Подозреваются все

* * *

Вследствие длительных интенсивных размышлений ноги у нас окончательно одеревенели. После того как мы совершили под этим зеркалом ошеломляющие открытия, наше напряжение, видимо, ослабело, и теперь состояние наших ног значительно влияло на работу мыслей.

– Это значит, что тот, который имел больше, имел больше, – сказала Алиция, безнадёжно оглядываясь вокруг. – Сядем где-нибудь, ради Бога! Я больше не могу.

– Сядем, при условии, что сидя ты будешь продолжать рассуждать дальше, – категорически потребовала я, хотя сама чувствовала себя не лучше.

– Сидя – всё, что угодно! – поклялась Алиция. – А пока я вообще перестаю понимать, что ты мне говоришь.

Поэтому я перестала говорить, но прежде чем мы расстались, в вестибюль влетела Иоанна.

– Пану Влодеку плохо! – взволнованно закричала она. – Где пани Глебова? У неё есть валериановые капли!

– Капли? – удивилась Алиция. – Зачем? На него прекрасно действует вода из-под цветов.

Известие о плохом самочувствии Влодека неожиданно привело к тому, что я снова ощутила бодрость, как в ногах, так и в голове.

На фоне всего, что я знала и о чём сумела догадаться, его обмороки представлялись мне верхом омерзения. Гневно бурча себе под нос, я понеслась в комнату санитарников, а Алиция, после короткого колебания, понеслась за мной.

Влодек сидел на стуле, опершись о стену, ещё более зелёный, чем раньше. Остальные присутствующие были явно взволнованы, а Анджей с философским спокойствием обмахивал его эскизом благоустройства территории. Взглянув на эскиз и обнаружив, что это мой посёлок, я вырвала его у него из рук и, как фурия, повернулась к изнемогающей жертве.

– Теперь ты падаешь в обмороки? – ядовито спросила я. – А рассказывать сказки о блондинке из «Монополя» у тебя были силы? Приди в себя, размазня, иначе, клянусь Богом, я тресну тебя по твоей бессмысленной физиономии!

Иоанна испуганно вскрикнула, а Влодек неожиданно открыл глаза.

– Оставь меня в покое, ведьма, – слабо прошептал он. – Чего тебе надо?

– Ты с покойником ходил выпивать?

– Ходил, ну и что? Нельзя пойти выпить? Когда я с ним ходил, он был ещё живой!

– Ты рассказывал ему о своих успехах с блондинкой из «Монополя», с брюнеткой из Елени Гуры, с рыжей из Залесья, с этой Маниллой, или как её там, из Закопане?!

– С Мануэлой! – закричал Влодек, внезапно вновь обретая силы к удивлению присутствующих. – Отстань от меня! Какое тебе дело до этого?

Я проигнорировала его слова и повернулась к Алиции, которая сразу, как только вошла в комнату, поспешно уселась на ближайший стул.

– Видишь? – сказала я с горечью. – Я говорила?

Алиция без слов кивнула головой. Всё соответствовало нашим предположениям. Влодек, единственный проектировщик-электрик нашей мастерской, ездил во все командировки с проектировщиками других отделов. В командировках они поверяли друг другу неисчислимое количество своих тайн различного характера. Все эти признания Влодек потом пересказывал под влиянием алкоголя Тадеушу, причём, вследствие своего комплекса неполноценности по отношению к прекрасному полу, все контакты его коллег с представительницами упомянутого пола в разных местах Польши в его мозгу подвергались какому-то странному превращению, и он рассказывал о них, как о своих собственных успехах. Тадеуш его хорошо знал и, заведя разговор на эту тему, мог вытянуть из него любую информацию, которая ему была нужна. Влодек был источником сведений о Казике, Стефане и ещё о нескольких особах, источником, из которого обильно пополнялась зелёная записная книжка Тадеуша.

И теперь он устроил это представление вовсе не из боязни за тех, преданных, а опасаясь за себя. Сгоряча он наболтал Тадеушу разные глупости относительно одной женщины, которая действительно питала к нему симпатию, введённая в заблуждение благородным выражением его прекрасных, невинных голубых глаз. Эта симпатия была для него источником постоянных сомнений. С одной стороны, он просто лопался от гордости, а с другой – зеленел от опасения, терзаемый паническим страхом перед женой. Кто-нибудь, не знающий истинного положения вещей, действительно мог заподозрить его в убийстве Тадеуша, человека, который угрожал, что расскажет жене его тайны.

В этой последней мысли меня утвердил Анджей.

– Вы знаете, о чём они меня спрашивали? – сказал он, с нарастающим интересом приглядываясь к зелёному Влодеку.

– Откуда я могу знать?

– Правда ли, что Тадеуш поругался с Влодеком несколько дней назад, когда сказал, что – ха-ха-ха – он всё расскажет жене!

– Пан Анджей, и вы уже начинаете говорить бестолково? Кто сказал, какой жене?

– Тадеуш. Жене Влодека. О каком-то свидании с женщиной в сумерках.

– А это действительно было? Они ругались?

– Ещё как! Но я сказал, что не очень помню, потому что так глупо вышло… Влодек отказался тогда поставить пол-литра.

Нет, этого уж покойник записать не мог!

– Кто мог им об этом сказать? – спросила я, невольно глядя на Алицию, которая безнадёжно пожала плечами.

– Я, – внезапно решительно и вызывающе заявила Иоанна. – Когда меня спрашивают, я всегда говорю правду. Мне нечего скрывать. Они спросили меня, ссорился ли с кем-нибудь Столярек, и я ответила. Они так скандалили, что во всём бюро было слышно!

Все замолчали, с удивлением и ужасом уставившись на непоколебимую духом Иоанну. Даже Влодек, который перед этим сорвался со стула и, ломая руки, бегал по комнате, остановился и вытаращил на неё глаза.

– И всегда буду говорить правду! – заявила Иоанна с ещё большей решительностью, прерывая тем самым установившуюся тишину и вызывая живую и различную реакцию.

– Что делать, Боже мой, что делать! – стонал Влодек, снова позеленевший.

– Пойди и повесься! – гневно и ядовито посоветовала ему я. – Заложил половину мастерской, а теперь стонешь перед лицом пожизненного заключения. Но не беспокойся, ты убил его в состоянии аффекта, много тебе не дадут…

– На места!!! – внезапно заорал Януш, просовывая в дверь голову.

Этот акустический удар прервал драматическую сцену.

– Чего ты орёшь? – недовольно спросил Анджей. – Здесь все нервные…

– На какие места? – заинтересовалась Алиция.

– На рабочие! Все на места работы! Распоряжение народной власти. Быстро расходитесь! Ирена, домой! То есть, я хотел сказать, в отдел!

Прежде чем идти к себе, я заглянула к Монике. Она сидела в своей комнате, глядя в окно, и курила совершенно так же, как перед этим Каспер. Обернувшись, она посмотрела на меня.

– Выйди отсюда, – сказала она ледяным голосом, – выйди отсюда, потому что я сейчас кого-нибудь убью. Мне не хочется, чтобы это была ты.

Я подумала, что тогда это будет, по всей вероятности, Ольгерд, который тоже должен вернуться на своё место рядом с Моникой. Не говоря ни слова, я вышла, полностью понимая её чувства, и выполнила распоряжение властей, так оглушительно переданное через Януша. Я намеревалась наконец немного спокойно подумать.

Конференция под зеркалом принесла свои плоды. Мы обе, я и Алиция, общими усилиями добились великолепных результатов. Так удачно сложилось, что под углом зрения наших более или менее тесных приятельских отношений мастерская делилась для нас на три части. Одна из этих частей была больше знакома Алиции, другая – мне, а третья нам обеим знакома мало. Об этой третьей части нам было известно немного, но всё же вполне достаточно для того, чтобы вычислить всё, что нам необходимо. В свете наших размышлений личность светлой памяти покойного начинала выглядеть довольно неприглядно. Кто знает, может быть, даже хуже, чем личность неизвестного нам ныне здравствующего его убийцы… И как бы мы ни хотели следовать принципу «о мёртвых или хорошо или ничего», определённых вещей скрыть не удалось.

