Подарок с Земли

Глава 2. Сыны Земли

С колокольни Кэмпбеллтауна донеслись четыре оглушительно звонких ноты. Звуковые волны, не меняя конфигурации, вылетели из города и понеслись через поля и дороги, ослабевая по мере своего продвижения. Над шахтой они пронеслись уже едва заметными. Но люди там подняли головы и опустили инструменты.

В первый раз за день Мэтт улыбнулся. Он уже чувствовал вкус холодного пива.

Дорога от шахты вела все время под гору. Мэтт подъехал на мотоцикле к заведению Циллера, когда оно только начинало наполняться. Он заказал себе кувшин, как обычно, и первый стакан опрокинул не переводя дыхания. Что-то вроде благодати снизошло на него и он осторожно, по стеночке, чтобы не было пены, налил второй стакан. Мэтт сидел, посасывая пиво, а тем временем все новые и новые рабочие после смены прибывали в пивную.

Завтра была суббота. На два дня и три ночи он может забыть ненадежных маленьких бестий, зарабатывавших ему на жизнь.

Вдруг Мэтта толкнули локтем в шею. Он не обратил внимания: привычку толкаться его предки привезли с перенаселенной Земли и бережно сохранили. Но локоть ударил его вторично, как раз, когда он подносил стакан ко рту. Чувствуя, как пиво влажно струится по его шее, Мэтт обернулся, чтобы мягко упрекнуть обидчика.

— Извиняюсь, — сказал невысокий смуглый человек с прямыми черными волосами. У него было худое, лишенное выражения лицо и облик усталого клерка. Мэтт вгляделся попристальней.

— Худ, — сказал он.

— Да, меня зовут Худ. Но я вас не узнаю, — в голосе человечка прозвучала вопросительная интонация.

Мэтт ухмыльнулся — он любил красивые жесты. Погрузив пальцы в воротник, он рывком распахнул рубаху до пояса.

Похожий на клерка тип отшатнулся, и тут ему на глаза попался крошечный шрам на груди Мэтта.

— Келлер.

— Верно, — ответил Мэтт и застегнул рубаху.

— Келлер. Будь я п-проклят, — произнес Худ. Отчего-то было ясно, что такими словами он не привык бросаться. — Не меньше семи лет прошло. Что же ты поделывал в последнее время?

— Хватай стул. — Худ углядел свой шанс и оказался на табурете рядом с Мэттом раньше, чем сидевший здесь до того успел полностью встать. — Я-то строил из себя няньку с рудокопными червями. А ты?

Улыбка Худа внезапно увяла.

— Э… ведь ты же не держишь на меня зла за этот шрам, верно?

— Нет! — с чистосердечной пылкостью отвечал Мэтт. — Во всем виноват был я. Да и вообще это было давным-давно.

Так оно и было. Мэтт учился в восьмом классе в тот злосчастный день, когда Худ пришел к нему в класс, чтобы одолжить точилку для карандашей. Тогда он увидел Худа впервые: парнишка величиной примерно с Мэтта, хотя явно на год старше; недоросток, нервический старшеклассник. К несчастью, учителя в классе не оказалось. Худ прошел до самого конца комнаты, ни на кого не глядя очинил карандаш и, повернувшись, обнаружил, что обратный путь перекрыт толпой орущих и скачущих восьмиклассников. Для Худа, новичка в этой школе, они должны были выглядеть толпой каннибалов. А впереди всех был Мэтт, орудовавший стулом как укротитель.

Худ выбежал, одичав от ужаса. Заостренный кончик карандаша он оставил в груди у Мэтта.

То был один из немногих случаев, когда Мэтт хулиганил. Шрам был для него метиной позора.

— Вот и славно, — сказал Худ с явным облегчением. — Так ты теперь шахтер?

— Верно, и жалею об этом всякий час, как не сплю. Оплакиваю тот день, когда Земля отправила нам этих змеенышей.

— Наверняка это лучше, чем копать самим.

— Ты так думаешь? Готов выслушать лекцию?

— Секунду, — Худ героическим жестом осушил стакан. — Готов.

— Рудокопный червь имеет пять дюймов в длину и четверть дюйма в диаметре, это мутировавший дождевой червяк. Перемалывающее отверстие у него усажено по кругу мелкими алмазными зубами. Он переваривает руды металлов удовольствия ради, но в качестве корма его необходимо снабжать брикетами синтетического вещества, для каждой разновидности червяка особого, а у него на каждый металл по разновидности. Это все усложняет. На нашем участке шесть разновидностей, и я должен присматривать, чтобы у каждой разновидности наготове был свой брикет.

— Звучит не так уж сложно. А они могут сами находить свою пищу?

— Теоретически могут. А на практике не всегда. Но это еще не все. Руду разлагают бактерии у червя в желудке. Потом червь выбрасывает зернышки металла вокруг брикета пищи, а мы их подбираем. Так вот, эта бактерия очень легко погибает. Если погибает бактерия, гибнет и червь, потому что металлическая руда закупоривает ему кишечник. Тогда его тело съедают другие черви, чтобы сберечь руду. Только в пяти случаях из шести руда оказывается не та.

— Черви друг друга не различают?

— Точно, черт побери, не различают. Они жрут не те металлы, они жрут не тех червей, они жрут не те пищеблоки: а когда они все делают, как надо, то все равно сдыхают через десять дней. Так уж они задуманы из-за того, что зубы у них слишком быстро изнашиваются. Предполагается, что они должны плодиться, как черти, чтобы скомпенсировать потери, но очевидная правда состоит в том, что за работой им просто не хватает на это времени. Нам приходится опять идти к команде за новыми.

— Так они держат вас за интересное место.

— Точно. Делают, что хотят.

— А не может быть так, что они кладут в брикеты не те вещества?

Мэтт пораженно поднял на него взгляд.

