Подняться на башню

НОЖ РАЗДОРА

Осенним утром, в то самое время, когда стадо коров уже удалилось на пастбище, а бригада мастеров еще не приступила к отделке фасада окружной школы, на крыльцо своего дома вышел деревенский дурачок Демьян Пуквица. Ступеньки заскрипели под его неуклюжими шагами, одна из досок провалилась вниз, и Демьян, не удержавшись на ногах, кубарем выкатился на улицу, сильно ушибив локоть и колено. Ничуть не расстроившись, он отряхнулся и прыгающей походкой направился к колодцу, сохраняя на лице неизменную улыбку.

Демьян Пуквица был потомственным идиотом. Его мизерных способностей едва хватало на то, чтобы самостоятельно передвигаться и есть без посторонней помощи. Добродушные крестьянки жалели бедного юродивого, часто подкармливали его ячменной кашей и зачерствевшим хлебом, а в благодарность Пуквица мастерил для их детей яркие замысловатые игрушки. Природа, столь небрежно слепившая его ум, одарила его умелыми, поистине золотыми руками. Все игрушки, созданные ловкими пальцами деревенского дурачка, были уникальны — он выстругивал из дерева куколок с веселыми мордашками и толстыми косами, глазастых котят и щенков, печальных длиннохвостых осликов. Но лучше всего у него получались шкатулки с сюрпризом — изящно сработанные ящички, под крышкой которых таились озорные фигурки гномов.

— Другой бы на его месте обогатился, — часто шептались сельские кумушки, удивленно рассматривая очередную поделку, — а этот…

— Да что с него возьмешь: дурачок — он и есть дурачок. Никакого соображения.

— И все малышне отдает! Ни грошика себе не попросит.

— Жалко его, — тоскливо вздыхал кто-то, — святой ведь человек.

— У меня с вчера пирожок остался сладкий, надо бы ему отдать. Пусть порадуется убогонький…

Была у Пуквицы единственная ценная вещь, вещь, которой он дорожил больше всего на свете. Когда-то давно, еще подростком, Демьян нашел в лесу маленький ножичек, сиявший в солнечном свете как золотой. Рукоятку ножа украшали зеленые и красные камушки, складывавшиеся в стилизованное изображение розы. Никогда и никому Пуквица не позволял даже дотронуться до своего сокровища.

— Мое! Не дам! — кричал он, прижимая к груди ножик.

— Да погоди ты, — пытался увещевать его деревенский староста Нимарка. — Вдруг он золотой? Надо проверить! Похоже на работу подгорных мастеров. Продал бы, денежек получил кучу, да и зажил бы по-человечески, в достатке. Нанял бы кого, чтобы готовили да комнаты прибирали, а может, и женился.

Демьян звучно почесал щеку. В его круглых, как пуговицы, глазах мелькнуло подобие интереса.

— А чего бы не жениться? — поспешил развить успех староста. — Ты парень добрый, славный, комарика не обидишь. Жену станешь уважать и бояться. Был бы побогаче — за тебя бы любая девка пошла.

Собравшиеся вокруг односельчане шумно поддержали Нимарку:

— Не боись, Демьянушка! Голова наш дело говорит!

— Такую тебе невесту сыщем — все позавидуют! Староста подошел к дурачку поближе и отечески похлопал его по плечу:

— Ну? Дашь посмотреть?

Пуквица попятился, закрывай голову руками, обежал взглядом добродушно улыбавшихся соседей и отчаянно заголосил:

— Не трогай! Уходи!

— Глупый! Никто у тебя твой ножик не украдет. Мы же тебе добра желаем.

— Не надо! Мое! Не надо! — Дурачок в голос заплакал, и ему тут же принялась вторить игравшая у ног взрослых малышня.

На лоснящемся лице Нимарки отразилось смятение. Сжавшись под негодующими взглядами мамаш, он поспешно произнес:

— Ладно, я так думаю — пусть себе тешится. Грешно ведь против болезного идти.

С тех пор Пуквица ни на миг не расставался со своей находкой. Он соскребал золотым ножиком кору с поленьев, выстругивал им носы кукол и ковырялся в земле в поисках морковки или корней сельдерея. Даже во сне Демьян стискивал в кулаке блестящую холодную рукоятку.

Большой колодец располагался в самом центре деревни, неподалеку от только что выстроенной школы, и был славен чистой водой. Вокруг колодца стояло несколько широких низких лавок, на одну из которых и уселся Пуквица. Он огляделся, довольно потряс головой и углубился в выстругивание сосновой шкатулки.

Тем временем деревенька, носившая романтическое название Васильковая, постепенно просыпалась. Замелькали в огородах цветастые платки крестьянок, кто-то шумно ругался, скрипели калитки, деловито лаяли собаки. Около семи часов утра по направлению к зданию школы промаршировала бригада резчиков по дереву. Пуквица приводил их взглядом и тяжело вздохнул. В последнее время он частенько подкрадывался к школе и исподтишка наблюдал за работой мастеров. Его завораживали быстрые, отточенные движения, превращавшие гладкую светлую поверхность дверей и оконных наличников в настоящее кружево из цветов и растений. Сам того не сознавая, Демьян стремился перенять опыт резчиков, его руки плясали в воздухе, механически повторяя их приемы и жесты. В такие минуты простодушное некрасивое лицо дурачка светилось от счастья.

