Подвалы кантовской метафизики

"Действия души" и "отношения субъекта" есть не что иное, как "функции схватывания", обеспечивающие то, что явления "поступают в распоряжение души" (XVII: 658; см. также XVII: 664), т.е. получают отношение к Я. Различение "функций схватывания" и "функций апперцепции", или категорий (XVII: 646; нельзя забывать, что сам термин "категория" встречается в текстах "Дуйсбургского наследия" только однажды), при одновременном признании их параллелизма (XVII: 648, 664), в принципе позволяет объяснить, с одной стороны, почему при восприятии мы сразу не осознаем необходимой связи представлений - явления подчиняются не непосредственно категориям (ср. XVII: 656), но изначально связываются с помощью субъективных функций схватывания. С другой стороны, явления все равно субординированы функциям апперцепции (XVII: 646-647, 656) и могут быть a priori познаны с помощью категорий. В самом деле, поскольку Я 1 0есть вещь в себе, а необходимые условия отнесения представлений к вещам самим по себе суть категории, то субъективные функции схватывания не являются достаточными условиями отнесения представлений к Я и не могут не быть подчинены категориям, и функции апперцепции лежат в основании функций схватывания. Удвоение функций единства представлений означало признание двух уровней Я - поверхностного эмпирического и трансцендентального.

В этой связи хорошо было бы уточнить специфику проникновения Канта на глубинные этажи сознания. Первые шаги прекрасно иллюстрируют кантовские лекции по "эмпирической психологии" конца семидесятых годов. Исходным пунктом для любого исследователя служит "здравое состояние", когда он осознает предметы, а не себя, осознающего предметы. Философствование начинается с "насильственного" переключения внимания на самого себя. Сознание становится интуитивным, превращаясь в "наблюдение" за познавательными способностями (ср. XXVIII: 227). Систематизация этих наблюдений приводит к созданию целой науки "эмпирической психологии". Но это пока не трансцендентальная философия. Нужен еще один, решающий шаг. "Волшебным ключом" Канта, открывающим для "наблюдателя сознания" доступ к трансцендентальной субъективности, является идея параллельности реального Я и мыслимого объекта. Именно благодаря этой идее мы переносим формы мышления о предметах, т.е. способы отнесения представлений к объектам, известные уже "эмпирической психологии", в бессознательные действия души и тем самым постигаем фундированность непосредственной жизни Я, доступной для прямой рефлексии, глубинными трансцендентальными функциями субъекта. Сам же "трансцендентальный объект" оказывается для Канта просто удобной фикцией, позволяющей проникнуть на "подземный" уровень сознания, после чего это понятие становится ненужным и словно растворяется в "трансцендентальном единстве апперцепции".

Как же конкретно происходило "освоение" Кантом новой трансцендентальной области?

В 1775 году Кант ограничивается апперцепцией, категориями и схватыванием представлений во времени. Воображение как способность вообще не упоминается. Решение дается в плоскости "трансцендентальных алгоритмов".

Прозрения 1775 года сменились интенсивными размышлениями Канта над собственной системой, историей ее возникновения и существом критического метода. Эти мысли Канта отображены в большом количестве набросков последующего периода (RR 4849, 4900, 4901, 4912, 4927, 4937, 4940, 4947, 4949, 4950, 4954, 4957, 4959, 4964, 4970, 4984, 4992, 4997, 5013, 5015, 5017, 5019, 5020, 5024, 5025, 5031, 5036, 5037, 5040, 5065, 5066, 5073, 5074, 5112, 5115, 5116). Кант некоторое время словно осматривается по сторонам. Он уже планирует к 1778 году завершить работу над "Критикой" (см. 8: 503). И действительно, многие из перечисленных набросков производят впечатление "последних штрихов". Однако внутренняя логика постулатов "Дуйсбургского наследия" требовала от Канта дальнейших системных трансформаций. Их общая тенденция - поиски своего рода "трансцендентальной семантики", материалом для которой в основном опять-таки послужили разработки современной Канту "эмпирической психологии" (26

). Так он пытался дать метафизическую интерпретацию своих трансцендентальных открытий середины семидесятых.