— Держу пари, именно это они и делают. Или недокладывают нужных веществ, это еще заодно и деньги им экономит. Уж конечно, они не хотят, чтобы мы сами выращивали своих червей. Это… — Мэтт проглотил словцо. В конце концов, он не виделся с Худом несколько лет. Команда не любит, когда ее бранят.

— Пора обедать, — сказал Худ.

Они прикончили пиво и отправились в единственный в городе ресторан. Худу хотелось узнать, что произошло с его старыми школьными друзьями или одноклассниками — Худ нелегко приобретал друзей. Мэтт, которому про многих было известно, удовлетворял его любопытство. Они обговорили дела на работе у них обоих. Худ преподавал в школе на Дельте. К удивлению Мэтта, замкнутый паренек превратился в записного рассказчика. Он все время сохранял сухой, деловитый тон, и это делало его шутки еще забавнее. Оба они неплохо преуспели по службе и сколотили достаточно денег, чтобы можно было прожить. Настоящей бедности не было нигде на Плато. Команде от колонистов нужны не их деньги, как указал Худ за мясным блюдом.

— Я знаю, где сейчас вечеринка, — сказал он за кофе.

— Мы приглашены?

— Да.

Мэтт ничего не запланировал на эту ночь, но все-таки пожелал подстраховаться.

— И незваных гостей там принимают?

— Таких, как ты — да. Такие незваные гости там просто приветствуются. Тебе понравится Гарри Кейн. Это хозяин.

— Ты меня купил.

Когда они отправлялись, солнце опускалось за край Плато Гамма. Свои мотоциклы они оставили позади дома. Когда они обогнули его и вышли к фасаду, солнце показалось вновь — сияющий красный полукруг над вечным облачным морем за обрывом в пустоту. Дом Гарри Кейна стоял всего ярдах в сорока от обрыва. Они остановились ненадолго понаблюдать, как блекнет закат, а потом обернулись к дому.

Дом был огромным, расползшимся вширь особняком, спланированным приблизительно в виде креста, с выпученными стенами явно из архитектурного коралла. Даже попытки не было сделано скрыть его происхождение. Мэтт никогда раньше не видел некрашеного дома, но ему пришлось признать, что результат восхитителен. Остатки формообразующего баллона, придающего всем домам из архитектурного коралла их предательскую выпуклость, тщательно соскоблили. Ничем не прикрытые стены отполировали до розового блеска. Даже после заката дом слабо отсвечивал.

Словно здесь гордились его исключительно колонистским происхождением.

Архитектурный коралл был еще одним подарком трамброботов. Генетические манипуляции с обыкновенным морским кораллом дали самый дешевый из всех известных строительных материалов. Хоть сколько-нибудь стоил только пластмассовый баллон, направляющий рост коралла и содержащий взвешенную в воздухе особую подкормку для коралла. Все колонисты жили в коралловых зданиях. Не многие захотели бы построить себе дома из дерева, кирпича или камня, даже будь это позволено. Но большинство старалось придать своим домам внешность, чем-либо напоминающую внешность построек на Плато Альфа. Для подражания команде привлекались краска, дерево и металл, поддельные каменные стены, мощные шлифовальные круги, с помощью которых стачивались неизбежные выпуклости.

При дневном свете или во тьме, а дом Гарри Кейна был совершенно нетипичен.

Шум обрушился на них, стоило открыть дверь. Мэтт смирно стоял, пока его уши приспосабливались к уровню звука — особенность, выработавшаяся ради выживания у его предков на Земле, когда ее население насчитывало девятнадцать миллиардов человек, хотя до Земли и было в ту ночь одиннадцать и девять десятых светового года. Последние четыре столетия человек на Земле был все равно, что глух, если он не мог вести разговор в то время, как тысяча пьянчужек орет ему в уши. Народ Мэтта тоже сохранил кое-что из этих привычек. Большая гостиная была набита битком, а на немногочисленные стулья в основном не обращали внимания.

Комната действительно была большой, а бар напротив входа был огромным. Мэтт прокричал:

— Гарри Кейну приходится много принимать.

— Уж это точно! Пошли со мной, поприветствуем его!

Пока они прокладывали себе путь через комнату, Мэтт уловил обрывки разговоров. Вечеринка продолжалась недолго, заключил он, и некоторые практически никого не знали, но выпивка была у всех. Гости были всех возрастов и профессий. Худ говорил правду. Если на этой вечеринке и не любили незваных, Мэтту об этом никогда не узнать, потому что никто в нем зайца не опознает.

Стены были, как и снаружи, из мерцающего розового коралла. Пол, от стены до стены покрытый мохнатым ковром из мутированной травы, гладким был только возле стен; несомненно, его выровняли песком после того, как дом был окончен и направляющий баллон убран. Но Мэтт знал, что под ковром не кафель и не деревянные половицы, а все тот же розовый коралл.

Они добрались до бара, помятые не больше, чем следовало. Худ перегнулся через стойку так далеко, как мог, то есть, по причине своего роста — не слишком далеко, и окликнул:

— Гарри! Две водки с содовой и я рад тебе представить… Черт подери, Келлер, как тебя звать?

— Мэтт.

— Мэтта Келлера. Мы знакомы со школы.

— Очень приятно, Мэтт, — сказал Гарри Кейн, протягивая руку для пожатия. — Рад тебя видеть здесь, Джей. — Гарри был ростом почти с Мэтта и значительно шире, а на его широком лице господствовали еще более широкая улыбка и бесформенный нос. Он выглядел в точности как бармен. Гарри налил две порции водки в стаканы с заранее охлажденной водой. Передал их через стойку. — Развлекайте себя сами, — добавил он и направился вдоль стойки обслужить двух новоприбывших.

Худ сказал:

— Гарри считает, что самый лучший способ принимать всех сразу — это изображать первые пару часов бармена. Потом он передает это дело добровольцу.