В то самое время, когда Пуквица восторженно следил за украшением лестничной арки, к дому старосты подъехала богато убранная карста в сопровождении нескольких всадников. В карете, среди вороха бархатных подушек, восседал Акина, герцог Убарский, сеньор и повелитель округи. Уже который день его мучил радикулит, потому строгое морщинистое лицо вельможи сохраняло выражение крайнего отвращения и недовольства происходящим. Не успела карета остановиться, как из дома выскочил встревоженный староста Нимарка и изогнулся в поклоне.

— Господин герцог, — бормотал он, склоняясь все ниже и ниже. — Такая честь для нас…

— Как продвигается строительство? — отрывисто буркнул герцог вместо приветствия. Двое дюжих лакеев помогли ему выбраться из кареты.

— Почти все готово, светлейший господин. Остались только отдельные работы. — Староста нервно мял в руках сорванную с лысой головы шапочку. — Не больше недели, если не пойдут дожди.

— Еще целая неделя? Копаетесь, Нимарка. Не для того я пожертвовал на возведение школы такие безумные деньги, чтобы вы тут прохлаждались в свое удовольствие. Право, мухи после зимней спячки и то быстрее шевелятся.

Нимарка виновато опустил голову, не решаясь возразить герцогу. Властитель Убара слыл человеком опасным и безжалостным. Ходили смутные слухи о том, что он увлекается запрещенным колдовством и давно уже продал душу темным силам, получив в награду могущество, богатство и долгие годы жизни.

— Что, прибыл учитель? — хмуро продолжал допрос Акина.

— Пока нет, светлейший герцог. Господина Эрваллу мы ждем послезавтра.

— Похоже, этот эльф не слишком торопится заступить на нашу службу. — Лицо сиятельного вельможи исказила судорога.

Он принюхался. От старосты отчетливо несло навозом. Не говоря ни слова, герцог Акина развернулся на каблуках и устремился к школе.

— Светлейший господин! — От волнения голос Нимарка сорвался на писк. — Позвольте вас сопровождать

Герцог поморщился и, не останавливаясь, бросил через плечо:

— Оставайтесь, где стоите. И отчитайтесь моему управляющему.

Староста истово закивал и бухнулся на колени в грязь.

— Как прикажете, господин. Все, как вы прикажете. Акина Убарский снова поморщился: поясница болела невыносимо, даже притирания пряной слизью, рекомендованные опытным лекарем герцога, помогали лишь ненадолго.

— Ненавижу старость, — с горечью прошептал он, бросая быстрый взгляд на свои сухие желтоватые руки, покрытые темными мелкими пятнышками. — Ненавижу…

Школьное здание понравилось герцогу. Светлое, просторное, с высокими потолками и удобными классами, оно должно было вместить не менее трех дюжин учеников. Едва завидев герцога, резчики поспешно кланялись и отступали в сторону, не смея нарушать одиночество благородного господина. Завершив осмотр, Акина направился к колодцу, и устало присел на скамью.

Деревенский пейзаж, обычно столь раздражавший его, сегодня был подпорчен штабелями небрежно сложенных досок, связками кольев, стружкой, кусками пакли — словом, всем тем мусором, что неизбежно сопровождает любое строительство. Прямо под ногами герцога, возле носков его дорогих замшевых сапог, разлеглась лоснящаяся зеленовато-черная лужа самого сомнительного происхождения. В ее антрацитовой глубине сновали неясные тени, что-то бурчало, пузырилось и лопалось. Акине показалось, что лужа живет какой-то загадочной, никому не понятной жизнью, что ее, возможно, населяют мельчайшие разумные существа

Он нагнулся было, чтобы рассмотреть пенящуюся воду поближе, но тут громкий вопль заставил его обернуться. На соседней скамейке сидел немытый взъерошенный человек в линялых холщовых штанах и рваной курточке. Разинув рот, человек смотрел на герцога.

— Пуквица, — заявил общительный оборванец, указывая на себя пальцем.

Акина скривился.

Я — умелец, — продолжал между тем дурачок. Он порылся в заплатанном кармане курточки и извлек оттуда небольшую деревянную птичку, раскрашенную в яркие задорные цвета. — Я сделал, — сообщил он, надуваясь от важности.

— Красиво, — сдержанно похвалил герцог. Пуквица расцвел и снова полез в карман.

— У меня еще есть. Ножом делаю. Этим. — И он повертел перед носом изумленного герцога своим золотым сокровищем.

— Дорогая безделушка. — Акина сдвинул брови. — Откуда она у тебя?

— Сам нашел. В лесу, — Демьян улыбнулся во весь щербатый рот.

— Дай-ка глянуть. — Герцог потянулся к ножику, ни секунды не сомневаясь, что дурачок с радостью позволит осмотреть его, но Пуквица встревожено вскочил, отталкивая руку Акины.

— Нет-нет! Moe

— Украл, никак? — равнодушно спросил герцог, тоже вставая.

Пуквица замотал головой и стал лихорадочно упрятывать нож за подкладку. Его руки дрожали.

— Нашел! Мое! — Гигантским прыжком он отскочил в сторону и зашлепал по луже, обдавая себя черными маслянистыми брызгами.

На шум стали выглядывать люди, опасаясь, как бы разозленный вельможа не пришиб несчастного юродивого.

— Демьян! Не приставай к господину! — закричал издалека Нимарка. Оставив управляющего разбираться с бумагами, он спешил на помощь герцогу.

Пуквица растерянно повернулся к старосте.

— Отойди в сторону! Ты мешаешь нашему доброму сеньору. — Утирая пот со лба, Нимарка остановился, чтобы отдышаться.

