Глава 5


Когда вышла на остановку, меня еще потряхивало. Сдавила сумочку холодными пальцами, выглядывая автобус. Скорей бы приехал. На душе неспокойно, страшно и ужасно неуютно. Хочется схватить Полю в охапку и мчать куда глаза глядят подальше отсюда. Как и много лет назад. Бежать так, чтоб ветер в ушах свистел. Но куда? Меня никто и нигде не ждет. У меня никого и нигде нет. Только Поля и Даша… и, если я не смогу удержаться на новом месте, мне ее не отдадут. А я воевала за эту возможность несколько лет. Только в наше время все решают деньги. И ребенка с детского дома можно забрать при их наличии. Выкупить, проще говоря. Я помню лицо заведующей и ее методиста, когда они поняли, что я не принесла им заветного конвертика для открытия дела. За встречу с Дашей тоже надо было платить, как минимум конфетами. А если я хотела видеть сестру чаще, то была своя такса – сто долларов за первую встречу, а за последующие по пятьдесят. Как они это называли – на нужды учреждения. Пока что я не нашла денег на первое свидание. И если останусь без работы, то и не найду.

– Почему именно этого ребенка? Она здорова, и ее могут удочерить из более благополучной и богатой семьи. Увезти за границу к лучшей жизни. У ребенка будет светлое будущее. Что вы можете ей дать? Возьмите Ваню или Олю. Они, конечно, имеют проблемы, но все поддается корректировке. Мы бы помогли вам с оформлением документов, и первый взнос был бы намного меньше.

– Мы что торгуемся? Мы на базаре, и вы мне предлагаете товар по скидке?

Заведующая тут же вытянулась и поджала губы. А методист принялась усиленно ковыряться в своем сотовом.

– Даша – моя родная сестра! Я не понимаю, наша с ней вина в том, что она здорова? Или в том, что я не дочь миллионера?

– Вы не приходили за ней несколько лет. Что вдруг сейчас надумали? Ей уже одиннадцать! Она вас даже не помнит!

– Помнит! Она все помнит! А долго, потому что не могла раньше. Работы не было, и дочь родилась. Я два года из этих пяти искала ее.

– Да, мы помним, что вы мать– одиночка, которая пока что без работы, без квартиры и хочет удочерить еще одного ребенка.

– Я устроилась на работу. Преподавателем в университет. Я сняла квартиру. Двухкомнатную. Даше будет где спать и учиться. У меня есть некоторые сбережения. Это же моя сестра, как вы не понимаете!

– Вот отработайте хотя бы полгода, принесите справку и рекомендации. Принесите квитанции, что нет долгов. Кстати, а где отец вашей дочери? Вы развелись?

– Да.

– Он как– то вам помогает? Участвует в жизни вашей дочери?

– Нет…он погиб. Он был военным.

Вспомнила, как мне об этом сообщили, и содрогнулась… Нет, не от боли и горя, а от жуткого облегчения и понимания, что больше нам с Полиной ничего не угрожает.

– Вы понимаете, что вы не подходите, как усыновитель или опекун? Приходите через несколько месяцев со всеми документами.

Я вышла из ее кабинета и плелась по коридору, опустив голову. Стыдно. Больно. И от отчаяния сжимается все внутри. Пять лет я не могла забрать мою девочку, пять лет я пыталась начать жить лучше, отложить денег. И когда я наконец– то могу это сделать… у меня могут начаться неприятности на работе.

– Михайлина Владимировна!

Методист бежит за мной.

– Любовь Валентиновна… ну она неплохая женщина и добрый человек. Пытается пристроить других сироток. Вам юриста надо взять. Так будет быстрее и эффективнее. И еще… я обязана вам сказать. На Дашу приходили смотреть еще две пары приемных родителей. Одни – из Америки. А вторые – состоятельные люди, отец тоже военный.

– Что? Как приемные? У нее же есть я! Родная сестра!

Внутри все похолодело. Я не отдам Дашу. Не отдааам!

– Возьмите юриста и поторопитесь! Мой вам совет!