— Неплохо придумано, — заметил Мэтт. — Твое имя Джей?

— Сокращенно от Джейхок. Джейхок Худ. Один из моих предков был канзасец. Джейхок, ястреб-соечник — птица-символ Канзаса.

— Дико, верно, что нам потребовалось восемь лет, чтобы узнать друг друга по имени?

В это время часть толпы заметила Худа и направилась к ним. Худ едва успел ухмыльнуться в ответ, прежде чем они оказались посреди суматохи знакомств. Мэтт почувствовал облегчение. Он был уверен, что видел, как Гарри Кейн передал что-то Джею Худу вместе с его выпивкой. Приличия заставили его воздержаться от вопросов, но это подействовало на его любопытство и ему хотелось об этом забыть.

Среди новых знакомых было четверо мужчин и одна женщина. Как личность Мэтт запомнил только женщину.

Ее звали Лэни Мэттсон. Ей было двадцать шесть лет, то есть на пять лет больше, чем Мэтту. Без обуви он был бы выше нее едва на полдюйма. Но она носила двойные каблуки-шпильки, а высоко уложенные темно-рыжие волосы делали ее еще выше. Она была не только высокой, но и вообще большой, с широкими, резко очерченными бедрами и просторной грудью. Она кажется симпатичнее, чем на самом деле, решил Мэтт, так как хорошо пользуется косметикой. В каждом ее поступке чувствовалось щедрое изобилие, удовольствие, такое же большое, как и она сама.

Мужчины были ее возраста и старше, на исходе третьего десятка. Любой из четверки, танцуя с Лэни, выглядел бы вполне естественно. Они были огромными. У Мэтта от них осталось только обобщенное впечатление гулкого голоса, необъятного рукопожатия и славного лица, улыбающегося ему с розового потолка. Впрочем, все они ему понравились. Просто он не мог их различить.

Худ его опять удивил. Говоря прежним сухим голосом, только повышенным до внятной громкости, не утруждая шеи, чтобы смотреть кому-то в лицо, Худ каким-то образом сохранял контроль над разговором. Он направил беседу на школьные дни. Один из верзил был подвигнут на рассказ о простеньком трюке, с помощью которого он перестроил свой школьный телевизор так, что однажды они с одноклассниками смотрели свои уроки одновременно вверх ногами и шиворот-навыворот. Мэтт обнаружил, что рассказывает о бутылочке для анализов, в которую был налит яблочный сок, пронесенной им на проверочный медпункт на Гамме и что он с ней сделал. Кто-то, вежливо слушавший с периферии кружка, упомянул, что он как-то украл машину у семейства членов команды, выехавших на Плато Бета на пикник. Он установил автопилот так, чтобы автомобиль описывал круги на расстоянии тысячи футов от обрыва в пустоту. Автомобиль летал пять дней, прежде чем свалиться в туман, меж тем, как множество полицейских Исполнения наблюдало за этим.

Мэтт смотрел на Джея Худа и Лэни, пока те говорили. Лэни приобняла своей длинной рукой Худа за плечи и его макушка доставала ей точно до подбородка. Они говорили одновременно, подхватывая друг у друга обрывки фраз, беспорядочно перебирая воспоминания, анекдоты и шутки, имевшиеся у них в запасе, охотно делясь ими с группой, но говоря все же друг для друга.

Это не любовь, решил Мэтт, хотя и напоминает любовь. Просто Лэни и Худ чувствовали огромное удовлетворение оттого, что знали друг друга. Удовлетворение и гордость. Мэтт от этого чувствовал себя одиноким.

Постепенно до Мэтта стало доходить, что Лэни носит слуховой аппарат. Он был такой маленький и так хитро раскрашен, что почти не был заметен в ухе. Говоря по правде, Мэтт даже не мог бы присягнуть, что он там.

Если Лэни нуждается в слуховом аппарате, то плохо, что она не могла спрятать его получше. Столетиями наиболее цивилизованные народы носили кусочки слоистого пластика, утопленные в кожу над височной костью. На Горе Посмотрика таких вещей не существовало. Члены команды попросту заменили бы себе уши из банка органов…

Стаканы опустели и один из огромных сопровождающих Лэни обернулся за второй порцией. Маленькая компания росла, уменьшалась и делилась на новые компании с извечным непостоянством таких пирушек. На миг Мэтт и Джей Худ оказались в одиночестве среди леса спин и локтей. Худ сказал:

— Хочешь познакомиться с прекрасной девушкой?

— Всегда.

Худ, повернувшись, повел его, и Мэтт мельком увидал в его ухе такое же цветное пятнышко, что и у Лэни. С каких это пор Худ стал туг на ухо? Возможно, это всего лишь воображение, разыгравшееся от водки. В первую очередь — эти приборчики казались слишком глубоко вставлены, чтобы их можно было вынуть.

Но как раз предмет такого размера и мог бы передать Джею Худу Гарри Кейн вместе с выпивкой.

— Это самый легкий способ устроить налет, сэр, — Иисус Пьетро сидел, почтительно подавшись вперед в кресле, сложив руки на письменном столе — настоящий образец интеллигентнейшего человека, посвятившего себя исключительно своей работе. — Мы знаем, что участники покидают дом Гарри Кейна по двое и по четыре. Мы будем брать их вне дома. Если они перестанут выходить, нам будет ясно, что они поняли. Тогда мы ворвемся в дом.

За маской почтительности Иисуса Пьетро крылось раздражение. В первый раз за четыре года он планировал большой налет на Сынов Земли и Миллард Парлетт выбрал именно эту ночь для посещения Госпиталя. Почему именно эту? Хвала Пыльным Демонам, он приходил всего раз в два месяца. Визит члена команды всегда выбивал людей Иисуса Пьетро из колеи.

