Подари мне прошлое

Наконец мы подходим к пожилому высокому мужчине худощавого телосложения с темно-каштановыми волосами и карими глазами, которые я узнала бы где угодно. Это, должно быть, отец Чейза. Рядом с ним стоит красивая женщина, практически точная копия Чейза, с такими же каштановыми волосами и глазами, только очки у нее красные, почти в форме сердца, и она немного старше. Чейз тепло обнимает их обоих, затем тянет меня вперед ближе к ним, обнимая меня за талию.

— Тори, это мой папа, а эта красивая «заноза в заднице» — моя сестра, Пенелопа.

Несмотря на то, что у меня душа замирает, я уверенно пожимаю их руки.

Пенелопа улыбается с неподдельной теплотой, и это немного успокаивает мои нервы.

— Мы очень хотели познакомиться с тобой, Тори. Никогда не видела, чтобы мой брат вел себя как влюбленный дурак, и хотела увидеть ту женщину, которая смогла занять место этой дурацкой машины в его сердце.

Чейз ахает, а я подношу руку ко рту, чтобы скрыть смешок, но с треском проваливаюсь и начинаю хихикать. Чейз наклоняется, касаясь губами моего уха.

— Предательница.

Мы какое-то время болтаем с ними, и я понимаю, что Пенелопа — бунтарка. Она кажется почти эксцентричной, но под дикой внешностью скрывается солидная мама, жена и сестра. Они с Чейзом всё врем подкалывают друг друга, но восхищение и любовь к сестре написаны у него на лице. Я мгновенно влюбляюсь в его семью, и они помогают мне чувствовать себя непринужденно, в безопасности и быть самой собой.

По прошествии какого-то времени к нам присоединяются Корт и Блэр, и мы разговариваем, пока не замечаем, что комната опустела. Корт ведет нас на маленький задний дворик, где установлена одна из этих небольших круглых чаш для костра. Вокруг неё расставлены удобные садовые стулья, и мы все, включая маму Корта, Сэнди, садимся вокруг костра. Сэнди раскрывает упаковки печенья и зефира для запекания, и я чуть не хлопаю в ладоши от радости.

Я не ела это десерт со средней школы, но до сих пор помню его вкус, у меня аж слюнки текут. Чейз запекает парочку пенечек с зефиром и шоколадом и возвращается на место. Прежде чем сесть, он поднимает меня, плюхается на стул и сажает меня к себе на колени. Чувствую, как мои щеки горят, и я украдкой оглядываюсь, надеясь, что никто не обращает на нас внимание. Конечно же, к моему крайнему смущению, все смотрят на нас, но Чейза это, кажется, не волнует. Вместо этого он подносит десерт к моим губам и постукивает, чтобы я открыла рот.

Чейз наклоняется и целует меня, лизнув уголок моих губ.

— Шоколад, — объясняет он чарующим голосом. Этот голос, он меня чрезвычайно возбуждает. «Сейчас не время, Тори. Не время». Рука Чейза украдкой скользит вниз по моей спине к заднице и незаметно сжимает её. Я бросаю на него предупреждающий взгляд, но Чейз лишь невинно мне улыбается. Эта чертова улыбка, от которой мокнут трусики.

— У меня есть новость, — объявляет Чейз собравшимся, но не сводит с меня взгляда. Все разговоры прекращаются, и я чувствую, как всё внимание сосредотачивается на нас. Это определенно не похоже на заседание суда. Ну ладно, похоже, но на этот раз я выступаю в роли свидетеля. Да, мне не нравится перемена ролей.

Наконец Чейз смотрит на людей вокруг нас, а я опускаю взгляд на свои руки. «И когда это ты стала такой застенчивой, подруга?» Отличный вопрос.

— Мы с Тори собираемся жить вместе.

Его заявление встречено смесью ахов и радостного улюлюканья, и я поднимаю голову, чтобы посмотреть, кто издавал эти звуки, очень надеясь, что не его сестра и папа. Встречаюсь взглядом с его сестрой, которая прикрывает рот. Значит, она одна из тех, кто ахнул. Отлично. Затем она убирает руку и широко улыбается, ее глаза сверкают.

— Чейз, это потрясающе, — радостно выдает она. — Я рада, что хоть одна девушка тебя приручила. — Подмигивает мне Пенелопа, и я смеюсь.

— Вступаешь в ряды подкаблучников, Чейз? — фыркает Корт.

Чейз кривит лицо.

— Мы всего лишь съезжаемся, Корт. Не все из нас испытывают влечение к коже и хлыстам.

— Говорит человек, у которого кожаные сиденья в машине, видевшей больше движухи, чем Джейм Бонд.

Я закрываю лицо руками. Ничего хорошего из этого не выйдет. Поднимаю голову и осуждающе прищуриваюсь.

— Вам, двоим, по двенадцать лет что ли? Как думаете, могли бы вы уже повзрослеть и вести себя соответствующе?

— Он первый начал, — парирует Корт, и я подозреваю, что он выслушивает подобную лекцию от Блэр.

Чейз улыбается мне без всякого раскаяния.

— А какое в этом веселье? — Затем утыкается лицом мне в шею, и, уверена, таково и было его намерение, я таю изнутри и забываю, что была раздражена.

Остаток вечера полон веселья и смеха. Незаметно подкрадывается два часа ночи. К счастью, я заставила Стейси расчистить мое пятничное расписание после того, как нашла Чейза в машине. Мы прощаемся со всеми, и когда Пенелопа обнимает меня, она лучезарно улыбается.

— Наш Чейз вернулся. Спасибо тебе, Тори. Я никогда не видела его таким счастливым, даже до несчастного случая. — Ее слова согревают мне душу, давая понять, что я смогла помочь Чейзу, так же, как и он мне.

Вернувшись к Чейзу, в наш дом, он берет меня на руки и заносит внутрь.

— Что ты делаешь, сумасшедший? — смеюсь я.

— Переношу тебя через порог нашего нового дома, — практически распевает он.

— Это же для жениха и невесты, дурачок.

— Тогда я это тоже сделаю. — Глаза Чейза радостно сверкают.

Прежде чем успеваю задуматься и начать паниковать, Чейз уносит меня в спальню и не дает уснуть всю оставшуюся ночь, чтобы «освятить» (его слова, конечно) мой новый дом, кровать, душ, пол…

Глава 19

Чейз

— Это желтая, — отвечает продавец, лопая передо мной пузырь из жвачки и окидывая скучающим взглядом людей позади меня. Она новенькая, её

зовут Бритни. И мне уже хочется наорать на неё.

— Я не просил жёлтую, — шиплю в ответ сквозь зубы. — Я просил «Золотистый щегол».

— Я случайно набрала код для «Золотистый мед», — заявляет она мне, надувая пузырь, как будто от этого мне станет, мать твою, легче. — Честно говоря, не вижу никакой разницы.

Можно подумать, меня колышет её мнение, черт подери.

— Я нашла эти кисти, — щебечет Тори, подходя ко мне сзади.

Не обращая на неё внимания, я сердито смотрю на Бритни.

— Просто сделайте еще одну банку, черт возьми!

Ее глаза расширяются, прежде чем она хватает телефон.

— Да, э-м, мне нужен менеджер. Ага, возмущающийся покупатель.

Я заметно дрожу, когда Тори заставляет меня повернуться к ней. Ее светлые волосы собраны в беспорядочный пучок, и она великолепна. Это слегка успокаивает мою ярость.

— Чейз, милый, успокойся, — просит Тори, целуя меня в губы.

Я стону и зарываюсь пальцами в её волосы.

— Я успокоюсь, когда она даст мне то, что я заказал.

— Сэр, у нас какие-то проблемы? — спрашивает пожилой джентльмен, появляясь из-за угла.

Резко повернув голову в его сторону, я протягиваю ему образец краски.

— «Золотистый щегол». Вот, что я заказал. «Золотистый мед» — что получил. Мне нужен галлон бледно-желтой краски для внутренних помещений «Золотистый щегол».

Он бросает взгляд на новенькую и кивает.

— Бритни, подсядь на одну из тех касс, пока я помогаю этому покупателю.

Я резко выдыхаю, и меня охватывает спокойствие.

Я получу своего гребанного «Золотистого щегла».

— Мне очень нравится Белинда — говорит Тори с пассажирского сиденья. Вчерашний день закончился тем, что мы покрасили стену в «Золотистого щегла». Оказывается, это всё ещё не тот долбаный цвет.

— Она хорошая женщина, — соглашаюсь я.

Бросаю взгляд на Тори, одетую в простые штаны для йоги и майку. Она чрезвычайно милая, когда не пытается быть крутым адвокатом. Трудно поверить, что мы перевезли ее вещи ко мне, до поездки на наше групповое собрание, и направляемся обратно к ней, чтобы забрать остальное.

Я, блядь, на седьмом небе от счастья.

Но кое-что не дает мне покоя.

Тори знает, мое прошлое было тяжелым, но я так и не рассказал ей о несчастном случае. Эта девушка является всем моим гребаным миром и до сих пор не знает о самой важной части меня, которой я позволяю разрушать меня каждый день.

Я расскажу Тори.

Тори любит меня в отличии от Эшли. Которая бросила меня, когда я больше всего в ней нуждался.

Тори пообещала, что никогда не оставит меня, и я верю в это каждой частичкой своей души.

Я смогу сделать это.

Развернувшись, веду машину обратно к цветочному магазину. В прошлый вторник, в день моего нервного срыва, я не купил ее цветов. Возьму Тори с собой, покажу ей, почему у меня в сердце зияет дыра.

