Подлое сердце родины

Сектант и педрила

Пробуждение было муторным.

Игорь зашел в его комнату без стука и приглашения.

— Как отвратительно в России по утрам, — сказал он вместо приветствия.

— Да, — кивнул Гера. — Жизнь скучна и омерзительна.

— Не все потеряно, брат, не все потеряно… Помни: за нами стоит Москва, а значит, нам есть куда отступать. Сейчас мы выпьем, и я спрошу тебя о главном.

— Спрашивай сразу.

— Хорошо. Ответь мне: мы соратники или попутчики?

— Мы соратники, — сонным голосом сказал Гера.

— Я знал, что ты не откажешь. Наливай, лейтенант.

— Кто? — удивился Гера. — И зачем это наливать?

— Если мы вернемся живыми, тебе дадут звание лейтенанта, — сказал Игорь. — Это не так легко, но я проведу через отдел кадров. А налить надо по двум причинам. Во-первых, традиция: перед атакой русские надевали белую рубаху и ничего не ели, но опрокидывали чарку за царя и отечество. В смертельный бой, лейтенант, просто так не ходят. На этот счет есть личный приказ Суворова. Во-вторых, приказы старших по званию не обсуждаются.

— Перед смертельным боем?

— Пустяки, — сказал Игорь. — Я дам тебе пистолет, и мы нейтрализуем двух уродов по форме цэ-эф один.

— Это сложно?

— Да нет. Это простая форма: физическое устранение любыми средствами, невзирая на давность вины и проблемы для исполнителя. Традиционная форма для многих служб. Например, для «Моссада».

— Мы будем убивать кого-то живого?

— Разумеется, лейтенант, — улыбнулся Игорь. — Убить мертвого не может даже лучший из мастеров.

— Мы убьем двух местных крестьян?

— Не совсем, лейтенант. Мы убьем одного пейзанина и одну воинственную свинью, сидящую на наркотиках. Видишь ли, пока ты упоенно блевал в углу, я развел старуху на показания.

Из кармана пиджака Игорь вынул маленький диктофон. Вдавил кнопку, и японская штучка заговорила человеческим голосом: «Пиндар, едрить его. Он у нас заезжих не любит. Как увидит — цап за ляжку, и давай дальше. Хоть свинья, да все-таки патриот. А назюкал его Евсей».

— В суде это не улика, — сказал Игорь, — но мы должны исполнить долг до конца. Нельзя краснеть перед Вашингтоном.

С этими словами начальник протянул ему пистолет.

— Вот это предохранитель, — показал он. — Вот этим движением ты снимаешь с предохранителя. Перезарядить сможешь? Смотри, — Игорь вынул-вставил обойму. — Заурядная вещь, пистолет Макарова.

Евсея нашли в бане. Волосатый мужик лежал на полке и сладко жмурился. Игорь попросил Евсея открыть глаза.

Тот с отвращением оглядел вошедших. Вошедшие улыбались: майор — ласково, лейтенант — смущенно. Указательным пальцем Евсей постучался в герину грудь.

— Ты Николай, что ли? — презрительно сказал он. — Так я тебе покрышку не дам.

— Как не дашь? — удивился Гера. — Все знают, что ты мне должен покрышку. Вот он знает, — Гера показал на Игоря. — Правда, Аркадий? Так почему не дашь?

— Потому что ты, Николай, сектант и педрила, — внятно сказал Евсей. — И чего ты его Аркадием обозвал? Он же не Аркадий.

— А кто же? — обидчиво спросил Гера.

Евсей на пару секунд задумался.

— Такой же, как и ты, сектант и педрила. А Аркадий — он не такой. Разве же это Аркадий? Мы Аркадия пятого числа хоронили. Стал бы я хоронить какого-то там педрилу…

— Майор Бондарев, КэЧээН России, — не теряя улыбки, представился майор Бондарев.

— Ого, — сказал Евсей. — У нас педрилы уже в майорах служат? Все, считай, пропала страна…

— А почему это я сектант? — обиделся майор Бондарев.

— Так ты же в секте состоишь. Или ты от сектантов отколупнулся?

— Какой секты?

— Да не помню я, хрен, названия. Знаю только, что перегной воруете. У вас так заведено: кто, значит, честно живет, у того надо перегной украсть. А еще у вас с девками не по-нашему. Тоже, значит, такой обычай.

