Подлунное Княжество

Ратибор перевёл дух. Сбежать что ли. Не готов он к драке с чародеем. Не готов и всё тут. Как просто всё казалось в мечтах. Теперь же… Душа в пятки уходит. Вроде, как и дерзишь, а самого так и подмывает в ноги броситься. Запричитать:

— Прости, дедушка! Не губи дурня! Отпусти с миром! Не буду я больше!

— Теперь доволен? — низкий голос с хрипотцой прогудел над макушкой, пошевелив волосы. — Я вроде как твой ровесник.

Всадник глянул в сторону гула и обомлел. В шаге от него, головы на три возвышался воин-варвар. Малиновые толстые губы изогнулись в нечто, что можно было назвать улыбкой, если бы не крепостная стена крепких, не боящихся никаких кариесов зубов. Всклоченные волосы торчали в разные стороны, словно колючки заморского зверя дикобраза. Если бы двое Ратиборов захотели, взявшись за руки достать от одного плеча до другого, то им пришлось бы изрядно потянуться. Невыделанная шкура саблезуба выглядела как жалкий лоскуток на широкой спине, а могучие ляжки при малейшем движении грозили разорвать кожаные штаны, пошитые из трёх слоёв воловьей кожи.

— Ты даже и помоложе будешь, — Ратибор судорожно сглотнул. — У нас в школе всадников юнцы мускулами бахвалиться любили. Только с возрастом понимали — не в мышцах сила.

— Ну, ты и привереда, — сломанный в двух местах нос скривился. Всадник не сразу понял, что грянувший гром всего лишь обычное чихание простуженного человека.

— Прямо не воин, а портняжка, или стилист, как некоторые говорят, — варвар растёр склизкую зеленоватую влагу, извергнувшуюся из заросших ноздрей по чёрной проволоке щетины. — Надо было сразу говорить, кем оборотиться.

— Всё нормально, — Ратибор упёрся взглядом в густые завитки тёмной шерсти, щедро уродившейся на пластинах грудных мышц. Задирать вверх голову, отыскивая глаза собеседника — гиблое дело в подобной ситуации…

— Поговорим? — предложил Мериддин.

— Поговорить-то можно, — согласился Ратибор. — Только снова неравенство…

— Что опять? — разозлился преображённый чародей. — Уж девкой я оборотиться не смогу, у тебя, видать только с ними язык как нужно работает.

Из груди бочки раздался гул, который Ратибор определили как смех. Усилием воли сдержал себя.

— Не в языке дело, колдун, — злые нотки всё же прорвались наружу и укололи чародея даже сквозь нынешнюю толстую шкуру.

— А в чём?

— Ты хоть и отроком заделался, что до чёрных мух в глазах мешки с песком поднимает, чтобы, значит, мышцы росли на радость содомитам, — всадник умел возвращать шпильки. — Но не в том дело… Поспорим мы с тобой, как водится в добром разговоре. Я тебе кулаком в зубы. Теперь не постесняюсь, даже за честь сочту… А ты меня в таракана… Несправедливо… Слушай, неужто и вправду девкой не можешь? Ради интереса просто… Всевед, наверное…

— Ни слова о лживом святоше! — взревел варвар. — Мне под силу такое…

— А девкой не можешь…

— Честь не позволяет!

— Честь в добром споре не аргумент. Вон, сотник Карабин поспорил с посадским Добраном — у кого струя после бочки пива дальше ударит. Так оба почтенных человека не постыдились перед половиной города, что в свидетели навязались, порты расстегнуть и достоинство явить. А ты говоришь…

— Ты редкий хитрец, смертный!

— Разве? А, по-моему, это ты не лыком шит. Оборотился громилой, да ещё у коего в запасе сила магическая… Хотя… Сомневаюсь я в той силе. Что Сиггурд говорил? Воину бабой стать дело нехитрое. А ты вот не умеешь.

— Умею!

— Честь не позволяет?

Мериддин долго молчал. Ратибор попрощался со Светой, с Беовульфом, с Кувшинкой и со всеми кого встречал в скитаниях по Мирам. Взъярится сейчас варвар, маханёт кулаком-пивной бочкой, и покойся с миром, всадник.

— Добро, — выдохнул чародей. — Ты из тех, у кого от слова «халва» во рту сладко не становится. Не могу я сейчас девкой обернуться, магии не хватит. Только и остался запас — защиту против твоих револьверов держать.