Первая стадия. A. Синтез схватывания (содержащий в себе чувственный, эмпирический и продуктивный компоненты) связывается Кантом со способностью воображения (в дальнейшем этот синтез продуктивного воображения получил название "эмпирического синтеза схватывания"). B. Категории сводятся им к сумме Я (единства апперцепции) и схватывания. Я привносит всеобщность (в силу параллелизма с объектом), схватывание же - временные формы и синтез представлений. Здесь истоки (но не более чем) определения категорий, с одной стороны, через отношение единства апперцепции к воображению (в подготовительном наброске к первому изданию "Критики" LBl B12 и в самом первом издании), с другой через "чистый синтез, представленный в общей форме", при одновременном утверждении, что "синтез ... есть исключительно действие способности воображения" (А 78 / В 103-104 - в первом и во втором изданиях "Критики"). Отсюда же идет различение Кантом субъективного и объективного единства апперцепции и признание им зависимости первого от второго (особенно подчеркнутого во втором издании - см. В 140; А 122-123), а также привязка категорий к соединению представлений в "сознании вообще" в отличие от их субъективного соединения в "сознании моего состояния" (4: 57, 62-63 - в "Пролегоменах"). Временные границы первой стадии распространяются до конца семидесятых годов. Об этом свидетельствуют уже упоминавшиеся выше лекции по психологии. Воображение, или "образная сила" (bildende Kraft), в его трансцендентальной функции здесь еще не структурировано, определение же рассудка через воображение уже присутствует: 2" 0как приходят в голову чистые рассудочные понятия? Мы знаем о предметах созерцания благодаря образной силе, находящейся между рассудком и чувственностью. Если эта образная сила - in abstracto, это рассудок. Условия и действия образной силы, взятые in abstracto, составляют чистые рассудочные понятия и категории рассудка" (XXVIII: 239; ср. XVIII: 26, 70).

Вторая стадия. Кант чувствует необходимость ввести новый компонент в общую схему взаимодействия познавательных способностей. Ведь схватывание (направленное на единичное) подчинено общим функциям синтеза. Как проиллюстрировать это подчинение? В основании эмпирического синтеза схватывания должен быть положен чистый временной синтез воображения, общие формы которого ("трансцендентальные схемы" - А 138-139, 142 / В 177, 181) одно время полностью совпадали у Канта с категориями. Этот синтез протекает за пределами сознания - иначе он целиком растворял бы в себе эмпирический синтез схватывания, и нельзя было бы говорить о субъективном единстве сознания и субъективности вообще. Канту не пришлось бы, уподобляясь Копернику, смело идти "против чувств" (В XXII). Эта стадия гипотетична, ибо в чистом виде не представлена ни в одном из сохранившихся манускриптов. Тем не менее упомянутый синтез встречается нам в более поздних текстах (в наброске LBl B12 1780 года и первом издании "Критики") - под именем "чистого синтеза схватывания" (А 100) или "чистого синтеза воображения" (XXIII: 18). Кант специально подчеркивает его "чистый, но чувственный", т.е. в данном случае временной характер (ibid.).

Третья стадия. Кант замечает, что его понимание категорий приводит к слиянию их с модусами конкретной формы чувственности (времени), что противоречит изначальным целям дедукции (см. 3 главу). Беспокойство Канта по этому поводу ощутимо уже в лекциях по психологии, которые мы отнесли к первой стадии. Оно проявляется в том, что вслед за изложением своей новейшей "темпоральной" теории рассудка Кант неожиданно воспроизводит старую (фундаментальную для критической философии) концепцию, которая предполагает жесткое разграничение чувственных и рассудочных представлений. Он словно пытается сопоставить их и убедиться в отсутствии противоречий (ср. XXVIII: 239, 241). Однако вскоре Кант приходит к выводу о неизбежности пересмотра "темпоральной" теории. Выход из ситуации видится ему в распространении значимости категорий на все возможные (чувственные) созерцания. Расширение области возможного применения категорий по инерции влечет за собой допущение новой разновидности продуктивного воображения - "трансцендентального синтеза воображения", направленного на "многообразное, без различия созерцаний" или на "предметы вообще", а также сохранение тезиса о производной природе категорий: "Трансцендентальный синтез воображения лежит в основании всех наших рассудочных понятий" (XXIII: 18; LBl B12). Это позиция подготовительного наброска дедукции 1780 года и первого издания "Критики". Теперь Кант выстраивает такую иерархию синтезов продутивного воображения: "Продуктивное воображение 1. эмпирично в схватывании, 2. чисто, но чувственно относительно предмета чистого чувственного созерцания, 3. трансцендентально по отношению к предмету вообще. Первое предполагает второе, а второе - третье" (ibid.). Правда, в первом издании "Критики" особая природа "трансцендентального синтеза воображения" акцентируется Кантом только в рамках дедукции "сверху" (А 118), где как раз и решается задача "разрыва" категорий с формами внутреннего чувства, в других же местах термины "чистый" и "трансцендентальный" относительно воображения употребляются как синонимы (А 142, 145 / В 181, 185; А 100, 102).

Четвертая стадия. Это - позиция второго издания "Критики". Кант обнаруживает, что распространение синтеза воображения на предметы созерцания вообще лишает воображение не только временных, но (при широкой трактовке термина "созерцание вообще" в целях практической философии) и чувственных характеристик (ср. XVIII: 220-221). Поэтому Кант ликвидирует этот уровень многоступенчатого синтеза воображения. "Трансцендентальное" воображение полностью перетекает в "чистое" воображение и окончательно сливается с ним. В то же время, и во втором издании "Критики" сохраняется троичная структура высших синтезов познавательной способности. Место "трансцендентального синтеза воображения" из первого издания занимает теперь трансцендентальный "интеллектуальный синтез" через категории, касающийся "многообразного созерцания вообще" (В 151).

Окинув взглядом перечисленные стадии, нельзя не обратить внимание на изменчивость и подвижность кантовской теории познавательных способностей. Это впечатление еще более усилится, если вспомнить, что Кант уточнял ее и в девяностые годы, вплоть до последних разработок в "Opus postumum". Кант настойчиво искал адекватную "психологическую" интерпретацию однажды найденного алгоритма. Сам этот алгоритм всегда оставался неизменным фоном кантовских исследований, невзирая на то, что Кант вскоре отказался от предпосылок, которые привели к его формулировке. Так вернемся же к изначальной редакции этого алгоритма и подведем итоги рассмотрения первого варианта полной субъективной дедукции!

Этот созданный Кантом в 1775 году вариант органично сочетал в себе положения "достаточной" дедукции и тезисы, имеющие отношение к единству апперцепции и его условиям. Основные моменты "первоначальной дедукции" таковы. Базис всего аргумента составляет "достаточная" дедукция, показывающая, что необходимым условием отнесения представлений к вещам самим по себе является их связывание в мышлении с помощью категорий. Важно отметить, что "достаточная" дедукция в 1775 году была ориентирована на "категории отношения" в связи с модусами нашей формы чувственного созерцания, времени, и развивалась в русле будущих "доказательств основоположений чистого рассудка" из "Критики". Другим важнейшим положением дедукции 1775 года было признание Кантом того, что Я как тождественное представление есть вещь в себе, данная нам в особом нечувственном созерцании, апперцепции. На основании этих положений Кант делал вывод, что все, что может дойти до нашего Я, т.е. быть воспринято нами, подчинено категориям и, что особенно важно, в числе этих категорий должны быть и категории отношения. Тем самым Кант достигал целей полной субъективной дедукции, или трансцендентальной дедукции как таковой, состоящих в доказательстве необходимого отношения явлений как предметов возможного опыта к категориям и обосновании посредством этого возможности априорного познания этих предметов с помощью чистых понятий рассудка.

Мы вышли из галерей кантовской дедукции и в рамках данной главы остается обсудить два вопроса. Во-первых, насколько корректен с логической точки зрения аргумент, развивавшийся Кантом в 1775 году, при условии признания истинности его предпосылок? Во-вторых, почему Кант все же отказался от первоначального варианта дедукции к 1781 году? Рассмотрим эти вопросы по порядку.

В тексте данной главы предполагалось: признание того, что только при помощи категорий можно помыслить представления относящимися к объекту самому по себе, логически эквивалентно допущению, что к предмету самому по себе действительно могут относиться только представления, связанные сообразно категориям. Лишь в этом случае можно с полным основанием "перевернуть" данный тезис на Я как вещь в себе и утверждать, что все возможные предметы восприятия должны быть подчинены категориям.

Сам Кант придерживается именно такого мнения (XVII: 648). Однако тождество этих тезисов не самоочевидно. Требуется дополнительное обоснование, оправдывающее возможность перехода от условий мыслимости объективной связи представлений к условиям существования подобных связей и представлений в созерцании. Такое обоснование не выглядит невозможным. Достаточно вспомнить, что в 1775 году для Канта Я как вещь в себе есть именно "мыслящий субъект" (ср. XVII: 647), и раз так, то небезосновательным выглядит утверждение, что для отнесения представлений к Я требуются именно те функции, которые необходимы для того, чтобы помыслить представления относящимисяк вещам самим по себе.

Итак, реконструкция трансцендентальной дедукции 1775 года вполне может быть защищена от одного из самых опасных возражений.

