Подонки

1

Коридор имел форму буквы Т.

Справа и слева с приводящей в отчаяние монотонностью тянулись зарешеченные двери. Череда дверей была настолько длинной, что от решеток начинало рябить в глазах.

Свет с трудом проникал сквозь высоко расположенную зарешеченную форточку.

Послышался звук шагов, гулко разносившийся по коридору. Изо всех камер высунулись руки. Между рук появились бледные лица. Темнота скрывала тела, и заключенные походили на головы падших ангелов, пригвожденных к черному фону, с двумя кулаками вместо крыльев. Фантастическое зрелище…

Показалась процессия. Четверо мужчин. Мартэн, хромой надзиратель, шел чуть в стороне, гремя связкой ключей. Двое новеньких, скованных наручниками, шагали плечом к плечу, как быки в упряжке, а Дерьмо шел сзади с нежной улыбкой на губах и, как всегда, жуя цветок.

Проходя мимо заключенных, он забавлялся тем, что бил резиновой дубинкой по пальцам, сжимавшим прутья решеток. При этом он не переставал улыбаться и не менял своей поступи лорда-мэра.

Когда они оказались в конце коридора — во втором боковом отрезке, Мартэн открыл дверь и посторонился, пропуская вновь прибывших. Мужчины шагнули в камеру; первый держал закованную руку за спиной, чтобы не мешать своему товарищу.

Мартэн захлопнул дверь. Звук отозвался болью — так рушится свобода.

Новенькие вошли и встали, все так же похожие на двух быков, неподвижные и угрюмые, глядя в глубь камеры, где сидел третий заключенный. Еще не привыкшие к полумраку, они с трудом его различали.

— Повернитесь! — пророкотал Дерьмо.

Они послушно повернулись, не спеша, стараясь не запутаться в цепи.

Оставшийся за решеткой начальник казался теперь еще больше. Его туша распирала одежду, он выглядел огромным, дряблым и противным.

— Руки!

Каждый из вновь прибывших поднял закованную руку. Тогда Дерьмо просунул свои громадные лапы, пухлые и гладкие, сквозь прутья и открыл наручники.

— Сейчас сниму ваши драгоценности, — съязвил он. — Если бы это зависело от меня, я бы их вам оставил… По-моему, браслеты очень идут таким парням, как вы.

Он рассмеялся.

— Ну да ладно, — вздохнул он, — правила есть правила!

Какое-то время он разглядывал обоих заключенных. Их лица были в кровоподтеках. У стоявшего справа один глаз не открывался из-за разбитой брови. У того, что слева, была рассечена верхняя губа.

Дерьмо посасывал свой цветочек. Живот его заколыхался от неслышного смеха.

— Да, здорово вам, ребята, вложили!

Оба заключенных по-прежнему не двигались. Они казались бесчувственными. Отупение согнуло их широкие плечи.

— Можете потереть запястья, — участливо предложил Дерьмо.

Они никак не отреагировали на его совет.

— Не стесняйтесь, здесь все так делают.

Его глаза налились злостью. Выкатились еще больше, взгляд стал еще пристальнее.

Заключенные не шелохнулись.

— Ну ладно, сволочи, будьте как дома…

Мартэн медленно удалился… Одна за другой руки других заключенных отпускали прутья и их бледные лица растворялись в полумраке.

— Должен вас все-таки предупредить, — заявил начальник, — на будущее… Во-первых, меня зовут Дюрок, но здешние зэки прозвали меня «Дерьмо»… вы скоро поймете почему!

Снова раздался его отвратительный смех.

— Во-вторых, я не люблю упрямцев… Точнее, они меня не любят. Когда я вижу типов с разбитыми физиономиями, вроде вас, я не могу сдержаться!

Он внезапно просунул руку между прутьями и одним движением влепил пощечину обоим… Должно быть, он уже давно тренировал свой номер, все произошло молниеносно.

— Ничего не могу с собой поделать, — сказал он тоненьким голосом, странным образом контрастирующим с его статью. — Как собаке, увидевшей дерево, охота пописать, так и мне не терпится вмазать… Понимаете?

Оба заключенных промолчали, и он рявкнул:

— Поняли?!

— У меня полный порядок со слухом, — пробормотал тот, что пониже.

— Я тоже не глухой, — сказал другой, — тут мне грех жаловаться!

Дерьмо, выплюнув цветок в камеру, провел своим омерзительным языком по толстым губам…

— Похоже, вы те еще фрукты! Ну ладно, посмотрим… Посмотрим…

Уже поворачиваясь, чтобы уйти, он добавил:

— Должен вас предупредить: тот парень, вместе с вами, он немой… Немой, убивший свою жену. Надеюсь, вы уживетесь. На всякий случай предупреждаю сразу: драк у нас не любят!

Он окинул их тяжелым взглядом, одного и другого.

— Пока!

Повернулся и ушел насвистывая.

2

Когда Дерьмо ушел, они еще какое-то время продолжали стоять неподвижно, не глядя друг на друга. Затем как будто что-то щелкнуло. Время, до этого как бы проходившее мимо них, вдруг вырвало узников из оцепенения и увлекло в своем безостановочном беге. Они впервые взглянули друг на друга. Они рассматривали друг друга с животным интересом, подобные двум встретившимся хищникам. Наконец, один из них — с заплывшим глазом — пожал плечами и оглядел камеру. Здесь имелось трое нар, устланных соломой и накрытых покрывалами. Немой занимал дальние.

Мужчина с разбитой губой указал рукой на жалкие ложа.

— Единственная свобода, которая осталась у нас, — ухмыльнулся он, — это возможность выбрать себе кровать. У вас есть какие-нибудь предпочтения?

Другой шлепнулся на ближайшие нары.

— Здесь не железная дорога, — вздохнул он. — По ходу движения или против…

Он вытянул ноги и скрестил руки за головой.