— Значит человек ты сейчас?! — обрадовался Ратибор. Не сдержался, ущипнул громилу за бицепс. — Больно?!

— А вот это видал? — перед носом всадника качнулось нечто большее, чем его голова, раза в два. Ратибор догадался, что это кулак.

«Здоровее видали», — подумал он. Вслух же произнёс:

— Теперь можно и поговорить.

— Ты капризен и не доверчив, юноша, — Ратибор сдержал усмешку — чья бы корова мычала. — Тщеславен и самоуверен, — было удивительно слышать мудрёные слова, срывающиеся с готовых припасть к кровоточащей ране толстых губ варвара. — Ты даже сейчас прячешь взгляд!

— У меня шея не деревянная, — признался всадник. — Ты, видать, в детстве не одну грядку моркови проглотил… Надо же так вымахать!

— Извини, — Мериддин опустился на землю. Это совершенное тело — идеальная машина убийства, старающаяся проявлять учтивость, выглядела нелепо и… зловеще. — Так лучше?

Ратибор присел на камень. Его лицо оказалось на одном уровне с грубой физиономией варвара. Всадник взглянул в тёмные провалы глаз. В карих глубинах сверкало нечто, похожее на отблеск алмаза, покоящегося на чёрной безмятежности бархата. Именно то, что заставляет сходить с ума напыщенных жеманниц, а их кавалеров продавать душу дьяволу лишь за одно мгновение, позволяющее увидеть отблеск вечного камня в глубине зрачка возлюбленной. Ратибору стало страшно. Мериддин безумен! Но мозг чародея поразил именно тот вид недуга, что подчиняет себе окружающих и заставляет следовать за безумцем.

— Что ты на меня так уставился? — чародей моргнул, ещё раз, не выдержал — опустил глаза.

— Чудно мне, — выдохнул Ратибор, — отчего вы, колдуны-маги, в личины старческие рядитесь? Ведь любое обличие принять можете…

— Можем, — согласился Мериддин. — Только суетность всё это, — пятипалая лопата хлопнула по бицепсу — спящему удаву, — мишура. Старец неприметнее… На вид безобиднее… Прислушиваются к нему охотнее…

Противники замолчали, погруженные в свои мысли.

— Твоя взяла! — заявил вдруг чародей. — В открытую играем!

— Не понял, — игры меньше всего интересовали всадника в данную минуту. Две мысли не давали ему покоя — не грозит ли опасность Свете, и каким образом одолеть помолодевшего Мериддина? С такими кулаками шутки не шутят.

— Не лукавь, юноша! Где ты такие заслоны ставить научился?

— Умеем кое-что, — всадник понятия не имел, о чём толкует Мериддин.

— Кое-что? — толстые губы сложились в ухмылку. — Как ловко себя защитить смог! Уж на что я дока в чужих мозгах копаться, но ты… Мастер! Вроде и сопротивления никакого нет, а ничего кроме мусора не выдал!

— Не лаптем щи хлебаем, — неожиданное преимущество, в коем не было и капли заслуги или усилий, вдохновило Ратибора. — Я к подобному с малолетства способен был.

— А чужие мысли читать умеешь? — в голосе Мериддина мелькнула тревога.

— Серединка на половинку… Ты, вот, вроде как в ученики меня заполучить желаешь… Если не ошибаюсь, конечно…

— Чудеса! — как и большинство самовлюблённых индивидуумов, Мериддин страдал патологической забывчивостью, считая ниже своего достоинства держать в памяти нечто, оброненное в разговоре. — Как тебе это удалось?!

— Говорю же, врождённое… , — Ратибор с трудом удерживал смех. Так и подмывало напомнить колдуну про недавние слова о первом уроке. — Ещё, к примеру… , — всадник задрал голову к потолку.

— Хватит! — запротестовал чародей. — Я убираюсь из твоей головы, ты из моей.

— Идёт.

— Ты восхищаешь меня, юноша! Каждый твой шаг, любое действие — это шедевр! Я — мастер разрушения и интриг, плакал от восторга, следя за тобой.

— Мог бы и лучше, — пробормотал Ратибор, прикидывая, чего он такого особого совершил. — Времени маловато было.

— И не только времени, всадник, — варвар наставительно поднял узловатый палец. — Знаний и правильного направления.