По крайней мере, Парлетт сам к нему пришел. Однажды Парлетт вызвал его к себе домой, и это было плохо. Здесь Иисус Пьетро был в своей стихии. Его кабинет был практически продолжением его личности. Письменный стол в форме бумеранга охватывал Иисуса Пьетро тупым углом, предоставляя максимум рабочего пространства. Здесь было три кресла для посетителей, разной степени удобства — для членов команды, персонала Госпиталя и колонистов. Кабинет был большой и квадратный, но задняя стена слегка изгибалась. Тогда как другие стены были окрашены в приятный для глаза кремовый цвет, задняя стена блестела полированным металлом.

Она была частью внешнего корпуса «Планка». Кабинет Иисуса Пьетро находился непосредственно рядом с источником половины духовных сил Горы Посмотрика, а также и половины ее электроэнергии — корабля, принесшего людей в этот мир.

Сидя за письменным столом, Иисус Пьетро спиной чувствовал исходящую от него энергию.

— Наша единственная проблема, — плавно продолжал он, — состоит в том, что не все гости Гарри Кейна вовлечены в заговор. По крайней мере половина наберется приглашенных для маскировки. Их выделение потребует времени.

— Это я понимаю, — сказал старик. Голос его скрипел. Миллард Парлетт был высок и худ с виду, словно Дон Кихот, но в глазах его не светилось безумия. В течение почти двухсот лет Госпиталь поддерживал его тело, ум и мозг в действии. Вероятно, даже он сам не знал, какая часть его тела позаимствована у колонистов, осужденных за тяжкие преступления. — Почему именно сегодня? — спросил он.

— А почему бы и нет, сэр? — Иисус Пьетро понял, к чему тот клонит, и мысли его забегали. Миллард Парлетт был отнюдь не дурак. Старикашка относился к тем немногим членам команды, которые соглашались принять на себя какую-либо ответственность. Большая часть из тридцати тысяч членов команды на Горе Посмотрика предпочитали изобретать все более сложные виды игр: спорт, стили одежды, меняющиеся согласно полудюжине сложных правил, нелепые и окостеневшие социальные установки. Парлетт предпочитал работать — иногда. Он выбрал управление Госпиталем. Он был достаточно компетентен и скор на соображение; появляясь редко, он всегда, казалось, знал, что происходит, и ему было трудно лгать. Сейчас он сказал:

— Вчера — капсула трамбробота. Прошлой ночью ваши люди обшарили территорию в поисках шпионов. Сегодня вы в первый раз за четыре года планируете большой налет. Вы думаете, что кто-то проскользнул у вас между пальцев?

— Нет, сэр! — но Парлетт этим не удовлетворится. — Но в данном случае я могу позволить себе перестраховаться, даже когда сомнений не возникает. Если какой-нибудь колонист получил сведения о грузе трамбробота, он будет сегодня вечером у Кейна, хоть черти встань на его пути.

— Я не одобряю азартных игр, — сказал Парлетт. Иисус Пьетро беспокойно перебрал мысли, ища подходящий ответ. — И вы предпочли не ставить на случай. Очень хорошо, Кастро. Теперь. Что было сделано с капсулой трамбробота?

— Я думаю, работники банка органов ее распаковали, сэр. И… содержимое ее передано на хранение. Вы хотели бы посмотреть?

— Да.

Иисус Пьетро Кастро, Глава Исполнения, единственный представитель власти на всей планете, который носил оружие, поспешно поднялся на ноги, чтобы исполнить обязанности провожатого. Если они поспешат, он может успеть вовремя, чтобы присмотреть за налетом. Но не было ни одного вежливого способа заставить члена команды спешить.

Худ говорил правду. Полли Торнквист была прекрасна. Еще она была миниатюрной, смуглой и тихой, и Мэтту определенно захотелось познакомиться с ней поближе. У Полли были длинные, мягкие волосы цвета беззвездной ночи, прямые карие глаза и улыбка, пробивавшаяся даже когда она хотела выглядеть серьезной. Она выглядит так, словно у нее есть тайна, подумал Мэтт. Она не говорила, она слушала.

— Парапсихологические способности — это не миф, — настаивал Худ. — Когда «Планк» покидал Землю, там существовали всякие псионные приспособления, чтобы их усиливать. Телепатия становилась почти достоверной. Те…

— Что значит «почти достоверной»?

— Достаточно достоверной, чтобы были специально обученные люди, читавшие мысли дельфинов. Достаточно, чтобы телепатов приглашали свидетельствовать в качестве экспертов на делах об убийстве. Достаточно…

— Ладно, ладно, — согласился Мэтт. В первый раз за сегодняшний вечер он увидел Худа разгорячившимся. По реакции соседей, Мэтт заключил, что у Худа эта тема — конек. Он спросил:

— Где же они теперь, эти твои ведьмаки?

— Они не ведьмаки! Слушай-ка, Келл… слушай, Мэтт. Любая пси-способность немножко связана с телепатией. Это доказано. Так вот, ты знаешь, как испытывали наших предков, прежде чем отправить их в тридцатилетнее путешествие в одну сторону?

Кто-то состроил из себя простачка:

— Они должны были немного пожить на орбите вокруг Земли.

— Да. По четыре кандидата на паром и месяц на орбите. Ни один телепат этого не вынес бы.

Полли Торнквист следила за спором, как будто за игрой в теннис, поворачиваясь к тому, кто говорил. Улыбка ее стала шире, волосы мягко, гипнотически пересыпались из стороны в сторону; на нее просто удовольствие было смотреть. Она знала, что Мэтт на нее смотрит. Изредка она постреливала в него глазками, как бы приглашая поучаствовать в шутке.

— Отчего же не вынесет, раз у него есть компания?

— Компания, да не та. На Земле в любом месте скрытого телепата окружают десятки тысяч сознаний. В космосе у него всего три. И от каждого из них он не в силах отвлечься ни на один час — в течение месяца.

