Подмена для ректора

Глава 1

– Экзамен на столе, марэсса Калахан. А не у вас между ног.

Я дернула подбородком, заливаясь краской, и с ненавистью уставилась в холодные, голубые глаза.

Господин ректор сидел прямо передо мной – точнее, я перед ним. Он ведь специально приказал мне занять именно эту парту – в двух шагах от его учительского стола. Будто чувствовал – даже нет, знал! – что мои коленки будут сплошь обклеены шпаргалками – разумеется, невидимыми для постороннего взгляда и неопределимыми наощупь.

Заклятье «Шпора» – искусное изобретение кого-то из наших гениальных предшественников – спасло уже не одно поколение студентов Рутгердской Академии. Но сегодня, я чувствую, оно мне не поможет.

Тридцать пять человек в классе и как минимум пятнадцать из них списывают! Отсюда вижу, как Марлена ди Барес откинулась на спинку стула, чтобы удобно было, задрала юбку чуть ли не до трусов и скатывает целыми полотенцами.

Но нет! Этому гаду ползучему плевать на ди Барес. Ему нужна я. И завалить он хочет лично меня!

Потому что я «пустоголовая пигалица», «распущенная донельзя», «наглею не по дням, а по часам»… и так далее по списку. А еще я – Калахан. Не «ди Калахан», не «дю Калахан», а просто Калахан. Что само собой подразумевает, что в престижную Академию я попала за взятку, а не в силу какого-либо личного таланта. Потому что папочка мой, понимаете ли, «из нуворишей» – тех, кто везде и всюду пробивает себе дорогу деньгами, а не родословной и традиционными, семейными связями. Как будто это не одно и то же.

Вот поэтому господин ректор усадил меня сегодня прямо перед собой и с самого начала экзамена не сводит с моей скромной персоны цепкого, пронзительного взгляда.

Периодически он ухмыляется, замечая, как я ерзаю, пытаясь хоть как-то скосить глаза под стол, и с удовольствием объявляет о приближении конца экзамена – еще сорок минут, еще тридцать, двадцать…

Лично для меня ведь объявляет, уже представляя себе, как будет провожать меня до ворот Академии и передавать из рук в руки моему папеньке.

«Способности невозможно купить, мейр Калахан…» – довольно улыбаясь, заявит он. А папенька будет хмуриться, поджимать губы и метать глазами молнии, потому что ответить тут нечего – дура и есть дура, даром, что богатая.

И поеду я, горемычная, туда, куда по уговору с моим дорогим семейством должна была отправиться с самого начала, с самых моих шестнадцати лет – если бы не уговорила отца дать мне отсрочку. А именно – замуж за омерзительного, престарелого лорда Грааса, с которым меня обручили еще в детстве, чтобы приклеить к деньгам благородную фамилию.

Судорожно вздохнув, я сделала последнюю попытку вспомнить хоть что-нибудь. Хоть какую-нибудь важную деталь из истории Восстания Церберов и его подавления бравой Императорской гвардией. Но увы – все было бесполезно.

Лекция, по материалам которой составили Заключительный Экзамен, была мной полностью пропущена – нет, я не загуляла, и не проспала. Просто валялась в своей комнате с высокой температурой и не успела переписать материал.

О, если бы я знала, что именно этот мой пропуск станет причиной столь точного выбора экзаменационных тем, я бы, разумеется, отнеслась к делу более серьезно.

– Десять минут, марэсса Калахан… – раздался ненавистный голос у самого уха, заставляя подскочить на стуле.

И да, этот голос внушал мне не только страх, как я не пыталась убедить себя в обратном. Подлец умел говорить так, что мозги собирались в нестройную кучу и плавным, горячим желе стекались по позвоночнику вниз.

И он знал об этом. Не мог не знать! Именно поэтому пророкотал мне этим своим низким, бархатным голосом прямо в ухо, в пыль разбивая последние жалкие попытки сосредоточиться и хоть что-то из всего этого вымучить.

Не желая показывать, что с треском валю такой решающий экзамен, я закрыла от него экзаменационную тетрадь ладонью.

Однако пришла пора признать, что ректор выиграл в этой неравной борьбе. И ведь, надо же, почти год продержалась! Уже и специализацию выбрала – высшая дипломатия и языки Заморья.

Осталось сдать один единственный экзамен… и вот же непруха! Перед лицом отчетливо замаячила физиономия Генри дю Грааса – похотливая, помятая, сплошь покрытая морщинами…

Думая о Генри, мне почему-то все время представлялась одна и та же сцена – мы в ним в первую брачную ночь, в постели… я отворачиваюсь, пытаясь по уши накрыться одеялом, он же просачивается под это одеяло то рукой, то ногой, пытаясь обнять меня и прижать к себе… Наконец просачивается не только ногой, и по ощущениям я понимаю, что там у него тоже все в морщинах! Я слегка тошню себе в рот и бегу в туалет выплюнуть…

– Время истекло, господа студенты! – торжественным голосом объявил ректор. Будто сладкую конфету съел, судя по выражению лица.

Слезы тут же застлали мне глаза, но неимоверным усилием воли я сдержала их. Еще не хватало показывать ублюдку, что он довел меня до рыданий. Хотя вряд ли он считает, что в моих слезах виноват он – уверена, что в его искаженном представлении о справедливости, меня постигла карма за прегрешения моей семьи, посмевшей претендовать на высшее общество.