— Куда мы едем? — интересуется Тори.

— В цветочный магазин, — улыбаюсь в ответ.

Тори хмурится в недоумении.

— У них могут быть нарциссы. А если нет, — поддразниваю я, — мне нужен кто-то, кто удержит меня от глупых поступков. Теперь, когда ты официально живешь со мной, ты и есть тот самый человек. Тебе повезло.

Я усмехаюсь, но ее губы сжимаются в твердую линию. Тори не хуже меня знает, что цветы чертовски щекотливая тема для меня. Прямо как моя проклятая желтая стена.

— Чейз, может быть, мы сделаем это в другой раз? Например, во вторник? — предлагает Тори, но черты её лица непроницаемы.

Смотрю в зеркало и вижу свое отражение. Расширенные глаза. Стиснутые зубы. Я одержим целью, и меня ничто не остановит.

— Мы сделаем это и вернемся еще до захода солнца. Могу заехать в ту пиццерию по дороге домой, которая нам очень нравится. А потом, может быть, примем горячую ванну. У меня все мышцы болят от той коробки со всеми твоими туфлями. Серьезно, сколько туфель может быть у одной женщины? Мне придется переделать одну из спален в твой шкаф, — говорю со смехом.

Тори сдается и начинает хихикать.

— Мне нравится эта идея с комнатой для туфель. Тогда мы сможем пройтись по магазинам, и я накуплю еще больше, чтобы заполнить её.

Мы смеемся и флиртуем всю дорогу до цветочного магазина. К счастью, в магазине есть нарциссы, и на этот раз я покупаю три охапки, затем мы направляемся к следующему пункту назначения.

— Куда мы едем? — снова спрашивает Тори.

Я широко ей улыбаюсь и сжимаю её бедро.

— В одно очень особенное для меня место, детка. Куда я езжу каждую неделю на протяжении долгого времени. Даже, если мне становится плохо от того, что я должен туда поехать, я всегда возвращаюсь в приподнятом настроении. Мне необходимо поделиться этим с тобой.

Тори кивает и сжимает мою руку.

Когда мы выезжаем на федеральную автомагистраль, ведущую из города, я откидываюсь на спинку сиденья и погружаюсь в воспоминания.

Земля под ногами мягкая из-за необычно дождливого лета. После долгих уговоров, мама, наконец, сказала мне адрес. Где я могу навестить ее. Перед тем как приехать, я заехал в цветочный магазин. Я провел там слишком много времени, одержимый идеей купить идеальные цветы для неё. После того как целый час сводил продавца с ума, я наконец остановился на нарциссах.

Они напоминают мне её платье.

Быстро спускаюсь вниз по холму, читаю каждое надгробие, пока не нахожу её.

Могила усыпана тоннами цветов, и я с трудом сдерживаю тошноту. Это должен был быть я, а не она.

Жизнь несправедлива.

По крайней мере, так говорит моя мама.

Положив свои нарциссы на надгробие, я плюхаюсь на сырую землю, пачкая джинсы. Меня выписали из больницы всего несколько дней назад, но с момента аварии прошло уже много недель. Скоро земля подо мной зарастет травой, и она навсегда останется запертой.

Сердце разрывается в груди.

И когда я слышу рыдания, резко поворачиваю голову чтобы увидеть, кто плачет. Горький смешок вырывается у меня, когда понимаю, что это я плачу.

— Прости меня, — говорю ей. — На твоем месте должен был быть я.

Ветер усиливается, и у меня начинает пульсировать в голове. Черт возьми, головные боли всё никак не прекращаются. Иногда я задаюсь вопросом, не умру ли от канонады в моей голове, которая теперь атакует меня без предупреждения. Мой доктор утверждает, что через некоторое время боли исчезнут. Когда мой мозг вернется к нормальной работе.

— Боже, — кричу я в тихое, теплое небо. — Просто верни мне вчерашний день. Пожалуйста. Позволь мне вернуться в прошлое. Я не поеду к Эшли. Вместо встречи со своей невестой, я отправлюсь на скучную лекцию по экономике.

Невеста.

Слово оставляет неприятный привкус на языке.

Не невеста.

Эшли больше нет.

И она тоже умерла.

Мама была права.

Чертовски несправедливо!

Я кричу, испытывая горькую печаль. Я всё это забрал у неё. Один нормальный проклятый день оказался худшим днем в моей жизни. У меня с трудом это укладывается в голове. Врачи говорят, что такие чувства — нормальное явление.

Это ни хрена не нормально.

Когда я заговорил с мамой о том, чтобы связаться с семьей, она резко оборвала меня. Сказала, что это ни черта не изменит. Только причинит мне еще больше горя и душевной боли.

Я падаю на спину и гляжу на небо. В конце концов закрываю глаза и тихо плачу по ней, слезы заливают мое лицо. Каждый раз зажмурившись, вижу ее ясные, невинные глаза. Ее улыбку.

А потом всё исчезает.

Сколько бы я ни пытался, это всё, что я могу вспомнить.

Её улыбку. Глаза. Платье.

И тут всё исчезает.

— Чейз.

Я еду по шоссе на автопилоте, но очнувшись от воспоминаний о прошлом, вижу, как у Тори дрожит губа. Я снова смотрю на себя в зеркало, мои щеки мокрые от слез. Глаза за стеклами очков покраснели и опухли.

— Хочешь я поведу?

— Нет. Мы почти приехали, — качаю головой.

Тори берет меня за руку и сжимает её.

— Я поддержу тебя. Так же как ты поддерживаешь меня. Мы в этом вместе, хорошо?

Я киваю и благодарно ей улыбаюсь.

— Она просто чертов призрак, — рычу я. — Словно она исчезла с этой гребаной планеты!

Пенелопа похлопывает меня по плечу.

— Чейз, пора двигаться дальше. Ты ищешь ее уже больше года. Может быть, ей нужно было исчезнуть. Может, она изменила свое имя. Ты же знаешь, что мама разозлится, если узнает, что ты пытался её найти.

Я захлопываю ноутбук и провожу пальцами по волосам.

— Я просто хочу поговорить с ней. Объяснить, как мне жаль.

У Пенелопы выступают слезы на глаза, и она кивает.

— Я знаю, но иногда все складывается так, как и должно быть. Может быть, тебе не суждено её найти. Что, если она наконец обрела покой и счастье? Ты хочешь это разрушить?

Чувство вины, которое теперь всегда является частью меня, разливается по венам.

— Хочу, чтобы она была счастлива.

Моя сестра кивает.

— Тогда опусти её. Не надо возвращать ей прошлое, особенно теперь. Прошел уже год. Возможно она замужем и ждет ребенка. Позволь ей обрести спокойствие.

— Тори, — выпаливаю я, когда включаю поворотник, направляясь к съезду с шоссе.

— Я пытался найти ее.

Тори прищуривается и резко поворачивается ко мне, понимая, что я рассказываю ей что-то очень важное о своем прошлом.

— Но она, мать твою, исчезла, — бью кулаком по рулю.

— Кто?

— Она. Чью жизнь я разрушил. У которой всё украл.

— Чейз, пожалуйста, успокойся, — по щекам Тори текут слезы.

Я зол. На неё. На себя. На весь этот гребаный несправедливый мир.

— Я хотел сказать ей, что мне очень жаль. Что я так старался их не сбить.

Тори бледнеет, когда мы поворачиваем на дорогу к кладбищу.

— Кого ты сбил? Эшли?

Слезы текут по моим щекам, когда я с грохотом ставлю машину на стоянку.

— Их. Обоих. Я его совсем не помню. Помню только её. Она преследует меня во снах своей невинной улыбкой и широко раскрытыми глазами. И это платье тоже. Черт возьми, я никогда не смогу выкрасить эту чертову стену в такой же цвет, как ее платье.

— Чейз, почему мы здесь?

Я тянусь на заднее сиденье и хватаю цветы. Дверь раскрывается, и я вылезаю из машины. Тори уже выскакивает с пассажирского сиденья.

— Чейз, кого? Черт возьми, скажи, кого!

Обойдя машину, я притягиваю её к себе и целую в макушку.

— Это так чертовски больно, Тори. Пожалуйста, не надо ненавидеть меня так, как ненавидела Эшли. Я не хотел этого делать. Я старался не сбить их. Честное слово. Передо мной ехала машина, её внезапно занесло, и я резко свернул в сторону, но не успел. Проклятье, они появились из ниоткуда.

Тори плачет в моих объятиях и старается вырваться.

— Чейз, нет.

Я хватаю ее за запястье и тащу за собой. По тропинке, которую так хорошо знаю. К могиле, на которой, несмотря ни на что, всегда лежат цветы.

— Чейз, нет. — Тори упирается ногами, но я всё равно продолжаю её тянуть. Словно одержимый. Она должна увидеть ту боль, которую я испытываю ежедневно.

— Тори.

Мы останавливаемся у могилы, и она начинает рыдать.

Я обнимаю её.

— Её звали Сара.

Глава 20

Тори

У меня подкашиваются ноги.

Серебристый грузовик позади внедорожника, звук визга колес пронзает воздух, когда грузовик кружится, и следующее мгновение, моргнув, я вижу три машины, столкнувшиеся на магистрали.

В ушах звенит — звук такой громкий, что голова раскалывается от боли.

В трех футах от места аварии на земле неподвижно лежит человек. Большое тело мужчины прикрывает крошечный комок солнечно-желтой ткани.

Звук становится громче, мое горло словно разрывается на куски, и я понимаю, что это крик.

Это я кричу.