Однако это вовсе не означает признания аподиктической истинности кантовской аргументации. Скорее наоборот, только теперь ее можно по-настоящему проблематизировать. Ведь все зависит от корректности принимаемой Кантом онтологической модели "внечувственная вещь - субъективное представление" и трактовки "Я" в качестве парадигмы для этой схематики. Но обсуждение истинности этих предпосылок, конечно же, выходит за рамки нашей темы.

Для нас важнее вопрос, почему Кант к 1781 году отказался от первоначального варианта дедукции, точнее, от его главной предпосылки. Возможно, это произошло благодаря косвенному через И. Тетенса (27

) - влиянию Юма. Согласно Юму, у нас нет идеи (в другом смысле, нежели у Канта) и отдельного впечатления Я. Говоря кантовским языком, Я не дано нам в созерцании как отдельный предмет. Мысль эта убедила Канта, и, вероятнее всего, с конца 1779 года он стал рассматривать Я исключительно в качестве единства мышления, а не предмета. О единстве же Я как вещи самой по себе говорить он теперь отказывался (А 400-402). Кант с легкостью пошел на изменение своей позиции, так как оно хорошо вписывалось в общую "ограничительную" логику критицизма.

Тем не менее, Кант и дальше продолжал называть трансцендентальное единство апперцепции коррелятом трансцендентального предмета (А 250, 108-109; см. также В 137-140). Однако теперь это отождествление, являющееся центральной частью дедукции категорий, стало казаться необоснованным читателям кантовской "Критики", а дедукция в целом потеряла очевидность. Сам же Кант, видимо, продолжал считать, что дедукция вполне может быть осуществлена - силами доказательств, используемых им в первом и втором издании "Критики".

И Т О Г И

Мы завершили путешествие к основам кантовской метафизики. Еще раз окинем взглядом "Критику чистого разума" как наиболее совершенное выражение теоретической философии Канта. Основу "Критики" составляет "Учение об элементах", образуемое, в свою очередь, тремя разделами: "Трансцендентальной эстетикой", "Аналитикой" и "Диалектикой". Сравнительная ценность их неодинакова. "Диалектика", раскрывающая тщетность притязаний разума на априорное синтетическое познание, выходящее за пределы опыта, играет, по словам Канта (А 702-704 / В 730-732), иллюстративную и во многом подчиненную роль в системе теоретической философии (если взять кантовскую философию в целом, то "Диалектика" приобретает значительно больший вес). Ведь в общем виде невозможность надопытного познания показывается в "Трансцендентальной аналитике". Именно здесь предопределяется характер выводов, сделанных Кантом в "Трансцендентальной диалектике". Уступает по значимости "Аналитике" в системе критической философии и "Трансцендентальная эстетика" как учение о чувственности. Принципы этого учения были сформулированы Кантом еще до постановки главного вопроса "Критики" о возможности, объеме и границах априорных синтетических познаний вообще. Поэтому, хотя "Эстетика" и составляет необходимую предпосылку философии критицизма, она все же не охватывает ее существо.

Ядром теоретической философии Канта является, таким образом, "Трансцендентальная аналитика". Основные проблемы этого раздела "Критики" сфокусированы в "трансцендентальной дедукции категорий". Концептуальным же фундаментом дедукции является аргумент, в свое время выведший Канта из "догматического сна": если невозможно a priori доказать объективную значимость категорий, они должны быть признаны незаконно возникающими из опыта. Выявление условий требуемого доказательства совпадает с ограничением области возможных априорных познаний, задающим ориентиры для "Диалектики". Тот же аргумент, лежащий в основании трансцендентальной дедукции, предопределяет характер исследований, помогающих ответить на вопрос о возможности априорных синтетических познаний. Их возможность может быть доказана уже через метафизическую дедукцию категорий, раскрывающую априорное происхождение последних. Но этот путь подразумевает обращение к факту широкой применимости категорий в опыте - "регрессивный" метод, нашедший отражение в "Пролегоменах". Или же эта возможность усматривается совершенно a priori. Соответствующее доказательство и есть трансцендентальная дедукция как таковая, а метод, сообразный такой линии аргументации, называется Кантом "прогрессивным" и реализуется им в "Критике чистого разума".

