Подвиг

Они родились на втором году космической эры. Так высокопарно было принято говорить тогда. В доме каждого из них в красном углу, как икона, висел портрет Гагарина — в гермошлеме или парадный, с геройскими звездами и орденами всего мира. И каждый с детства наизусть помнил кадры кинохроники: прощальный взмах рукой — «Поехали!», и столб огня, уносящий ракету в небо, и ликующие толпы людей по обе стороны проспекта, на балконах, на крышах, и цветы, летящие под колеса открытого лимузина, и ослепительная гагаринская улыбка.

Так больше не встречали никого и никогда, потому что гагаринским полетом закончилось время подвигов. Давно была выиграна война, покорен Север, на карте мира не осталось белых пятен, а в космос выстроилась длинная очередь за орденами и бледными отблесками гагаринской славы.

На огромном пустыре в Черемушках стоял до горизонта стальной лес подъемных кранов. В крайних котлованах были вбиты только первые сваи фундамента, а поодаль уже поднялись панельные этажи.

Был выходной, и полчища строительной техники замерли, уткнув ковши и тяжелые ножи в развороченную землю.

На краю котлована на складных походных стульчиках сидели Борис Богуславский, Инна Неверова и Леонид Блохин с женой Надей. На столе расставлена была нехитрая закуска: крабы и грибы, бутылка вина с пластмассовыми стаканчиками. Рядом играли на песчаном склоне дети.

У других котлованов тоже расположились компании будущих новоселов, там тоже выпивали и пели, танцевали под патефон.

— Привет соседям! — весело крикнули, подходя от троллейбусной остановки, молодожены с таким же точно сложенным столиком в сумке. — Это какой дом?

— Эти три корпуса — сто шестой! — крикнул в ответ Блохин.

— А где сто четвертый?

— Вон там! — указал Богуславский на бетонные сваи поодаль. — Правда, лифт еще не пустили! — и все радостно, с готовностью засмеялись.

— Не представляю! — развела руками Надя. — Не могу представить! Целая квартира — и вся моя! Никаких соседей! Захочу — залезу в ванну и буду целый день мыться, с утра до вечера, и никто не выгонит!

— Ну да! — капризно ответила Инна. — Никаких соседей! А я такая рассеянная — я чайник на плите забываю, кто выключит? Я на третий день пожар устрою… А кто ребенка из сада заберет, накормит? Кому его оставить, когда уходишь?

— Вон там детский сад будет, — указал Богуславский на другой котлован. — А там школа. Договоримся — кто первый возвращается, всех троих забирает.

— У тебя все проблемы, Инна, оттого, что ты не замужем, — назидательно сказала Надя.

— А вот ты теперь невеста с жилплощадью — мы тебя замуж и выдадим! — засмеялся Блохин.

— Еще чего! — фыркнула Инна. — Чтобы какой-то тип лежал в моей квартире на моем диване, читал газету и еще обед требовал! Бр-р-р… Нет уж, я женщина свободная: позову — пришел, надоест — пошел вон!

Надя укоризненно покачала головой.

Блохин разлил вино, поднял было стакан, собираясь сказать тост, — и поставил обратно на стол.

— Нет, я так не могу! — он покосился на сидящего неподалеку молчаливого мужчину с крупным грубоватым лицом. — Противное ощущение, будто в рот заглядывают! Пусть тогда с нами сидит, что ли! Как его зовут-то?

— Э-э… товарищ Шищенко! — неловко кашлянув, обратился к мужчине Богуславский. — Действительно, подсаживайтесь к нам. Немножко выпьем…

— Не положено, — коротко ответил тот.

— А что я могу сделать? — виновато сказал вполголоса Богуславский. — Сам никак не привыкну. Начальнику отдела положен охранник, хочу я того или нет.

— Не смеши! — отмахнулся Блохин. — От кого тебя охранять? Он теперь за каждым твоим шагом следит и отчеты пишет. Сегодня напишет — за что пили и сколько выпили.

— Тише, — взмолилась Надя. — Неудобно. В конце концов, у него своя работа.

— Давайте знаете за что выпьем? — сказал Богуславский. — За первый полет! За Гагарина! Не будь первого полета, может, у нас этих квартир бы не было.

— Поехали! — подхватили все хором, чокаясь стаканами.

— За Гагарина! — не удержавшись, ехидно доложил Блохин охраннику.

Надя досадливо толкнула мужа коленом.

Соня Неверова, нарядно, как мать, одетая и причесанная, с золотыми сережками в ушах, толстый Игорь Богуславский и Женя Блохин в таких же, как у отца, проволочных очках с выпуклыми стеклами строили город из песка на склоне котлована.

— Больше не хочу, — капризно сказала Соня, бросила лопатку и встала, отряхивая руки.

— Давай достроим, — сказал Игорь. — Чтобы вот такой большой был!

— Надоело! — Соня растоптала песочные дома туфельками. — Давайте в любовников играть! Ты будешь новый, — назначила она Игоря, — я на тебе буду жениться. А ты будешь старый, — указала она на Женю, — и будешь ревновать!

— А как? — удивился Женя.

— Мы будем целоваться, а ты будешь смотреть и плакать. Иди сюда, — она подтащила к себе Игоря. — Боже мой, какой ты неловкий!

Она вытянула губы, и Игорь, растопырив руки и зажмурившись от счастья, поцеловал ее.

— Ревнуй! — велела она Жене.

Но тот не стал ревновать и плакать, он молча подошел, оттолкнул Игоря и сам по-хозяйски поцеловал Соню.

— Так нечестно! — плаксиво сказал Игорь. — Она на мне женится, а не на тебе!

— Мальчики, не ссорьтесь, — томно сказала Соня. — Я женщина свободная.

Игорь растерянно переминался в стороне.

— А… а давайте… Давайте в космос полетим! — вдруг отчаянно выпалил он. — Вон там, я покажу!

— Давайте! — захлопала в ладоши Соня. — Я буду Терешкова, а Женя — Николаев, мы полетим в космос и поженимся!

— Я буду Николаев! — крикнул Игорь. — Я игру придумал!

— Нет, я! — твердо ответил Женя.

— А я быстрей тебя полечу! — Игорь вперевалку побежал через котлован. Соня и Женя бросились следом.

Борис Богуславский играл на гитаре, Инна и Надя подпевали:

— Новые дома, новая власть, новые надежды — это символично, — сказал Блохин. — Кукурузного короля, наконец, скинули…

— Начинается… — недовольно сказала Надя.

— Господи! — в отчаянии воздел руки Богуславский. — Это выше моего разумения! У нас есть космос, любимое дело, наше дело — ну объясни мне, дураку, какая тебе разница, кто сидит в Кремле? — понизил он голос. — Лишь бы не мешали!

— Я думаю, ты сам прекрасно все понимаешь. Когда Хрущев отбирал кандидатов на полет — это дикость! Когда он указывал писателям, что писать, а ученым, о чем думать, — это первые симптомы болезни общества!.. Не делай страшные глаза! — отмахнулся он от жены, которая умоляюще прижимала палец к губам, указывая глазами на охранника. — Не те времена, слава богу! Я говорил и буду говорить то, что думаю!.. Нельзя пускать в космос человека, который стучит ботинком по трибуне ООН и обещает показать всему миру кузькину мать! Не бывает чистой науки. Мы работаем на государство, и надо четко понимать, какое оно. Ракетчики, которые работали в фашистской Германии, были преступниками, потому что работали на преступное государство!

— Надоело! — капризно сказала Инна и встала. — Мальчики, не ссорьтесь!.. А где дети?

Все растерянно огляделись. Около песочного города на склоне разбросаны были лопаты и формочки, самосвалы и Сонины куклы.

— Только что были здесь… — сказала Надя.

— Пойдем поищем. — Борис отложил гитару. — Тут ям полно. Не дай бог…

Борис и Инна спустились по песчаному склону. Охранник тотчас поднялся и встал на краю котлована.

— Кто тебя за язык тянет? Ты договоришься когда-нибудь… — торопливо зашептала Надя Блохину у него за спиной.

Женя, Игорь и Соня карабкались по железной лестнице подъемного крана. Выбрались на узкую площадку, тяжело дыша.

— Я Николаев!

— Нет, я!

Соня с улыбкой переводила глаза с одного на другого.

— Она на мне женится!

— Нет, на мне!

Женя и Игорь наперегонки полезли дальше. Соня следовала за ними.

У Игоря вдруг проскользнула рука, он невольно глянул вниз — и замер, судорожно вцепившись в ступени. Соня и Женя выбрались на следующую площадку, оглянулись оттуда на висящего внизу Игоря и засмеялись. Соня показала ему язык. Женя победно взял ее за плечи и поцеловал в подставленные с готовностью губы.

Игорь попытался двинуться с места — и не смог отпустить спасительную ступеньку. Он заплакал от бессилия, отчаяния и ужаса.

Борис и Инна шли по котловану, оглядываясь и окликая детей.

— Ну, как живешь? — спросил Борис.

— Весело, как всегда.

— Не заходишь.

— До тебя теперь не доберешься, товарищ начальник, — усмехнулась Инна. — К тебе на прием записываться надо. Да и не привыкла я под присмотром гулять, — кивнула она на охранника, который бдительно наблюдал за ними сверху. — Господи, да где же они? Не сквозь землю же они провалились?..

— Не жалеешь? — спросил Борис.

— Нет. Во-первых, ты знаешь мое правило — ни о чем никогда не жалеть. А во-вторых… Вы бы все поперессорились из-за меня. А теперь — у всех все хорошо, и у тебя, и у Блохина с Надей… Слышишь?.. — она оглянулась. — Сонин голос… Да куда ж они делись, господи?!

— А знаешь, скажи одно слово — и я бы все бросил.

— Ой, не зарекайся! А вдруг скажу! — Инна весело захохотала, откинув голову. И вдруг побелела, ловя открытым ртом воздух, схватившись за сердце.

Борис глянул вверх — и тоже остолбенел на мгновение: с открытой площадки на верхушке крана весело махали им Соня и Женя — крошечные фигурки на краю пропасти. Чуть ниже виден был Игорь.

Борис бросился к крану. Следом мчались уже Блохин и отставший охранник. Перепрыгивая через трубы и лежащие сваи, оскальзываясь на сыпучем песке, они добежали до стальных колес крана.

— Только не двигайтесь с места! — прокричал Блохин, сложив руки рупором. — Не двигайтесь!

Охранник попытался было остановить Богуславского, тот молча оттолкнул его от лестницы и следом за Блохиным полез наверх, задыхаясь, одним прыжком преодолевая площадки. Матери остались внизу, протягивая руки, будто надеясь удержать детей на краю.

Богуславский добрался до рыдающего в голос Игоря и замер, всем телом прижав его к лестнице.

Блохин ступил на площадку. Здесь был ветер, казалось, что стальная башня крана раскачивается.

— Все нормально… Только не двигайтесь. Держитесь за поручень, — улыбаясь дрожащими губами, говорил он, медленно, чтобы не испугать, переступая по скользкой площадке, приближаясь к детям. — Все хорошо… Смотрите на меня… Вот так…

Когда остался шаг, он метнулся вперед, цепко схватил обоих, прижал к себе и отшатнулся от пропасти.

В морозных утренних сумерках проступили очертания домов: типовой панельный микрорайон — двенадцатиэтажные коробки стройными рядами, детский сад и школа. Засветилось первое окно, второе, потом стали загораться одно за другим…

В темной комнате зазвонил будильник. Соня выскользнула из постели в длинной ночной рубашке, взяла звонящий будильник, отнесла в комнату матери и поставила на тумбочку в изголовье. Из-под одеяла появилась рука, пошарила по тумбочке. Соня отодвинула будильник чуть дальше.

— О господи… Я вырастила маленькую садистку… — Мать наконец нащупала будильник, выключила и села с закрытыми глазами.

— Мам, я вчера забыла сказать: я получила двойку по математике. А сегодня контрольная по физике… Ты слышишь, мам?

— Я слышу… — медленно повторила Инна Михайловна, покачиваясь с закрытыми глазами, как сомнамбула. — Вчера ты получила двойку по математике… Сегодня ты получишь двойку по физике… Завтра ты можешь получить двойку по химии… Все это мелочи жизни. Главное, чтобы морщин на чулках не было… — И она опять упала головой на подушку.

Соня включила газ под чайником. Взяла сигнальный фонарик, встала коленями на стул, облокотившись на подоконник, и трижды мигнула в окно…

Леонид Федорович и Блоха, оба тощие, в круглых проволочных очках, в одинаковых трусах и майках, сидели напротив, склонившись с двух сторон к старенькому приемнику.

Сквозь космический вой глушителей прорывался «Голос Америки».

— Женя, после школы зайди в гастроном, — велела Надя, отсчитывая деньги. — Там вчера сливочное масло выбросили. Если дают по двести граммов в руки — займи очередь два раза…

— Тише! — хором взмолились отец и сын.

— Господи, когда же это кончится! Я разобью когда-нибудь ваш приемник!

— Мам, но мы ведь должны знать, что происходит в мире! — сказал Блоха.

— А меня интересует, что происходит в этом сумасшедшем доме! — закричала Надя. — Я, как ишак, после работы тащусь по магазинам, а им некогда — они мировые проблемы решают!

Утро привычно начиналось со скандала, но тут Блоха заметил фонарик в доме напротив и помчался в свою комнату. Пристроился у окна и замигал в ответ. Потом направил фонарик на дом справа…

Борис Аркадьевич Богуславский сидел на прокуренной кухне над бумагами. Вошел Игорь в школьной форме.

— Ты почему до сих пор не спишь? — не отрываясь от бумаг, спросил отец.

— С добрым утром, пап, — ответил Игорь.

Борис Аркадьевич растерянно оглянулся на висящие за спиной часы, часто моргая уставшими глазами.

— Тогда почему ты еще не в школе? — спросил он.

Игорь глянул в окно и бросился в свою комнату.

Три фонарика перемигивались над темным двором…

Блохин и Блоха вышли на лютый мороз без пальто, уверенно расправив плечи, с одинаковыми тощими портфелями — Леонид Федорович в бесформенном берете, Блоха с непокрытой головой. На углу они расстались — Блохин свернул к остановке троллейбуса. Блоха зашагал дальше.

Борис Аркадьевич с Игорем вышел из подъезда к поджидающей его черной «Волге».

— Что-то я хотел тебе сказать… Здравствуйте, товарищ Шищенко. — кивнул он охраннику. — А! Напомни вечером, чтобы я проверил твой дневник, — сказал он и сел в машину.

Игорь в пальто с поднятым воротником и ушанке, из-под которой торчал один нос, пожал руку Блохе.

— Ты что! Околеешь, — сказал он.

— Возможности человеческого организма безграничны, — постукивая зубами, бодро ответил Блоха.