— Откуда ты все это знаешь, Джей? Из книг? Уж конечно, ты черта с два мог поставить эксперимент.

Глаза Полли, следившей за спором, искрились. У Худа покраснели мочки ушей. Волосы Полли, как вороново крыло, широко взметнулись и когда правое ухо ее таким образом на мгновение обнажилось, то почти наверняка можно было заметить крошечный, почти невидимый слуховой аппарат.

Так у нее и в самом деле есть тайна. И Мэтт наконец решил, что знает, что это за тайна.

Триста лет назад «Планк» приблизился к Горе Посмотрика, неся шестерых членов команды, охранявших пятьдесят пассажиров, находящихся в состоянии прерванной жизни. Во всех лентах по истории рассказывалось о том, как круглое летающее крыло нырнуло в атмосферу и несколько часов летело над непроницаемой дымкой, по показаниям приборов — ядовитой и смертоносно жаркой. А потом из-за горизонта вынырнула огромная туша отвесной горы с плоской вершиной, сорока миль высотой и ста миль в длину. Словно новооткрытый континент воздвигся над непроницаемо-белым морем. Команда онемела, пораскрывав рты, пока капитан Парлетт наконец не сказал:

— Посмотри-ка!

История высадки нигде не была записана, но все ее хорошо знали. Пассажиры просыпались по одному, чтобы обнаружить себя живущими при диктатуре. Те, кто пытался сопротивляться, а таких было немного, умерли. Когда сорок лет спустя приземлился «Артур Кларк», все повторилось в том же порядке. За последние триста лет, если не считать прироста в населении, ситуация не изменилась.

С самого начала появилась группировка революционеров. Название ее несколько раз менялось и Мэтт понятия не имел, каково оно теперь. Он никогда не был знаком ни с одним революционером. И сам не имел желания им стать. Они ничего не достигали, разве что пополняли банки органов в Госпитале. Да и как могли они чего-то достичь, если команда контролировала все оружие и каждый ватт энергии на Горе Посмотрика?

Если это гнездо повстанцев, то они сработали хорошее прикрытие. У многих из веселящихся не было слуховых аппаратов и, казалось, они-то здесь никого не знали. Как и сам Мэтт. Среди достаточно неподдельного, открытого веселья некоторые слышат голоса, слышные только им.

У Мэтта разыгралось воображение. У них где-то здесь есть потайной люк для бегства — только для посвященных — и если нагрянет полиция, они им воспользуются посреди самой неподдельной паники. Мэтт и ему подобные из непосвященных будут списаны на потери.

— Но почему все эти оккультные способности должны быть связаны с мыслечтением? По-твоему это разумно, Джей?

— Конечно. Разве ты не понимаешь, что телепатия — признак, способствующий выживанию? Когда у людей появились пси-способности, прежде всего они должны были развить телепатию. Все остальное приходит позже, так как меньше вероятности, что оно выручит тебя в плохой ситуации…

Мэтт отбросил мысль об уходе. Безопаснее? Конечно. Но зато здесь он на какое-то время избавлен от своих привередливых рудокопных червей их злокозненных поставщиков из команды, а также и от множества других проблем, делающих его жизнь тем, что она есть. И у него безумно чесалась шишка любопытства. Ему хотелось знать, что они думают, как работают, как защищаются, что у них на уме. Он хотел знать…

Он хотел бы узнать поближе Полли Торнквист. Теперь — более, чем когда-либо. Она была маленькой и приятной, и с изящной внешностью, и каждому, кто на нее посмотрит, должно было захотеться защитить ее. Что заставляет такую девушку швырять свою жизнь на ветер? А на самом деле именно это она и делала. Рано или поздно в банках органов откроется недостача здоровых печеней, или живой кожи, или отрезков толстой кишки как раз тогда, когда выпадет нехватка преступлений на Плато. Тогда Исполнение устроит налет и Полли разберут на составляющие.

Мэтт вдруг почувствовал стремление уговорить ее бросить это дело, уйти с ним отсюда и переехать в другую часть Плато. Могут ли они спрятаться на такой ограниченной площади?

Вероятно, нет, но…

Но она даже не знает, что он догадался. Если она обнаружит это, он может умереть за свое знание. Ему надо наложить на рот печать молчания.

Это все портит. Если бы Мэтт мог играть в наблюдателя, в человека, который все видит и помалкивает… Но он не был наблюдателем. Теперь он был участником. Он знал и любил Джея, ему понравились Лэни Мэттсон и Гарри Кейн, он мог бы полюбить Полли Торнквист. Жизнь всех этих людей под угрозой. И его жизнь тоже! И он ничего не может с этим поделать.

Человек средних лет со щеткой коротко стриженных волос все гнул свое:

— Джей, — говорил он с наигранным терпением, — ты нам пытаешься доказать, что на Земле псиспособности недурно контролировались, когда наши отцы-основатели ее покинули. Ну, так что же они сделали с тех пор? Там продвинулись во всех отраслях биологической инженерии. Их корабли постоянно улучшаются. Теперь трамб-роботы сами возвращаются домой. Но чего они достигли с пси-способностями? Совершенно ничего. А почему?

— Потому что…

— Потому что все это предрассудок. Ведовство. Мифы.

«Ох, заткнись», — подумал Мэтт. Все это служило прикрытием для происходящего на самом деле и он в этом не участвовал. Он отступил из круга, надеясь, что никто его не заметит — кроме Полли. Никто и не заметил. Мэтт пробрался к бару за новой порцией.

Гарри Кейн ушел и его заменял парнишка немного моложе Мэтта, которому не продержаться было и полчаса, если он и дальше будет пробовать свои смеси. Когда Мэтт отведал свою выпивку, это оказалась почти чистая водка. А когда он повернулся, то увидел Полли, смеющуюся над его сморщенной физиономией.

С полдюжины подозреваемых крепко спали вдоль одной из стен патрульного фургона. Врач Исполнения в белом облачении поднял взгляд, когда вошел Иисус Пьетро.

— Ах, это вы, сэр. Я думаю, вот эти трое должны быть подставными. У остальных — устройства в ушах.

Ночь снаружи была так же черна, как и все ночи на безлунной Горе Посмотрика. Иисус Пьетро покинул Милларда Парлетта стоящим перед стеклянной стеной банка органов и размышляющим… о чем бы он там ни размышлял. О вечной жизни? Едва ли. Даже Миллард Парлетт, ста девяноста лет от роду, умрет, когда износится его центральная нервная система. Невозможно пересадить мозг, не пересадив воспоминаний. О чем же думает Парлетт? Выражение у него было очень странное.

Иисус Пьетро взял в ладони голову подозреваемого и повернул ее, осматривая уши. Тело поворачивалось следом — вялое, бесстрастное.

— Я ничего не вижу.

— Когда мы попытались извлечь механизм, он испарился. Так же и у старухи. У девушки еще на месте.

— Хорошо. — Он нагнулся, чтобы посмотреть. Далеко в глубине левого уха, слишком глубоко, чтобы извлечь пальцами, находилось нечто совершенно черное, с телесно-розовым ободком. Иисус Пьетро сказал:

— Принесите микрофон.

Врач вызвал людей. Иисус Пьетро нетерпеливо ждал, пока принесут микрофон; наконец, кто-то его принес. Иисус Пьетро приложил микрофон к голове девушки и прибавил громкость. Среди усилившегося потрескивания донеслись шелестящие шумы.

— Пристегнуть, — приказал Иисус Пьетро. Врач уложил девушку на бок и укрепил микрофон с помощью ленты у нее на голове. Громкий шорох прекратился и фургон наполнил глубокий ритмичный звук биения крови в артериях.

— Как давно кто-либо уходил со встречи?

— Вот эти двое, сэр. Минут двадцать назад.

Задняя дверь отворилась, чтобы пропустить двух мужчин и двух женщин — без сознания, на носилках. У одного из мужчин был слуховой аппарат.

— Очевидно, у них нет сигнала, чтобы оповестить, что они ушли чисто, — заметил Иисус Пьетро. — Глупо. — Вот если бы он руководил организацией Сынов Земли…

Если о том подумать, он мог бы высылать для начала приманку — намеренно приносимых в жертву членов организации. Если первые несколько не вернулись бы, он высылал бы других, через случайные промежутки времени, а вожаки бы между тем бежали.

Бежали — куда? Его люди не обнаружили путей для бегства; ультразвуковые радары доложили, что подземных тоннелей тоже нет.

Прошла секунда, прежде чем Иисус Пьетро заметил, что микрофон говорит, настолько тихим был звук. Он быстро приложил ухо к динамику.

— Оставайтесь, пока не почувствуете, что вам захотелось уйти; тогда уходите. Помните — это обычная вечеринка в стиле открытых дверей. Однако те из вас, кто не должен сказать ничего важного, пусть уйдут до полуночи. Те, кто хочет поговорить со мной, должны воспользоваться обычными каналами. Помните — не пытайтесь убрать ушные устройства; они самоуничтожатся к шести часам. А теперь — веселитесь!

— Что он сказал? — спросил врач.

— Ничего важного. Хотел бы я быть уверенным, что это Кейн. — Иисус Пьетро коротко кивнул врачу и двум полицейским. — Продолжайте, — сказал он и вышел в ночь.

— Почему ты уходишь? Только стало становиться интересно.

— Нет, не стало; и стакан у меня пустой, и вообще, я надеялся, что ты пойдешь со мной.

Полли засмеялась.

— Ты, наверное, веришь в чудеса.

— Верно. А почему ты уходишь?

Погруженные в толпу, целиком заполнявшую комнату; захлестнутые водопадом человеческих голосов, Полли и Мэтт тем не менее, находились в известном смысле наедине. Вежливость и отсутствие интереса не позволяли никому понастоящему к ним прислушиваться. Следовательно, никто их и не слышал, ибо как можно сосредоточиться на двух разговорах сразу? Они были в этой комнате все равно, что сами по себе, — в комнате с податливыми стенами и неподатливыми локтями, в комнате маленькой и уединенной, как телефонная будка.

— По-моему, Джей свихнулся на пси-способностях, — сказала Полли. Она не ответила на вопрос Мэтта, что того вполне устроило. Он ожидал, что сможет удрать от спора с Худом незамеченным. В этом ему повезло. Но Полли, явившаяся присоединиться к нему, была новой и не такой, как прежде, и он наслаждался, воображая себе ее мотивы.

— Он всегда так говорит?

— Да. Он думает, что если бы мы только могли… — она остановилась. Девушка с тайной. — Забудем про Джея. Расскажи мне о себе.

И он заговорил о рудокопных червях, и о домашней жизни, и о школе в секторе девять Плато Гамма, и помянул дядю Мэтта, который умер, как бунтовщик, но она оставила без внимания эту наживку. А Полли говорила про то, что выросла в сотне миль отсюда, поблизости от Колонийского Университета, и описала свою работу на Передающей Силовой Станции Дельта, но не упомянула о слуховом аппарате.

— Ты выглядишь, как девушка с тайной, — сказал Мэтт. — Я думаю, дело в улыбке.

Она придвинулась поближе к нему, то есть очень близко, и понизила голос.

— Ты умеешь хранить тайну?

Мэтт улыбнулся уголками губ, давая понять, что знает, что сейчас произойдет. Она все равно это скажет.

— Могу.