— Меня зовут Франк, — добавил он. — Фамилия теперь не имеет значения, я ее оставил при входе… в книге для посетителей… Что мне здесь нравится, так это то, что можно обойтись безо всяких документов…

Его спутник бросился на кровать лицом вниз. Вытянув руки вдоль туловища, он зарылся головой в вонючую солому. Она пахла потом и еще какой-то дрянью. Запах был острым и одуряющим, впрочем не таким уж и противным, если привыкнуть.

— А меня Ал, — ответил он наконец.

Голос его казался глухим и едва различимым.

— Можешь мне тыкать, — добавил он, — все равно рано или поздно мы дойдем до этого. Лучше начать сразу!

Франк ответил:

— Спасибо! И взаимно…

Немой не издал ни звука. Он сидел на кровати и со смиренным видом разглядывал своих новых сокамерников.

Это был маленький худой человечек с желтоватым цветом лица, серыми волосами, большим носом и густыми, кустистыми бровями.

Ал медленно приподнялся на локте и подмигнул немому. Он чувствовал себя выпотрошенным, как труп.

— Ну ладно, — произнес он вслух, — сегодня еще чувствуешь себя не в своей тарелке, а завтра начнешь привыкать…

Франк вздрогнул:

— К чему привыкать?

Его спутник неопределенно повел рукой.

— Ну… ко всему! К тюряге… ко всему остальному… Я привыкну к тебе, ты ко мне… Жизнь — хорошая штука!

— Что-то я сомневаюсь…

— В чем ты сомневаешься… Что привыкнешь ко мне?

— Да, — со злостью ответил Франк. — И еще в том, что жизнь хороша! Иногда она такую рожу тебе состроит!

Он пальцем показал на немого.

— Вот, посмотри, на что она похожа, твоя жизнь, идиот чертов!

Вместо того чтобы рассердиться, Ал улыбнулся. Немой сделал усилие, пытаясь уловить смысл, он видел, что речь шла о нем, но вновь прибывшие смущали его. Они не походили на других заключенных!

— Ты первый раз попал сюда? — поинтересовался Ал.

— Тебе-то что?

— Да, в общем, ничего…

— Тогда в чем дело?

— Ты знаешь, говорить ни о чем тоже одна из необходимых привычек! В этом занятии время нам не помощник. Время! Смешно подумать, обращал ли я на него раньше внимание! Конечно, я ведь водилой был… Ну, теперь…

Он потянулся, постанывая от удовольствия.

— Зато теперь я спокоен: хоть дождь, хоть солнце, мне наплевать… Мне наплевать! Мне наплевать…

Он заорал во всю глотку. Франк взглянул на него краем глаза. Не с беспокойством, а, наоборот, с любопытством.

По израненным щекам Ала текли слезы, и он спросил:

— Слушай, как ты думаешь, кто-нибудь в этом мире смотрит сейчас на барометр или слушает сводку погоды по радио?

Франк поднялся и подошел к решетке. Жадными руками он схватился за прутья и выглянул наружу.

Коридор был пуст. Слышна была лишь возня заключенных в других камерах.

— Нет… Ничего больше не существует! Ничего! Остались одни прутья… Вот они реальны… Прутья кругом как железный лес! И я здесь один… Совсем один…

Франк прислонился головой к прутьям.

— Совсем один? — неуверенно прошептал Ал. — А что же я?

— А! Ты…

— Что?

— Ты не в счет!

— Спасибо…

— Слушай, парень, какое мне до тебя дело? Может, ты думаешь, что интересуешь меня?

Он подошел к кровати, на которой лежал его сокамерник.

Он вгляделся в лицо Ала, распухшее от ударов. У него были очень жесткие черные волосы, светлые глаза, скорее серые, чем голубые, и энергичные черты лица…

— Да мне вообще твоя морда не нравится! — добавил он.

Ал, в свою очередь, смерил его взглядом. Сквозь слезы, застилавшие ему глаза, он увидел злобное лицо, склонившееся над ним. Франк был светлым шатеном. Лицо его отличалось тонкими чертами, глаза голубые, живые и настороженные. Ал подумал, что в нормальной обстановке Франк был, наверное, недурен собой.

— Ты слышал, что сказал надзиратель… Никаких драк. Я понимаю — ты нервничаешь, но это еще не причина, чтобы кидаться на меня!

Появление Дерьма временно прекратило стычку.

— Эй! Вы двое… Забыл вас предупредить: вешаться на постельных принадлежностях запрещено… В нашем заведении это не принято!

Он рассмеялся над своей шуткой.

— Не слишком веселый у вас вид… Здорово же вам вломили! Честное слово, я бы с удовольствием поучаствовал! Вас так отделали, что вы похожи как два брата!

Он сменил предыдущий цветочек на другой, свежесорванный. На сей раз это была настурция. Маленькая, хорошенькая настурция, похожая на раструб старинного граммофона.

— Вы у меня еще кровью писать будете, — пообещал он, удаляясь.

Франк вздохнул:

— Как два брата…

Эти слова поразили его. Он присел к Алу на нары.

— Ну-ка покажи!

— Чего еще?

— Твои ссадины…

— Хочешь узнать, как выглядят твои?

— И это тоже!

— Я у тебя вместо зеркала?

— Ну в общем, да!

Ал ухмыльнулся:

— Ну-ка, покажись и ты тоже…

Не дожидаясь ответа, он протянул руку к лицу Франка и тронул ссадины, липкие от незасохшей крови. Франк вскрикнул от боли и сильно оттолкнул Ала, который упал навзничь на кровать.

— Рехнулся?! Лезешь своими грязными лапами! Мне как кислотой в морду плеснули.

Ал казался немного смущенным.

— Я хотел удостовериться, — пояснил он.

— Свои трогай!

— Про свои я и так знаю, что они настоящие!

Франк вздрогнул. Он убрал руку, защищавшую израненное лицо. Его маленький голубой глаз сверкнул.

— Как это «настоящие»?

— У меня мелькнула мысль, что они поддельные! Франк качнул головой:

— Не понимаю…

— Для камуфляжа, — пояснил Ал, поднимаясь.

Франк наклонился к нему.

— Ну давай рожай…

— Это трудно объяснить…

— Тебе слов не хватает?