— Да, но зачем их расходовать раньше времени?

— Я готовлюсь. А ты совсем не закаляешься, только обещаешь каждый раз…

Разговаривая, они подошли к Сониному дому.

Инна Михайловна и Соня появились в одинаковых шубках и платках.

— Меня не жди. Поужинай и ложись спать, — сказала Инна Михайловна. — Не сиди до ночи перед телевизором. И перестань, наконец, мерить мои платья. — Они поцеловались на прощанье.

— Привет, — сказала Соня Игорю и Блохе. — Тебе не холодно?

— Ерунда! — небрежно ответил Блоха, не попадая уже зуб на зуб.

Игорь взял у Сони портфель, и они направились к школе, откуда доносился пронзительный звонок.

Классный руководитель Марксэна Александровна — ярко крашенная, с необъятным бюстом, распирающим строгий пиджак, — писала на доске большими русскими буквами испанские слова.

Плечистый в отца переросток Мишка Шищенко, развалившись на «камчатке», поглядывал на Соню, которая шепталась с Блохой за партой у окна. Оторвал зубами кусок промокашки, пожевал, приставил к губам бумажную трубку и выстрелил через весь класс ей в шею. Соня обернулась и презрительно повертела пальцем у виска.

— Это песня чилийских коммунистов, — торжественно сказала Марксэна, вытирая испачканные мелом руки. — С этой песней чилийцы, в том числе и ваши ровесники, с гордо поднятой головой шли на смерть в пиночетовских застенках… А не занимались черт-те чем на уроках, как ты, Шищенко! — обернулась она.

Марксэна села, сняла под столом нога об ногу тесные туфли.

— Вы знаете, что мировая общественность вырвала из рук фашистов товарища Луиса Корвалана и скоро он прилетит в Москву…

Она блаженно пошевелила пальцами ног.

— Мы встретим его этой песней! В полный голос, задорно, уверенно — три-четыре…

Класс нестройно запел, читая слова с доски. Марксэна дирижировала.

Наверху, в спортзале, гулко бухал подкидной мостик — там прыгали через коня. За стеной, в слесарной мастерской, рубили зубилом железный лист. Иногда эта какофония волшебным образом вдруг совпадала с чеканным ритмом песни.

Игорь на первой парте перед Марксэной, распевая громче всех, чуть сполз на сиденье, дотянулся ногами до ее туфель, аккуратно зажал их носками ботинок и передал под партой назад. Блоха принял эстафету.

Одноклассники, с трудом сдерживая смех, все громче и воодушевленнее пели, наблюдая, как лакированые лодочки уплывают в конец класса и исчезают в мусорном ведре.

После уроков все гурьбой шли мимо заснеженного котлована.

— Я царь горы! — заорал вдруг Игорь. — Кто на меня?!

Все как по команде побросали портфели, и на горе закипела битва. Облепленные снегом с головы до ног, забыв обо всем на свете, мальчишки и девчонки штурмовали гору. Новый «царь горы» руками и ногами спихивал карабкающихся снизу обратно и тут же сам летел кувырком, а его место занимал следующий.

— Атас! Шищенко! — крикнул кто-то.

Мишка с разбега столкнул под горку целую толпу и прочно встал на вершине. Он не толкался вполсилы, как остальные, а ожесточенно швырял противников вниз и, если все-таки падал, — тут же зло и целеустремленно бросался в атаку. Потом, улучив момент, облапил Соню и покатился с ней по склону.

— Отстань! — Соня вырвалась и оттолкнула его.

Блоха добрался почти до вершины, когда на него повалилась новая толпа. Кувыркаясь друг через друга, они съехали на дно котлована. Очки залепил снег, кого-то на мгновение прижало к нему лицом к лицу в гуще хохочущей толпы, так что он почувствовал на щеке горячее дыхание, по губам его скользнул крестик на скользкой цепочке, и вслед за тем девчонка вдруг быстро поцеловала его.

Когда Блоха наконец поднялся и протер очки, одноклассники уже карабкались по склону, другие летели им навстречу. Он неуверенно тронул за руку отряхивающуюся рядом девчонку — та отмахнулась, не глядя, и снова ринулась в бой.

Он один стоял посреди битвы, озираясь с глупой улыбкой, заглядывая в лица девчонок, напрасно ожидая ответного взгляда, улыбки — хоть какого-нибудь сигнала.

Соня махнула на прощанье варежкой и побежала к своему дому. Игорь и Блоха пошли дальше вдоль двора.

— Слушай! — восторженно зашептал Игорь. — Я нарочно на Федотову упал и вот так зажал, пока кувыркались. Представляешь, у нее буфера вот такие! — показал он растопыренными пальцами. — Даже сквозь пальто торчат! Хочешь, я тебя в следующий раз на нее толкну?

— Ага… — рассеянно откликнулся Блоха. Через пару шагов как бы между прочим спросил: — Ты не знаешь, кто у нас из девок крест носит?

— Да ты что! — пожал плечами Игорь. — Марксэна увидит — убьет… А что?

— Ничего. Ну пока…

Утром в классе Блоха испытующе разглядывал одноклассниц. Одна только оглянулась мельком, другая недоуменно уставилась на него, третья показала язык. Тогда Блоха стал гипнотизировать взглядом сидящую перед ним пухлую соседку Игоря Федотову.

Та скосила на него большие коровьи глаза, кокетливо заулыбалась. Блоха, еще не веря, расплылся в ответной улыбке. Улучив момент, он чуть приподнялся, пытаясь заглянуть ей за воротничок формы.

— Блохин, ты плюс ко всему еще и сексуальный маньяк? — обернулась от доски Марксэна. — Что ты надеешься найти там у Федотовой?

Одноклассники радостно заржали, Федотова торопливо прижала форму на груди. Блоха покраснел до ушей.

На катке, украшенном разноцветными гирляндами, звучно резали лед коньки, играла музыка. Толпа — поодиночке и парами — двигалась вокруг огромной елки. Длинноногий парень на беговых «ножах» стремительно проносился между «чайниками». Соня на «фигурках» легко кружилась, прыгала с ноги на ногу. Блоха, спотыкаясь на каждом шагу, неуклюже взмахивая руками, ловил равновесие. Игорь ехал рядом, настороженно поглядывая по сторонам.

Неожиданно навстречу им из толпы вылетел Мишка Шищенко на хоккейных «канадах» и подсек клюшкой Соню. Она упала на колени.

— Ну, ты!.. — Блоха, беспомощно спотыкаясь, бросился к Мишке. Тот отъезжал назад, подманивая его к себе, ускользая из самых рук.

— Спасите, убивают! — заорал он, обхватил Соню и спрятался за ней. — Держите его, он бешеный!

Налетевший Мишкин приятель сорвал с Блохи шапку, а другой толкнул в сугроб.

— А ну, кончайте, пацаны! — крикнул кто-то.

Соня, держась за разбитое колено, доковыляла до скамейки и стала расшнуровывать ботинки.

— Больно? — спросил Игорь. — Давай помогу.

Соня, едва сдерживая слезы, помотала головой.

Они вышли с катка. Соня хромала, прикусив от боли губу.

— Эй, чего так скоро? — двое Мишкиных приятелей, посмеиваясь, шли следом. — Уже накатались?

— Детское время! Спокойной ночи, малыши!

— Не оборачивайтесь, — вполголоса сказал Блоха.

Они вышли между домами к улице. Здесь дожидался их сам Шищенко и еще двое.

К остановке подкатил автобус, открыл двери.

— Бежим, — шепнул Игорь. — Успеем!

— Нет, — коротко ответил Блоха.

Они подошли вплотную к перегородившей тропу компании.

— Дай пройти, — спокойно сказал Женька.

— Пожалуйста! — Мишка отступил и шутовски повел руками. — Кто тебя держит?

Блоха прошел мимо, следом Игорь.

— А ты куда? — Мишка схватил Соню.

— Не трогай ее, гад! — Женька бросился было к нему, но ему подставили подножку. Двое навалились на Блоху; двое на Игоря, выкрутили руки за спину.

— А вы поцелуйтесь, тогда отпущу! — весело сказал Мишка.

Игоря подтащили лицом к лицу к Соне.

— Ну? Горько! Горько!

Игорь, пряча глаза, коснулся губами ее щеки.

— Ладно, отпустите его, — сказал Мишка, — а то к папеньке побежит жаловаться. Теперь ты! — велел он Блохе.

Игоря оттолкнули в сторону, за спины, а Блоху подвели к Соне. Она беспомощно смотрела на него, по щекам катились слезы.

— Очки сними, — попросил Женька.

Мишка снял с него очки и сунул ему в карман. Блоха напрягся и изо всех сил ударил его лбом в лицо.

Соня плакала, сидя в снегу, уткнув лицо в варежки. Блоха стирал снегом кровь из-под разбитого носа.

— Отцу скажу… — плачущим голосом сказал Богуславский. — Он их посадит всех. Из Москвы выкинет на сто первый километр!

— Не вздумай, — Блоха осторожно пощупал набухающий желвак под глазом и надел очки.

— Почему?!

— Потому.

Дома Блоха бросил коньки в угол и сразу прошел в свою комнату. На кухне собрались друзья отца, негромко пели под гитару, склонившись над столом:

Леонид Федорович проводил глазами сына. Выждав минуту, вошел к нему. Блоха сидел над книгой, отец повернул его лицом к себе.

— Упал? — спросил он.

— Угу.

Леонид Федорович понимающе кивнул.

— Ты часто падаешь в последнее время. И все как-то неудачно приземляешься.

Блоха молчал.

— Я не собираюсь вмешиваться в твои дела. Но вдвоем нам было бы проще найти выход…

Дверь распахнул Шищенко-старший в тельняшке, тренировочных штанах на подтяжках и с вилкой в кулаке. Дожевывая, он недоуменно оглядел Леонида Федоровича, потом заметил и Блоху с фонарем под глазом.

— Вы отец Михаила Шищенко? — официально спросил Леонид Федорович.

— Да. А в чем дело?

— Дело в том, что ваш сын со своими дружками каждый день бьет Женю в школе и после школы. Впятером на одного. Мне это надоело…

— Мишка, сюда! — гаркнул Шищенко через плечо.

Из комнаты появился Мишка, тоже с вилкой, увидал Блоху с отцом и презрительно скривился.

— Твоя работа? — грозно спросил Шищенко и, не дожидаясь ответа, влепил ему звучный подзатыльник. — Ну, ты у меня сейчас запляшешь…

— Прекратите. Это ничего не изменит, — сухо сказал Леонид Федорович. — Пусть они сами разберутся. Мы, собственно, пришли, чтобы вызвать вашего сына на дуэль.

— Чего? — Шищенко озадаченно сдвинул брови, соображая. — Какая еще дуэль?.. Да Мишка вашего отделает под орех!

— Пусть это будет у меня на глазах, а не в школе под лестницей, — ответил Леонид Федорович. — В общем, мы ждем вас на горке. — И они с Блохой пошли вниз.

— Эй! — Шищенко засмеялся. — Как вас… Товарищ Блохин! Вы что, спятили? Заходите, выпьем, разберемся, как нормальные люди!

— Если вас через десять минут не будет, мы будем считать, что вы струсили. И завтра об этом будет знать вся школа, это я вам обещаю!

Блоха с отцом молча ждали на снежной горе у котлована. Светились в морозной мгле окна домов.

Наконец появились Шищенки и встали напротив, ухмыляясь.

— Ну что, не передумали еще? — весело крикнул старший. — Ну, смотрите, сами напросились! Я тут ни при чем!

— Три раунда по две минуты, — спокойно объявил Леонид Федорович. — Лежачего не бить. Начинать и расходиться строго по сигналу.

Блоха снял пальто и свитер и закатал рукава рубашки.

— Эх, замерзнет, — сокрушенно сказал Шищенко, прикуривая. — Давай, Мишка, кончай скорее, а то заболеет парень.

Мишка злорадно загоготал.

Леонид Федорович снял с сына очки и засек время.

— Сходитесь, — скомандовал он. — Начали!

Блоха подошел к Мишке. Тот стоял, сунув руки в карманы тулупа.

— Ну, ударь! — насмешливо процедил он.

Блоха размахнулся и врезал ему по зубам.

— А ну, еще ударь! — угрожающе сказал Мишка, вытаскивая кулаки из карманов.

Блоха ударил еще. Мишка ринулся на него и замолотил кунаками. Блоха упал, Мишка, едва дождавшись, пока он поднимется, снова попер вперед, ожесточенно сопя.

— Во дает! Танк! Весь в меня! — радостно засмеялся Шищенко. — Как надоест — скажите, а то поздно будет! Дуэль, ха-ха-ха! Пушкин! А ну, давай, Мишка, врежь ему! По соплям!

Леонид Федорович невозмутимо смотрел на секундную стрелку.

— Стоп! — крикнул он.

Мишка, отдуваясь, подошел к отцу. Тот одобрительно похлопал его по плечу. Леонид Федорович платком вытер кровь с разбитых губ сына.

— Сила тут ничего не решает, — сказал он. — Если ты знаешь, что прав, — значит, ты победишь. Больше двигайся, — он подтолкнул Блоху вперед. — Второй раунд! Начали!

И снова Мишка принялся дубасить Блоху. Тот падал уже после каждого удара и все труднее поднимался. Но и Мишка устал, его хватало только на один удар, он надеялся, что уж теперь Блоха точно не поднимется, но тот упрямо, упираясь в снег дрожащими пальцами, вставал.

— Давай, врежь как следует! — азартно кричал Шищенко. — Что ты, как мухобойкой по окну!

— Стоп! — скомандовал Леонид Федорович. Мишка, задыхаясь, выдувал, как паровоз, клубы густого пара. — Если ты будешь только защищаться, ты никогда и никого не победишь, — сказал Леонид Федорович Блохе. — У тебя последний шанс. Пли ты сейчас выиграешь, или будешь молча терпеть до конца школы. А потом появится какой-нибудь другой Шищенко… Последний раунд!

Дуэлянты снова сошлись. Теперь Блоха пошел напролом, прямо на Мишкины кулаки. Пока Мишка, взмокший в своем тяжелом тулупе, замахивался, Блоха успевал вмазать ему три раза. Мишка не привык получать по физиономии, он уже не дрался, а только пытался навалиться на Блоху, как медведь. А тот своими острыми жилистыми кулаками раскровил ему губы и нос.

— Эй!.. Эй… — забеспокоился Шищенко. — Все, заканчивай… — Он двинулся было к пацанам.

— На место! — властно крикнул Леонид Федорович. — Еще тридцать секунд!

Мишка отступал, вслепую размахивая руками, — и повалился с горки в котлован, в обнимку с Блохой, а тот, съезжая по склону на поверженном враге, яростно, как заведенный, лупил его обеими руками:

— Это тебе за Соню, гад! И за Игоря! И за всех! За всех!