И так оно и было. Но она не отодвигалась. Они улыбались друг другу с расстояния пары дюймов, нос к носу, удовлетворенные на миг тишиной, человеку прошлого показавшейся бы разгаром бомбежки. Она была приятной, Полли. Лицо ее было соблазнительным и опасным, фигурка под свободным зеленым джемпером — маленькой, гибкой и женственной, перетекающей с грацией танцовщицы. Мгновение Мэтт молча заглядывал ей в глаза и чувствовал себя очень хорошо. Мгновение прошло и они заговорили о пустяках.

Движение толпы перенесло их через полкомнаты. Один раз они протолкались к бару за новой порцией, потом снова позволили толпе себя подхватить. В непрерывном гаме было что-то гипнотическое, что-то объясняющее, почему коллективным выпивкам уже больше полутысячи лет — ибо монотонный шумовой фон давно использовали в гипнозе. Время перестало существовать. Но настал момент, когда Мэтт понял, что попросит Полли пойти с ним домой, и что она согласится.

Такой возможности ему не представилось.

Что-то переменилось в лице Полли. Она словно прислушивалась к чему-то, что могла слышать только она. Слуховой аппарат? Мэтт был готов притвориться, что ничего не заметил, но и такой возможности тоже не получил. Ибо Полли внезапно исчезла, растворилась в толпе; не так, будто она спешила, но словно вспомнила о каком-то деле, о какой-то пустячной мелочи, о которой могла позаботиться и теперь. Мэтт попытался последовать за Полли, но человеческое море сомкнулось за ней.

«Слуховой аппарат, — сказал он себе. — Он ее вызвал». Но Мэтт остался у бара, борясь с напором, уносившим его прочь. он уже был очень пьян и рад этому. Он не верил, что дело в слуховом аппарате. Все было слишком знакомо. Слишком много девушек уже теряли к нему интерес так же внезапно, как Полли. Он был не просто разочарован. Ему было больно. А водка помогала убить боль.

Примерно в десять тридцать он перебрался на другую сторону бара. Парнишка, изображавший бармена, находился в счастливом опьянении и рад был уступить свое место. Мэтт и сам был мертвецки пьян. Он с серьезным видом раздавал выпивку, держась вежливо, но не подобострастно. Толпа уже редела. Наступило время сна для большей части Горы Посмотрика. Тротуары в большинстве городов уже свернули и оставили до зари. Эти революционеры, должно быть, поздно встают. Мэтт автоматически подавал стаканы, но уже не был больше самим собой.

Водка стала кончаться. А кроме водки ничего не было — водки, выработанной из воздуха, сахара и воды умными земными бактериями. «Ну и пусть кончается», — злобно подумал Мэтт. Можно будет поглядеть на свару.

Он подал кому-то затребованную водку с грейпфрутом. Но рука с рюмкой не убралась, уступая место кому-то другому. Мэтт постепенно понял, что рука принадлежит Лэни Мэттсон.

— Привет, — сказал он.

— Привет. Хочешь подмениться?

— Да пожалуй.

Кто-то поменялся с ним местами — один из высоких сопровождающих Лэни — и Лэни провела его сквозь редеющие ряды к чудесным образом незанятому дивану. Мэтт глубоко провалился в диван. Если он закрывал глаза, комната начинала вращаться.

— Ты всегда такой в воду опущенный?

— Нет. Меня кое-что грызет.

— Скажешь мне?

Мэтт повернулся поглядеть на нее. Отчего-то его затуманенное водкой зрение проникло за косметику Лэни и он увидел, что рот у нее слишком широкий, а глаза непонятно велики. Но она улыбалась с сочувственным любопытством.

— Видела когда-нибудь девственного мужика в двадцать один год? — Он прищурился, пытаясь определить ее реакцию.

Уголки рта Лэни странно изогнулись.

— Нет.

Она пытается не засмеяться, понял Мэтт. И отвернулся.

— Интереса не хватает?

— Нет! Черт возьми, нет.

— Что же тогда?

— Они меня забывают. — Мэтт почувствовал, что трезвеет со временем и от усилий, затраченных на ответ. — Просто девушка, за которой я ухаживаю, вдруг берет и, — он неуклюже махнул рукой, — забывает, что я рядом. Не знаю, почему.

— Вставай.

— Хмпф?

Мэтт почувствовал, что его тянут за руку. Встал. Комната завертелась и он понял, что не протрезвел, просто почувствовал себя уверенней, пока сидел. Мэтт последовал за тянущей его рукой Лэни, чувствуя облегчение оттого, что не упал. Следующее, что он понял — это что вокруг черно, как в яме.

— Где мы?

Ответа не последовало. Он почувствовал, как чьи-то руки расстегивают ему рубаху, руки с маленькими острыми ногтями, путавшимися в волосах на его груди. Потом с него упали штаны.

— Вот оно что, — произнес он с непомерным удивлением в голосе. Это прозвучало так глупо, что ему захотелось съежиться от страха.

— Не паникуй, — сказала Лэни. — Пыльные Демоны, да ты нервный! Иди сюда. Не наткнись на что-нибудь.

Мэтт ухитрился не упасть, вылезая из штанов. Колени его во что-то уткнулись. «Падай лицом вниз», — велела Лэни, и он так и сделал. Лицо его уткнулось в пеновоздушный матрас, напряженный до жесткости. Руки, оказавшиеся сильней, чем бы им следовало, погрузились в мышцы его шеи и плеч и принялись месить их, как тесто. Он лежал, вытянув руки, словно ныряльщик, совершенно расслабленный, между тем, как костяшки пальцев пробегали вдоль его позвоночника и нежные руки вылепливали заново каждое сухожилие.

Когда он почувствовал себя хорошо и в полной готовности, Мэтт перевернулся и потянулся к ней.

Слева от Иисуса Пьетро находилась стопка фотографий в фут высотой. Перед ним — три фотографии, явно сделанных скрытой камерой. Иисус Пьетро разложил их и проглядел. Под одной он написал имя. Остальные ничего ему не сказали, так что он собрал их и сунул в большую стопку. Потом встал и потянулся.

