Подумаешь, какие-то шарики…

1

На суку огромного векового дуба, нависшем над соломенной крышей маленькой, убогой, почерневшей от времени избушки, сидела и громко каркала ворона. Похоже, просто-напросто приветствовала наступление весеннего утра и солнышко, наконец пригревшее землю.

Драдзикодора нехотя приоткрыла один глаз. И что эта серая тварь там разоряется?

Она уже давным-давно забыла то время, когда утро несло ей радость, когда пробуждающееся солнце и поющие птицы наполняли душу ликованием , а тело — радостной энергией. А, полно, было ли это хоть когда-нибудь? Она не помнила. Она многого уже не помнила. И даже забыла, что именно она забыла из того, что когда-то знала. В этом есть своеобразная прелесть склероза — не отдаешь себе отчета в том, что теряешь.

А ворона все никак не унималась. Ладно бы, что путное сообщила, а так городит какую-то чепуху, поспать не дает.

Драздикодора с отвращением посмотрела на серую мглу утра за мутным пузырем окошка и слегка поежилась. Бр-р-р! Там, наверное, холодно! Впрочем, уже давным-давно ей было холодно практически всегда и везде независимо от погоды. Ну, а вставать по утрам она не любила даже в лучшие свои годы, это она помнила прекрасно несмотря на никудышнюю память. Но сегодня, она почему-то точно это знала, ей обязательно нужно было подняться пораньше, предстояло сделать что-то важное. А вот что именно — с этим уже сложнее, тут вступал в свои права Его Величество склероз. Но, она точно это знала, когда придет время, она все четко вспомнит.

Только вот выбираться из постели было все равно неохота.

Из-под грязного лоскутного одеяла нерешительно выпросталась худющая морщинистая ступня с распухшими суставами и осторожно потрогала пол.

Пол как пол, точно такой же, как и десять лет назад. Или сто, какая разница.

Наконец, Драдзикодоре удалось преодолеть приступ утренней лени и выбраться из постели. Чтобы прийти хоть в какое-то подобие хорошего настроения, она попыталась потянуться, но тут же охнула и закряхтела, будто бы сломавшись в пояснице. Опять проклятый радикулит прихватил!

Согнувшись в три погибели, держась рукой за поясницу и приволакивая левую ногу, она поплелась к умывальнику, что-то бормоча под нос. Но это куриное отродье, несмотря на истошное карканье своей дальней родственницы, не торопилось просыпаться, и поэтому пришлось пару раз как следует врезать по стенке избы более-менее работающей правой ногой. Тут же послышалось возмущенное простуженное кудахтанье, и из умывальника полилась струйка воды.

— Потеплее, потеплее воду давай! — сварливо проскрипела Драдзикодора. — И пол потеплее сделай! Совсем со свету сжить меня хочешь, хибара проклятая!

Ответом было возмущенное кудахтанье, которое, впрочем, довольно быстро заткнулось.

Драдзикодора нехотя плеснула себе в лицо водой. Она даже не понимала толком, зачем это делает. У нее были более чем упрощенные понятия о гигиене, и утреннее умывание уже давным-давно превратилось из необходимости в какое-то подобие очередного магического ритуала. Точно также отрешенно она плеснула еще одну горсть воды и принялась растирать ее по физиономии замусоленным рукавом ночной рубашки, которая с наступлением дня приобретала функции платья. И тут ее взгляд упал на допотопное зеркало, мутное и засиженное мухами, которое с незапамятных времен висело над умывальником и было одним из немногих предметов, не являвшихся частью самой избы. Чтобы было лучше видно, она слегка поплевала на его поверхность, потом задумчиво растерла все тем же видавшим виды рукавом.

В неверном утреннем свете на нее глядела коричневая морщинистая физиономия, обрамленная седыми космами давным-давно не мытых и не расчесываемых волос. Из-за отсутствия зубов рот выглядел провалом, и на всем лице, напоминавшем мумию, живыми были только маленькие, острые черные глазки.

Несколько минут Драдзикодора внимательно всматривалась в собственное отражение, потом плюнула, и, даже не став вытирать, отвернулась и поплелась в угол, служивший кухней.

Так было практически каждый день, только она этого не помнила. Как и не помнила того, как она выглядела раньше. А было ли это раньше? Иногда погожим весенним деньком, когда на деревьях только распускаются первые листочки, и весь лес стоит, словно погруженный в зеленоватую дымку, ей вспоминались прежние времена.

Вот и сейчас что-то смутное, едва различимое всплыло в ее восприятии. Какое-то яркое сияние на небе. Отблески, огромное количество сверкающих поверхностей и мерный гул. Что-то странное, непонятное, и вместе с тем — потрясающее ощущение гармонии. Чьи-то ласковые, добрые голоса. Мягко, но настойчиво они говорят, говорят… Что же такое они внушали? Ах, да. Как раз о ней, о гармонии природы, и шла речь. О слаженности, согласованности событий и явлений, происходящих в окружающем мире, об их взаимосвязи и взаимозависимости. Именно! Это понятие было самым главным в обучении, в том странном процессе, который происходил с ней и еще несколькими такими же, как она, молодыми девушками.

Или немолодыми? Может быть, она всегда была такой, как сейчас?

Нет, пожалуй. Себя-то она не помнила, но, словно смутные отражения в старом зеркале, вставали перед ее мысленным взором забытые лица, звенели молодые голоса. Кто они были такие? И кто были их учителя? Она не могла ответить на этот вопрос. Или никогда не знала, или давным-давно забыла.

С ними что-то делали. Сверкали разноцветные огни, порой слепили глаза. Что-то все время звенело и потрескивало, а порой слух ласкали звуки сладчайшей музыки. Были какие-то огромные ящики, в которые им нужно было залезать, странные комнаты, необычные постели и сиденья. И что-то все время происходило с ними, медленно, почти неуловимо, но неуклонно меняя саму их сущность.

Уже много лет она не помнила, как давно все это было. Двести, триста лет назад? Или все пятьсот? Она не имела понятия. Но это и не было важно. Ей даже и не нужно было все это помнить. Достаточно было того, что каждый свой вздох, каждый шаг она инстинктивно сверяла с понятием Гармонии и только им одним и руководствовалась. А обряды и заклинания жили в ней как бы сами по себе, ее память тут была совершенно ни причем. Когда Гармония требовала, она, Драдзикодора, автоматически вспоминала все, что нужно, и осуществляла.

И вот нынче она тоже проснулась с ощущением того, что надобно сделать нечто важное. Только вот что?

А ворона разорялась по-прежнему. Драдзикодора прислушалась. Что это она там мелет? Бабка прекрасно понимала язык всех птиц и животных, научилась ему тогда же, когда и заклинаниям, но сказать, что карканье вороны было сродни связной человеческой речи, был бы сильным преувеличением. Какие-то обрывки фраз, повторяемые в произвольном порядке до умопомрачения, бессвязные образы несли очень мало информации. И разобраться в ней можно было только если внимательно вслушаться. Сейчас она молола какую-то чепуху о твердых прозрачных каплях, которые делают люди. И что они в эти капли наливают воду. Капли в каплях, это очень забавляло птицу. И она до одури повторяла: «Капли в капли, капли в каплях!» С ума сойти можно!

На самом деле Драдзикодора специально подкармливала и приманивала эту ворону. Из всего ее племени она была наиболее сообразительной и часто приносила интересные сведения. Особенно тогда, когда бабка шептала специальные заклинания и отправляла ее с определенной целью в мир людей. Но сейчас птица произвела разведку по собственной инициативе, и ее глупая трепотня никак не давала Драдзикодоре сосредоточиться.

Кряхтя, старуха стала переставлять горшки. Что же такое ей нужно все-таки сделать? А, вот!

Совершенно необходимо было именно сегодня свершить заклятие на этакий небольшой, можно даже сказать, эксклюзивный мор домашней птицы. Дальше было уже некуда откладывать. Пройдет нужная стадия Луны, и пиши пропало. Тогда на следующий год во всей округе будет такой падеж скота, что не миновать голода.

Подобное уже было, она хорошо помнила, совсем недавно, каких-то лет семьдесят назад. Бристозиза, с которой они были вместе еще во время того странного обучения, поленилась или не успела, так потом всех, кто мог двигаться, созывали в ее владения. И она, Драдзикодора, тоже оседлала помело и помчалась. Хорошо хоть место там было удобное, холм такой с лысой верхушкой, где все они смогли свободно разместиться и творить заклятия на увеличение урожая и приплода скота, на здоровье и богатство. Аж дым коромыслом стоял! А все для того, чтобы нейтрализовать ошибки этой растяпы Бристозизы.

Драдзикодора тяжко вздохнула. Теперь она практически могла рассчитывать только на себя. Потому, что таких, как она, уже почти и не осталось. А те, что были еще живы, не только не могли ей помочь, но и сами нуждались в помощи. Она снова вздохнула, и, бормоча что-то под нос, поволокла на очаг котел с водой. Вдруг острая боль пронзила правое запястье, артрит проклятый, рука внезапно разжалась, и котел полетел на пол, точнее, на ногу старухе. Она завыла дурным голосом и, даже забыв про радикулит, подпрыгнула на левой ноге, стараясь обхватить руками, унять боль в ушибленной правой. Но радикулит-то ничего не забыл! Вдоль всего позвоночника ее прострелила такая боль, что она мгновенно забыла и о побитой ноге, и вообще обо всем на свете, со всего маху грохнувшись оземь.

Через некоторое время Драдзикодора очухалась, лежа на полу и потирая приличных размеров шишку на лбу. Болела спина, рука, нога и вдобавок еще и голова. А для полного счастья вода из котла разлилась и погасила магический огонь в очаге! Опираясь о теплую стенку куриной хатки, она попыталась сесть и от досады заплакала. Горько и безнадежно, почти без слез и всхлипов. А в ответ раздалось тихое квохтание, и весь домик стал мерно покачиваться, словно бы баюкая старуху.

Сколько прошло времени, Драдзикодора не знала. Только вот вроде бы солнышко сквозь мутное окно избушки стало светить поярче. Какая-то сила, которая вела ее все эти годы, управляла ее действия ми и поступками, снова вмешалась и подняла с теплого и упругого пола немощное старческое тело. Потому, что надо было сделать это холерное заклятие.

А для этого необходимо было снова разжечь огонь в очаге. Спички для нее были такой же фантастикой, как, к примеру, телевизор. Да и вряд ли они смогли бы помочь, потому как огонь в очаге был не простой. И не столько дровишки его питали, сколько энергия этого самого странного из созданий — избушки на курьих ножках.

Драдзикодора вдруг неожиданно вспомнила, как получила ее, избушку, сразу после обучения и перед отправкой в свои нынешние владения, и с непривычной теплотой подумала о ней. За все эти долгие годы она была не только жилищем, но и, пожалуй, единственным живым существом, с которым старуха общалась более-менее регулярно. Кроме залетной вороны и этого сволочного кота, вечно пропадавшего где попало, а по приходе пред хозяйские очи не перестававшего постоянно дерзить. И не считая редких встреч со своими товарками как тогда, когда все помогали бестолковой Бристозизе.

Хотя общение это было странным. Как, впрочем, и само это диковинное существо, наполовину растение, наполовину животное, созданное вместе с другими такими же живыми домишками в тех же самых сверкающих комнатах и гудящих ящиках, где Драдзикодора проходила обучение.

Почему-то вдруг всплыл тот день, когда их всех обучали не вместе, как прежде, а неожиданно развели по отдельным помещениям. Ей тогда на голову водрузили сверкающую шапку, похожую на корону, и все время что-то говорили о гармонии, совместимости и единстве. А потом она увидела избу и поначалу даже подумала, что, мол, неказистое какое-то жилище. А уж когда та зашевелилась, закудахтала и вдруг встала на свои лапки, действительно похожие на куриные, так и вовсе обмерла от неожиданности. Нет, не от страха. Потому что от избушки шла волна такой доброты и заботы, что Драдзикодора просто не могла испугаться.

Откровенно говоря, все это время она была в тайне убеждена, что ей повезло значительно больше, чем другим. Она видела избушки своих товарок, но все они были какие-то не такие, неуютные, неприятные. Драдзикодора ни за что не согласилась бы жить ни в одной из них. То ли дело ее собственная хатка! Старуха

уже давным-давно не отделяла себя от избушки, чуть ли не считая ее частью себя самой. Только вот злилась на нее за медлительность, слабую сообразительность и бестолковость. Правда, это обычно недолго продолжалось. Покипит, поворчит старуха, понося на чем свет стоит бревенчатую тупицу и призывая на ее крышу пожары и прочие напасти, да и уймется. А изба зла никогда не помнила, ибо память у нее была еще хуже, чем у самой Драдзикодоры.

Но дрова были все-таки необходимы. Темно-коричневые узловатые руки бросили сучья в огороженный очаг, тонкие синеватые губы почти беззвучно зашевелились, в такт им задергались редкие седые волоски на морщинистом подбородке — Драдзикодора произносила заклинание. Она делала это совершенно автоматически, не вдумываясь в смысл того, что едва слышно бормотала. Кряхтя и охая, бабка осторожненько, стараясь не дернуть больную спину и руку, ухватила тяжеленный котел и потащила его на специальную подставку. Бормоча проклятия и помогая себе коленом более-менее нормально работающей правой ноги, она, наконец, заволокла котел на место. Огонь под ним уже горел, и можно было немного передохнуть.

Она опустилась прямо на пол, утирая со лба пот и жадно ловя воздух раскрытым ртом. Совсем со здоровьем стало скверно. И сердце никуда не годится, тахикардия проклятая. Хорошо, хоть давление нормальное почти все время. Зато с почками совсем худо, в правой скорее всего камень, да и «любимый мужчина» — цистит — слишком уж часто стал наведываться за последние лет двадцать, пришлось чуть ли не все «медвежьи ушки» извести поблизости.

Она немного отдышалась и сделала попытку встать, но тут же ойкнула и схватилась за поясницу. Как некстати проклятый радикулит! И ведь не отложишь это дрянное заклинание! Вот же досада! Ладно еще варево колдовское изготовить, это еще полдела, а вот чтобы разбрызгать его помелом, чтобы вызвать ветер, который разнесет его по всем владениям, нужно как следует постараться. Что вряд ли позволит сделать как следует нежданный и незваный гость — люмбаго. Вообще-то если по-хорошему, так ей бы сейчас полежать недельку или хотя бы дней пару, пока спину отпустит, а не танцевать с помелом на ветру. Но что делать, терпеть приходится!

Осторожно и медленно, словно бы держа на голове хрустальный сосуд с водой, Драдзикодора поднялась на ноги. Еще медленнее выпрямилась. Кажется, ничего, пока обошлось, удалось найти то самое положение, при котором боль не так сильно терзает измученное тело. А что пришлось чуть ли не винтом завернуться для этого, так наплевать, главное сейчас — сделать дело!

Выверяя каждое движение, старуха полезла на верхнюю полочку, где у нее стояли банки и горшочки со всякими снадобьями и колдовскими припасами. Хорошо хоть, что вовремя ящериц насушила, еще с прошлого августа, когда их прорва бегает и на солнце греется. Змей тоже было достаточно, а вот лягушки уже заканчивались, на пару раз только осталось. Ладно, это неважно. Уже совсем весна наступила, скоро можно будет свежих наловить, только бы спину отпустило. А вообще надо будет на следующий год побольше их заготовить. И еще мухоморов. Их-то совсем не осталось.

Хорошо все-таки, что она, Драдзикодора, такая запасливая. Не то, что Бристозиза! А, вот, она вспомнила, из-за чего ее товарка вовремя не совершила необходимое заклятие. У нее же, видите ли, вся тритонья икра вышла! А дело было поздней осенью, когда эти твари уже спать на зиму закладываются. Вот она и не смогла насобирать. А скумекать, что в эту пору икры у самок тритона просто не может быть, ума не хватило. Как и на то, чтобы одолжить у кого-нибудь из своих. Конечно, поворчали бы немного, не без этого, но все-таки поделились бы в конце концов. Тем более, что это было бы не так накладно и хлопотно, как потом сломя голову мчаться в ее владения и предотвращать катастрофу. Но что делать, Бристозиза никогда не отличалась ни предусмотрительностью, ни сообразительностью. Интересно, и как это она собиралась прожить всю зиму без этого ингредиента?

Нет, она, Драдзикодора, не такая! Она всегда предпочитает лучше выбросить старые припасы, заготовив взамен новые, чем вдруг остаться среди зимы без гадючьего жира или крысиных зубов. Нет уж, не на ту напали!

Только вот куда же это она подевала целый горшок засоленных медведок и торбочку сушеных мохнатых гусениц? Нет, не вспомнить. Проклятый склероз!

Эх, жаль нельзя точно так же по полочкам, по баночкам, скляночкам и горшочкам разложить и рассортировать сами заклинания! Вот было бы здорово! Она могла бы тогда летом, в теплый погожий денек или ясную лунную ночку, когда не болит спина от зимнего холода или сырости межсезонья, когда не ломит суставы и везде полным-полно свежих жаб и пауков, когда цветет белена и под каждым кустом торчат мухоморы, наделать целую кучу заклинаний впрок! А если бы их можно было бы еще и замешать на мощи самой темной ночной июльской грозы! Да, знатная могла бы получиться штука.

И Драдзикодора представила себе, как она безмятежно собирает себе всякую всячину, лесную и болотную живность и растительность. Потом, полная сил, в прекрасном для ее возраста самочувствии, в самое удобное время не спеша тщательно вершит заклинание, производя все необходимые действия, но не распыляет его, а вместе в ветром разносящим слепляет в тугой комок. Это не так уже сложно, она знала. А поздней осенью или зимой, когда хороший хозяин и собаку не выгонит на улицу, преспокойно достает с полочки нужное заклинание, когда в нем возникает необходимость, и приводит его в действие. А уж на это у нее, старухи, хватит сил даже в случае самого жестокого прострела или сердечного приступа. Просто здорово, слов нет!

Только вот в одном проблема. Как его, этот магический комок, сохранить до нужного времени в работоспособном состоянии? Глина не годится, она это уже пробовала. Слишком мягкий и пористый материал, даже через ее обожженную поверхность что-то магическое просачивается. Вот то-то и оно!

Стоп, что там эта серая пернатая тварь болтала о людях и о каких-то каплях, в которые они наливают воду? Улетела уже. Драдзикодора мельком взглянула на неторопливо булькающее в котле варево. Ему еще долго готовиться, время есть. Бабка поковыляла на крыльцо. Открыла дверь, и на нее пахнуло свежим воздухом проснувшегося леса, запахом набухших почек и преющей земли. После затхлого воздуха избушки даже голова закружилась. Она сунула в щербатый рот два грязных пальца и по-молодецки свистнула. Ожидая птицу, старуха вдыхала сладкий весенний воздух, наполнявший легкие удивительной силой, вдыхавший саму жизнь даже в ее старое, угасающее тело.

Зашуршали рядышком серые крылья. Ворона явилась на зов и без приглашения тут же начала снова самозабвенно каркать. Но на этот раз Драдзикодора слушала очень внимательно, стараясь из всей этой галиматьи вычленить необходимую информацию. Это было не так-то и просто.

— Шарик…Шарик, шарик! Капля — шарик, капля — шарик, взяли … — бестолково верещала птица.

— Какой такой шарик? — спросила Драдзикодора на понятном собеседнице языке.

— Круглый, круглый, круглый! — обрадовалась та. — Капля, капля, шарик, круглый!

Вообще-то и раньше Драдзикодора догадывалась, что шарики, как правило, бывают круглыми. Для столь ценной информации вряд ли стоило столько времени тратить на вздорную птицу. Но что-то интуитивно подсказывало старухе, что за бестолковым карканьем кроется ценная информация, и она продолжала терпеливо выслушивать.

— Шарик, шарик, красный, красный, красный… Варят-варят-варят! Круглый, круглый! Яркий, яркий… Варят-варят-варят! Пузырь…

Драдзикодора насторожилась в предчувствии чего то важного. Шарик… Который перед этим варят так, что он делается красным и ярким, а потом превращается в пузырь…

— Прозрачный, прозрачный, прозррачный! — восторженно загорланила птица с новой силой. — Капля-капля-капля прозрачный!

И что же такое научились делать люди, чего она, Драдзикодора, не знала? Какие-то шарики, которые сначала яркие, а затем прозрачные? Которые получаются из капель? В любом случае, от бестолковой вороны больше ничего нового не добьешься. «Круглый-круглый-круглый!» — уже по пятнадцатому кругу пошла надсаживаться та с не уменьшающимся энтузиазмом. Сегодня, конечно, некогда, но завтра нужно будет разузнать все как можно более подробно.

— Пошла прочь! — махнула колдунья на птицу, и та сорвалась с места, продолжая оглашать окрестности своим восторженным карканьем.

Драдзикодора вернулась в избушку и похромала к очагу. Кипит, все как положено. Огромной палкой, почерневшей за долгие годы до такой степени, что перестали просматриваться вырезанные на ней заклинания, бабка помешивала варево и строила планы на завтра.

Видно, придется звать кота. Без него никак не обойтись, это точно. Хотя видеть его наглую лоснящуюся морду в последнее время она могла с большим трудом. А за эти его вечные «Очень мне это надо! А что мне за это будет?» вообще была убить готова. Это был самый противный кот из всех, что жили у нее за всю ее долгую жизнь. Правда, и самый сообразительный, этого уж не отнимешь. Но характер! Раз в сто хуже, чем у самой Драдзикодоры, это уж точно. И, будь на то ее воля, она вообще не обращалась бы к нему за помощью. Но сейчас без отвратительного животного ей было не обойтись. Потому как нужно было отправиться в селение людей и все хорошенько выяснить про эти яркие шарики-капли, которые превращаются в прозрачные пузыри.

Немного раньше, каких-нибудь лет сто назад, проблемы в этом не было никакой. Сама бы собралась, да и пошла в деревню. Тем более, что в те времена ее избушка стояла совсем рядом с селением, в которое она наведывалась довольно часто даже просто так, от скуки. Ее встречали нормально, здоровались, величали бабой Дусей. А все потому, что знала она лесные травы, могла присоветовать, которая из них от какой хвори помогает. За эти самые травы да настойки бывало и яиц дадут, а уж о молоке и сметане можно было вообще не заботиться. Муку, крупу, капусту с морковкой даже домой донести помогут, до самой избушки. А чтоб провожатые чего нехорошего не подумали, Драдзикодора уходя строго-настрого наказывала ей ни в коем случае не вставать на лапки и голоса не подавать. Вот люди и думали, что живет баба Дуся в лесу в обыкновенном домике, правда, очень уж старом и неказистом. Как, впрочем, и сама баба Дуся. И по большому счету не было никому до этого дела. А старуха была всегда сыта без лишних хлопот.

Да только вот завелся там, в деревне, не в меру сообразительный и памятливый парнишка. Вырос, женился, почти что состарился. И стал задавать себе и другим вопросы: «А что это все молодые состарились, а баба Дуся все такая же, как была? А что это все старики, которые жили в деревне, давным-давно померли, а баба Дуся все живет?» И стал народ коситься на нее подозрительно. А тут еще пришлось небольшую засуху устроить, а то бы на следующий год не видать урожая, как своих ушей, так и вовсе на нее ополчились.

Конечно, когда она отвела от деревни наводнение, когда тушила своими заклинаниями лесные пожары или наполняла реку рыбой, ни один человек даже и не подумал связать все это с ней. Вот хорошо, обошлось, дома уцелели! Как здорово, так вовремя туча пришла и пожар потушила!

А то, что на эту тучу Драдзикодора истратила огромный мешок мохнатых гусениц и потом еще полдня носилась по лесу, собирая на помело пыль с иголок верхних веток сосен, поднимала ветер, который принес долгожданную тучу, а затем изо всех сил держала его на месте, чтобы дождь шел подольше, никому и в голову не пришло. Обидно даже! А еще обиднее, что, ведомые этим самым сообразительным мужичком, люди чуть было не спалили ее саму вместе с избушкой. Хорошо хоть ворона вовремя предупредила! Не эта, конечно, другая. Просто Драдзикодора всегда приручала-прикармливала которую-нибудь из них. Глядишь, тем и жизнь свою спасла. Потому как едва-едва успели они убраться от грозной деревни подальше в лесную пущу. Бедная избушка неслась, как угорелая, квохча и раскачиваясь, сквозь лесную чащу, по буеракам и болотам. Бабку бедную мотало внутри из стороны в сторону так, что шишек и синяков набила и весь пол заблевала.

Так они мчались почти что сутки и забрались в такую глушь, что можно было не опасаться людского гнева — до ближайшей деревни конному не меньше двух дней пути, а пешему — так и вообще неделя. И все по дремучей чаще.

Только вот болот рядом было много. Сначала ничего, даже удобно было жаб да пиявок собирать, а вот потом все чаще стали болеть кости и суставы. Похоже, именно так у нее и начался артрит и ревматизм. Теперь вот на перемену погоды ломит все тело. И ведь не уйдешь далеко! Только здесь, среди болотной глуши, она может чувствовать себя в относительной безопасности, потому как людей с каждым годом становится все больше и больше, все гуще и гуще они селятся.

Вот и приходится для того, чтобы что-то разузнать, пользоваться помощью вороны. И вызывать кота. Который, конечно же, предпочитает болтаться в деревне, лакомясь толстыми жирными мышами и попивая молочко.

Надо срочно его призвать, твердила она себе все то время, пока мешала варево в котле.

А с пропитанием стала вообще беда. Пришлось даже небольшой огородик разбить рядом с избушкой, вот до чего дошла! Конечно, ей было все-таки проще, чем людям, потому как о любом неурожае или стихийном бедствии она знала загодя. Собственно говоря, почти всегда сама его и творила. Ну, и могла сеять тогда, когда точно знала, что заморозка не будет. Могла убрать урожай до того, как это сделает буря или град. Только вот все равно не колдовское это дело — в земле ковыряться! Вся ее душа протестовала против этого занятия, а что оставалось делать? Жить-то надо, кушать-то хочется! А выращивать урожай с помощью магии она не могла, не имела права. Слишком сложная штука — земля-матушка, нельзя просто так безнаказанно воздействовать на один ее кусочек так, чтобы не нарушить Гармонию. А уж этого Драдзикодора не могла позволить, никак и никогда!

С тварями земными все было проще. Она могла сотворить маленькое такое, локальное заклинание, и рыба в ручье сама плыла в запруду, а птицы и зайцы попадали в силки. И даже если ей уж очень хотелось молока или нужно было задобрить этого негодяя кота, она запросто, никоим образом не нарушая гармонии, могла заманить в лес какую-нибудь корову. И та, болтая переполненным выменем и мыча от боли, сама бежала к ней, только бы подоили. Ну, а потом животное совершенно спокойно отправлялось домой, на радость хозяевам. Если, конечно, волк по дороге не зарезал. Но тут уж старухиной вины не было, это просто было естественным проявлением гармонии жизни.

Наконец, все было готово. С неимоверным трудом старуха вытащила котел из избушки. Ну, да, вспомнила она ни с того, ни с сего, именно в такой же ситуации, когда волокла котел, она и заработала себе это смещение позвонков и ущемление нервного ствола. Охо-хо!

Не забыть его призвать! Обязательно!

Она обмакнула помело в зловонное варево и окропила им вокруг себя.

На небе стали собираться тучи.

Воздев руки горе, она что-то едва слышно бормотала, полузакрыв глаза и мерно раскачиваясь, словно бы пребывая в трансе. Становилось все темнее. Наконец, колдунья трижды что-то невнятно прокричала, и в это же мгновение поднялся ветер. Осторожно, стараясь не тревожить больную спину, она макала помело в отвар и разбрызгивала по ветру, который становился все сильнее, развевая ее нечесаные космы и рукава платья-рубахи. На коричневых скулах выступил лихорадочный румянец, тонкие губы тряслись, а глаза сверкали в предгрозовом полумраке.

Не даром в народе ее не любили…

Наконец, все закончилось, и утомленная Драдзикодора опустилась прямо на землю рядом с пустым котлом. От усталости ноги не держали, руки тряслись, а все тело покрылось липким потом. Ну, вот, подумала она, завтра опять все начнет чесаться. Неужели мыться придется? Бр-р-р! Ох, не любила она этого! А, может быть, обойдется? Ладно, завтра будет видно.

Завтра… Что-то нужно было сделать завтра… Ах, да! Не забыть его призвать! Отлично! И все она прекрасно помнит, и нет у нее никакого склероза! И вообще она девушка — хоть куда. Вот, захотела — и сразу вспомнила! Не забыть призвать его.

А кого это «его»?

Драдзикодора растерянно поскребла макушку длинными черными ногтями. Да уж!

Утром следующего дня старуху разбудила неистовая какофония за окном. Яростно каркала ворона, дико квохтала сама избушка и вдобавок время от времени разъяренно шипел и мяукал кот. Драдзикодора хорошенько топнула ногой по полу, и жилище сразу же замолчало. А кот и ворона продолжали выяснять отношения.

А, вот! Ведь именно его, кота, она и собиралась призвать! Надо же, оказывается, вспомнила! И не только вспомнила, но и выполнила свое намерение. Не совсем еще в маразм впала! Только вот когда она успела это сделать? И как смог кот прибежать за такое короткое время? Драдзикодора пожевала губами. Она не помнила и не понимала. Да уж, если и не маразм, так склероз имел место быть, тут уж ничего не попишешь!

Проигнорировав на этот раз более чем символическую процедуру умывания, она сунулась было к окну, но через его мутную пленку ничего не было видно, и потому бабка похромала к двери.

С крыльца избушки ее глазу представилась просто потрясающая картинка.

На ветке дуба сидел, нагло развалившись, черный как смола кот. Даже нос у него был угольным. Не черными были только янтарно-зеленые глаза да снежно-белые брови и усы, которые в настоящее время нервно подергивались. Потому что совершенно рядом крутилась эта бестолковая ворона и периодически делала попытки напасть на него. Ну ничего себе! На него, на самого кота Драдзикодоры, осмелилась раскрыть клюв какая-то жалкая птица! По правде говоря, на колдунью ему было наплевать с высокой колокольни, но прикрываться ее авторитетом было очень удобно и выгодно. Именно поэтому он с важным видом носил не снимая ее золотую цепь на шее. Как правило, это не только всегда служило хорошим оправданием на все случаи жизни, но и придавало авторитета ему самому. А тут, несмотря на то, что на ярком весеннем солнце цепь сверкала так, что глазам было больно, эта идиотка ворона не обращала на нее никакого внимания и продолжала атаковать. Он изо всех сил делал вид, что не замечает наскоков, считая ниже своего достоинства выказывать в ее адрес хоть какой-то интерес со стороны своей царственной персоны, но обычная невозмутимость и непрошибаемость покинули его.

Ворону понять, конечно, было несложно. Со времени знакомства с Драдзикодорой она этот дуб считала своей собственностью. Прилетела, а тут — какая-то кошатина развалилась на любимом суку и делает вид, что так и должно быть. Естественно, птица старалась восстановить попранную справедливость всеми доступными средствами. Она прыгала с ветки на ветку, подбираясь к врагу поближе, каркала во все горло, причем в ее воплях Драдзикодора если и разобрала хоть что-то членораздельное, то вряд ли оно было цензурным. Короче, поносила бедного кота последними словами, топорща перья и пытаясь клюнуть в янтарный глаз.

Время от времени кот не выдерживал, терял свое ледяное спокойствие и делал молниеносный выпад лапой в ее сторону. Не то, чтобы нападал по-настоящему, а скорее лишь обозначал нападение, после чего ворона в панике бросалась прочь, вопя во все горло. А когда ее инсинуации в адрес кота приобретали совершенно гнусный характер, зверюга терял всю свою лощеную выдержку, прижимал уши, выгибал дугой спину, скалил зубы и шипел в адрес серой бестии что-либо не менее непечатное. Впрочем, мгновенно выплеснув гнев, он тут же снова надевал маску непроницаемости. Сфинкс да и только, честное слово! Только маленький.

Полетав вокруг и повозмущавшись, а заодно вернув себе уверенность в своих силах, пернатая зараза повторяла свою попытку. Впрочем, с тем же результатом.

Некоторое время старая колдунья от души любовалась на эту милую сердцу картинку, но кот заметил ее и спрыгнул прямо под ноги. Ворона, довольная тем, что поле боя осталась за ней, что-то удовлетворенное каркнула, мгновенно успокоилась и отправилась восвояси.

Драдзикодора лихорадочно старалась вспомнить, звала она кота или нет. Потому, что ежели встретить его обычным «Чего приперся?», то потом вряд ли удастся уговорить отправиться на разведку. Но, с другой стороны, если он пришел незваным, а она тут начнет перед ним бисер метать, то эта блохастая зараза в конец обнаглеет. Вот старуха и молчала в растерянности, пока кот, задравши хвост трубой, не стал тереться об ее ноги.

— Может, сметанки мне или молочка? — заискивающе заглянул он ей в глаза.

Ага, все понятно! Он пришел сам по себе, она его не звала. Теперь даже ясно, почему он так быстро появился. Ну, что ж, очень даже хорошо! Сметанки она, конечно, ему даст. Но пусть не зазнается, пусть заслужит!

— Ишь, чего захотел, дармоед! Сметанки ему, видите ли! Как нужен старухе, так не дозовешься, а как пожрать — так тут как тут!

Главное, чтобы он не понял, насколько ей необходима его помощь!

— Ну что ты, бабуль! Право слово!

— Эх, бесстыжие твои глаза!

Что правда, то правда. Глаза действительно были без малейшего намека на стыд или совесть.

— Ну, бабуль, не упрямься, дай голодному котику покушать!

Старуха решила, что достаточно уже помариновала кота и сменила гнев на милость.

— Ладно уж, лодырь. На этот раз покормлю. Правда, не обессудь, чем есть.

— Благодарствую! — он снова ласково потерся о ее худую ногу

Драдзикодора плеснула молока в плошку и сунула коту под нос.

— Молоко? И так мало? А сметанка?

— Сказала же: чем есть.

Кот состроил недовольную физиономию и брезгливо подошел к плошке. Понюхал. Отошел на полшага. Снова подошел и понюхал. И так раза три или четыре. В конце концов стал медленно лакать, и при этом весь его вид выражал немыслимое отвращение и вселенскую скорбь по поводу того, какой же гадостью приходится питаться приличному коту.

А бабка стояла рядом и размышляла. Надо же, думала она, что за странные создания — кошки! Она прекрасно понимала буквально всех животных и птиц, и не только их несвязную речь. Их инстинкты, желания, стремления — все читала Драдзикодора словно в книге, могла предсказать, предугадать, а, следовательно, использовать в своих целях кого угодно.

Только не кошек!

Этот угольно-черный кот был, естественно, далеко не первым питомцем колдуньи и, как она сама надеялась, не последним. Кошачий-то век короток. Но буквально каждый представитель этого племени время от времени ставил Драдзикодору в тупик. Она не понимала, что движет этими блохастыми пройдохами, не могла предугадать их поступков. И поэтому боялась. Не то, чтобы прям от страха тряслась, нет. Просто постоянно чувствовала дискомфорт, напряжение от того, что не владела ситуацией.

Естественно, она бы никогда не связывалась с представителями их племени, если бы ни нужда. Ибо никто из птиц или зверей не мог сравниться с ними в выполнении различного рода магических поручений. Что да, то да, здесь им не было равных! Ловкие, хитрые, сообразительные и отважные, коты и кошки могли проникнуть куда угодно, все высмотреть, выведать, а при необходимости и стащить, а потом развалиться и дремать где-нибудь на солнышке с самым тупым и невинным видом.

Между тем кот с поразительной быстротой управился с «отвратительным» молоком и довольно жмурился, а старуха в очередной раз подумала, даже нет, скорее, ощутила какую-то древнюю силу, магию, знание, исходящее от животного. Как будто ему, простому коту, было ведомо нечто давнее и тайное, закрытое семью печатями от самой Драдзикодоры. И, несмотря на теплое солнышко, ее пробрал озноб.

Как же ей перехитрить этого мохнатого проходимца?

— Не вовремя ты пришел, — нарочито сердито заворчала старуха. — Даже и угостить нечем. Сам виноват, являлся бы чаще да не пропадал, так держала бы специально для тебя сметану или сливки. Ты же знаешь, я их не ем, у меня печень жирного не переносит.

— Ну бабуль, ну ты же знаешь, я стараюсь! — промурлыкал кот, который после этой жалкой плошки молока так и не понял, ел он или нет.

— Старается он! — Драдзикодора покачала головой. — Ладно уж, угощу тебя рыбкой, только вот чуть попозже. А ты глаза мне тут не мозоль, давай, сбегай тут недалече да глянь кое-что.

Кот сладко потянулся, выпрямив сначала передние лапки, потом задние, затем стал точить когти о крыльцо и перестал только после того, как разбуженная и рассерженная избушка возмущенно закудахтала. Наконец он заговорил:

— Ладно, бабуль! Так и быть, сгоняю. Ну, а ты не оплошай, побольше рыбки раздобудь, ведь неделю кормить меня ею придется. Да, и о сметанке не забудь. И хорошо бы хотя бы пару ломтиков сала в день, — он почесал за ухом задней лапкой. — Кажется, ничего не забыл. Ну, как, согласна?

Драдзикодора чуть не села там, где стояла. А она еще хотела его обмануть! Вот зараза мохнатая, мало того, что сразу все понял, так еще и условия ставит!

— Ах ты плут этакий! Охальник, бесстыдник! Вместо того, чтобы поблагодарить за пищу, так он еще командует мне тут! Да я тебя…. — колдунья завелась не на шутку и все никак не могла остановиться.

А кот между тем совершенно спокойно вылизал лапку, затем сел на попу и принялся за животик, не обращая ни малейшего внимания на разоряющуюся Драдзикодору. А когда та наконец унялась, как ни в чем не бывало спросил:

— Я, конечно, не навязываюсь, бабуль! Ты и сама, наверное, можешь справиться, — он принялся за другую лапку. — Ну, а если рыбки жалко — не вопрос, можешь курочкой обойтись, мне все равно.

От такой наглости Драдзикодора потеряла дар речи, а постояв соляным столбом несколько минут, успокоилась и смирилась с неизбежным. Вот же гад, опять ее перехитрил!

Перед Драдзикодорой стояло старое глиняное блюдце с водой, щербатое, с отколотым краешком. Согнувшись над ним, старуха сыпала в воду какой-то бурый порошок, бормоча себе под нос:

— У-ух, жаль, весна! У-ух-х, жаль, яблоки все испортились, не годятся. С яблочком-то совсем дело другое, катится себе по тарелочке, что нужно — показывает, а лишнее сворачивает. Эх, не разберу я с этим порошком ничего, как пить дать, не увижу…

Она забубнила совсем тихо, размахивая над блюдцем широкими рукавами грязной рубахи, потом полезла еще в одну склянку, взяла щепотку другого порошка, ядовито-зеленого, и бросила ее в блюдце. Тут же из него повалил желто-зеленый дым, а старуха принялась разгонять его, что-то бормоча вполголоса. Наконец, дым слегка рассеялся, и перед глазами колдуньи предстали картины лесного пейзажа, довольно быстро сменяющие друг друга. Словно бы кто-то небольшого роста бежал по лесу и видел все это своими глазами.

Понятно. Как она и ожидала, кот еще не добрался до деревни.

Старуха попыталась распрямиться и громко ойкнула. Как замучил этот прострел! И ведь вроде бы ничего, не болит. А только забудешь, дернешься — боль прямо пронизывает! Надо поудобнее устроиться, решила старуха и кое-как притащила пень-выворотень, который служил ей стулом.

А тем временем блюдце уже начало показывать пашни и дома вдалеке. Драдзикодора буквально впилась взглядом в изображение. Нужно все увидеть, все запомнить. Она, конечно, могла посылать коту какие-то команды. Например, «посмотри вправо», «ближе» и так далее. Но ведь и кот не всемогущ! Может чего-то и не заметить. А тем более если будет вертеться слишком близко и слишком долго, запустят в него чем-то, тогда эта зараза уже ни за какие коврижки не пойдет смотреть снова.

Вот она и всматривалась в расплывающуюся картинку, обрамленную хлопьями желто-зеленого дыма, до рези в глазах.

Хорошо, хоть кот был толковый. Наглый, но умный и слово свое держал. Не стал за мышами шнырять или там пухленьким деревенским кошечкам песни петь, а сразу же сообразил, что к чему, и помчался в мастерскую. Точно, Драдзикодора сама увидела, как человек обмакнул какую-то длинную палку в сосуд, стоящий на огне, и на конце трубки засветилась яркая раскаленная капля.

Драдзикодора вся превратилась во внимание. Даже почти что дышать перестала. А человек тем временем поднес второй конец палки к губам и, судя по всему, стал дуть в нее. Ага, никакая это не палка, а трубка, догадалась колдунья. Раскаленная капля становилась все больше. Человек оторвался на некоторое время от трубки и вдохнул, а затем продолжил, натужно надувая щеки. Когда пузырь сделался по его мнению достаточно большим, мастер стал придавать ему форму цилиндра с плоским дном. А затем поставил остывать. Рядом стояло несколько таких же пузырей, изготовленных ранее. Точно, ворона хоть и бестолковая, но ничего не напутала. Наверное, для этого ей попросту фантазии не хватило. Так и есть, когда остывают, эти пузыри становятся почти что совсем прозрачными!

Так, это-то как раз понятно. Только вот из чего делают эти яркие капли, что нужно положить в этот огромный сосуд на огне, чтобы оно расплавилось и дало возможность ухватить сверкающий шарик и надуть пузырь? Она сосредоточилась для того, чтобы послать мысленный приказ коту. Ну, не совсем так чтобы приказ, а скорее очень вежливую просьбу. И, разумеется, эта блохастая скотина своего не упустила. Ситуация была не та, чтобы тут дипломатию разводить, и поэтому кот коротко и ясно изложил условия, также мысленно бросив: «Курица!»

Драдзикодора была готова его убить. Разорвать, растерзать на мелкие клочки. Но никогда бы ничего подобного не сделала, поскольку без кота была, как без рук. А самое паршивое было то, что этот паразит все прекрасно понимал. Так что, скрипнув зубами, пришлось пообещать вожделенную курицу этому вымогателю. Зато теперь она была уверена, что этот прохвост разузнает все до последней мелочи. Плата была достаточно высокой. А в том, что Драдзикодора его не обманет, кот был уверен точно так же, как и в наступлении дня вслед за ночью. Они со старухой могли ненавидеть друг друга, это пожалуйста, но вот обмануть — нет, такого просто не могло быть. Слишком уж сильно они зависели один от другого.

Пользуясь полумраком мастерской, кот проскользнул вовнутрь и стал осматриваться. Пока его взгляд не сообщал старухе ничего нового, но она терпеливо ждала. Крадучись, словно тень, он пробирался все ближе и ближе к заветному чану, стоящему на очаге. Ему страсть как хотелось полакомиться курятиной, и поэтому он во чтобы то ни стало стремился заглянуть в котел. А с другой стороны свалиться туда и изжариться заживо в его планы никак не входило. Как, впрочем, и в старухины. Вот кот и балансировал на самом краю полочки, нависающей над чаном. Но по-прежнему ничего нового узнать не удавалось. Там кипело и булькало что-то яркое, раскаленное. Но что?

Помощник мастера, второй человек, что-то время от времени подсыпал в котел из ящика, стоявшего рядом, огромной лопатой. Но в мастерской было настолько темно, а содержимое сосуда сверкало так ярко, что даже прекрасное зрение кота не могло помочь разглядеть то, что было в ящике.

Кот изо всех сил вытянул шею. И на какое-то мгновение потерял осторожность. Этого было достаточно, чтобы мастер, ставя на полку уже готовый сосуд, вторым концом своей трубки как следует наподдал кошатине под хвост. Зверюга сорвался с полки и с диким «Мя-я-я-я-яу!!!» прямым ходом полетел прямо в котел. Только цепь сверкнула. У Драдзикодоры при виде этого даже сердце екнуло. Но недаром ходят легенды о кошачьей живучести и гибкости. Где-то на полдороги он извернулся и ухитрился вцепиться своими когтями в плечо мастера, не переставая истошно вопить. Чем, разумеется, напугал его до полусмерти, а заодно и помощника. Вопя с перепугу не хуже кошатины, ослепленный внезапной болью, а потому ничего не соображающий, мастер со всего маху заехал только что изготовленным сосудом по стене, расколотив его вдребезги, а трубой, отскочившей от стены, заодно влепил как следует своему помощнику между глаз. Тот, высказав в одной фразе самые сочные и цветистые выражения родного языка, схватил лопату и, не разобрав, с кем он, собственно говоря, воюет, засветил промеж лопаток шефу.

Ну, с этого мгновения пошла совсем другая разборка. Начисто забыв о мяукающей причине переполоха, мастер с подмастерьем серьезно занялись выяснением отношений, пуская в ход познания родной лексики, кулаки, головы и прочие тяжелые предметы.

А кот, заблаговременно отцепившийся от рукава человека, очухался и понял, что находится как раз в том самом ящике, из которого черпал лопатой подмастерье. Теперь уже яркий свет от чана не слепил его чувствительные глаза, люди разбирались между собой и не мешали, и можно было совершенно спокойно исследовать содержимое ящика. Которое оказалось самым обыкновенным песком. Крупным и почти что белым. Кот его и лапкой трогал, и нюхал — песок как песок. Правда, довольно чистый. Наконец, он получил сигнал от колдуньи, что для нее уже достаточно информации, сделал в песок то дело, которое обычно котики туда и делают, тщательно загреб лапками и отправился восвояси, не забыв окинуть презрительным взглядом людей, которые с энергией, достойной лучшего применения, продолжали мутузить друг дружку.

Сказать, что Драдзикодора была довольна, так это равносильно тому, что вообще промолчать. Уже несколько сот лет она не испытывала такого подъема. Весна, конечно, тоже сыграла свою роль, но за долгую жизнь колдуньи весна приходила столько раз, что она давно перестала обращать на нее внимание. А тут вроде бы впервые за несколько столетий заметила, как распускаются листья, как поляны и обочины дорог покрываются желтым ковром цветущих одуванчиков, как начинают обустраиваться прилетевшие с юга скворцы. И вместе с самой природой радовалась Драдзикодора приходу тепла, предвкушая отступление болезней и возможность внести разнообразие в свое унылое существование. И ее порядком изношенный организм, казалось, оживал вместе с самой природой. Прошло совсем немного времени, но радикулит стал потихоньку отпускать, и старуха уже смогла совершать небольшие экскурсии. Правда, пешим порядком, потому как управление старым и потому капризным помелом требовало определенных усилий и гибкости позвоночника. Но все равно она была довольна. Разумеется, при ее памяти было совершенно неудивительно, что она не помнила, когда в последний раз испытывала такой восторг, такую радость по поводу всего лишь наступления весны, но это и не было важно. Драдзикодора дышала полной грудью, и порой даже казалось, что распрямляется ее ссутуленная спина, разглаживаются глубокие борозды морщин на пергаментном лице. И даже необходимость снова заниматься ненавистным огородничеством не могла омрачить этой радости.

Только вот кот не мог найти себе места. Не шла из головы одна-единственная мысль, что он свалял дурака самым конкретным образом во всей этой истории со сверкающими шариками. Продешевил, как пить дать, продешевил, олух! А ведь мог содрать со старухи целого поросенка, с сожалением думал он, глядя в непривычно сияющие черные глаза колдуньи.

Ближе к концу весны Драдзикодора даже нашла точно такой же песок, как и тот, который она видела кошачьими глазами в мастерской. Совсем рядышком, на берегу речки, где она собирала лягушек, пополняя истощившийся за зиму запас. Надо же, сколько времени топтала этот песок, не обращая на него ни малейшего внимания, даже подумать не могла, что когда-нибудь он ей будет нужен!

И вот, наконец, настал июнь, который принес с собой вполне сносное самочувствие, буйство зелени и шумные грозы. Пора, решила Драдзикодора.

В который раз она порадовалась, что огонь в ее очаге не простой, а магический. Чисто символически она бросила дрова и забормотала заклинания. Тут же пламя вспыхнуло, разгораясь все ярче и жарче. Старуху даже пот прошиб. Но она не обращала внимания на такие мелочи, даже забыла о том, что завтра из-за этого придется мыться, а иначе все тело будет жутко зудеть и чесаться. Пусть его! Все это будет завтра, а сегодня, сейчас старуха в очередной раз повторяла про себя картинки, виденные кошачьим глазом. Главное — ничего не забыть и не напутать! Она в который раз окинула взглядом полки с подготовленными припасами. Кажется, всего достаточно. Самые свежие жабы и пиявки, молоденькие паучки и только что проклюнувшиеся мухоморы, цветки белены, еще даже не успевшие завянуть, и великолепные мохнатые еще живые гусеницы просто-таки радовали глаз. Прекрасно! Теперь песок. Отлично, вот он — чистенький, речной! Она черпанула его допотопной выщербленной лопатой и сыпанула в котел к немалому изумлению избушки, которая тут же удивленно закудахтала.

— Цыц, куриное отродье! — прикрикнула на нее бабка. — Не твоего ума дело!

Избушка еще немного повозмущалась, но больше для вида и сохранения собственного достоинства. Мол, я — что, я-то ничего, пожалуйста, ежели тебе в голову взбрела этакая блажь.

Драдзикодора не отрывала взгляда от котла. Становилось все жарче. Пот струями стекал по лицу колдуньи, но она только размазывала его грязным рукавом платья-рубахи. От плавящегося песка на ее жутковатую фигуру падали красноватые отсветы, придававшие всей картине нереальный, фантасмагорический и даже немного зловещий вид. В левой руке Драдзикодора держала заранее подготовленную трубку, а пальцы правой то и дело сжимала и разжимала. Только бы не прихватил проклятый артрит в самый неподходящий момент! Нет, вроде бы работает нормально. Ну, уже совсем немножко осталось, уже песок почти что расплавился. Вот сейчас… Готово! И Драдзикодора с замиранием сердца сунула конец трубки в сверкающий расплав…