— Эй, оттаскивай своего! — заполошно кричал Шищенко, пытаясь отодрать Блоху от Мишки.

— Конец третьего раунда! — невозмутимо объявил Леонид Федорович.

Мишка плакал, хлюпая разбитым носом, — не столько от боли, сколько от обиды и унижения. Шищенко торопливо повел его к дому, подталкивая в спину.

— Я так не оставлю! — крикнул он. — Дуэль, чего придумал! Интеллигент сраный! В школу пойду, к директору так и знай!.. А ты, дурак! — он на ходу врезал Мишке по шее. — С очкариком справиться не можешь, размазня! Дома еще добавлю!

Леонид Федорович спокойно пожал руку сыну. Тот первым делом надел очки, вытер под носом — и замер, глядя на кровь на ладони. Судорожно сглотнул, закатил глаза — и повалился без чувств.

Соня, Блоха и Богуславский возвращались из школы. Около гаражей их поджидал Мишка Шищенко.

— Слышь, Блоха, отойдем на пару слов.

Женька отдал портфель Игорю.

— Сейчас догоню… — он отошел с Мишкой к гаражам, держа наготове кулаки в карманах. — Ну?

— Ты это… — Шищенко оглянулся на Соню и Богуславского, остановившихся поодаль. — Ты не сказал никому, что ли?

— О чем?

— Ну… про дуэль…

— Зачем? — сухо ответил Блоха. — Дуэль касается только двоих.

— Поклянись, — недоверчиво сказал Мишка.

Блоха только пожал плечами и двинулся дальше.

— Эй, погоди… — торопливо остановил его Мишка. — Пойдем, чего покажу…

Ступая след в след по сугробу, они обошли гаражи, и Мишка отодвинул крайнюю доску:

— Заходите.

Он включил тусклую лампочку. Посреди гаража стоял на кирпичах безколесный ржавый «виллис».

Под ноги им бросился, скуля, пестрый щенок.

— Ой, какой славный, — Соня присела и погладила его.

— Не порть собаку… — сурово сказал Шищенко. — Джульбарс, ко мне! Ко мне, я сказал! — он оттащил щенка. — Осенью в котловане нашел, — пояснил он. — Говорят, если овчарку воспитаешь, то на границу служить возьмут.

— А ты уверен, что это овчарка? — с сомнением спросил Богуславский.

— Да ты что! На уши посмотри! А морда! Он и служить умеет. Джульбарс, охраняй! — Мишка указал на вход и подтолкнул щенка.

Джульбарс тотчас, маша хвостом, подбежал к Соне.

— Это он просто к девчонкам не привык… — смутился Мишка. — Идите сюда!

У дальней стены, отгороженной от входа «виллисом» и завалом старых вещей, был обжитой закуток: продавленный диван, кресло, колченогий стол и торшер без абажура. На стене висели вытертые по складкам карты, морской бинокль и пустая кобура.

— Мой штаб, — сказал Мишка. — Только поклянитесь, что ни один человек, кроме вас, не узнает!

— А карты откуда? — Игорь, развалившись в кресле, разглядывал карты в бинокль.

— В школе стырил, когда на море сбежал.

— Ты из дома бегал? — спросил Блоха.

— Три раза, — гордо сказал Мишка. — Тем летом чуть-чуть не добрался — в Симферополе с поезда сняли.

Игорь перевел бинокль с Южной Америки на карту Советского Союза, повел от Москвы вниз, нашел Симферополь.

— А ночевал где? — спросил Блоха.

— В поезде, на вокзале. В лесу один раз.

— Летом — это ерунда, это каждый сможет, — небрежно сказал Игорь. — А в снегу, в палатке сможешь, как полярники?

— Зачем? Холодно же, — удивился Мишка.

Блоха три раза стукнул по деревянному подлокотнику дивана.

— Давай скажем, — обернулся к нему Игорь.

— А отец? — вполголоса ответил Блоха.

— А что отец? — услышал Мишка. — При чем тут мой отец?

— Ты знаешь, где он работает?

— В космическом институте. Там же, где и ваши.

— Твой отец работает в КГБ, — четко, как приговор, сказал Блоха.

— Ну и что?.. — растерялся Мишка. — Он… он в морском десанте воевал, понял? Вон кобура его и бинокль! У него три ордена, понял? Его потому и в охрану взяли!.. Эх, вы! Я вам свой штаб показал…

Блоха, Игорь и Соня переглянулись.

— Я считаю, можно сказать. А он может отказаться, — предложил Игорь.

— Я согласен, — сказал Блоха.

— А я против! — Соня враждебно глянула исподлобья на Мишку.

— Два голоса против одного, — подвел итог Блоха.

Соня подчеркнуто равнодушно пожала плечами и отвернулась.

— Только это тайна, — предупредил Блоха. — Никому ни слова… Убегать просто так из дома — это глупо. Это не подвиг… В общем, мы — Соня, Игорь и я — проводим испытания. Способен ли каждый из нас на подвиг, если понадобится…

— Да какие подвиги! — махнул рукой Мишка. — Я уже думал. Поздно родились: война кончилась, Север кончился, в космос как на работу летают…

— У каждого времени свои подвиги, — сказал Блоха. — И никто не знает, что потребуется от нас. Важно быть ко всему готовым. Хочешь вступить в нашу группу?

— Конечно! А я-то думал, что вы… — удивился Мишка.

— А мы думали, что ты… — язвительно ответила Соня.

Игорь тем временем пересек Антарктиду и незаметно перевел бинокль на Соню, разглядывая крупно ее брови, глаза, сережку в пушистой мочке уха, губы…

— Ты верующая, что ли? — вдруг удивленно спросил он, опустив бинокль.

Соня задумчиво водила по губам серебряным крестиком. Она вспыхнула и быстро заправила крестик за кружевной воротничок.

— Просто… бабка подарила… — Она исподлобья стрельнула глазами на Блоху. Тот, умолкнув на полуслове, растерянно улыбаясь, смотрел на нее.

Тогда Соня подняла голову и открыто, с вызовом посмотрела ему в глаза.

Ровно в девять часов, когда в гостиной послышались позывные программы «Время», Игорь погасил лампу, отдернул штору и трижды посигналил фонариком.

Окно Блохи было темно, но ответного сигнала не было. Он помигал Соне и тоже не дождался ответа.

На первом этаже в доме напротив тускло загорелся и погас огонек. Мишка тряс допотопный плоский фонарик, но ржавый включатель безнадежно заело. Игорь мигнул ему и снова тоскливо уставился в темное Сонино окно…

Соня и Женька целовались в тесной каморке лифта. Как только кабина останавливалась. Блоха не глядя нажимал на кнопку, и лифт снова полз наверх или проваливался вниз.

Соня чуть отстранилась и потерла поцарапанный Женькиной оправой висок. Блоха виновато снял очки и сунул в карман.

— А ты думал — кто? — спросила она.

— Федотова, — признался Блоха.

Соня закатила глаза и беззвучно захохотала.

— Тебе эта корова нравится?

— Да нет… А ты видела, как я искал?

— Конечно. Так смешно… А почему ты ни разу на меня не посмотрел?

— Не знаю… А почему ты сама не сказала?

— Испытание, — усмехнулась Соня. Она посмотрела на часы. — Полдесятого. Мать с ума сойдет…

Блоха снова потянулся к ней, но Соня отвела губы.

— Подожди. Ты ничего не хочешь мне сказать?

Блоха стоял напротив и молчал. Лифт остановился наверху. Соня испытующе смотрела на него.

— Значит, ничего? — она положила палец на кнопку шестого этажа.

— Я… — начал Блоха и снова умолк.

Соня решительно нажала кнопку. Оба глянули вверх, на табло, где стремительно бежал по номерам этажей сигнальный огонек. Двери распахнулись.

— Через пять минут выходи на связь! — успел выпалить Блоха.

Он шмыгнул сквозь толпу разъяренных жильцов, собравшихся у лифта на первом этаже, пробежал через темный двор. Закрылся в комнате, взял фонарик.

«Я тебя люблю», — просигналил он.

Соня улыбалась в темноте. Потом коротко мигнула в ответ:

«Повторите, сигнал неразборчив».

«Ятебялюблю, ятебялюблю, ятебялюблю»…

«Я тебя тоже», — наконец ответила Соня.

Игорь понуро сидел в темной комнате, глядя на мигающие фонарики в их окнах. Потом встал и задернул штору.

Хлопнула входная дверь. Соня радостно выбежала навстречу матери.

Инна Михайловна молча стянула с головы платок и, волоча его по полу в опущенной руке, ушла в свою комнату. Соня вошла следом. Мать сидела на корточках у стены.

— Что случилось, мам? — Соня присела рядом и заглянула ей в лицо.

— Он меня бросил, — бесцветно сказала Инна Михайловна.

— Кто? Филипп? Ну и что? Подумаешь! Пусть ему будет хуже!

— Ты не понимаешь… Он меня бросил. Меня первый раз в жизни бросил мужчина… Я стала старой и толстой…

— Ты самая красивая! Ты такая красивая, что молодым и не снилось! На тебя даже наши мальчики смотрят!

— Спасибо. Утешила, — усмехнулась Инна Михайловна.

— Зато есть повод начать новую жизнь! — Соня вскочила и деловито огляделась. — Давай поменяем обстановку, чтобы все было другое!

— Когда я рассталась с Константином, мы перетащили шкаф в твою комнату, — вяло сказала мать. — Ты предлагаешь перетащить его обратно?

— Нет! Давай… давай сломаем вот эту стену! — вдруг выпалила Соня. — И у нас не будет тесной кухни, а будет большая гостиная, будет просторно и много света!..

Повязав на голову косынки, они деловито встали около голой стены — Инна Михайловна с тяжеленной кувалдой, Соня с молотком. Мать размахнулась и с ненавистью изо всех сил ударила кувалдой по центру стены. Соня тут же добавила молотком. Куски гипсолита повалились на пол, посыпалась с потолка штукатурка, закачалась люстра.

— И пусть этот Филипп кусает себе локти!.. — азартно кричала Соня, пока мать замахивалась. — А у нас будет новая гостиная!.. А он приползет на коленках и будет спать на нашем коврике под дверью!.. А мы ему не откроем!..

Соседи трезвонили и колотили кулаками в дверь, стучали швабрами в пол и потолок, а мать и дочь самозабвенно крушили стену в клубах белой пыли.

— А потом он бросится с двенадцатого этажа и разобьется в лепешку… А мы даже не посмотрим вниз!.. Потому что будем пить чай в нашей гостиной!..

Потом они сидели рядом, засыпанные с ног до головы белой пылью, около горы обломков, изумленно оглядываясь то в комнату, то на открывшуюся кухню.

— Зачем мы это сделали? — спросила Инна Михайловна.

— А мне нравится, — ответила Соня.

— Да, но получается, что теперь я буду жить на кухне.

Они посмотрели друг на друга и захохотали.

Утром Блоха собирал учебники в портфель, прислушиваясь к голосу матери за стеной.

— Тринадцать лет!.. Тринадцать лет я, как дура, терпела, ждала чего-то!.. Думала, в новом доме по-новому будет!.. Советская власть ему мешает!.. Брежнев виноват, что у меня колготок целых нет! А Богуславский любой властью доволен! Потому что он вкалывает, а ты болтаешь! А знаешь, я ему благодарна! Я пойду и ему спасибо скажу. Если бы он тебя не уволил, не выкинул, как шелудивого пса, я бы и дальше терпела, ждала неизвестно чего!.. А знаешь, что я скажу, — не будет для тебя хорошей власти! Ты при любой власти будешь лишний, потому что ты — неудачник! Все вы неудачники, поэтому и сидите, как тараканы, на кухне и злобитесь на весь свет!

— А ты — мещанка! — жалко крикнул Блохин.

Блоха с портфелем тихо выскользнул из комнаты и стал торопливо надевать ботинки.

— А для тебя весь свет — мещане, один ты — свет в окошке! Да! Я мещанка! Я один раз живу и хочу жить, как люди живут! И хочу спасти от тебя сына! — она заметила Женьку в прихожей. — Женя, собирайся!.. Вот объясни мне по-человечески, — опять подступила она к мужу, — зачем ты подписывал это письмо? Солженицын для тебя дороже, чем жена, чем сын? Чего ты добился? Его все равно выслали, он теперь за границей живет припеваючи и над тобой, дураком, смеется, а ты будешь теперь метлой махать — и то если метлу доверят! Что? Молчишь? И правильно делаешь, потому что сказать нечего!.. Все, слава богу, кончились мои мучения! На развод сама подам! От тебя и тут толку не добьешься!

Мать ожесточенно утрамбовала вещи в чемодане, навалилась коленом и с трудом закрыла.

— Собирайся, я сказала! — крикнула она Блохе. — Я тебя ни на одну минуту с этим человеком не оставлю!

— Я не пойду! — сказал Блоха.

— Что? — обернулась мать. — Ты еще не понимаешь, что тебя ждет с таким отцом! Он и тебе жизнь сломает! Иди, я сказала! — она рванула Блоху за руку. Тот сопротивлялся, и тогда она ударила его по щеке — раз, другой, третий, из последних сил сдерживая слезы.

Блоха поправил очки.

— Я не пойду, — твердо повторил он. — А ты уходи от нас. Ты нам не нужна.

Мать отступила, растерянно оглянулась по сторонам, схватила вещающий «Голосом Америки» приемник и с размаху грохнула об пол, так что пластмассовые осколки разлетелись по комнате.

— Я его все равно не оставлю, так и знай! — крикнула она Блохину. — Я его через суд заберу! Я добьюсь, чтоб тебя от людей изолировали!

Она подхватила чемоданы и вышла.

В доме наконец стало тихо. Блохин склонился над разбитым приемником — и вдруг заплакал, визгливо всхлипывая, горько, как ребенок.

Блоха растерянно смотрел на его вздрагивающие плечи, на засыпанный перхотью седой затылок, не зная, как утешить…

По обе стороны Ленинского проспекта, дыша морозным паром, толпились люди. Подходили от метро новые группы и заполняли пустоты в шеренгах. Движение было перекрыто, на поперечных улицах выстроились вереницей троллейбусы, трамваи и машины. Стояли регулировщики в белых портупеях и крагах. Прохаживались позади толпы одинаковые молодые люди в одинаковых черных пальто и пыжиковых шапках, с одинаковым острым взглядом.

— Быстрей, быстрей! — торопила Марксэна.

Школьники с бумажными советскими и чилийскими флажками бегом добрались до бреши в людской стене.

— Пятьсот сорок вторая школа! — задыхаясь, отрапортовала Марксэна организатору с красной повязкой на рукаве тулупа. Тот заглянул в список, поставил галочку.