Гости между тем потели и уже начали задыхаться…

— Давай, что ли? — грустно сказал майор.

— Ну давай.

— А, вспомнил! — радостно закричал Евсей. — Вы же сатанисты.

— Да, — сказал Игорь. — Ты раскусил: мы самые главные сатанисты.

Они чинно поклонились Евсею.

— А давай, — сказал Евсей, — вместе перегной воровать? Мне до зарезу перегной нужен, я без него жить не могу. Я ведь мужчина все-таки. А? Я такие места знаю, где этого перегноя — хоть ложкой жри.

— Дело хорошее, — сказал Игорь, — но чтобы с нами перегной воровать, надо пройти кровавое испытание.

— Это ерунда, — сплюнул Евсей. — Сто раз его проходил. Я ведь мужчина все-таки.

— Ну что, — подмигнул Игорь, — возьмем его в сатанисты?

— Дело нужное, — сказал Гера, — но есть нюанс. У нас на перегной ходят педрилы со стажем. Признавайся, Евсей, откуда ты стаж возьмешь?

— А что, — обиделся Евсей, — я не похож на педрилу со стажем?

Пот катился градом и водопадом…

— Давай попробуем еще раз, — сказал Игорь.

— Ну давай.

— А, вспомнил! — закричал Евсей, снова стучась пальцем в герину грудь. — Ты же вовсе не Николай.

— Почему?

— Ты же мой двоюродный, — расхохотался Евсей. — А двоюродного совсем по-другому кличут. Ты у нас… а как же тебя зовут? Нет, правда, а как? Помню только, что зовут тебя непонятно.

— Искандер я, — подсказал Гера.

— О, точно, — обрадовался Евсей. — Я ведь помню, главное, что ты у нас почти итальянец. А ты, оказывается, Искандер. Помнишь, Искандер, как мы на Черный камень ходили?

— А то!

— А как Маришке под юбку лазили?

— Да-да, — задумчиво кивал Гера, — я помню чудное мгновенье… А помнишь, как мы по Елисейским полям гуляли?

— Такое, брат, хрен забудешь. Вот поля — так поля. Особенно помню, как дедов мотобот в тех полях утоп.

— А речку-то не забыл?

— Как же нашу речку забудешь? Особенно помню, как тебя Маркиз за задницу покусал, а Варька-то испугалась… Помнишь Варьку-то, невесту свою? Ты ее потом на антенну выменял.

— Так отдашь покрышку-то? — спросил Гера.

— Я же тебе ее вчера отдавал. Или это не ты был? Не-а, не ты.

— Не отдашь, хуже будет.

— Покрышку-то? Ее же Николай, сектант, до осени спер. Или я у него. Точно, я. Вместе с тестем твоим. Забыл, что ли? Ты, Искандер, когда Николая встретишь, морду ему набей, а то мне перед ним стыдно.

— Хорошо, набью обязательно, — сказал Гера.

— Сил нет, — прохрипел Игорь, — так давай или не давай?

— Вот теперь давай, — сказал Гера. — Дармовая покрышка нам, как я понял, уже не светит.

Односекундно выхватили оружие: ПМ — лейтенант, маленький револьвер — майор. И огрызнулись огнем — тоже односекундно. Потом еще раз. Евсей рухнул на мокрый пол.

Из четырех дырок, пробуравленных в его теле шустрыми пулями, текла кровь.

— Мертв, — сказал Игорь, — мертвее не бывает. Ты куда стрелял?

— В сердце.

— А я в голову. Славно поработали. Наливай! Что-то я сегодня алкогольно зависимый…

— Да ты с ума сошел, — сказал Гера.

— Но-но, лейтенант, — сказал Игорь, расстегивая свою дорожную сумку и доставая видеокамеру. — Ты мне это самое не устраивай.

Он внимательно отснял весь пейзаж: лавки, березовые веники, струйки крови. Обошел вокруг поверженного Евсея. Снимал, снимал, снимал, сохраняя живописный труп для будущих поколений.

— А на хрена? — спросил Гера.

— Отчетность у нас такая.

— Тогда ладно.

Дверь распахнулась и в баню влетела баба, некрасивая и смешно раздетая: в рыжей куртке, но без белья.