— Уж как умеем…

— Этому можно обучиться, юноша… Сперва, я смотрел на тебя, как на орудие. Держал на коротком поводке, не давая потухнуть охватившему тебя пламени. Ненависть — чувство, которое сильно недооценивают. Я воспользовался им, ожидая момента, когда наилучшим образом смогу использовать твои таланты — выживать и убивать. Я считал тебя собственностью и от души смеялся над Всеведом. Лживый святоша собирался обратить тебя в подобного себе созерцателя.

Взгляд Ратибора скользил по могучей фигуре противника, выискивая слабые места. Колдун-то прав: магия ему особо и не понадобиться — одним ударом прихлопнет.

— И тут твои поступки, — варвар зажал ноздрю и высморкался на песок. — Проклятие! Рушить Миры и страдать от дурацкой простуды. Обязательно сделаю себе защиту… Ты меня поразил, — вернулся он к разговору.

— Ничего особенного, — вздохнул всадник, надежда пробить ударом кулака двигающиеся туда-сюда валики на животе чародея улетучилась при одном взгляде на них.

— Не скромничай, юноша! Ты не в обществе долгобородого аскета. Мериддин ценит самоуверенных ребят…

— Нет, я и правда так думаю — не особо я…

— Не особо?! — возмутился чародей. — У тебя была возможность пристукнуть большеголового выродка и забрать все книги. Он, кстати, показал тебе лишь малую часть. С таким состоянием ты бы основал новое княжество… Империю! Однако ты ушёл с миром. Я ломал голову — почему? И понял! Болтун пишет летопись. Зачем нужна империя, когда есть возможность попасть в историю. Дальновидный и изощрённый поступок! Потом трактирщик. Его предложение польстило бы любому воину, оставшемуся без хозяина. Ты отказываешься! Я в смятении! И только позже я всё осознаю. Ты испугал его! Он не взял и монеты из кошеля, проведя с ним рядом всю ночь. Чудо! Дьявольский ход, клянусь Хаосом! Ступи ты на землю Степи, и перед тобой не должность цепного пса, а весь капитал дрожащего от страха торговца. Межмирье! Ты отказываешься от дружбы будущего Дона, отвергаешь морлоков, но ходишь в обнимку с буяном Беовульфом… Зачем?! Теперь вижу — прекраснодушный глупец, доживший до седин, но рвущийся воевать со злом, на каждом углу Межмирья болтает о своём благородном и отважном приятеле. Настоящем герое и рыцаре. Окажись ты там, и вся орава жаждущих подвигов друзей нашего беспутного знакомца окажется в твоих руках. Дурость — страшная сила! Доны будут дрожать от одного упоминания твоего имени, чернь захочет носить тебя на руках. Девчонка? Я подбросил тебе её, чтобы остановить… О, здесь ты утёр нос всему Синклиту и мне в придачу! Когда я увидел, как ты возишься с этим сосудом плотских радостей, то сначала обвинил тебя в глупости и немного успокоился… Ты мудр не по летам, всадник! Терпеть капризы смазливой куклы, чтобы добраться до Яги и выведать тайны, кои мечтает познать Синклит. Ты побывал в Святилище и узнал дорогу к Крепости Миров. Не возражай! Я слышал разговор Яги и девчонки…

Ратибор и не думал возражать, поражённый собственной изворотливостью и мудрыми шагами. Он-то всегда считал, что поступает, как левая нога захочет, а тут… Надо же, какие планы изощрённые! И сам не догадывался!

— Оцени, юноша, — продолжал Мериддин, переведя дух, — я не прошу рассказать о выведанном тобой. Пусть это останется козырем в твоих руках. До определённого времени…

— Если я такой умный да искусный, — чародей хотел игры — Ратибор на ходу изучал её правила, — зачем ты мне нужен? Учёного учить — только портить… Уж, наверное, и без тебя обойдусь… С моими-то умениями.

— Отлично сказано! — одобрил Мериддин. — Одна малость — на глупость ты свой талант тратишь… Цель тебе нужна, сынок. Великая, нет — вселенская цель. А к ней-то я тебе тропку могу открыть. Сам посуди. Искусен ты… В тайну великую посвящён. Только часики-то тикают твои! Тик-так, тик-так. Морщинка, болячка. Бессонница, немочь. А там и смертушка рядом! А при новом рождении — гол как сокол!

— Меня Всевед в ученики звал, — напомнил всадник.