— С семьдесят шестого по семьдесят девятый! — сорванным, хриплым голосом крикнул он, указывая на фонарные столбы с крупными цифрами, нарисованными у основания. — Рассредотачивайте! — И он побежал куда-то дальше.

— Ровной шеренгой! Не толпитесь! — командовала Марксэна.

Наконец все выстроились.

Ожидание затягивалось. Люди молча стояли в бесконечных шеренгах, ежась на лютом морозе, притопывали заледеневшими ногами, безнадежно поглядывая в конец проспекта.

Соня и Блоха стояли с краю шеренги, у столба. Соня вжимала голову в меховой воротник, Блоха пытался держаться как ни в чем не бывало, стискивая стучащие зубы.

— Загадку хочешь? — спросил он.

Организатор пробежал вдоль строя:

— Задержка на сорок минут! Никому не расходиться! Все на местах!

Соня подняла на Блоху заиндевевшие ресницы:

— Я больше не могу…

— Потолкаемся? — предложил он и толкнул ее плечом.

— Ты что, не понимаешь?! — со слезами в голосе вскрикнула она.

Блоха растерянно затих. Соня уже чуть не плакала.

— У меня тетка вон в том доме живет, — негромко сказал она. — Давай добежим?

— А Игорь с Мишкой?

— Только их еще не хватало! Мы туда и обратно.

Они глянули на стоящую поодаль Марксэну, осторожно боком попятились за соседнюю шеренгу и побежали к дому.

Соня открыла дверь ключом, быстро сбросила шубу.

— Иди в ту комнату, — указала она. — В самую дальнюю! И дверь закрой!

Она прикрыла еще дверь в коридоре и наконец юркнула в туалет.

— Пойдем? — спросил Женька, когда она, улыбаясь, вошла в комнату.

— Подожди, ноги совсем замерзли.

— А наших видно отсюда?

— Ага, из спальни.

Блоха следом за Соней прошел в другую комнату. Из окна виден был проспект и две темные шеренги людей.

— Марксэна еще не заметила… — Блоха оглянулся в комнате и присвистнул: — Ого! Вот это аэродром!

Половину комнаты занимала громадная кровать, накрытая пушистым пледом.

Соня забралась на середину «аэродрома».

— Иди сюда, — позвала она.

— А тетка когда вернется?

— Да она на Севере работает. Раз в год приезжает.

Блоха сел рядом. Потянулся к ней губами и обнял.

— Ай! — вздрогнула Соня. — Только руками не трогай…

Они целовались, неловко держа в стороне ледяные ладони.

— Покажи крест, — попросил Женька.

Вместо того чтобы вытянуть крестик за цепочку, Соня вдруг, улыбаясь, напряженно глядя ему в глаза, расстегнула рубашку и распахнула в стороны. Обмерший Блоха глянул на серебряный крест между маленьких грудей и тотчас вскинул глаза обратно.

— Опоздаем… — неуверенно сказал он.

— Успеем, — вкрадчиво ответила Соня. — Надо раздеться и лечь под одеяло, тогда быстрее согреемся… Только не подглядывай…

Они встали спиной к спине и начали быстро раздеваться, настороженно прислушиваясь друг к другу. Потом замерли в нерешительности, одновременно попятились, не оборачиваясь, к кровати, юркнули под одеяло с разных сторон и натянули его по горло, глядя друг на друга через огромную кровать.

Соня нырнула под одеяло, проползла под ним и появилась рядом с Блохой. Сняла с него очки и поцеловала.

— Не бойся, я все про это знаю… — прошептала она.

— Едут! Едут! — пронесся шум в шеренгах.

Послышалась милицейская сирена, в сгустившихся синих сумерках возникло в конце проспекта желтое зарево.

— Все дружно! Три-четыре! — взмахнула руками Марксэна, и школьники запели гимн чилийских коммунистов, едва шевеля замерзшими губами и размахивая флажками.

Зарево приближалось, на огромной скорости мимо пронеслась, слепя желтыми фарами, милицейская машина, за ней две в ряд, потом три, затем мотоциклисты, потом громадные черные «Зилы» — все с желтыми фарами. От каждой проносящейся машины била в лица воздушная волна с жесткой снежной крупой, заставляя невольно прикрывать глаза и отворачиваться. Снова промчались мотоциклисты, три «Волги», две, одна — и кортеж исчез, так быстро, что школьники не успели докричать даже первый куплет…

Соня и Блоха, взъерошенные, с опухшими влажными губами, растерянно смотрели из окна.

Ночью Соня пришла в комнату к матери, скользнула к ней под одеяло.

— Мам, — прошептала она. — Я хочу тебе рассказать… Мам…

— Завтра… — пробормотала сквозь сон Инна Михайловна. — Все завтра…

— Когда у тебя проблемы, я тебя слушаю, даже если мне некогда, — обиженно сказала Соня.

— Ну, что случилось? — вздохнула мать. — Опять двойка?

— Мам… Я сегодня была с мальчиком… — сказала Соня, глядя на нее, ожидая эффекта.

— Да? — сонно спросила Инна Михайловна. — Где?

— Ты не поняла, мам. Я была с мальчиком, — со значением повторила Соня.

Инна Михайловна приподнялась на локте, напряженно глядя на нее.

— В каком смысле?..

— Как ты. Как все женщины, — пожала плечами Соня.

Инна Михайловна подскочила на кровати и села, включила свет, с ужасом глядя на нее округлившимися глазами, еще не веря.

— Соня, ты с ума сошла?.. — спросила она. — Тебе двенадцать лет, Соня!

— Ты сто раз говорила: если любишь — все можно!

— Да не в этом дело! — крикнула Инна Михайловна. Она с силой схватила дочь за плечи. — Кто он такой? Сколько ему лет? Отвечай!

— Тоже двенадцать… — испуганно пролепетала Соня.

Инна Михайловна наконец взяла себя в руки, улыбнулась и погладила ее по волосам.

— Это Игорь?

— Нет. Не спрашивай, мам.

— Глупышка… — мать обняла Соню. — Это прекрасно, что ты влюблена, — мягко заговорила она, осторожно подбирая слова. — Но, понимаешь, в той, взрослой, любви любят не только сердцем, глазами, словами, но и телом. А ты еще совсем маленькая… Посмотри на себя… — она подняла дочь, и они встали рядом перед большим зеркалом в одинаковых прозрачных ночных рубашках до пят, обе с распущенными волосами. — Сравни себя со мной… У тебя еще нет груди, бедер… Ты пока еще не способна получить от этого удовольствие и не можешь доставить удовольствие другому… Ведь ты об этом хотела спросить, да? Ты ожидала чего-то другого?

Соня кивнула.

— И еще мне показалось, что он теперь меня боится.

— Конечно, — сказала Инна Михайловна. — Он тоже еще маленький, а ты его напугала. Это ведь твоя идея была?

Соня опять кивнула, задумчиво разглядывая себя в зеркале.

— А когда у тебя это случилось?

— В семнадцать лет. После выпускного бала.

— Значит, мне осталось еще пять лет?

— Дело не в возрасте. Ты сама почувствуешь — когда.

— А как?

— Ну… — Инна Михайловна тихо засмеялась. — Ты как будто сходить с ума, не можешь ни о чем думать и не хочешь думать. Это как сон — цветной, счастливый, и днем, и ночью, и когда он с тобой, и когда его нет — и не хочется просыпаться. У тебя тоже так будет, когда вырастешь… А пока ты не вырастешь — обещай, что ты никогда больше не будешь этого делать! Обещаешь?

— Хорошо, мам.

Инна Михайловна погасила свет, и они легли. Соня обняла мать.

— Я тебя очень люблю, мам.

— Я тебя тоже очень люблю. — Мать поцеловала ее, отвернулась и беззвучно, чтобы не испугать Соню, заплакала.

На следующий день полкласса хлюпали простуженными носами.

— Кого нет? — сурово спросила Марксэна, открывая классный журнал.

— Митюкова, Николаевой… Гольдберга… Филимоновой… Сташкова… Жуковой… Роменского… — оглядев поредевший класс, доложил дежурный.

Марксэна положила ручку и зловеще поднялась.

— Блохин, Неверова — выйдите сюда!

Соня и Блоха встали у доски, глядя в разные стороны.

— И повернитесь лицом к своим товарищам!..

Марксэна в гробовой тишине прошлась к двери и обратно.

— Вчера у нас с вами был необычный день. Знаменательный день. Вчера мы ясно увидели, кто есть кто. Семеро наших товарищей не смогли сегодня прийти, они заболели, но мужественно выполнили свой пионерский долг. И только вот эти двое сбежали, малодушно, позорно, бросив друзей. Это называется предательство! Да, дорогие мои, — предательство! И в войну за это расстреливали без суда и следствия!.. А ты не опускай глаза, красавица, не опускай! Посмотри в лицо товарищам! Сейчас они скажут, что они у вас думают! Ну? — Марксэна требовательно оглядела класс. — Кто хочет сказать?

Одноклассники молчали.

— Федотова!

Федотова поднялась, глядя грустными коровьими глазами, одернула короткую юбку.

— Что, Федотова, говорить разучилась?

— Ну… в общем… они поступили не по-товарищески… — промямлила она.

— Не по-товарищески?! Они не с гулянки ушли, а с политического мероприятия! Это политическая диверсия, и они еще за это ответят!.. Уединились, голубки! Все помнят — Рогозина родила в прошлом году в девятом классе? Позор на всю школу! А ты, голубушка, еще раньше решила начать? Тоже в подоле нам принесешь? Мать родила неизвестно от кого, без мужа, и ты туда же?

Соня с трудом сдерживала слезы. Кто-то хихикнул и тут же затих под грозным Мишкиным взглядом.

— Кто еще хочет сказать?

Игорь поднял руку.

— Богуславский, — обрадовалась Марксэна. — Что ты хочешь сказать?

— Марксэна Александровна, — четко начал Игорь. — Я хочу сказать, что вы — подлец… Извините, я не знаю, как в женском роде…

Марксэна на мгновение потеряла дар речи.

— Вон из класса! — наконец заорала она. — Вон! К директору! Все трое!

Мишка взял портфель и двинулся за друзьями.

— А ты куда?

— А я могу в женском роде сказать. Хотите?

— Родителей! — затопала ногами Марксэна. — Все четверо!

Мишка, Игорь, Соня с матерью и Блоха с отцом стояли посреди большого директорского кабинета. Директор сидел за столом, на фоне развернутого знамени, справа и слева от него — Марксэна и завуч.

— Во-первых, — негромко сказал директор, — вам всем следует немедленно извиниться перед Марксэной Александровной. Во-вторых, попросить прощения у одноклассников. И только потом мы будем решать, что делать дальше… Итак, я жду.

Инна Михайловна тревожно глянула на бледную Соню и подавленно молчащего Женьку.

— Может быть, сначала обсудим все это без детей? — улыбнувшись директору, предложила она.

— А я вообще не понимаю, за что им следует извиняться, — воинственно сказал Леонид Федорович. — Я абсолютно согласен с Игорем. А кроме того, считаю, что держать детей три часа на морозе — это преступление.

— Знаете, Леонид Федорович, — по-прежнему негромко ответил директор. — Я думаю, что нам с вами придется расстаться. В районе есть другие школы. В том числе и специнтернат для трудных подростков…

К школьному подъезду подкатила «Чайка». Борис Аркадьевич Богуславский в сопровождении старшего Шищенко быстро поднялся по лестнице.

Он без стука, уверенно распахнул дверь директорского кабинета.

— Игорь, выйди… И вы тоже, — кивнул он ребятам.

Соня, Блоха, Игорь и Мишка молча стояли в коридоре. Шищенко, заложив руки за спину, хмуро поглядывая на сына, замер у дверей. Даже сквозь закрытую дверь слышен был властный, громовой голос Бориса Аркадьевича. Потом дверь распахнулась, из кабинета вылетела секретарша и, цокая каблуками, побежала в одну сторону, затем завуч — в другую. Потом появилась красная как рак Марксэна.

Она дрожащими руками поправила прическу. Втянула сумасшедшими глазами на Блогу и зло прошипела:

— Знаешь, с кем дружить, гаденыш… — и пошла прочь.

Леонид Федорович, Инна Михайловна и Богуславский вышли из школы и, не прощаясь, не взглянув друг на друга, разошлись с детьми в разные стороны. Мишка, получив торопливый подзатыльник от отца, один неприкаянно побрел по улице.

Когда Блоха и Соня вошли в штаб, под ноги им радостно бросился, маша хвостом, Джульбарс. Игорь и Мишка сидели у стола.

— Давно собрались? — Блоха сел на свое место.

Соня, как обычно, забралась на диван, поджав под себя ноги.

— В шесть. Как договорились, — ответил Игорь.

— А я… — неловко начал Блоха. Виновато глянул на часы и замолчал.

— Счастливые часов не наблюдают… — сказал Игорь.

— Что? — обернулась к нему, надменно вскинув брови, Соня.

— Грибоедов. «Горе от ума».

Наступило молчание. Мишка курил, пытаясь выдуть ровное кольцо дыма. Игорь разглядывал в бинокль карты. Соня задумчиво водила по губам крестиком.

— Принес? — спросил Блоха у Мишки.

— Вон, — кивнул тот на свернутую брезентовую палатку. — Зашить только надо. По шву разошлась…

Снова молчание. Джульбарс встал передними лапами Соне на колени, она погладила его по голове.

— Я сказал: не порть собаку! — крикнул вдруг Мишка, схватил щенка и отшвырнул в сторону. Джульбарс жалобно заскулил.

— Я не пойду, — сказал вдруг Игорь.

— Ты что? — вскинулся Блоха. — Договорились же!.. Струсил?

— Нет. Просто не хочу.

— Каждый может отказаться. Но — сразу и навсегда!

— Вот я и отказываюсь, — Игорь встал. — Идите без меня. Пока…

— А я чего? — сказал Мишка. — Я тоже пошел… А я-то поверил, дурак… — он махнул рукой.

— Подождите! — крикнул Женька, растерянно оглядывая друзей. — Если вы сейчас уйдете… Стойте! Я хочу сказать важную вещь!

Игорь и Мишка остановились.

— Ну?

— Сядь! И ты сядь!

Мишка и Игорь сели на свои места. Блоха молчал, сосредоточенно глядя в пол. Быстро глянул на Соню.

— Ну? Чего? — спросил Мишка.

— Я… — с трудом начал Блоха. — Я предлагаю… если мы вместе… то пусть все и во всем будут равны… В общем, я предлагаю не влюбляться в нашей группе. Только дружба. Все и всегда только вчетвером… Кто за? — он первый поднял руку. — Игорь?

— Я согласен, — сказал Игорь.

— Я тоже, — поддержал Мишка.

Соня, распахнув глаза, смотрела на Женьку.