Падаю на асфальт голыми коленями и едва замечаю острую боль от стекла, которое впивается в мою плоть. Единственное, что чувствую — это онемение. Кровь, она по всей земле, они все в крови. Кто-то тянет меня за руки, и думаю, мне говорят, не трогать их, но как я могу оставаться в стороне. Мое сердце лежит передо мной на земле, и мне необходимо знать, что оно всё ещё бьется.

— Боже. Боже мой, — прошу я, молю о том, чтобы это было неправдой. Чувствую, как чьи-то руки пытаются обнять меня, но я со всей силой пытаюсь вырваться. — Нет, этого не может быть. Господи, пожалуйста, пусть это будет неправдой.

— Тори! Детка, пожалуйста, не делай этого, пожалуйста. Я не могу потерять тебя.

Полный страдания голос Чейза доносится до меня, но я настолько потерялась в боли, что рыдания вырываются прямо из моей души. Как Вселенная может быть настолько извращенной?

Я полюбила человека, который убил мою семью.

Мерзкие чувства вырываются наружу, чувства настолько черные, что пугают меня.

— Ты... ты не можешь быть тем, кто причинил мне боль. Т-ты исцелил меня. А теперь снова уничтожил! — кричу на него, мой мир снова разваливается на части. Только на этот раз я понимаю, что никогда не восстановлюсь, потому что Чейз — любовь всей моей жизни. Я была привязана к Бену сердцем, но к Чейзу я приросла всей своей проклятой душой.

— Детка, я не понимаю.

Мои плечи дергаются, Чейз яростно трясет меня. Я смотрю на него сквозь слезы, скатывающиеся по щекам, и вижу отчаянный, панический страх на его лице.

— Что ты имеешь в виду? Повтори? — Сейчас он кричит, и в его голосе слышатся страх и отчаяние. Хорошо. Пусть он почувствует боль, которую причинил мне.

— Ты убил мою семью! — ору в ответ, набрасываясь на него с кулаками, ногтями, со всем, что только может оттолкнуть его от меня.

Чейз отползает назад и падает на землю. Его лицо становится пепельно-серым, весь цвет уходит с него, точно так же, как он покинул Бена и Сару. Я пытаюсь подняться с земли и в конце концов оказываюсь на четвереньках, тяжело дыша и стараясь отдышаться. Но я плачу так сильно, что не могу как следует вздохнуть. Боль просто невыносима. Каждая клеточка моего тела пылает гневом от несправедливости этого гребаного мира.

Дело не только в Чейзе, а в осознании того, что моя жизнь должна быть пустой или наполнена болью. Нет никакого варианта номер три. Когда дело дошло до раздачи счастья, очевидно, моя корзина была уже слишком полной страданий. Только на этот раз, на этот раз я открылась настолько, что не знаю, как снова затянуть свои раны. В глубине души пылает обжигающий огонь, который разрушает меня до неузнаваемости.

В конце концов мне удается подняться на ноги и схватить цветы, которые Чейз принес с того места, где бросил, когда последовал за мной на землю. Нарциссы. Как же я раньше не догадалась? Каждую неделю я кладу фиолетовые цветы рядом с букетами желтых нарциссов.

Ломаю нарциссы в руке.

— Тори, я пытался... ты исчезла. Я хотел...

— Хватит! — слезы высыхают, и ледяной холод охватывает мое тело. Медленно, я превращаюсь в камень, женщину, которую все считают фурией, Ледяной королевой, стервой, сами выбирайте. — Я взяла девичью фамилию, — сухо произношу я. — Оставила прошлое позади. Затем появился ты и заставил меня снова вспомнить, пережить эту боль, поделиться ею, и заново, блядь, влюбиться! Только для того, чтобы это стало последней каплей в этой больной шутке, которая является моей жизнью. С меня хватит.

— Теперь ты счастлив? — кричу я в небеса, спрашивая кого-то, кто бы там ни был наверху. — С меня хватит, мать твою! Ты больше не сможешь причинить мне боль, потому что мне больше нечего терять.

— Тори, я люблю тебя. Мы сможем решить это. Пожалуйста, — умоляет Чейз. — Ты обещала никогда меня не покидать.

Бросаю сломанные цветы ему под ноги.

— А ты обещал никогда не причинять мне боль.

Погода в городе Чикаго постоянно меняется, даже в середине июля, когда солнце опускается за горизонт, может похолодать. Точно так же, как сейчас, в майскую ночь, когда я дрожу от пронизывающего до костей ветра, пока бреду вдоль берега озера. Но я упиваюсь этим, он просачивается внутрь, замораживает меня, укрепляет сковавший изнутри лед.

Я пребываю в оцепенении, как раз то, что и хочу.

Я убежала от Чейза с кладбища. Пробежала весь путь от зеленых холмов до бензоколонки, расположенной дальше по дороге. Позвонила Стейси, и она смогла приехать и забрать меня. Опустившись на сиденье в ее машине, я заметила «челленджер», который стоял с незаглушенным двигателем на стоянке. Образ Чейза с убитым выражением лица затронул мои душевные струны, но я затянула колки так туго, что они не поддавались.

Сев в машину, Стейси даже не пыталась скрыть своё любопытство и всё время переводила взгляд с меня на черную машину.

— Спасибо, что приехала, Стейси, — выдала я. — Давай убираться отсюда. — Бросив последний обеспокоенный взгляд на черный грузовик, она кивнула и завела машину.

Я попросила ее высадить меня у моего дома, но не смогла заставить себя подняться наверх. Поэтому побрела вниз к набережной, хотя и не уверена, что, черт возьми, думала, найду здесь. Темная гладь воды холодная и неприветливая, в парке практически безлюдно, за исключением нескольких подростков, пьющих и кайфующих. Я возвращаюсь обратно в свою квартиру и пытаюсь забыть, каково это было, когда Чейз прижимал меня к стене. Войдя внутрь, стараюсь забыть, что чувствовала, когда обнималась на диване с Чейзом, ела китайскую еду на одеяле на полу.

Выхожу в коридор и смотрю на дверь своей спальни. Такое ощущение, что над дверью висит невидимая защитная лента, предупреждающая: "Впереди тебя ждут воспоминания, которые уничтожат твоё будущее". Не знаю, как долго там стою, но в конце концов добираюсь до кухни — помещения, которым редко пользовалась до тех пор, пока Чейз не стал проводить время в моей квартире. Мне нужно место, где он не будет меня окружать! Открываю шкафчик, беру бутылку чего-то и направляюсь прямиком в комнату для гостей. Плюхнувшись на пол и прислонившись спиной к кровати, я смотрю на этикетку. Водка, замечательно.

Несколько часов спустя наливаю себе последнюю рюмку и залпом выпиваю её. Мой мобильный лежит на полу передо мной, и я всё время наблюдаю, как загорается экран. Чейз, Стейси, Чейз, Чейз, Стейси, Чейз ... Моему пальцу становится все труднее дотянуться до кнопки «отклонить», но я щурюсь и пытаюсь попасть на неё, несмотря на то, что перед глазами все расплывается. У меня вырывается смешок, и думаю, что, может быть, я действительно очень-очень пьяна. Мне нравится это чувство, оно намного лучше, чем альтернатива.

Глава 21

Чейз

Жизнь — несправедливая штука.

«Несправедлива» — это, блядь, очень мягко сказано.

Меряя шагами свою спальню, я испытываю непреодолимое желание разгромить всю эту долбаную комнату. Всё здесь напоминает мне о ней. Её огромная нераспакованная коробка с обувью, стоящая в углу. На ночном столике — горсть заколок для волос. Розовые трусики рядом с моими боксерами, которые мы оставили валяться на полу, когда проснулись и занялись любовью по дороге в душ.

Выхожу из комнаты, стараясь не обращать внимания на боль в сердце, но тут же обнаруживаю, что пялюсь на желтую стену.

Когда закрываю глаза, то вижу яркий, солнечный цвет платья маленькой Сары, он прекрасен и совершен. И все же, когда открываю глаза, я не могу подобрать этот гребаный цвет. Снова закрываю глаза, и мое сердце сжимается в груди, когда вспоминаю маленькую девочку, которой совсем не место на оживленной дороге. Она улыбается самой очаровательной в мире широкой улыбкой. Золотистые кудряшки развеваются на ветру. Её милое желтое платье делает Сару красивее любого цветка на белом свете.

У меня перехватывает дыхание, когда я вспоминаю, каково это — осознать, что уже слишком поздно. Что независимо от того, как сильно я дергаю руль, чтобы объехать их, моя машина все равно перевернется и раздавит их. Я помню тот момент, когда пришел в себя в больнице несколько дней спустя после медикаментозной комы из-за бесчисленных операций по удалению куска металла из черепа, и первое, что я сказал: «Пожалуйста, Боже, пусть они будут в порядке».

Как оказалось, они не были в порядке, мать твою.

Я убил их.

Я убил мужчину и его милую малышку.

На глазах у его жены. На глазах у её мамы.

Полный пиздец!

Когда Эшли пришла навестить меня, я плакал без остановки, и мои слёзы не имели никакого отношения к невыносимой, бесконечной боли, поселившейся в моей голове. Она посмотрела на меня заплаканными глазами.

«Ты убил их», — сказала она.

«Ты уничтожил всю семью этой женщины», — сказала она.

Я умолял её простить меня. Пытался объяснить ей, что это был несчастный случай. И все же она призналась мне, что никогда не сможет смириться с тем, что я убил мужчину и маленькую девочку — случайно или нет. В тот вечер она бросила мне на колени свое кольцо вместе с моими мечтами.