Нами было неопровержимо установлено, что Тадеуш был прекрасно информирован о всех действиях большинства сослуживцев. Он знал о мелких неприятностях Казика. Время от времени случалось, что на пути к повышению жизненного уровня Казик встречал различные препятствия, которые умел с большим талантом обходить. При этом он, разумеется, был далёк от скамьи подсудимых, но зато очень близок к утрате безупречной репутации, которая ему как судебному эксперту была необходима.

Он знал также о безнадёжной любви Каспера к Монике и знал, как относится жена Каспера к этому неуместному чувству. Недовольная супруга угрожала Касперу разделом имущества, большей частью принадлежавшего ей, если он немедленно не отцепится от этой гетеры. Каспер поклялся, что отцепится, но на следующий же день эту клятву нарушил.

Он знал о связях одержимого мыслью о выезде Рышарда с Полсервисом. Знал также, что именно Рышард однажды сделал несколько нетактичных замечаний в адрес какого-то высокопоставленного лица и что эти несколько замечаний произвели в Полсервисе огромное замешательство. Если бы поступок Рышарда стал известен, он мог бы навсегда проститься с мыслью о выезде.

Он также знал, вероятно, множество личных дел Моники, Данки, Кайтека, Стефана и других, не говоря уже о моих. Знал все наши внутренние служебные махинации, направленные прямо против Витека и Ольгерда. И несомненно, располагал массой разных других сведений, которые просто не пришли нам в голову и до которых мы не успели додуматься. Ясно было только одно: каждая из этих информаций могла кому-то повредить.

Другой стороной медали являлись долги Тадеуша.

Всем людям, о которых он так много знал, Тадеуш был должен деньги, которых не отдавал, и его долги росли. Почему, несмотря на это, ему продолжали одалживать? Объяснение было только одно, и обосновывалось оно теми сведениями, которые имелись у нас о двух третях персонала. Отдавая себе отчёт в его осведомлённости, правонарушители предпочитали, на всякий случай, поддерживать с ним хорошие отношения и питали глупую надежду, что, быть может, это самые обычные займы, которые Тадеуш когда-нибудь отдаст…

В конце нашей беседы под зеркалом мы приобрели неоспоримую уверенность: Тадеуша убил кто-то, кому обширные познания покойного грозили самой большой опасностью!

Следующим ходом, который мы намеревались совершить, должно было стать дипломатичное расспрашивание сослуживцев и поиск, на основании полученных данных, того, кто мог это сделать. О ком Тадеуш знал что-то настолько плохое? Что кто-то из них совершил такое, о чём мы ещё не знаем, но что для него является делом жизни и смерти, требующим обязательного сохранения тайны? И чем больше у кого-то было на совести, тем больше он имел поводов для убийства. Именно это имела в виду Алиция, сделав своё странное замечание в ту минуту, когда у нас окончательно задеревенели ноги.

С большим неудовольствием и лёгким сожалением я думала о том, что прошло уже прекрасное время средневековья, когда непрестанно кого-то отравляли, потому что этот «кто-то» слишком много знал, когда все поступки были окутаны мрачными тайнами, когда в различных местах находили закованные в цепи скелеты и на каждом шагу можно было встретить замаскированного типа со стилетом. Прошло время замурованных в башнях вероломных жён и умерщвлённых под покровом ночи незаконнорождённых детей. Куда нам теперь в наше прозаичное время до их мрачного романтизма?! Кто из государственных служащих хранит в сердце подобные смертоносные тайны? Ерунда!..

И однако Тадеуш погиб…

Я знаю достаточно много обо всех этих людях. Тадеуш, несомненно, знал больше. Поэтому нужно установить, на основании полученных сведений, кому и чем грозила чрезмерная реклама. Кому, каким образом и в какой степени она могла навредить?..

Атмосфера в бюро не способствовала мышлению. Постоянно что-то где-то происходило, на всё нужно было обратить внимание, и теперь снова готовилось что-то интересное.

– Что случилось? – спросила я, усаживаясь за стол и чувствуя нечто вроде благодарности милиции за то, что она наконец заставила меня сделать это. – Для чего нам велели вернуться на места?

– Не знаю, наверное что-то придумали, – ответил Януш, занятый Лешеком, который как раз вернулся из города с покупками.

Мы сделали быстрые финансовые расчёты, и Лешек разложил свою пищу на столе отсутствующего Витольда. Он купил себе ужасающей величины копчёную рыбу, очень толстую, и теперь с удивлением её рассматривал.

– Как вы думаете, что это такое? Не треска и не камбала…

– Пластуга, – авторитетно заявил Януш.

– Ты что? Пластуга и камбала – это одно и то же. Хочешь кусочек?

– Совершенно не одно и то же. Хочу, дай мне сюда, на хлеб…

– Так и будем есть всухомятку? – с неудовольствием спросила я. – Что, чая тоже нельзя сделать?

– О чае ничего не говорили, велели сидеть… Весек, ничего рыба, попробуй!

Лешеку этой рыбы могло хватить на неделю, поэтому он охотно делился ею, рассказывая при этом о своём походе в магазин под конвоем, которым он страшно гордился.

– За всю жизнь я ещё не удостаивался такой чести. Говорю вам, все люди на меня пялились, а он с меня глаз не спускал. С сегодняшнего дня хожу в магазин только в связи с убийством!..

Веслав с булкой в руке протиснулся на балкон. Стол Витольда стоял так, что балконную дверь нельзя было широко открыть, и поэтому возможность проникнуть в неё была только у худых людей. В комнату вошёл Витек. Он подошёл к столу Януша, задумчиво посмотрел на него и начал что-то говорить. Януш перестал жевать, чтобы не заглушать его, потому что Витек имел странную склонность говорить шёпотом, а в состоянии волнения говорил ещё тише, чем обычно. Януш слушал с таким напряжением, что даже старался не моргать глазами.

Жизнерадостный Лешек, переполненный свежими впечатлениями, подвинул в сторону Витека бумагу с рыбой.

– Пан инженер, отличная рыба, угощайтесь, пожалуйста. Прошу вас, тут есть кусочек булки.

Витек обернулся и посмотрел на рыбу, пытаясь скрыть отвращение.

– Прошу вас, – поощрял его Лешек.

– Нет, благодарю вас, – ответил Витек усталым голосом. – Я, знаете ли, вообще считаю принятие пищи делом интимным. Всегда стараюсь поесть как-то украдкой, чтобы никто меня не видел.

Лешек остановился в своём порыве хлебосольства и смотрел на него несколько сбитый с толку.

– Да, конечно, – неуверенно сказал он. – Действительно, я тоже так считаю. Даже пробовал есть в туалете, но это не очень удобно…

Витек хотел ещё что-то сказать, но раздумал, махнул рукой и вышел с демонстративной надменностью. Веслав протиснулся обратно с балкона с выражением безграничного удивления на лице.

– Что он сказал? – неуверенно спросил он. – Витек ест задом???[1]

– Да не задом, а тайком, – поправил его Лешек. – Слышал же: в туалете, под столом, в шкафу, по-разному, чтобы люди его не видели…

– Не слышали, что он мне сказал? – спросил Януш, глядя на нас с наморщенными бровями. – Он что-то говорил мне и, по-моему, хотел, чтобы я что-то сделал, но что, хоть убейте, не знаю! Клянусь богом, ничего не понял.

– Что ты говоришь? – утешил его Лешек. – Ты тоже? Слава богу! Потому что я уже думал, что я какой-то недоразвитый или что-то в этом роде. Когда он со мной разговаривает, то каждое слово в отдельности я понимаю, а смысла сказанного уловить не могу. А если бы вы знали, как стараюсь!

Януш хмуро кивнул головой.

– В этом что-то есть. Он действительно говорит так, как будто хочет, чтобы его случайно кто-нибудь не понял. И с ним становится всё хуже, это, видимо, его холостяцкое положение так на него влияет. Ирена, для тебя боевое задание: уговори его, чтобы он женился.

– Спешу и падаю! Ни одной девушке на свете я не желаю такого зла, как подобный муж.

– Ну что вы говорите, парень хоть куда, – запротестовал Лешек. – Господи, кость!.. Будь я женщиной, сам бы за него вышел! Подумаешь, волос немного недостаёт!

– В красоте я ему не отказываю, он даже ещё лучше, чем кажется. Вы когда-нибудь видели его без одежды?

– А вы видели? – заинтересовался Лешек так внезапно, что чуть не подавился кусочком рыбы.

– Видела. На Висле, на яхте и в бассейне. Если бы у него был такой характер, как фигура, я бы ему собственноручно туфли чистила.

– А если бы имел такую фигуру, как характер?

– Тогда бы его показывали за деньги в клетке как неизвестное науке существо…

– Дай мне ещё кусочек, – попросил Веслав, подсовывая Лешеку кусок булки.

Послушные распоряжению властей, мы сидели на местах, используя это время на подкрепление и сетования по поводу отсутствия чая. Интерес к действиям милиции, временно приглушённый голодом, постепенно возрастал. Капитан, вторгшийся в комнату вместе с милиционером в мундире, сконцентрировал на себе наше внимание.

Мы с интересом к ним приглядывались а они, оглядевшись к нашему неописуемому удивлению и живой радости, начали роскошный, подробный и дотошный обыск.

Начали от первого шкафа с чертежами, отказавшись принять предложенную нами помощь, в связи с чем их работа возросла до размеров геркулесовых подвигов. В каждом из плоских ящиков находилось по крайней мере больше десятка плотно свёрнутых рулонов длиной около метра. В каждом рулоне было больше десятка рисунков разных форматов, неоднократно надорванных, с которыми нужно было обходиться крайне деликатно, потому что они, как-никак, представляли собой служебные документы. И при осмотре каждого кто-нибудь из нас издавал нервный крик: – Осторожно!..

Для сержанта, помогающего капитану в этой гигантской работе, это было явно божье наказанье. Он свёртывал и развёртывал, руки у него дрожали, листки выпадали, свёртывались криво, и в конце концов нервы у него не выдержали.

– Гражданин капитан, – расстроенно сказал он, вытирая пот с лица, – может быть…

Капитан, видимо, почувствовал прилив милосердия или, быть может, пришёл к выводу, что сержант, оставленный на произвол судьбы, не окончит этой работы до судного дня, потому что посмотрел на нас. Я немедленно этим воспользовалась.

– Независимо от того, что вы ищете, территория, остающаяся за вами, уже не представляет опасности, правда? Так, может быть, вы будете искать, что вам надо, а мы будем сворачивать, потому что у нас это лучше получается.

После короткого колебания капитан принял предложение о сотрудничестве, но эта милость была оказана только Веславу и мне. Очевидно, потому, что мы сидели ближе всех, и к тому же он, видимо, не хотел, чтобы на подозрительной территории болталось слишком много людей. Но и к нам он относился явно недоверчиво, потому что ни на минуту не спускал с нас глаз. Он действовал на ощупь, шаря вслепую в распотрошённом ящике, из чего мы сделали вывод, что разыскиваемый предмет должен быть довольно большим.

Закончив с внутренностью шкафов, они решили заняться их верхней частью. Нам самим было страшно интересно, что они там найдут, потому что верх шкафов издавна служил нам как склад всевозможных отбросов. Сержант начал с того, что легкомысленно потянул за какой-то выступающий предмет, и прежде чем мы успели крикнуть: «Осторожно!», ему на голову слетел старый макет из гипса, войлока и реечек, а за ним целая куча калек неиспользованного проекта. Капитан с непроницаемым выражением лица влез на стул, потом на один из ящиков и начал шарить наверху собственноручно. Результатом этого явилось только то, что рукава его пиджака, когда он слез со стула, выглядели так, как будто он протирал ими сильно загрязнённый пол.

Поиски велись методично. Покончив со шкафами, они приступили к нашим столам, стоявшим поблизости.

– Откройте, пожалуйста, ящики, – сказал мне капитан.

Я сделала это с радостью, хорошо зная, что ящики – ещё не всё, потому что у меня под столом были приколоты большие листы бумаги, также наполненные чем попало. С большим удовольствием я предоставила им возможность заниматься этой кучей мусора.

И тут, наконец, они что-то нашли. Не обратив никакого внимания на такие необычные вещи, как старая цепь от лампы, пробки от бутылок и карты для игры в «кабалу», они с огромным интересом вытянули очень грязную тряпку для вытирания туши и смятый клочок туалетной бумаги. Всё это они спрятали в конверт, помеченный таинственной подписью.

Затем они отправились к столу Лешека, который всё это время сидел над своей рыбой.

– Чей это стол?

– Мой, – ответил Лешек и поспешно подошёл к ним. – Вам он нужен? Прошу вас…

Он открыл ящики, и на непроницаемом до сих пор лице капитана появилось какое-то странное выражение. Содержимое верхнего ящика было совершенно неожиданным. По всему дну было размазано старое прогорклое масло, на котором валялись остатки засохшей колбасы, куски надкусанных булок и хлебных корок, бумажки от плавленых сырков и ещё некоторые не подлежащие точному определению остатки продовольственных продуктов. И среди этой свалки беззаботно каталась банка из-под горчицы. Лешек стоял, задумчиво глядя на это, и наконец почувствовал, что должен дать какие-то объяснения.

– Запасы, – вдохновенным голосом сказал он. – На чёрный день. Перед первым числом ощущаем иногда определённые нехватки…

Капитан посмотрел на него с интересом и двинулся дальше. У Веслава они забрали кусочек старого носка, совершенно твёрдый от туши, а у Януша – воротничок от рубашки Казика, который своим гардеробом обслуживал всю мастерскую. Когда из ящика Витольда они вытянули манжету и также спрятали в конверт, я не выдержала и выразила протест:

– Панове, вы нас погубите! Ведь это наши орудия труда! Чем мы будем чистить перья?

– Всё будет возвращено вам обратно, – холодно ответил капитан.

Они прочесали комнату, заглянув даже в радиоприёмник, раскрошили на кусочки большой шар из пластилина, служивший Веславу материалом для макета, осмотрели содержимое корзины для мусора и наконец вышли на балкон.

До сих пор мы сидели спокойно, молча и с интересом наблюдали за их действиями, но теперь Веслав внезапно оживился.

– Слушайте! – возбуждённо вскричал он. – Они откроют наш вазон! Это надо увидеть!

– Действительно!.. О, господи!..

Мы поспешно сорвались с мест и ринулись в направлении балкона. Отпихивая друг друга, мы высунули головы наружу и вытаращили глаза. На балконе стоял кустарной работы вазон ужасающих размеров, который служил нам в некотором роде полигоном для необычного химического эксперимента. В течение нескольких месяцев мы выбрасывали туда разные вещи, с интересом ожидая, что из этого получится, и старательно прикрывая произведение искусства хорошо подогнанным куском древесно-стружечной плиты. Внутри вазона было всё что угодно: вода от цветов, молоко, огрызки от яблок, сгнившие помидоры, окурки сигарет, остатки различных продовольственных продуктов, представленных в более широком ассортименте, нежели в ящике Лешека, кофейная гуща, кусочки войлока, немного кислой капусты и масса других вещей. Веслав как-то принёс специально для вазона состряпанный картофель, а Витольд, заражённый нашим безумием, пожертвовал горох, приготовленный для рыбной ловли. Я сама, не в состоянии придумать ничего худшего, выбросила туда сырые свиные кости. Кроме того, каждый многократно туда наплевал.

Всё это мы делали с надеждой, что по истечении определённого срока в вазоне возникнет какая-то взрывоопасная смесь, которая, быть может, даже когда-нибудь взорвётся. В случае неполучения ожидаемого эффекта мы собирались как-нибудь использовать содержимое кустарного изделия, не задумываясь пока о каком-то конкретном плане. Во всяком случае, мы были настроены на нечто мощное, ибо не вызывало сомнений, что от этой адской смеси, выставленной несколько месяцев назад на солнце, шёл ужасный запах. Уже в течение нескольких недель никто из нас не отваживался поднять крышку.

С безумным интересом наблюдали мы теперь, как милиционер протягивал руку к древесно-стружечной плите.

– Осторожно! – помимо воли крикнул Лешек.

Милиционер остановился и недоверчиво посмотрел на нас.

– Почему?..

– Нет, ничего, не обращайте внимания, – сказал Януш. – Коллега немного нервный.

– Ну! – нетерпеливо подгонял Веслав.

Милиционер поколебался, посмотрел на непреклонного капитана, поднял крышку, заглянул внутрь, воткнул палку и помешал. Ничего более замечательного мы не могли себе вообразить!

Взрыва, правда, не произошло, но эффект был и так впечатляющий. В вазоне вскипела и перелилась через край пенистая, жутко смердящая жидкость, из которой вылетела огромная туча мушек. Страшная вонь достигла даже нас, не говоря уж о несчастном милиционере, который отпрянул назад с криком: «Господи!», после чего, заткнув себе нос, твёрдо продолжал мешать дальше. Капитан наблюдал за этим, предусмотрительно стоя в отдалении.

– Это нужно вылить, – решительно сказал он.

– Куда?!

– Куда-нибудь в помойную яму. Ничего не поделаешь, беритесь.

– Может, его хотя бы прикрыть…

С трудом приподняв упомянутое изделие, они начали пропихиваться через дверь. Полные нехороших предчувствий, мы кинулись на свои места. В дверях было слишком тесно даже для одного человека, не говоря уж о человеке, обременённом хрупкой и непомерной тяжестью. Сержант протиснулся первым, капитан поддерживал вазон со стороны балкона; сержант, споткнувшийся о доску Витольда, постарался схватить вазон в объятия и прижать к себе, но при этом он зацепился за дверную ручку, и вазон вырвался у него из рук в тот момент, когда капитан перестал его поддерживать, собираясь протиснуться через дверь сам.

Вазон разбился вдребезги, и по комнате разлилась пенистая, жутко смердящая жидкость! Действительно, нашли место, чтобы её вылить…

Всё, что мы бросали туда с самого начала, превратилось в одну гнилостную массу. Первоначальные формы сохраняли только свиные кости, банка из-под краски и ключ, который выпал из вазона, отскочил и валялся поодаль.

Наша радость, несмотря на ужасную вонь, не имела границ, особенно потому, что капитан окриком запретил нам двигаться с места. Итак, мы бездельничали и с удовлетворением наблюдали, как при помощи ещё одного милиционера они собирали всё это в пластиковое полотнище и даже вытерли пол, старательно заглядывая во все углы, не затерялось ли что-нибудь там. Пани Глебова, без сомнения, была куда менее старательна.

Наконец они удалились вместе со своим драгоценным грузом, оставив нас в полном восторге. Вазон не обманул наших ожиданий!

– Но всё-таки не взорвалось, – с сожалением сказал Лешек.

– Не надо желать слишком много, – ответил Януш. – И так вышло неплохо.

– Слушайте, а что они искали? Как вы думаете? – спросила я, стараясь не дышать, потому что в комнате все ещё висело облако кошмарного аромата.

– Ты же видела, нижнее бельё Казика. По-видимому, он самый подозрительный, и они собирают его имущество.

– Во всём бюро ищут, – сказал Лешек, выглянув за дверь. – Обыск по всем правилам. Интересно, что им нужно?

Следственные власти переворачивали мастерскую вверх ногами в поисках таинственного предмета, старательно отбирая все найденные тряпки и лоскуты.

Я сидела за столом, курила и ничего не делала, потому что никакая работа в голову не шла. Передо мной лежал листок бумаги, на который я выписала для себя все сведения о сослуживцах, какие мне до сих пор удалось получить. Вглядываясь в этот список, я пыталась сделать какие-нибудь сенсационные выводы.

Тадеуш нас шантажировал, это не подлежало сомнению. Всех? Видимо, да… Только два человека, по всей вероятности, жили спокойно: Алиция и Витольд. Все остальные были под подозрением.

Больше всего я знала о Каспере и Монике, которые, впрочем, надо признать, выглядели хуже остальных. Жизненная ситуация Моники была невероятно сложной. Как женщина, полная бодрости и огня, она недавно завязала романтические отношения с молодым и весьма привлекательным представителем одного из инвесторов, но уже вскоре усиленно старалась разорвать эти отношения, потому что перед ней появилась перспектива брака по расчёту с человеком, располагающим огромными деньгами, но придерживающимся строгих моральных принципов. Влюблённый молодой человек не слишком хотел отступать с поля боя, и избавиться от него было довольно трудно. Известие об этом неоконченном романе могло окончательно сразить добродетельного жениха, а Моника стремилась хоть как-то стабилизировать свою жизнь под боком состоятельного мужа. Вопрос, что из всего этого было известно Столяреку?

Каспер, упорно обожающий своё божество, был замешан во все эти истории. Если Тадеуш шантажировал даму его сердца делая невозможной реализацию её наиглавнейших планов, то Каспер вполне мог прикончить его в состоянии сильного аффекта. Не говоря уж о том, что тот шантажировал и его самого…

Я задумчиво вглядывалась в свой список жизненных ошибок сослуживцев. Были там разные события, о которых, по моему мнению, кроме заинтересованных лиц знала только я. Знал ли о них Тадеуш? И знали ли они о том, что он знал? Я не имела ни малейшего понятия о его контактах с несколькими людьми: с Витеком, с Веславом, со Збышеком, с Ядвигой… Разумеется, больше всех меня интересовал Збышек…

Я сидела в комнате одна, потому что эти трое куда-то исчезли. Вдруг, как по специальному заказу, вошёл Стефан, человек, знавший Збышека ближе всех из всей мастерской. Я решила немедленно этим воспользоваться.

– Чтоб вам пусто было, пани, за вашу выдумку с Тадеушем, – с горечью сказал он. – Не нашли кого-нибудь другого для этой цели? И что мне теперь делать? Придётся продавать машину…

– Успокойтесь, пан Стефан, садитесь, пожалуйста, закуривайте и скажите мне, зачем вы одолжили ему эти деньги.

Стефан придвинул стул, порылся в карманах в поисках спичек и, бормоча себе под нос, закурил. Потом посмотрел на меня с отвращением.

– Для чего одолжил? Для того, чтобы спокойно жить! Вы знаете, что было бы, если бы он рассказал моей старухе об этой холерной Весе? Она бы отравила мне остаток жизни! А я старый человек, меня мучает печень, я хочу покоя! Это был худший мерзавец, которого носила земля! Вы думаете, что он только ко мне цеплялся? А Влодек, а Каспер, а Кайтек, это что? А Збышек?..

Меня аж подбросило на стуле.

– Как это? – вскричала я. – Збышек тоже?!

– Конечно!

Меня сразу охватило ужасное волнение. До сих пор во мне теплилась робкая надежда, что Збышек к этому непричастен.

– А Збышек чем? Вы не знаете? – напряжённо спросила я.

– Понятия не имею, – ответил Стефан, не замечая впечатления, которое произвели на меня его слова. – Вы же знаете Збышека, он ничего не скажет. Только раз вырвалось, что у него какие-то неприятности и что речь идёт не о нём самом.

Чёрт возьми! Больше он мог ничего не говорить, мне было достаточно этого. О старательно скрываемом романе Збышека я знала, пожалуй, так же хорошо, как и сам Збышек. Оправдались мои самые худшие предчувствия, и мне стало ужасно тяжело и грустно…

Мои печальные размышления прервала народная власть, решительно настаивающая на беседе со мной. Я прошла через мастерскую, в которой царила абсолютная анархия. В конференц-зале и в кабинете до сих пор продолжались допросы. В углу под зеркалом интенсивно спорили Витек и Казик. В центральной комнате Алиция, Анджей, Марек и Януш играли в бридж. Рышард спал твердокаменным сном, Анка хмуро всматривалась в какую-то книжку, а в санитарном отделе Лешек, Ярек и Кайтек играли в спички. У дверей конференц-зала на стуле сидел милиционер, и это произвело на меня чрезвычайно интригующее впечатление.

Трое мужчин в кабинете выглядели как охотники на тропе. Атмосфера была накалённой, накурено было, как на железнодорожном вокзале, глаза у прокурора горели, вследствие чего он выглядел ещё красивее.

– Снова возвращаемся к автору представления, – сказал сварливо капитан. – Надеюсь, что вы уделите нам немного информации.

– Вполне возможно, – ответила я. – Я также надеюсь получить от вас кое-какие сведения, потому что меня как автора, несомненно, интересует окончание пьесы.

– Я уверен, что не больше, чем нас… Но прежде чем мы начнём, не будете ли вы так любезны ответить мне на один вопрос? Личный. Что было в этом котле на вашем балконе?

Я исчерпывающе ответила на его вопрос, капитан слушал с выражением лёгкого отвращения на лице. Я уже достигла достаточной степени обалдения и, видимо, поэтому внезапно отказалась от ранее принятых намерений, махнув рукой на собственную безопасность. То, что мои безвинные сослуживцы оказались из-за меня замешаны в глупое преступление, для меня было гораздо важнее, а впрочем, я пришла к выводу, что, принимая во внимание отсутствие у меня судимости и безупречный образ жизни, большого срока мне не дадут.

– Сейчас, – прервала я капитана, который что-то говорил. – Я хотела бы сначала объяснить одну вещь.

– Пожалуйста…

– Панове, – чарующе произнесла я, – сначала я хочу вам сказать, что я в вас верю. Ведь в то решающее время я не трогалась с места, что вы, несомненно, уже знаете. Следовательно, знаете, что это не я прикончила Столярека. Вы, конечно, можете подозревать, что у меня был сообщник, что преступление было мной обдумано, запланировано и так далее, но ведь это ерунда. В таком случае я не болтала бы об этом по всей мастерской. Но это ещё не всё. Я могу вам доказать мою невиновность, но сначала хотела бы заключить с вами уговор…

Я заколебалась быстро подумав, что сначала всё-таки должна доказать свою невиновность. Я закрыла глаза и головой вперёд ринулась в пропасть.

Короче говоря, я объяснила им причины, по которым предпочитала, чтобы Тадеуш Столярек жил долго и счастливо. Призналась, что совместно с покойным в ущерб бюро провернула одну махинацию по продаже в рассрочку, заключающуюся в том, что никто из нас ничего не купил, а, наоборот, я взяла наличные. То есть должна была взять наличные… После этой махинации покойник остался должен мне пять с половиной тысяч злотых, на которых с минуты его смерти я могу поставить крест. Я должна быть поистине не в своём уме, чтобы в этой ситуации его убивать.

– А как вы это сделали? – с интересом спросили следственные власти.

– Не знаю. У Тадеуша был знакомый директор магазина, и всю эту сложную операцию он провёл самостоятельно.

– А зачем вы ему одолжили деньги?

– Потому что у меня не было другого выхода. Так сказать, нож на горле и никакой иной возможности раздобыть деньги. Тадеуш занялся этим делом с большой радостью, рассчитывая на то, что сможет одолжить у меня. Правда, он собирался одолжить только полторы тысячи, а не пять с половиной. Короче говоря, я осталась с носом.

– Хорошо, но почему вы, имея у горла нож, согласились одолжить ему на четыре тысячи больше?

– А что я могла сделать? Он сделал мне одолжение, причём довольно рискованное. Процентов бы с меня не взял, пить водку я бы с ним не пошла, как иначе могла бы его отблагодарить?! Это была единственная возможность.

– Ну, я думаю, при желании можно было бы найти ещё что-нибудь, – злорадно сказал прокурор.

– Несомненно, – немедленно ответила я. – Но в этом случае я бы предпочла, чтобы на месте Тадеуша были, например, вы…

Капитана внезапно охватил приступ кашля, а в голубых глазах прокурора снова появился знакомый блеск.

– Я постараюсь не забыть ваши слова…

– Теперь вернёмся к теме нашего разговора, панове, мне хотелось бы сделать вам одно предложение. Я хотела бы, чтобы вы решились оказать мне чуточку доверия, потому что я могу вам пригодиться. Есть множество таких вещей, которых вы никогда не узнаете путём обычного следствия. Если вы будете относиться ко мне, как к подозреваемой, то я к вам буду относиться, как к врагам, а если наоборот, тогда всё будет в порядке. Сотрудничество даст гораздо больше, чем война, а вы даже понятия не имеете, как я хочу обнаружить убийцу. У меня на это есть свои причины…

Окончив свою речь, я ждала результатов. По разным причинам мне очень хотелось принять участие в расследовании.

Трое мужчин посмотрели на меня, и капитан кивнул головой.

– Хорошо. Вы правы. Несколько человек можно исключить, потому что чудес, конечно, не бывает. Убийство должно было занять у преступника какое-то время. Будем сотрудничать с вами на основе доверия.

– Слава Богу! – с глубоким облегчением сказала я. – Спрашивайте.

– Прежде чем мы приступим к обстоятельному разговору, нужно уладить ещё одно дело. Мы вас вызовем в третий раз, а пока покажите, пожалуйста, нам свой носовой платок.

– Носовой платок? – удивилась я. – Господи, но у меня нет никакого платка.

– Как это нет? Ни одного?

– Ни одного. Я постоянно забываю о нём, и сегодня тоже забыла. Если вам очень нужно, то могу принести из дома.

– Нет, спасибо. Вы совершенно уверены, что у вас его нет?

– Даю вам слово. Я вполне обхожусь без него.

– А что вы делаете, когда у вас насморк? – неодобрительно спросил прокурор. – Или когда плачете?

– Не помню, когда у меня в последний раз был насморк, может быть, лет десять назад, а плакать – я вообще не плачу. Женщины обычно плачут из-за любимого человека, а у меня его нет.

– А что вы с ним сделали?

– Это служебный или личный вопрос?

– Нет, прошу прощения. Это личный вопрос, и я снимаю его.

– Нет, почему же? Я могу вам ответить, хотя это не имеет никакого значения. Он меня бросил.

– Значит, у вас нет носового платка, – прервал меня капитан очень деловым тоном. – Жаль. Тогда пока пройдите туда…

Ужасно заинтригованная, я прошла в конференц-зал, где уже сидели Веслав и Анджей.

– Веслав, что это? – воскликнула я. – Вас тоже спрашивали о носовых платках?

– У меня было два, и оба я должен был им отдать, – философски заметил Анджей.

– А мой был страшно грязный, потому что я чистил им сегодня туфли, – признался Веслав. – Наверное, это какая-то мания на почве тряпок. Все наши халаты тоже забрали.

Следующей в зал вошла Алиция, сразу после неё Марек и Януш, вся четвёрка бриджистов была в сборе.

– Не могли взять карт? – спросила Алиция с укором.

– Как это не могли?! Разумеется, они здесь! Подожди, в этом кармане твои, а здесь Анджея. Повторить торговлю, кто заказал козыри?..

Не принимая близко к сердцу утрату носовых платков, они уселись около маленького столика, с которого сняли телефон, и вернулись к игре. Эта удивительная беззаботность персонала, наступившая так быстро после происшедшего преступления, в помещении, где ещё совсем недавно лежал покойник, происходила вовсе не от жестокости наших сердец, а просто от атмосферы, царящей в нашей мастерской. Если бы что-либо подобное произошло с кем-то из нас индивидуально, в каком-то другом окружении, мы наверное долго не могли бы прийти в себя. А здесь, среди приятелей, в месте, где много раз падали на нас разные удары судьбы, было легче смириться с происшедшим, особенно потому, что Столярек был только сослуживец, – и то из тех, кто работал у нас недавно. Тот шок, который мы ощутили вначале, был вызван скорее точным соответствием событий моим ужасным фантазиям, нежели фактом как таковым. В последнее время у нас произошло много несчастий как в личном, так и в служебном плане. Казик и Стефан провели несколько месяцев в больнице после автомобильной аварии, сына Збышека с трудом вернули к жизни после несчастного случая, умерла от тяжёлой болезни мать Алиции, дочери Стефана грозил паралич ног в связи с травмой позвоночника, я сама чудом не рассталась с жизнью, попав в аварию… Менее значительные происшествия трудно было вспомнить. И в довершение всего начались какие-то таинственные нападки на работу мастерской, всякие комиссии следовали одна за другой, каждый мелкий промах вырастал до размеров пирамиды, в результате нам угрожало нечто беспрецедентное в нашей стране, а именно – банкротство государственного предприятия. Что в подобной ситуации могло бы ещё больше нас расстроить?

И, наверное, только в нашей мастерской и в нашем обществе удавалось как-то противостоять превратностям судьбы и сохранять хорошее настроение. Мы все как-то позитивно друг на друга влияли и не допускали угнетённого настроения. Столярек умер? Ничего не поделаешь, все мы когда-нибудь умрём. Один из нас убийца? Ну что ж, пусть милиция его найдёт, тогда будем беспокоиться об этом. А пока, прошу вас, шесть без козыря!..

Каждые несколько минут в конференц-зал прибывал следующий член нашего коллектива, обескураженный конфискацией носового платка. Больше всех была обеспокоена происходящим Ядвига.

– Представьте себе, он куда-то исчез. Я могла бы поклясться, что утром у меня был носовой платок, а теперь его нет. Они мне не верят.

– Они для того и существуют, чтобы не верить. Что это им пришло в голову? Пани Ирена, вы должны знать!

– Не знаю. Носовых платков в моём сценарии не было…

– Долго нас будут здесь держать? Не знаете? Чёрт, даже не на что сесть!..

– Привыкай, в тюрьме вряд ли будут особенные удобства…

Нас выпустили только тогда, когда лишили носового платка последнего сотрудника. Это была Моника. После этого в кабинет позвали меня.

Это был весьма плодотворный допрос, не знаю только, для кого он имел большее значение, для них или для меня. После первых же вопросов, которые я услышала, волосы у меня на голове встали дыбом. Я убедилась, что их сведения о нас представляют неслыханную мешанину, сложенную из фактов, предположений, лжи, сплетен и только из незначительного количества правды. Большинство этих открытий происходило от того времени, когда в нашей администрации работала некая Нюня, гораздо более интересовавшаяся личными делами сослуживцев, нежели своими служебными обязанностями. С Нюней конкурировал Влодек, главный сплетник бюро. Совместно они сложили практически обо всех сослуживцах мифы и легенды, от коих кровь застывала в жилах.

Алиция с удивлением узнала, что сожительствует со своим тогдашним инженером-сантехником, который имел от роду 55 лет, метр шестьдесят росту, младенческий румянец на лице и говорил дискантом. Он якобы испортил ей оборудование здания из мести за то, что она отказала ему в его притязаниях. Ядвига была неслыханно обрадована известием о горячих чувствах, которыми к ней воспылал Витек. Сам Витек прослышал об этом последним и долго не мог понять, в чём его подозревают. Збышек с интересом узнал о своих собственных романах с Данкой, Весей, Нюней, Анкой и со мной, которые протекали, уж не знаю, поочерёдно или сразу все вместе. Об остальных также кружили разные слухи, главным образом эротического характера, которые пытался уточнить Казик, с интересом допытываясь, с кем из нас он уже спал, а с кем ещё нет.

После шумного празднования масленицы в мастерской распространились слухи о разыгрывающихся на рабочем месте развратных оргиях, при которых оказался уничтожен чертёж, прикреплённый на столе Веслава. Чертёж действительно исчез, но лишь потому, что Веслав слишком поздно заметил, что неправильно вычертил часть территории, и не хотел, чтобы это заметил Витек.

С того самого времени исходили упомянутые Весей сплетни относительно Моники, сожительствующей одновременно с Каспером и Кайтеком. Но ни то ни другое не являлось правдой, правдивым было только безнадёжное и известное всем чувство Каспера и склонность Моники к молодым людям, которую она никогда не скрывала и которая нашла выражение в её контактах с красивым молодым инвестором.

Теперь я почувствовала себя обязанной помочь следственным властям как-то упорядочить эти сведения, опасаясь, что они получат несколько превратное представление о нашей мастерской. Итак, я по очереди объяснила им всё, что нужно, и при этом сама узнала очень интересные вещи.

Прежде всего разговор зашёл о Монике, волнение которой в сочетании с необычным поведением Каспера и заметками Тадеуша больше всего бросалось в глаза. Я уточнила её матримониальные намерения и сопутствующие этому сложности.

– И вы говорите, что этот ваш конструктор так её любит… – задумчиво сказал капитан. – А он знает о планах её замужества?

– Знает и одобряет, хотя это разбивает его сердце. Думаю, он охотно помешал бы…

– Так почему он этого не сделает? Почему не оповестит жениха о комбинациях с этим инвестором? Из благородства?

– Но он о них ничего не знает!

– В самом деле? – удивлённо спросил капитан.

Я замолчала и внимательно посмотрела на него, потому что у меня в голове опять что-то промелькнуло.

– А Моника призналась в своих отношениях с инвестором? – спросила я насторожённо.

– Пани Моника отрицает всё. Мне кажется, что скоро она будет отрицать, что вообще когда-либо была замужем. Что, по вашему мнению, могут означать инициалы М. В., связанные с ней?

– Кандидата в супруги, это совершенно точно, я слышала его имя… – и снова я остановилась. Инициалы М. В.. Каспер их не знал, Моника старательно скрывала от него имя этого типа. Моника всё отрицает… Если они знают эти инициалы, значит, их должен был знать Столярек!

Всё, что бродило в моей голове, внезапно выросло до огромных размеров и перепуталось. У меня не было времени сейчас распутывать всё это, потому что следственные власти продолжали задавать вопросы. Сразу после Моники они прицепились к Казику, и я долгое время не могла понять, что подозрительного видят они в его командировочных романах. Командировочные романы мешались со строительными материалами, и внезапно грянул выстрел!

– Этот пан выступал как судебный эксперт, правда? Было какое-то спорное дело в связи со строительством на Садыбе…

Я поняла, о чём идёт речь. Конечно, я слышала о строительстве на Садыбе. Слово Казика решило судебное дело в пользу инвестора, и всё здесь было бы в идеальном порядке, если бы не то, что Казик видел это строительство едва ли не месяц назад. Конечно, он должен был увидеть его значительно раньше! О том, когда в действительности он посетил это строительство, в мастерской знали только Алиция и я, возможно, что знал и Витек. Казик был честным человеком, взяток не брал, никакой корысти из этих временных комбинаций не извлёк, но заключение, которое он выдал, не было стопроцентно правильным. Благодарный инвестор устроил мастерской заказ на сумму в полтора миллиона злотых, отодвигая от нас призрак банкротства. И я должна теперь очернить благородный поступок Казика?!

Не знаю, что они поняли из моего ответа, который я постаралась запутать как можно больше, во всяком случае я уже точно знала, почему Казик одалживал Столяреку деньги. Репутация безупречного эксперта была ему необходима.

Оставив в покое Казика, следственные власти показали мне несколько счетов, снабжённых датами, и спросили, что это такое. Я искренне поморщилась, увидев их.

– Заниженные счета, – неохотно признала я. – Они выписаны на меньшие суммы, чем положено. У нашей мастерской финансовые затруднения, и наше руководство собирается обнаружить эти деньги, когда придёт подходящее время. Ничего не поделаешь, должны же мы как-то выкручиваться.

Прокурор осуждающе покачал головой, и мне снова сделалось нехорошо, потому что я пришла к выводу, что всё это выглядит так, как будто всё время с начала существования мы занимались исключительно совершением различных правонарушений. Я тяжело вздохнула.

– Что, у этого светлой памяти негодяя всё было записано? – тихо и печально спросила я.

Представителей власти будто громом поразило.

– Откуда вы знаете?!

– Догадалась. Я знаю его большую зелёную записную книжку. Кроме прочего он вёл там расчёты и со мной. Я понимаю, что он всех шантажировал, только ещё не совсем точно знаю, кого чем. Но примерно догадываюсь.

– Вот именно это для меня совершенно непонятно, – неодобрительно сказал прокурор. – Как взрослые, серьёзные люди могли поддаться такому идиотскому шантажу?

– Но он делал это совершенно гениально! – оживлённо сказала я, потому что в моей памяти внезапно всплыли различные картины. Множество сцен, множество замечаний, слов, ответов, на которые я раньше не обращала внимания, стали для меня совершенно ясными. – Он ни от кого не требовал денег за молчание, что вы! Сразу бы заработал по физиономии. Он их только занимал… Отказ в таком случае означал бы открытую войну, а идти на это никто не хотел. Каждый хотел жить спокойно и рассчитывать на возвращение денег. Нескольким людям он их действительно когда-то возвратил… А кроме того, он не был слишком требователен и довольствовался суммами, лежащими в границах наших возможностей.

– Что ж, – сказал капитан, вынимая записную книжку и вздыхая. – Раз уж вы столько знаете, то нет смысла скрывать это от вас. Действительно, его записная книжка оказала нам огромную помощь. Но вы всё-таки помогите нам разграничить до конца все эти сплетни, подозрения и правду. Заинтересованные люди чертовски крутят и всё отрицают. Давайте по очереди…

Разгребая дальше эти авгиевы конюшни, я остановилась на Ядвиге. Около её имени в книжке Тадеуша творилось нечто странное. Какой-то номер, а при нём дата нескольких лет давности. После глубокого размышления я пришла к выводу, что эта дата относится ко времени, когда Ядвига вернулась к своему первому мужу, только номер я ни с чем связать не могла.