— А меня ты не хочешь спросить? — тихо сказала она. — Я никогда тебе этого не прощу!.. — Она вскочила и бросилась к выходу.

— Соня… — попытался остановить ее Игорь.

— А ты доволен? Да? Доволен? — сквозь слезы крикнула Соня. — Я все равно никогда не буду твоей! Понял? Никогда!

Она выбежала. Ребята остались сидеть, не глядя друг на друга.

Блоха посигналил фонариком в окно Соне. Безнадежно подождал и посигналил еще раз…

Соня плакала в глубине темной комнаты.

Блоха отложил фонарик и лег в кровать. Леонид Федорович заглянул к сыну, присмотрелся в темноте.

— Спокойной ночи, — тихо сказал он.

Блоха приподнялся на кровати.

— Пап, я хочу посоветоваться.

— Что-нибудь случилось? — Леонид Федорович присел к нему.

— Ты ничего не спрашивай, только ответь. Предположим, один человек любит другого человека. И тот, другой, тоже его любит… Может ли он… предположим, могу ли я отказаться от любви ради какого-то важного дела?

— Ты же знаешь, люди жертвовали не только любовью, но и жизнью…

— Своей жизнью! — Блоха ткнул пальцем себе в грудь. — Это каждый имеет право… А здесь… получается, что я предаю этого другого человека?

— Все зависит — ради чего? — сказал Леонид Федорович. — Ради маленькой выгоды — это большая подлость. А ради большой идеи — это маленький подвиг.

— А ты — мог бы ради большой идеи отказаться от меня?

— Ну-у… — растерянно сказал Леонид Федорович. — В науке это называется — некорректный вопрос. Об этом нельзя говорить теоретически… Это каждый решает сам…

— Понятно, — тоскливо сказал Блоха. — Спокойной ночи, пап.

Утром понурый Блоха вышел из дома и поплелся привычным маршрутом вдоль двора. У своего подъезда ждал его Игорь. Они молча пожали друг другу руки и двинулись дальше.

Мишка вышел из дома, так же молча поздоровался. Втроем они остановились у Сониного подъезда.

Вскоре появилась Соня. Не взглянув на них, она прошла мимо и направилась к школе. Ребята уныло шагали сзади.

В классе Соня не обращала на них внимания, порвала не читая записку, которую Блоха сочинял три урока, а в коридоре на переменах не отходила от девчоночьей компании.

Так же молча они шагали за ней из школы. Около котлована, там, где тропинки веером расходились к домам, Мишка вдруг обогнал Соню и встал, расставив руки.

— Чего тебе? — враждебно спросила Соня.

— Я царь горы! — вдруг заорал Мишка, сгреб всех троих в охапку и повалился вместе с ними в котлован.

— Да отстаньте вы от меня! — сквозь слезы сказала Соня. Она встала на склоне, отряхиваясь. Потом не выдержала, столкнула вниз карабкающегося мимо Игоря и сама бросилась на штурм…

Потом они, облепленные снегом с головы до пят, весело отряхивали друг друга.

— Пойдемте ко мне! — предложил Игорь. — Отцу из Англии пластинки привезли — настоящий «Битлз»!

— Я к вам домой не пойду, — твердо ответил Блоха.

— Ну, тогда… если хочешь — пойдем к тебе, — виновато сказал Игорь.

Теперь Мишка замялся:

— Я не могу… Отец узнает — убьет…

Все вопросительно посмотрели на Соню. Она потупилась, исподлобья стрельнула глазами на Блоху — и покачала головой.

— Ну, а к себе и не зову, — махнул рукой Мишка.

Они растерянно переглянулись.

— Встретимся в штабе, — решил Блоха.

Вечером они сидели в штабе, склонившись с четырех сторон к горящей на низком столике свече, как заговорщики.

— Давайте поклянемся, — негромко говорил Блоха, — что никогда в жизни, что бы с нами ни случилось, не расстанемся. До самой смерти!

— Погоди. Это особая клятва, — сказал Мишка. — Об этом только на крови можно клясться.

Он воткнул в стол самодельный нож с наборной ручкой, снял со стены карту и положил белой изнанкой кверху.

— Пусть каждый напишет здесь кровью свои инициалы.

Соня взяла нож, посмотрела на лезвие:

— Заражение крови может быть.

— Смотри, я первый… — Мишка подержал кончик ножа в пламени свечи, чиркнул себя сбоку по мизинцу, подождал, пока стечет капля крови и нарисовал корявые буквы «МШ».

Игорь проделал то же самое и поставил ниже «ИБ».

Соня глубоко вдохнула и плотно сжала губы, сделала надрез и написала «С» и «Н». Только потом болезненно поморщилась и прижала порез к губам.

Блоха все это время пристально смотрел в стол перед собой. Мишка прокалил нож и протянул ему. Блоха, белый как смерть, взял нож, провел дрожащим пальцем по лезвию и судорожно сглатывая, из последних сил удерживая сознание, начертил внизу свои инициалы. Отошел к двери и сунул в рот горсть снега.

— Что с тобой? — спросила Соня.

Ребята удивленно смотрели на него.

— Да он крови боится! — засмеялся Мишка. — Ну, дела! А еще в экспедицию собрался!

— Я?! С чего ты взял? — независимо пожал плечами Блоха. Он оглядел друзей. — Выходим сегодня! — решительно сказал он. — А то будем готовиться, пока зима не кончится!

Когда во всех домах засветились экраны телевизоров и раздались позывные программы «Время», в четырех темных окнах деловито замигали фонарики. Мишка, напряженно шевеля губами, поглядывая в листок с азбукой Морзе, читал сигналы и мигал в ответ.

Блоха запечатал конверт, положил на стол.

На кухне собрались отцовские друзья, негромко пели:

— Пап, я к Соне.

Отец кивнул…

Соня положила конверт на подзеркальник в комнате. Мать выглянула из гостиной:

— Ты куда так поздно?

— К Женьке.

— А почему такой наряд? — Инна Михайловна удивленно оглядела толстый свитер, плотно заправленный в брюки с ремнем.

Соня на мгновение растерялась.

— Ну-у… Я же обещала, пока не вырасту — никаких вольностей, — невинно сказала она.

Богуславский-старший сосредоточенно работал в своем кабинете. Мельком оглянулся на сына.

— Что? — он снова склонился над бумагами.

— Ничего. Скоро приду.

— А… Хорошо…

На журнальном столике лежала большая стопка деловых конвертов с печатями. Игорь положил свой сверху…

Мишка тихонько оделся, надеясь незаметно выскользнуть из квартиры. Но отец услышал, вышел в коридор.

— Куда?

— Гулять.

— Опять к ним? А ну раздевайся! — заорал отец. — Я же запретил тебе водиться с этой компанией!

— Почему? — угрюмо спросил Мишка.

— А ты не понимаешь? У Блохина отец — махровый антисоветчик! Его из конторы выбросили с волчьим билетом. Неверовы тоже — мамаша блядь, и дочка туда же. Ты что, маленький, не знаешь, где я работаю?

— Знаю, — сказал Мишка, с ненавистью глядя на него. — Ты кагэбэшный стукач!

— Что?! — опешил отец. — Кто тебе это сказал? Ты за кем повторяешь, сучонок? — он бросился на Мишку, но тот выскочил за дверь и опрометью кинулся вниз по лестнице.

На улице вынул из кармана конверт, скомкал и бросил в сугроб.

Друг за другом они прошли по снежной целине. Мишка впереди тащил палатку. Из-за пазухи у него выглядывал щенок. Игорь и Блоха несли рюкзаки. Соня шла за ними, ступая след в след.

Многоэтажные корпуса микрорайона остались позади, на холме. Далеко впереди видна была черная полоса кольцевой дороги, освещенная фонарями, по ней беззвучно ползли крошечные автомобили.

— Хватит, — решил Блоха. — Нет смысла далеко уходить.

Они утоптали снег и натянули палатку. Забрались внутрь, разожгли маленький походный примус, поставили на него набитый снегом котелок и уселись вокруг на свернутых спальниках.

— Обидно, — сказал Игорь. — Завтра в школу придем — ведь не поверит никто.

— Черт, холодно… — поежился Мишка.

Блоха просунул руку наружу, достал термометр.

— Минус двадцать пять. Нормальная погода для высоких широт… ТУ, когда трудно, представляй, как мы вернемся из Арктики. Самые юные покорители полюса! Народу набежит… А мы черные, обмороженные, усталые… И никого не надо будет расставлять от столба до столба. Помнишь, как Гагарина встречали?..

Когда все затихли в своих спальниках, Соня осторожно повернулась к Блохе. Тот лежал спиной к ней. Соня тронула его за плечо.

Блоха торопливо закрыл глаза и размеренно засопел.

Соня улыбнулась в темноте и обняла его, поцеловала в висок и зашептала чуть слышно, касаясь губами уха.

— Раз ты спишь, значит, меня не слышишь, и я могу говорить, что захочу, любую глупость… Ты все равно будешь мой, потому что я тебя люблю. И я выдержу все испытания, хотя мне не нужен твой дурацкий полюс, и я не хочу быть черной и обмороженной. Мы вырастем и будем вместе всю жизнь, потому что я тебя люблю…

Вдали послышался долгий надсадный автомобильный гудок. Ему ответила, приближаясь, милицейская сирена. Палатку залил снаружи яркий свет, на стенах возникли черные изломанные тени. Лезвие ножа с хрустом пробило и распороло обледеневший брезент, луч мощного фонаря осветил лица спящих ребят с инеем на ресницах и жалобно скулящего щенка.

Черные фигуры деловито суетились вокруг палатки, другие бежали по снежному полю от машин, светящих издалека фарами и прожекторами.

Сквозь иней на ресницах Блоха видел склонившиеся над ним лица — отца, плачущую Инну Михайловну, Богуславского, Шищенко, милиционеров и врачей. Он хотел сказать что-то, но не смог разжать замерзшие губы.

Город был залит солнцем и полон яркой июньской листвой, еще не запыленной, не выгоревшей.

Блоха вышел из подъезда и двинулся знакомым маршрутом вдоль двора. К восемнадцати годам он стал окончательно похож на отца: сутулый, с тонкой шеей, торчащей из ворота кургузого пиджака, неряшливо стриженный, с редкими волосками на подбородке, стремительно переступающий на прямых ногах — бодрый старичок.

Навстречу ему сбежал по ступенькам Игорь — в новом, с иголочки, костюме, лакированых туфлях, с аккуратно уложенной шевелюрой. Он пожал руку Блохе, критически оглядел его.

— Галстук бы, что ли, надел по такому случаю.

— Не дождетесь! — гордо ответил Блоха. — Удавка на шее — символ рабства!

Из своего дома вышел Мишка в наутюженных брюках и джемпере, обтянувшем широкие мужицкие плечи. Он поздоровался и, морщась, на ходу повел бедрами.

— Черт, плавки жмут…

— Ты что, купаться собрался? — удивился Игорь.

— Танцевать же будем — вдруг встанет? Опять полвечера в углу сидеть?

Соня с распущенными до пояса золотыми волосами, в белом бальном платье и белых туфельках вышла вместе с матерью, заметно постаревшей и расплывшейся в талии.

— Меня не жди, ложись спать. И не сиди у окна, как Ярославна, — сказала Соня. — Меня не изнасилуют, не ограбят и не убьют.

Инна Михайловна последний раз поправила складки ее платья.

— Надо было нижнюю юбку надеть, Соня, — сказала она. — Неприлично все-таки…

— Кому не нравится — пусть не смотрят… — Соня шагнула навстречу ребятам, провернулась перед ними на каблуках.

Игорь закатил глаза и повалился без чувств. Блоха и Мишка подхватили его и поставили на ноги, и они направились к школе, пронзительный звонок которой доносился из-за домов.

Блоха незаметно отстал на шаг, восторженно глядя сзади на Соню. Она вышла из тени на солнце, и тонкое платье стало насквозь прозрачным.

— Ты куда пялишься, подонок? — прошипел Игорь.

— А ты куда уставился, гад?

— Я — куда надо, а вот ты куда?

Они втроем, сдерживая смех, толкались локтями за спиной у Сони. Она обернулась через плечо и засмеялась.

В актовом зале, украшенном воздушными шарами и гирляндами, танцевали выпускники — в белых платьях и костюмах, с колокольчиками на красной ленте. На сцене играл ансамбль — три гитары, ионика и ударник. Педагоги во главе с Марксэной стояли у стен, снисходительно и строго приглядывая за молодежью.

Игоря окружили сразу несколько девчонок, с готовностью смеялись, глядя на него влюбленными глазами. Он, продолжая увлеченно рассказывать что-то, покосился на Соню — та кокетничала неподалеку с парнем из параллельного класса.

— Джаст э момент!.. — Игорь направился к ним. — Сергуня, можно тебя на минутку?

Он приобнял парня и увел от Сони.

— Ну что ты к ней прилип? — вполголоса спросил он. — Пойди потанцуй! Видишь, мои стоят, скучают. Бери любую, разрешаю, — он подтолкнул Сергуню к девчонкам. — Давай!

В зал вошел Мишка. Проходя мимо Игоря, негромко сказал, глядя в сторону:

— Пожарный кран номер два…

— Понял, — так же конспиративно глядя в сторону, откликнулся Игорь.

В пустом гулком коридоре он быстро оглянулся и открыл шкаф пожарного крана. Там стояла початая бутылка портвейна, стакан и надкушенное яблоко. Игорь налил и выпил, откусил от яблока и аккуратно положил все обратно. Закрыл шкаф, поправил галстук и направился в зал.

Мишка, блаженно прикрыв глаза, танцевал, точнее, переминался на месте с ноги на ногу, облапив девчонку своими ручищами так, что ту едва видно было за ним. Еще какой-то ухажер направился было к Соне — та уже улыбнулась навстречу, но Мишка открыл глаза — ухажер наткнулся на его бдительный взгляд, чуть изменил маршрут и прошел мимо Сони. Она досадливо поджала губы и опять прислонилась к стене.

Игорь подошел к Блохе.

— Слушай! — азартно зашептал он. — Пригласи Марксэну! Скучает девушка.

— Да ты что? Она меня грудями задушит!

— Давай! Прощальный вальс!

— Сейчас. Погоди… Только не смеши, а то расколюсь…

Блоха попытался изобразить серьезную физиономию, глянул на Игоря — и оба расхохотались.

— Не смеши, говорю… — Он наконец справился со смехом и торжественно двинулся через зал к ничего не подозревающей Марксэне. Встал перед ней, по-гусарски щелкнул каблуками и склонил голову.

— Меня?.. — Марксэна недоверчиво, подозрительно глянула на Блоху.

— Вас, Марксэна Александровна! — с чувством сказал Блоха. — Я мечтал об этом все десять лет!