— Иди к нам, Демьянушка, — позвал кто-то из близлежащего огорода. — Мы тебя медком угостим.

Дурачок просветлел. Победно взглянув на Акину, он полез за пазуху, намереваясь достать любимую игрушку, и вдруг побледнел, захлопал себя по карманам. Ножа не было. Подвывая от горя, Пуквица начал обшаривать себя, потом упал на колени и стал ползать по земле, внимательно осматривая каждый камешек.

— Потерял? — ехидно спросил герцог, с брезгливым интересом наблюдавший за манипуляциями Демьяна.

Пуквица поднял полные слез глаза, и на его лице появилось осмысленное выражение.

— Это ты! Ты взял! — Он подбежал к Акине и попытался схватить его за камзол, — Ты!

Вельможа усмехнулся, отступая на шаг:

— Зачем мне твой нож? Да и как я мог его взять?

— Он золотой! Он дорогой! Ты злой колдун! Украл! Магией украл! Отдай! Отдай! — Пуквица снова рванулся к герцогу, цепляясь серыми от земли пальцами с обкусанными ногтями за его тонкую шелковую рубашку.

Все последующее произошло в считанные секунды. Акина раздраженно отпрянул, отталкивая от себя дурачка, однако тот продолжал наседать. Колени герцога подогнулись, каблуки разъехались в жидкой грязи, он нелепо взмахнул руками, стараясь сохранить равновесие, но не удержался, поскользнулся и со всего размаху рухнул на гору строительного мусора. Сбоку от него упал Пуквица.

Некоторое время царило молчание, потом со всех сторон к месту падения бросились стоявшие неподалеку крестьяне. Первым бежал Нимарка. Одним движением он отшвырнул неуверенно шевелившегося Демьяна и склонился над герцогом. Круглая физиономия старосты в момент осунулась. Он… Он не дышит… Не дышит…

— Пусти! Разойдитесь все! — Через толпу протискивался управляющий и лакеи герцога.

— Отойди! — скомандовал управляющий.

Нимарка поднялся и, обнажая голову, отступил в сторону. Толпа ахнула. Из груди герцога Акины Убарского торчал острый, гладко отполированный кол.

Граф Пронт стоял возле окна кабинета и с плохо скрываемым удовольствием наблюдал за тем, как слуги укрепляют над воротами черные траурные полотнища. Тело его отца, легендарного и грозною герцога Акины Убарского, покоилось в главной зале родового замка, а он все никак не мог поверить свалившемуся счастью. Еще утром Пронт был бесправным забитым наследником, графом без графства, измученным бесконечными попреками деспотичного родителя, и вдруг в одночасье стал полноправным герцогом, властителем обширной провинции, императорским сановником. Пронт огладил пышные усы и метнул быстрый взгляд на буфет. Новоиспеченному герцогу чрезвычайно хотелось промочить горло. В этот момент в дверь деликатно постучали, и в кабинет вошел кавалер Дибас — друг детства и доверенное лицо Пронта.

— Доставили пленника, — заговорщицки шепнул он. — Какие будут распоряжения?

— Того самого? Как его? — Пронт наморщил лоб. — Демьяна Пуквицу?

Дибас кивнул и выжидательно уставился на Пронта. Тот покраснел.

— Ну… Я даже не знаю, — промямлил наконец он. — В колодец его?

— В колодец? Всего лишь? — Брови кавалера удивленно поползли вверх.

Пронт покраснел еще больше. Его лоснящееся широкое лицо первого едока и выпивохи приняло виноватое выражение.

— Понимаешь, старина, — взволнованно начал он, понизив голос. — Мне этот парень, можно сказать, услугу оказал. Старик ведь крепок был. Никак не хотел на тот свет отправляться. Пережил бы меня, как пить дать, чернокнижник проклятый. Была б моя воля, я бы Демьяну благодарность объявил, серебряными монетами осыпал и отпустил восвояси.

— Мой пресветлый господин, вы понимаете, что говорите? — Дибас возмущенно всплеснул руками. — Этот тип чрезвычайно опасен!

— Опасен? Но, как я понял, все произошло случайно, — удивился Пронт.

— Конечно! Да подумайте сами! Вы помните, сколько раз мы пытались… — Дибас замялся. — Пытались упокоить нечистую душу вашего батюшки? Вкупе с телом, разумеется?

Молодой герцог судорожно стиснул большие кулаки.

— Отравить пытались? Пытались, — продолжал Дибас. — Выпил яд, и даже живот у него не заболел. Из арбалета в него стреляли? Стреляли. Лавину спускали? Спускали. Один Акина живой и вышел…

Пронт подошел к буфету, налил себе полный кубок вина и осторожно пригубил его. Прошелся по комнате, прислушиваясь к сухому скрипу старинного паркета.

— Это значит… — несмело произнес он.

— Это значит, драгоценный мой господин, что мы имеем дело с хитрым и знающим магом. Я только вчера из тайных источников проведал, что единственный способ убить Акину Барского — проткнуть его дубовым колом! Скажите, разве мог какой-то деревенский балбес случайно убить великого герцога? Случайно толкнуть именно на кол? Вам не кажется подобное допущение смешным и нелепым? — Кавалер даже притопывал на месте для придания весомости своим словам.

Со двора послышался свист розга и крики управляющего, распекавшего нерасторопных работников. Гостей на предстоявшие похороны ожидалось великое множество, и забот у слуг и челядинцев прибавилось. Пронт с любопытством высунулся в окно, наблюдая за тянувшейся через ворота чередой повозок.

