневская. — Хочу поздравить вас с успешной выставкой.

— Спасибо. Я и сама не ожидала, что так хорошо получится. У меня были отличные помощницы.

— Я хотела бы предложить вам присоединиться к нашему фонду. Не просто присоединиться, а помочь мне управлять им. Я смотрю, у вас прекрасно получается.

— Ой, — смутилась Кира, — это очень лестно, но я, наверное, не смогу принять ваше предложение. У меня столько своей работы, совсем нет свободного времени.

— Да, я слышала, у вас известная консалтинговая компания.

— Ну, не совсем у меня, — засмеялась Кира, — но дел хватает. Хотя сотрудничать с вами буду всегда рада. Пока вот займусь шефством над этим интернатом, а дальше посмотрим.

— Жаль. Мы бы много выиграли от вашего вклада.

Костаневская пожала ей руку и уже собралась было отойти, но остановилась.

— Постойте, а ведь мы, кажется, действительно встречались. Года три назад, когда мы организовывали благотворительный базар. Там и ваша знакомая Нонна была, я ее здесь тоже встретила. Припоминаете?

Кира сморщила лоб. Да, так оно и было. Тогда, будучи женой начинающего дипломата, она активно вела светскую жизнь и участвовала во всяких благотворительных сборищах. Впрочем, тогда это делалось ею скорее ради приличия. Так было положено — все жены дипломатов участвовали, и она за компанию. Ходила на эти мероприятия как посетитель, покупала пару безделушек в пользу нуждающихся и считала это огромным вкладом в дело благотворительности, даже гордилась собой. Их предыдущая встреча с Костаневской произошла как раз тогда, когда Андрей получил назначение вице-консулом в посольстве в Австралии. Назначение, которого Кира ждала с таким нетерпением и которое разбилось вдребезги о те же камни, что и их с Андреем брак.

— Вы, кажется, тогда в Австралию собирались, — утвердительно-вопросительно произнесла Костаневская. — Вы уже вернулись?

— Нет, мы так и не поехали. Планы изменились. Извините, меня ждут, приятно было увидеться!

Кира с озабоченным видом устремилась в противоположный конец зала. Наверное, Костаневская была единственной женщиной из ее знакомых, которая не была осведомлена о ее разводе. Не хватало еще посвящать ее в детали прямо здесь.

Она нашла глазами Женю и направилась к ней.

— Женька, огромное тебе спасибо еще раз.

— Да что ты, я же себе тут заодно такую рекламу сделала! И потом — мне самой жутко понравилось работать с их рисунками — это такой кайф, я давно не получала такого удовольствия!

— Я тоже.

— Кто бы мог подумать, что мы будем сотрудничать и получать от этого удовольствие, а, Кира? Скажи мне об этом кто пару лет назад, оторвала бы язык за вранье!

Они засмеялись и выпили шампанского.

Неподалеку от них стоял Алекс и слушал Машкину болтовню о том, что в мире случаются самые странные вещи, когда не переваривающие не так давно друг друга Кира и ее золовка сейчас обнимаются и пьют шампанское, как лучшие подруги.

В Апрелевку ехать было поздно. Они приехали в Кирину квартиру на Арбате уже за полночь. Кира устала и не стала разбираться, почему Алекс чернее тучи и не разговаривает с ней. Впечатления дня переполняли ее, усталость и шампанское валили с ног. Она наскоро приняла душ и юркнула в кровать. Алекс отвернулся, укрывшись с головой одеялом.

— Спокойной ночи, Македонский, — пробормотала она сонным голосом.

Он ничего не ответил, и она так и уснула, не выяснив, что случилось.

Наутро она проснулась позже него, застала его одетым так, словно он уже собирался уходить.

— Ты что это, Македонский? Куда собрался так рано?

Она зевнула и включила кофеварку.

— Больше ты мне ничего не хочешь сказать?

— А что я еще должна тебе сказать? — спросила она, ставя хлеб в тостер. — Тебе тосты делать?

— Кира, ты действительно не понимаешь, почему я злюсь?

— А ты разве злишься? — она озадаченно посмотрела на него. — Вчера тоже, что ли, злился? Не разговаривал всю дорогу. Я-то думаю, что с творится с моим Македонским, а он, оказывается, злится. А на что, разреши узнать?

Кира вытащила горячие тосты и намазала их джемом.

— Еще раз спрашиваю, будешь?

— Почему ты мне соврала?

— Ты о чем?

— О Жене. Ты не сказал мне, что она твоя золовка.

Кира застыла на мгновение с куском хлеба во рту, а потом продолжила жевать. Так, кто-то проболтался. А на что она надеялась? Надо было самой рассказать, ясное дело, сама виновата. Теперь он подумает черт знает что. Оправдываться целый год придется.

— Я не соврала. Не сказала, это еще не значит — соврала.

— Но ты намеренно не сказала. И это наводит меня на определенные мысли.

— Слушай, Македонский, я знаю, что ты у нас философ, но не надо делать из мухи слона. Просто забыла сказать, и все. Какое это имеет значение?

— Никакого, если бы ты не скрыла этот факт.

— Ладно тебе, не выдумывай.

Кира поцеловала его вымазанными в джеме губами.

— Давай позавтракаем и отметим наш успех. Вчера мы что-то слишком быстро уснули.

Алекс легко подчинился ее хорошему настроению и не стал глубже копать эту тему. Иногда в своем умении сглаживать углы он превосходил ее, и Кира, вспоминая свой брак, сделала вывод, что в союзе двух людей легче идет на компромисс тот, кто сильнее любит.

Но на самом деле ни он, ни она не забыли об утреннем разговоре. Алекс уговаривал себя не ревновать Киру к прошлому, а Кира старалась не думать о том, что Алекс был недалек от истины. Она и сама не могла объяснить почему, но ей не хотелось, чтобы Алекс знал о Женькином родстве с Андреем. Как будто это могло как-то помешать ее отношениям с Алексом. Некоторые ощущения так и остаются на уровне подсознания, не находя логичного объяснения. Но считать, что рождаются они из ниоткуда, было бы все же ошибочно.

Легче всего отвлечься от ненужных мыслей, увлекшись новым делом. У Киры и Алекса очередным проектом стала та самая студия, на которую теперь появились деньги. Таперский тоже присоединился к ним, помогая советами. Спроектировать дизайн студии не составило для Алекса большого труда. Они с Таперским понимали друг друга с полуслова, и работа над проектом не заняла и недели. Через месяц у интерната появилась своя шикарная студия со специальным освещением, с проектором и экраном для демонстрации материалов для уроков, столами и мольбертами, с набором кистей и красок, которые Таперский выбирал сам. Слава о студии и необычных детских рисунках разнеслась далеко за пределы Подмосковья, и власти обратились к руководству интерната с предложением использовать студию не только для детей из этого интерната, но и для детей из других детских домов, особо одаренных или просто желающих изучать живопись. Они даже пообещали финансировать дополнительных преподавателей, но под руководством Таперского. Его уроки совершали чудеса. К ним даже специально приехала группа исследователей, которые взялись доказать на примере их интерната, что искусство ускоряет процесс выздоровления и реабилитации детей. Первые результаты потрясли даже самих исследователей. Психологов изумляла фантазия детей с ограниченными двигательными способностями. По их рисункам можно было изучать, как по книге, все их переживания, восприятие мира и самих себя.

Таперский черпал из работы с детьми неиссякаемое вдохновение и энергию, картины писались одна за другой, и не надо было быть провидцем, чтобы предугадать, что очень скоро его имя вновь войдет в ряд самых знаменитых художников современности. Вытащив его из забвения, Алекс вернул его не просто к живописи, но, что более важно, к самому себе.

Таперский не остался в долгу перед Алексом. Взамен на возвращенную жизнь он подарил Алексу его мать. Он подарил ему воспоминания о ней, о том, какая она была до. До того, как инстинкт самки затмил для нее все на свете и помутил ее разум. О том, как он был в нее влюблен. Как она вдохновляла его на то, чтобы дышать. И когда дышать стало не для кого, он кончился. Как художник, как гений. Остался лишь человек со всеми слабостями и пороками.

— Если бы не твоя мать, не было бы моих картин, которыми ты так восхищаешься.

Алекс качал головой, сопротивляясь. Он не хотел впускать в себя другой образ Марты. Он хотел видеть ее монстром, лишившим его нормального детства, железной леди, душившей его самостоятельность, перекрывающей кислород. Увидеть мать глазами влюбленного мужчины казалось странным, неправдоподобным, нереальным. И все же Таперскому было ни к чему врать и придумывать. Его Марта тоже существовала когда-то. Когда-то. До появления Саши Гурова.

— Я не понимаю, что могло ее так изменить. — Таперский все пытался понять, как же так случилось, что жизнь его Музы затрещала по швам.

— Я тоже, — растерянно вторил эхом Алекс.

— Я знал, что в ней сидит инстинкт женщины первобытной силы, но чтобы до такой степени…

— Первобытность я испытал на собственной шкуре, она чуть не превратила меня в пещерного человека, — невесело усмехнулся Алекс.

— Не говори так. Она всегда желала тебе только добра. Хотела дать самое лучшее.

— Именно поэтому я очутился в итоге на улице, чтобы попробовать не готовую, разжеванную пищу с ложечки, а сырое мясо.

— И все же я не понимаю, как мог не увидеть надвигающейся трагедии. Похоже, мы оба пострадали от разрыва в равной степени.