Весь зал уже смотрел на них, и Марксэна сдалась. Она положила ладони ему на плечи, Блоха взял ее за талию вытянутыми руками — ближе не подпускала ее пышная грудь — и лихо закружил по залу.

Пары отскакивали в сторону, уступая им дорогу, давясь от смеха.

— Ох, не так быстро, у меня давление, — задыхаясь, сказала Марксэна. — У меня и так от тебя голова кругом шла всегда.

— Вам будет меня не хватать, Марксэна Александровна, правда?

— Да уж. Не могу поверить в такое счастье, что не увижу тебя в сентябре.

— А уж как я рад!

— Дурачок! Думаешь, отмучился? Это для меня вы были как дети, даже такие непутевые, как ты. А кто там станет с тобой нянчиться! Пропадешь, Блохин!

— Не пропаду! — весело сказал Блоха. — Вы еще обо мне услышите!

— Не сомневаюсь, — язвительно ответила Марксэна.

Игорь и Мишка, посмеиваясь, пожали Блохе руку.

— Слушай, — в восторге сказал Игорь. — Я все понял: она тебя хочет! Она десять лет тебя домогалась, а ты, олух, не понял!

Они засмеялись, глядя на взмокшую Марксэну, обмахивающую себя платком.

— Ну что, созрел? — серьезно спросил Мишка.

Блоха тотчас перестал улыбаться.

— Н-нет… Не сейчас… — испуганно взмолился он.

— А когда? — Игорь посмотрел на часы. — Скоро рассвет встречать пойдем. Времени уже нет!

— Ты мужик, в конце концов, или так? — спросил Мишка. — Клялся ведь, что сегодня…

— Относись к этому как к экзамену, — увещевал Игорь. — Хочешь не хочешь — а сдавать надо! А представляешь, какой праздник будет? Сразу и отметим… Все, я пошел договариваться! — решительно махнул он рукой.

— Подожди!.. — Блоха кинулся было за ним, пытаясь остановить, но Мишка, ухмыляясь, сгреб его в охапку.

Игорь подошел к рослой, грудастой Федотовой, стоящей неподалеку в коротком белом платье, высоко обнажившем полные ноги, и, нежно приобняв за плечи, стал нашептывать на ухо. Федотова поначалу кокетливо улыбалась, потом надула губы, искоса оглядела Блоху с головы до ног.

— Пусти! — Блоха, готовый провалиться сквозь землю от стыда, рванулся, но Мишка крепко держал его. — Я так не могу… Она потом всем расскажет!

— Какая тебе разница — последний день в школе! — ответил Мишка. — Да и кому она будет рассказывать — там все уже отметились, кроме тебя. Испытанный боевой друг!.. Она даже обижалась, что ты один на нее внимания не обращаешь.

— Правда? — недоверчиво, но с надеждой спросил Блоха.

— И еще говорила, что ты больше всех в классе ей нравишься!

— Честно?

— Чтоб я сдох! — возмущенно сказал Мишка.

Игорь продолжал шептаться с Федотовой, проникновенно заглядывая ей в глаза, поцеловал ручку, и она наконец, пожав плечами, пошла к выходу.

— Порядок! — деловито доложил Игорь. — Пошли!

— Вы куда? — перехватила их в дверях Соня. — Опять без меня?

— Сейчас вернемся, — заверил Игорь. — Тут… понимаешь… Мужской разговор…

— Ну-ну… — Соня внимательно оглядела всех троих, резко повернулась и отошла.

Игорь и Мишка, как конвоиры, провели Блогу по коридору к пожарному крану. Мишка налил полный стакан портвейна и протянул ему.

— Может, не сегодня, ребята? — жалобно спросил Блоха. — Нет, правда, что-то настроения нет…

Игорь вытащил у него из кармана аттестат.

— Что это? — сурово спросил он. — Это аттестат ЗРЕЛОСТИ! И ты его недостоин! Пока не станешь мужчиной — обратно не получишь!

Блоха выдохнул, опрокинул стакан и оглядел друзей безумными глазами.

— Все! — решительно сказал он. — Если и сегодня не выйдет — побреюсь наголо! Все равно!

— Молодец! — хлопнул его по плечу Мишка, с трудом сдерживая смех.

Они двинулись было дальше, но Блоха тут же рванулся обратно к пожарному крану.

— Еще чуть-чуть!

— Хватит! — Игорь и Мишка подхватили его под руки и поволокли по коридору.

У дверей спортзала он обреченно пожал друзьям руки. Он еще хотел сказать что-то прочувствованное, сокровенное, но Мишка подмигнул Игорю, тот открыл дверь, и Блоху запихнули внутрь.

Они заперли дверь на швабру и закурили, посмеиваясь, прислушиваясь к тишине в зале…

Блоха постоял на пороге, привыкая к темноте. Постепенно проявились высокие окна, защищенные по низу решеткой, черные силуэты гимнастического коня, брусьев, колец. Федотова в белом платье, раскинув руки, плыла к нему по воздуху — Блоха не сразу разглядел у нее под туфельками бревно.

— Дай руку, — велела она. Каждое слово, каждый шаг эхом разносился по гулкому залу.

Блоха подал руку, она спрыгнула и обхватила его за плечи, чтобы не упасть. Они оказались лицом к лицу, и Блоха решительно впился ей в губы.

— Ты даже целоваться не умеешь, — сказала Федотова. Она отошла и села на сложенные в углу маты.

Блоха неловко присел рядом, снял очки, спрятал в карман и снова поцеловал ее, положив одну руку ей на грудь, а другой потихоньку ощупывая маты у нее за спиной.

Наверху, в актовом зале гулко бухала музыка, слышался топот ног.

Блоха осторожно надавил Федотовой на плечи, пытаясь уложить. Она освободилась и взялась было за подол платья.

— Слушай, холодно, — неуверенно сказала она. — Давай я платье не буду снимать?..

По лестнице простучали каблучки, и появилась разъяренная Соня. Игорь и Мишка поперхнулись дымом и встали плечом к плечу, как партизаны-подпольщики, загораживая дверь спортзала.

— Что это вы тут делаете?

— Курим, — Игорь и Мишка продемонстрировали в оправдание зажженные сигареты и торопливо затянулись.

— Что за детские игры, в конце концов! — раздраженно сказала Соня. — Никого ко мне не подпускаете, сами со мной не танцуете, а потом вообще исчезли! Я весь вечер одна, как бедная родственница!.. А где Женька?

— Он скоро придет! Сейчас придет! — хором заверили Игорь и Мишка.

— Да? — Соня глянула на торчащую в двери швабру и вкрадчиво улыбнулась. — А знаете что? Пойдемте в спортзал! Последний раз покачаемся на кольцах, через коня попрыгаем! — она шагнула к двери.

Игорь и Мишка стеной встали у нее на пути.

— Не надо… А то это… Женька придет, а нас нет…

— Ну, тогда я с вами подожду, — весело сказала Соня. — Покурим вместе. Дайте сигарету!

— Ты же не куришь.

— Все надо когда-нибудь делать в первый раз. Почему не сегодня?

Игорь и Мишка переглянулись. Один вытащил сигареты, другой щелкнул зажигалкой. Соня прикурила, набрала дыму в рот и выдула тонкой струйкой. Неторопливо стряхнула пепел.

— Ну как? Мне идет? — кокетливо спросила она, поглядывая на Мишку с Игорем, наслаждаясь их замешательством. — И куда это Женька пропал?.. Женя-а-а! — крикнула она. — Мы тебя ждем!

В зале раздался гулкий металлический грохот…

Блоха, путаясь в брюках, свалился с матов, обрушив на пол планки для прыжков в высоту. Со стеллажа посыпались баскетбольные мячи.

— Ты чего? — Федотова села, одергивая платье.

— Тихо! — в ужасе прошипел Блоха, зажимая ей рот ладонью.

Соня победно засмеялась.

— Скучно с вами, — сказала она. — Пойду лучше танцевать. Чао!

Она бросила сигарету, сделала ручкой и пошла вверх по лестнице.

— Ну что? — вздохнула Федотова. — Долго еще будем сидеть?

Блоха сгорбился рядом, сжав ладони коленками.

— Может, пойдем лучше потанцуем? — предложила она.

— Ага, — с готовностью кивнул Блоха.

Федотова надела колготки, поправила платье и постучала в дверь.

Мишка с Игорем вытащили швабру и вопросительно уставились на нее. Она молча повертела пальцем у виска и пошла в зал.

Следом появился несчастный, раздавленный Блоха.

— Ну что опять случилось? — зло спросил Игорь.

— Вы специально Соню привели, да? — чуть не плача, сказал Блоха.

— Ты что, спятил? Сама пришла. Мы тут, как молодогвардейцы, насмерть стояли!

— Она догадалась?

— Да ничего она не поняла! У тебя-то опять что?

— Я не могу так, на грязных матах… И зубы у нее кривые…

— При чем тут ее зубы? — в недоумении развел руками Мишка.

— Это вы готовы с кем угодно и где угодно, как животные, а я так не могу! — Блоха махнул рукой.

— Скажите, какой нежный! Мы же еще и виноваты! — заорал Игорь ему вслед. — Полночи с ним убили… Ну и живи уродом!

В актовом зале Игорь с Мишкой подошли было к Соне, но она, не взглянув на них, перешла на другую сторону.

— Игорь! Богуславский! — подбежали девчонки — тут, оказывается, его давно искали. — Игорь, спой, пожалуйста!

Игорь отнекивался для вида, ожидая, пока его станет упрашивать весь зал, потом будто бы нехотя вышел на сцену, сел у рояля и пробежал пальцами по клавишам.

Выпускники и учителя столпились под сценой.

— Этот романс я посвящаю, — объявил он, глядя на хмурую Соню, — любимой… единственной… доброй… нежной… прекрасной…

Девчонки с завистью оглядывались на Соню. Та по-прежнему с каменным лицом смотрела в сторону.

— …Марксэне Александровне!

Все радостно захохотали. Соня не выдержала и тоже засмеялась.

с чувством запел Игорь, глядя на тающую Марксэну, —

Одноклассники, взявшись под руки, позванивая колокольчиками, шагали по пустынному утреннему проспекту. Город еще спал, только на разделительном газоне рабочие монтировали огромные олимпийские кольца и буквы «МОСКВА-80».

На Ленинских горах собрались выпускники со всей Москвы. Подходили компаниями, парами и целыми классами, в белых платьях, с цветами и колокольчиками — белые ручейки стекались сюда со всех сторон и закручивались в огромный белый водоворот на смотровой площадке. Огромный город, освещенный первыми лучами солнца, раскинулся перед ними.

— Стадный инстинкт в наглядной иллюстрации, — мрачно сказал Блоха, оглядывая толпу. — Что тут толкаться, как баранам с колокольчиками? Пойдем куда-нибудь?

— Поехали на дачу! — загорелся Игорь. — Там никого.

— Наши увяжутся, — кивнула Соня на шагающих впереди одноклассников.

Первый пустой троллейбус подошел к остановке, безнадежно приоткрыл на ходу двери.

— Три-четыре! — скомандовал Игорь, и они бросились к троллейбусу.

Одноклассники растерянно смотрели вслед. Соня, Игорь, Блоха и Мишка, отъезжая, помахали им на прощанье с задней площадки.

Между плотных штор пробивался яркий солнечный луч, но в гостиной был полумрак. Соня сидела в кресле, устало откинув голову.

— Все, — сказала она. — Я сейчас прямо здесь засну… И ложиться страшно — кончится что-то… Проснешься в другой жизни…

— Ты определилась наконец, куда будешь поступать? — спросил Игорь.

— В МАИ, вместе с вами, куда я денусь. На материаловедение, там конкурс меньше.

— Я на теорию. Блоха — на летательные аппараты. Все на разных факультетах. Мишка осенью в армию. Вот и другая жизнь: все врозь…

— До осени еще дожить надо, — усмехнулся Мишка.

— Олимпиада скоро, — сказал Блоха. — Позорище на весь мир… Знаете олимпийский анекдот? — оживился он. — Брежнев открывает Олимпийские игры. Берет листок, читает: «О-о-о-о-о!» Удивился и снова начинает: «О-о-о-о-о!» Помощник сзади наклоняется: «Леонид Ильич, это олимпийские кольца. Текст ниже».

Все засмеялись. И снова в комнате стало тихо.

— Мы разойдемся когда-нибудь или нет? — капризно спросила Соня. — Я спать хочу!.. Где ты меня положишь?

— Здесь, — по-хозяйски развел руками Игорь.

— А нас? — спросил Мишка. — На сеновал?

— Зачем? На веранду. Там тепло.

— Значит, мы с Мишкой на веранду? — уточнил Блоха.

— Да.

— А ты здесь?

— Ну-у… Да… Мы там втроем не поместимся.

— Но зато мы все замечательно поместимся здесь. Не волнуйся, Соня. Мы тебя в беде не бросим. Мы тебя не оставим с этим грязным развратником!

— Ты говоришь, на веранде тепло? — спросила Соня.

— Да.

— Значит, я лягу там, а вы втроем здесь. Только и всего.

Ребята разочарованно умолкли.

— Множество бед происходит оттого, — решительно поднялся наконец Блоха, — что не находится человека, который назвал бы вещи своими именами. Мы вроде неглупые люди, все понимаем, но продолжаем играть в какую-то дурацкую игру. Я думаю, самое время разобраться в наших отношениях… Была детская клятва не влюбляться. И прошло пять лет…

— Хорошая была шевелюра, — с сожалением сказал Мишка, потрепав Блоху по голове.

— Да, — сокрушенно кивнул Игорь.

— Да пошли вы!.. — крикнул Блоха и умолк.

— Что случилось? — спросила Соня.

— Просто Женька решил немного подстричься, — пояснил Игорь.

— В честь окончания школы, — ухмыльнулся Мишка.

— Все, — Соня решительно встала. — Спокойной ночи!

— Спокойной ночи! — все невольно засмеялись.

— А сколько времени, кстати? — спросила Соня.

Игорь взглянул на часы.

— Говорит Москва! — дикторским голосом объявил он. — В столице полдень. В Свердловске и Уфе четырнадцать часов, в Красноярске — шестнадцать, а в Петропавловске-Камчатском, соответственно, полночь… А не предпринять ли нам, товарищи, путешествие? Последний раз перед тем, как окунуться в суровые будни? Вчетвером, без этих рож вокруг!

Все замерли, переглядываясь…

Они ехали в тряском вагоне электрички: Соня на последнем сиденье-одиночке, рядом с ней у стены тамбура были сложены пирамидой громадные рюкзаки. Игорь, Мишка и сияющий свежей лысиной Блоха плечом к плечу сидели напротив. Все молча, в радостном оцепенении, в ожидании скорого счастья, смотрели за окно на распахнувшиеся пространства полей, убегающие назад деревеньки.

Соня вышла в тамбур и встала у дверей с выбитым стеклом, подставив лицо ветру.

Ребята проводили ее взглядом. Выждав время, Игорь деловито хлопнул себя по карману, вытащил сигареты и уже было привстал, когда заметил, что Блоха с Мишкой с тем же деланым безразличием на лицах достают сигареты. Все трое застыли на полудвижении, переглянулись…

Игорь первый засмеялся, сунул пачку обратно и откинулся на спинку. Мишка и Блоха тоже спрятали сигареты и остались на местах, глядя сквозь стекло тамбура на Соню с бьющимися по ветру волосами.

На песчаной отмели они собрали из дюралевых конструкций и брезентовой обшивки две байдарки и упаковали вещи в полиэтиленовые пакеты. Блоха, как военачальник, раскинул на перевернутой байдарке карту, глянул на часы и поставил засечку и время.

— Сегодня ничего сложного, — сказал он. — Вот здесь свальное течение — надо держаться левого берега… Здесь станем на привал… Здесь ночевка. Ну, поехали!

Он сложил карту и надел спасательный жилет.

— Подожди, а кто с кем? — спросил Игорь.

— Я с Соней, разумеется, а вы с Мишкой, — пожал плечами Блоха.

— Вы с Игорем, я с Соней, — сказал Мишка.

— Почему, собственно… — начал было Игорь.

— А меня никто не хочет спросить, с кем я хочу плыть? — спросила Соня.

— Детский сад! — взорвался Мишка. — Мы сюда перлись на лодочке покататься или маршрут пройти? Надо, чтоб хоть примерно равные силы были! Поехали, а то до вечера спорить будем! — он подал Соне жилет.

В молчании они столкнули байдарки на воду.

Какое-то время они плыли рядом по спокойной широкой реке, размеренно взмахивая веслами, обживаясь в неустойчивой байдарке, привыкая к напарнику. Потом Игорь и Блоха как бы невзначай стали выдвигаться вперед. Мишка покосился на них и тоже чуть поднажал. Игорь с Блохой быстрее заработали веслами и наконец понеслись что было сил. Соня сбилась с ритма и демонстративно положила весло. Мишка не сдавался — во взмокшей от пота майке, ожесточенно оскалившись, он греб за двоих и понемногу начал доставать ушедших вперед соперников.

Соня, сидевшая до того с капризно поджатыми губами, заулыбалась, нетерпеливо оглянулась на него:

— Быстрей!.. Ну, еще чуть-чуть!.. — она азартно стучала кулаками по коленям. — Еще!..

Мишка нажал из последних сил, догнал Игоря с Блохой и обошел их. Соня торжествующе захохотала и послала им воздушный поцелуй на прощанье. Блоха с Игорем вразнобой махнули веслами и опрокинулись. Спустя мгновение вынырнули по разные стороны байдарки.

Мишка затормозил веслом и подошел к ним.

— Помочь? — миролюбиво спросил он.

— Обойдемся, — мрачно ответил Игорь, отплевываясь. Они с Блохой поплыли к берегу, подталкивая впереди байдарку.

Небо без единого облачка было еще прозрачным и светлым, а у воды между деревьями, подступившими с обеих сторон к реке, уже сгущались сумерки, плыл белесый туман.

Ребята натянули палатку, разожгли костер. Игорь пытался перерубить толстый длинный сук, но топор выскальзывал из ладоней.

— Черт… — он показал дрожащие пальцы. — Руки не держат…

— Не надо было гоняться, — ответил Мишка, отнял у него сук и с треском переломил о колено. — Иди сушняк ищи, пока не стемнело.

Мишка встал на карачки и дунул в костер, как из кузнечного меха, отчего пламя взметнулось выше бурлящего котелка.

— Пять километров не дотянули, — Блоха отметил на карте место и время. — Если завтра не наверстаем, то остановимся здесь…

— Дрова тащи, полководец!

— Хватит командовать, а? — взорвался Женька.

— Ты руками можешь что-нибудь делать? Или только языком болтать?

Блоха нехотя поднялся и пошел в противоположную от Игоря сторону.

Блоха нес охапку сухих сучьев. Вдруг встал как вкопанный и торопливо отступил за дерево.

Соня стояла у воды в одних узких плавках. Она заметила Блоху, сжала губы, сдерживая улыбку. Сняла плавки, неторопливо заколола на затылке волосы и вошла в неподвижную черную воду.

Блоха замер, прижимая к груди сучья, не в силах отвести от нее глаза.

Соня вернулась на берег, встала, вся в блестящих капельках воды.

— Иди сюда, — позвала она.

Блоха вздрогнул, как вор, застигнутый на месте преступления, и откинулся за дерево. Соня шагнула к нему, и Блоха рванулся в глубь леса, споткнулся, с грохотом рассыпал сучья и побежал, не разбирая дороги, а когда наконец остановился, задыхаясь, в темной чаще, издалека еще слышался Сонин смех.

Потом они сидели вокруг костра, за спинами стеной стояла ночь.

— Кто это тебя так напугал? — спросил Игорь. — Волка, что ли, встретил?

— Действительно интересно, — сказала Соня.

Блоха молча уткнулся в свою тарелку.

— Как ты не мерзнешь, Мишка? — спросил Игорь, поежившись. Все сидели в свитерах, только Мишка по-прежнему был в одних плавках.

— Не отрывай его от еды, — сказала Соня. — Опасно для жизни.

Мишка, действительно, покосился на них исподлобья, как пес, у которого потянули изо рта любимую кость. Он плотоядно вгрызался в куриную ногу крепкими зубами, жевал, заранее примеряясь, где откусить следующий раз, с хрустом перекусывал косточки. Соня давно, опустив тарелку, завороженно смотрела на него сквозь огонь костра.

Мишка доел, бросил кости в огонь и пошел к реке. На ходу наклонился, плеснул в лицо и обрушился в воду, шумно поплыл в темноту, оглашая реку ликующими звериными воплями.

Игорь вдруг тоже заорал, выхватил из костра горящее полено и запустил факел на середину реки. Вдвоем с Мишкой они вернулись к костру и бухнулись на колени перед стоящей Соней.

— На колени, неверный! — зарычал Мишка и схватил за шиворот кислого Блоху.

— Отстань! Да отвяжись ты от меня! — крикнул Блоха, но Мишка силком придавил его к земле, и они все трое уткнулись лбами в босые ступни Сони.

— О, Богиня Огня, Мать нашего Рода! — воздел к ней руки Игорь. — Мы у твоих ног!

Скажи, что делать с этим неверным? — указал он на Блоху.

— На костер, — царственным жестом указала Соня.

Мишка с Игорем схватили брыкающегося Блоху и потащили к костру.

— Идите вы с вашими пещерными играми!.. Вы что, спятили?! — не на шутку уже испугался Блоха, когда его стали заносить над огнем. — Уроните же! А-а-а!!

— Готов ли ты поклониться Матери нашего Рода? — сурово спросил Игорь.

— Готов! Готов!

В палатке Блоха включил фонарик и открыл книгу.

— Гаси свет, комарье налетит! — зашипел на него Игорь.

Блоха уполз с головой под одеяло.

— Все мокрое… — поежился Игорь. — Как в луже. Романтика!

Соня, переворачиваясь, случайно коснулась Мишкиной руки. Тронула ладонью его голое плечо, удивленно прошептала:

— Ты как печка…

— «А вместо сердца пламенный мотор!» — пропел Игорь. — Зря шепчетесь — коллектив бдит!

Мишка молча по-хозяйски обнял Соню, она уютно свернулась под его тяжелой рукой. Выждав минуту, Мишка медленно скользнул ладонью к ее груди. Соня так же медленно наклонила голову и сдавила зубами его руку — все сильнее и сильнее, пока он наконец не сдался и не вернул руку на место.

Игорь, заросший густой щетиной, и Блоха, обгоревший и шелушащийся с лысины до пят, сидели по-турецки на песке с веслами в руках. Блоха вслух читал с выражением учебник водного туризма — технику прохождения порогов, — и они дружно кренились из стороны в сторону, упираясь веслами в песок.

Соня развешивала на растяжках палатки влажное белье и искоса поглядывала на Мишку. Тот загорел за эти несколько дней до черноты, на скулах отросли редкие курчавые волосы, придавшие его обветренному лицу первобытную хищность. Мишка, сгибаясь под тяжестью, пер из леса огромную сухую дровину, сбросил на песок и стал с ожесточенным хэканьем рубить.

— Соня, тебя тоже касается! — менторским тоном сказал Блоха.

— Я слушаю… — отозвалась Соня, не в силах оторвать взгляд от Мишки, от его широкой спины с играющими под лоснящейся от пота кожей мышцами, от белой незагорелой полоски над плавками и широко расставленных мощных ног с ушедшими в песок ступнями.

— Мишка! — окликнул Блоха.

— Давай-давай, теоретик! — усмехнулся тот. Обернулся через плечо и поймал Сонин взгляд. Соня опустила глаза и стала суетливо расправлять белье на провисшей веревке.

В спасжилетах и оранжевых хоккейных шлемах они отплыли от берега. Вскоре берега поднялись выше, появились серые скальные выступы. Течение стало быстрее, за поворотом реки уже слышался шум переката.

— Главное — удержаться под левым берегом! — крикнул еще раз Блоха. — Только чтобы не вынесло на камни!

— Пошел! — махнул Мишка.

Игорь и Блоха энергично заработали веслами. На изгибе реки спокойная до того вода разделилась на тонкие стремительные струи, которые стали скручиваться, набухая, в тугие канаты. Открылся перекат — ровный слив под левым берегом и лоснящиеся на солнце обливные камни справа. Течение подхватило байдарку и потащило на обливники. Игорь и Блоха гребли изо всех сил, целясь в слив. Байдарка в полуметре от крайнего камня скользнула вниз и тотчас подскочила на пенном буруне. Блохе залило водой очки, он, разинув рот, вслепую махал веслом.

— Влево! Влево! Еще! — орал сзади Игорь.

Байдарка проскользила днищем по камню, почти легла на борт и понеслась, то пронзая носом вспененную воду, то подскакивая вверх.

— Прошли! — торжествующе заорал Игорь. — Прошли-и!

Течение стремительно несло их дальше, но порог остался позади…

— Поехали, — скомандовал Мишка.

Они с Соней двинулись навстречу нарастающему гулу переката, миновали обливники и понеслись по тугим бурунам. Мишка, ожесточенно скалясь, мощно взмахивал веслом, Соня не поспевала за ним.

— Подними весло! — крикнул Мишка.

Соня не услышала, не в такт опустила весло — байдарку тотчас развернуло поперек и опрокинуло.

В мутной вспененной воде Мишка освободил ноги, схватил Соню за жилет и вынырнул с ней. Течение потащило их дальше, кружа друг вокруг друга. С Сони сорвало шлем, она с безумными круглыми глазами судорожно цеплялась Мишке за шею, будто пыталась вскарабкаться на него. Мишка, захлебываясь, ушел под воду, из последних сил рванулся наверх.

— Пусти! — прохрипел он, но Соня уже ничего не слышала и не понимала.

Он, сжав запястья, попытался оторвать ее от себя.

— Нет!.. — Соня вцепилась в него еще сильнее.

Мишка ударил ее по лицу, разжал наконец ее пальцы, схватил за волосы и поплыл к берегу.

Сопротивляясь течению, подсекающему его под ноги, он вынес Соню на берег. Соня, дрожа всем телом, по-прежнему смотрела на него бессмысленными немигающими глазами и цепко держала за плечи. Он положил ее на землю — она не расцепила пальцы и потянула его за собой. Тогда Мишка, тоже не вполне понимая, что делает, стал расстегивать, обрывая петли, ее жилет, скинул и отшвырнул свой, одним взмахом сорвал с нее мокрое трико.

Когда он лег на нее, Соня наконец закрыла глаза и мучительно застонала, откидывая голову, изо всех сил вцепилась ему ногтями в спину и повела в стороны, оставляя наливающиеся кровью полосы.

Они шли по камням вдоль берега. Река, вырвавшись из тесноты переката, разлилась вширь и успокоилась. Мишка нес на плече жилеты и погнутое весло. Соня, глядя под ноги, быстро шагала впереди.

Под берегом между камней покачивался на воде оранжевый шлем. Мишка выловил его и протянул ей. Соня выхватила шлем и, не оглядываясь, пошла дальше.

Навстречу им бежали Блоха и Игорь.

— Вы живы? — задыхаясь, еще издалека крикнул Блоха. — Соня!.. Все в порядке?

— Ну, напугали! — сказал Игорь. — Мы вашу байдарку выловили — всмятку! Думали, вас по частям собирать надо, а Блоха инструкцию забыл — куда голову приставлять, куда ноги… — Он засмеялся было и тут же умолк, глядя на мрачную Соню. — Что случилось?

— С таким капитаном… — презрительно усмехнулась Соня, впервые оглянувшись на невозмутимого Мишку.

Озадаченный Игорь проводил ее взглядом и вопросительно кивнул Мишке.

— Все нормально, — ответил тот. — Байдарку сильно помяло?

— Не то слово. Узлом свернуло…

— А это что? — увидал Блоха исцарапанную в кровь Мишкину спину.

— А?.. По камням проехался…

— Ух ты! Сквозь жилет… — искренне удивился Блоха. — Хорошо, что не головой!

На песчаной косе Мишка, напрягая мышцы, выгибал покореженный скелет байдарки. Игорь и Блоха помогали.

— А ведь нас вперед пропустил, — ехидно сказал Блоха.

— Джентльмен! — подхватил Игорь.

— Ну что ты! Спасать нас, наверное, хотел!

— Да он просто искупаться решил, — предположил Игорь. — Правда, Миш?

— Ага. Подводный массаж! — кивнул Блоха на Мишкину спину.

Соня с готовностью засмеялась.

— А ты зря смеешься, Соня, — скорбно сказал Игорь. — Плакать надо.

— Уж тебе-то не позавидуешь… — протянул Блоха.

— А я лучше к вам третьей сяду, чем с ним, — ответила Соня.

Мишка мельком глянул на нее.

— Нет, вы видели? Видели? — крикнула Соня. — Я с этим человеком должна плыть? Он меня на следующем пороге нарочно утопит!

Мишка, прищурившись, оглядел дюралевый обвод байдарки и показал Блохе:

— Нормально?

— Криво! — тотчас сказала Соня.

— Более-менее, — оценил Блоха.

— А я говорю — криво!

— Да почему криво-то? — пожал плечами Игорь.

— Потому что у него руки кривые! — зло крикнула Соня. — Все, что ни делает, все сикось-накось!

— Не заводись, — миролюбиво сказал Игорь. — Мы с Блохой тоже купались — и ничего…

— Хорошо, — терпеливо сказал Мишка. — В какую сторону выгнуть?

