Подари мне жизнь

Глава шестая Прошлое возвращается

Это происходило пять лет назад. Константин, носивший тогда лихие гусарские усы, и Ольга, с супермодной прической, стояли на балконе студенческого общежития и смотрели вдаль, на темный массив Лосиного острова. Летний вечер был пьян и весел. Позади них гудела компания из полутора десятков парней и девушек. Гремели динамики, граненые стаканы переходили из рук в руки. Но настроение у Кости было не слишком-то радостным. Только что Оля сказала ему, что ждет ребенка.

— Вообще-то, это удар ниже пояса, — вырвалось у него.

— Как в боксе? — попробовала пошутить она.

— Именно. Запрещенный прием. Я совсем не готов к этому. Меня даже пугает то, что ты сейчас сказала. Черт, бред какой-то! Я — и вдруг папа!.. Мне всего восемнадцать лет. Нет, это невозможно. Я хочу жить, пить, гулять и веселиться. А не нянчить ребенка.

— Но веселиться всю жизнь нельзя, — произнесла Оля.

— Учиться я тоже хочу. И работать. Но не взваливать на себя лишнюю обузу.

— Ты откровенен. А я для тебя тоже обуза?

Константин привлек ее к себе и поцеловал.

— Мы еще слишком молоды, — сказал он. — Ты вот в институт поступила, а я еще нет. Теперь ждать до следующего года. Зачем нам вешать на ноги гири?

— То обуза, то гири… Скажи еще: сети, капкан, ловушка… А я хочу, чтобы у нас был ребенок.

— Но у нас ничего нет, ни жилья, ни денег! Мои родители тебя не слишком-то жалуют. Твоя мать терпеть не может меня. Мы с тобой, как Ромео и Джульетта, между двух родительских огней, а закончится у нас так же трагично, как и в Вероне: я приму яд, а ты заколешь себя кинжалом. Нет повести печальнее на свете… Но те хоть на время склеп сняли, наскребли деньжат, а у нас и на шалаш в Разливе не хватит.

— Ты меня просто не любишь, — промолвила Ольга, отворачиваясь. Только что ее переполняли светлая радость и надежда, и вдруг все сразу куда-то исчезло, подступила черная пустота. Лосиный остров стал выглядеть огромным погостом с верхушками деревьев в виде покосившихся крестов.

— Ну чего ты? — мягко сказал Костя, обнимая ее.

— Это ты мастер запрещенных приемов, — ответила она, отталкивая его руки.

На балкон выскочил с двумя стаканами в руках их друг с кудрявыми волосами, похожий на маленького верткого пса. Его даже звали как-то по-собачьи — Джойстик.

— Дети мои, я вам портвейн принес! — заголосил он. — Чего вы здесь прячетесь? Пошли в комнату, все ждут, когда Костя нам на гитаре сбацает.

— Не сбацаю, — сказал Костя. — Охоты нет.

Он взял один из стаканов и осушил залпом. Настроение было именно таким — под портвейн. Он думал, как же быть дальше и что делать с этой возникшей некстати проблемой?

— Оля, а ты? — протянул ей стакан Джойстик.

— А мне нельзя, — коротко ответила она и ушла в комнату.

Джойстик и Константин остались на балконе одни. И у Костика вдруг начал возникать некий план.

— Вы что, поссорились? — спросил Джойстик. — Я сейчас схожу за ней и приведу обратно.

— Не надо. Дай-ка лучше портвейн.

Он взял второй стакан и стал на сей раз пить медленно, по глотку. Промолвил:

— Она ждет ребенка.

— Ничего себе! — присвистнул Джойстик. — Ну а ты как?

— А я против.

— Ну и дурак! Она же тебя любит. У нас в еврейских семьях дети почитаются за счастье. A y нас, в русских, как внезапный смерч. Никто его не ждет, а он налетает и все ломает. Всю жизнь.

— Ерунда. Женись и рожайте. Все образуется.

— Ты сам, Джойстик, дурак. Надо делать аборт.

— Я бы на это не пошел.

— Тебе и незачем. Или ты тоже забеременел?

— Иди ты к черту! Ты ее сам-то любишь?

Константин допивал портвейн, глядя на океан леса, который волновался от порывов ветра. Серебристый диск луны закрыли грязные тучи.

— Будет гроза, — сказал Костя. — Я не знаю: люблю я ее или нет? Теперь уже не знаю. Теперь мне хочется просто куда-то бежать. Сломя голову. Или прыгнуть с балкона.