Ал принял вызов, звучащий в словах Франка. Он пригладил спутанные волосы.

— Представь себе, мне кажется подозрительным, что мы с тобой попали в одну камеру.

— Ах, как интересно: мне тоже.

То, что последовало дальше, выглядело очень неожиданно, ввиду сложившейся ситуации: они улыбнулись друг другу.

Ровным, почти сердечным голосом Ал спросил:

— Слушай… Тебя случайно не стучать подсадили?

— Нет, а тебя?

— Если я спрашиваю тебя об этом, то значит…

Франк взвесил аргумент и пожал плечами:

— Ничего это не значит! Или уж, скорее, значит то, что ты хочешь провести меня…

— Ну хватит, — вздохнул Ал, вновь ложась на постель. — Я вижу, твои побои настоящие… Плеть из бычьих жил?

— Да… И еще кулаки… Плетью по физиономии, кулаками по почкам… Как положено.

— А если тебя по-настоящему избили… Для достоверности?

Теперь Франк кинулся на кровать вниз лицом.

— Что же ты знаешь такое, что меня так разукрасили?

— Ничего я не знаю.

— А я тем более, — уверил его Франк. — Так что… Мы с тобой квиты!

3

Длинную ночь населяли странные звуки. Они не спали, ни тот, ни другой. Заложив руки за голову, на протяжении бесконечных часов разглядывали синий, покрытый пылью ночник, размышляя о своем новом положении.

Иногда оба вздрагивали, когда немой начинал задыхаться и стонать во сне или когда темноту разрывал ночной крик, столь обычный для перенаселенного помещения.

Они не обменялись ни одним словом. Время от времени лишь поворачивали головы друг к другу и обменивались взглядами. Затем снова ложились на спину, уставившись в высокий потолок камеры. Зарешеченное вентиляционное отверстие походило на зловредную отвратительную пасть, смеющуюся над их бедой.

В самой глубине этого таинственного мира, ни на минуту не умолкая, слышался тяжелый рокот. Гул близкого океана. Когда через забранную решеткой форточку проникла заря и побледнел свет ночника, им показалось, что гул этот стих. Но это всего лишь усталость приглушила окружающие звуки. Почти одновременно погрузились они в полузабытье, унесшее их от реальности в радужную и теплую туманность.

Крики, ритмичный шум шагов вырвали их из оцепенения.

Дерьмо провел резиновой палкой по решетке камеры, как музыкант по струнам арфы.

— Все в душ!

Его опухшая физиономия прилипла к прутьям.

— Эй, новенькие, вам тут что, домашний пансион?

Он повернул ключ и приоткрыл дверь.

— В колонну становись! Руки за спину! Разговорчики, скоты! Попробуйте вякнуть и почувствуете мою палку на своих боках!

Первым пересек порог немой. В свете коридорных ламп его лицо казалось еще желтее. Он моргал своими маленькими крысиными глазками с белесоватыми ресницами. Дерьмо выдал ему каждодневный пинок под зад.

Он рассмеялся, гордый своим убожеством, доведенным до совершенства и демонстрируемым каждое утро с блаженным видом.

Немой побежал становиться в строй заключенных, угрюмо ждущих приказа к отправке.

Ал и Франк присоединились к ним.

— Вперед! Шагом марш!

Колонна двинулась, окруженная вооруженными охранниками. Душевая была расположена этажом ниже.

Здесь не было никаких излишеств. Штук двадцать открытых кабинок без занавесей вдоль стены. Все оборудование заключалось в душевой головке и цепочке для пуска воды.

Заключенные раздевались, вешали комбинезоны на крючки и мылись под присмотром охраны, не перестающей издеваться над ними.

По примеру остальных, Ал и Франк разделись и заняли две соседних кабинки. В пару, заполняющем душевую, заключенные перекидывались словами… Время от времени охранники орали: «Заткнитесь!», но особенно не настаивали… Шум воды поднимал настроение, а духота расслабляла.

Ал бросил взгляд через перегородку, отделяющую его от нового товарища.

Франк заметил это.

— Подсматриваешь?

Ал ухмыльнулся и дернул за цепочку. Теплый дождь пролился на его блестящее тело.

— На теле-то у тебя почти ничего нет! Один синячок для вида и все… Видно, особый упор сделали на физиономию, она больше бросается в глаза!

В соседней кабинке перестала течь вода. Перед ним возник Франк, его лоб пересекала злая морщина.

— Ты опять начинаешь свой балаган?

Глаза Ала были полны воды. Он отпустил цепочку душа, встряхнулся и шагнул вперед.

— Я не начинаю, я продолжаю… Ты ошибаешься, если думаешь, что я поверил в твои дурацкие выдумки!

— Ну все! Мне надоело! — вскричал Франк.

Он поскользнулся на мокром полу и слегка качнулся вперед. Ал решил, что это нападение, и ударил первым.

Раздался мокрый шлепок. Франк скривился от боли: костяшками пальцев Ал задел рану, рассекавшую ему щеку.

— Сволочь! Грязная сволочь!

Он кинулся вперед. Звуки ударов терялись среди гуденья труб и криков надсмотрщиков.

Лицом к лицу, пыхтя и задыхаясь от ярости, они молча дрались в кабинке Ала. Когда удар оказывался особенно болезненным, раздавался короткий вскрик. Глаза, раздраженные водой, были выпучены.

— Черт возьми, да тут какие-то сволочи дерутся!

Набежали надсмотрщики. На заключенных посыпались удары дубинок, и ярость их тут же улетучилась.

На смену одному душу пришел другой, куда более неприятный.

— Настоящие псы, — орал Дерьмо. — Запихните-ка этих обезьян в камеру! И не жалейте кулаков! Я еще зайду к ним, поздороваюсь…

Ни Ал, ни Франк не помнили, как оделись и добрались до камеры. Все разворачивалось с быстротой, приводящей в замешательство. Чьи-то руки встряхивали их, ноги били, в уши орали посторонние голоса, по лицам струилась кровь…

Наконец они очутились в камере, распростертые на нарах, и смогли забыться в болезненном покое.