Таперскому не давала покоя эта мысль. Мучила его ночами, словно от того, найдет ли он ответ, зависело не только его прошлое, но и что-то важное в настоящем. Было ощущение, что судьба прислала ему неожиданный подарок — коробку с пазлом. В нем были сотни составляющих, и он все старался сложить его. Причем все получалось, все складывалось в гармоничный рисунок, почти гармоничный, почти понятный, осталось совсем чуть-чуть, чтобы увидеть цельную картину с ответами на вопросы. И вдруг кусочки пазла закончились, а в середине, в самом центре рисунка, так и осталась пустота. Одного кусочка не хватило для полноты рисунка. Этот кусочек стал для Таперского чуть ли не самым важным в жизни, чем-то вроде панацеи от беспокоивших его вопросов, но он все не находился. Это ужасно мучило Таперского, раздражало, злило, казалось, что ответ где-то рядом, просто хорошо спрятан. Он выспрашивал Алекса подробности о его детстве, пытался оживить детально и свои воспоминания, и даже обращался к картинам, написанным под ее влиянием. И в один прекрасный день он вдруг обнаружил его. Нашел. Увидел. Он вдруг понял, что недостающий фрагмент пазла — это он сам и есть.

Марта любила его. И Александр Гуров являлся не кем иным, как плодом этой любви. Очевидно, что Марта не хотела обнародовать сей факт. И самого Таперского отдалила от себя, видимо, как раз для того, чтобы доказать всем его непричастность к ребенку. Но любовь к Таперскому сыграла с ней злую шутку. Убрав отца ребенка из своей жизни, она перенесла всю силу чувств на самого ребенка. Потеряв Таперского, Марта патологически стала бояться потерять и того, кто напоминал ей о нем, кто являлся его прямым продолжением и даже перенял отцовские гены художника. А когда с Таперским случилась беда, изолировавшая его от общества, Марта, вместо того чтобы броситься ему на помощь, с удвоенной силой стала охранять своего детеныша. Пока детеныш не сбежал из золотой клетки, выстроенной из прутьев гиперопеки и нереализованной любви.

— Я не знаю, стоит ли рассказывать Алексу о том, что он мой сын.

— Возможно, ваш сын, — уточнила Кира.

Таперский зашел к ней по делам, обсудить очередную выставку, которую они собирались организовать для его учеников. Она оставила его пить чай с вишневым пирогом и дожидаться Алекса. Гуров задерживался, и разговор потек совсем в другом русле.

— Я уверен в том, что он мой сын. Но не уверен, что он должен узнать об этом после стольких лет.

Кира смотрела в окно на свою любимую сосну и думала о причудливости судьбы. С сосны начались ее сны, которые привели ее к этому дому, а потом все завертелось, закружилось. Македонский, новая работа, новые интересы, интернат, дети, а теперь вот еще оказывается, что судьба подготовила сюрприз не только ей, но и Алексу с Таперским.

— Только генетическая экспертиза может показать точно, ваш ли он сын. Если он действительно не Гуров, а Таперский, то ему следует об этом узнать. По крайней мере, я бы на его месте хотела знать правду. Но если он не ваш сын, вы понимаете, какую берете на себя ответственность, совершив переворот в его душе, его жизни?

Таперский вздохнул. Она права. Его интуиция не может быть неоспоримым доказательством. Что же делать? Он не может сделать вид, что ничего не произошло. Но и его вины перед Алексом нет. Он не знал тогда. Ничего не знал и ни о чем не догадывался. А Марта сделала все, чтобы скрыть его отцовство. Зачем? Думала, что он никогда не разведется с женой? Никогда не женится на ней? Не признает ребенка? Что еще она думала, когда скрыла от всех свою тайну? Она всегда подчеркивала свою независимость, всегда акцентировала временность их отношений. Впрочем, что было, то было. Ничего не изменишь. Изменить можно только настоящее.

— Так что вы решили?

Кира прервала его мысли и подставила пепельницу. Пепел с сигареты вот-вот готов был упасть на стол, а Таперский этого даже не замечал, погрузившись в свои мысли.

— Расскажу, как есть. Всю историю с самого начала и почему я думаю, что он мой сын. Пусть сам решает, имеет ли моя догадка право на жизнь. Но что я точно сделаю, так это предложу ему официальное усыновление.

— Зачем? Что это изменит?

Таперский выпрямил спину и вытянул руки.

— Я вновь начал рисовать. И я верну свое имя. Я хочу, чтобы он стал моим наследником. — Таперский по-мальчишески смущенно улыбнулся. — Звучит самонадеянно, да?

— Нет, звучит реально, — энергично возразила Кира. — Ваши картины ценятся и сейчас, и я совершенно уверена, в будущем они станут еще более ценными.

— Ну, если твои слова сбудутся, то Алексу не помешает взять мое имя.

— Если он захочет.

Михаил осекся. Действительно, если он захочет. А вдруг нет? Что тогда?

— Если откажется, то я просто в завещании укажу его единственным наследником. Тут он ничего не сможет сделать.

Кира вздохнула. Алекс — сын великого художника. За свои двадцать с хвостиком лет он и так повидал всякого разного, одно детство взаперти чего стоит, а тут такая новость. Как он воспримет ее? Она знала, с каким восторгом и трепетом Алекс относился к Таперскому, как почитал его, ловил каждое его слово. Но воспримет ли он его как отца? С Гуровым-старшим Алекс практически не общался. Возможно, не мог простить, что тот бросил его в трудное время, не стал бороться за него с Мартой. Хотя с такой женщиной никто бы не сладил. Кроме Таперского. Если бы тот вовремя понял, насколько она в нем нуждается.

— Знаете, есть еще кое-что… — сказала она. — Его мать…

Она осторожно взглянула на него. Видя, что тот реагирует спокойно, продолжила:

— Он ее ненавидит. Не понимает. До сих пор живет с этим негативом. Если вы расскажете, что, по-вашему, послужило причиной для ее… ммм… странного подхода к воспитанию сына, он, возможно, поймет ее лучше, перестанет осуждать.

Михаил посмотрел на нее так, словно он тонул, а Кира протянула ему спасительную соломинку. Ну конечно же — Марта! Ради Марты он должен рассказать. Ради своей Музы он рискнет всем, и даже отношением собственного сына.

— Марта не заслужила, чтобы ее ненавидел собственный сын, — решительно произнес он, и Кира едва заметно улыбнулась, прочитав его мысли. — Я расскажу Алексу все и ради нее, и ради него самого.

— И ради вас, — улыбнулась Кира уже во весь рот и встала, чтобы открыть дверь. У калитки остановилась машина Алекса, и из нее вышел он, ее родной Алекс, серьезный, как всегда, в солнцезащитных очках модели последнего сезона и с большим портфелем, не увязывающимся с его общим видом денди.

— Да, мне тоже это необходимо, — пробормотал Таперский и тоже встал. Он расскажет ему сегодня же. И будь что будет.

Алекс Гуров направлялся к дому, не подозревая, что через каких-то полчаса ему предстоит встать перед выбором смены фамилии.

Глава 22

— Кира, ты опять на весах стоишь?

Алекс вошел в ванную комнату и с огорчением застал там Киру, водрузившую свое тело на весы. Если она вновь вспомнила о весах, значит, что-то ее тревожит.

— Не волнуйся, я с ними прощаюсь.

— В каком смысле?

— Решила отдать их соседке, Таньке. Она после родов никак не похудеет, все ко мне заходит взвешиваться. Вот я и подарю ей их. Мне они больше не нужны, только совращают каждый раз взвешиваться.

— Ну слава богу! Помочь тебе отнести их?

— Не веришь, что отдам? Хочешь убедиться?

— Да нет, — пожал он плечами, хотя она была абсолютно права. — Просто они тяжелые.

Кира засмеялась и сошла с весов.

— Ладно, рассказывай мне тут. Отнеси их пока вниз, буду уходить, захвачу с собой. Кстати, у нас на вечер пригласительный на прием, не задерживайся.

— Опять прием, — тихо вздохнул Алекс и добавил громче: — А по какому поводу?

— Какая-то шишка во французское посольство приезжает.

— А мы тут при чем?

— Ну, наверное, потому, что они через нас интернат поддерживают, и потом я многих консультантов из Франции приглашаю, так что у нас с ними, можно сказать, партнерство по разным направлениям.

— И посол к тебе питает самые нежные чувства, — добавил Алекс.

— И это тоже, — она засмеялась и вернулась в спальню накинуть халат. — Поставь нам кофе, пожалуйста!

…На самом деле Киру в последнее время нарасхват приглашали на разные мероприятия. Она вновь вернулась в тот круг, в который так стремилась, будучи женой Ладынина. Но на этот раз приглашали именно ее. Бизнес, взаимодействие с крупными компаниями, благотворительность, искусство — казалось, ее деятельность охватывает самые разные направления. Кроме того, она умела входить в контакт с людьми и, начав переговоры с деловой нотки, быстро превращала партнеров в друзей. Ее дом в Апрелевке редкие выходные проводил без гостей, причем собирал самых разных людей — то в его стенах разгорались споры между увлеченными художниками, то бизнесмены обсуждали глобальные вопросы экономики, а в другой раз дипломаты со своими семьями собирались на блины.

Алекс, как правило, с ее друзьями сходился довольно легко, хотя и ощущал всегда на себе любопытные взгляды. Особенно остро он это чувствовал, когда появлялись новые люди. Те, кто знали Киру и Алекса не первый день, воспринимали их как самую обыкновенную пару, не удивляясь и не перешептываясь по поводу разницы в возрасте. У него дела на работе шли тоже хорошо и друзей хватало, но все же львиную долю их круга общения составляли знакомые Киры, и ему приходилось с этим мириться.

Кира спустилась, чмокнула его в губы и налила себе молока.

— Ты сегодня показываешь усадьбу Констанца?

— Да, первая примерка, так сказать. Он уже видел ее, теперь хочет встретиться и поговорить детально.

— Если все пройдет нормально, это станет твоей живой рекламой. Ты ведь сам знаешь, какие у него связи. Горжусь, Македонский!

— Моя живая реклама — это ты. Я везде хожу в качестве твоего бесплатного приложения.

Кира поставила кружку на стол и обняла его.

— Алекс, ну ты что это, а? Ты же знаешь, как я тобой горжусь. Ты и без меня становишься знаменитым дизайнером, Ковальчук считает тебя самым лучшим на фирме, тебе доверяют такие заказы, о которых твои ровесники и не мечтают. Когда мы встречаемся с твоими друзьями, то я ведь не возмущаюсь и не называю себя твоим приложением. Хотя, — улыбнулась она, — даже если я и приложение, то ничего не имею против.

Гуров поцеловал ее, но не улыбнулся. Ему быть приложением не очень нравилось. Особенно когда он видел приглашения, где было указано: «Миссис и мистер Доронины». Конечно, он понимал, что это всего лишь условность, соблюдаемая в таких случаях, но все же это его задевало.

— Македонский, но они же не могут написать «Миссис Доронина и ее бойфренд».

— Тогда тебе надо выйти за меня замуж, и все эти неувязки исчезнут сами собой.

— Не торопи меня, Гуров. Нам и так хорошо, а из-за каких-то пригласительных я не собираюсь принимать такие серьезные решения на скорую руку.

Это ее «на скорую руку» звучало как отговорка, но Алекс знал, что большего он от нее не добьется. Кира уходила от разговора всякий раз, когда он заговаривал о браке. И ведь обвинить ее в несерьезном отношении было невозможно, но и далеко идущих планов на их счет она никогда не строила.

День выдался странный. По дороге домой Кира заглянула в интернат. Она старалась почаще навещать своих подопечных. И хотя она терпеть не могла, когда кто-либо начинал говорить о том, что это, в общем-то, ее заслуга, что все вышло именно так — и студия у детей есть, и возможность реализовать свои художественные способности, да и просто выразить себя, она никогда не забывала, что она — лишь вспомогательное средство, а главные герои — это сами дети. Для нее они всегда были образцом мужества и таланта. И если ей казалось, что что-то в ее жизни идет не так, как хотелось бы, она мысленно возвращалась к этим детям, и становилось ясно, что жаловаться ей просто грех.

Сегодня, когда она зашла в интернат, произошло нечто удивительное. Кира, как обычно, не упустила возможности навестить и своего любимца — Сережу. Она всегда с нетерпением ждала его новых работ, они завораживали, увлекали вслед за фантазией автора в сказочные миры. Но на этот раз его новая картина буквально сразила ее. На ней была изображена девушка, очень похожая на Киру, с ребенком на руках, на фоне большого раскидистого дерева с сухими ветвями.

— Это я, или мне просто показалось?

— Конечно вы. — Сережа, казалось, даже обиделся, что она подвергла сомнению сходство на картине.

— А почему с ребенком? Ты хочешь, чтобы я работала с детьми?

— Нет. — Он смотрел на нее своими ясными, прозрачными глазами очень серьезно. — Это ваш ребенок.

— Мой? А почему ты решил нарисовать меня с ребенком?

— Так я увидел.

Она улыбнулась несколько смущенно и провела рукой по картине.

— Красиво. Ты для меня нарисовал?

— Нет. Для себя.

— Зачем тебе мое изображение? Ты меня и так часто видишь, живую!

Он упрямо мотнул головой.

— Нет. Вы скоро уедете, и я долго вас не увижу.

— Куда это ты меня отправляешь?

Кира засмеялась, но немного нервно. Сережа говорил серьезно и не отрывал от нее взгляда. Ей стало немного не по себе, как будто она попала под рентгеновские лучи его глаз.

— Далеко. Надолго.

— Хм, ну посмотрим. Вообще-то я пока никуда не собираюсь! Давай заключим пари: если я в ближайшее время никуда не уеду, ты подаришь мне эту картину, если уеду, я привезу тебе красивый сувенир.

— Хорошо, — улыбнулся Сережа, и его глаза лукаво засияли. — Только вы все равно уедете.

Кира шутливо погрозила пальцем:

— Как тебе хочется отправить меня за тридевять земель. Посмотрим, посмотрим!

Он засмеялся, как напроказивший хулиганишка, и его лукавый взгляд так и стоял у Киры перед глазами. Он был уверен в том, что говорил. И ребенка придумал неспроста. Кира вдруг вспомнила свою неудачную беременность, и ей стало страшно. Тогда она чуть не умерла. А вдруг предсказанное ей Сережей путешествие значило, что на этот раз она умрет? Но картина была яркая, красивая, не похожая на смерть. Хотя кто знает, как она выглядит — смерть? Сережина фантазия непредсказуема. Ее можно интерпретировать по-всякому. Кира одернула сама себя — вот еще, нашла себе заботу! Лучше вообще об этом не думать.

Она пришла домой и начала собираться на прием. В этот вечер французы приглашали гостей по поводу приезда регионального директора крупного французского предприятия, открывшего недавно филиал в России. Прием был неофициальный, просто семья посла решила таким образом поприветствовать директора и заодно собрать друзей под своей крышей. Сияющая Кира и недовольный Алекс пришли с опозданием. Сдача усадьбы Констанца прошла не так гладко, как он надеялся. Даниэлла решила внести некоторые идеи, не согласовав с отцом, и теперь Ивэн хотел изменить кое-что. Гуров знал, что он тут ни при чем, но ему все равно было неприятно, что Констанца не в восторге. Он ожидал бурной похвалы, а получилось, что Ивэн приготовил список того, что хотел бы изменить. Это все были мелочи, которые можно сделать за пару недель, Алекс пообещал все исправить, ругая на чем свет стоит Даниэллу и ее идеи. Он пришел со встречи позже, чем планировал, и всю дорогу выговаривал Кире, что вынужден торопиться из-за ее вечеринки.

— Алекс, родной, я тебя с утра предупредила, что у нас на вечер планы. Что ты на меня дуешься, я не понимаю?

— Почему из-за такого пустяка я должен обрывать свою деловую встречу? Ты же знаешь, как для меня важен этот проект!

— Я не просила тебя обрывать. Я же не звонила и не торопила тебя, я спокойно ждала тебя дома, а ты теперь на меня рычишь. Я не виновата, что все прошло не так, как ты ожидал. Такое бывает, это же работа. Нечего было во всем полагаться на свою синьорину Даниэллу.

— Кира!

— Ладно, ладно, не буду. Просто не надо так уж расстраиваться. Я и то спокойнее тебя, хотя мы опаздываем к моим друзьям.

— Я же знал, что ты ждешь, и нервничал, торопился.

— Так кто виноват, что ты меня так любишь?

Кира поправила ему воротник на рубашке и подкрасила губы, глядя в зеркало машины.

— Не дуйся, мы уже приехали и давай проведем вечер весело.

…Они полчаса здоровались со всеми знакомыми и представлялись незнакомым. Эту процедуру Гуров ненавидел больше всего, потому что каждый раз спокойно реагировать на многозначительные взгляды становилось все труднее. На этот раз он даже услышал за спиной, как кто-то из гостей прошептал Кире: «А ты молодец!» — словно он был чем-то вроде удачного трофея. Алекс обернулся и дал понять, что все слышал, но Кира лишь рассмеялась, взяла его под руку и увела дальше.

Если к ним подходили, то с Гуровым заговаривали лишь из вежливости, по крайней мере, ему казалось именно так. Звездой, несомненно, являлась Кира, ее все спрашивали о новых проектах, об успехах детей, о выставках, обо всем на свете. Алекс молча стоял рядом, поглядывая на часы. Были у них и общие знакомые, которые дружили в равной степени с ними обоими, но в этот вечер, как назло, все попадались такие, что заставляли его еще больше ощущать себя «приложением» к Кире.

— Кира, пойдем домой, я устал.

— Мы же недавно пришли, Алекс!

— Я устал, Кира. Действительно устал, родная. Давай уйдем.

Она внимательно посмотрела на него и провела ладонью по щеке.

— Хорошо. Вот только поздороваемся с новым консулом и его женой и пойдем.

Они направились к группке людей, среди которых находились посол и его новый консул с супругой. Их представили.

— Я тоже очень люблю работать с детьми! — воскликнула жена консула Мишель. — До этого мы жили в Нигерии, и там велась такая активная работа по благотворительности, что у меня и минутки свободной не было. Но я очень довольна, мне нравилось. Если смогу быть вам полезной и здесь, то буду очень рада.

— Конечно, мы найдем для вас занятие, — улыбнулась Кира. — Так вы жили в Нигерии? И как там? Интересно было?

— Очень. Я буквально плакала, когда уезжала оттуда.