Когда снова открываю глаза и смотрю на дразнящую желтую стену, я подавляю мучительный вопль, который грозит вырваться прямо из моей души. Заметавшись по комнате, я нахожу свой телефон и в сотый раз пытаюсь дозвониться до моей Тори. Чтобы заставить ее понять.

Когда она берет трубку после третьего гудка, я начинаю умолять. Но всё, что слышу в ответ — это пьяное хихиканье на заднем плане.

— Тори, — громко говорю я в надежде, что она услышит меня и прислушается. — Пожалуйста, прости меня, детка. Я и понятия не имел, что ты та самая женщина, у которой я все отнял. Ты должна поверить мне, когда я говорю, что у меня просто не было времени отреагировать. Я пытался. Твою мать, я пытался, но не смог вовремя объехать их.

Её бормотание становится все тише и тише, пока я не слышу, как она набирает ванну. Я прижимаю телефон к уху и тихо прислушиваюсь к звукам, которые издает Тори. Вся её косметика здесь. Её средства для волос. Средства для ванны. Черт возьми, даже её зубная щетка здесь.

На дрожащих ногах, телефон все еще отчаянно прижат к моему уху, я ищу чемодан. Расстегнув молнию, бросаю его на кровать и начинаю складывать вещи, которые ей понадобятся. Бросаю две пары туфель в чемодан, но остальные собираюсь оставить у себя для выкупа. По крайней мере, пока она не начнет разговаривать со мной.

— Ну почему? — рыдает Тори на заднем фоне, и я падаю на кровать, вновь услышав её голос.

Потому что... жизнь несправедлива.

Сердце ноет в груди.

Когда Тори умоляет Бога оставить её к чертовой матери в покое, я резко возвращаюсь в опустошающие воспоминания о том, что произошло несколько часов назад на кладбище.

— Теперь ты счастлив? — кричит она в небеса. — С меня хватит, мать твою! Ты больше не сможешь причинить мне боль, потому что мне больше нечего терять.

Я. У тебя есть я.

Я тянусь к ней.

— Тори, я люблю тебя. Мы сможем это решить. Пожалуйста. Ты обещала никогда меня не покидать.

Она резко поворачивает голову в мою сторону и смотрит на меня убийственным взглядом. Её заплаканные глаза наполнены ненавистью, и всё моё существо сжимается от одного её взгляда.

— А ты обещал никогда не причинять мне боль.

Сломанные нарциссы брошены к моим ногам, и Тори уходит от меня, рыдая так громко, что мёртвые могут проснуться. А я смотрю ей в след, протянув руки и умоляя вернуться ко мне.

Когда её плач уже больше не слышен и раздаются только мои рыдания, я поднимаюсь на дрожащих ногах и, спотыкаясь, иду обратно к машине. Забираюсь внутрь и сижу там несколько минут или часов, а то и целую вечность.

Я нашел единственную женщину, которая понимает мою боль. Которая дополняет меня во всех смыслах этого слова. И я убил её проклятую семью.

Жизнь несправедлива, мама.

Жизнь — это жестокая подлая стерва.

Смахнув слезы с опухших глаз под очками, я застегиваю чемодан и направляюсь в гостиную. Ставлю его на пол и иду к книжному шкафу. Пролистав образцы с краской, помеченные "Х", я хватаю один из них и пишу на обороте.

Тори,

Пожалуйста, прости меня.

Жизнь, блядь, не имеет никакого смысла без тебя.

Подари мне вчерашний день, и я подарю тебе вечность.

Я люблю тебя больше, чем когда-либо смогу выразить словами.

Чейз.

Запихиваю записку в чемодан поверх ее косметики и застегиваю молнию. Дорога к ее дому проходит как в тумане, и прежде чем осознаю, я прохожу мимо стойки регистрации, где с тех пор, как Тори включила меня в список постоянных посетителей, меня приветствует консьерж. Я немного удивлен, что она еще не исключила меня из списка. А теперь я стою перед ее дверью.

По ту сторону тихо. Хочется заколотить в дверь и потребовать, чтобы она простила меня, но мне хватает ума этого не делать. Моя Тори слишком сильная, чтобы сдаться без борьбы.

А я не хочу с ней ссориться. Я хочу любить её.

Прислоняю чемодан к двери и пишу Тори сообщение, что он тут.

Господи, пожалуйста, пусть она вернется ко мне.

Неделя без Тори, словно вечность в аду.

Я не могу есть. Спать. Даже, блядь, дышать, если на то пошло.

Корт и Пенелопа оба навещали меня, принося еду. Давая советы. Подставляя плечо, чтобы поплакать.

Но этого недостаточно. Мне нужна она.

Сегодняшнее утро было гребаной пыткой, я с трудом вытащил себя из постели, оторвавшись от её запаха, который всё ещё остается на моих простынях, и отправился на встречу группы. Честно говоря, во мне ещё теплится надежда, что Тори действительно придет туда. Что даст мне шанс обнять её.

Мне хочется утешить её.

Поцеловать.

Сказать, как сильно я сожалею.

Я хочу заняться с ней любовью... чтобы моя душа навсегда соединилась с ней.

— Вы посмотрите, кто к нам пожаловал, — усмехается Билл, когда я вхожу в зал.

Обвожу взглядом помещение, ища своего голубоглазого ангела, и в конце концов натыкаюсь на её пустой стул. Кофе, который я выпил ранее на голодный желудок, угрожает в любой момент вырваться наружу.

— Привет, — мне, наконец, удается ответить Биллу, и я понуро бреду к трибуне.

Все взгляды устремлены на меня, когда я упираюсь локтями в деревянную крышку трибуны. Поднимаю глаза и вижу, что у них у всех одинаковое хмурое выражение. Они понимают, что это как-то связано с Тори. Это написано у них на лицах. Только вот они не знают, это имеет прямое отношение к Тори.

Она является для меня всем моим миром.

Являлась.

— Черт, — шепчу я и провожу рукой по своим грязным волосам. Принять ванну — слишком изнурительная работа в последние дни.

— Чейз, всё в порядке? — спрашивает Белинда позади меня.

Я хмуро поворачиваюсь к ней и качаю головой.

— Нет. Нет, совсем не в порядке.

Она обнимает меня, и я прерывисто вздыхаю.

— Может, тебе стоит выговориться. Мы здесь все твои друзья, — напоминает мне Белинда, отстраняясь от меня.

Я киваю и снова поворачиваюсь к их ожидающим, заботливым лицам.

— Ребята, я облажался.

Все молчат и ждут, когда я продолжу.

— Это был я. Я убил её семью, — ахаю я, шокированный своим откровением. — Как же мы могли не знать? Как Бог позволил нам влюбиться друг в друга, чтобы потом разлучить нас?

Зал наполняется гулом обсуждения, прежде чем Нэт громко спрашивает:

— Доктор Монро, но вы же не знали? Так ведь?

Я резко поворачиваю к нему голову.

— Черт возьми, нет! Последние десять лет я провел в поисках женщины, на глазах у которой произошло самое ужасное, что когда-либо могли увидеть мать и жена. Десять проклятых лет я искал её, чтобы сказать, что мне очень жаль. Оказывается, Тори не хотела, чтобы её нашли. Она хотела построить для себя новую жизнь, не связанную с душевной болью. К несчастью, я нашел её. Но не как женщину, которую искал с момента аварии. Вместо этого я нашел её как свою вторую половинку. Свою любимую. Своего ангела. Когда я привел её на их могилу, чтобы рассказать, о чем скорблю, небеса разверзлись и разлучили нас.

Сдернув очки, я вытираю с глаз непрошеные слезы.

— Я люблю её, и это всё — жестокая шутка стервы по имени судьба.

Один за другим они все встают и толпой идут ко мне. Следующий час проходит в тумане объятий, советов и молитв. Эти люди, мои друзья, предлагают свою поддержку так, как никто другой не может. Я цепляюсь за них и отчаянно пытаюсь затянуть кровоточащую рану в сердце.

— Чейз, — наконец заявляет Клаудия. — Судьба свела вас вместе несмотря не на что. Неужели ты действительно думаешь, что она разлучит вас? Я верю, что вас ждет счастливый конец. Вы с Тори заслуживаете счастья. И я верю, что счастье, которое вы дарите друг другу, невозможно найти ни в ком другом. Она успокоится, Чейз. Ты стоишь этой сердечной боли и страдания. И я точно знаю, она тоже это поймет.

Я целую ее седеющие волосы на макушке и крепко обнимаю.

— Очень на это надеюсь.

Глава 22

Тори

Сегодня воскресенье. Обычно в этот день я навещала свою семью. День, следующий за встречей в группе. Сегодня ровно неделя без Чейза.

Я катаюсь вокруг кладбища, но не могу заставить себя зайти внутрь. Так что продолжаю вести машину. Не знаю точно, куда еду, практически позволяя машине самой управлять. И оказываюсь в жилом районе, который слишком хорошо мне знаком. Кричу про себя на свое подсознание за то, что я такая ведьма. Зачем я приехала сюда? Ей ведь тоже больно.

Стараюсь не смотреть на то место на обочине дороги, где стоит маленький мемориал в память о несчастном случае и погибших людях. Однако вместо того, чтобы проехать мимо, включаю поворотник и медленно въезжаю на подъездную дорожку справа. Паркуюсь перед домом, выкрашенным в бежевый цвет, который типичен для тихого района, за исключением оживленной улицы перед ним.