— Оно тебе нужно?! — из груди варвара громыхнули раскаты смеха. — Век над толстой книгой слепнуть, чтобы мелкую формулу отыскать. И долголетие не гарантировано… Как Синклит захочет. По-другому будет, когда со мной пойдёшь. Формулы-то все здесь, — ноготь схожий с копытом небольшой лошади постучал по нависшему лбу. — Твои будут. И долголетие тебе предоставлю… Секрет не открою… У меня свои козыри быть должны. Но век твой продлю. Даже присутствием своим докучать не стану. Предавайся плотским утехам, пока не надоест. Изредка лишь появлюсь, да попрошу о содействии. Сперва доверять друг другу не будем — так всегда бывает. Подвоха будем ждать. Потом обвыкнемся. Возненавидим один другого… Тоже закон. А уж после — единым целым станем. Ты — часть меня, я — часть тебя. Вот тогда-то и обменяемся козырями. Ох, и дела начнутся, всадник! Ты себе представить не можешь! Миры! Лоскутное одеяло, скреплённое гнилыми нитками. Чёрт возьми! Ты шёл по Мирам, юноша! Разве не достойны они сгореть, утонуть, сгинуть?! Достойны! Я всегда утверждал это. Мне вырывали печень, выпускали кишки и ими же привязывали к алтарю, поднося к лицу гадину, истекающую ядом, меня на тысячу лет заключали в земле… Но я повторю ещё раз — Миры нужно чистить! Всё, всё под корень! Разрушение — основа творения! Хаос — прародитель порядка! Наблюдать и корректировать созданное Творцом — занятие достойное трусов! Хаос — главная ипостась Творца! Он создал Миры и отдал их нам. Как поступает садовник с не родящим деревом? Под корень! Его место займёт новый саженец! Если снова что-то не так? Что же — топор всегда под рукой! Зачем исправлять пошедшее вкривь, когда есть возможность начать заново! Как все страшились Рагнарёка! И что же? Гибель Богов положила начало новому Миру! Рагнарёк должен случаться каждый день! Миры — шахматная доска, на коей мы с тобой, всадник, станем изощряться в мастерстве. Всевед же и банда прекраснодушных созерцателей поропщут в кулак, а потом, беспомощные в собственной трусости, сочтут за благо наблюдать за плодами нашего искусства, завидуя нам в тайне и хая всё вслух.

Ратибору хотелось заткнуть уши. Слова чародея проникали в кровь, доставая до сердца и воспламеняя душу. Чёрт возьми! Разве не прав старый колдун?! Разве он, младший командир всадников, не мечтал очистить Миры от зла и скверны? Разве не поднимал он оружие для того, чтобы уничтожить какое-нибудь человекоподобное создание, отравляющее жизнь другим. Проклятие! Его враг казался правым!

— Твои поступки мелочны, — Мериддин не замечал вокруг себя ничего, — но как они меняют Мир! Ты перестрелял шайку выродков — и перепуганный торговец отдаёт кошель серебра девчонке которая раньше выпрашивала у него лишнюю корку хлеба. Ты прикончил самодовольного, разжиревшего охранника — и молодой, жадный до власти Дон занял место старого, а охочие до ремесла морлоки вырвались из-под земли и построили мастерские, довольствуясь всего лишь десятком младенцев на всю общину. Человеческое мясо товар дешёвый — десятком детёнышей больше, десятком меньше… Ерунда! Ты покалечил двух недорослей — и теперь великовозрастные оболтусы того Мира собираются в кампании не меньше сотни, подначивают себя бахвальством и хмельным пойлом, дрожат при виде незнакомца… Но это всё мелочи, юноша! Представь, что мы могли бы сотворить со Вселенной?!

Ратибор был охвачен пламенем. Самым страшным и самым неугасимым… Имя ему — противоречие! Языки сего беспощадного огня уже лизали казавшиеся незыблемыми столпы уверенности и рушили крепость собственной правоты. Чародей задумал великое дело. Помочь… Не корысти ради… И вдруг… Всадник увидел стену с резными башнями. Красоград! Лицо светловолосого прихрамывающего старика. Сиггурд! Зеленоглазая смеющаяся девушка. Злата! Двое парней падающие под натиском волкодолаков. Крон! Малх! Череда дорогих его сердцу мертвецов, ожив, проходила перед глазами Ратибора. И… Света! Беовульф! Данка! Геродот! Они, ещё живые, стали похожи на умерших. И все шептали одно и тоже. Повелитель Миров! Забудь о нас! Что наша жизнь?! Что данное тобой слово, по сравнению с великой миссией упавшей на чашу весов судьбы твоей?! «Нет! — взорвался мозг Ратибора. — Что мне эти проклятые Миры, коли я отважусь причинить вред вам — верящим в меня, любящим меня».