О Збышеке меня, к счастью, не спрашивали, зато их заинтересовала одна неприятная история, касающаяся Рышарда и Витека.

– Из того, что мы услышали к этому времени, можно сделать вывод, что шантаж в вашей конторе процветал повсеместно, – заявил прокурор. – Я слышал, что между двумя сотрудниками была какая-то ссора. Вы знаете об этом?

Я знала об этом довольно хорошо от Алиции, но не собиралась в этом признаваться. Витек поступил не слишком красиво, отказывая Рышарду в справке о бесплатном отпуске для Полсервиса, если тот не отдаст ему проект очень красивого отеля. Рышард, который сам добивался заказа на этот отель, вылетел из его кабинета с пеной на губах и криком: «шантаж, шантаж». У меня не было к Витеку особых претензий, также не было повода желать ему неприятностей, поэтому я заявила, что ничего об этом не знаю. Пусть Алиция сама роет ему яму.

В самом конце они несказанно удивили меня вопросами о Веславе. Никогда до сих пор я не подозревала, что у него имеются какие-то тайны, и только теперь под влиянием их вопросов задумалась об этом. Они назвали несколько дат и попросили припомнить, что я тогда делала. Это оказалось довольно легко, так как даты приходились на конец прошлого года, когда я заканчивала срочный проект и почти не покидала мастерской. Сделала даже себе график, которым теперь могла воспользоваться, так как, к счастью, не имела привычки выбрасывать свои бумаги раньше, чем пройдёт три года с момента их актуальности.

Вглядываясь теперь в большой грязный лист бумаги, я могла свободно воспроизвести прошлогодние события.

– Третьего ноября, – спросил капитан, – был здесь ваш коллега во второй половине дня? Вечером?

– Нет, – уверенно ответила я. – Не был. Третьего я заканчивала слесарную мастерскую, которую четвёртого отдала на кальку, и точно помню, что рылась в ящике Веслава в поисках технического справочника. Тогда здесь был только Рышард.

– А седьмого и восьмого?

– Тоже нет. Всю неделю я оставалась одна.

– Девятнадцатого?

– Сейчас, что я делала девятнадцатого?.. Ага, детали столярки. Со столяркой я немного запаздывала… Я обращалась к Янушу… Тогда были Януш и Витек, Веслава не было, он появился позднее.

– Шестнадцатого, семнадцатого, восемнадцатого?

– Ограждение. Девятнадцатого отдала его на светокопии… Да, тогда были все трое. У нас погас свет, в темноте мы варили кофе. Веслав сидел до поздней ночи.

– Так… А десятого декабря?

– Понятия не имею. Первая половина декабря прошла относительно спокойно, зато знаю, что было между пятнадцатым и двадцатым, потому что делала для Рышарда рабочие чертежи. Он опаздывал со сроками…

– Ну, а шестнадцатого и семнадцатого декабря?

– Не было. Людей было много, но из нашего отдела только я.

Я задумалась на мгновение, потому что перед глазами у меня замаячило воспоминание о том времени. Воспоминание такое странное, грустное и неприятное, что я поспешно постаралась от него избавиться, чтобы случайно чего-нибудь не сболтнуть.

– Теперь этот год, – сказал капитан. – В январе…

– К сожалению, больше я ничего не помню. Мой график кончился.

Я сложила свой лист и с интересом посмотрела на них.

– А что? – с любопытством спросила я. – В чём вы его подозреваете?

– А что вам известно о его семейной жизни?

– О господи, ничего! По-моему, там всё нормально. У него очень милая жена, и он совершенно не выглядит несчастным.

– Ну, пока всё. Может быть, закурим?

Представители власти выглядели несколько усталыми, но не смирившимися. Глаза прокурора блестели, и надо честно признать, что он нравился мне гораздо больше. Мысль о возможном романе конкурировала в моей голове с желанием обнаружить убийцу.

– Панове, а зачем вам те тряпки, которые вы собираете по всей мастерской? – поинтересовалась я.

– Узнаете об этом после окончания следствия.

– Когда следствие закончится, вы вообще не захотите со мной разговаривать.

– А я в этом не уверен, – буркнул капитан, искоса взглянув на прокурора.

Я не оставила этот взгляд без внимания.

– Если судить по вашему взгляду, этот пан поддерживает контакты с бывшими подозреваемыми? – спросила я.

– Не со всеми, уверяю вас, – сразу ответил прокурор.

– Жаль! Тогда не знаю, могу ли я надеяться…

– Можете, – уверенно сказал капитан. – Заверяю вас.

– А вы? – спросила я прокурора, который сидел на краю стола, весь чёрный от ботинок до волос на голове, и блистал красотой.

– Не знаю, – усмехаясь ответил он. – Я очень неуверенно чувствую себя в обществе женщин.

– Как пёс в обществе сала, – дополнила я, к великой радости всех троих мужчин.

Я оставила их со значительно увеличенным запасом сведений и с жутким хаосом в мыслях. Мне хотелось привести их в порядок, но для этого надо было поговорить с Алицией. Я никогда не имела особенного таланта к размышлению и к гениальным выводам могла прийти только путём обмена мнениями. К сожалению, Алиция продолжала играть в бридж. Сидящий в той же комнате Каспер решил, видимо, возместить себе предшествующее молчание и делал уборку после обыска. Уборка заключалась в том, что он развёртывал куски кальки, рассматривал их, а затем с ужасным треском сминал и выкидывал в корзину. Некоторые куски даже разрывал на мелкие клочья. Не знаю, существует ли ещё какой-то материал, который мог бы наделать столько шума, как техническая калька второго сорта.

Тут же рядом, стараясь перекричать звуки, производимые уборкой Каспера, что-то обсуждали Збышек, Анка и уже менее злая Моника. Я подумала, что этого аккомпанемента для Алиции совершенно достаточно, и моё участие в нём было бы излишним.

Я обошла мастерскую и установила, что в санитарном отделе идёт мощный скандал между Кайтеком, Яреком, Стефаном и Влодеком, в нашем отделе ядовито фыркает Казик, а Витек конспиративно шепчется с Ольгердом в его маленькой комнате. Когда я заглянула туда, они демонстративно замолчали. Веся, надутая и обиженная на весь мир, сидела на своём месте, повернувшись спиной к проходящим.

Отделавшись от Ядвиги, которая упорно добивалась, чтобы я ей погадала, я уселась за свой стол и тут решилась на легкомысленный поступок.

Лишённая возможности дискутировать с Алицией, я начала размышлять одна. Я должна была сразу предвидеть ход этих размышлений, но чего-либо подобного не ожидала даже от себя!

Из-за угла за столом Витольда, в который я усиленно вглядывалась, так как сидела к нему лицом, вышел дьявол. Подлинный заурядный дьявол, покрытый чёрными бараньими завитками, с рогами, хвостом и копытами. Он обошёл стол кругом, не знаю каким образом, потому что тот стоял у самой стены, уселся в кресле Витольда, положил ногу на ногу и издевательски посмотрел на меня.

– Ну, что? – спросил он. – Дождалась?

Последним проблеском сознания была мысль, что раз я не могу обсудить всё с Алицией, то, может быть, сделать это с дьяволом. И действительность исчезла окончательно.

– А что? – осторожно спросила я. – Ты специально позаботился об этом?

– Идиотка! – презрительно фыркнул дьявол. – О тебе даже заботиться не нужно! Наделала дел, а теперь что? Сидишь как испуганная ослица.

Я почувствовала себя обиженной.

– А что, по-твоему, я должна стоять на голове?

– Только для этого твоя голова и может служить? А думать ей ты не пытаешься?

Надо признать, что он был не слишком любезен. В довершение всего смотрел на меня с явным отвращением, смешанным со злобной иронией. Впрочем, чему же тут удивляться, одно слово – дьявол!..

– Ты, по-видимому, всё знаешь, – сказала я. – Интересно, как бы ты чувствовал себя на моём месте?

– Ладно, ладно, – примирительно сказал дьявол. – Давай уточним некоторые обстоятельства. Тадеуш знал инициалы претендента на руку Моники. Каспер знал о ситуации с красавчиком…

– Ну и что? – недовольно спросила я.