Вижу машины своих родителей, значит, они дома, и не задумываясь, просто выхожу из машины и иду к коричневой входной двери. Испытывая чувство неловкости, останавливаюсь и понимаю, что не знаю, должна ли просто войти или позвонить в дверь. Решаю позвонить, потому что не хочу их пугать. Мой длинный наманикюренный палец зависает над круглой маленькой кнопкой, и я пристально наблюдаю за его движением, как будто это самое важное, что я когда-либо сделаю.

Оттягивание чего-то важного — это искусство, и, несмотря на мою трудовую этику и преданность своей работе, я довольно талантлива в откладывании своих личных дел. «Соберись, Ларкин. Перестань быть таким ребенком. Ты ешь акул на обед в зале суда и боишься разговора с мамой и папой?» Ладно. Я смогу сделать это. Хорошо. Делаю глубокий вдох и нажимаю на кнопку. Внутри раздается звонок, и я слышу шаркающие шаги.

Дверь распахивается, и на пороге появляется моя мама, её светлые локоны подпрыгивают у подбородка, а глаза такие же голубые, как океан. Фактически, это точная копия того, как я буду выглядеть через двадцать лет. За исключением того, что вокруг её губ и в уголках глаз пролегают морщинки от смеха, а я не могу представить таких морщин у себя на лице в будущем. При виде меня лицо мамы начинает светиться от счастья, и она сразу же обнимает меня.

Закрываю глаза и впитываю тепло, запахи моего детства, шоколада и специй. И мгновенно понимаю, что именно это мне сейчас и нужно. Если я что-то и поняла благодаря общению с Чейзом, так это то, что скучаю по маме и папе. Мама отстраняется, слегка нахмурившись, и большими пальцами вытирает мне щеки. Я и не знала, что плачу, и когда такие же слезы начинают катиться по щекам мамы, чувство вины переполняет меня.

— Добро пожаловать домой, доченька. — Эти слова овладевают мной, и я нерешительно делаю шаг к двери. Я уехала через несколько дней после несчастного случая и с тех пор не возвращалась сюда. Я была так занята, убегая от собственного горя, что забыла о скорбящих матери и бабушке, которых оставила позади. Вместо этого я стала еще одним человеком, о котором она горевала.

— Прости меня, пожалуйста, мама.

Она снова крепко обнимает меня, потом кладет руку мне на плечо и ведет внутрь.

— Это всё в прошлом, родная. Давай сосредоточимся на настоящем и будущем. — В доме пахнет свежим хлебом и шоколадным печеньем. Когда читаю об этом в книгах, то всегда задумываюсь, разве могут все дома родителей так пахнуть. У моих тоже не всегда так было, но мама, должно быть, недавно пекла, потому что аромат в доме восхитительный. И впервые за прошедшую неделю я испытываю легкое чувство голода.

Когда мы добираемся до кухни, папа удивленно поднимает голову, и его лицо озаряется, как рождественская елка. Он отодвигает стул и подходит ко мне, заключая в по-медвежьи крепкие объятия.

— Привет, солнышко. Я так рад тебя видеть. — Мама шмыгает носом и идет к столешнице, откуда исходили все эти аппетитные ароматы.

Мы с папой садимся за стол и повисает неловкое молчание.

— Ты выглядишь немного худой, Виктория. Надо тебя покормить, — щебечет мама. Затем начинает накладывать в тарелку угощения.

— Солнышко, — робко заговаривает папа. — Я так рад, что ты приехала, но похоже, что у тебя веская причина для визита. Что случилось? — Прямо к делу, таков мой отец.

Делаю вдох через нос и громко выдыхаю через рот. Мама садится за стол напротив меня, подвинув мне тарелку, и выжидающе смотрит на меня.

— А вы никогда не думали о людях, попавших в аварию? О парне, который был за рулем грузовика?

Лицо мамы слегка омрачается, и она скользит рукой по столу, чтобы накрыть мою руку рядом с тарелкой.

— Конечно, думали. А почему ты спрашиваешь?

Я слегка откашливаюсь.

— Э-э, я ... встретила человека, который был за рулем. — Мои родители удивленно приподнимают брови, и в их глазах отражается явное сочувствие.

— Он в порядке? — интересуется мама.

— Что значит, в порядке ли он? — рявкаю я. — Разве ты не должна спросить, как я себя чувствую после того, как встретилась с человеком, который убил моих мужа и ребенка?

Выражение на лице мамы смягчается, но она всё еще хмурится.

— Родная, ты так быстро уехала, что даже не знаешь о том, что было после аварии. Ты не должна винить беднягу. Он сам прошел через многое.

— Я рада, что он чувствовал себя виноватым. Это ничто по сравнению с моим горем, — язвлю в ответ.

— Виктория, я в тебе разочарован. — Отец смотрит на меня с укором.

Это очень быстро заставляет меня замолчать, и я съеживаюсь на своем стуле. Всю мою жизнь отец был моим героем и разочаровать его... — это хуже, чем проиграть очень важное дело.

— Никто не виноват в той аварии, но этот парень заплатил за неё. Он перевернулся на своем грузовике и приземлился на крышу одной из других машин. Та машина разлетелась на куски, и несколько железных обломков попали ему в голову. — Я делаю глубокий вдох, образ Чейза, запертого в искореженном куске стали, вызывает боль.

— Какое-то время он находился в коме, — говорит мама. — Затем вынужден был оставаться в больнице, пока не вылечил черепно-мозговую травму.

— Вы знали его? Знали, кто он такой? — не веря своим ушам, шепчу я.

Папа отрицательно качает головой.

— Нет, не лично. Мы навели справки через знакомого нашего знакомого. Я боялся, что в тот день мы потеряли еще одну жизнь.

— Еще одну? — хмурюсь, сдвигая брови на переносице.

— Да, солнышко. Еще одну жизнь. Может, он и не являлся нашей семьей, но был такой же невинной жертвой того несчастного случая, как и все остальные. Его жизнь так же важна, как твоя, Сары или Бена, — папа качает головой, опустив взгляд на стол. — Я хотел связаться с ним, убедиться, что он не живет с чувством вины или переживает, что мы виним его, просто проверить, что с ним всё в порядке. Но мы не хотели навязываться. Поэтому, оставили его в покое.

Я в полной растерянности от их слов. Чувствую, как комната начинает кружиться. Я раздумываю, рассказать им или нет, мои мысли скачут туда-сюда. Мне хочется узнать их реакцию, чтобы почувствовать оправдание своему гневу и негодованию.

— Это был Чейз, — выпаливаю я.

На их лицах застывает одинаковое выражение замешательства.

— Какой Чейз? — спрашивает мама.

— Монро, мам, — коротко отвечаю я. — Чейз Монро, тот парень, с которым вы познакомились на свадьбе.

У мамы отвисает челюсть, а папа выглядит задумчивым. Задумчивым? Да, о чем тут думать? Я спала с человеком, который забрал жизни Бена и Сары.

— Он знал об этом? — спрашивает отец.

— Нет, — признаюсь я, — до прошлой недели он не знал, что это я. Он отвез меня на кладбище.

Мама прикрывает рот рукой.

— Ах, родная, представить не могу, как это было тяжело. Насколько вы оба были расстроены.

И я снова теряюсь. Неужели они не понимают, что происходит?

— Ну, теперь это уже не имеет значения. Мы расстались, — бормочу я, мое сердце все еще болит от этой мысли.

— Почему? — мама снова накрывает мою руку своей. — Ведь очевидно, что ты его любишь. Думаю, вы могли бы излечить друг друга.

— Я должна идти, — отнимаю руку и встаю.

Мама смотрит на папу, ее глаза бегают между нами, тревога написана на её лице.

— Ты еще вернешься? — угрюмо интересуется отец.

Его вопрос немного смягчает меня, и я киваю.

— Как насчет ужина на следующей неделе?

На их лицах вновь появляется то радостное выражение, с которым они меня встретили. Мама провожает меня до двери и крепко обнимает.

— Я так сильно по тебе скучала, доченька, — шепчет она. — Подумай о том, что я сказала, ладно? Никто не виноват в том, что случилось, только вы двое обвиняете себя.

Я не отвечаю, но обнимаю её и машу рукой, направляясь к своей машине.

Столько мыслей крутится в голове, что, кажется, я взвинчена еще больше, чем, когда приехала к своим родителям. Ясно одно — я ужасно устала. Дорога обратно в город занимает полчаса, и, когда я наконец оказываюсь в своей квартире, то падаю на кровать в комнате для гостей и практически вырубаюсь от эмоционального стресса и недосыпа на этой неделе.

Слышу, как в гостиной звонит телефон, вырывая меня из сна. Это звонок от консьержа. Вздыхаю и смотрю на часы, сейчас восемь вечера. Я не жду никакой доставки. Хмурясь, плетусь к телефону и молюсь, чтобы это был не Чейз, ожидающий внизу, чтобы его пустили. Потом вспоминаю, что он есть в списке гостей, значит, это не он, и вздыхаю с некоторым облегчением.

— Да? — отвечаю хриплым ото сна голосом.

— К вам посетители, мисс Ларкин.

— Гм, кто? — осторожно спрашиваю.

— Это...гм, группа людей. Меня просили передать вам, что они с Белиндой? — Его сообщение заканчивается вопросом, которым он просит разрешения отправить их наверх.

Я сразу же начинаю переживать, что что-то случилось с Чейзом. Говорю консьержу, чтобы пустил их, и расхаживаю перед дверью в ожидании стука. Когда он раздается, так резко открываю дверь, что она ударяется о стену.

— Всё в порядке? Все в порядке? — В моем паническом состоянии слова звучат неразборчиво. Машу им рукой, чтобы они зашли внутрь, и продолжаю тараторить. — Что-то случилось с... С кем-то что-то произошло?

Белинда кладет руку на мое плечо.

— Никто не умер и не попал в больницу, ничего такого. Выдохни и успокойся. — Прислушиваюсь к её совету и следую за ней к дивану, где все остальные уже расселись.

— Никто не пострадал? — уточняю я.

— Я этого не говорила, — начинает Белинда. Она поднимает руку, когда я собираюсь заговорить. — Знаю, это не мое дело, но эта группа — наша семья. Включая тебя и Чейза. И когда кто-то страдает, страдаем мы все.

— Он раздавлен, Тори. Я никогда его таким не видел, — произносит Нейт.

Мотаю головой, отступая назад, потому что не хочу говорить на эту тему.

— Ты не понимаешь ... — Но Белинда продолжает настаивать, взяв меня за руку и не давая убежать.

— Чейз рассказал нам, дорогая. Мы понимаем, с чем вы оба имеете дело, во всяком случае до некоторой степени. Тори, посмотри на меня. — Голос Белинды тверд, и она встает передо мной так, чтобы у меня не было другого выбора, кроме как подчиниться. — Ты уже давно стоишь на пороге принятия, а Чейз еще не достиг этой стадии, хоть и не хочет, чтобы кто-то знал об этом. Но вместе? Вместе вы точно обретёте его.

У меня нет ответа. Я знаю, что Белинда права. Мы были так близки, совершая этот последний прыжок вместе. И где же я теперь? Потерялась.

Билл берет Гленду за руку и встречается со мной взглядом.

— Ты уже поняла, что никогда их не забудешь. Разве ты не веришь, что они хотели, чтобы ты была счастлива?

Я медленно киваю. Да, я начала верить, что Чейз был ключом к моему будущему, тем, кто должен был вернуть меня к жизни. Но разве не он всё у меня отнял?

— Ты никогда не задумывалась, — продолжает Бен, — что это они послали его к тебе? Потому что вы единственные, кто действительно могли бы исцелить друг друга? Единственные, кто мог понять боль друг друга?

Слова моих родителей звучат у меня в голове: «исцелите друг дуга. Никто не виноват, только вы двое продолжаете винить себя».

— Тори, я не была знакома с твоим мужем, — говорит Белинда, — и с твоей дочкой, но я зная тебя, могу представить, что они были сострадательными, любящими людьми. Я права?

Слезы градом катятся по щекам, я шмыгаю носом и киваю.

— Возможно, через тебя они смогут освободить Чейза от чувства вины, тем самым освободить и тебя от твоего бремени.

Белинда кладет руку себе на сердце, слегка надавливая.

— Наши дети танцуют с ангелами, Тори. Когда мы счастливы, мы даем им музыку.

Сара танцует с ангелами.

Она танцует с ангелами.

Татуировка Чейза. Он наказывает себя этой татуировкой как напоминанием о том, что она умерла. Но это значит совсем другое. Она танцует с ангелами. Татуировка должна напоминать, что нужно писать симфонию, под которую она танцует, которая вызывает улыбку и смех на её милом личике. Музыка, говорящая ей, что мы тоже счастливы.

Четыре пары глаз смотрят на меня с надеждой, что достучались до меня. Чейз — единственный человек на белом свете, который действительно может помочь мне отпустить прошлое, и, думаю, я тоже его спасение. Я должна его увидеть. При этой мысли мое сердце болит чуть меньше.

— Спасибо, — шепчу я с дрожащей улыбкой. Не нужно больше никаких слов. Каждый из них обнимает меня на прощание, и я наконец-то научилась отвечать тем же.

Как только все уходят, я мчусь в душ, затем надеваю первую попавшуюся чистую одежду. Бегаю по квартире в поисках всего, что мне нужно, и торопливо направляюсь к своей машине. Я не идиотка и не превышаю скорость, чтобы побыстрее доехать до Чейза, но кричу на светофоры и других водителей, чтобы заставить из задницы двигаться быстрее.

Мне нужно увидеть моего ангела.

Глава 23

Чейз

Сижу на полу посреди гостиной в одних только старых спортивных штанах и пялюсь на стену.

Желтый.

Желтый.

Желтый.

Но всё равно, черт побери, не тот оттенок. Завтра снова поеду в магазин стройматериалов и попробую оттенок под номером двадцать. Кажется, оттенок «Солнечная тропинка» именно такой, каким было её платье, и завтра я в этом удостоверюсь, когда нанесу его на стену.

Вздохнув, ложусь на деревянный пол, который холодит мою обнаженную спину. Закрываю глаза и думаю о Тори. Красивой, восхитительной, дерзкой Тори. Прошла уже неделя, а я всё еще в полном отчаянии. Я никогда не оправлюсь от её потери.

Никогда.

Она была светом в моем темной мире. Поводом для улыбки. Причиной вновь почувствовать надежду.

Теперь этот свет погас, и я остался один в холодной, темной пустоте. Один, мать твою. Без неё мое сердце болит каждый день, каждую минуту.

Щелчок открывающейся двери вызывает волну надежды, что может быть это Тори. Но я-то знаю. Она ушла — навсегда. Кроме того, Пенелопа пообещала зайти сегодня вечером и принести остатки ужина, так что, знаю, это она пришла.

— Привет, Пенни, — приветствую, даже не потрудившись открыть глаза.

Она с грохотом бросает сумочку на пол, и её шлепанцы стучат по полу, когда Пенни подходит ко мне.

— Прежде чем спросишь, я обедал. Просто засунь еду в холодильник. Поем попозже, — вру я. Я не завтракал и не обедал, и ужинать тоже не собираюсь. Я не хрена не голоден.

Она шмыгает носом, и всё мое тело холодеет. Я практически боюсь открыть глаза, а вдруг это жестокий сон. Этот звук не принадлежит моей голосистой сестре.

— Я тоже не была голодна.

На этот раз я открываю глаза и вижу ангела, стоящего надо мной.

Моего ангела.

Влажные, спутанные светлые волосы, находящиеся в полном беспорядке. Заплаканные голубые глаза, наблюдающие за мной. Идеальные губы, слегка подрагивающие от едва сдерживаемых эмоций.

— Слава богу, детка, — шепчу я.

— Чейз!

Тори бросается на меня, садясь на мои бедра. Мои пальцы зарываются в её растрепанные волосы, и я притягиваю Тори к себе. По её щекам текут слезы и падают мне на лицо. Хочу осушить их все поцелуями.

— Пожалуйста, прости меня, Тори, — бормочу и нежно целую её в губы. — Я так сильно тебя люблю. Ты должна мне поверить.

Тори всхлипывает, и я прижимаю её к себе. Целую её лицо в отчаянной попытке избавить от боли.

— Каждый божий день я скорбел вместе с тобой, Тори. Каждый долбанный день, — выдыхаю и отстраняюсь, чтобы заглянуть ей в глаза. — Я умолял Бога изменить прошлое — забрать меня вместо них.

Провожу большими пальцами по ее щекам, вытирая слезы.

— И, детка, я не просто скорбел вместе с тобой. Я также горевал о тебе. Я причинил тебе невыносимую боль и хотел помочь — исцелить тебя. Каждый день я искал тебя, несмотря на просьбу моей матери не делать этого. Я считал, что если бы смог найти тебя, то позволил бы тебе выместить на мне свой гнев и ненависть. Ты смогла бы наказать меня за то, что я сделал. Что, как я надеялся, дало бы тебе потом хоть какое-то облегчение от боли.

Снова целую её нежные губы.

— Когда я не смог тебя найти, то сосредоточился на получении степени в психологии, затем на получении докторской степени, потому что хотел помогать людям. Я уже причинил столько боли и страданий, это было самое малое, что я мог сделать в ответ.

На этот раз её губы касаются моих в легком поцелуе. Я ищу в её глазах хоть какой-то намек на её чувства. Тори по-прежнему молчит, но пока еще не закрывается от меня.

— Когда ты пришла на встречу группы в тот день, я и понятия не имел, что ты та самая женщина, чью жизнь я нечаянно разрушил. Но наша с тобой связь была осязаемая и настоящая. В ту же секунду, как увидел тебя, я понял, что моя жизнь не будет иметь никакого смысла без тебя.

На её губах появляется едва уловимая улыбка, и это заставляет меня продолжить.

— Наша любовь настоящая, Тори. И жизнь сыграла с нами очень злую шутку, — шепчу я. — Но всё это мне безразлично. Единственное, что меня волнует — это ты. И я хочу провести остаток своих дней, любя тебя, и чтобы ты любила меня в ответ. Я хочу, чтобы мы исцелили друг друга. Вместе.

Она проводит пальцами по моим волосам, и её большой палец скользит по моему шраму на линии роста волос.

— Ты ездил туда каждую неделю.

Киваю и поглаживаю пальцами её спину.

— Ты перекрашиваешь свою проклятую стену в попытке подобрать тот же оттенок, что и её платье — последнее, что промелькнуло у тебя перед глазами, пока она была жива.

— Я думаю о ней каждый божий день, — говорю Тори.

Она садится и проводит пальцами по моей татуировке.

— Ты никогда не забывал её.

— Как же я мог её забыть? — хмурюсь.

Губы Тори дрожат, и она накрывает ладонью надпись на моей груди.

— Твоя боль — моя боль.

Притянув Тори к себе, я целую её, на этот раз крепко, прежде чем отстраниться.

— Твоя боль — моя боль, — соглашаюсь с ней.

— Чейз, это должно было быть трудным для меня решением. Я должна ненавидеть тебя всеми фибрами своей души... — замолкает Тори.

Я киваю и улыбаюсь ей.

— Надеюсь, тут кроется некое «но».

Тори улыбается мне сквозь слезы.

— Но, я не ненавижу тебя. На самом деле я так сильно тебя люблю, что мне даже больно быть вдали от тебя, физически больно. Ты бальзам для моей измученной души. Ты нужен мне, Чейз Монро. И да, конечно я прощаю тебя за то, над чем у тебя никогда не было контроля. Прости, что мне понадобилось столько времени, чтобы это понять.

Притянув Тори к себе, целую, а затем перекатываю на спину так, чтобы оказаться сверху.

— Мне эта поза нравится больше, потому что теперь ты уже никогда не сможешь от меня уйти.

Тори всхлипывает, когда я прижимаюсь к ней всем телом.

— Я никуда не собираюсь, любимый.

Мои губы находят её, и мы неспешно целуемся, наслаждаясь тем, что пропустили, кажется, целую вечность, хотя прошла всего неделя. Встав, я не отрываю от Тори глаз, когда поднимаю её.

Подхватываю её на руки, восторженный визг Тори заполняет мое сердце радостью, и несу по коридору в спальню.

— Что ты делаешь? — хихикает Тори.

Смотрю в ее великолепные голубые глаза и застенчиво улыбаюсь.

— Несу тебя на руках. Как и обещал.

На её глазах выступают слезы, я опускаю её на кровать, и понеслось. Одежда, неистово сорванная друг с друга, стоны — начало нашего эпичного примирительного секса. Мы целуемся, становясь одним целым.

Одна душа.

Одно сердце.

Две половинки, которые становятся одним целым, когда вместе.

Но именно когда мы сливаемся воедино, мир становится идеальным. Эмоции, мысли и мечты сплетаются вместе в нечто прекрасное, в нашу любовь. Я быстро и жестко толкаюсь в неё, отчаянно желая заклеймить, чтобы доказать свою преданность, Тори впивается в мою кожу ногтями с тем же стремлением быть ближе.

Наконец Тори растворяется в наслаждении, подтолкнув мой собственный оргазм, и я без сил падаю на неё. Мы лежим неподвижно, стараясь не прерывать наше идеальное блаженство, даже несмотря на свидетельство нашей любви, тонкой струйкой вытекающее из неё. Вместо этого мы целуемся так, словно завтра никогда не наступит.

Наши сердца слились воедино навсегда.

Остаток своих лет я собираюсь провести с этой женщиной.

Буду защищать её ценой своей жизни и лелеять её сердце.

Я подарю ей детей или щенков, или чертову ферму альпака, если она захочет.

Всё, что она захочет, я дам ей это.

Включая моё сердце и душу.

И уж точно мою фамилию.

— Блин, как же холодно, — жалуется Тори, когда мы заходим в дом с красками в руках.

Приближается Рождество, и сегодня до жути холодный воскресный день, прошло семь месяцев после нашего примирения. Я никогда не был так счастлив, как с этой женщиной, которая засыпает каждую ночь и просыпается каждое утро в моих объятиях.

— Я же предложил согреть тебя в машине, — смеюсь.

Тори ставит банку с краской на пол гостиной.

— Ты сказал, что я могу сделать тебе минет на стоянке у магазина стройматериалов!

Я покатываюсь со смеху и помогаю ей снять пальто.

— Я всегда забочусь о тебе. Ты прекрасно это знаешь.

— Как позаботился обо мне, когда удрал от меня на счёт два, а не три, оставив меня в цветочном магазине, чтобы первым добежать до машины? — усмехается Тори. — Уж поверь, я всё потом рассказала Бену и Саре. Ты, заядлый обманщик.

Было так мило наблюдать, как она сидит между их могилами и жалуется на меня, как будто они могут слышать. По правде говоря, я надеялся, что где-то там они слышали её. Я знаю, Бен был бы счастлив, что Тори снова нашла свою любовь.

— К твоему сведению, я подождал до трех. — Улыбаюсь и пожимаю плечами. — И я предложил тебе сесть за руль, но твои коротенькие ножки просто не смогли перегнать зверя. Так что я выиграл, вне всякого сомнения.

— Зверь, а? Скорее нытик, который не может пережить, когда на улице ноль градусов, — поддразнивает Тори.

Усмехаясь, я снимаю куртку и смотрю на стену.

Она идеальна.

Тори позаботилась об этом. Как только она поняла, какой цвет я пытался подобрать, то попросила у своей матери фотографию Сары, сделанную в тот роковой день. Раньше Тори было тяжело смотреть... видеть их фотографии со дня их смерти. Но сейчас важнейшим элементом нашей желтой стены является огромное, увеличенное фото Сары в красивом платьице, дующей на одуванчик.

Мы даже заказали специальную виниловую фразу, которая тянется через всю стену над её снимком.

«Она танцует с ангелами».

— Готова красить? — спрашиваю, отводя взгляд от нашей стены.

Тори пожимает плечами.

— Наверное. Это какой уже раз? Тринадцатый? Боже, Чейз, да у тебя проблемы.

— Восьмой, а не тринадцатый. Это не тот оттенок, и ты это знаешь.

Хватаю ведро с краской и неторопливо иду в нашу комнату, где мебель уже отодвинута от дальней стены. Оказавшись в комнате, ставлю краску на пол и смотрю на стену.

— Я смотрю на них каждый божий день, милый, — бурчит Тори. — Это правильный оттенок. Ты просто помешан на красках. Может, тебе стоит оставить преподавание в колледже и стать художником.

Качая головой, подхожу к Тори и обхватываю её щеки руками, чтобы заглянуть в глаза. Цвет карибской морской воды на границе с темными глубинами океана. Это цвет её глаз — вечно ускользающий оттенок, который, кажется, мы никак не можем подобрать.

Но, может, сегодня нам повезет. Мы пробуем цвет под названием «Водолей». Хотя этот оттенок кажется близким, боюсь, ничто и никогда не сравнится с непревзойденной красотой её глаз.

— Не, мне нравится мой график. Какая другая работа позволит мне зависать в твоем офисе по вторникам и четвергам? — смеюсь я.

Тори закатывает глаза.

— Чейз, серьезно, тебе пора прекратить торчать в моем офисе в эти дни. Стейси считает, что это время для веселья, и клянусь богом, она гордится тем, что собирает нам одинаковые обеды в эти дни. Ты отвлекаешь моего помощника, и вы, два идиота, всё время смеетесь надо мной. Меня это жутко бесит.

— Тебе это нравится, — улыбаюсь я, щекоча её. — Даже Гленда сказала мне об этом вчера.

— Вот чума! А я считала её своей подругой! — ахает Тори.

— Я, дорогая, подвергался пыткам этим её ужасным печеньем, в то время как тебе каждый раз удавалось соскочить благодаря какой-то выдуманной диете, на которой ты типа сидишь. Начни есть эту её жуткую выпечку, и, может, она начнет хранить твои секреты.

Тори упирает руки в бока, пытаясь сердито смотреть на меня, безуспешно, смею добавить, и я решаю, что она выглядела бы намного симпатичнее голой. Не обращая внимания на её притворный гнев, начинаю раздевать Тори, стаскивая с неё свитер. В тот момент, когда мне удается снять с неё лифчик, она уже больше не злится, и остальная наша одежда исчезает за считанные секунды.

Не успевает Тори забраться на кровать и лечь на спину, как я следую за ней и прижимаюсь губами к её шее. Её стон — моя погибель, и мой член болезненно прижимается к ее животу, пока я поклоняюсь ей своим языком.

— Чейз, сейчас, — умоляет Тори, извиваясь подо мной.

Ей не приходится долго ждать, и вскоре я толкаюсь в её тугое горячее тело.

— Я люблю тебя. — затаив дыхание, шепчет она.

Целую её, медленно и уверенно занимаясь с ней любовью и наслаждаясь ощущением соединения с Тори. Когда она стонет от удовольствия, я смотрю в её прекрасные голубые глаза.

— Я люблю тебя. И всегда буду любить, детка. Всю свою жизнь, черт подери.

Несчастный случай

Бен

Сердце бешено колотится в груди, когда моя теща выкрикивает имя моей жены. Но не могу сейчас на этом сосредоточится. Я должен добраться до нее... до моей малышки.

— Виктория!

Сара резко вскидывает голову, ища свою мать, и вырывается из моей хватки. Она маленькая, но шустрая малышка. Знаю, мне нужно поднять её на руки, пока она не выскочила на дорогу еще дальше.

Всё вокруг меня расплывается. Гудки машин. Визг шин. Моя кричащая жена.

Игнорирую всё это и сосредотачиваюсь на Саре-Медвежонке. Я уже близко к ней и, хватая её, поднимаю на руки, в безопасность моих объятий. Её сладкий аромат обволакивает меня, и я крепко прижимаю дочку к своей груди.

— Ты напугала папочку, — бормочу ей в волосы, направляясь прямиком к концу дороги подальше от приближающихся машин.

— Папа, — лепечет Сара и извивается у меня на руках.

Мне нужно убраться с дороги, но как только пересекаю разделительную полосу в центре шоссе, неподалеку раздается автомобильный гудок, заставляя меня вздрогнуть. Движение настолько интенсивное, что я не могу отступить, но и стоять посреди гребаной дороги тоже небезопасно.

Мне придется выбрать направление и помчаться отсюда со всех ног.

В нашу сторону направляется внедорожник, но если поспешу и проскочу через его полосу на другую, то успею. Бросившись вперед с теперь уже плачущей Сарой на руках, я охаю, когда за моей спиной раздается свист воздуха. Я едва успел проскочить перед внедорожником, который объехал нас в последний момент.

А вот водитель грузовика позади внедорожника не замечает нас, пока не становится слишком поздно.

Время останавливается, и я вижу через стекло застывшее от ужаса лицо водителя, рывок руля и слышу визг шин.

Разворачиваюсь спиной к грузовику в попытке защитить своего ребенка и целую её голову.

— Я люблю тебя, Сара-Медвежонок.

А затем — полная темнота.

Боль.

Растерянность.

Замешательство.

Но вскоре мои тревоги исчезают в ослепляющем белом свете и тепле.

Ясность.

Красота.

Звонкий смех Сары.

Перед глазами мелькают воспоминания о Виктории: наш первый поцелуй, первое занятие любовью, день нашей свадьбы, как она держит на руках нашу дочурку, её самые голубые на свете глаза.

И любовь. Так много любви.

— Однажды ты снова увидишь её, — сильный, громоподобный голос успокаивает мою душу.

И моя дочь, по-прежнему находящаяся в моих объятиях, тоже утешает меня.

— Папа.

Улыбаюсь и следую за теплом, которое зовет нас.

Здесь мы будем в безопасности, я это чувствую.

Мы будем любимы.

О нас будут заботиться и защищать.

Часть меня хочет развернуться и вернуться к Виктории. Но меня переполняет всепоглощающее чувство, что с ней всё будет в порядке и без нас.

Она снова найдет любовь.

О ней тоже будут заботиться и защищать.

И однажды мы увидимся с ней.

Любовь — вечна.

Эпилог

Тори

Десять лет — слишком долгий срок для скорби, и выбраться из этой безысходности нелегко. Научиться снова открывать себя, позволить себе мечтать, стать тем, кого, как казалось, ты потерял навсегда. И вот она я — сочетание молодой женщины, которой была, и женщины, которой стала. Та, кем хочу быть.

Со своей стороны кровати наблюдаю, как Чейз выходит из ванной, пижамные штаны низко сидят на бедрах, накаченная грудь с красивой татуировкой выставлена напоказ. На носу очки, а растрепанные волосы очаровательно падают на лоб отдельными прядями. Когда Чейз замечает мой взгляд, он улыбается мне той самой улыбкой, которая освещает всё его существо. Той, которая предназначена только для меня. От этой улыбки мое сердце всегда начинает биться быстрее, кожу покалывает, а трусики становятся очень влажными. Я никогда не смогу насытиться им.

У меня есть для него сюрприз сегодня вечером, и я полна нервной энергии. Мы женаты уже год, и мой терпеливый муж ни разу не подталкивал меня к обсуждению вопроса о детях. Я знаю, что он отчаянно хочет детей, но в ночь перед нашей свадьбой Чейз обнял меня и сказал, что хочет меня больше всего на свете, и мне решать. Если бы я не была уже полностью влюблена в него, то в тот момент я не просто влюбилась бы, а отдалась бы этому чувству без остатка.

Я никогда не переставала думать о Саре и о том, что собиралась подарить ей еще нескольких братьев и сестер. Но после того как она погибла, я больше никогда не думала об этом. Хотя, с другой стороны, я никогда больше не мечтала и о любви, и посмотрите, что упустила бы, не будь Чейз достаточно сильным, чтобы разрушить мои стены. Итак, на этот раз настала моя очередь дать ему что-то взамен, кое-то, чего я тоже хочу. Часть меня безумно напугана, и я всегда буду испытывать легкую боль за свою Сару. Но знаю, что у меня достаточно любви, чтобы преодолеть этот страх. И я готова к этому.

Чейз подмигивает мне, скользнув на кровать рядом, затем обнимает меня за талию и притягивает к себе. Он улыбается мне сверху вниз, и в его карих глазах мелькает огонек, который я так люблю.

— Ты сегодня какая-то возбужденная, Тори. У меня есть идеальное предложение, как этим воспользоваться должным образом. — Его рука скользит по тонкой бретельке моей розовой майки вниз по плечу, заменив руку своими губами.

Разворачиваюсь к Чейзу лицом и обхватываю руками его подбородок. Его глаза темнеют, а лоб морщится от беспокойства.

— Всё в порядке, детка?

Улыбаюсь и разглаживаю морщинки беспокойства большим пальцем.

— Надеюсь, ты посчитаешь, что всё прекрасно. — Нежно целую его, потому что не знаю, как начать разговор. В теории это всегда кажется проще, но если вы полагаете, что в реальности все будет так просто, то вы идиот. Дело в том, что и я полная дура. Так вот, сижу тут, не зная, что сказать. — Хм, хотела тебе сказать ... я, кажется, — замолкаю. «Ладно, хватит этой ерунды, выкладывай уже». — Я хочу забеременеть, — выпаливаю я.

Глаза Чейза расширяются, и он молча смотрит на меня. Но я не волнуюсь. Я знаю, что он хочет этого, поэтому жду, пока Чейз все обдумает. Много времени ему не требуется, следующее, что понимаю — я лежу на спине, прижатая телом моего невероятно сексуального мужа. Поскольку он целует меня так, будто завтра никогда не настанет, смею предположить, Чейз согласен с моим предложением.

Он по-прежнему ничего не говорит, возможно, потому что его голова занята тем, как побыстрее меня раздеть. Прежде чем полностью потеряюсь в том, что явно станет грандиозным трахом, я спрашиваю:

— Я так понимаю, что ты согласен с моим решением?

Чейз рычит, лаская соски, которые он обнажил, когда практически сорвал с меня майку. Выгибаюсь под ним, но стараюсь не потерять ход мыслей еще минуту.

— Чейз?

— Детка, я ужасно счастлив. Не могу найти нужных слов, позволь мне показать тебе. — Он целует меня всепоглощающим поцелуем. — К тому же... — усмехается Чейз. — Мы должны тренироваться. Много, много практики.

Наклоняю голову в сторону, давая Чейзу лучший доступ к моей шее, и стону, когда он слегка покусывает мою кожу, в то время как его твердый член скользит в мою киску.

— Любимый, — тяжело дышу, — нам не нужно тренироваться. Я перестала принимать таблетки месяц назад.

Чейз отстраняется и с нежностью смотрит на меня.

— Детка, я так сильно тебя люблю. Даже если у нас никогда не будет детей. Но это лучший подарок, который ты когда-либо мне подаришь, помимо своей любви.

Слезы застилают глаза, и я быстро моргаю, чтобы прогнать их.

— Я тоже тебя люблю.

Чейз определенно тверд в своем намерении (простите за каламбур). Мы оба оказываемся обнаженными за рекордно короткое время, наша кожа пылает при прикосновении, угрожая воспламениться. Его пальцы пробегают по моей киске, и Чейз стонет, уткнувшись носом в ложбинку между моими грудями.

— Всегда такая мокрая для меня. Я сгораю от нетерпения, детка.

Крепко хватаю Чейза за задницу, давая ему понять, что тоже хочу этого, и он толкается внутрь, резко и глубоко. Вскрикиваю и обхватываю ногами его талию. Чейз задает изматывающий темп, но это прекрасно, наши тела возносятся вместе, стремясь к совершенству, которое мы находим в объятиях друг друга. Я уже почти на краю оргазма, когда Чейз шепчет мне на ухо:

— Я люблю тебя, и буду любить до самой смерти. — И вместе мы летим к звездам.

Легкий ветерок гуляет между деревьев, покачивая ветви, и несколько разноцветных листочков опускаются на землю. Прижимаю к груди маленький сверток у меня в руках, и направляюсь к надгробиям, которые так часто посещала раньше.

Чейз берет меня за руку, и я улыбаюсь ему счастливой улыбкой. Дойдя до их могил, мы останавливаемся, и с помощью Чейза я опускаюсь на свое обычное место, а он садится рядом со мной.

— Сара, познакомься с Бенджамином, твоим младшим братиком. — Представляю себе восхищение на её лице, когда она смотрит на малыша у меня на руках. Я прямо вижу, как она была бы очарована им, любила бы его так, как это делают старшие сестры. — Младшие братья нуждаются в том, чтобы старшие сестры защищали их, пока они не смогут позаботиться о себе сами. Но даже потом ты всегда будешь нужна ему. Поэтому я хочу, чтобы ты заботилась о нем, присматривала за ним и была его ангелом-хранителем.

Чейз обнимает нас одной рукой и крепко прижимает к себе. Впервые за долгие годы, что я приходила сюда, за все разговоры, которые вела тут, за все вопросы, которые задавала, я наконец чувствую ответ. Я знаю, что Сара будет рядом с Бенджамином. Чувствую её восторг от того, что она стала старшей сестрой.

Мы сидит тут еще какое-то время, затем, пробормотав слова прощания, идем к машине. Когда наш сын усажен в детское сиденье и пристегнут, Чейз придерживает для меня дверь, а потом поспешно обходит машину спереди и забирается на водительское место. Он берет мою руку и нежно целует. После чего мы направляемся домой.

Уложив Бенджамина спать, мы с Чейзом в обнимку ложимся в кровать. Он приподнимает пальцем мой подбородок и улыбается мне.

— Спасибо тебе.

— За что? — улыбаясь в ответ, спрашиваю его.

— За всё.

Мое сердце сжимается от безграничной любви. Это такая сладкая боль.

Боль. Это всё по-настоящему.

КОНЕЦ