— Суки, — только и сказала она. — Евсеюшку моего…

— Да мы случайно, — сказал Гера. — Нас Николай за покрышкой сюда послал. А так мы ничего, у нас справки есть. Показать?

— Су-ука ваш Николай!

— Это верно, — согласился Гера. — Сука он порядочная. Мало того, что сектант, так еще перегной у людей ворует. Что с него взять: педрила…

— Да вы… да вы… — задыхалась женщина.

— Это правильно, — сказал Игорь, закончив съемку. — Мы вроде масонов, только похуже. Скажи лучше, кто такая?

— Жена, — женщина ткнула пальцем в евсеевом направлении, — того самого…

— Сколько тебе дать, чтоб не возникала? — деловито спросил майор. — Видишь ли, благоверный твой враг народа. Знаешь, как раньше? Враг народа — и все, десять лет без права опохмелки. А на самом деле расстрел. Вот и у нас. Жалко, разумеется, аж мочи нет. Да что поделаешь: служба — она не дружба. У тебя выбор: мы тебе денег, и ты молчишь, или ты молчишь, но уже без денег.

— А почему это мне молчать? — подбоченясь, спросила баба. — Я кричать буду!

Игорь подошел к ней и зашептал в самое ухо. До Геры донеслись обрывки его речей: «блядство тырить»… «комбат на танке»… «дочку надо»… «за грехи, стало быть»…

— Тогда молчу, — сникла баба. — Только денег не предлагайте. С деньгами-то не по-людски.

— Я пошел, — сказал Игорь, пряча камеру в сумку. — Учись, лейтенант. Называется когнитивная психология.

— Я знаю, — признался Гера. — Только так не умею.

Огородами они дошли до Крапивной, небольшой косорылой улочке. Об улицах так не говорят, но другого слова нет. Крапивная была косорылой…

Полдень висел в разгаре, и солнце нежно лучилось над головами. Они свернули, чтобы выйти к реке и брести дальше, до главной улицы.

— Ты плачешь? — с удивлением спросил Игорь.

— Я плачу, — сказал Гера.

— Но почему? Все было так здорово.

— Я, — сказал Гера, — убил человека. Понимаешь? Ты ведь знаешь, я раньше не убивал.

— Да, — сказал Игорь, — сегодня ты убил человека. И это значимое событие в твоей жизни. Мы обязательно его обсудим и обязательно его отметим. Все будет как надо. А пока мы заняты делом.

— Но я ведь теперь убийца, — напомнил Гера.

— Гордись! Ты убил его как настоящий философ.

— Как?

— Я хочу сказать, ты убил его по-нашему: весело и цинично, с улыбкой и без обиды. Ты убил его, усмехаясь, а на такое способен далеко не любой… Ты талантлив, и скоро превзойдешь меня. Убивая, ты любил это мироздание, и мироздание счастливо смеялось, когда ты выбивал жалкий дух из слабого тела… Тьфу, черт, опять говорю красивости. Но все равно — молодец.

— Но он все-таки человек.

— Он козел, — отмахнулся Игорь, — и от него нулевая польза. Вот сейчас польза будет — он сгниет и послужит дивным удобрением для местных земель.

— Но он был жив, — твердил Гера, — а значит, мог измениться. Мог стать великим писателем, художником, музыкантом…

— Великой кучей говна! — рявкнул Игорь. — Прямо не знаю, что с тобой делать. А так здорово начинал…

— Это самое страшное.

— Мудак, — ласково сказал Игорь. — Ты, видать, начитался: Толстого там, Достоевского… Или Соловьева с Бердяевым? Ты, лейтенант, этих не читай. Они ведь, так сказать, сочинители. Сидели в девятнадцатом веке и сочиняли: кто шустрее, кто отвязнее. Соревновались, поди.

— А кого почитать?

— Эх, — ответил Игорь. — Но это потом. Сейчас, как ты понимаешь, надо размяться.

— Я не стану убивать, — сказал Гера.

— Даже свинью-наркомана?

— У тебя нет людей: сплошные козлы и свиньи!

— Если ты хочешь, я буду называть Пиндара соловьем, — сказал Игорь. — Но решать эту проблему надо. И решать по форме цэ-эф один.