Выявление аргумента, лежащего в основании дедукции и, по существу, в фундаменте всей теоретической философии Канта, а также рассмотрение связанных с ним возможностей реализации целей критической философии, составляло главную задачу настоящей работы. Для того, чтобы закончить эту книгу, осталось сказать всего лишь несколько слов, но я предлагаю на мгновение остановиться. На протяжении всех стадий анализа мы постоянно находились внутри аргументативных коридоров кантовской дедукции. Мы искали выход из них. Но если мы нашли этот выход, то это не означает, что дело сделано. Напротив, теперь слово за нами самими. Всякий имманентный анализ стремится как к своей цели к исходным интуициям того или иного философского дискурса. Здесь источники живой мысли. Другого пути к ним нет. А когда эти интуиции найдены, то следующий шаг выведет нас за пределы разбираемой системы, и этот шаг будет сделан уже не историком философии. В данной работе я предусмотрительно останавливался в этих пограничных точках кантовской метафизики. Мы шли по коридорам дедукции, но опасались по-настоящему осмотреться. Интеллектуальная среда оставалась не до конца проясненной, словно бы бессознательной, и отчасти именно этим обусловлено "мифологическое" оформление всего путешествия.

Но вернемся к центральному персонажу книги - кантовскому пониманию мышления как высшей и наиболее доступной для философской рефлексии познавательной способности.

Мышление как продуктивная способность противостоит пассивной восприимчивости чувственности. В то же время, способность мыслить вызывается к деятельности опытом как совокупным содержанием чувственных созерцаний. Пробужденное опытом мышление действует по определенным законам, и формальные компоненты этих законов, абстрагированные от самой деятельности, Кант называет элементарными понятиями чистого рассудка, или категориями. Все другие понятия чистого мышления "вырастают" из категорий и, будучи вторичными по своей природе, играют менее важную роль в познании. К примеру, трансцендентальные идеи разума проявляются только как регулятивные принципы.

Категории, по Канту, имеют троякую природу. С одной стороны, они принципиально совпадают с логическими функциями суждений, с другой - являются понятиями, позволяющими мыслить предметы, стоящие за субъективными данными чувств. Наконец, категории суть функции единства многообразного в первоначальной апперцепции. Три этих тезиса тесно связаны друг с другом. Третий доказывается Кантом через второй (первоначальная апперцепция параллельна трансцендентальному предмету), второй - через первый (отнесение представлений к предмету осуществляется в суждениях). Есть и обратная связь: первый тезис не может быть истинным при ложности третьего. Троякая природа категорий проявляет себя на разных уровнях функционирования наших познавательных способностей. В связи с логическими функциями и в качестве понятий о предметах категории "работают" в опытном познании, в то время как тождество категорий с функциями единства представлений в сознании составляет трансцендентальное условие самой данности предметов чувств в опыте и последующего "пробуждения" эмпирической составляющей рассудка. На трансцендентальном уровне осуществляется частичное проникновение рассудка в чувственность при помощи воображения, остающееся за пределами непосредственной досягаемости для наблюдения.

Обозначая тот или иной аспект категорий, Кант решает важнейшие проблемы своей теоретической философии. Выведение категорий из логических функций доказывает априорное и нечувственное происхождение этих основных понятий рассудка, позволяет ограничить область их возможного применения для познания явлениями и в то же время оставляет возможность применения категорий к вещам самим по себе в рамках практической философии. Кроме того, привязка категорий к логическим функциям позволяет систематизировать элементарные понятия чистого мышления и набросать план всей системы метафизики.

Доказательство, что предметы могут мыслиться только с помощью категорий, заостряет внимание на функционировании категорий как принципов конституирования объективности в контексте обыденного опытного знания и развивается Кантом в сфере "эмпирической психологии", понимаемой им примерно так, как сейчас нами понимается "феноменология". Наконец, акцентуация того, что категории являются необходимыми функциями единства представлений в самосознании, позволяет Канту положительно ответить на главный вопрос его критической философии о возможности априорных синтетических познаний из чистого рассудка.

S U M M A R Y

To sum up, let us expound the results of our study in a question – answer form.

Why is it important to study deduction of categories? Transcendental deduction of the categories is the core of the Transcendental Analytic, which in turn is the central part of Kant's Critique of Pure Reason. So, in a sense, the deduction is the main part of the theoretical philosophy of Kant. It helps to answer the central question of critical philosophy concerning possibility, scope and borders of synthetic knowledge a priori.

What is the tr. deduction of categories alike? – It is an explanation of the possibility of categories as pure notions of understanding to be the grounds of synthetic knowledge a priori. The explanation is an a priori inquiry itself which does not use any information derived from experience. To be successful, the deduction should make clear that the categories are conditions a priori of the possibility of some kinds of objects. As a result, the tr.deduction confirms the non-sensual origin of the categories.

