Подвешенный чулок

Глава 5 Ноэл

Кто Леон? Он Леон? Это кровать Леон? Какой сегодня день? Где я?

Отлично сыграв, я затаскиваю Сэма наверх, в мою старую спальню, делая вид, что произошедшее в гостиной было ерундой. Сейчас, когда мы здесь, в этой крошечной комнате, и его огромное, мускулистое, сексуальное тело занимает половину маленького пространства, всё, о чём я могу думать, это его губы на моих. Его язык скользящий вокруг моего. Его тело, прижимающиеся к моему, изгибы мышц на его спине под моими ладонями, когда я скольжу по ним руками, его стон удовольствия, когда я жадно посасывала его губы и каменная твёрдость, которую я почувствовала, прижавшись к нему бёдрами, и, и, и…

Святой малыш Барракуда, у него огромный, как у рождественского ослика Доминика, но гораздо менее раздражающий и противный ушам. Но очень приятный для вагины.

— Я убита горем, безработная и бездомная, — отшучиваюсь я, в ответ на его вопрос. Неважно, о чём был вопрос. Он что-то спросил? Я почти уверена, он о чём-то спрашивал. Серьёзно, где я, чёрт возьми, нахожусь?

— Мы договорились об этом в аэропорту, — сухо отвечает Сэм, его глаза быстро пробегают по комнате. — Валяй, Леон. Ты выглядишь, как девочка, на ощупь как девочка и на вкус как девочка, но увидев оголённое декольте тёти Бобби в том платье, и как выглядит твоя старая спальня, прости меня, но я смущён. И не только я, но и мой член. Мой член очень, очень смущён. А мой член никогда не смущается, Леон.

Его слова ускоряются с каждым предложением, и я, наконец, возвращаю свой мозг на землю, вместо парения в облаках маленького городка, который я бы назвала Трахни-меня-рядом-с-Уоллвиллом. Осмотрев комнату, я понимаю, что он видит и почему так беспокоится. Стены моей старой спальни всё ещё покрашены тем же нежно-голубым цветом, с тех пор, как моя мама узнала, что беременна мной и отец начал переделывать дополнительную спальню в детскую. Ковёр тёмно-голубой, комод, тумбочка и две книжные полки тёмно-коричневого цвета, как и изголовье двуспальной кровати, которая покрыта толстым ватным одеялом голубого цвета. Если вы не догадались, мои родители думали, что я буду мальчиком. Они хотели ещё одного мальчика, когда узнали, что снова ждут ребёнка, через два года после рождения моего брата.

Вероятно, его приводят в замешательство не цвет комнаты, а трофеи — значки и синие ленты первых мест от борьбы до хоккея, бейсбола и футбола, украшающие каждую поверхность. Ещё я предполагаю, Сэм в замешательстве от фотографий в рамках с улыбающимися командами парней, которые стоят рядом с каждым трофеем.

— Я определенно девушка и это не мои вещи, — успокаиваю его я.

Повернувшись к одной из полок, я беру фотографию моего брата с выпускного в колледже, когда его бейсбольная команда выиграла в спортивной ассоциации. Я разворачиваюсь и указываю на парня, сидящего на колене в первом ряду с ухмылкой на лице, его волосы такие же тёмно-рыжие, как мои.

— Эта самоуверенная задница, в первом ряду — мой брат, Николас, а это его вещи, — объясняю я. — Когда для этого барахла не хватило места в его комнате и в комнате родителей, они решили, что и моя комната станет святилищем Великого и Могущественного Николаса Холидэя.

Сэм хихикает, и я свирепым взглядом обрываю его смех.

— Да, Ноэл и Николас Холидэй. Очевидно, ты уже заметил, что мои родители любят Рождество, так что, завязывай с этим дерьмом, — предупреждаю его я.

Он быстро стирает удивлённую улыбку с лица и подходит ко мне, забирает фотографию из моей руки и аккуратно ставит её на полку, с которой я её взяла.

— Значит, он золотой ребёнок, а ты…

— Неудачница, которой пора успокоиться и родить им внуков, и которой они любят напоминать о том, что, за что бы я ни бралась, получается дерьмо, — заканчиваю я.

— Перестань, ты не неудачница. Просто у тебя трудные времена.

От мягкости в его голосе, мне хочется плакать и это не хорошо. Я излила душу незнакомцу и сейчас он у меня дома, а я свалила на него всю свою сумасшедшую жизнь. Я не стану одной из чокнутых цыпочек, которые возвышают парня, а потом рыдают о нём.

— Конечно. Трудные времена, последние тридцать четыре года, ерунда, — говорю я, пожимаю плечами и, моргнув, смахиваю слёзы, разочарованно выдыхая. — Всё в порядке, правда. Я привыкла. Николас женился на своей школьной возлюбленной, через два месяца после окончания колледжа, через три года они подарили родителям первого внука, а второй вот-вот родится.

Обойдя Сэма, я плюхаюсь на свою старую кровать и ритмично стучу ногами по боковой стенке, пока продолжается мой словесный понос. В конце концов, он знает большинство моих унижений, как насчёт ещё парочки?

— Окончив колледж, он устроился работать веб-дизайнером с высокой зарплатой, у них красивый дом в четырёх милях езды, родители могут навещать их в любое время. А я, тем временем, живу на другом конце страны с парнем, которого они никогда не видели, в квартире, в которой они никогда не были. Я ненавижу свою работу, но, по крайней мере, хватает оплатить счета и до следующего столетия у меня нет желания иметь детей. Ну, у меня было всё это. По крайней мере, отвращение к детям осталось.

Сэм сидится на корточки рядом со мной, кладёт руки на мои бёдра и смотрит на меня. Я смотрю в его светло-голубые глаза и пытаюсь не думать о том, какие у него сексуальные, мощные и сильные руки, запрещаю своему разуму воображать о том, как бы они ощущались на моей коже, скользя вверх по бёдрам и между ног.

— А как на счёт Леон? Что это означает? — тихо спрашивает он.

Вспоминая его беспокойство, у меня вырывается короткий смешок.

— Всё не так скверно, ты думаешь. Произнеси «Леон» задом наперёд, — улыбаясь, говорю я.

На его лице появляется задумчивое выражение и через несколько секунд его озаряет, он коротко и расстроено смеётся, качая головой.

— Ты, должно быть, шутишь… — тихо произносит он. — Если бы ты не была такой сексуальной и сбивающей с толку, я бы сразу догадался.

Моё тело, от макушки до кончиков пальцев, согревается от его слов, огонь разгорается между ног, но я отталкиваю его смехом.

— Ага. Леон — это Ноэл, задом наперёд, — повторяю я. — Когда я была подростком, незнакомцы, узнав, как меня зовут, бросали глупые фразочки про моё имя и это время года^[7], а родители, устав от моих жалоб, стали называть меня Леон. Ты, должно быть, не заметил золотые, металлические крючки для чулков на камине внизу, на которых тоже написано Леон. Моя семья думает, что они забавные.

Сэм встаёт и идёт к своему рюкзаку и огромной сумке, которую мой отец, должно быть, злобно бросил у стены, после того, как аккуратно поставил мой багаж у двери.

— Твоя семья не такая уж плохая. В конце концов, она у тебя есть, — говорит он мягко, наклоняется, расстёгивает сумку и достаёт несколько вещей.

Каждая плохая вещь, которую я думала или говорила о своей семье, ощущается тяжким грузом в моём животе, и я надеюсь, что смогу вернуть назад все свои жалобы. У Сэма никогда никого не было, и всё что я делаю, с тех пор, как мы познакомились сегодня вечером, это жалуюсь на своих родных, которые, безусловно, любят меня, даже если выражают недовольство о моих решениях и постоянно придираются ко мне.

— Сэм, я…

— Где ванная? — прерывая меня, спрашивает он и оборачивается, держа в руках фланелевые пижамные штаны и маленький чёрный несессер. — Я скоро потеряю сознание от усталости, так что, наверное, мне нужно переодеться.

Я молча указываю на закрытую дверь рядом с кроватью, которая ведет в примыкающую ванную комнату, и, пройдя рядом со мной, он открывает дверь и молча исчезает за ней. Услышав звуки льющейся воды, я быстро встаю с кровати, беру свой чемодан и переодеваюсь в спортивные штаны и майку. Я достаю из шкафа ещё одно одеяло и подушки, сооружая постель на полу, и спрашиваю себя, допускает ли он, что мы будем спать вместе на кровати. Я замираю с одеялом в руках, представляя себя лежащую на своей стороне кровати и его тёплое, тяжёлое тело, прижатое к моей спине, его сильные руки обёрнуты вокруг меня, его нос зарывается в мою шею, а губы прижимаются к моей коже в темноте комнаты. Мой довольный вздох прерывается, когда раздаётся голос Сэма.

— Надеюсь, ты делаешь постель для меня. Я не позволю тебе спать на полу. Если, конечно, ты просто так кинула это сюда, и разрешишь мне спать рядом с тобой, в таком случае, продолжай.

Мысленно напомнив себе, что я убитая горем, а не похитительница мужчин, заканчиваю стелить одеяло с подушками и быстро прыгаю на кровать. Мои руки замирают, когда я убираю одеяло и, подняв взгляд, вижу выходящего из ванной Сэма в одних клетчатых пижамных штанах. Его голая, гладкая грудь выглядит, будто выточена из камня. Я с открытым ртом, пуская слюни, смотрю, как он проходит мимо кровати, и вижу две небольшие мышцы, уходящие за пояс штанов, которые превращают каждую женщину на земле в безмозглую, жаждущую идиотку. Включая меня. Уверена, я безмозглая и определённо идиотка. Я онемела от мышц на талии и от намёка на тёмную дорожку волос под пупком, которая, как стрелка, указывает на его промежность, как один из тех гигантских, мигающих знаков на шоссе, указывающих о строительстве дороги.

Внимание! Помедленнее! Огромный подарочек в штанах! Штраф 200$ за прекрасную возможность лишиться всех функций мозга при пересечении барьера!

— Ты, чёрт возьми, прав, ты спишь на полу. Ничего не выйдет, мои родители в нескольких футах по коридору, а тётя Бобби в соседней комнате только и ждёт, чтобы ворваться сюда при первом звуке шур-мур, — объясняю я, мой взгляд приклеивается к мускулам на его голой спине, когда он наклоняется и бросает свой несессер обратно в сумку.

Тряхнув головой, фокусируюсь на сне, вместо мыслей о большом подарочке в штанах, который хочется потрогать, я откидываю одеяла и забираюсь под них. К сожалению, я двигаюсь не слишком быстро, забыв о пижамных штанах, которые надела, пока он был в ванной.

— На твоих штанах написано «Штаны после секса»? — спрашивает он, поднимая бровь.

Я хмурюсь, раздражённо зарываясь глубже под одеяла, взбиваю подушки и плюхаюсь на них головой.

— Да, да, написано. Помнишь? Я сбежала из нашей с Логаном квартиры так быстро, как могла, и особо не обращала внимания на вещи, которые хватала из шкафа. Это подарок Логана на день рождения. Они предназначались для веселья, — говорю я, не находя ничего смешного.

На самом деле, наша сексуальная жизнь ограничивалась пижамными штанами. Поэтому Сэм получил меня взволнованную, возбуждённую и с таким количеством грязных мыслишек, что я могла бы написать десять эротических романов, только о нашем поцелуе внизу. Я сексуально неудовлетворённая с тех пор, как мы с Логаном впервые занялись этим и он кончил задолго до того, как мой оргазм появился на горизонте и я сымитировала его, только чтобы Логан не чувствовал себя плохо. Что, в значительной степени, подготовило почву для следующих разов. Один маленький стон удовольствия он воспринимал так, что я уже готова, и он может быстро закончить, отвернуться и уснуть.

— Знаешь, они бы не были такими весёлыми, если бы ты позволила мне поспать в постели с тобой, — протяжно говорит Сэм, его южный акцент более выражен, я понимаю, когда он пытается подмазываться ко мне с сексуальными намёками. — Мы можем реализовать это, если хочешь, просто скажи.

Скажи, скажи, скажи!

Мой мозг и вагина кричат в унисон, но мои губы плотно закрыты. У меня, ни в коем случае, не будет секса в доме моих родителей с парнем, которого я только что встретила, несмотря на то, что он чертовски сексуален или на то, что он сделал мне одолжение: пошёл ко мне домой и должен мириться с моей чокнутой семьей следующие несколько дней.

У меня не будет секса с Сэмом, у меня не будет секса с Сэмом…

В ответ на моё молчание, Сэм пожимает плечами, садится на пол между моей кроватью и стеной, укладывается на одеяло и скрещивает руки за головой, не сводя с меня взгляд.

СЕГОДНЯ у меня не будет секса с Сэмом, СЕГОДНЯ у меня не будет секса с Сэмом…

— Чёрт, нужно выключить свет,— тихо говорит Сэм, его взгляд перемещается на люстру над моей кроватью.

— Не беспокойся, я всё сделаю, — говорю я, дважды хлопая в ладоши.

Верхний свет сразу же гаснет, но одновременно включается маленькое деревце, которое моя мама поставила в углу комнаты, наполняя пространство разноцветными мерцающими огнями.

— Родители поставили «хлопушку» в твоей комнате? — смеясь, спрашивает Сэм.

— Мои родители повесили пучок марихуаны под арку вместо омелы. Ты уже не должен ничему удивляться, — напоминаю я.

Я перекатываюсь на край кровати, и, подложив руки под подбородком, смотрю вниз, глаза Сэма искрятся от огней рождественского дерева.

— Спокойной ночи, Сэм, — мягко говорю я. — Спасибо, что приехал со мной и за то, что терпишь мою семью.

Он поворачивается ко мне лицом, его руки под подушкой, а щёки покоятся на пушистом ворсе, он смотрит на меня.

— Спасибо, что пригласила меня, Ноэл. Обещаю, завтра я лучше сыграю твоего парня, шок от твоей семьи смягчился, — тихо отвечает он.

Я закрываю глаза, чтобы не смотреть на его красивые черты, я могу делать это всю ночь, и знаю, что в итоге, заставлю его залезть ко мне в кровать. Его слова о том, что он будет лучшим парнем, эхом отражаются в моём сознании, когда я уплываю в сон, представления о том, как он планирует быть лучшим парнем, захватывают мои сны.