— Еще бы, столько молодых красавцев пришлось покинуть, — шутливо добавил ее муж.

— Это правда. Мужчины там очень красивые. Вы, наверное, слышали про той-боев, мальчиков-игрушек?

Кира покачала головой.

— А кто это?

— Нигерийский экспорт, — вставил консул.

— Ой, ну скажешь тоже, — хохотнула Мишель. — Не слушайте его. Просто так называют молодых парней, которые ухаживают за европейками, чаще всего немолодыми, которые приезжают в Африку за мужским телом. Типа того, как европейцы едут в Юго-Восточную Азию за девушками, так в Нигерию едут за мужчинами.

— За крохи денег и немного еды они готовы для этих женщин на все, — уже серьезным тоном добавил консул. — На самом деле это весьма печально. Ужасно видеть эти парочки на улицах, в отелях и ресторанах. Становится стыдно за наших женщин.

— Ищите корень в недостатке мужчин, дорогой! — воскликнула Мишель. — Стали бы они ездить, если бы дома не имели проблем.

— Ах, милая, так много молодых жеребцов при всем желании не наберешь. Законы демографии не обманешь.

Смеясь, все продолжали обсуждать пикантную тему. Кира почувствовала спиной напряжение Алекса и торопливо попрощалась с послом, сославшись на еще одну встречу.

Как только они пересекли порог посольской резиденции, она заметила, что лицо Гурова покрыто пунцовыми пятнами.

— Что с тобой? Так сильно болит голова?

— Никогда, никогда в жизни я не переступлю порог этого дома!

Кира даже отшатнулась, настолько был его голос полон ярости.

— Да что с тобой? Что случилось?

— И ты еще спрашиваешь? Да меня буквально высмеяли, а ты еще смеялась вместе со всеми. Я не знал, куда деть себя от этих тупых взглядов!

— Да о чем ты говоришь? Кто тебя высмеял?

— А эта история про той-боев, разве это не намек в мой адрес? Какая наглость, а еще дипломаты, мать их! Да я чуть не убил их прямо там на месте.

— Алекс, ты спятил! Какое это вообще имеет отношение к тебе? Да как ты мог подумать такую глупость? Все знают, что ты самодостаточный, преуспевающий дизайнер, ты знаменитость в своей сфере, и я всегда подчеркиваю это! Как ты мог принять на свой счет историю об африканских проститутках? Такое даже в пьяном угаре не вообразишь. Ты меня просто поражаешь.

— Именно так меня и воспринимают. Кира, я устал от твоих знакомых. Ходи на эти приемы сама. Я устал каждый раз ловить эти взгляды, слышать перешептывания, мы с тобой постоянный источник для сплетен. И при этом меня никто из твоих знакомых не воспринимает всерьез!

— Ты не прав, Алекс. И ты знаешь это. Мои друзья, они и твои друзья, и никто не думает ничего подобного. Да что на тебя сегодня нашло? Ты с утра уже недоволен всем подряд. Ты как будто белены объелся, ерунду какую-то городишь. Все из-за Констанца, да?

— Ну конечно, ерунду. Что думаю, то и говорю. И работа моя тут ни при чем. Никого не интересует моя работа, как будто важно только то, что делаешь ты.

— Македонский, — Кира остановилась и взяла его за руки. — Ну что с тобой? Что случилось? Ну посмотри на меня. Ты ведь не мог серьезно обидеться на чьи-то истории, никаким боком тебя не касающиеся? Что на самом деле тебя расстроило?

— Выходи за меня замуж.

— О господи! Алекс, не начинай.

— Вот видишь! Что и требовалось доказать.

— Алекс, это ничего не доказывает и не опровергает. Мы уже говорили на эту тему. Я не хочу сейчас решать это.

— А когда? Когда ты захочешь? Сколько времени тебе потребуется на то, чтобы проверить наши отношения?

— Да не надо мне ничего проверять. Я просто не считаю, что мы сейчас нуждаемся в каких-то изменениях. Если ты думаешь, что, поженившись, мы избавимся от любопытных взглядов и вопросов, то ошибаешься. Это ничего не изменит, да пойми ты, в конце концов!

В голосе Киры звучало отчаяние. Ну что он цепляется за идею брака? Зачем? У них все так хорошо, зачем что-то менять?

— Я не хочу быть той-боем в чьих-либо глазах.

— Господи, я и не знала, что у тебя столько комплексов.

Кира покачала головой и вздохнула. Что еще за новости? Откуда столько неуверенности в себе? Вот оно, начинает выплывать потихоньку. Поначалу ему казалось море по колено. Он думал, что разница в возрасте — это всего лишь год рождения в паспорте. А то, что у каждого возраста свои интересы свое окружение, свой ритм и потребности, он не учел. И только сейчас стал это ощущать. Кто-то из них неизбежно должен адаптироваться к другому. И, скорее всего, это придется сделать Алексу, потому что Кира сменить свое окружение на его не сможет. Для нее это прошедший этап — окончание института, попытки встать на ноги, максимализм, поиски своей ниши. Да, это было в ее жизни, но она уже прожила это время. Алекс в любом случае казался старше своих ровесников и по достигнутому, и по интересам. Но не настолько старше, чтобы легко влиться в Кирин круг.

При всем при этом Кира не забывала, как сильно он ее любит, как относится к ней. Она знала, как изменилась за последнее время и что этими переменами она обязана во многом именно ему. Получалось, что ей все время приходилось класть на чаши весов его любовь и все остальное. Его любовь, как правило, перевешивала. Но сбросить с другой чаши все остальное не получалось. А когда Алекс начинал обострять углы, как сегодня, чаша с любовью начинала не справляться с тяжестью на другом плече весов.

Глава 23

Усадьба Констанца получилась в итоге такой красивой, что редактор «Интерьера» решил поместить о ней обзор в одном из выпусков журнала. На фотосессию пригласили и Алекса, чтобы рассказать о том, как все создавалось, какие материалы использовались. Эта статья, несомненно, должна была стать мощным пиаром для Алекса и фирмы Ковальчука. Кира безумно гордилась им. Она всегда верила в своего Македонского, но теперь был повод доказать это и всем остальным, особенно самому Македонскому. Кира очень надеялась, что отныне комплексы по поводу его второстепенности в их отношениях исчезнут раз и навсегда.

Они приехали в усадьбу к назначенному времени, и широкие резные ворота распахнулись, впуская их машину.

— Надеюсь, они не будут против, что я явилась с тобой, — сказала Кира, немного нервничая. — Но мне так хочется посмотреть на твое творение, что я просто не усидела бы дома.

— Да никто ничего не скажет, — Алекс улыбнулся. Он чувствовал себя на коне, он знал, что это триумф, успех, сногсшибательный успех!

— Если что, прикинусь твоим пиар-менеджером. Знаменитости полагается иметь собственного пиар-менеджера, в конце концов!

— Знаменитость — это ты про меня? Приятно, приятно, только пока я еще никакая не знаменитость для них, так что не переборщи с хвалебными речами.

— Не волнуйся, я же урожденный дипломат, ты забыл?

Они припарковали машину и зашагали по тенистой аллее в дом. Деревья в усадьбе создавали ощущение ухоженного парка, старые, с толстыми стволами, они щедро раскинули ветви над аллеями и окружили дом тенью и зеленью. Вдоль аллей стояли фонари, такие, как были раньше, с узорными коваными завитушками. Скамейки с такими же завитушками на углах спинок и изогнутыми ножками будоражили воображение. Так и представлялось, как на них можно сидеть и мечтать тихими вечерами.

— Представляю, как красиво здесь вечером, — прошептала она.

Алекс довольно кивнул. Они подошли к дверям, и их проводили в гостиную, где все собрались. Кира разглядывала дом чуть ли не с открытым ртом, настолько красив был интерьер. Ей доводилось бывать в разных домах, но этот стоял особняком. Он был особенным, в нем чувствовался уникальный стиль, дух, сама атмосфера заставляла выпрямить спину и ощутить себя аристократом. Алекс сотворил просто чудо, подумала Кира. Судя по поздравлениям, которыми осыпали его присутствующие, это понимала не только она одна. Ивэн Констанца, мачообразный мужчина с сигарой во рту, просто млел от того внимания, которое притягивала к себе его усадьба. Он любил быть во всем самым лучшим, самым заметным, и дом его тоже должен был отвечать этим требованиям. Его жена Анна, красивая женщина с отточенными манерами и уверенным взглядом светской львицы, гармонично вписывалась в интерьер. Она любезно поприветствовала Алекса и Киру и попросила прислугу принести им выпить.

— Господа, наш фотограф уже все подготовила к съемкам, скоро начинаем. Алекс, наконец-то! Ты мне нужен.

Редактор «Интерьера» подвел к Гурову журналистку, чтобы она находилась рядом с ним и по ходу съемок брала у него интервью. Кира с улыбкой смотрела, как Алекс тут же придал своему лицу выражение повидавшего виды профи, небрежно рассказывающего об очередном проекте. До сих пор не верит, что люди и так уже признали в нем талант, что ему не надо прибавлять себе лет и опыта, чтобы добиться уважения. Его уже уважают, уже ценят как профессионала. Однажды он поймет, что ему достаточно делать свое дело и оставаться естественным, самим собой. По молодости возраст кажется помехой в карьере. Позже возраст становится помехой в любви. Еще позже — и в любви, и в карьере. Впрочем, возможно, что это Кира вбила себе в голову, что возраст — это их проблема. Возможно, никакой проблемы и нет вовсе, почему она так зациклилась на этом? Будь Алексу не двадцать три, а сорок три, она бы казалась себе юной девочкой и упивалась бы своей молодостью. Людские мозги устроены так, что человек не может жить, не сравнивая себя с кем-то. Как бы ни утверждали некоторые, что никогда не оглядываются на чужое мнение, они лукавят. Одни больше, другие меньше, но в конечном итоге, если ты живешь не на необитаемом острове, твои ориентиры в жизни создаются окружающими тебя людьми. И тут же рождается относительность ценностей и оценок. Понятия богатства и бедности возникли тогда, когда человечество начало сравнивать то, что имеют одни и не имеют другие. Комплексы и предрассудки возраста возникли тогда, когда люди стали указывать точную дату рождения в своих документах.

Выкинуть бы свои метрики — и дело с концом, подумала Кира. А то как ни увиливай, но время от времени мы с Македонским сами или с «любезной» помощью других все равно упираемся в стену под названием «возраст». Что же поделать, если не хватает ума не думать об этом. И вообще, что она вдруг задумалась об этом? Так пропустит все самое интересное. Кира прошла вперед и встала так, чтобы видеть Алекса. Все суетились, бегали туда-сюда, она наблюдала за процессом. Господи, чтобы сделать одну статью, требуется целая орава людей!

— Ну что, готовы? Мы тоже. Начинаем! — раздался голос из соседней комнаты. — Начнем отсюда, прошу никого не мелькать и не портить освещение.

Кира слегка наклонилась и с удивлением вытянула голову в дверной проем. Знакомый голос. Точно, Женька! Вездесущая Женька Ладынина. Так она сегодня будет снимать? Она не заметила Киру, вся в работе, она то вставала, то приседала, снимала комнату с разных ракурсов, сдвигала и раздвигала занавески, переставляла предметы на столе и полках, она так была увлечена, что, казалось, не видела вообще никого и ничего, кроме снимаемых объектов.

Через пару часов съемки закончились, и любезная хозяйка предложила съемочной группе и другим гостям легкий фуршет. Вот тут-то Женя и заметила сначала Алекса, а потом и Киру.

— Вот так номер! Слушайте, а ведь мне говорили, что дизайнер Алекс Гуров, но я же тормоз и совершенно не сообразила, что знаю эту восходящую звезду! Какая честь!

Она поцеловала Киру, чинно поклонилась Алексу и уставилась на него в своей неповторимой манере разглядывать интересных ей людей.

— Поздравляю, молодой человек, отличная работа!

— Спасибо, польщен.

— Снимки получатся просто блеск. Хороший свет и атмосфера.

— Согласен.

Алекс держался с Женей несколько напряженно, памятуя о том, что Кира не хотела выдавать свое бывшее родство с ней.

— А ты как здесь оказалась? Разве ты работаешь на «Интерьер»? — спросила Кира.

— Я работаю сама на себя и принимаю предложения от тех, кто мне интересен. Не скажу, что снимать интерьеры — моя мечта, все же предпочитаю нечто живое, с характером, но платят они хорошо, и, поработав на таких заказчиков, можно спокойно потом сделать несколько репортажей для души. — Она наклонилась к Кире и прошептала: — Приятно дожить до таких дней, когда не ты бегаешь за заказчиками, а они за тобой.

— Ты, как всегда, скромна и прямолинейна.

Женя рассмеялась. А что тут скромничать? Начать с нуля и добиться независимости в работе — для нее это много значило. Она шла к этому не один день, и доказывать, что ты чего-то стоишь, было нелегко.

— Ты, похоже, тоже довольно независима в своей работе, разве не так?

— Относительно. Не так, как ты, конечно, но и не то что раньше. Мне нравится то, чем я занимаюсь.

— Это самое главное, — кивнула Женя. — Ты из МИДа совсем ушла?

— Нет. Зелотов помог сделать так, чтобы я там числилась, типа длительный отпуск за свой счет.

— Решила не сжигать мосты?

— Точно.

Женька подняла бокал в сторону Гурова.

— За тобой, Алекс, тоже скоро начнут бегать клиенты, вот увидишь! Такими темпами ты далеко пойдешь.

— Да сбудутся твои слова, Женька! — засмеялась Кира.

— Хм, а это что еще за дива? — Женя смотрела в противоположный конец комнаты, где появилось новое для нее лицо. — Неужто синьорина Констанца собственной персоной? Весь московский бомонд шумит о ней.

Кира обернулась. Там действительно стояла Даниэлла. Великолепная в костюме для верховой езды — в атласном жакете и блузе, застегнутой до подбородка, обтягивающих белых бриджах и высоких сапогах. Она вся дышала энергией, полетом и притягивала к себе всеобщее внимание. Кира поджала губы, но удержалась от язвительных замечаний в ее адрес. Она напомнила себе, что пообещала и себе, и Алексу спокойно реагировать на ее присутствие. Даниэлла весело кивнула Алексу, и он, как по мановению палочки, направился в ее сторону. Кира наблюдала, как она смеется, держит его за руку и что-то оживленно рассказывает родителям. Они выглядели как-то очень уютно, словно близкие друзья. Кира не могла не отметить, что внешне Алекс и Даниэлла очень подходят друг другу — оба стройные, высокие, с тонкими чертами липа, голубоглазые и светловолосые, даже выражение лица у них было в данный момент схожим. Женя тоже разглядывала их, подумав при этом, что они смотрятся как брат и сестра. Она уже хотела пошутить на эту тему вместе с Кирой, но тут заметила, что Кира как-то странно затихла.

— Она была здесь за отца, пока Алекс делал дом. Так они и познакомились, — произнесла наконец Кира и с раздражением почувствовала, что прозвучало это так, словно она оправдывается.

— Породистая дамочка. — Женя перевела взгляд с Даниэллы на Киру, приподняла брови, но попридержала свои комментарии.

— Да, красивая. И бойкая. Молодежь!

— Кира, что это с тобой? Ты звучишь, как стародревняя бабулька. Что тогда мне думать про свой возраст? Сразу забираться в гроб прикажешь?

— Извини! — нервно рассмеялась Кира. — Больше не буду.

— И что, отец доверил ей руководить всем здесь без него?

— Ну да. Так что Алексу пришлось весьма тесно с ней сотрудничать, — процедила Кира, злясь, что не может оставаться спокойной.

Даниэлла словно специально демонстрировала свои фамильярные отношения с Алексом. Тот не делал ничего, что могло бы разозлить Киру, но одно его нахождение рядом с этой тигрицей накаляло Киру до предела.

— Она умудрилась напортачить тут так, что Алексу потом пришлось все переделывать, — небрежно произнесла она. — Хорошо, что отец вовремя приехал.

Женька покосилась на нее и отправила в рот фруктовое канапе. Кира явно ревновала и даже не пыталась это скрыть. Вообще-то Женьку ее выбор несколько удивил — да, мальчик приятный, симпатичный, умница, но поверить, что благоразумная Кира пойдет на такой бросающий вызов обществу альянс было трудно. И все же они были вместе. Кира казалась счастливой, Алекс тоже. И Женька бы, возможно, не подвергла сомнению их счастье, если бы не эта сцена с Даниэллой… Кира слишком напряжена и неуверенна, она пасует. И перед кем? Перед молодой девчонкой? Из-за чего? Интересно, если бы Алекс был ее ровесником, она реагировала бы так же или держалась более уверенно? Она не могла припомнить, чтобы Кира когда-нибудь ревновала Андрея. До такой степени не ревновала, что проглядела Кристину. Помнится, Женю даже раздражала чрезмерная уверенность Киры в себе и Андрее. Но теперь все по-другому. И Кира другая, совершенно другая. У нее словно пелена с глаз упала. Как будто ее зомбировали когда-то, а после развода блок исчез, она раскрылась, стала человечнее, теплее, живее. Такой она даже нравилась Жене, а уж Женька была весьма разборчива в людях.

— Кира, у вас все в порядке?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты знаешь что.

— Странно, что именно ты об этом спрашиваешь.

— Ну именно я увидела сейчас твое лицо. И не говори мне, что тебе абсолютно безразлично, что там сейчас делает твой юный гений.

— Ты как-то с иронией о нем говоришь.

— Извини. Моя ирония относится не к нему.

— Ко мне?

— Скорее, к вашим отношениями. Прости за любопытство, но ты… ты любишь его?

Кира в замешательстве посмотрела на бывшую золовку.

— Знаю, знаю, что ты думаешь. Но все же… У меня такое ощущение, что ты не столько любишь его, сколько пытаешься любить. Конечно, это не мое дело, ты уж прости меня, знаешь же, что у меня язык без тормозов.