— Трус ты, Константин Петрович, — произнес Джойстик. — Обыкновенный трус. И бабник. Обрюхатил девушку — и в кусты. Беги в лес — там спрячешься. А я сейчас пойду к Ольге.

— Погоди, — остановил его Костя. — Мы же с тобой друзья. Скажи мне прямо: как ты к ней относишься?

— Ну… очень хорошо.

— Это не ответ. Ты любишь ее, так ведь? Я давно подметил.

— Ну… — Джойстик сначала замялся, а затем выпалил: — Да! Люблю. Да, да, да! И давно люблю, как только увидел, как только ты привел ее к нам! Ну что, скушал?

— Не ори, — усмехнулся Костя, похлопав его по плечу. — Любишь — и люби себе на здоровье. Я не против. Более того, я даже готов помочь тебе.

— Как это?

— Молча. Просто удалюсь. Исчезну. Освобожу место. Мы с тобой заключим соглашение, конкордат. Я вам мешать не стану.

Джойстик молчал, глядя себе под ноги. Константин ждал, насмешливо посматривая на него. В комнате продолжали веселиться. Ольга сидела там, в уголке, одна, как-то сжавшись и не отрывая взгляда от балконной двери, за которой маячили две фигуры. Она будто чувствовала, что решается ее судьба.

— Это как-то все… не по-русски, — сказал наконец Джойстик.

— Но ты же еврей.

— Я хочу сказать, что это вообще не по-человечески. Ты словно продаешь ее мне.

— И заметь, даже не торгуюсь. Ну как?

Джойстик обернулся, посмотрел через балконное стекло на Ольгу, губы его стали дрожать. Она встала и начала пробираться мимо танцующих пар к выходу.

— Она уходит, — сказал Джойстик. — Мне догнать ее?

— Далеко не уйдет, — ответил Костя.

Костя прошел через «пьяную» комнату, выбрался в коридор, а затем стал подниматься по лестнице. На верхнем этаже он открыл дверь, ведущую на чердак. Через некоторое время он очутился на крыше общежития. Здесь было гораздо прохладнее, дышалось легко. Ольга в лунном свете, словно в серебристом подвенечном одеянии, стояла возле карниза и смотрела вниз. Константин подошел к ней и обнял за плечи. Она повернулась, лицо ее было мокро от слез.

— Как… ты меня нашел? — спросила она.

— Сюда все плакать приходят, — ответил он.

— А меня земля внизу так притягивала, что я чуть не полетела к ней.

— Ты это из головы выброси. Еще чего выдумала!

— Что же с нами будет, Костя?

— Ничего не будет. Ничего, кроме всего хорошего.

— Звучит глупо. «Всего хорошего» — это означает «до свиданья». Ты решил расстаться со мной?

Костя не ответил. Было на душе гадко и противно. Кошки скребли. А где-то за трубой настоящие коты и кошки начали свой зазывной концерт.

— Слышишь? — спросил он. — Всюду жизнь, как на картине Ярошенко. Мы с тобой в принципе от них ничем не отличаемся.

— Мы с тобой люди, — сказала она. — И должны жить по-человечески, а не по-кошачьи. Иметь семью, детей.

— Детей? Значит, ты ждешь уже не одного ребенка, а несколько?

— И охота тебе все время шутить! Когда же ты повзрослеешь?

— Лет через пять, — наобум ответил Костя. — Вот тогда, может быть, и поженимся. Тогда можно и рожать.

— Я все поняла. Тебе незачем меня утешать или стоять рядом. Лучше всего тебе вообще уйти.

— А вот не уйду! — сказал он, подкручивая свои гусарские усы. Ночь, предгрозовое затишье, лунный свет, кошачий концерт и эта хрупкая девушка перед ним сыграли с ним злую шутку: он стал терять голову от внезапной страсти и возбуждения.

— Оля… — прошептал он. — Ты меня действительно так сильно любишь?

— Да… — ответила она чуть слышно.

— И я… я тебя тоже…

Он вновь обнял ее, еще сильнее и крепче. Начал целовать.

— Пусти! — проговорила она, слабо сопротивляясь. — Не надо… не здесь…

— Здесь и сейчас, — ответил он, влекомый безумной страстью. Его чувства передались и ей. Она сама целовала его и более не противилась. Еще мгновение — и они исступленно повалились на уже разбросанную одежду…

Прошло какое-то время. Ольга вскрикнула от охватившего ее блаженства, Константин тяжело дышал, а в ту же секунду над головами у них сверкнула яркая молния, раздался оглушительный удар грома. Гроза разразилась яростно и внезапно, словно стараясь наброситься на этот грешный город, залить его потоками воды, утопить в ней погрязших во лжи людей.