– Уж я знаю, что говорю. Сопоставь оба эти обстоятельства. Ну? Пришло тебе что-нибудь в твою тупую башку?

Это меня уже вывело из себя. Как смеет первый встречный дьявол разговаривать со мной таким образом? И от волнения я сразу стала мыслить быстрее.

– Выходит, что Тадеуш знал обо всём и мог донести претенденту о красавчике, – гневно сказала я.

– Так ты уже знаешь, почему он кричал «прости»?

– Конечно знаю! Голову дам на отсечение, что в пьяном виде он пожаловался Тадеушу на роман неверной, а Тадеуш не дал маху и сразу этим воспользовался.

– Неплохо, – одобрительно сказал дьявол. – А теперь размышляй дальше. Если бы это он его убил, стал бы он валяться перед ней с этим кретинским криком?

Я задумалась на мгновение.

– Нет, потому что считал бы, что искупил свою вину. Он подвёл её, она подверглась шантажу, и он возместил это, убив шантажиста…

– И поэтому?

– Поэтому Каспер невиновен.

– Дальше!

– Дальше, дальше… Перестань меня подгонять! Дальше он так ужасно переживал, потому что считал, что своим глупым поступком спровоцировал её к совершению убийства.

– А ты не думаешь, что он о ней знает больше тебя?

– Если он знает больше, тогда я знаю меньше. Озарение внезапно на меня не снизойдёт, чего ты ко мне прицепился?

– То, что он знает, ты можешь вычислить. Что у неё есть?

Я бессмысленно посмотрела на дьявола. О чём он говорит? Что может быть у Моники?

– Сексуальная привлекательность… – сказала я неуверенно.

– Кретинка! Я говорю о том, что у тебя тоже есть! Ну? У тебя есть и у неё есть, а у Алиции нет совсем.

– Дети! – крикнула я ошеломлённо. – Двое детей!

– Вот видишь. Ты же понимаешь, на что способна женщина ради своих детей. Вы все помешаны на этом… Ты же знаешь, сколько у этого типа денег.

– У Ядвиги тоже есть ребёнок, – запротестовала я. – И она помешана на нём ещё больше!

– Вот именно. Хорошо, что ты мне напомнила. Что ты, дорогая, говорила там о Ядвиге вначале? Семьдесят тысяч злотых?.. А ты случайно не заметила, как она похорошела в последнее время?

– Глупые шутки! Вся мастерская знает, что Ядвига недавно себе нашла кого-то. Надеется на то, что он пойдёт с ней к алтарю…

– Не болтай при мне об алтаре, это меня нервирует! Бескорыстно?

– Какое бескорыстно! Именно поэтому она так беспокоится об этих семидесяти тысячах! Она должна вложить их в его предприятие, он частник. И её Лялюня будет иметь обеспеченное существование. Ну что, тебе ещё что-то нужно объяснять?

– Мне нет, себе… А эти счета? Как тебе кажется? Через пару лет главный бухгалтер идёт на пенсию. О чём тебе это говорит?

– Если эти махинации будут обнаружены – для него полный жизненный крах, – хмуро ответила я. – Увольнение и никакой пенсии.

– А он тебе представлялся добрым человеком, – сказал дьявол желчно, покачивая рогатой головой.

– Ну хорошо, но ведь в это замешан Витек. Это он руководитель, а не Ольгерд!..

– О Витеке, моя дорогая, ты ещё слишком мало знаешь, слишком мало… А как в свете этого выглядит наша Анечка?..

– Никак! – гневно крикнула я.

– Именно никак! – зловредно подтвердил дьявол. – За Анечку бы это сделал кто-нибудь другой. Благородный рыцарь.

– Отстань. Благородные рыцари давно вымерли.

– Значит, он последний. Ну, собирай в кучу всё, о чём сегодня узнала, собирай. «Котик, не беспокойся, я всё улажу. Всё будет хорошо, никто не узнает…» Хорошо звучит, правда?

– Отстань от меня. Ты меня бесишь!

– Знаю, знаю, что тебе это не нравится. Знаю, зачем ты так лезешь в следствие, меня не обманешь. Не знала раньше, что этот подлец шантажировал и Збышека, не так ли? А теперь даже знаешь чем…

– Ерунда, – резко сказала я. – Збышек такого бы не сделал. У него есть ребёнок, я уже говорила тебе.

– Что значит ребёнок против любимой женщины? Тем более если ей грозит такой скандал! Вспомни, как она выглядела, когда выходила замуж. Это ведь было совсем недавно, у тебя же нет провалов памяти? Сама знаешь, как это всё получилось. Столярек тоже мог знать. У неё нет денег, платить ему ей было нечем, что делает благородный рыцарь в подобной ситуации?

– Нет, меня сейчас хватит удар! – с гневом вскричала я.

Дьявол ехидно засмеялся.

– Преступление надо совершать умно, уничтожить все следы, именно принимая во внимание ребёнка… А это преступление – очень умное…

– Скотина!!! – заорала я, срываясь с места. – Пошёл вон отсюда!..

Я схватила коробку с циркулями, лежащую на столе передо мной, и вне себя от бешенства швырнула её в дьявола…

– Ты что, с ума сошла?! – спросил Януш с величайшим удивлением.

Я пришла в себя. Дьявол исчез. Около меня стояли Януш, Веслав, Казик, Лешек и ошеломлённо смотрели на меня. Видимо, в пылу спора со своим собеседником я время от времени повышала голос.

– Ты спятила? Препираешься сама с собой?

– Здесь был дьявол, – мрачно сказала я. – Мы с ним обсуждали следствие.

– Господи, у неё снова галлюцинации, – с ужасом сказал Лешек. – Передушат всю мастерскую!

– Какой дьявол? – заинтересовался Веслав.

– Обычный. Дьявол как дьявол. С рогами и хвостом…

– Ну и что он тебе сказал?

– Что Каспер невиновен. Зато сумел бросить тень на нескольких других человек.

– Хорошо, но зачем бросать в дьявола моими циркулями? – с большим неудовольствием спросил Януш, залезая под стол Витольда и собирая рассыпанные предметы. – А где кронциркуль?! – вдруг заорал он ужасным голосом. – Твой дьявол забрал?!

– Ничего он не забрал, это порядочный дьявол. Вон твой кронциркуль…

– Откуда здесь взялся дьявол среди бела дня? – удивился Казик. – В полночь, это я понимаю…

Я немного остыла после беседы со злым духом и теперь была готова даже работать, лишь бы только не думать.

Следственные власти очень помогли мне в этом. Они внезапно собрали всех сотрудников, причём женщин поместили в кабинет а мужчин – в конференц-зал. Эта дифференциация нас очень заинтересовала.

Я послушно шла в кабинет, когда внезапно по дороге увидела, что прокурор и капитан входят в комнату Ольгерда. Я не собиралась быть чрезмерно лояльной, кроме того, инсинуации дьявола в высшей степени взволновали меня, поэтому я, воспользовавшись всеобщей суматохой, быстро свернула и вошла в дамский туалет. Там я заняла необходимую позицию, стараясь по возможности не дышать.

– Нужно составить график отсутствия, потому что иначе мы сойдём с ума, – сказал прокурор. – Невозможно никого исключить…

В этот момент я услышала, что кто-то вошёл на мужскую половину туалета, после чего стала свидетелем удивительного явления. В мужской кабине раздались какие-то странные приглушённые звуки, а затем в дамской полилась вода. Я не успела даже задуматься над этим странным обстоятельством, потому что под дверью услышала голоса милиционеров и должна была немедленно выйти. Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь сориентировался, что я торчу в туалете в следственных целях.

«График отсутствия, гениально! – подумала я одобрительно. – Мы тоже…» В кабинет я пришла последней. Следственные власти, вызвавшие подкрепление в виде особ женского пола, в обоих помещениях одновременно провели личный обыск. Это продолжалось довольно долго, и в течение этого времени на территории мастерской производился ещё один обыск. Результаты как одного, так и другого нам раскрыты не были.

Перед самой полночью Ярек решился, наконец, сказать, что его не было, и нас всех отпустили. Мы были так измучены, что никому даже в голову не пришло пойти выпить, зато такси мгновенно расхватали с двух стоянок. Никого не задержали, но следствие по делу таинственной смерти Тадеуша пока осталось незавершённым…