— Сам смотри! — крикнула Соня, не найдя, к чему придраться, и отошла к палатке.

Ужинали уже затемно у костра. Мишка, как обычно, жадно ел, склонившись над тарелкой. Соня исподлобья смотрела на него над огнем.

— Р-р-р-р… — зарычала она.

Мишка спокойно глянул на нее и продолжал есть.

— Р-р-р-р-гав!

— Ну что ты, Соня, в самом деле, как ребенок! — не выдержал Игорь.

Соня бросила полную тарелку и ушла к берегу.

Игорь с Блохой удивленно переглянулись.

Соня сидела на корточках у воды, обняв себя за плечи. Мишка подошел, молча взял ее за руку и повел в лес. Соня слабо пыталась освободиться, но покорно шла. У громадной сосны он развернул ее к себе лицом, поднял свитер и стал целовать грудь. Соня напряженно выпрямилась, обхватив сзади шершавый ствол.

Игорь вылез из палатки, зачерпнул чаю из котелка над чуть тлеющим костром, огляделся.

— Соня!.. — позвал он. — Шиша!.. Эй, вы где?..

Не дождавшись ответа, Игорь крадучись двинулся в лес.

— Товарищ Шищенко! — грозно сказал он. — Гражданка Неверова! — пропищал он фальцетом. — Коллектив не дремлет!.. Мы, конечно, понимаем, что природа располагает к необдуманным поступкам, — продолжал он, озираясь. — Но считаю гражданским долгом напомнить, что моральный кодекс строителя коммунизма ставит общественное выше личного, а правила социалистического общежития гласят буквально следующее…

Он осекся и замер, глядя в темноту, где сплелись бледные тени и слышалось прерывистое громкое дыхание и сдавленный мучительный стон. Отступил назад и пошел наугад, отмахиваясь от хлещущих по липу веток. Запнувшись о корягу, оказался вдруг по пояс в воде, плеснул в лицо из реки, затравленно огляделся и бросился к палатке. Вытащил из рюкзака в изголовье бутылку водки. Пробка не поддавалась, он зубами содрал ее и стал пить из горлышка.

Блоха вынырнул из спальника с фонариком и книгой. Игорь торопливо отвернулся.

— А Шиша с Соней где?

— Мирятся, — не оборачиваясь, сказал Игорь.

— А-а… Слушай, Кестлер пишет… Э! — заметил Блоха водку. — Договаривались же — только в медицинских целях!

— Можешь вычесть мою долю, — ответил Игорь.

— Слушай! — Блоха в восторге стал читать, водя фонариком по странице. — «Всякое техническое открытие приводит к изменениям в экономической системе, но массы далеко не сразу постигают сущность этих изменений. Каждый новый этап технического прогресса опережает политическое сознание масс. Часто он осознается только следующим поколением, и только при нем достигается необходимый уровень демократии»… Ты понял? — он толкнул Игоря в спину. — В шестьдесят первом году начался космический век, а политическое сознание масс осталось на уровне паровой машины!..

Игорь кивал, не слушая, давясь слезами.

— Гагарин первый увидел наш шарик из космоса, — философствовал Блоха. Байдарки скользили рядом по тихой воде под нависающими с берегов ивами. — Что такое космическое мышление? Это осознание планеты как единого дома, не делимого на политические системы, без границ, без подавления государством личности. То есть приоритет человеческих ценностей…

— А знаете, что во всем этом логическом построении забавного? — продолжал Блоха, когда они с Соней и с Игорем чистили рыбу на песчаной отмели. — Если рассуждать абстрактно, то наши родители подготовили переход человечества к космическому мышлению. То есть, сами того не сознавая, выкопали могилу этому строю. Нашему поколению осталось только его подтолкнуть и закопать коммунистическую идею…

Соня сидела голова к голове с Игорем. Мельком глянула на него. Тут же снова подняла глаза, отвела тыльной стороной ладони волосы с лица, в упор испытующе глядя на него. Игорь чувствовал ее взгляд и упрямо смотрел вниз, все ниже опуская голову. Соня быстро стрельнула глазами на увлеченно болтающего Блоху…

Мишка вынырнул с ликующим воплем, победно вскинул над головой бьющуюся на гарпуне огромную рыбину.

— А вот некоторые — не будем указывать пальцем — до сих пор остались на уровне первобытного мышления, — громко сказал Блоха. — И пляшут ритуальные танцы вокруг костра…

Мишка оттянул ему футболку на спине и опустил скользкую рыбину за шиворот. Блоха вскочил и заплясал на месте, вытряхивая рыбу.

— И шуточки у них пещерные! — заорал он.

За излучиной послышался стук мотора, появилась большая надувная лодка. Уткнулась в отмель рядом с байдарками, и на берег вышли два парня в разрисованных штормовках.

— Добрый день, — сказал старший, по-хозяйски оглядываясь. — Вы из какого клуба?

— «Юный ленинец», — усмехнулся Игорь.

— Дикари, — уверенно сказал второй парень.

— У вас пропуск на маршрут есть? — спросил старший. — Нет? Собирайтесь, подбросим до станции.

— И здесь пропуск! — сказал Блоха. — А дышать без разрешения в этой стране можно?

— А вы, собственно, кто? — спросила Соня.

— Контрольно-спасательная служба.

— А нас не нужно спасать, — враждебно сказал Игорь. — Мы пока не тонем.

— Вы кресты на камнях видели? Каждый год десяток таких смелых гробятся! О вас же заботимся! У вас хоть у кого-нибудь категория есть?

— Да какая категория! — сказал второй. — Головастики, сразу видно!

— Мы два порога прошли! — сказал Блоха.

— Значит, два раза пронесло. А там, — кивнул старший вниз по течению, — каскад второй категории! Там на дурачка не пронесет… Короче, двадцать минут на сборы!

— А может, я не хочу, чтобы меня спасали! — закричал Игорь. — Может, я разбиться хочу! Имею право?

— Пожалуйста, — сказал старший. — Только не на нашем участке! Все, цепляй байдарки! — махнул он второму.

— Что-о? — выпрямился Мишка с топором в руке. — Я тебя самого сейчас прицеплю! А ну иди сюда, контора, я тебе искусственное дыхание делать буду!

— Не хотите по-хорошему — вернемся с милицией…

— Иди сюда, я сказал!.. — Мишка рванулся было к спасателям, Соня и Блоха удержали его. Тогда он разогнал по песку и оттолкнул от берега лодку.

— На старт! — скомандовал он. — Внимание!.. Марш! — он хлопнул в ладоши.

Под общий хохот спасатели бросились вплавь за стремительно уходящей по течению лодкой. Взобрались на нее и погрозили оттуда кулаком:

— Ждите! — завели мотор и исчезли за поворотом.

— Боюсь, обед отменяется, — сказал Блоха. — Пора сматываться.

— Куда? — спросил Мишка. — Там порог.

— Значит, пойдем через порог, — сказал Игорь.

— Спятил? — сказал Блоха.

— А что, может, по берегу обойдем? — ожесточенно спросил Игорь. — Мы сюда приперлись на лодочке покататься или маршрут пройти? — обернулся он к Мишке.

— Да ты что? Без разведки, без подготовки? — развел руками Блоха.

— А что, слабо? — спросил Игорь, лихорадочно обводя глазами всех троих. — С ходу! В темную!

— Да это русская рулетка! Глупо!

— Струсили? — Игорь радостно засмеялся, глядя в упор на Мишку. — Ладно! Я один пойду!

— Поехали, — невозмутимо пожал плечами тот. — Все равно выбора нет — или сдаваться, или втемную идти…

Быстро свернув палатку, в шлемах и жилетах, они молча столкнули байдарки на воду.

— Я тебя прошу, — со слезами в голосе сказала Соня, когда Игорь с Блохой отплыли. — Умоляю, оставь меня в покое!.. Ну пожалей меня! Я не хочу этого, понимаешь?..

Мишка молча подал ей весло.

Опять тесно сошлись берега, опять водная гладь набухла, будто река играла тугими мощными мускулами. Вода с шумом прорывалась сквозь частокол камней, падала на следующий уступ, закипая пеной, скручиваясь в водовороты, взлетала и проваливалась еще ниже, все ускоряя бег на каждой ступени каскада.

Река несла байдарки, как щепки, играя ими по своей прихоти. Выгрести здесь было невозможно, оставалось только уворачиваться от накрытых пеной камней короткими ударами весел.

— Спятил! — восторженно орал Блоха. — Спятил!!

Игорь судорожно, отчаянно работал веслом.

Соня в ужасе откидывалась назад перед несущимися навстречу кипящими бурунами.

Мишка хищно скалился, будто улыбался, ловя тренированным телом каждое движение реки…

Берега расступились, река выпустила их из переката. Они уткнули байдарки носами в берег, переводя дыхание, переглядываясь. По воде плыли, цепляясь за прибрежную осоку, клочья пены.

— Ну что, самоубийца? — насмешливо спросил Мишка. — Не вышло утопиться?

— Да пошел ты… — мрачно ответил Игорь.

Мишка курил, опершись локтями на колени, пристально глядя в огонь догорающего костра. Соня сидела напротив, волосы совсем затенили лицо. Молчание было уже невыносимым. Наконец она встала и медленно пошла в сторону от палатки. Оглянулась ему в спину — Мишка не шевельнулся.

Соня вошла в ночной чуткий лес, привалилась спиной к стволу, откинув голову, вытирая слезы ладонями. Вернулась к костру, остановилась у Мишки за плечом.

— Проводи меня… пожалуйста… — тихо попросила она.

Мишка по-прежнему не двигался. Не торопясь докурил, бросил сигарету в огонь, только потом поднялся и пошел за ней. Отойдя на два шага, Соня обернулась и обхватила его за шею, всхлипывая уже во весь голос. Мишка поднял ее и понес дальше от палатки.

Блоха лежал в палатке, закинув руки за голову.

— Три дня осталось… — сказал он. — Три дня — и все… Плыл бы всю жизнь… Эй!.. — он нацепил очки на нос. — Хватит водку жрать! Не переводи медикамент!.. А где Мишка с Соней? Опять мирятся?

— Ты правда дебил или притворяешься?! — срывающимся голосом крикнул Игорь и выскочил из палатки.

Через минуту вышел Блоха, сел рядом и молча протянул свою кружку.

Палатка стояла под крутым песчаным яром, раскаленным от полуденного солнца. Поодаль виднелись крыши деревенских домов, оттуда изредка доносился петушиный крик и ленивый лай собак. Игорь кидал плоские камешки, считая, сколько раз они отскочат от воды. Блоха сидел по-турецки с удочкой и книгой.

Соня вышла из воды, надела темные очки и легла рядом с ним.

— Что читаешь?

Блоха молча показал ей обложку.

Соня сорвала травинку и стала щекотать ему руку. Блоха встал, отошел дальше, снова закинул удочку и склонился над книгой. Соня зажала травинку в зубах и положила голову на руки…

Послышался пьяный гогот и хриплый, из последних сил тянущий пленку магнитофон. По берегу от деревни шла кодла местных, человек шесть в несуразных цветастых рубахах, расстегнутых до пупа, и армейских ремнях, с перевязанным изолентой магнитофоном и портвейном.

— О, гляди! — радостно сказал чернявый цыганистый парень. — Откуда, земляки?

— Из Москвы, — напряженно ответил Игорь. Они с Соней и Блохой невольно сошлись ближе друг к другу у палатки.

— Понаехало москалей! Весь берег засрали, суки!

— Гляди, закуска! — другой парень, белобрысый, с пьяно косящими глазами и будто приклеенной к лицу бессмысленной улыбкой, покачиваясь, поднял ложку и сунул в котелок.

— Ну зачем так, ребята, — сказал Блоха. — Попросите по-хорошему…

— Колян, попроси по-хорошему! — ухмыльнулся чернявый.

Белобрысый повернулся к Блохе, кося глазами куда-то мимо него, и с той же улыбкой ударил его под дых. Блоха упал, судорожно ловя открытым ртом воздух, подтянув колени к груди.

Чернявый замахнулся на Игоря, тот отскочил, увернулся еще от кого-то, отбежал на берег. Трое местных погнались за ним, окружая, прижимая к реке. Игорь забежал по колено в воду.

— Эх, ноги мочить… — Чернявый, приплясывая на одной ноге, стал стаскивать ботинок. Игорь отчаянно оглянулся на другой берег.

Другие торопливо хлебали ложками из котелка рядом с корчащимся на песке Блохой.

— Говно! — сказал один.

— Говно, — подтвердил другой и пинком опрокинул на землю остатки.

Они принялись давить разложенный на брезенте хлеб, завалили палатку, топча и разбрасывая все, что попадалось под ноги. Двое прыгали каблуками на опрокинутых байдарках.

Из пакета высыпалась картошка, белобрысый подхватил одну и запустил в Игоря. Тут же другие с радостным гоготом принялись закидывать его картошкой, пытаясь угодить в голову. Игорь по пояс в воде только беспомощно закрывался руками.

Соня бросилась было бежать, но белобрысый поймал ее за ногу и повалил.

— Миша! — крикнула она.

— Мишаня! Иди, тебя зовет! — захохотал белобрысый.

Чернявый Мишаня с дружками схватили Соню за руки и за ноги и распяли на песке. Один зажал ей рот грязной пятерней. Соня извивалась в облапивших ее руках.

— Не трогайте ее!.. Соня!.. — Игорь жалко переступал в воде, чуть не плача и не решаясь шагнуть на берег, хотя никто уже не обращал на него внимания. — Мишка!! — отчаянно закричал он. — Шиша-а-а!!

Мишка появился на кромке яра, бережно прижимая к груди деревенские яйца, огурцы, какую-то зелень. Он выронил добычу и ринулся вниз по осыпающемуся склону:

— Ложись, фраера!!

Он с разбегу, как по футбольному мячу, врезал кому-то между расставленных ног, кулаком свалил чернявого в угли костра.

— Убивать буду! — он подхватил весло, махнул в одну сторону, в другую, и местные побежали.

Мишка бросился за ними. Белобрысый отступал, кося глазами мимо него и улыбаясь, вдруг выкинул вперед руку с ножом, целясь в живот. Мишка в последнее мгновение перехватил нож за лезвие. Белобрысый рванул его к себе, Мишка удержал — из-под пальцев ручьем полилась кровь — и рывком сломал лезвие. Повалил белобрысого и стал бить, вколачивая его голову в песок.

Блоха обхватил его сзади и оттащил:

— Убьешь!

Он повел Мишку обратно к разоренной стоянке. Мишка вырвался, схватил орущий по-прежнему у костра магнитофон и запустил вслед местным.

Блоха наконец усадил его. Они с Соней засуетились вокруг еще не остывшего от драки Мишки.

— Руку выше подними. Кровь надо остановить… Сухожилия целы? Попробуй пошевелить пальцами.