— Ого! — крикнул Костя, поспешно одеваясь. — Будет Великий Потоп! Одни только мы с тобой и спасемся!

— А я не против! — отозвалась Ольга. — Но нам надо ковчег строить.

— Возьмем только с собой Джойстика, кроме всяких там овец и верблюдов и прочих тварей по паре.

Они перебежали под чердачную крышу, но все равно успели промокнуть до нитки. Костя продолжал «держать в уме» свой план.

— А почему Джойстика? — спросила Ольга, отжимая волосы. — Тогда и ему нужно кого-то в пару.

— А он моим дублером будет, — в наглую ответил он.

— Что ты хочешь этим сказать? — Ольга выпрямилась.

— То, что он тебя очень сильно любит. Он вообще — классный парень. В компьютерах сечет так, что мне и не снилось. Родичи богатые, половина из них в Израиле. Далеко пойдет, я тебе гарантирую.

— Ну и что? Мне-то какое дело? — спросила она настороженно.

— Самое прямое. С ним, как за каменной стекой, не пропадешь. — Костя отвернулся в сторону, не решаясь встретиться с ней взглядом. Степень гадкости достигла предела.

— Так. Ясно, — сказала Ольга. — Хочешь сбагрить меня Джойстику? Я что, вещь твоя? Болонка? Поиграл и бросил? А сейчас в последний раз позабавился? С-скотина!

Она с размаху ударила его по щеке. Влепила такую оплеуху, что он даже пошатнулся, едва устояв на ногах.

— Ну зачем ты так? — проговорил он, а в голове у него звенело.

— Не подходи ко мне больше! — закричала она и побежала к лестнице.

Константин бросился за ней. Сейчас он совсем не отдавал себе отчета в том, что делает и что будет дальше? Они мчались по лестнице, перепрыгивая через несколько ступенек. Ольга ворвалась в комнату, где недавно гуляла веселая компания. Теперь здесь было пусто. Лишь Джойстик сидел в углу и отрешенно смотрел прямо перед собой. Завидев Ольгу, у которой были искусаны губы, смята и растрепана модная прическа, расстегнуты пуговицы на блузке, он вздрогнул. Тут в комнату влетел и Костя, вид которого был ничуть не лучше. У него даже рубашка была надета наизнанку. Джойстик все понял. Его веснушчатое лицо побледнело еще больше.

Ольга схватила свою сумочку и, оттолкнув Костю, бросилась из комнаты вон. Джойстик вскочил, наткнулся на стул, отшвырнул его в сторону и метнулся следом за ней. Константин развел от огорчения руками:

— Ну мы что, так и будем друг за другом гоняться без перерыва? Надо, по крайней мере, хоть выпить.

Он налил себе остатки вина из какой-то бутылки, осушил стакан и отправился на поиски, по следам бежавших «оленей».

Джойстика он обнаружил в полуподвальном этаже, возле грузового лифта. Ольга, очевидно, уже убежала домой. Костя опустился на корточки рядом с другом. Только сейчас он заметил, что тот беззвучно плачет.

— Ну что ты? — мягко спросил Константин, трогая его за плечо. — Брось! Не стоит она того. Мы тебе другую девушку найдем.

— Уйди! — глухо проговорил Джойстик.

— Да я тебе помочь хочу, глупенький.

— Уйди, — повторил друг. — Ты все это нарочно подстроил. Чтобы посмеяться надо мной. Над моими чувствами. Вы оба надо мной смеялись. Сами пошли на крышу, заниматься любовью, а меня… а я… а мы…

Он не договорил и вновь зарыдал, изо всех сил, размазывая по лицу слезы.

— Там поток, здесь течет, всюду вода, — произнес Костя.

Джойстик вскочил на ноги. Поднялся и Костя. Теперь они стояли друг перед другом, как враги. Но первым образумился Костя.

— Наш договор остается в силе, — произнес он. — Я верну ее тебе.

В ту же секунду Джойстик ударил его в лицо. Костя отлетел к стенке. Потрогал языком зашатавшийся зуб. Из разбитых губ стала сочиться кровь.

— И что меня сегодня все время бьют? — произнес он, вынимая платок. — Неужели я такая сволочь?

— Еще какая! — отозвался Джойстик и побежал вверх по лестнице.

Электричка подъезжала к нужной станции. Оля дремала, склонив голову на плечо Кости. Тот, стараясь не тревожить ее, тихо рассказывал Антошке сказку про Волка и Семерых Козлят.