Кира пожала плечами. Как бы ни улучшились их отношения с Женей, все же она оставалась сестрой ее бывшего мужа и откровенничать о своей личной жизни с ней она не собирается. Что она ожидает услышать от нее? Что Алекс ей дорог и она действительно пытается построить новые отношения, но разве это криминал? Когда-то Кира твердо решила не цепляться за прошлое, за то, что уже не вернуть, и теперь она имеет полное право на новую любовь. Пусть не все гладко в их отношениях, но ведь это естественно. Она не собирается признаваться тут Женьке в своих проблемах и неуверенности. Тем более что Кира и сама понимала, как глупо выглядит в данной ситуации. Не будь здесь столько людей, она просто сбежала бы, чтобы скрыть выражение своего лица. Женьку кто-то позвал, и она отошла в сторону, оставив Киру в одиночестве. Кира больше здесь никого не знала и вдруг поняла, как чувствует себя Алекс, когда она тащит его на приемы, где он никого не знает. Она не могла заставить себя подойти к нему, так как не могла гарантировать, что сможет спокойно держать себя с Даниэллой. Она посмотрела на себя глазами других, не знакомых ей людей, и на секунду ей показалось, что она видит в их глазах усмешку, иронию, жалость, словно она притащилась за своим молодым любовником и оказалась брошена им. Конечно, это были всего лишь беспочвенные фантазии, но она едва удержалась от слез.

Кира сделала большой глоток вина и глубоко вздохнула. Это глупо, так поддаваться своим эмоциям. И потом, что это на самом деле? Ревность? Или уродливая трансформация комплекса из-за разницы в возрасте? С бывшим мужем она всегда чувствовала себя королевой бала и привыкла наслаждаться этим. И что? Разве это спасло их брак? С Алексом ей приходится все время оглядываться на мнение окружающих, как бы она ни старалась убедить себя, что не будет этого делать. И что же сейчас гложет ее больше — то, что Алекс стоит с другой девушкой, или то, что девушка эта молода и красива? Опомнись, Кира! Посмотри на ситуацию другими глазами, будь честна с собой! Ты знала, на что идешь, когда приняла его любовь. Ты знала, что игра будет идти порой не по правилам. Ты отдавала себе отчет, что рискуешь. Либо прими, как данность, что не сможешь всю жизнь смотреть на свои отношения с позиции возраста, либо…

Алекс в конце концов оставил своих клиентов и направился к ней. Он видел ее лицо, ее глаза, он без слов понял ее состояние. Ему захотелось крепко обнять ее и скрыть от окружающих. Никто не должен заметить отчаяние на ее лице. Он подошел и сжал ее ладони в своих.

— Я люблю тебя, — прошептал он.

Она кивнула и отвернулась. Скажи он ей сейчас что-нибудь другое, разозлись он на ее ревность, она бы разрыдалась прямо тут, при всех. Но он ничего больше не стал говорить, а просто не выпускал ее рук. Она успокоилась. И даже улыбнулась.

— От приступов глупости никто не застрахован, — сказала она, глядя в его глаза. Она увидела в них то, что хотела увидеть.

— Просто некоторые подвержены им больше, чем остальные.

Они засмеялись, и Кира исподволь посмотрела на Женю. Та увлеченно разговаривала с редактором и, казалось, ничего не видела. Если можно допустить, что ее пытливый взгляд фотографа может упустить хоть одну деталь из того, что ей интересно.

Женька появилась в жизни Киры после такого долгого перерыва, что казалось, вот-вот, и она вновь исчезнет так же надолго. У нее это превосходно получалось — исчезать. Как и у ее брата-близнеца. Но на этот раз Женька, видимо, решила, что исчезать не стоит. Она стала часто наведываться к Кире, приглашала ее на свои мероприятия, они даже стали подругами. Поначалу над этим посмеивались те, кто знал предысторию их отношений, а потом перестали вспоминать былое. Все, кроме Алекса. Он все равно не воспринимал Женю как просто Кирину подругу. Для него она в первую очередь являлась сестрой Андрея, к которому Алекс странным образом до сих пор подспудно ревновал. Он постоянно находился в ожидании, что Женька будет рассказывать Кире об Андрее, будет напоминать о нем. Но указывать Кире, с кем стоит общаться, а с кем нет, он не собирался, и ему приходилось мириться с Женькиным присутствием в их жизни. Возможно, если бы его отношения с Кирой не портились, он бы старался найти «крайнего», и первой подозреваемой стала бы, несомненно, Женя. Но с Кирой у них все было хорошо, даже на удивление хорошо. Период, когда их лодку штормило, период взаимных упреков и подозрений постепенно сменился периодом спокойного восприятия того, что они вместе, им хорошо, а от добра добра не ищут.

Родственники Киры воспринимали Алекса очень дружелюбно и по-свойски. Они, скорее всего, еще не считали его членом семьи, но на все семейные мероприятия их приглашали вместе. А уж со стороны Алекса давать оценку Кире было практически некому. Груня же считала выбор Алекса заведомо хорошим только потому, что это был его выбор. Относиться к Кире, как к дочке, у нее не получалось. В ее сердце было место только для одного ребенка — для Саши, и все остальные могли присутствовать там только как его друзья. С отцом-Гуровым Алекс виделся все меньше и меньше. Он не стал рассказывать ему о Мише Таперском. Не видел смысла. Как отец Гуров все равно потерял свой статус уже давно, еще тогда, когда сбежал от них, оставив Алекса. Таперский повел себя очень мудро. Он не стал навязываться Алексу, не стал играть роль внезапно обнаруженного любящего папочки. После того как он рассказал о своем предположении, он продолжал общаться с Алексом так, словно ничего не произошло, дал ему время все осмыслить и принять решение. Алекс решил не менять фамилию и не делать никаких анализов ДНК. Выяснять, кто его настоящий отец, он не захотел по той простой причине, что боялся разочароваться. Боялся, что окажется чужим Таперскому и это отдалит его от него навсегда. Гораздо удобнее для всех было предполагать, что Таперский его отец и что Марта именно из-за этого вела себя так безумно. В таком случае жертвы, принесенные Алексом в детстве, казались не совсем напрасными. Было хоть что-то, что могло их оправдать. И приятно было думать, что Таперский считает его своим сыном. Он и сам верил в это. Разрушить одним махом столько новых звеньев в своей жизни только из-за бумажки с анализом? Нет, на это у него просто не хватило духу. И Таперский понял его. Они остались близкими друзьями с тайной, связывающей их больше, чем родных людей.

Словом, Алексу не на что было жаловаться, и Женя ему не мешала. До одного прекрасного вечера, когда ей все-таки удалось разрушить эту идиллию и оправдать опасения Алекса. Она-таки напомнила Кире о существовании ее бывшего мужа. Как всегда, она позвонила, не глядя на часы. Она звонила обычно тогда, когда ей было нужно, а не когда было удобно другим. Так считал Алекс. И на этот раз, услышав Кирино: «Привет, Женька!» — он поднес к Кириным глазам часы — полдвенадцатого ночи. Кира кивнула, но даже не посмотрела на Алекса. Она казалось встревоженной. И было отчего.

Женька буквально огорошила ее новостями:

— Кира, мне срочно нужна твоя помощь.

— Господи, что случилось-то?

— Мне нужны визы, и срочно.

— Куда ты собралась?

Женька помедлила с ответом, словно ей было неудобно говорить об этом с Кирой.

— В Африку. Мне очень срочно надо. У тебя связи с посольствами и в МИДе, помоги мне.

— Женя… что-то… — она покосилась на хмурого Алекса, — что-то с твоим братом, да?

Алекс демонстративно встал с дивана и вышел курить во двор.

— Кристина погибла. Андрей тоже пострадал. Он там, в местном госпитале, но вроде бы вне опасности. Мне очень надо к нему, Кира, очень!

Женька плакала.

Кира села прямо на пол, вцепившись в телефонную трубку.

— Как? Как погибла? А их сын?

— С Глебом все в порядке. Я не знаю подробностей. Несчастный случай. Что-то случилось с яхтой, на которой они плыли. Говорят, надо Андрея вывозить оттуда в нормальную больницу. Да и ребенка нужно забрать. Так что мне срочно надо лететь, понимаешь, Кира? Деньги не проблема, мне бы попасть туда и вывезти их. Как назло, отец сейчас под проверкой, его фирму трясет налоговая, и он невыездной. Места себе не находит от переживаний.

— Представляю… Так где сейчас Андрей?

— В Гамбии.

— Разве не в Сьерра-Леоне?

— Давно уже уехали оттуда.

— Ясно. Я не знала.

Кира соображала, что она может сделать, куда звонить, к кому обращаться. Со своим мидовским паспортом она могла бы полететь туда без проблем — визы получила бы прямо в аэропорту. Но с Женькиным паспортом может потребоваться несколько дней на подтверждение визы.

— Мне надо позвонить кое-кому…

— Я знаю, как он тебя обидел, — сказала вдруг Женька. — Не держи на него зла. Нам нужна сейчас твоя помощь.

О чем она говорит? Неужели она признает, что он обидел ее тогда? И это Женька, которая всегда была на его стороне и защищала его? Обидел… Хм, это очень мягко сказано — обидел! Перевернул всю ее жизнь, предал, бросил, и все это умещается в одном слове «обидел»?

— Я постараюсь, Жень. Обиды тут ни при чем. Ты завези мне завтра рано утром свой паспорт и маршрут, а я узнаю, что можно сделать. Это может занять несколько дней.

— Спасибо, Кира. Не думала, что придется обращаться к тебе по такому поводу. Но видишь, как может повернуться судьба.

— Да.

Кира опустила руку с телефоном. Почувствовала на себе взгляд и обернулась. В дверном проеме стоял Алекс. Он пристально смотрел на Киру и молчал.

— Это Женя, — растерянно произнесла Кира. — У них несчастье. Жена Андрея погибла. Женька едет к нему, просит помочь с визами.