— И хитер же ты, — прохрипел Ал.

— Не придуривайся, ты сам начал…

Ал замолк, подтверждая своим молчанием неоспоримость этого утверждения.

Франк вновь заговорил:

— Слушай, мужик, я тебе твои намеки обратно в пасть загоню, понял?

— Только правда может так обидеть, — вздохнул Ал.

Франк даже подпрыгнул.

— Ну-ка повтори!

— А ладно, заткнись… В конце концов, мне наплевать, стукач ты или нет. Все, что я могу тебе сказать: не теряй время…

Тем не менее выглядел Ал усталым и абсолютно разочарованным.

— Знаешь, ты тоже теряешь время… Я прекрасно понял твою игру… Отольются еще тебе мои слезы!

Они замолчали. Остальные заключенные только возвращались. Они вытягивали шеи, стараясь разглядеть возмутителей спокойствия. Появление новеньких разнообразило их жалкое существование. Они их забавляли.

Когда каждый вернулся на свое место, Дерьмо вошел в камеру вслед за немым. Закрыл за собой дверь и сделал знак одному из надзирателей — не уходить далеко. На его опухшей физиономии светилось довольное выражение.

— Похоже, вы предрасположены к дракам? — спросил он своим тоненьким голосом.

Теперь он жевал розу. Цветок полностью скрывал его рот, и голос, казалось, исходил из розовых лепестков.

Те, к кому он обращался, промолчали.

— Стоять, когда к вам обращаются! — заорал Дерьмо. — Я вас научу уважать старших!

Ал и Франк встали.

— Руки по швам! Голову держать прямо, подбородок приподнят… Вы слышите или нет?

Заключенные выполнили все команды, но с таким нежеланием, что само их подчинение выглядело вызывающе.

Надзиратель вытащил кожаную дубинку и постучал ею по ладони. Ему нравился этот звук. А еще больше нравилось, когда заключенные слышали этот звук.

С необыкновенной ловкостью он вскинул гибкую палку и одним движением обрушил удар на лица заключенных.

Они вскрикнули.

— Давно бы так, — сказал толстяк, вытирая запотевший лоб. — Пойте, веселей будет… Я же вас предупреждал, что у нас не любят драк. В следующий раз я вас так отделаю! На полу валяться будете. Да еще восемь суток карцера вклею. У нас здесь есть все необходимое! Эта тюрьма последняя, где в карцерах сохранились крысы! Слово честного человека. Вам все понятно? Крысы величиной с мою ляжку.

Заключенные согласно кивнули.

— Имеющий уши да услышит, — бросил напоследок Дерьмо, располагающий обширной коллекцией заученных выражений.

Франк повернулся к Алу.

Удар дубинкой здорово изуродовал его лицо. Оно было пересечено синеватой полосой, которая на глазах покрывалась выступающей кровью.

Франк отвернулся и сел у изножья своих нар. Немой вытащил из-под подушки кусок грязной тряпки и сунул его под кран. Когда тряпка хорошенько намокла, он протянул ее Алу.

Ал взял ее, благодарно кивнув, и промокнул лицо. Тряпка тут же покраснела.

— Для человека, убившего свою жену, он предупредителен… — заметил Франк.

— Это не мешает чувствам, — сказал Ал. — Может, она достала его. Женщины способны на это. Как только сходил с ней в мэрию, у нее обнаруживается свинский характер. Так всегда.

— Ты женат?

— За кого ты меня принимаешь?

Ал сполоснул тряпку и вернул ее немому.

— Спасибо, — сказал он, тщательно выговаривая слово, чтобы его поняли.

Тот грустно улыбнулся и спрятал ее под подушку.

— Ему еще повезло, — заметил Франк.

— Повезло?

— Конечно… Повезло, что он во Франции… Эта одна из немногих стран, где можно шлепнуть свою благоверную, не рискуя головой…

— Да, хорошая страна. Тюрьмы удобные. Только скученность все-таки мешает.

Он застонал, свежая вода на мгновение приглушала боль, но теперь она с новой силой клещами вцепилась в него.

— Этот тип, — проворчал он, — настоящий садист.

— Чего ты хочешь, — вздохнул Франк, — они все такими становятся… Всю свою жизнь добровольно провести в тюрьме, для этого характер особый нужен… Тебе уже приходилось бывать в подобных учреждениях?

— Это первый раз.

— Я тоже!

— Хоть в этом мы с тобой похожи. Чем ты занимался на гражданке?

— Бензин продавал, — произнес Франк после непродолжительного молчания.

— Ты заправщиком был?

— Нет, продавцом.

— Вот видишь, ты продавал бензин, а я его использовал. Я же тебе говорил: я водила!

— Клубнику любишь? — неожиданно спросил Франк.

Его сосед взглянул на него с подозрением. Но Франк казался абсолютно серьезным.

— Да. Почему ты спрашиваешь?

Франк встал и подошел к нарам, на которых лежал Ал.

— Я тоже, — сказал он, не теряя серьезности. — Ал, я тоже люблю клубнику. Вот тебе и третья точка соприкосновения. А если хорошенько поискать, то можно найти и другие. Чего ты в конце концов хочешь добиться? Чтобы я на тебя походил или наоборот? Может, твой отец навещал мою мать или мой старик твою? Может, мы вообще братья…

Он схватил Ала за отворот комбинезона.

— Ты бы, наверное, был счастлив, да?

Резким движением Ал вырвался.

— Ну и идиот же ты.

— Надо думать в отличие от тебя? Смотри осторожнее: это наше первое различие!

Франк поднялся, сделал несколько гимнастических упражнений и прислонился к стене под самой форточкой. Солнце не попадало в крохотное помещение, мешала наружная ограда. Однако небольшой прямоугольник рассеянного света проникал в камеру. Шум моря, едва возникнув, растворялся в тюремном гомоне… Иногда доносились отчаянные крики морских птиц. Их будто заржавленные голоса буквально разрывали душу.

— Загораешь? — спросил Ал.

— В каком-то смысле да…

— В каком?

— Ну, в мыслях что ли. Там-то солнце… Ты думаешь, оно еще существует?

— Не знаю, — вздохнул Ал. — Уже не знаю!

4

Но солнце светило по-прежнему. В этом они смогли убедиться во время послеобеденной прогулки.

Только убедиться, а не увидеть его за серыми бетонными стенами, окружающими двор. Час прогулки никогда не совпадал со временем, когда солнце стояло в зените над четырехугольным бетонным зданием. Бетон! Бетон! Решетки! Все серое…

Заключенные ходили по кругу держа руки за спиной. Посреди двора на лестнице сидел надзиратель, поворачиваясь по мере надобности.

— Скоро у него голова закружится, — шепнул какой-то заключенный на ухо Франку.

Франк едва заметно кивнул.

Ободренный, заключенный продолжил:

— Здорово вам обоим досталось… Чего вы в душе драку затеяли?

Франк поднял голову и прошептал, едва шевеля губами:

— Психологическая несовместимость…

— Неплохой повод, — ухмыльнулся тот.

Вдруг надзиратель заорал:

— Стой!

Угрюмый строй остановился.

— Эй ты, Ловкач, — позвал надзиратель.

Человек, который только что разговаривал с Франком, вышел из строя и подошел к охраннику.

— Вы меня звали, мсье Пло?

— С новеньким болтаешь? — спросил охранник.

Рыжий и в очках, он походил на школьного воспитателя. Может быть, поэтому у него было такое злое выражение лица?

— Да что вы, мсье Пло!

— Заткнись и не пытайся мне соврать, я тебя видел…

Тот, кого назвали Ловкачом, угодливо улыбнулся.

— Ну раз уж вы меня заметили, мсье Пло, я не могу отрицать. От вас ничего не ускользнет. Иногда мне даже кажется, что глаза у вас фасеточные, как у насекомых…

— Заткни пасть!

Однако замечание заключенного об остроте его зрения польстило ему.

— Что же ты ему говорил?

— Что они дураки, раз затеяли драку!

— Ничего, больше они этого не сделают.

И он заорал:

— Ну что молчите?

Франк и Ал кивнули головами.

— Да, мсье, это больше не повторится!

В тот же день они снова принялись за свое. Однако на этот раз все обстояло намного хуже.

Когда они втроем сидели после ужина в своей камере, наблюдая в форточку, как умирает день, Франк вдруг спросил своего сокамерника:

— За что тебя посадили?

Ответа не последовало, как будто Ал не услышал вопроса. Потом, когда Франк уже и ждать перестал, его собеседник пробормотал:

— Были дела…

— Какие дела?

— А ты за что?

— Интересная у тебя манера отвечать на вопросы…

Воцарилось продолжительное молчание. Зажегся ночник. На стене возник голубоватый ореол, усиливавшийся с наступлением темноты.

Франк повернулся на бок.

— Тогда ночь была, — начал он.

Несмотря на отсутствие вступления, Ал понял, что Франк готов раскрыться.

— Я был в одном местечке на севере…

Он замолчал, захлестнутый потоком воспоминаний.

— Ну давай же, — заторопил его Ал, — мне уже интересно…

Франк покорно продолжил:

— В течение дня я управился со всеми моими клиентами и решил заночевать в маленькой гостинице… Только у хозяина не было гаража для моей тачки… Пришлось поставить ее на хоздворе…

— Ну и что? — спросил Ал голосом, лишенным всякого любопытства, чтобы Франк не заставлял себя упрашивать.

Но Франк не дал себя обмануть.

— Тебе правда интересно?

— Спрашиваешь!

— Когда я въехал во двор, фермерша поила лошадей… У нее в руке был фонарь «летучая мышь».

— Представляю себе картинку.

— Небольшого роста с платочком на голове…

— А дальше что?

На этот раз Ал не смог скрыть своего интереса.

— Да пошел ты!..

— Ну ладно, ладно!

Ал вздохнул и почти на ощупь добрался до крана. Он открыл его и облил себе лицо. Потом попил воды, отдающей медью.

— У нее была большая мягкая грудь.

Ал улыбнулся в темноте и сел на свои нары лицом к рассказчику. Расстояние между ними не превышало и метра.

— Слушай, да ты у нас прямо извращенец какой-то… Надо же, большая мягкая грудь!

Франк пожал плечами:

— Все мы подвержены слабостям…

— Это точно, — признался Ал.

— Иногда все обходится, а порой и нет…

— У тебя не обошлось?

— Как видишь…

— Ты ее изнасиловал что ли?

— Да заткнись ты! — закричал Франк. — Не люблю я этого слова, — пояснил он, снизив тон. — Я прижал ее к себе… Она принялась дрожать… Потом закричала… Тогда я опрокинул ее в солому, там полный двор был соломы. И я ее взял… среди пламени.

— Пламени! — воскликнул Ал. — Какого еще пламени?

— Фонарь упал в солому.

Ал представил себе эту картину и прошептал:

— В пламени! Великолепно! Я бы заплатил за билет! А потом?

— Потом я потерял голову…

— Да?

Франк вытянул в темноте свои руки, мощные, покрытые белыми волосами. Ал посмотрел на них как на предмет, выставленный в витрине.

— Ты придушил ее?

— Да, — коротко ответил Франк. — Теперь твоя очередь… Рассказывай.

Ал вытянулся на заскрипевших нарах.

— О! У меня все значительно проще. История началась в придорожном ресторанчике… Я был слегка под градусом. Разругался с каким-то типом, не помню уже из-за чего. Кажется, по какому-то политическому вопросу. Я-то политикой не интересуюсь, такая кретинская вещь!

— Дальше что? — обрезал Франк.

— А! Ну да… Морда мне его не понравилась. Тогда я огрел его пивной бутылкой по голове. И она-то как раз не выдержала!

— Какая марка?

Прошло несколько секунд, прежде чем до Ала дошел смысл вопроса.

— Не понял…

— Пиво какой марки? — уточнил Франк.

— Виргинское.

— Ты уверен?

Ал заподозрил подвох.

— Еще бы! Когда я поднял бутылку, то обратил внимание на этикетку… Такое не забывается!

— Врешь, сволочь! — закричал Франк, вскакивая на ноги.

— Да я клянусь тебе…

— А я клянусь тебе, что ты врешь. У бутылок с виргинским пивом нет горлышка, поэтому ты не смог бы ей ударить!

Ал не произнес ни слова. Он открыл было рот, чтобы запротестовать, но передумал.

— О такой мелочи ты не подумал, да? — выкрикнул Франк, пиная тюфяк своего соседа. — Сплошное вранье! Такое впечатление, что ты хочешь обхитрить меня…

Немой испуганно приподнялся на кровати, наблюдая за схваткой. Он переводил взгляд с одного на другого, ничего не понимая. Вмешаться он не смел…

Франк схватил Ала за горло.

— Чего ты ждешь от меня? Чего ты хочешь?

Ал резко дернулся. Он напряг мышцы, и ему удалось схватить своего противника за кисти рук.

Силой он был наделен немалой. Франк ослабил свою хватку. Когда он окончательно сдался, Ал прошептал:

— Послушай, Франк, каждый из нас имеет право рассказывать ту историю, какую он хочет, или нет? И потом ты сам начал!

— Что?

— Ну эта твоя пышногрудая фермерша с «летучей мышью» и тип, который ее трахает посреди пожара! Ты это что, у Чейза вычитал?

Франк опустил голову. Ал отпустил его запястья, и руки повисли вдоль тела, как две сломанные ветки.

— Признавайся, ты же хотел меня подловить! — загремел Ал. — Да я как только тебя увидел, сразу все понял. У тебя же на лице написано… И что ты стукач, тоже написано. Прямо светится, как неоновая реклама.

— Да ты заткнешься, наконец! — заорал Франк.

Он весь дрожал, даже зубы стучали…

— Замолчи!

— Стукач! Стукач! — повторял Ал.

Оскорбление звучало как молитва, как вопль отчаяния. Он вкладывал в него всю свою душу… Всю свою жизнь…

— Стукач!

Его крик разносился по всей тюрьме. Вскоре все проснулись. Отовсюду неслись протесты.

«Что происходит?»

«Опять эти двое бардак устроили!»

«Перевести их в другую камеру!»

«Сколько можно!»

Звуки шагов… Надзиратели. Не очень-то довольные, что их потревожили…

Франк снова вцепился Алу в горло.

— Это ты стукач! Ты стукач!

— Ну да, — хрипел Ал, задыхаясь. — Я специально изуродовал себе физиономию, чтобы послушать твои идиотские истории! У тебя же все шито белыми нитками. Говорить неправду, чтобы узнать правду…

Вдруг Франк отпустил его. Охваченный внезапной мыслью. Он сказал:

— Ну-ка, покажи свои руки!

— Но…

— Показывай, тебе говорят!

Ал протянул руки в свет, падающий от ночника. Франк плюнул на них.

— Тоже мне лапы водилы, — сказал он спокойно. — Не смеши меня! Ты когда в последний раз был у маникюрши, позавчера?

— А ты, продавец бензина… В каком департаменте ты работал?

— Па-де-Кале, — ответил Франк, хмуря брови.

— Молодец! И как же его зовут, твоего оптовика из Сент-Омера?

Франк пожал плечами…

— Ладно, брось.

— Ага, — обрадовался Ал, — видишь! Это ты!.. Это ты! Легаш поганый!

— Ну-ка повтори!

— Фараон поганый!

Они кинулись друг на друга и покатились по земле. В таком положении их застали охранники и разняли с помощью пинков и дубинок.

Когда примчался в одних тапочках Дерьмо, ему осталось только нанести последние удары по уже неподвижным телам.

— В карцер ублюдков! — распорядился он. — Каждого в отдельный и посадить на диету! Позаботимся об их драгоценном здоровье!

Без лишних церемоний оба сотоварища были переправлены в подвал.

Когда их выносили, заключенные, которым они не дали спать, обсмеяли их.

Прежде чем выйти из камеры, Дерьмо врезал дубинкой немому.

Тот забился на свои нары и заплакал от незаслуженной обиды.

Дерьмо не преувеличивал, утверждая, что в карцерах полно крыс. Появление пленников в закрытых камерах подземелья было для них настоящим даром небес, так как одновременно появились и куски хлеба, которые заключенным приходилось отвоевывать у грызунов.

5

Восемь дней протекли в этих полумогилах. Восемь дней, длинных и черных, как самая черная из всех ночей. Когда они были извлечены оттуда, их отвели к директору заведения, человеку большому и резкому, который прочел им расхожую лекцию на тему морали и заключил:

— Конечно, я мог бы вас расселить, но это слишком простое решение. Я настаиваю, чтобы вы заключили джентльменское соглашение… Если можно так выразиться, — добавил он, взглянув на них тяжело и презрительно.

«Идите, но в следующий раз я вами займусь всерьез».

Франк и Ал старались не смотреть друг на друга. Они вышли из директорского кабинета, упрямо смотря только перед собой.

Дерьмо, главный по этажу, уже поджидал их, держа розу в своих лошадиных зубах.

— А вот и мои маленькие друзья! — воскликнул он. — Я же предупреждал вас, что буду держать под контролем все ваши действия… Теперь придется вести себя смирно… Я люблю людей, которые ведут себя смирно…

Он вошел вслед за ними в камеру и сел рядом с до смерти перепугавшимся немым.

— Видите ли, — продолжил он, постанывая от удовольствия, — если вы и дальше будете продолжать в том же духе, то дело может кончиться смертью одного из вас… Тот, кто останется, автоматически получит право на гильотину… Вы в курсе, что это такое? Замечательная вещь… Того типа, который ее изобрел, звали Гильетен… К тому же он был врачом! Как видите, я знаю историю Франции…

Он гнусно рассмеялся.

— Благодетель человечества. Машинка для укорачивания чересчур прытких… Она нас уже три раза навещала с тех пор, как я здесь… Конечно, приходится ради этого рано вставать, но уж зато какое зрелище… Скоро она снова приедет… Через пару недель… У нас уже и клиент есть на машинку для стрижки. Какой-то гражданин, который шлепнул двух мусоров, представляете, какой неосторожный! У него, наверное, крыша поехала, у этого типа! Он воображает, что Президент его помилует. Еще чего! Жизнь легавого священна!

Он говорил, упиваясь своей властью, жестокостью описываемых им сцен.

Наконец он встал и маленькими шажками направился к двери.

— Мне нужна тишина! — заявил он. — Понятно?

Дверь захлопнулась. В замке заскрипел ключ.

— Привет, — сказал Ал. — Хорошие были каникулы?

— Ничего, спасибо…

Франк внимательно разглядывал своего сокамерника.

— Какая у тебя цветущая физиономия, ты прямо как на курорте побывал…

— Да ну!

— Уж во всяком случае, пребывание в этой дыре не могло подействовать на тебя так благотворно. Я так полагаю, инцидент подстроен специально, чтобы ты мог немного отдохнуть. Небось здорово надоело торчать здесь, а?

Ал встал перед Франком.

— Опять за свое?

В голосе его звучала грусть, удивившая Франка.

— Посмотри на свет, — попросил Ал.

— Что ты там еще придумал?

Он машинально повернул голову в направлении форточки.

— У тебя нормальные глаза.

— Что значит «нормальные»?

— Они нормальные…

— Какими ты хочешь, чтобы они были? Косыми?

— Нет, но они должны бояться света. За восемь дней, проведенных в темном месте, глаза должны привыкнуть к темноте. Вот, взгляни на мои.

Он выставил свое лицо на свет. Под действием света глаза мигали и слезились.

— Ну и ухваточки у тебя, — вздохнул Франк, вновь ложась. — Да был я там… С этими погаными крысами… — он показал свой правый тапочек, у которого не хватало куска подошвы.

— Они готовы были сожрать меня! Чуть жизни нс лишился в этом чертовом карцере!

Ал взглянул на тапочек и покачал головой.

— Да, вижу… Мы здесь как в прошлый век попали… Карцеры с крысами! Кому рассказать, не поверят! В двадцатом веке!

— Да ладно тебе, со своими веками, — бросил Франк.

— А надзиратели… Накидали нам ни за что ни про что… Как тебе это нравится?

— Знаешь, все время будут люди, бьющие других людей, так было и так будет… В конце концов, надзиратели, издевающиеся над заключенными, ненамного хуже заключенных, пытающихся перегрызть друг другу глотку!

— Что?

— Ты так не считаешь? — настаивал Франк.

— Да, я тоже так думаю. И иногда мне кажется… Мои подозрения на твой счет… Может, и зря все это?

Франк уставился на таракана, медленно перемещавшегося по стене. Насекомое пересекло открытое пространство и внезапно спряталось в тюфяке у немого.

— Я себе задаю тот же вопрос, — признался Франк. — Мы с самого начала вбили себе в голову… Теперь это стало как болезнь, которая разрастается и пожирает нас!

Он встал на колени перед нарами Ала.

— Скажи, Ал, ты не мусор?

— Да нет, ведь это ты мусор!

Франк чуть не расплакался:

— Опять! Ты же только что сказал…

— Да, точно… Извини!

— Даже если бы я был им, — пробормотал Франк, — Ал, давай выясним до конца, даже если бы я был им… Или ты бы им оказался… Может, мы бы смогли договориться? Мы же вместе переносим эти лишения и оскорбления!

— Пожалуй, ты прав, — признал Ал. — Давай поиграем немного: пожмем руки!

Они внимательно посмотрели друг другу в глаза, снова заколебались, борясь с последней вспышкой ненависти и со страхом оказаться в смешном положении. Наконец руки их встретились, рукопожатие состоялось.

— Давай, если ты легавый, Ал, — прошептал Франк.

— Даже если ты им окажешься, Франк, — вздохнул Ал.

6

Первым, кто заметил перемены в их поведении, оказался Дерьмо. Он был неотесанным типом, но хитрость заменяла ему недостаток ума. За пятнадцать лет работы в исправительных учреждениях он освоил азы психологии, достаточные, чтобы следить за изменением морального состояния своих многочисленных «клиентов».

— Вы только посмотрите на них! — воскликнул он на другой день после объявления мира между Алом и Франком. — Они подружились, как две свиньи! Значит, моя методика не так уж и плоха. Внутренний распорядок все равно, что музыка: ему обучают с помощью палочки!

Самым неприятным в этом человеке был его липкий смех, которым он сопровождал все свои нравоучения. Этот смех причинял прямо-таки физическую боль. Он проникал в вас как мокрица, пачкая все внутри.

— Всего две недели осталось до казни, — произнес он как бы про себя. — Наконец-то развлечение!.. Самое смешное, что церемония приходится как раз на день национального праздника… В программе: Гильотина… Утренний туалет приговоренного… Стрижка… Парад с музыкой… Выезд на бал!

Он рассмеялся еще громче обычного. Смех зарождался в животе, затем постепенно поднимался вверх, сотрясая все тело.

Дерьмо подмигнул.

— Машинка Чарли! Настоящее отдохновение для чуткой души… Вы только подумайте, какое изобретение!

Как всегда, он ушел внезапно. Говорит, говорит, потом вдруг обрывает речь на полуслове и…

— Вот дерьмо, — пробормотал Ал. — Здорово к нему прозвище подходит…

Франк покачал головой.

— Надо понять этого человека. К тому же он сам сказал: развлечений здесь мало! И потом, объясни мне, Ал, для чего люди идут в цирк смотреть на человека-пушку? Они выкладывают бабки ради одного только призрачного шанса увидеть смерть человека! А здесь все на халяву, к тому же результат гарантирован.

— Здесь, — вздохнул Ал. — Это слово у меня как заноза в коже… Здесь! Здесь!

— Да, — признал Франк, — приятного мало.

— Всякий раз, когда я его произношу или только подумаю, мне на ум приходит другое…

— Что другое?

— Другое слово, противоположное! В другом месте!

— В другом месте, — вздохнул Франк.

— Да, в другом месте! Где воздух, растения, животные… Люди, которые идут в кино или возвращаются домой и занимаются любовью! Ты никогда не думал, сколько их сейчас лежит в постели? Постель! Женщина, солоноватый привкус ее слюны… ее запах!

Франк вскочил с кровати и вцепился руками в прутья.

— Замолчи! Ты нам только хуже делаешь! Нельзя говорить об этом, когда гниешь в такой дыре!

— Ты прав, гнием… Именно. И это только начало! Впереди еще дни и дни…

— Годы, Ал!

— Еще хуже: часы. Их прожить будет труднее всего.

Франк так сильно вдавил лицо в решетку, что прутья, белыми полосами, отпечатались на его щеках.

— Как мне все надоело, — произнес он.

Он сказал это не повышая голоса, без всякой экзальтации. Это было признанием, признанием чисто человеческой слабости.

— Возможно, мы привыкнем, — прошептал Ал.

— Ты зациклился на своей привычке! Невозможно привыкнуть к отчаянию! Невозможно привыкнуть к этой серости, стенам, часам, минутам, которые, капля за каплей, долбят нам по темечку… Тот тип, который ждет казни… Он, по крайней мере, думает о чем-то конкретном… У него еще есть надежда. Прекрасная надежда: надежда остаться в живых… А я… Я…

Он упал на колени прямо на землю и склонил голову.

— Я наедине со своим прошлым, подыхающем во мне, как растение, которое перестали поливать!

Он поднял голову. Взгляд сделался твердым, желваки напряглись.

— Честно, Ал, я хотел бы оказаться на месте этого парня…

— Какого парня, Франк?

— Того, что должен умереть… Одна маленькая смерть, что может быть приятней? Один удар и… «прощайте все». Земля удаляется, как красный воздушный шарик, когда отпустишь веревочку.

Ал тряхнул головой:

— Чудо из чудес!

— Ал!

— Что?

— Если бы ты не был легавым…

— Опять за свое! Ты же прекрасно знаешь, что если здесь и есть легаш, так это не я!

Но Франк пропустил этот выпад мимо ушей.

— Ал, можно ведь попробовать что-нибудь сделать…

— Что-нибудь? — переспросил Ал.

— Ты не догадываешься?

Они взглянули друг на друга. Ал встал и подошел к решетке. Понизив голос, он заявил:

— Очень даже догадываюсь… И если бы я не думал, что ты…

— Да хватит, наконец!

— …я бы тебе давно это предложил.

— Думаешь, что реально?

— Нет!

— Мне просто необходимо сделать невозможное!

— Мне тоже, — признался Ал. — Скажи, отсюда уже сбегали?

— А мне плевать. Мне никакого дела нет до других!

Они легли на кровати и долгое время не разговаривали. Только что родившаяся идея заняла все их мысли. Они закрыли глаза, не обращая внимания на немого, чье тихое существование не мешало их размышлениям. Шум моря им тем более не мешал. Химерическая мечта заслонила все и ничего больше для них не существовало, кроме этого безумного плана…

— Мы многим рискуем, — сказал Ал…

— Во время бегства нас могут настичь пули… или собаки… а то и люди! Все плохо… Но что нам до этого, а?

— Ничего, — согласился Ал. — Ничего!

И вновь они погрузились в свои мысли. Вдруг Ал вскрикнул:

— У меня идея!

— Идея!

— Во всяком случае насчет даты… события…

— Грандиозно!

— Мы провернем все в день казни…

— Почему?

Ал с гордостью улыбнулся.

— Вот, слушай. Дерьмо сказал, что казнь приходится на праздничный день. Наверняка, здесь с самого утра начнется кутерьма. А так как представление все-таки довольно угнетающее, то охрана наверняка захочет поднять себе настроение. Свободные от службы пойдут на праздник, остальные тяпнут по стаканчику… Короче, охрана будет уже не та. А это самое важное, понимаешь?

Франк кивнул головой.

— Да, задумано неплохо. А я скажу тебе, кто откроет нам дверь…

— Кто?

— Дерьмо! — таинственно заявил Франк.

— Ты до сих пор веришь в чудеса?

— Это не чудо, Ал. Ты заметил, как он любит заходить сюда потрепаться? Он же упивается своими словами. Мы дождемся его… Когда он будет проходить мимо, затеем драку. Будь спокоен, он сразу же окажется здесь! И как только он зайдет…

— Мы его оглушим!

— Шлепнем!

— Я это и имел в виду!

— Потом заберем ключи! — сказал Франк…

— Да! И пушку!

Они переговаривались целый день и даже, когда пришла ночь, они все сидели рядом на кровати, что-то нашептывая друг другу.

В таком положении их и застал Дерьмо. Его бледное лицо внезапно показалось между прутьями.

— Та-ак! В этом углу до сих пор разговаривают! Придется помолчать, парни! Уже поздно… Время, когда воображение растет, как температура у больных! Бабы так и витают в воздухе! Это вредно для здоровья! Надо лечь на животик и подумать о чем-нибудь другом… О грустном, о жизни, например!

Он прервался, чтобы как обычно выплюнуть цветок на пол камеры.

— А я иду спать, моя благоверная уже заждалась… Если бы вы видели мою Сюзанну! Задница у нее как у кобылы!

Он загоготал от удовольствия.

Ал прочистил горло. Он собрался было послать его подальше, но Франк резко сжал ему руку, заставив замолчать.

— Вы хотели что-то мне сказать? — осведомился Дерьмо ласково. Его не обмануло движение Ала.

Ал отрицательно качнул головой.

— Никак нет, начальник!

— Вот и хорошо… Люблю людей, способных проглотить язык, когда нужно… спокойной ночи, дорогие мои!

Мягкое движение — и он пропал.

— Что мне больше всего нравится в нашем плане, — сказал Ал, — это то, что он начнется с убийства этой сволочи!

И он подобрал увядшую розу, которую тот выплюнул.

— Он любит цветы — он их получит, — прошептал Ал.