Они просто продают мою Дашу. Они просто нашли покупателей, а я… а у меня нет денег. И вряд ли хватит на юриста.

Мне нельзя уходить из универа, нельзя терять работу. Я должна держаться за нее зубами. Приехал автобус, и я поднялась на ступеньку, села рядом с пожилой женщиной, посмотрела в окно, прижалась к нему лицом, всматриваясь расширенными глазами в темную фигуру молодого парня на остановке. Он догнал меня. Подонок. И вдруг сзади раздались недовольные вскрики, я обернулась, и сердце забарабанило прямо в горле с такой силой, что, кажется, сейчас с ума сойду. Демьян влез в автобус, растолкал людей и уселся неподалеку. Лицом ко мне. Развалился так, что никто рядом не то, что сесть, а даже стать не мог. Все его сторонятся, обходят десятой дорогой. Так всегда было. В этом парне какая– то мрачная, скрытая энергетика, которая пугает. От одного взгляда исподлобья мурашки бегут по всему телу, и становится неуютно. Жует жвачку, громко чавкая, в одном ухе наушник. Челка пол– лица закрыла. Черная косуха, обтягивающие джинсы с дырками на коленях. На меня смотрит, не моргая, прожигая во мне дыру. Мерзко смотрит, с презрением. Как на проститутку или на падаль какую– то.

И что теперь делать? Выйти на другой остановке? А дальше что? Куда я пойду? Проследит, где живу, и там покоя не даст… а у меня Поля маленькая. Стало еще страшнее от мысли, что Полю могут забрать. Узнают, что она дочь Богдана, и отнимут. Их отец на все способен. На любую подлость и низость. Это я уже точно знаю.

Отвернулась к окну, нервно покусывая губы и продолжая теребить сумочку. Надо выйти раньше. Ничего, пройдусь потом пешком. В парк выйду. Там всегда людей много. Не посмеет там меня тронуть… Но быстрый взгляд на подонка говорил об обратном. Посмеет. Этот где угодно посмеет.

Всегда его боялась. Хотя рядом был палач, мне казалось, что брат палача способен на еще худшие издевательства. На какие? Я не хотела этого знать.

Пробралась в другой конец автобуса, чтобы выйти неподалеку от кинотеатра и большого парка, где обычно всегда собирается много людей. Спрыгнула с подножки и быстрым шагом пошла в сторону фонтана.

Можно погулять здесь пару часов, позвонить Валентине Егоровне, попросить посидеть с Полей за дополнительную плату и погулять. А может, он за мной и не пошел. Обернулась и подпрыгнула от испуга. Конечно же, пошел. Идет сзади вразвалочку с сигаретой в зубах. В паре метров от меня.

Чуда не будет. Только не со мной. Села на лавку, достала книгу. Ублюдок сел напротив и глаз с меня не сводит. Психологический прессинг похлеще насилия. Это молчаливое преследование со взглядом – «как только я смогу, я раздеру тебя на части, сука». И все эти части уже ментально болят. Он способен на что угодно.

Ужасно хотелось есть. В кошельке денег только на мороженое. Но я уже привыкла быть полуголодной всегда. Нормальное состояние. Бывало и хуже.

Подошла к ларьку, купила один маленький рожок с банановым шариком. Быстро обернулась – стоит сзади. Ничего не делает, не говорит. Просто стоит. И это нервирует до дрожи в коленках. Как будто воздух становится тяжелым, нагнетается удушливость. Начал накрапывать дождь, и людей в парке становилось все меньше. Если сейчас польет, то я останусь тут совершенно одна, а на свою улицу идти быстрым шагом придется около сорока минут. И мне придется идти…

Обернулась еще раз на наглого ублюдка и пошла в сторону аллеи. Если быстро ее проскочить – выйду к трассе и там по тротуару у всех на виду пойду в сторону метро. Пусть придется дать круг, но, может, этот мерзавец от меня отстанет. Ускоряя шаг, прижимая сумочку к груди, с ужасом отмечая, что людей почти нет. Исчезают даже случайные прохожие, а дождь льет все сильнее. И сзади слышны шаги. Оборачиваюсь – идет следом. Руки в карманах, между зубов сигарета, на голову капюшон накинул.