— Вы слушаете, мой господин? — со стоическим терпением повторил Дибас. — Вам не кажется, что все слишком сложно для случайности?

Да-да. Пожалуй, ты прав… Я как-то не успел задуматься над этим. — Молодой герцог озадаченно почесал затылок.

— А вы задумайтесь, задумайтесь. — Димас посмотрел заманчиво сиявшие в буфете бутылки вина и сглотнул слюну. — Кому была выгодна кончина вашего уважаемого отца?

Смущенно кашлянув, Пронт развел руками:

— Мне, конечно. Кому ж еще!

— Правильно! вскричал кавалер, незаметно передвигаясь в направлении буфета. — Продолжим умозаключения. Кому выгодна смерть вашего отца, а затем ваша смерть, господин герцог?

Глаза Пронта расширились от ужаса.

— Симону, моему младшенькому братцу?

— Совершенно верно! — Дибас значительно поднял палец. — И какие напрашиваются выводы?

Он безнадежно посмотрел на расстроенного и ничего не понимавшего герцога и, вздохнув, закончил:

— Раз мы точно знаем, что никак не причастны к убийству Акины Убарского, то все это подстроил не кто иной, как Симон. Похоже, он нашел и подкупил искусного мага, который не только раскрыл тайну вашего покойного батюшки, но и легко отправил его в Подземелья Ристага!

— Мой брат, забери его Ристаг! Мой младший брат Симон! — Румяное лицо Пронта исказилось от страха. — А я даже не знаю, где он сейчас находится!

Кавалер слегка поклонился и успокоительно помахал руками, показывая, что он обо всем позаботился.

— Ходят упорные слухи, что бунтовщик со своими приспешниками затаился в Смоляном лесу, в охотничьем домике.

— Так что же мне теперь делать, Дибас? — взволнованно спросил Пронт. — Что же мне делать? Попытаться захватить охотничий домик и убить Симона прежде, чем он доберется до меня?

Хитрый кавалер покачал головой:

— Ни в коем случае, мой господин. Не стоит сражаться с мятежником Симоном на его территории, где он знает каждый кустик. Во-первых, мы должны приготовиться к осаде: наверняка ваш брат попробует взять замок Убарис штурмом, рассчитывая на то, что вы еще не освоились в новом положении и не сможете дать ему отпор.

Усы Пронта воинственно встопорщились.

— Ха! Это мы еще посмотрим! воскликнул он. — Не такой уж я болван, как кое-кто воображает! Пусть приходит! Отлично! Будем с нетерпением ждать.

— Безусловно, мой повелитель. Я свято верю в ваш стратегический гений. — Дибас изящно поклонился, — Во-вторых, я бы осмелился дать вам рекомендацию: следует подвергнуть пыткам и казнить коварного шпиона и колдуна Пуквицу. Думаю, казнь должна быть прилюдной, дабы все знали, что с вашей светлостью шутки плохи!

Герцог просветлел. Со стуком поставив кубок на стол, он заключил кавалера в объятия.

— Ты прав, мой верный друг! Чем я могу тебя отблагодарить за мудрые советы?

— Ваше доверие, господин, мне дороже всего на свете, — церемонно ответил тот.

На раскрасневшемся лице Проита отразилось умиление.

— А не выпить ли нам за это? — предложил он, доставая из буфета открытую бутылку вина.

— Не откажусь, не откажусь, — Дибас повел носом. — М-м! Божественный сорт! За ваш успех, мой герцог! И пусть сдохнут все враги!

— Пусть сдохнут все враги! — подхватил Пронт и разом осушил кубок.

В Смоляном лесу было сумрачно. Склонявшие ветви до самой земли ели чередовались с редкими соснами и тоненькими, хилыми березками. Здесь не росло ни черники, ни брусники, только синеватый мох застилал землю влажным покрывалом.

Возле охотничьего домика царило оживление — несколько десятков латников заинтересованно заглядывали в окна, пытаясь узнать, что за весть принес их предводителю взволнованный гонец.

— Проклятие! — вскричал сьер Симон Убарский, дочитав до конца донесение. — Мой туповатый братец все-таки нашел способ отправить батюшку в гости к Ристагу!

Он нервно прошелся по комнате, не замечая ничего вокруг. Потертый, но все еще пушистый самарагдский ковер мягко пружинил под его ногами.

— Но, дорогой, — возразила Симону его жена, рыжеволосая толстушка Карин, — зачем так переживать? Ты же сам хотел избавиться от Акины.

Не поднимая глаз от вышивания, она поймала метавшегося мужа за руку и силой усадила рядом с собой. Младший сын покойного герцога вздохнул и принялся грызть ногти.

— Хотел! Именно! И не только хотел, но и предпринимал некоторые конкретные шаги! И эти шаги, если ты помнишь, ни к чему не привели.

Карин пожала плечами и десятком аккуратных стежков наметила контур будущего лепестка.

— Твоему брату повезло больше, чем тебе, только и всего. Кстати, как это произошло?

Симон подал ей донесение, снова вскочил и устроился на подоконнике. Его продолговатое благородное лицо выражало крайнее беспокойство.

— Они пытаются это представить как несчастный случай. — Карин подняла голову от пергамента и усмехнулась. — А ведь Пронт далеко не такой законченный кретин, как мы себе представляли. Подослать к старому герцогу ловкого колдуна-убийцу, замаскированного под деревенского юродивого, а самому оставаться в стороне — весьма тонкий ход для безмозглого рубаки.

Симон презрительно фыркнул.

— Тонкий ход! — произнес он поднимаясь. — Можно подумать, эта уловка кого-то обманула!

Остановившись возле массивного подсвечника, он подправил фитили и полез в карман за спичками.

— Проклятая лачуга! — проворчал сьер себе под нос. — Здесь даже днем темно!

Шелковый лепесток гладко запунцовел. Мастерица поменяла иголку и добавила несколько желтых штрихов.

— Обманет, будь уверен. Помяни мое слово, он еще и на костре сожжет этого своего засланца. Чтобы от себя подозрения отвести.

— Не слишком ли сложная интрига для простака Пронта? — нахмурился Симон.

Карин отложила рукоделие и с беспокойством посмотрела на мужа.

— Возможно, мы его недооценивали? Все-таки он твой брат и сын Акины Убарского — должен же в нем проявляться семейный ум?

— До сих пор, во всяком случае, он успешно скрывал тот факт, что в голове у него есть что-то, кроме мыслей о выпивке, закуске и округлых женских задах.

— В том и проявлялась его политическая дальновидность. Он обвел нас вокруг пальца, — заметила Карин. — Что ж, Пронт теперь герцог, и вовсе не глупый герцог. С этим нельзя не считаться.

— Предлагаешь как можно скорее осадить замок Убарис? — Симон вытащил из кармана трубку и стал ее сосредоточенно набивать. — Но шансы на победу невелики: добряк Пронт явно готов к любым неожиданностям с нашей стороны.

Карин аккуратно смотала нитки, наколола иголку на подушечку. Потом достала из шкатулки гребень и несколько раз провела им по волосам.

— Но когда войско принесет присягу новому сеньору, будет еще хуже, — проговорила она. — Нам следует приказать сторонникам в замке сеять слухи о том, что это Пронт убил герцога Акину. И поддерживать легенду о незаконном происхождении нового Убарского властителя.

Симон задумчиво кивнул. Мысленно он уже раздавал поручения подчиненным и выстраивал план дальнейших действий.

— Милая, ты не могла бы позвать сюда полковника Истахиса? Надо поскорее обсудить план грядущей кампании. Ты совершенно права, время не терпит.

Довольно улыбаясь, Карин поспешила выполнить поручение мужа. Возможно, уже через несколько дней она покинет холодный и неуютный охотничий домик и поселится в великолепных покоях замка Убарис, будет нежиться в теплой ванне с ароматическими маслами, гулять в саду, примерять фамильные драгоценности. Ради герцогской короны стоило рискнуть многим, очень многим.

— Это наш шанс, — прошептала Карин, воинственно сжимая пухлые кулачки, — и, наверное, единственный шанс.

— Это наш единственный шанс! — истерически взвизгнул писарь Епат Дорука, откидывая со лба липкие пряди волос. — Единственный шанс сбросить с себя цепи рабства и непосильного каторжного труда!

Он стоял на сколоченном наспех помосте в центре Васильковой, а внизу колыхалось целое море непокрытых крестьянских голов. Возле окружной школы столпилось все население окрестных деревень, за исключением хворых и немощных стариков.

— Братья! Доколе ж терпеть муки? Мы возделываем землю, пашем, сеем, собираем урожай! Следим за скотиной, растим овощи! Мы работаем от зари до позднего вечера не покладая рук, не имея времени на отдых и сон.

А что мы имеем взамен? Черствую неблагодарность! Угнетение! Нас душат! Епат драматически вцепился руками в свою тощую шею. — Нас душат податями, десятинами и оброками. Все лучшее мы отдаем им, вельможам, а сами прозябаем в нищете, грязи и убожестве! Сеньоры в замке утопают в роскоши, а наши дети голодают!

Собравшиеся отвечали невнятным гулом. Писарь считался человеком знающим и надежным. Гербовая бумага, удостоверявшая, что послушник Дорука закончил три класса певческого училища при храме богини Амны, делала Епата значительной персоной на селе. К нему ходили за советом, просили помощи в составлении нехитрых завещаний и в прочих делах, требовавших владения пером. Прочитав пару книг революционного содержания, Епат стал мнить себя идеалистом и бессребреником, борцом за счастье бедного люда.

— Любимый нами Демьян Пуквица положил себя на алтарь свободы! Нешто мы допустим, чтобы эта жертва пропала даром? — кричал он, сверкая безумными желтоватыми глазами. — Пришла наша пора! Наше время! Вы готовы к радостной борьбе за свободу?

Оратор скрестил руки на груди и зорко оглядел публику, оценивая, какое впечатление произвели его слова.

— Что ж он такое говорит, а? — обалдело спросил кто-то в толпе.

— Да вот, Демьянка-то наш, оказывается, герой! Ну?!

— Ага. Освободил нас от проклятущего герцога Акины. — А-а-а… Эк оно… Стало быть, герой…

Почувствовав, что слушатели всецело отдались магии его вдохновенной речи, Епат возвысил голос:

— Эти псы, эти шакалы сейчас дерутся за папенькино наследство! Друзья! Там… — Его палец описал замысловатую дугу и указал куда-то в небо. — Там идет свара! Громила Пронт и хлыщ Симон грызутся за замок Убарис. Мы не должны оставаться в стороне! Нам надо собрать ополчение и выжидать в укрытии, неподалеку от герцогской крепости. Когда кто-то из братьев возьмет верх, мы неожиданно атакуем, легко одолеем ослабшее войско и захватим замок. А потом предадим обоих герцогских сынков скорой, но мучительной смерти.

Слушатели радостно возопили:

— Долой угнетателей!

— За свободу!

— Ура Пуквице! Ура Доруке!

— Спалим дотла поганый замок! Епат жестом призвал всех к молчанию:

— Соратники! Возьмите луки, возьмите вилы! Вооружитесь! И поскорее возвращайтесь сюда. Нас ждут великие дела!

Окрыленные надеждой крестьяне разбрелись по домам. И не прошло и трех часов, как тысячная армия доморощенных вояк, таясь по лесам и оврагам, двинулась по направлению к Убарису.

Убарский храм Матери всего сущего жил своей жизнью. Мелодично звонили бубенцы, призывая честных сынов и дщерей Амны преклонить колена в святом месте и поведать ей свои тяготы; с балконов центральной башни доносилось хоровое пение. По песчаным дорожкам прогуливались монахини, ведя чинные беседы. Но все это благолепие было разом нарушено прибытием пыльного и злого всадника в легком шлеме и кольчуге. Всадник осадил коня на клумбе с редчайшими серебристыми розами и обругал мальчишку-нищего, да так, что случившийся рядом моряк покраснел как маков цвет. Бросив поводья остолбеневшей монахине, прибывший устремился к покоям матери-настоятельницы. Судя по тому, как уверенно он лавировал в паутине коридоров, пришелец был здесь частым гостем. У самых дверей спальни дорогу ему преградила разъяренная служительница.

Матушка молиться изволит, почтенный, — прошипела она. — Не велела тревожить.

— Не мешайте, сестра, не до церемоний сейчас! — Пришелец аккуратно приподнял брыкавшуюся монахиню, переставил ее в сторону и вломился в комнату.

Мать-настоятельница была далеко не молода, но годы не сделали ее ни безобразной, ни вызывающей жалость старухой. В ее облике было что-то неземное — ореол седых волос окружал голову, подобно нимбу, высокий чистый лоб не портила ни одна морщинка.

— Мерлок, дитя мое, что за неуместная спешка и грубость? — Голос настоятельницы был тих и глубок.

— Простите меня, мать Полонна, но дело не терпит отлагательства. — Мерлок снял шлем и почтительно поцеловал руку пожилой монахини.

Она улыбнулась усадила гостя за стол, разлила по глиняным стаканам терпко пахнувший яблочный сок.

— Я слушаю, дитя.

— Вчера рано утром был убит герцог Акина Убарский, — коротко сообщил рыцарь.

На щеках настоятельницы вспыхнули пятна.

— О милостивая Амна! Дай мне силы! Не может быть. Кто совершил это? Как?!

Мерлок осушил стакан и потянулся к тарелке с печеньем.

— Деревенский колдун, очевидно, не из последних, — сказал он. — Фанатик крестьянского революционного движения. Некто Демьян Пуквица.

Мать Полонна упала на колени, прижимая к груди сапфировое сердце — символ вечной любви богини Амны, — и горячо зашептала молитиу.

— Продолжай, Мерлок, — попросила она чуть погодя.

— Около четырех часов назад замок Убарис, где теперь властвует бывший граф, а ныне герцог Пронт, осадило войско Симона — младшего сына покойного Акины. Бой идет нешуточный.

Настоятельница нетерпеливо кивнула:

— Но ведь это не все?

Мерлок подлил себе сока и с хрустом раскусил поджаристую вафлю.

— От верного человека в деревне Васильковой я узнал, что крестьянское ополчение затаилось в укромном месте и ждет удобного момента, чтобы напасть на замок и отправить к Ристагу обоих наследников.

Прерывисто вздохнув, мать Полонна снова опустилась на колени. Ее глаза горели огнем неистовой, беспредельной веры.

— Это знамение свыше! Наша божественная родительница указует нам путь! — Настоятельница на мгновение замолчала, а когда заговорила снова, в ее тоне послышался оттенок приказа. — Рыцарь! Готов ли ты рискнуть собой ради дела, важность которого нельзя переоценить?

Я весь в вашем распоряжении, мать Полонна. — Мерлок покорно склонил кудрявую голову. Настоятельница сжала его руку:

— Сегодня же ты отправишься обратно в Убарис. Следи за передвижениями крестьянского ополчения и, когда пахари пойдут на штурм, проникни в замок. Воспользуйся неразберихой, которая неизбежно возникнет при столкновении такого большого числа людей, и исследуй помещения, располагающиеся в фундаменте. Где-то там богомерзкий герцог Акина спрятал нашу реликвию — Чистое Сердце Амны. — Настоятельница молитвенно сложила руки. — Скоро исполнится двадцать пять лет, как он похитил ее с нашего алтаря. Даже знать не хочу, за какое черное колдовство старый еретик расплатился этой отвратительной проделкой. Сын мой! Верни нам Сердце!

Скептически нахмурившись, Мерлок отодвинулся от монахини:

— Но как я найду его? Ведь замок велик!

— Мы будем молить Амну, чтобы она помогла тебе. И ты взывай к Всепрощающей — поверь, она не останется глуха.

— Хорошо, я попробую. Сделаю все, что возможно, — Он безнадежно вздохнул.

— Этого недостаточно, рыцарь! Если понадобится — ты должен совершить невозможное!

Мерлок едва заметно усмехнулся:

— Хорошо, мать Полонна. Если будет возможно — я совершу и невозможное.

Седовласая настоятельница внимательно посмотрела на него и улыбнулась:

— Ступай, дитя мое. Тебе надо спешить.

Она коснулась его щеки сухими губами и беззвучно добавила:

— Да хранит тебя Амна…

Тем же вечером Мерлок ехал по дороге, соединявший город и замок Убарис.

Возле сухого, мертвого дуба рыцарь спешился, привязал коня, проверил, на месте ли купленный за целую гору монет план герцогского обиталища, и двинулся дальше пешком. Одет он был довольно странно. На его голове красовалась помятая, кое-где продырявленная каска, очертаниями напоминавшая кастрюлю. Под вполне приличным плащом скрывались подозрительного вида рубаха и заляпанные бурыми пятнами штаны. К поясу из бычьей кожи были пристегнуты булава и дровосецкий топор. За плечом болталась котомка. Мерлок выглядел то ли как солдат, пропивший свои доспехи в придорожном кабаке, то ли как крестьянин, обокравший лавку торговца подержанным оружием. Рыцарь был небрит и растрепан. Даже лицо его изменилось — это было лицо опустившегося и туповатого человека. Только глаза оставались прежними — лукавыми, искристо-голубыми, пронзительными.

Поблизости от Убариса не было видно ни души, и Мерлок подивился тому, как быстро проникли атакующие в хорошо укрепленный замок, защищенный с одной стороны бурлящей глубокой рекой и неприступными стенами и рвом — с другой.

— Похоже, дело не обошлось без магии, — пробормотал он, осторожно огибая редкие трупы.

Его догадка вскоре подтвердилась: ров был сух и пуст, словно чистая плошка, а в кладке стен зияли широкие щели с оплавленными, покореженными краями.

— Огненная плеть? — вслух подумал Мерлок и пригибаясь побежал к ближайшему провалу.

Как и предсказывала настоятельница Полонна, в Убарисе царили полная неразбериха и сумятица. Внутренний двор напоминал бойню — по булыжнику текла кровь, всюду валялись тела убитых, стонали раненые, вопили дерущиеся. Сверху, из бойниц, летели стрелы и арбалетные болты, на ступенях кто-то отчаянно бился на мечах, но чувствовалось, что основная масса сражающихся уже переместилась дальше — в замковые покои.

Свирепо размахивая булавой, Мерлок прокладывал себе путь среди разношерстного воинства. Тут были и герцогские дружинники в справных кольчугах и с алыми перьями на шлемах, и представители ополчения — в лаптях, с вилами и топорами, и бородатые, потрепанные латники мятежного Симона. Мерлоку показалось, что все беспорядочно ратятся со всеми. Отбивая чей-то слишком меткий выпад, он краем глаза увидел, как сшиблись два дружинника в пернатых шлемах. За их схваткой наблюдал плешивый крестьянин, явно намеревающийся огреть дубиной обоих.

Прорвавшись в просторный холл, сводчатый потолок которого подпирался многочисленными богато инкрустированными колоннами, Мерлок прижался к стене и потихоньку отделился от азартно дерущейся толпы. Стараясь не привлекать к себе внимания, он еще раз сверился с планом замка и поспешил к неприметной дверке, за которой скрывался узкий коридор, ведущий вниз.

Подземелья Убариса были обширны: строители замка предполагали, что в случае длительной осады герцоги будут использовать их в качестве кладовых для хранения продуктов.

Мерлок брел по промозглому лабиринту залов, пытаясь определить, где покойный Акина хранил реликвию, принадлежавшую сестрам. Когда пошел второй час блужданий, он понял, что может неделю провести под землей и так и не обнаружить Чистого Сердца. Тяжело вздохнув, рыцарь укрепил факел на стене и встал на колени. Сперва слова молитвы давались ему с трудом, но потом он почувствовал, как чья-то теплая ладонь коснулась его лба.

— Иди, — прозвучало у него в голове.

Мерлок открыл глаза и огляделся. Вокруг по-прежнему никого не было, но на полу, возле его ног, лежал тонкий мерцающий лучик. Он тянулся вперед и часто мигал, словно призывая идти за собой. Недолго думая, рыцарь вскочил на ноги и пошел вдоль блестящей в темноте полоски. С каждым шагом луч становился все ярче и через некоторое время затмил свет факела.

— Ну, малыш, давай же, — шептал Мерлок, — не исчезай.

Но луч и не собирался исчезать. Он ширился, разрастался и наконец превратился в сияющий шар. Шар подвел Мерлока к покрытой паутиной нише и растаял. Растерянно озираясь, рыцарь заглянул в нишу, и тут же что-то со скрипом повернулось, заскрежетало и раздвинулось, открывая проход в потайную комнату. Первое, что увидел Мерлок, переступив через порог, было Чистое Сердце Амны.

Прозрачный, изумительно красивый кристалл ослеплял, подобно солнцу. Он был велик — размером с крупную дыню и действительно по форме напоминал человеческое сердце. Прикрыв рукой глаза, Мерлок подошел поближе и только тут заметил, что реликвия покоится в лапах огромной каменной скульптуры — чудовищной помеси горгульи, змеи и паука.

Ах, если бы здесь была мать Полонна! Конечно, она бы узнала ледяную хифанию — опасное порождение магического искусства севера. Но Мерлок не был столь сведущ и начитан, потому лишь презрительно хмыкнул и попытался вынуть кристалл из лап статуи. Однако кристалл не поддавался: каменные когти надежно удерживали его. Раздраженно закусив губу, Мерлок скинул плащ, отцепил от пояса топор и принялся рубить чешуйчатые лапы. Тут же поднялась пыль, полетела крошка.