— Ты стрелял вхолостую, колдун, — произнёс он горящими и высохшими губами. — Плевать я хотел на всё это.

— Что? — Мериддин словно получил хороший удар в солнечное сплетение. — Ты… Почему?!

— Из-за тебя погибли Сиггурд и Злата! — процедил всадник. — Ты назвал Свету безмозглой девчонкой! Ты обозвал Беовульфа глупцом! — последние слова Ратибор произнёс уже в воздухе.

— Какая глу… , — челюсти варвара лязгнули, а тело содрогнулось под напором ударившего в могучую грудь урагана ярости.

Мериддин мог без труда стать победителем в этой схватке. На его стороне выступило всё — сила, опыт, остатки магической силы. Но в таких боях сие не главное. Почему нахохлившийся и умирающий от попавшего в кровь яда воробей отгоняет гадюку от собственного гнезда? Отчего стая тщательно подобранных, откормленных гончих поджимает хвост перед обнажившим клыки в последнем оскале волком? Что заставляет охотника опустить ружьё, когда верещащий от ужаса загнанный в угол заяц, зажмурив раскосые глаза, кидается на двуногого палача? Те, кто почти победил, могут позволить себе подумать и об отступлении. Они — хозяева положения — не захотят пожертвовать великим, ради малого. Им позволительно благо (благо ли?) быть осмотрительно-милосердными.

Ратибор сражался безобразно. Сиггурд рвал бы на голове волосы и клял бы последними словами своего ученика, доведись ему взглянуть на сие безобразие. Всадник уподобился той самой рыси, сражённой им в далёком заснеженном лесу. Он рычал, визжал и плакал, терзая почти каменную плоть воина-варвара. Мериддин стал похож на медведя, тщетно пытающегося скинуть с себя обезумевшую лайку. Ярость закипала в душе чародея. Но её тушил страх. Страх перед простым смертным, коего он не смог ни понять, ни соблазнить.

Ратибор метался по скалоподобному телу, словно белка по стволу векового дуба. Его удары, щипки и укусы почти не наносили вреда, но он не собирался отступать, пока в его теле теплилась хоть искра жизни, пока в душе оставалась хоть капля веры в себя…

— Поговорим, всадник, — пропыхтел Мериддин.

— Хватит! — зарычал Ратибор.

Каким-то чудом, цепляясь за чёрную шерсть и упираясь в мышцы клинообразной спины, он оказался на шее варвара. Мериддину нужно было только шевельнуть плечами, чтобы скинуть назойливого человечка. Ратибор это понимал. Ощущая печёнкой каждое уходящее мгновение, он упёрся левой рукой в мощный затылок, а правой, срывая кожу о жёсткую щетину, ухватил подбородок варвара. В рывок всадник вложил все силы. Сперва, он почувствовал, как рука вылетает из сустава, преодолевая сопротивление стальных мышц. Потом… Потом раздался хруст. Мускулы чародея стали ватными, он рухнул на песок.

Земля ударила по подошвам, отозвавшись болью в коленях. Онемевшая рука повисла плетью. Ратибор глянул на мёртвого чародея и рухнул рядом.

Всадник открыл глаза. В голове стучало, словно мозг, желая пробить череп, пытался вырваться наружу. Правая рука распухла. Ратибор шевельнул пальцами. Скривился от боли. Однако, не перелом, заживёт. Взгляд упёрся в оскаленный череп. Удерживая стон, всадник попытался откатиться в сторону. Чёрт возьми! Неужто так и лежал здесь? В обнимку со скелетом, шея которого вывернута, а белоснежные позвонки расколоты бездонно-узкой трещиной?

Из чёрной глазницы вынырнула треугольная головка аспида. Подразнилась раздвоенным языком. Ратибор протянул руку. Змея исчезла в глубине того, что хранит проклятие и гордость рода человеческого.

Постанывая и упираясь о каменную стену, Ратибор поднялся на ноги. Покачиваясь, добрёл до камня. Сел. Проклятие! Голова гудит, словно два бочонка ядрёной браги в себя влил… Неужели эти кости — Мериддин?!

— Отличная работа, сынок, — вместо чётких граней реального мира глаза Ратибора могли определять лишь расплывчатые пятна. Эта белая клякса наверняка являлась Всеведом.