What is the necessity of deduction for Kant? – If tr. deduction turns to be impossible, the categories could not be recognized as pure notions of understanding and are to be considered as having their origin in experience (main premise of tr. deduction). In this case the sharp distinction between sense and understanding, which is someway a hidden corner-stone of Kant's metaphysics, disappears. The "main premise" of tr. deduction is nothing else as an "argument of Hume" which awoke Kant from his "dogmatic slumber" in 1771.

Is it still possible to build the system of critical philosophy without tr. deduction? – Yes. The possibility of knowledge a priori from pure understanding is already proved when it is known that the tr. deduction of categories is possible, but the fact of its possibility may be ascertained on the basis of metaphysical deduction of categories which proves theirs origin a priori deriving them from the logical functions of judgements, connected with the main premise of tr. deduction (see previous question). This way, however, has some a posteriori "inclusions", because it is already presupposed in the main premise of the tr. deduction that experience conforms, at least approximately, with the rules of understanding; so for Kant, as he wants to reach the highest degree of certainty, the way a priori with the full expounding of the tr. deduction is preferable.

What is the "objective" deduction of categories? – It is an inquiry which shows that the only possible objects of knowledge a priori are appearances, because categories could not be conditions a priori of existence of things themselves anyway: we are not gods.

What is the "subjective" deduction of categories? – It is the proof a priori that the categories contain the conditions of possibility of appearances as the objects of possible perception or experience. In other words, subjective deduction is the tr. deduction of categories as such.

What is the "sufficient" deduction of categories? – It is the reduced version of subjective deduction. It shows that only perceptions which are connected in accordance with categories may be thought as having relation to a transcendental object. It is "sufficient" within the framework of that way of achievement of the goals of critical philosophy which set the tr. deduction as such aside and pays most attention to the metaphysical deduction, and also has some components a posteriori.

What is the "complete" subjective deduction? – It is an inquiry which is to prove that categories are not necessary conditions of thinking of objects only, but also that they are the grounds of possibility of perceiving these objects.

Has the "complete" subjective deduction any innere subdivisions? – It is divided into two stages. At first, Kant proves that categories have an a priori relation to the manifold of sense intuition in general, then - that they have the same necessary relation to the manifold of our intuition, space and, primarily, time. Such a devision is necessary because when there is still a possibility that categories could have objective validity on the manifold of our sense intuition only, then the risk of amalgamation of categories with the modi of our sense intuition is not to the end avoided, while the tr. deduction should confirm the very fact of non-sensual origin of the categories.

What role does the "sufficient" deduction play in the structure of the "complete" subjective deduction of the categories? – This role could be clarified on the basis of the original version of "complete" deduction which Kant had created some time before the publication of the Critique of Pure Reason. On the one hand, in the "sufficient" deduction Kant tried to prove that only perceptions which stay under categories could have relation to a transcendental object. On the other hand, Kant believed that all possible objects of perception are to have a necessary relation to the tr. unity of apperception. As Kant was sure that there was a parallelism between the tr. unity of apperception and a transcendental object he could overturn the result of the "sufficient" deduction on the apperception and so came to the conclusion that all objects of apprehension are to be in the correspondence with the categories. The parallelism between the tr. unity of apperception and transcendental object is due to the fact that former as well as latter seem to be the things as they exist in themselves, and the original apperception is an exemplar of tr. object. In Critique of Pure Reason Kant has changed this position and made a sharp distinction between the unity of apperception as a form of thinking and a hypothetical unity of subject itself, and the tr. deduction lost its evidence.

Это электронное издание полностью повторяет печатное издание 1998 г., за исключением нескольких незначительных исправлений.

Замысел этой книги состоял в том, чтобы смоделировать логический лабиринт на материале дедукции Канта. Между тем, итог проведенного анализа состоит в признании ошибочности мнения, что труднее всего выбираться из лабиринта - неважно, реального или логического. Думая так, забывают, что в лабиринте у нас всегда есть четкая цель. Основные проблемы начинаются по выходу из лабиринта. В случае с Кантом это особенно очевидно. Решив историко-философские вопросы, мы должны приступать к философским - но здесь почва сразу же уходит из под ног.

В анализе кантовской дедукции я, разумеется, опирался на достижения современной кантоведческой науки. К сожалению, объем книги (а также, отчасти, нежелание вдаваться в критику) не позволил мне подробно проанализировать все значительные концепции. Самая необходимая информация на этот счет дана в примечаниях.

+++