Как только по скульптуре побежали первые мелкие трещины, ее поверхность сделалась темнее и острый гребень на голове чудовища чуть шевельнулся. Но увлеченный работой Мерлок ничего не заметил. Мгновение спустя перепончатые крылья вздрогнули, туловище напряглось, гигантские легкие втянули в себя воздух, и хифания открыла глаза. Она повела уродливой плоской головой, вытянула шею и закричала. Пол заходил ходуном, и последним, что зафиксировало угасающее сознание рыцаря Мерлока, оказался образ ожившей кошмарной птицы.

Мощно оттолкнувшись от осыпающейся груды камней, она устремилась вверх, пробивая на ходу перекрытия. В ее покореженных передних лапах по-прежнему покоилось Чистое Сердце, Вырвавшись на волю, хифания закричала снова, и от этого крика замок Убарис раскололся, как яичная скорлупа, и стал медленно проваливаться внутрь себя. Рушились древние стены, погребая под собой и живых, и мертвых, падали башни и дозорные вышки. В течение нескольких минут замок, возведение которого потребовало дюжины лет, был превращен в гору бесполезных обломков.

Хифания облетала руины, и ее фасетчатые глаза зорко следили за редкими человечками, уцелевшими в катаклизме. Каменная тварь была в бешенстве: долгие годы она спала мирным сном без сновидений, сберегая порученное ей неоценимое богатство, а какие-то жалкие букашки осмелились потревожить ее! Из пасти чудища вырвалась струя жидкого льда и окатила группу людей, отчаянно пытавшихся спастись бегством. Их фигурки тут же покрылись искрящейся изморосью, замерли и рассыпались в пыль. Испустив победный вопль, хифания полетела дальше — ее ждала короткая, но увлекательная охота.

Уже совсем стемнело, когда на дороге, ведущей к деревне Васильковой, появился одинокий всадник. Он зябко кутался в просторную накидку и время от времени прикладывался к фляге, но и тонкий сатин, и крепкая первосортная настойка согревали мало.

Мерзнущий путник был не кто иной, как эльф Лэррен Эрвалла, приглашенный герцогом Акиной в качестве учителя окружной школы.

— К-клянусь Р-ристагом! — Зубы эльфа отбивали дробь. — П-похоже, зак-коны п-природы здесь не д-действуют.

Пару часов назад Лэррен наслаждался ласковым осенним вечером, слушал шорох листвы и думал, не стоит ли ему повременить с прибытием на место службы и заночевать прямо под звездами, на молодой траве. Но по мере того как он приближался к центру Убара, погода постепенно портилась. Откуда-то повеял холодный ветер, и небо заволокло тучами. Маленький ручеек, вившийся вдоль до-

Риги, затянула корка льда, земля стала твердой и сухой.

Кое-где, во впадинах, заблестел иней.

— К-какая-то с-свинская з-зима… — Лэррен остановил коня и огляделся.

Его не оставляло чувство, что он заблудился и давно едет совсем не туда, куда надо. Однако замшелый придорожный указатель рассеял его сомнения. «Васильковая — три мили» — было начертано на деревянной стрелке. Лэррен приободрился. В его воображении нарисовалась уютная изба, накрытый стол и горячо натопленная банька. Опустошив флягу несколькими длинными глотками, эльф пустил копя галопом, и вскоре на горизонте показался высокий частокол, из-за которого выглядывали соломенные и черепичные крыши крестьянских домов. Кругом царила тишина. Приближение чужака не было встречено ни собачьим лаем, ни окриком сторожевого, и, никем не остановленный, исполненный самых дурных предчувствий, Лэррен въехал в Васильковую.

Деревня была пуста. Со скрипом покачивались открытые двери, жалобно хлопали ставни. Мороз стоял такой, что перехватывало дыхание. Повсюду был лед — голубоватый, сияющий, он покрывал собой деревья, кусты, изгороди и стены домов. Порывы ветра вздымали в воздух облака колючего снега, и Лэррену показалось, что еще чуть-чуть и он сам превратится в стылую каменную глыбу.

— Ау! Отзовитесь! Есть тут кто?! — кричал он, заглядывая в мертвые, покинутые избы.

Возле большого колодца зльф остановился и слез с коня. Приплясывал от холода, несостоявшийся учитель подошел к зданию школы и обнаружил возле него столб с памятной доской.

— «Здесь свершил свой бессмертный подвиг славный борец за свободу народа, добрый сын матери нашей Амны, великий Демьян Пуквица», — недоуменно прочел Лэррен

Рядом, обширная как каток, расстилалась черная замерзшая лужа. Стараясь не упасть, эльф заскользил было по ней и вдруг остановился. В остром разломе льда блестело что-то желтое, яркое, четко выделявшееся на общем блекло-серебристом фоне. Лэррен нагнулся и поднял небольшой, аляповато сделанный нож, украшенный зелеными и красными стекляшками. Металл, из которого была сделана нелепая безделушка, чем-то напоминал золото, но опытному эльфу даже не понадобилось особо присматриваться — он сразу определил дешевую подделку. Повертев нож в руках, Лэррен пожал плечами и бросил его в заснеженную кучу каких-то досок и кольев.

— Люди! — безнадежно позвал он в последний раз. — Живые есть?

Так и не дождавшись ответа, эльф вскочил на коня и поехал прочь.