— Тебя?

— Да. Ужас какой. Представляешь, несчастный случай.

— Передай ей мои соболезнования.

— Да, конечно.

Кира как сомнамбула побрела на кухню и налила себе воды. Алекс подошел к ней и обнял.

— Когда она хочет ехать?

— Как можно скорее. Это ужасно. Просто ужасно.

Алекс молчал. Было видно, как ходят желваки под кожей. Он не был бессердечным толстокожим сухарем, но смерть далекого ему человека не могла вызвать в нем такую же бурю эмоций, как у Киры. Одно он знал наверняка — Кира теперь еще долго будет интересоваться судьбой своего бывшего мужа. Пока он был далеко, он не представлял для Алекса никакой опасности. А теперь Женя собирается привезти его сюда. Он будет рядом. Одинокий и несчастный. Когда-то горячо любимый. Когда-то… Кире будет интересно, как он живет. А ему, Алексу, надо будет делать все, чтобы интерес этот оставался просто интересом.

Глава 24

Новость о гибели Кристины подействовала на Киру сильнее, чем она могла ожидать. Вся ее ненависть к ней моментально растворилась в жалости к молодой, полной сил женщине, оставившей маленького ребенка. Что теперь чувствует Андрей? Что боги позавидовали их счастью и отняли его? Уж кому, как не Кире, было знать, как может страдать Андрей от ударов судьбы. Они пробивали в нем дыры огромных размеров, которые затягивались с большим трудом. Он плохо справлялся с неудачами, и он не мог подолгу находиться один. Ей было искренне жаль его. И его сына. Ей хотелось помочь.

Она принялась поднимать на ноги всех своих знакомых и так забегалась с оформлением документов для Жени, что заметила задержку только на третий день.

— Какое сегодня число, Македонский?

— Семнадцатое, а что? Уже не замечаешь, как дни летят?

— Не замечаю. А зря. Похоже, у нас с тобой проблемы.

— Какие? Забыли заплатить за свет?

— Хуже. По-моему, я беременна.

Алекс так разволновался, что стал бегать вокруг Киры, считать дни, проверять по календарю, все никак не мог поверить. Потом он заметил, что Кира находится далеко не в восторге.

— Только не говори мне, что ты не хочешь этого ребенка! На этот раз…

— Что на этот раз? Как будто в прошлый раз я была виновата. Ты это хотел сказать?

— Нет. Но на этот раз мы позаботимся о твоем здоровье заблаговременно.

— Мне страшно.

Кире и впрямь было страшно. Если беременность и на этот раз внематочная, то она потеряет и вторую трубу и возможность забеременеть когда-либо естественным путем. Это не считая того, что она может вообще умереть. Картина. Картина Сережи Тинина. Она и ребенок. Вот что он увидел. И ее отъезд. Далеко и надолго. Связь была настолько очевидной, что по ее телу пробежала дрожь и кожа покрылась пупырышками.

Кира закрыла лицо руками. Она точно умрет.

— Мне страшно.

— Ну чего ты испугалась? Мы завтра же пойдем к врачу и все выясним. Ну почему ты думаешь, что все так плохо?

Потому что Сережа нарисовал такую картину. Только сказать об этом она не может. Никто не поверит. А может, прав Македонский, а не больной мальчик с богатым воображением? Может, у нее все будет хорошо? Кире так хотелось в это верить, но страх не отпускал ее. Не было мыслей ни о работе, ни о том, что они с Алексом не расписаны, ничего подобного, что было в прошлый раз. Не было даже радости от того, что у нее будет ребенок. Только страх. Страх, что она непременно умрет от этой беременности.

Ночь она практически не спала, ворочалась, не могла сомкнуть глаз. Наутро они поехали к врачу на УЗИ.

— Я ничего не вижу, — сказал врач, вглядываясь в монитор. — Ни в матке, ни в трубе. Какая, вы сказали, задержка? Три дня? Это может быть слишком мало для того, чтобы что-то увидеть. Беременность могла наступить совсем недавно, и ее еще не будет видно на УЗИ.

— А как тогда узнать?

— Гормональные тесты.

Они направились в ближайшую аптеку и купили тест. Результат был отрицательный. Кира решила, что тест просто бракованный и заставила Алекса привезти несколько тестов разных производителей. Результат тот же.

— Может, еще рано? Врач же сказал, что пока даже не видно ничего.

— Да, — вздохнула она. — Завтра сделаю тест еще раз. Помучаюсь еще одну ночь. Если не умру.

— Ну что ты заладила: умру, умру. Ничего еще не видно, даже тест не показывает, зато ты все у нас знаешь!

Ее страх передался и Алексу, и он теперь тоже нервничал. И хотя было очевидно, что беспокоиться пока не о чем, оба находились в совершенно удрученном состоянии.

— Лучше представь, какой красивый у нас будет ребенок, — попытался отвлечь он ее. — Будет похож на маму, такой же темноволосый, большеглазый…

— И с такими же дурными мозгами, как у мамы, которая не может даже по-человечески порадоваться за своего малыша.

— Вот это ты метко подметила.

Кира рассмеялась, и тяжесть на сердце как-то отпустила. В конце концов, ну с чего она взяла, что умрет? Ведь Сережа нарисовал ее с ребенком, значит, она родит его. Значит, все будет хорошо. Не может быть, чтобы все ее усилия изменить свою жизнь были напрасны. Она просто не может умереть, когда все так хорошо складывается. И потом — ее сон! Она всегда видела себя во сне счастливой! Сон. Галлюциноген. Тропическая зараза. Цепочка взаимосвязанных событий пронеслась в голове Киры, и она аж ойкнула от того, что не подумала об этом в первую очередь.

— Алекс, мне срочно надо сходить к врачу.

— Тебе же сказали через два дня прийти?

— Я про другого врача. Мне надо проверить одну очень важную вещь.

Кира ворвалась в кабинет Эммануила Яковлевича без предварительного звонка и предупреждения. Видя, как она возбуждена, он забеспокоился. Решил, что она нуждается в срочной помощи, что заболела.

— Нет-нет, — успокоила она его, — со мной все в порядке.

— Хм, — усмехнулся Эммануил Яковлевич, — обычно с такими «жалобами» к нам не приходят.

Пожилой врач спустил очки на кончик носа, разглядывая посетительницу. На волосах ее блестели капельки дождя, она разрумянилась от холодного воздуха. Он довольно давно не видел Киру и не мог не отметить, как она похорошела за последнее время. Только вот глаза ее лихорадочно блестели, и она была возбуждена и слегка не в себе.

— Я к вам со своей давней проблемой пришла. Хотя даже не знаю, имеет ли смысл, но все же… Мне надо удостовериться.

— В чем?

— Помните, я к вам приходила год назад по поводу заразы у меня в кишечнике? Вы тогда заподозрили какие-то тропические лямблии.

— Да-да, — задумчиво протянул Эммануил Яковлевич, — припоминаю. Ты же вроде вылечилась тогда, если мне не изменяет память?

— Вроде вылечилась, но вы тогда сказали, что, возможно, имеет смысл провериться еще раз.

— А что это ты вдруг вспомнила? Уж больше года прошло. Тебя что-то беспокоит?

— Как сказать. И нет и да. Тошнота, головные боли — все прошло еще тогда, я даже и не знаю, было ли это связано с той заразой. А вот сны странные до сих пор снятся. Мистика какая-то, вы не поверите, но я не придумываю — сон повторяется на протяжении всего этого времени, а элементы из него со временем сбываются. Если бы он был просто следствием галлюциногена этого паразита, то вряд ли бы он оказался таким жизненным. Скорее, был бы похож на ирреальные фантазии, кошмары. Так ведь?

— Галлюциногены обладают таким широким спектром свойств, что никогда не знаешь, на кого как они подействуют. Но ты, дорогая, не похожа на больную. Посмотри на себя — цвет лица отличный, да и вообще…

— Есть еще проблема. Потенциальная, так сказать. Я жду ребенка.

— Вот это новость! Теперь понятно, почему ты такая возбужденная. Поздравляю!

— Спасибо, — смущенно улыбнулась Кира. — Как-то все спонтанно вышло, я и не планировала. Срок еще совсем маленький. И вообще, я не уверена…

— И это очень хорошо. В таких делах спонтанность лучше всего. Знаешь ли, Кирочка, меня, старого консерватора, подчас смущает, с какой скрупулезностью нынешние женщины планируют детей. Чуть ли не с точностью до секунды! Это тоже ненормально. Должно же хоть немного таинства оставаться в деторождении, — Эммануил Яковлевич вздохнул. — Впрочем, это все риторика, прогресс не остановишь.

Кира терпеливо слушала его рассуждения, ожидая, когда сможет наконец изложить, что ее беспокоит.

— Так что же тебя беспокоит, Кирочка? Все в порядке?

— Да пока, слава богу, все хорошо. Но ведь я так и не обследовалась тогда — вылечилась я окончательно или нет. А вдруг паразит все еще живет во мне, может и ребенку повредить?

— Резонно, — задумался Эммануил Яковлевич. — Хотя я сильно в этом сомневаюсь, проверить все же действительно стоит. И знаешь что? — оживился он. — Тебе просто несказанно повезло. Один молодой аспирант у нас как раз сейчас работает над тропическими болезнями. Кто-то его спонсировал, и он недавно привез кучу разных реактивов из Таиланда. Наверняка он нам сможет помочь. Сейчас я его приглашу сюда.