— Сравните это с подозреваемыми, которых мы уже собрали, — сказал он помощнику. Тот отсалютовал, собрал фотографии и покинул передвижной кабинет, направившись к патрульным фургонам. Иисус Пьетро вышел следом.

Уже почти половина гостей Гарри Кейна находилась в патрульных фургонах. Фотографии были сделаны, когда они входили в парадную дверь в начале вечера. Иисус Пьетро с его феноменальной памятью идентифицировал немалое число из них.

Ночь была темная и холодная. Крепкий ветер дул по Плато, принося запах дождя.

Дождь.

Иисус Пьетро посмотрел вверх и увидел, что половина неба покрыта рваными пятнами. Он представил себе попытку устроить налет посреди проливной грозы. Эта мысль ему не понравилась.

Вернувшись в кабинет, он включил интерком на передачу по всем каналам.

— Теперь слушайте, — сказал он в разговорной манере. — Начинаем вторую стадию. Немедленно.

— Все так переживают?

Лэни тихонько захихикала. Теперь она могла смеяться над всем, чем хотела — если захочет.

— Не так, но переживают. Я думаю, в первый раз каждый должен немножко бояться.

— А ты?

— Конечно. Но Бен хорошо справился. Хороший человек — Бен.

— А где он теперь? — Мэтт ощутил тихую благодарность к Бену.

— Он… его нет. — В ее голосе послышалось: перестань. Мэтт догадался, что его поймали со слуховым аппаратом или на чем-нибудь еще.

— Не возражаешь, если я включу свет?

— Если сможешь найти выключатель, — ответила Лэни, — то включай.

Она не ожидала, что Мэтт найдет выключатель в угольной черноте чужой комнаты, но он нашел. Он чувствовал себя необычайно робким и необычайно умиротворенным. Он провел взглядом по Лэни, лежащей возле него, увидел спутанные остатки ее фигурной прически, вспомнил прикосновение гладкой теплой кожи, зная, что снова может коснуться ее, когда захочет. То была сила, которой он никогда не чувствовал прежде. Он сказал:

— Очень славно.

— Разоренная прическа над незапоминающимся лицом.

— Незабываемым лицом. — Теперь это было правдой. — И никакой прически над незабываемым телом. — Тело с бесконечной способностью любить, тело, которое он считал почти чересчур большим, чтобы быть сексуально привлекательным.

— Мне бы носить маску вместо одежды.

— Тогда бы ты привлекала больше внимания, чем хотела бы.

Лэни громко засмеялась, и Мэтт опустился ухом на ее пупок, чтобы насладиться похожей на землетрясение дрожью брюшных мускулов.

Внезапно полил дождь, барабаня по толстым коралловым стенам. Они перестали говорить и прислушались. Вдруг Лэни вцепилась пальцами в его руку и прошептала:

— Налет.

«Она хочет сказать» льет «», — подумал Мэтт, поворачиваясь, чтобы посмотреть на нее. Лэни была в ужасе, глаза и рот широко раскрыты, ноздри раздувались. Она имела в виду — налет!

— У тебя ведь есть выход, верно?

Лэни покачала головой. Она прислушивалась к неслышимым голосам через слуховой аппарат.

— Но у тебя должен быть способ уйти. Не беспокойся, я не хочу знать об этом. Я вне опасности. — Лэни выглядела пораженной и он добавил: — Конечно, я заметил слуховые аппараты. Но это не мое дело.

— Да, Мэтт. Тебя сюда пригласили, чтобы мы могли на тебя посмотреть. Мы все изредка приводим посторонних. Некоторых приглашаем присоединиться.

— О.

— Я говорю правду. Пути наружу нет. У Исполнителей есть способ отыскивать тоннели. Но есть укрытие.

— Хорошо.

— Нам до него не добраться. Исполнители уже в доме. Они наполняют его снотворным газом. Вот-вот он должен просочиться под дверь.

— Окна?

— Нас будут там поджидать.

— Мы можем попытаться.

— Ладно. — Она вскочила и натянула платье. Больше ничего. Мэтт не потратил и того времени. Он швырнул в окно большую мраморную пепельницу и последовал за ней сам, благодаря Пыльных Демонов, что на Горе Посмотрика не производят небьющегося стекла.

Две пары рук сомкнулись на его запястьях еще прежде, чем ноги покинули окно. Мэтт пнул наудачу и услышал, как кто-то сказал «Уффф!». Уголком глаза он видел, что Лэни выбралась из окна и бежит. Отлично, он отвлечет от нее внимание. Он забился в схвативших его руках. Мясистая лапища влепила полноценный удар ему в челюсть. Колени Мэтта подогнулись. В глазах слабо полыхнуло и он откачнулся назад.

Вспышка померкла. Мэтт сделал последнее отчаянное усилие освободиться и почувствовал, что одну руку отпустили. Он взмахнул ею вокруг себя. Локоть крепко врезался в податливую плоть-и-кость: безошибочно узнаваемое, незабывающееся впечатление. Он оказался свободен и побежал.

Только раз в жизни он так ударил человека. Судя по ощущению, нос державшего должен быть размазан по всему лицу. Если уж теперь Исполнители его схватят!..

Мокрая, скользкая, предательская трава под ногами. Один раз он наступил на гладкий мокрый камень и проехался по траве плечом и щекой. Дважды его ловил свет фонаря, и оба раза Мэтт падал в траву, лежал неподвижно и смотрел назад, чтобы видеть, откуда идет свет. Стоило ему отодвинуться в сторону, Мэтт бежал снова. Дождь, наверное, мешал свету и зрению — дождь и удача Мэтта Келлера. Вокруг сверкали молнии, но помогают они или вредят, Мэтт не мог сказать.

Даже когда он уже был уверен, что освободился, он продолжал бежать.