— …Потом он стал гоняться за ними по всему лесу и сожрал всех до одного, с рогами и копытами. Козу тоже. Но пришли охотники, вскрыли брюхо и вытащили оттуда бабушку и Красную Шапочку. Нет, постой, это, кажется, из другой сказки. Словом, Колобок укатился, а нам пора. Приехали!

Он слегка подтолкнул Ольгу, та открыла глаза и потянулась.

— Все? — спросила она. — Так быстро?

— Что ты имеешь в виду? — усмехнулся он. — Еще ничего и не начиналось. Просто мы приехали на станцию. Выходим.

— Не можешь без пошлостей, — сказала она, беря Антона за руку и идя вслед за Костей.

Они очутились на платформе. Затем спустились по шатким металлическим ступенькам и пошли по проторенной тропинке к дачному поселку. С обеих сторон лежали огромные сугробы снега. Утро было свежим, солнечным. Над некоторыми крышами домиков из труб вился дым.

— Мы тоже печку затопим, — сказал Костя, идя впереди и не оборачиваясь.

— А твои родители не приедут? — спросила Ольга. Она замыкала шествие.

— Не должны. Что им тут зимой делать?

— Ну, мало ли. Может быть, то же, что и нам.

— А зачем мы сюда приехали, играть? — спросил Антошка.

— Играть, играть, — отозвался Костя. — Всю жизнь играем и не наиграемся.

— Уж это точно, — согласилась Ольга, вздохнув.

Преодолевая сугробы, они подошли к неказистому домику. Костя открыл ключом калитку, затем стал возиться с замком во входной двери. Наконец отпер и ее. Внутри было сыро и затхло. Он включил свет.

— Да, не хоромы, — сказала Ольга, оглядываясь.

— Что есть, выбирать не приходится, — отозвался Костя. — Ставни открывать не буду, возиться с ними! Если хочешь, можно посидеть при свечах?

— Я хочу, — сказал Антошка.

— Тебе слова не давали, — заметил Константин. — Слушай, а он нам не помешает?

— Я вам не помешаю, — сказал Антошка.

— Да, он нам не помешает, — подтвердила Ольга. — Потому что мы с тобой и так помешанные. Я только сейчас понимаю, какую глупость мы затеваем. Ребенок должен рождаться от любви. А не по соглашению.

— Но ведь другого выхода нет? — растерянно спросил Костя. — А если хочешь, давай на два часа сделаем вид, что любим друг друга? Пофантазируем.

— У меня не получится, — Ольга опустилась на стул.

— А ты постарайся.

Костя начал доставать из рюкзака продукты. Появилась бутылка вина. Потом он сходил за дровами и стал растапливать печку. Ольга как-то безучастно следила за его действиями. Антошка уже освоился в доме, старался всюду, в каждую щель сунуть свой нос.

— А он, кажется, похож на меня, — бросил Костя, чиркая спичками. Растопить остывшую за зиму печь было не просто.

— А на какого же ему еще быть похожим? — усмехнулась Ольга. — На Черномырдина, что ли?

— Ну… я так просто. Забавно видеть в маленьком человечке свое собственное лицо.

— Только забавно? И ничего больше?

— Оля, не заводись, — предупредил Костя. — А то я тоже начну нервничать, и все полетит к черту.

— Ладно, не буду. Кстати, а где сейчас Джойстик, что с ним?

— Не знаю. Кто-то мне говорил, что он на какой-то радиостанции ведущим работает. Впрочем, мне это не интересно.

Ему было действительно неприятно вспоминать о прошлом, о том вечере в общежитии. Чтобы выбросить все из головы, он стал торопливо открывать штопором бутылку. Тут как раз загудела и печка. Начали приятно потрескивать поленья. Ольга гипнотически смотрела на огонь, держа в руке бокал с красным вином. Перед глазами плыли далекие картинки из прошедших дней.

— Ну, вздрогнем? — вывел ее из оцепенения голос Кости.

— А лучше тоста не будет? — спросила она, чокаясь.

— Тогда за нас! — сказал Костя, выпрямляясь. — Чтобы все было хорошо. У тебя, и Антона, и у меня.

— Главное — у Антона.

Они вновь чокнулись, выпили. Антон продолжал носиться по комнате, тыкая саблей в мебель.

— Не скажешь, что он больной, — произнес Костя.

— Это ремиссия, перед обострением болезни, — шепотом ответила Ольга. — Так мне пояснил врач. Резвость сменяется полной апатией. А где?..

Она оглянулась, ища что-то глазами.

— Кровать? — спросил Костя. — В соседней комнате. Белье я с собой взял. Чистое.

— Не кровать. Ложе любви, — усмехнулась Ольга.