Аспирант и впрямь оказался удачей для Киры. Реактивы для определения тропических лямблий у него были. Она сдала кровь и отправилась домой, договорившись с врачом встретиться на следующий день.

...— Алекс, я круглая дура, да?

— Попрошу не выражаться в адрес матери моего будущего ребенка!

— Говорю как есть. И о чем я только раньше думала? Ведь давно планировала обследоваться. И Эммануил Яковлевич тоже хорош — обещал позвонить, когда будут реактивы, и забыл напрочь обо мне.

Они сидели у камина на шкуре новозеландской ламы, привезенной друзьями Киры. Перед ними стоял серебряный поднос с миндалем. Алекс боролся с твердой скорлупой, охотясь за крупными зрелыми ядрами, словно охотник за жемчужинами. Самые удачные он складывал в ладошку Кире.

— А вдруг та тварь с Бали все еще сидит во мне, а я только спохватилась? Вдруг теперь она повредит ребенку?

— Первое, что ты сделаешь, перестанешь паниковать. На, держи еще, этот точно не горький, видишь, какой крупный, — Алекс передал очередное ядрышко Кире. — Ты еще не знаешь результатов. И врач ведь тебе сказал, что вряд ли ты еще больна, если чувствуешь себя хорошо.

— Да, но сны! Сны ведь повторяются. По крайней мере, до последнего времени повторялись. Какое-то время, правда, мне вообще ничего не снится.

Кира попыталась вспомнить, когда последний раз видела свой сон. Выходило, что прошло уже около месяца с тех пор, как ей не снился знакомый сюжет. Возможно, гормоны беременности как-то повлияли на это?

— И что, теперь продолжаешь видеть наш дом?

— Да, в основном дом. Правда, не так, как раньше. Раньше все сводилось к деталям самого дома. Еще видела ту студию с детьми из интерната. А теперь снятся разные сюжеты, знаешь, как бывает в обычных сновидениях, всякая всячина, но чаще всего события происходят именно в этом доме. Странно все-таки, что я так к нему привязана мыслями даже во сне.

— Говорят, нам снится то место, где нам хорошо.

Кира пожала плечами. Да, в доме, который она сделала частью своей жизни, ей было хорошо. Вместе с ним она нашла гораздо больше, чем просто новое место для проживания.

— А наш ребенок тебе не снился, ясновидящая ты наша?

— Нет, — засмеялась Кира.

Ей во сне ребенок не снился. Он приснился Сереже Тинину, мальчику-гению, путешествующему в своих снах там, где другим неподвластно бывать. Сама она никогда не видела в своих снах себя в роли матери. Но это не удивляло ее, ведь она фактически не планировала беременность. Что ее удивляло, так это то, что ни разу, ни в одном сне она не видела Алекса. Казалось бы, они так много времени проводили вместе, она много думала о нем, он был важной частью ее жизни, теперь вот она даже ждет от него ребенка, это должно было бы как-то отразиться в ее снах. Ведь ее сновидения имеют свойство настолько тесно переплетаться с реальной жизнью, что уже и не разберешь, то ли сны диктуют реальность, то ли реальность внедряется в сны. Почему же она никогда не видела ничего, связанного с ним? Дом, с которого все началось, фактически стал для них связующим звеном, но все же ей было любопытно, почему там нет Алекса. Вопросы, вопросы…

— Пошли спать, Македонский. Завтра у нас день новостей. Идем на УЗИ, сдаем кровь на гормоны беременности, ждем ответа от Эммануила Яковлевича. Надо выспаться перед поворотным днем нашей жизни.

— Что это тебя на патетику потянуло?

— Беременность. Я тебе еще не такие перлы выдам.

…Шутка шуткой, а утро следующего дня и впрямь выдалось оглушительным. Началось все с того, что, едва проснувшись, Кира обнаружила, что версия о беременности была преждевременна. Тревога оказалась ложной, задержка разрешилась самым банальным образом. В отличие от Алекса, который жутко расстроился, она испытала огромное облегчение.

— Милый, все-таки, мне кажется, такие вещи лучше планировать и думать о них заранее. Знаешь, что я теперь сделаю в ближайшие же дни? Полностью обследуюсь. Чтобы в следующий раз, когда я действительно буду ждать ребенка, не умирать от страха и переживаний.

Алекс кивнул, но как-то без энтузиазма.

— Ты не веришь, что я рожу тебе ребенка? Да запросто! Вот обследуюсь — и вперед! Да хоть в следующий же месяц!

— Ну да, поймать бы тебя на слове.

— Лови. Нет, серьезно, в этот раз я поняла, что морально совершенно готова к рождению ребенка. Вот только угроза внематочной беременности меня мучила, но не мысль о ребенке. Честно, честно! Я уже хочу родить ребенка. Все остальное у меня есть.

Она развеселилась и стала тормошить его в кровати. Почему-то ей было легко и весело на сердце, и она действительно верила в то, что говорила.

Ее веселье прервал телефонный звонок. Звонил Эммануил Яковлевич. Голос его был несколько смущенным, словно он и сам растерялся от полученных результатов.

— Кирочка, ну, могу тебя поздравить, все в порядке!

— Как здорово! — облегченно вздохнула Кира. Еще одна хорошая новость! — Значит, вы были правы, беспокоиться не о чем.

— Прав-то прав, но не совсем. У тебя вообще не было этого заболевания. Не было тропических лямблий. Никогда.

— То есть?

Теперь растерялась и Кира.

— Понимаешь, мы можем определить по крови, есть ли у тебя антитела к данному паразиту, это такие следы, который наш иммунитет оставляет в ответ на перенесенные заболевания. Так вот, вышло, что у тебя никогда и не было этого паразита в организме.

— А что же было? Ведь было же что-то, Эммануил Яковлевич! Я же плохо себя чувствовала тогда, после Бали!

— Да это могло быть что угодно — пищевое отравление, усталость, повторяю, что угодно! Теперь мы уже это не выясним, да и нет такой необходимости. Ты здорова!

Кира сжимала трубку, не решаясь задать основной мучивший ее вопрос.

— Так что, Кирочка, извини, что сбил тебя с толку, будь здорова и ни о чем не беспокойся!

— Но как же сны?

— Не забивайте себе голову ерундой! Твои сны — это самовнушение. Если бы я не сказал тебе о возможном заболевании, ты бы спала спокойно и ни о чем таком не думала. Теперь внуши себе, что ты здорова, и навязчивые идеи перестанут мучить тебя, и твои сновидения прекратятся. Уж поверь мне, старому врачу. Я такие случаи самовнушения видел! Даже живот рос от беременности, которой не было и в помине!

— Ну, возможно…

Голос Киры звучал неуверенно. В это трудно было поверить.

— Звони, если что!

— Да, да, спасибо. И вам всего хорошего.

Алекс, увидев ее растерянное лицо, тут же забеспокоился:

— Все в порядке? Кто звонил?

— Эммануил Яковлевич. Все хорошо, да. Очень хорошо. Просто замечательно! Я спущусь, выпью воды. Сейчас приду.

Кира спустилась вниз и остановилась в зале. Лимонно-желтые стены, картины, высокие окна и свет, много света вокруг. Она придумала себе свой мир. От начала и до конца. Она создала свою мечту и поместила ее в сон, чтобы не забывать, к чему ей надо стремиться. Шаг за шагом она шла к этому моменту, шаг за шагом добавляла недостающие детали к картинке счастья. Ей было хорошо во сне, потому что она знала, что в реальности ей чего-то не хватает, что реальность надо срочно менять.

Кира расплылась в довольной улыбке. Не было никаких галлюциногенов. Единственный галлюциноген, властвующий в ее мыслях и создающий ее сны, — это ее стремление к счастью. К счастью, нарисованному ею самой. Мара знала, о чем говорила. «Разобравшись со своим сном, ты решишь попутно даже те проблемы, о наличии которых еще не подозреваешь». Именно так и произошло. Может быть, она не нашла всего, что искала, но нашла самое главное. Она приобрела веру в то, что если для счастья чего-то не хватает, это можно приобрести. Если очень захотеть. Если стремиться к этому. Если верить в свои силы.

Она живет в доме из своего сна с дорогим ей человеком, и она счастлива! Она получила все, что хотела. Вполне возможно, что это не любовь всей ее жизни, но она и не просила этого у судьбы. Она хотела лишь вновь обрести себя, найти свое место в жизни, перестать думать о прошлом и начать двигаться вперед. Она получила все это. У нее все есть. На данный момент, конечно. Интересно, сколько продлится это ощущение? Абсолютное счастье — оно не бывает длительным, только мгновенным. Потому что уже в следующее мгновение чувствуешь, что хочется чего-то еще. Вот сейчас она захочет выпить кофе. Но это мелочи. Это не считается. А по большому счету, она счастлива. Так бывает либо в конце пути, либо в самом начале, когда все настолько неясно, что и не знаешь, в какие слова можно облечь свои желания. А может, заканчивается межсезонье? И она вот-вот перевернет календарь, и начнется новая пора, с новыми вопросами и желаниями? Она получила ответы на многие из вопросов, давно мучивших ее. Но это лишь на какое-то мгновение. Живой человек всегда стремится к чему-нибудь. Он не может быть счастлив больше одной секунды. Абсолютное счастье — оно возможно только во сне. В изумительно красивом белом сне.