С каменным лицом и равнодушной, застывшей на губах полуулыбкой, я закрыла почти пустую тетрадь, встала в хвост шумной очереди студентов…

– Мэтресса Лойд, примите у студентов экзамены, пожалуйста.

Подчиняясь приказу, мэтресса Лойд встала из кресла в углу лекционного зала, где на протяжении всего экзамена читала книгу.

Это ведь был ее предмет – История Серебряного Века. Ее, а не ректора. Ректор вообще не должен был присутствовать на экзамене, а уж тем более распоряжаться, кто где сядет, и кто получит возможность списывать, а кто нет.

Как же сильно он должен ненавидеть меня! Не только подсуетился скорректировать тему экзамена, но еще и собственным свободным временем пожертвовал – не иначе как проследить, что я не найду лазейку к спасению. В общем, сделал ВСЕ, чтобы я с треском завалила.

Подонок благородных кровей – вот как я буду теперь его называть. Увы, за глаза, из дворца моего омерзительного жабеныша-мужа, которого даже сотни поцелуев не превратят в прекрасного принца.

Очередь приблизилась еще на несколько шагов.

Мэтресса Лойд мило улыбаясь, принимала один за другим у студентов тетради – слава богу, не открывая их. Еще не хватало, чтобы все узнали, как глупо я пролетела!

А ведь как хорохорилась! Как хвасталась перед подружками, что нет у этого гада на меня управы… Что сколько хочет, может пыхтеть от злости, выговаривая мне за малейшие прегрешения.

Вот и нашел он на меня управу.

Едва сдерживая слезы, я неумолимо приближалась к концу очереди, и вместе с ней, к концу своей академической карьеры, а ректор смотрел на меня из-за своего стола и ухмылялся.

– Спасибо, лорд Грейвор, уверена, вы отлично справились, – приняв последний экзамен, мэтресса Лойд одарила лучезарной улыбкой вылощенного аристократа Эдмуна Грейвора.

Вот, кстати, где настоящий выскочка, считающий, при виде его все должны кланяться и называть его по титулу! Гаденыш, без сомнения списывал, но похоже, ему это и не нужно было – такого, как он, вытягивают на нос, за уши и за все прочие места, не имеющие отношение к мозгам. Сам же Ректор и вытягивает, что уж говорить об остальных.

Жаль, Ректор никогда этого не признает, потому что играет по выходным с его папочкой в гольф.

– Естественно. У меня же родовая память. И способности, которые развивали с детства, – удостоил нас ответа «лорд Грейвор» и, повернув ко мне голову, вполголоса, но вполне отчетливо, добавил. – В отличие от всякого мусора с базарных площадей.

Эдмун понизил голос только для проформы, явно не волнуясь, что ему достанется за подобное отношения к студентам – официально, в Академии порицались высокомерие и гордыня. И не прогадал – делая вид, что внезапно оглохла, мэтресса Лойд уткнулась носом в его тетрадь, чего ни разу еще не сделала за все время принятия экзаменов.

А ректор… О, ректор не стал даже притворяться, что не слышит. Выгнув бровь, он с интересом следил за происходящим, явно ожидая от меня ответной реакции. Для него я уже была отработанным материалом – он явно больше не испытывал ко мне ни раздражения, ни, тем более, злости. Пройденный этап, всего лишь еще одна выскочка из плебса, посмевшая поднять нос выше собственной головы и получившая по этому самому носу.

И я чуть ни поддалась на эту провокацию. Чуть ни наехала на говнюка Грейвора со всей нахрапистостью уличной торговки – на потеху господину ректору. О, я умела наехать… На меня, если разобраться, где сядешь, там и слезешь…

Но вдруг остановилась, поняв, что именно этого от меня и ждут – доказательств, что я недостойна этих стен, что мое место там – в толпе низших сословий, неотесанных и необразованных теток и румяных девах, поплевывающих семечки.

Не дождешься! – одними губами произнесла я направлении ботинок господина ректора, молча отдала свой заваленный экзамен профессорше и вышла из класса.

Потому что я вспомнила, что у меня есть еще один туз в рукаве – тот самый, о котором отец просил молчать и если уж и воспользоваться когда-нибудь, то только в самой аховой ситуации, на волоске от смерти.

Что ж, папочка… если вы твердо решили выдать меня замуж за лорда Грааса, я ведь умру. Вот как только он коснется меня своими трясущимися, потными ручонками, так сразу и умру. Так что, не обессудь, дорогой родитель, если твоя дочь все же использует некую способность, доставшуюся нам всем от прабабки-ведьмы – дабы сей печальной участи избежать.

Вминая форменные ботинки в пол, я быстро шла по коридору, не обращая внимания ни на насмешливые взгляды, ни на дружелюбно-сочувственные. Каким-то волшебным образом новость о том, что я валю экзамен, уже стала достоянием общественности – если не всей, то большей ее части.

Плевать. Я сама решу свою судьбу – пусть и рискну ради этого так, как еще никогда в жизни не рисковала. «Туз» ведь в рукаве у меня не простой, а такой, за который можно и в тюрьму загреметь – с того, кстати, самого Восстания, подробности о котором я так и не удосужилась выучить.

И все, что мне нужно для столь рискованной затеи, это зеркало. Большое напольное зеркало.