Пошла еще быстрее, почти побежала. Впереди какое– то здание административное. Бросилась к нему, дернула закрытую дверь несколько раз, беспомощно постучала. И замерла, услышав у себя над ухом зловещее:

– Здесь никого нет, и никто тебе не поможет, сука.

Совсем близко наглые глаза беспринципного отморозка. Выдыхает дым от сигареты. Закашлялась, но ему все равно. Вблизи его лицо можно назвать красивым, если бы не это выражение хищного жестокого зверя. Хотела дернуться, но он пригвоздил меня, удерживая за шкирку.

– Какого хера ты приперлась сюда, тварь? Сколько лет тебя не было? Пять? Вылезла из дыры своей? Решила, что можно уже?

– Отпусти меня, Демьян. Я закричу!

– Ори сколько хочешь, всем насрать. Даже если трахать тебя здесь буду, никто не подойдет! Поняла?

Вот эта едкая волна похоти всегда исходила от него. Смотрел так, что хотелось одернуть юбку и отвернуться. Мне всегда казалось, что я вижу в его глазах адское, бешеное совокупление…со мной. Не могла в глаза ему смотреть, но и Богдану сказать боялась. Он мог мне за это и зубы выбить. И виновата была бы только я. Потому что юбка слишком короткая, глаза ярко накрасила и просто потому что посмела хорошо выглядеть, а еще потому что у него опять ничего в постели не выходит.

– Отпусти. Просто отпусти, и я уйду. Хорошо? Давай просто разойдемся.

Ухмыльнулся, запрокинув голову, сверкая зубами и татуировками на длинной шее, доходящими до подбородка. Черепа и розы, шипы и лезвия. Отдает болью и смертью.

– Отпустить? – затянулся сигаретой, выпустил кольца дыма мне в лицо. – Я хочу, чтоб ты убралась из этого города. Сегодня. Я даю тебе три дня. Поняла? Через три дня я превращу твою жизнь в ад!

Нельзя показывать, что мне страшно. Я должна держаться изо всех сил. Он ищет мою слабость, хочет напугать, и как только у него получится – сожрет.

– Я не уберусь. Здесь мой дом, и я вернулась навсегда. Тебе придется с этим смириться, Демьян!

Осмелев, посмотрела ему в глаза. Они у него зеленые. Очень зеленые. Светлые, прозрачные, с ледяным блеском. Ударил кулаком возле моего лица изо всех сил. И я зажмурилась. Больше всего я боялась кулаков. Едва видела их, начинали трястись колени.

– Ты, кажется, не поняла меня. Я не спрашиваю, хочешь ты или нет, – приблизил лицо к моему лицу. От него пахнет сигаретами, ментолом и какой– то дикой, молодой похотью. От нее страшно, и по телу дрожь пробирает. – Тебе нет места здесь! Пошла вон отсюда!

– Я здесь живу! Здесь мой дом! Мне негде больше жить!

– А мне по хер! Здесь нет твоего дома! И никогда не будет! Просрала ты свой дом, когда с падалью той ускакала и брата моего бросила!

Тяжело дыша, смотрю ему в глаза. Надо выдержать этот взгляд. Надо просто не показывать ему, насколько мне страшно. Пусть не думает, что может вот так запугать меня. То, что он сын генерала Галая, не дает ему права выгонять меня. Наклонился еще ниже и взял пальцами прядь моих волос, а потом щелкнул зажигалкой, и она вспыхнула. Я даже не успела закричать от ужаса, а он тут же сжал ее ладонью и погасил огонь.

– В следующий раз будешь полыхать, как факел! Все шмотье на тебе сожгу! Голая домой пойдешь!

Осмотрел с ног до головы, и от взгляда этого наглого током пронизало. Взгляд мужской, откровенный, жгучий и сумасшедший. Вспомнила те картинки… и вздрогнула.

– К кому приехала? К е*арю? К тому, с которым от брата свалила? Где он? Я ему яйца отрежу!

Я дрожала и не могла ничего сказать, меня просто трясло и воняло собственными сгоревшими волосами. Он ненормальный. Не знаю, на что еще способен этот…этот отморозок.

– Отпусти меня. Я ни к кому не приехала. Одна я.

Провел пальцем по моему подбородку. Холодный. Ледяной. Очертил скулу, тронул губы.

– Хорошо жила, пока он в могиле гнил? М? Наслаждалась? Дырки свои подставляла всяким членам вонючим? И как? С ними лучше?

Игнорировать оскорбления, игнорировать мерзкий тон. Это его способ запугать, сломать.

– Нормально жила… послушай… я понимаю, что ты чувствуешь. Понимаю. Ты любил Богдана и…

– Заткнись, сука! – рыкнул мне в лицо и схватил за горло. – Имя его даже в голове у себя не произноси. Ты не достойна ни одной буквы! Из– за тебя он умер! Из– за тебя, тварюка! Из– за тебя его в цинке привезли! Если бы не ты… не пошел бы туда! Стерва… предала! Ууууу, бл*дь, как же я тебя ненавижу!

И мне не просто страшно, меня от страха парализует так, что ноги немеют и руки. А он вдруг волосы мои за ухо заправил, убрал с лица с обеих сторон. Смотрит то в один глаз, то в другой, большим пальцем надавил на нижнюю губу, тронул передние зубы.

– Боготворил тебя, святой считал. Боготворил…, – словно себе под нос, – а ты шлюха обыкновенная оказалась!

А сам ладонью ведет по плечу к груди, и меня вот– вот от истерики бить начнет крупной дрожью. Развернул резко лицом к двери, вдавил в нее. Я закричала. А он прижал всем телом и рукой начал юбку задирать.

– Не надо…пожалуйста, – извиваясь, пытаясь оттолкнуть, высвободиться, но он цепкий, жестокий, грубый. Толкает, давит, выкручивает руки. Дернул на мне трусики, сильно, порезав кожу возле ноги.

– Неееееет! Не надо! Демьяяян…не смей!

Вдавил лицо в дверь и прошипел над ухом.

– Три дня! Три! Уволишься и свалишь из этого города. А не свалишь – пожалеешь, что родилась! Я эти трусы в аудитории на двери повешу!

Ткнул лицом в деревянную обшивку и отпустил. Услышала удаляющиеся шаги и сползла по двери на пол, широко открыв рот и заливаясь слезами. Натягивая юбку ниже, прикрывая колени, все еще чувствуя его холодные пальцы на своем бедре.

Некуда мне идти. И уезжать некуда. И уволиться не могу.

Закрыла глаза…

А перед ними искаженное ненавистью лицо Богдана. От него несёт перегаром, его глаза бешено вращаются.

– Я что говорил тебе? Говорил, без моего разрешения не выходить? Говорил? Я из тебя дурь выбью!

– Не надо…Бодя, умоляю. Не надо. Выкидыш будет!

– Это не мое отродье!

И кулак летит мне в лицо.

Тут же резко глаза открыла. Нет. Ему меня не запугать. Я не сдамся. Это мой город. Я здесь живу. И никто меня не прогонит. Я больше не позволю себя запугать. Я не жертва. Я смогла уйти от его подонка брата, смогу и ему противостоять. Для начала в полицию пойду.

Обернулась в поисках трусиков, но он их забрал с собой. Ублюдок. Отдышалась, вытерла слезы. Прихрамывая, пошла к остановке. Всю дорогу ехала, уткнувшись лбом в окно.

Потом по ступенькам поднималась, стараясь улыбаться. Постучала в дверь соседки, а потом схватила дочь в охапку и сильно сжала, сдавила, покрывая поцелуями шкодливую мордашку, волосы, маленькие ручки. Моя малышка, счастье мое.

– Мамочка плишла. Мамочкаааа. Мамуля моя.

Взяла ее на руки и выдохнула с облегчением. Все будет хорошо. Он меня не запугает. Буду ездить на трамвае. Пусть это намного дольше, но трамвай останавливается на рынке, а там всегда много людей. И заявление подам. К ректору пойду.

Загрузка...