— Победа? — прохрипел всадник.

— Ты одолел, сынок. Чернокнижник из кожи лез! Отлично! Теперь у нас есть время.

— У вас… , — поправил Ратибор. — Я возвращаюсь…

— Куда, сынок? — белое пятно оказалось совсем рядом, в розовом пятне с пятью отростками всадник узнал руку чародея, зависшую над его собственной макушкой. В голове что-то щёлкнуло. Тело стало лёгким и не подвластным боли.

— Меня ждут! — Ратибор вскочил на ноги. — Спасибо, учитель! — он миновал чародея. — Извини, мне пора!

— Уж, не к черноволосой ли красотке ты навострился?! — голос Всеведа лязгнул подобно хорошо откованным доспехам. — Не торопись, всадник. Тебя не ждут.

— Что?!

— Ты в Безвременье, безумец! В Мирах минули секунды, дни, века. Тебя никто не ждёт.

— Проверим!

— Остановись, ещё раз говорю! Никто тебя не ждёт. Таков был уговор…

— Я не заключал никаких уговоров!

— Я, я, я… Яд — пущенный Мериддином засел глубоко. Договор заключили Яга и Синклит. Ты уничтожаешь Мериддина в её владениях. Она покровительствует девчонке и приплоду.

— Что?!

— Ты совершил глупость! Девчонка понесла и скоро разрешится пищащим помётом.

— Не смей говорить так о моих детях, мерзкий старикашка!

— Ого! — белоснежные кустистые брови поползли вверх. — Даже предкам нашим не должно было исторгать подобные слова по отношению к старшим.

— Пошёл ты со своими предками, святоша!

— Слова достойные Мериддина. Яд…

— Колдун в тысячу раз честнее тебя! Ты думаешь, я остановлюсь?

— Ты не найдёшь её, Ратибор! — васильковые глаза наполнились тоской. — Только через Крепость Миров…

— Не знаю я, где ваша Крепость! — взвыл всадник. — И в Святилище я не был! Не найду? Вот вам! — ребром левой ладони он рубанул по согнутому правому предплечью и побежал к тоннелю.

— Не знаешь? — повторил Всевед. — Странно… Яга говорила… Остановись несчастный, из Безвременья нельзя выйти просто так, — закричал он в спину Ратибору. — Безумец, — прошептал чародей, увидев отмашку юноши. Он посмотрел на кости, промеж которых чёрной лентой мелькнул аспид.

— Обжёгся, чернокнижник? — торжествующая улыбка спряталась в белой бороде. — Попробуй выбраться… Я же последую за глупым юношей, какое обличие бы он не принял, и рано или поздно узнаю тропу к Крепости Миров, тогда уж посмотрим…

Ратибор выбежал из тоннеля. Проклятые колдуны! Проклятая крепость! Он найдёт её, если это нужно для того, чтобы быть рядом со Светой. С детьми. Почему она молчала? Он возьмёт эту чёртову крепость в одиночку. Камня на камне не оставит, если она станет сопротивляться… Он врезался в послеполуденное маковое поле. Шёл вперёд, безжалостно давя сочные стебли, сшибая алые лепестки и растаптывая тени. Тени, которые становились всё длиннее, которые были у всего. У всего, кроме самого всадника…

С другой стороны скалы, на опушке леса явился молодой человек. Кем он был? Длинные тёмно-русые волосы рассыпались по плечам, серые глаза искрились восторгом и любовью ко всему, жилет обнимал покрытое кровоподтёками тело. Он глянул на заляпанные грязью кожаные штаны, плюнул на ладонь, и попытался уничтожить следы собственной неаккуратности. Потом взгляд Ратибора (или его двойника) упал на спящую, укрывшуюся плащом девушку. Улыбка тронула его губы. Он подошёл ближе и провёл рукой по тёмной волне волос.

— Ты?! — выдохнула девушка, не открывая глаз, и через мгновение снова погрузилась в сон.

— Я. Спи, — ответил он, и в то же мгновение ощутил себя идущим по далёкому маковому полю в поисках чего-то неведомого. Острой болью отзывалась в нём ненависть, переполнявшая сердце неизвестного. Каждый растоптанный росток, каждый упавший на землю лепесток вызывал притсуп жалости. Ему хотелось остановиться. Поймать лицом свежий ветер, вдохнуть пьянящий аромат, раствориться в каждой переливающейся радугой капле росы. Слова сами собой начали складываться в рифмы: