Подпоручик Киже

19

В С.-Петербурге часовые у замка Павла Петровича прокричали:

– Император спит.

Этот крик повторили алебардщики на перекрестках:

– Император спит.

И от этого крика, как от ветра, одна за другой закрылись лавки, а пешеходы попрятались в дома. Это означало вечер.

На Исаакиевской площади толпы мужиков в дерюге, согнанные на работу из деревень, потушили костры и улеглись тут же, на земле, покрывшись гуньками.

Стража с алебардами, прокричав: «Император спит», сама заснула. На Петропавловской крепости ходил, как часы, часовой. В одном кабаке на окраине сидел казацкий молодец, опоясанный лыком, и пил царское вино с извозчиком.

– Батьке курносому скоро конец, – говорил извозчик, – я возил важных господ…

Подъемный мост у замка был поднят, и Павел Петрович смотрел в окно.

Он был пока безопасен, на своем острове.

Но были шепоты и взгляды во дворце, которые он понимал, и на улицах встречные люди падали перед его лошадью на колени со странным выражением.

Так было им заведено, но теперь люди падали в грязь не так, как всегда. Они падали слишком стремительно. Конь был высок, и он качался в седле. Он царствовал слишком быстро. Замок был недостаточно защищен, просторен. Нужно было выбрать комнату поменьше. Павел Петрович, однако, не мог этого сделать – кой-кто тотчас бы заметил. «Нужно бы спрятаться в табакерку», – подумал император, нюхая табак. Свечи он не зажег. Не нужно наводить на след. Он стоял в темноте, в одном белье. У окна он вел счет людям. Делал перестановки, вычеркивал из памяти Беннигсена, вносил Олсуфьева. Список не сходился.

– Тут моего счета нету…

– Аракчеев глуп, – сказал он негромко.

– …vague incertitude[3], которою сей угодствует… У подъемного моста еле был виден часовой.

– Надобно, – сказал по привычке Павел Петрович. Он барабанил пальцами по табакерке.

– Надобно, – он припоминал и барабанил, и вдруг перестал. Все, что надобно, уже давно сделалось, и это оказалось недостаточным.

– Надобно заключить Александра Павловича, – он поторопился и махнул рукой.

– Надобно… Что надобно?

Он лег и быстро, как все делал, юркнул под одеяло. Он заснул крепким сном.

В семь часов утра он вдруг, толчком, проснулся и вспомнил: надобно приблизить человека простого и скромного, который был бы всецело обязан ему, а всех прочих сменить.

И заснул опять.